Сергей Есенин, статьи о нём

Как убили Сергея Есенина

Эдуард Хлысталов
Старший следователь

Лет десять назад я работал старшим следователем на когда-то знаменитой Петровке, 38. Однажды секретарь управления положила на мой стол конверт.

Письмо было адресовано мне, но в конверте самого письма не было. В нём лежали две фотографии, на которых был изображён мёртвый человек. На одной карточке человек лежал на богатой кушетке, на второй - в гробу.

Я сначала не мог понять, какое отношение эти фотографии имеют к моим уголовным делам. В это время я расследовал три дела по обвинению нескольких групп расхитителей государственного имущества в особо крупных размерах, но никакого убийства мои обвиняемые не совершали.

Потом я подумал, что кто-то решил подшутить надо мной. Однако, присмотревшись, я узнал возле гроба первую жену Сергея Есенина - Зинаиду Райх, её мужа Мейерхольда, мать, сестёр поэта. Это были неизвестные мне посмертные фотографии Есенина. Кто и для чего прислал мне эти снимки, осталось тайной. Занятый текущими делами, я бросил фотографии в ящик служебного стола и забыл о них. Когда через два-три года я вновь наткнулся на эти снимки, то вдруг обратил внимание, что правая рука мёртвого Есенина не вытянута вдоль туловища, как должно быть у висельника, а поднята вверх. На лбу трупа, между бровями, виднелась широкая и глубокая вмятина. Взяв увеличительное стекло, я обнаружил под правой бровью тёмное круглое пятно, очень похожее на проникающее ранение. В то же время не видно было признаков, которые почти всегда бывают у трупов при повешении.

И хотя я понял, что в гибели Есенина что-то не так, но тревоги и тут не забил. Трудно было представить, что дело Есенина расследовалось некачественно. Ведь погиб великий поэт. В это время проходил XIV съезд партии, работники правоохранительных органов были в состоянии повышенной боевой готовности, и следователи на все неясные вопросы дали убедительные объяснения. Я не сомневался, что по делу проведены необходимые экспертизы, в том числе и судебно-медицинская, которая и дала категорическое заключение о причине смерти поэта. Как я теперь жалею, что не взялся сразу за расследование гибели Есенина; в то время ещё жили несколько человек, знавших многое о гибели поэта…

С большим опозданием, но за дело Есенина я всё-таки взялся. Расследование проводил как частное лицо, преодолевая неизбежные бюрократические барьеры и баррикады. Если бы не моё служебное положение, удостоверение полковника милиции, вряд ли удалось бы что-то установить, кроме того, что знали все.

С детских лет нам внушалось, что жил на Руси сельский лирик Сергей Есенин. Писал стихи о берёзках, собаках, беспризорниках. Человек он был, несомненно, талантливый, но пьяница и хулиган. Запутался в своих любовных романах, и ему ничего и не оставалось, как повеситься. Мы привыкли на рисунках, картинах, в скульптуре видеть молодого поэта в рубашке простолюдина, на фоне деревни.

…29 декабря 1925 года вечерние ленинградские газеты, а на следующий день газеты всей страны сообщили, что в гостинице «Интернационал» (бывший «Англетер») покончил жизнь самоубийством поэт Сергей Есенин. Из Москвы в Ленинград выехали жена поэта Софья Толстая и муж сестры Екатерины Василий Наседкин. Они привезли тело в Москву, и 31 декабря тысячи людей проводили Есенина в последний путь. Поэт предчувствовал смерть и просил похоронить его на Ваганьковском кладбище.

Вскоре в газетах, журналах, сборниках появились воспоминания знакомых и приятелей Есенина, в которых они сожалели о кончине поэта, вспоминали, как он пил, хулиганил, обманывал женщин. Развязаны были руки критикам: в стихах Есенина все увидели близость смерти, разочарование в жизни.

Было опубликовано предсмертное письмо Есенина, написанное им кровью перед тем, как набросить на горло петлю.

До свиданья, друг мой, до свиданья.
Милый мой, ты у меня в груди.
Предназначенное расставанье
Обещает встречу впереди.
До свиданья, друг мой, без руки и слова.
Не грусти и не печаль бровей, -
В этой жизни умирать не ново,
Но и жить, конечно, не новей.

Поэзия Есенина была запрещена, имя его было приказано забыть. За чтение стихов поэта полагалась 58-я статья. И её получали. Революционному народу упадническая поэзия вредна - кампания борьбы с «есенинщиной» продолжалась не одно десятилетие.

После смерти Есенина государство не позаботилось о сохранности его имущества, документов, рукописей, записных книжек. Не принял необходимых мер к сбережению творческого наследия поэта и Союз писателей. Подробная опись оставшихся вещей и бумаг не составлялась. Всё имущество Есенина попало в частные и порой недобросовестные руки, многое пропало, уплыло к далёким берегам. Чудом сохранившиеся документы разбросаны по разным архивам и городам, часть пришла в негодность, листы разорваны, не всё в них можно прочитать. Большинство документов не исследовано почерковедами, и нет полной уверенности, что они подлинны или написаны теми лицами, чьи фамилии на них указаны. Многие материалы до сих пор находятся в секретных архивах и исследователям не выдаются.

Убедившись, что с архивными данными дело обстоит весьма непросто, я решил начинать расследование с доступных материалов. Стал изучать воспоминания современников Есенина, его близких, родных. О Есенине я и раньше читал всё или почти всё, что появлялось. Начав с пристрастием изучать всё вновь, я неожиданно обнаружил, что не знаю биографии поэта.

Общеизвестно, например, что Есенин радостно встретил революцию, несколько раз пытался вступить в партию большевиков (это восторженно свидетельствовали его друзья). И вдруг я натыкаюсь на его письмо от 4 декабря 1920 года другу Иванову-Разумнику:

«Дорогой Разумник Васильевич!
Простите, ради бога, за то, что не смог Вам ответить на Ваше письмо и открытку. Так всё неожиданно и глупо вышло. Я уже собрался к 25 окт. выехать, и вдруг пришлось вместо Петербурга очутиться в тюрьме ВЧК. Это меня как-то огорошило, оскорбило, и мне долго пришлось выветриваться. Уж очень многое накопилось за эти 2 1/2 г., в которые мы с Вами не виделись. Я очень много раз порываются писать Вам, но наше безалаберное российское житие, похожее на постоялый двор, каждый раз выбивало перо из рук. Я удивляюсь, как ещё я мог написать столько стихов и поэм за это время. Конечно, перестроение внутреннее было велико. Я благодарен всему, что вытянуло мое нутро, положило в формы и дало ему язык. Но я потерял всё то, что радовало меня раньше от моего здоровья. Я стал гнилее. Вероятно, кое-что по этому поводу Вы уже слышали…» (Собр. соч. Есенина, 1970 г.; 3 т.; 243 с.)

Есенин в письме не указывает, сколько он содержался в самой страшной тюрьме страны, а возможно, и всего мира. Не пишет, и за что его держали в темнице, но это его «огорошило, оскорбило». Вместо радости от достижений революции настроение противоположное… Судя по письму, 25 октября 1920 года он уже сидел на Лубянке. Письмо датировано 4 декабря. Неужели поэт два с половиной месяца находился под стражей? Как юрист, я стал задавать и другие вопросы. Если Есенина арестовывали, значит, было уголовное дело. А раз было дело, значит, его должны были судить. Возможно, дело прекратили, но тогда следователь, необоснованно державший великого поэта под стражей, должен был сам понести наказание… Вопросы, вопросы…

В журнале «Огонёк» (№ 10) за 1929 год читаю большой очерк чекиста Т. Самсонова под громким названием «Роман без вранья» + «Зойкина квартира». Автор, восхищаясь своими решительными действиями, рассказывает, как арестовал Есенина и его спутников и отправил на Лубянку, где даже приказал сделать групповой снимок задержанных. Как говорится, не моргнув глазом доблестный чекист признаётся миллионам читателей, что держал в одной камере мужчин и женщин.

Анализирую собранные материалы. Оказывается, Самсонов арестовывал Есенина в 1921 году. Значит, это был уже второй «визит» поэта на Лубянку. Что такое он совершил? Может, всему причиной его пьянство? Но тогда при чём здесь ЧК, которая занималась борьбой с контрреволюцией?!

Изучаю все материалы о Есенине, об арестах ни слова. Может быть, ответ вот в этих его стихах?

…Я из Москвы надолго убежал:
С милицией я ладить не в сноровке,
За всякий мой пивной скандал
Они меня держали в тигулёвке…

Нет, здесь речь идёт о задержании милицией. Обычно чем больше расследуешь дело, тем меньше остаётся нерешённых задач, В деле Есенина всё наоборот, загадки плодятся в арифметической прогрессии. Вопросы, вопросы, вопросы…

В десятый раз читаю известное стихотворение В. Маяковского «Сергею Есенину»: «Ну, а класс, он жажду запивает квасом? Класс, он тоже выпить не дурак… окажись чернила в «Англетере», вены резать не было б причины…» Значит, Есенин разрезал вены, чтобы написать предсмертное письмо.

В есениноведении это аксиома. Но я, честно говоря, не представляю, как можно произвести подобную операцию. Ведь кровь в сосудах находится под давлением, и разрезанную вену нужно другой рукой зажимать. А как же макать перо? Пока строчку напишешь, кровью изойдёшь… И тем не менее письмо есть и хранится в Пушкинском доме в Ленинграде. Обратился туда с запросом, исследовалось ли оно криминалистами? Действительно ли письмо написано кровью человека и рукой Есенина… Несколько месяцев волокиты и отписок, потом короткий ответ - НЕТ, исследования не проводились. Но ведь без этой процедуры ни один документ нельзя считать подлинным.

Сразу же после гибели поэта его приятель В. Князев написал стихотворение, которое начинается следующей строфой:

В маленькой мертвецкой у окна
Золотая голова на плахе:
Полоса на шее не видна -
Только кровь чернеет на рубахе…

Очень точные слова сказал В. Князев о безвременной кончине великого поэта: «Золотая голова на плахе…» Это горькая правда жизни: в морге на деревянную подставку кладут не только лихие, но и золотые головы. Но почему у покойного Есенина не видна странгуляционная борозда? Она на шее повесившегося не исчезает, имеет ярко выраженный красно-фиолетовый цвет. Что это, поэтический приём В. Князева или непосредственное наблюдение? Мог ли он видеть труп поэта?

После тщательной проверки архивных документов установил, что В. Князев не только видел труп в морге, но и выполнял неприятную обязанность близких людей получать там вещи покойника. Но почему же наблюдательный человек не заметил «полосы»? Возможно, она была светлого цвета?!

За свою многолетнюю следственную практику мне не раз приходилось иметь дело с инсценировками самоубийства. Встречались такие факты, когда преступники убивали человека, а затем, чтобы скрыть злодеяние, накидывали на шею петлю и подвешивали тело, надеясь обмануть следователей и судмедэкспертов. Изобличить их было легко: странгуляционная борозда имела более светлый цвет или совсем отсутствовала.

Некоторые современники, в том числе и те, что были в номере гостиницы, утверждали, что Есенин сначала разрезал вены, намереваясь покончить собой, но потом «у него не хватило характера» и он повесился. Эти сообщения доверия не вызывали. Ведь чтобы поступить так, он должен был искать веревку с разрезанными венами и залить кровью себя и всё вокруг. На фотографии крови не видно. Возникают и другие вопросы. Мог ли человек с перерезанными венами и частично мускулом действовать руками, передвигаться по комнате, отвязывать верёвку, потом привязывать её? А могла ли верёвка выдержать тяжесть тела?

Поэт А. Жаров по горячим следам написал такие строчки:

Это всё-таки немного странно.
Вот попробуй тут, не удивись:
На простом шнуре от чемодана
Кончилась твоя шальная жизнь…

Одни называли предметом самоубийства ремень, другие - верёвку, третьи - шнур. По моим расчетам, его минимальная длина должна была быть два метра. Наверное, никто не встречал чемодана, который завязывался бы таким образом. Кроме того, Есенин был слишком уважителен к себе, чтобы иметь подобный чемодан. Но где же он взял двухметровый шнур?

Совсем непонятно, почему Есенин поехал в Ленинград, чтобы там снять номер и убить себя. Если он задумал покончить с жизнью, он мог сделать это в Москве…

Собирая материал о гибели Есенина, знакомясь со множеством публикаций о поэте, я обнаружил одну печальную закономерность: во всех опубликованных до последнего времени фотографиях отсутствовали следы травм на его лице. Печатались только такие фотографии, на которых травмы не видны или тщательно заретушированы.

Стереотипы сознания сильны. Я всё ещё не мог отказаться от мысли, что Есенин в опьянении совершил нечто такое, что поставило его в безвыходное положение, и он покончил с собой. Но когда я установил, что никакого конфликта у Есенина не было, он не пил и предсмертного письма не писал, я был поражён. Я больше не мог спокойно жить.

Я стал разыскивать дело по расследованию гибели поэта Сергея Есенина. Пришлось обойти архивы МВД СССР, Прокуратуры, Комитета государственной безопасности, дела нигде не было. Обратился за помощью через московские и ленинградские газеты к общественности, но столкнулся с холодным равнодушием. Ничем мне не помогли ни есениноведы, ни музейные работники, ни коллекционеры.

Оказалось, никакого расследования о причинах трагической гибели поэта и не производилось. В архиве Института мировой литературы имени Горького есть папка с документами. Их сохранила для потомков жена Есенина - Софья Андреевна Толстая, бережно собиравшая каждую бумажку, имевшую отношение к поэту. Как ей удалось получить в милиции эти материалы и почему они вообще уцелели, эту тайну мы, наверное, никогда не узнаем. Привожу документы с сохранением стиля и знаков препинания.

«АКТ
28 декабря 1925 года составлен настоящий акт мною уч. надзирателем 2-го от. Л.Г.М. Н.Горбовым в присутствии управляющего гостиницей Интернационал тов. Назаров и понятых. Согласно телефонного сообщения управляющего гостиницей граж. Назарова В. Мих, о повесившемся гражданине в номере гостиницы. Прибыв на место мною был обнаружен висевший на трубе центрального отопления мужчина в следующем виде, шея затянута была не мёртвой петлей, а только правой стороны шеи, лицо обращено к трубе, и кистью правой руки захватила за трубу, труп висел под самым потолком и ноги были около 1 1/2 метров, около места где обнаружен повесившийся лежала опрокинутая тумба, и канделябр стоящий на ней лежал на полу. При снятии трупа с веревки и при осмотре его было обнаружено на правой руке повыше локтя с ладонной стороны порез на левой руке на кисти царапины, под левым глазом синяк, одет в серые брюки, ночную рубашку, чёрные носки и чёрные лакированные туфли. По предъявленным документам, повесившимся оказался Есенин Сергей Александрович, писатель, приехавший из Москвы 24 декабря 1925 года».

Ниже этого текста в акт дописано: «Удостоверение за № 42-8516 и доверенность на получение 640 рублей на имя Эрлиха». В качестве понятых расписались поэт Всеволод Рождественский, критик П. Медведев, литератор М. Фроман. Ниже имеется подпись В. Эрлиха, она, видимо, была выполнена позже всех, когда он предъявил удостоверение и доверенность участковому надзирателю.

С профессиональной точки зрения документ вызывает недоумение. Во-первых, Н. Горбов обязан был составить не акт, а протокол осмотра места происшествия. Во-вторых, непременно указать время осмотра, фамилии и адрес понятых. Его следовало начинать обязательно в присутствии понятых, чтобы они потом подтвердили правильность записи в протоколе. Осмотр трупа Н. Горбов был обязан произвести с участием судебно-медицинского эксперта или в крайнем случае - врача. В протоколе ни о том, ни о другом ни слова.

Участковый надзиратель фактически не осмотрел места происшествия: не зафиксировал наличия крови на полу и письменном столе, не выяснил, чем была разрезана у трупа правая рука, откуда была взята верёвка для повешения, не описал состояния вещей погибшего, наличие денег, не приобщил к делу вещественные доказательства (верёвку, бритву, другие предметы). Н. Горбов не отметил очень важного обстоятельства: горел ли электрический свет, когда обнаружили погибшего? Не выяснил надзиратель состояние замков и запоров на входной двери и окнах; не написал о том, как попали в гостиничный номер лица, обнаружившие труп…

Лицо мёртвого Есенина было изуродовано, обожжено, под левым глазом имелся синяк. Всё это требовало объяснений и принятия немедленных следственных действий. Видимо, сразу же возникло подозрение в убийстве поэта, потому что в гостиницу приезжал агент уголовного розыска 1-й бригады Ф. Иванов. Эта бригада расследовала уголовные дела о тягчайших преступлениях против личности. Однако чем занимался этот сыщик на месте происшествия, какие проводил следственные или оперативные действия, пока выяснить не удалось. Акт Н. Горбова я исследовал с особой тщательностью. Поскольку указанных там лиц уже нет в живых, пришлось обратиться к архивным источникам, воспоминаниям участников событий того хмурого зимнего утра.

Поэт Вс. Рождественский и литературный критик П. Медведев писали, что для них сообщение о гибели Есенина в Ленинграде явилось полнейшей неожиданностью. В то утро в городе было холодно, дула метель, в Союзе поэтов люди сидели в одежде. П. Медведев поднял трубку телефона и Вс. Рождественский увидел, как исказилось его лицо от страшной новости. Кто звонил в Союз поэтов, пока неизвестно. Рождественский и Медведев побежали в гостиницу «Интернационал» и появились там одними из первых (П. Медведев в 30-х годах был уничтожен как враг народа).

«Прямо против порога, несколько наискосок, лежало на ковре судорожно вытянутое тело. Правая рука была слегка поднята и окостенела в непривычном изгибе. Распухшее лицо было страшным - в нём ничто уже не напоминало прежнего Сергея. Только знакомая лёгкая желтизна волос по-прежнему косо закрывала лоб. Одет он был в модные, недавно разглаженные брюки. Щегольской пиджак висел тут же, на спинке стула. И мне особенно бросились в глаза узкие, раздвинутые углом носки лакированных ботинок. На маленьком плюшевом диване, за круглым столиком с графином воды сидел милиционер в туго подпоясанной шинели, водя огрызком карандаша по бумаге, писал протокол. Он словно обрадовался нашему прибытию и тотчас же заставил нас подписаться как свидетелей. В этом сухом документе всё было сказано кратко и точно, и от этого бессмысленный факт самоубийства показался мне ещё более нелепым и страшным» (Вс. Рождественский).

Вс. Рождественский мог указать на краткость составленного Н. Горбовым документа (акта), но о его точности судить не имел права. Он, Медведев и Фроман пришли в гостиничный номер, когда труп Есенина лежал на полу. Висел ли он в петле, они не видели.

Сейчас поздно упрекать Вс. Рождественского и остальных в необдуманности, с которой они подписали злополучный акт. Видимо, случившееся так их потрясло, что забыли о юридической стороне события… Вс. Рождественский высоко ценил С. А. Есенина, оставил о нём прекрасные воспоминания, заставил нас ещё раз задуматься о горькой судьбе русского поэта, когда написал: «сидел милиционер в туго подпоясанной шинели, и, водя огрызком карандаша по бумаге, писал протокол».

Участковый надзиратель Н. Горбов на месте происшествия даже не снял шинели. У криминалистов есть понятие «профессиональная деформация». У Горбова налицо и социальная деформация. Ему всё равно, чьё тело лежит у его ног: преступника или великого русского поэта.

Собранные мною по крупицам сведения позволяют в общих чертах познакомить с личностью участкового надзирателя. Горбов Николай Михайлович, 1885 года рождения, уроженец Ленинграда, работал в милиции всего пять месяцев рядовым милиционером. Приказа о зачислении его на должность надзирателя не найдено. 15.06.1929 года был арестован и пропал без вести.

Вот какая получалась картина. Единственный официальный документ с места гибели Есенина нельзя было воспринимать как свидетельство не только самоубийства, но даже факта повешения. Трое понятых трупа в петле не видели, участковый же вполне мог написать в акте всё что угодно. Вероятность безалаберного отношения властей к смерти неоднозначной фигуры, как Есенин, я исключаю полностью, значит, набор оплошностей и неувязок в ходе дознания был заведомо инспирирован. Для чего? Ответ возможен один: чтобы скрыть причину и обстоятельства гибели поэта. Когда у следователя возникают подозрения в убийстве, он начинает изучать дело заново. Только обычно он это предпринимает более или менее по горячим следам, мне же пришлось проводить дознание более полувека спустя, когда большинства участников не было в живых.

…Как известно, творчество С. А. Есенина пришлось на трагический период в истории России: империалистическая война, затем Февральская революция и октябрьский переворот, неслыханная по жестокости гражданская война и страшный голод, красный террор и полная хозяйственная разруха, разграбление музеев, частных коллекций, церквей, библиотек, архивов и вывоз за границу национальных ценностей.

До поэзии ли было несчастному, истерзанному народу? Это с одной стороны, а с другой - чтобы напечатать стихи, нужно было получить две визы - в Госиздате и в военной цензуре, а точнее - в ГПУ на Лубянке.

Угоднических стихов в честь пролетарских вождей Есенин не писал, поэтому его и не печатали. А жить на что-то было нужно. Есенину приходилось идти на самые разные ухищрения, чтобы выпустить книжку стихов. К примеру, по просьбе Есенина рабочие типографии ставили другой город издания. Это не позволяло властям проверить, где книга напечатана, и «принять меры» к тем издателям, что избегают цензуры.

Поэт не из кремлёвских кабинетов видел результаты октябрьского переворота. Обладая обострённым чувством справедливости, разве мог он внутренне соглашаться с уничтожением русской интеллигенции, в том числе его близких друзей - литераторов, художников, музыкантов, артистов? Неужели он был настолько наивен, чтобы поверить в необходимость ежедневных расстрелов людей в большем количестве, чем за все годы царствования Николая II?

Неужели одобрял зверскую расправу над всеми членами царской фамилии и ни в чём не повинными юными дочерьми царя, с которыми имел трогательную дружбу в 1916 году? Нет, не настолько он был прост, чтобы не разобраться, куда ведут народ люди, прожившие на чужие деньги за границей больше десяти лет и не знающие чаяний простых людей. Иногда поэт срывался:

Вот так страна!
Какого ж я рожна
Орал в стихах,
что я с народом дружен?
Моя поэзия здесь больше не нужна,
Да и, пожалуй, сам я
тоже здесь не нужен.

Современник С. А. Есенина, В. Шершеневич, вспоминал об этом периоде:

«Когда нам пути отрезали, Есенин говорит: «Если Госиздат не даёт нам печататься, давайте на стенах писать». Об эпизоде, когда Есенин с группой приятелей-поэтов, вооружившись краской и кистями ночью на стенах домов «давал» названия улицам в честь себя и своих друзей, в нашей литературе рассказывается как об очередной его хулиганской выходке. Мне же представляется это протестом против цензуры и действий властей по изменению исторических названий улиц и площадей Москвы на имена чуждых народу лиц. (Только за 1921-1922 годы в столице было переименовано около пятисот улиц и площадей.)

Это было жуткое для творческих людей время. Не сделав карьеру в партии, армии или ГПУ, не сумев организовать собственное прибыльное дело, множество проходимцев и рвачей кинулось искать удачу в литературе и искусстве. Не имея элементарного таланта, плохо владея русским языком, они свою творческую беспомощность в искусстве прикрывали новыми авангардистскими формами. Их стихи с одинаковым успехом можно было читать с конца, а живописные картины смотреть перевернутыми. Именно эти люди, прикатившие после Февральской революции из-за границы, захватили все творческие союзы, редакции газет и журналов, издательства. В часы бессильной злобы, не зная, чем помочь себе и своему народу, Есенин писал:

Защити меня, влага нежная.
Май мой синий, июнь голубой,
Одолели нас люди заезжие.
А своих не пускают домой.

Знаю, если не в далях чугунных,
Кров чужой и сума на плечах,
Только жаль тех дурашливых, юных,
Что сгубили себя сгоряча.

Жаль, что кто-то нас смог рассеять
И ничья непонятна вина.
Ты Расея, моя Расея,
Азиатская сторона.

(ЦГАЛИ, ф. 190, on. 1)

3 октября 1921 года Есенин встретил всемирно известную танцовщицу Айседору Дункан, которая приехала в Советскую Россию учить детей новому направлению в танцевальном искусстве. Сорокалетняя танцовщица полюбила поэта страстной, самозабвенной любовью. Они поженились. Дункан постаралась увезти Есенина за границу. Формально выезд Есенину был разрешён на три месяца для издания своих стихов. Пробыл он за границей более года. Дункан всё делала, чтобы он не возвращался домой, но поэт тяжко тосковал вдали от Родины.

«…Я увезла Есенина из России, где условия жизни пока ещё трудные. Я хотела сохранить его для мира. Теперь он возвращается в Россию, чтобы спасти свой разум, так как без России он жить не может. Я знаю, что очень много сердец будут молиться, чтобы этот великий поэт был спасён для того, чтобы и дальше творить Красоту…», - писала она в газетах. Но Есенину решение вернуться давалось нелегко.

«Тошно мне, законному сыну российскому, в своём государстве пасынком быть. Надоело мне это б… снисходительное отношение власть имущих, а ещё тошнее переносить подхалимство своей же братии к ним. Не могу, ей-богу, не могу! Хоть караул кричи или бери нож да становись на большую дорогу». И всё-таки он возвращался. Возвращался другим, каким его никто ещё не знал. Он вёз с собой поэму «Страна негодяев». Её уже слышали, содержанием возмущались даже друзья:

Пустая забава,
Одни разговоры.
Ну что же,
Ну что же вы взяли взамен?
Пришли те же жулики,
Те же воры
И законом революции
Всех взяли в плен.

Мери Дести, биограф Дункан, провожала их в Москву. В своей книге писала: «Когда поезд, увозивший Айседору и Сергея в Москву, тронулся от платформы парижского вокзала, они стояли с бледными лицами, как две маленькие потерянные души…»

Есенину оставалось жить два года с небольшим. Они будут для него самыми тяжёлыми, но они же станут для поэта взлётной полосой в бессмертие. По возвращении в Москву Есенин развил бурную деятельность, стал хлопотать об образовании издательства, где бы печатали произведения российских писателей и поэтов, подписывал коллективные письма в правительство, объединял вокруг себя крестьянских поэтов. Вполне естественно, он оказался под пристальным вниманием сотрудников ГПУ.

Начиная с сентября 1923 года Есенина начинают то и дело задерживать работники милиции, доставляют в приёмный покой Московского уголовного розыска, предъявляют ему обвинение в хулиганстве и подстрекательстве к погромным действиям. Изучая ранее неизвестные архивные материалы, я обнаружил любопытную закономерность. «Пострадавшие» от Есенина люди приходили в ближайшее отделение милиции или звали постового милиционера и требовали привлечь поэта к уголовной ответственности, проявляя хорошую юридическую подготовку. Они даже называли статьи Уголовного кодекса, по которым Есенина следовало судить.

И ещё одна закономерность: во всех случаях задержание проходило по одному и тому же сценарию - Есенин всегда оказывался в состоянии опьянения. Словно кто-то ждал того часа, когда он выйдет на улицу после пирушки. Как правило, инцидент начинался с пустяка. Кто-то делал Есенину замечание, тот взрывался, звали милиционера. Блюститель порядка с помощью дворников силой тащил Есенина в отделение. Задержанный сопротивлялся, называл стражей порядка взяточниками, продажными шкурами и т. п. Потом в деле появлялись рапорты представителей власти об угрозах со стороны поэта, об оскорблении им рабоче-крестьянской милиции. Во всех случаях с Есениным были другие лица (поэт А. Ганин. И. Приблудный, А. Мариенгоф и др.), но их не только не задерживали, но и не допрашивали.

В стране действовал декрет о суровой расправе над погромщиками и антисемитами, подписанный В. И. Лениным ещё 25 июля 1918 года. В то же время отсутствовало уголовное законодательство, и правового понятия антисемита и погромщика не существовало.

Многие литераторы новой волны не скрывали ненависти к русскому поэту Есенину, открыто травили, плели против него искусные интриги, распространяли сплетни, анекдоты, небылицы. Его неоднократно били, объявляли антисемитом.

- Ну какой я антисемит! - слёзно жаловался он своим постоянным прилипалам, любившим примазаться к его славе и одновременно за его счёт выпить и плотно закусить. - Евреек я люблю, они меня тоже. У меня дети - евреи. Я такой же - антигрузин…

Есенин позволял себе иметь мнение по любому вопросу, и не всегда оно было лестным для партийных аппаратчиков. В отличие от многих он высказывался вслух. Скоро ему приклеили ярлык врага Советской власти.

- Ты, что? На самом деле думаешь, что я контрреволюционер? - спрашивал он своего знакомого поэта В. Эрлиха. - Брось! Если бы я был контрреволюционером, я держал бы себя иначе! Просто я - дома. Понимаешь? У себя дома! И если мне что не нравится, я кричу! Это - моё право. Именно потому, что я дома. Белогвардейцу я не позволю говорить о Советской России то, что говорю сам. Это - моё, и этому я - судья!

20 ноября 1923 года поэты Есенин, А. Ганин, С. Клычков и П. Орешин зашли в столовую на Мясницкой улице, купили пива и обсуждали издательские дела и предстоящее вечером заседание в Союзе поэтов. Если Есенин ещё имел кое-какие средства для существования, то Ганин, Клычков и Орешин влачили нищенский образ жизни. И, естественно, не могли по этому поводу ликовать. Вдруг сидевший за соседним столом незнакомец (М. В. Родкин) выбежал на улицу, вызвал работников милиции и обвинил поэтов в антисемитских разговорах и оскорблении вождя Троцкого. Поэтов арестовали, появилось известное «дело четырёх». Несмотря на клеветническую кампанию, поднятую газетами против Есенина с требованием сурового наказания поэта, через несколько дней всех четверых освободили, и дело кончилось товарищеским судом.

17 декабря Есенин был вынужден скрыться от разнузданной клеветы и наветов в профилакторий (Полянка, 52). Одно за другим против поэта возбуждается ещё несколько уголовных дел. Его пытаются судить, но он на заседания не является. Судья Краснопресненского суда Комиссаров (подлинную фамилию установить не удалось) выносит постановление об аресте. Работники ГПУ и милиции по всей Москве разыскивают Есенина. Он же, не имея своей комнаты, ночует у разных друзей.

Однако арестовать Есенина сотрудники ГПУ не смогли. 13 февраля 1924 года он на «Скорой помощи» был доставлен в хирургическое отделение Шереметьевской больницы (сейчас Институт им. Склифосовского). Много лет существовала версия, что Есенин вскрыл себе вены, желая покончить жизнь самоубийством. Существует и другая: поэт шёл или ехал на извозчике, у него слетела шляпа. Он хотел её подхватить, поскользнулся, упал на оконное стекло и глубоко порезал руку.

Мне удалось найти документы, из которых видно, что у Есенина была рваная рана левого предплечья. Никаких резаных ран у него тогда не было. Сам он в больнице объяснил, что упал на стекло. Нужно помнить, что Есенин никогда ни на кого не жаловался, хотя нападали на него и били неоднократно. Я предполагаю, что Есенину нанесли колотое ранение, но он не назвал своего обидчика. Не случайно именно здесь, на больничной койке, он написал своё знаменитое «Письмо матери». А слова: «Пишут мне, что ты, тая тревогу,..», написаны им потому, что первые дни состояние поэта у врачей вызывало опасения, и они никого к нему не пускали. Родные и друзья, приходившие в больницу, писали ему записки.

От лечащего врача Есенин узнал тайну: за ним приходили сотрудники ГПУ и милиции, имеется постановление на арест. С врача было получено обязательство, что о времени выписки поэта он сообщит в милицию. Нужно было что-то предпринимать. Чтобы не подводить врача, перевели Есенина в Кремлёвскую больницу, откуда он через три дня выписался и перешёл на нелегальное положение.

При бытовавшей тогда системе осведомительства и шпионства разыскать в Москве Есенина не составляло для доблестных рыцарей революции большого труда. На этот раз поэта спас П. Б. Ганнушкин - известный психиатр, лечивший некоторых пролетарских вождей и потому имевший большой авторитет в обществе. Не имея на то формального права, он дал Есенину справку, что тот страдает тяжёлым психическим заболеванием, и поэта на время оставили в покое.

До сентября 1924 года Есенин ездил по городам страны, на несколько дней появляясь в Москве и снова исчезая.

Сергей Есенин, по общему мнению, был человеком смелым, не раз отчаянно рисковавшим жизнью. И в то же время он панически боялся работников ГПУ и милиции. Почти все его современники вспоминали о «необоснованной подозрительности» поэта, которая распространялась не только на незнакомых людей, но даже на приятелей и близких женщин. Но я сейчас могу с уверенностью сказать, что эта постоянная бдительность отводила от него до поры до времени многие неприятности.

Читая исследования отдельных есениноведов, я неоднократно встречался с утверждениями, что С. А. Есенин стремился на Кавказ и в Среднюю Азию, чтобы там изучить древнюю восточную поэзию и философию. В какой-то степени с этим утверждением согласиться можно. Но главной причиной поездок поэта на Кавказ в 1924-1925 годах было стремление скрыться от преследования властей.

3 сентября 1924 года Есенин неожиданно для всех, даже самых близких и родных, уезжает из Москвы в Баку. Едет туда, ни с кем предварительно не договариваясь. Зачем? Почему так спешно? Мне совершенно ясно, что он сбежал от смертельной опасности, которая на него надвигалась.

Правда, и на Кавказе ему не было покоя. Приехав в Баку примерно 6-7 сентября, он столкнулся здесь с Блюмкиным, известным провокатором, убийцей немецкого посла Мирбаха. После этой чудовищной акции Блюмкин был некоторое время в тени, но потом вновь оказался на ответственной работе в ГПУ и возглавлял отдел по влиянию на страны Азии. Пользуясь покровительством Троцкого и других вождей, Блюмкин мог совершить любое злодеяние. Здесь он угрожал пистолетом Есенину. Ходила версия, что Блюмкин приревновал поэта к своей жене. Эта версия несостоятельна, поскольку та в это время жила в Москве.

Поэт, бросив вещи, уехал в Тифлис. 20 сентября он вернулся в Баку, обзаводясь пистолетом. Поэта взял под свою защиту главный редактор газеты «Бакинский рабочий» и секретарь партии большевиков Азербайджана П. И. Чагин. Есенин постоянно находился под охраной.

На Кавказе он пробыл до конца февраля и 1 марта 1925 года вернулся в Москву, пробыв на юге полгода, 27 марта Есенин неожиданно для всех «укатил в Баку». Что же заставило Есенина опять оставить столицу, где у него было много дел с изданием новых стихов?

Как теперь стало известно, ГПУ организовало крупную провокацию против группы писателей, художников и артистов. Через подставных лиц устраивались «дружеские» пирушки, где вино лилось рекой и заводились разговоры о коварстве большевиков. На одной такой встрече поэт Алексей Ганин, подстрекаемый агентом ГПУ, написал даже предполагаемый список министров нового правительства и министром просвещения назвал Сергея Есенина. Узнав об этом, Есенин вспылил, потребовал зачеркнуть свою фамилию и посоветовал подобными делами не заниматься. Ганин тут же, на столике в кафе вместо него вписал 18-летнего поэта Ивана Приблудного. Всё это напоминало детскую игру. По своим личным качествам Алексей Ганин не мог организовать встречу друзей, не то что создать политическое объединение. Но он ненавидел руководителей партии большевиков. Ему не простили ни это, ни «дело четырёх поэтов».

В августе 1924 года чекисты начали секретную операцию против Ганина и его друзей. Предстояло подготовить разоблачение подпольной контрреволюционной организации, ставящей своей целью свержение Советской власти путём террора и диверсий. С исключительной подлостью работники ГПУ собирали подмётные доносы своих осведомителей, проводили комбинации, подбрасывали компрометирующие документы.

Стихи Ганина не печатали. Он достал где-то типографский шрифт (возможно, ему специально подбросили его сотрудники ГПУ) и отпечатал несколько брошюр со своими произведениями. Наличие шрифта было истолковано как подготовка к печатанию листовок и воззваний.

Всё это делалось для того, чтобы обвинить Ганина и его друзей в создании ядра организации «Ордена русских фашистов». По делу было привлечено 14 человек. Среди них, несомненно, были и провокаторы, которых от ответственности впоследствии увели. Не хватало пятнадцатого. Кто-то предупредил Есенина, или он сам узрел опасность и скрылся на Кавказе? Ответить на этот вопрос можно будет, когда удастся ознакомиться с пока совершенно секретными делами в архиве КГБ. О том, что Есенина вызывали в ГПУ по делу Ганина, есть письменные показания.

11 ноября 1924 года Ганина арестовали в Москве, в Староконюшенном переулке, дом 33, квартира 3. На допросах он не отрицал встреч, разговоров с друзьями, но утверждал, что никакого преступного характера они не имели. Во время следствия Ганин потерял рассудок и был помещён на обследование в Институт имени Сербского.

На 27 марта 1925 года было назначено заседание коллегии ГПУ по делу А. Ганина и его друзей. Психиатры признали поэта Алексея Ганина душевнобольным, невменяемым. Однако его приговорили к расстрелу, и 30 марта приговор привели в исполнение.

У Есенина были все основания держаться от Москвы подальше. В начале апреля в Батуми на него было совершено нападение неизвестных лиц. В своих письмах Бениславской он писал: «Я в Баку… не писал, потому что болен… Нас ограбили бандиты (при Вардине)… Когда я очутился без пальто, я очень простудился». Во втором письме он пишет, что его болезнь - это «результат батумской простуды».

В июне Есенин вернулся в Москву, но жил в столице мало, постоянно выезжая на родину в Константиново, к своим друзьям и знакомым в Подмосковье. Произошёл разрыв с Бениславской, он сблизился с Софьей Толстой и с ней 25 июля уехал в Баку, Там много писал.

6 сентября он возвращался поездом в Москву. Ехавший в вагоне дипкурьер А. Рога сделал Есенину замечание. Поэт вспылил, грубо ответил. В конфликт вступил другой пассажир - Ю. Левит. Против Есенина было возбуждено уголовное дело и готовился суд. Вмешательство Луначарского и других партийных деятелей с целью прекращения дела положительного результата не принесло, судья Липкин готовил процесс.

Есенин запил. По рекомендации близких согласился 26 ноября лечь в психиатрическую клинику («психов не судят»). По условию поэт должен был лечиться два месяца. Однако вскоре он почувствовал опасность для своей жизни и принял решение при удобном случае уйти из больницы.

Спустя 60 лет я разыскал архивные документы этой клиники. Побывал в палате, где когда-то томился униженный и оскорблённый национальный поэт России.

21 декабря Есенин смог выйти из клиники и больше в неё не вернулся. Лечащий врач Аронсон ездил по родственникам и знакомым и просил их уговорить поэта возвратиться обратно. 22 и 23 декабря Есенин ходил по издательствам, навестил А. Р. Изряднову и сына Георгия (Юрия), дочь Татьяну и бывшую жену Зинаиду Райх, ночью уехал в Ленинград.

24 декабря он поселился в гостинице «Интернационал» в номере пять. Комната находилась на втором этаже, была обставлена дорогой мебелью. О приезде в Ленинград Есенина знали всего несколько человек. Он всегда тщательно скрывал от всех, куда уезжает. Доверился на этот раз только Василию Наседкину, которого знал ещё по совместной учёбе до революции в народном университете имени Шанявского. К тому же Наседкин стал его родственником, вступив в брак с сестрой, Екатериной Есениной. Перед поездкой Есенин не успел получить гонорар и попросил Наседкина прислать ему деньги по адресу ленинградского поэта В. Эрлиха.

Приехав в гостиницу, Есенин тут же собрал друзей и знакомых. В гостинице проживали супруги Устиновы. Георгия Устинова он знал давно, тот работал в ленинградской «Вечерней газете», жена Елизавета была моложе на 10 лет и не работала. У Есенина постоянно было 8-10 человек. Он читал новые стихи, рассказывал о своих творческих и жизненных планах. Не скрывал, что лежал в психиатрической клинике. Намеревался в Ленинграде начать выпуск литературного журнала, просил подыскать ему квартиру. Говорил о том, что с Толстой он разошёлся, с родственниками решил порвать близкие отношения. К этому времени Есенин получал в Госиздате по 1000 рублей ежемесячно за собрание стихотворений. Тогда это были огромные деньги. Поступали гонорары из других редакций и издательств, т. е. материально поэт был обеспечен с достатком. Никакой трагедии не видел он и в разрыве с Софьей Толстой.

В Ленинграде он вёл трезвый образ жизни. По приезде он поставил друзьям две полбутылки шампанского, и в дальнейшем нет сведений, что Есенин бывал пьян. На столе постоянно кипел самовар. Поэт широко угощал друзей купленными в магазине деликатесами.

Следует отметить, что 27 декабря было Рождество, тогда ещё отмечаемое в русских семьях. По случаю этого праздника спиртные напитки не продавались, и мне удалось выяснить только один случай покупки дворником для Есенина и его компании пяти-шести бутылок пива.

Последние месяцы Есенин опасался убийства и постоянно держал около себя кого-нибудь. В книге «Право на песнь» В. Эрлих писал:

«Есенин стоит на середине комнаты, расставив ноги, и мнёт папиросу.
- Я не могу! Ты понимаешь? Ты друг мне или нет? Друг? Так вот! Я хочу, чтобы мы спали в одной комнате. Не понимаешь? Господи! Я тебе в сотый раз говорю, что меня хотят убить! Я, как зверь, чувствую это! Ну, говори! Согласен?
- Согласен.
- Ну вот и ладно! - Он совершенно трезв.
…Двухместное купе. Готовимся ко сну.
- Да! Я забыл тебе сказать! А ведь я был прав!
- Что такое?
- А насчёт того, что меня убить хотели. А знаешь кто? Нынче, когда прощались, сам сказал: «Я, - говорит, - Сергей Александрович, два раза к вашей комнате подбирался! Счастье ваше, что не один вы были, а то бы зарезал!»
- Да за что он тебя?
- А, так! Ерунда! Ну спи спокойно».

В гостинице первые две ночи у него оставался Вольф Эрлих. Возможно, ночевал и третью. 27 декабря, в воскресенье, Есенин утром принял ванну. В присутствии Е. Устиновой он передал В. Эрлиху листок. Когда Устинова попросила разрешения прочитать, Есенин не разрешил. По мнению Елизаветы и по утверждению Эрлиха, на листке было кровью написано стихотворение «До свиданья, друг мой, до свиданья…». Устиновой Есенин сказал, что в номере не было чернил и он написал стихи кровью. Показал ей кисть руки, где она увидела свежие царапины.

Примерно с двух часов в номере Есенина организовали праздничный стол. Ели приготовленного гуся, пили чай. Спиртных напитков не было. В номере присутствовали: Эрлих, Ушаковы, писатель Измайлов, Устиновы, художник Мансуров. Ненадолго заходил поэт Иван Приблудный, и никто не заметил каких-либо психических отклонений у Есенина, способных склонить его к самоубийству.

К шести часам вечера остались втроём: Есенин, Ушаков и Эрлих. По свидетельству Эрлиха, примерно в восемь часов он ушёл домой (ул. Некрасова, дом 29, кв. 8). Дойдя до Невского проспекта, вспомнил, что забыл портфель, и возвратился. Ушакова уже не было. Есенин, спокойный, сидел за столом и просматривал рукописи со стихами. Эрлих взял портфель и ушёл.

Утром 28 декабря Е. Устинова пришла к номеру Есенина и постучала в дверь. Ответа не было. Она стала настойчиво стучать, никто не отзывался. Через какое-то время подошёл В. Эрлих. Стали стучать вдвоём. Почувствовав недоброе, Елизавета обратилась к управляющему гостиницей В. М. Назарову. Тот, изрядно повозившись, открыл замок и, не заглядывая в номер, ушёл. Устинова и Эрлих вошли, ничего подозрительного не заметив. Устинова прошла по комнате. Вольф положил пальто на кушетку. Устинова подняла голову вверх и увидела подвешенный труп поэта… Они быстро вышли. Назаров позвонил в отделение милиции. Очень скоро на месте происшествия появился участковый надзиратель Н. Горбов, который и составил приведенный ранее акт. Теперь, зная как жил Есенин в последние годы и дни, поищем ответы всё на те же вопросы, от которых теперь не уйти.

Когда наступила смерть? Почему милиционер решил, что Есенин покончил жизнь самоубийством? Какими он обладал доказательствами, чтобы не считать, что поэта убили, а потом повесили? Ведь надзиратель видел, что «шея затянута была не мёртвой петлей»… Наверное, он должен был сразу же выяснить, кто ударил покойного по лицу («под левым глазом синяк») перед повешением, почему оно обожжено и многое другое…

Из многочисленных воспоминаний очевидцев, публикаций газет, документов можно сделать вывод, что все вещи Есенина были разбросаны по полу, ящики раскрыты, на столе и в других местах подтёки крови. И одежда на мёртвом была в беспорядке, что тоже свидетельствовало о возможности насилия.

Что же сделал Н. Горбов? Он раздал чистые бланки протоколов допросов В. Эрлиху. Е. Устиновой. Г. Устинову и В. Назарову, и те написали всё, что хотели. Правда, я считаю, что показания В. Эрлиха записал агент уголовного розыска Ф. Иванов. (Иванов Федор Иванович, 1887 года рождения, алкоголик, был уволен из милиции, потом восстановлен. Позже осуждён к 8 годам лишения свободы и погиб в лагерях.)

В протоколе опроса В. Эрлиха указано, что он знает Есенина около года и бывал у него в номере все четыре дня, что замок в номер Есенина открывал служащий гостиницы, что ключ торчал с внутренней стороны замка.

Возникает вопрос, каким образом Назаров открыл дверь в номер? Судя по фотографиям, замок в двери был врезной. В своих воспоминаниях, написанных через несколько дней, Устинова указывала, что Назаров открыл дверь отмычкой. Открыть отмычкой врезной замок со вставленным изнутри ключом нельзя. Если Назаров (Назаров Василий Михайлович, 29 лет, член РКП, из рабочих, уроженец Тульской губернии) открывал замок отмычкой, следовательно, ключа в замке не было. В противном случае Назаров мог отпереть дверь самодельным приспособлением. Оно напоминает пассатижи со сточенными концами для захвата кончика ключа. Такими приспособлениями открывают закрытые изнутри замки с оставленными в них ключами квартирные воры. Закрыть таким способом замок со стороны коридора ещё легче, чем открыть. В этом случае ключ будет со стороны комнаты.

Если же ключа в замке не было, то отмычкой открыть и закрыть дверь «специалисту» не представляет никакого труда.

Назаров ведёт себя по меньшей мере странно. Пятый номер относился к высокому разряду, в нём останавливались состоятельные люди, имевшие дорогие вещи. Управляющий гостиницей открывает дверь посторонним лицам и уходит, не заботясь ни о сохранности имущества, ни о том, как они закроют номер, если там не окажется постояльца.

Озадачивает и такое обстоятельство. Тело висело как раз напротив двери, и не заметить его можно было лишь при одном условии: в комнате было темно. Тогда становится понятно, почему Устинова и Эрлих вошли в номер как ни в чём не бывало и не сразу заметили повешенного.

Для решения загадки гостиницы «Англетер» это решающее обстоятельство. В полнейшей темноте Есенин вряд ли смог бы повеситься. Стало быть, свет выключил кто-то другой. (В процессе своего исследования я получил письменные показания научного сотрудника Эрмитажа В. А. Головко. В них говорится о том, что до войны он учился в техникуме и их преподаватель В. В. Шилов доверительно рассказал ему следующую историю. За день до смерти Есенина Шилов договорился с ним о встрече в гостинице. Шилов долго стучал, но никто ему не открыл. Он стал дожидаться в вестибюле и увидел, что из номера Есенина вышли двое мужчин, закрыли за собой дверь и направились к выходу. Шилов видел, как они сели в поджидавшую их автомашину и уехали. А на следующий день все узнали о самоубийстве поэта. Шилов утверждал, что Есенина убили. Проверить утверждения Шилова нельзя, он погиб на фронте.)

Сразу после трагического события газеты сообщали, что на месте происшествия был врач, который назвал время наступления смерти поэта: по одним утверждениям -за 5-6, по другим - за 6-7 часов до обнаружения трупа. Но ни в одном документе или воспоминании, ни в одной газете не приводятся фамилия врача или какие-либо другие сведения о нём. Однако именно это заявление мифического врача принято за истину, и все люди мира считают, что смерть поэта наступила около пяти часов утра 28 декабря 1925 года.

Кстати, это время очень удобно для подкрепления версии о самоубийстве. Вписанное в милицейский протокол утверждение В. Эрлиха о том, что ключ от замка был изнутри, вкупе с часом смерти создают определённую картину: то, что СЛУЧИЛОСЬ в номере, дело рук его одинокого жильца. И все постарались забыть, что судебно-медицинский эксперт этот час смерти не подтвердил. Остаётся невыясненным и другой важнейший момент. Судя по акту, мёртвый Есенин схватился за трубу. Живой человек, естественно, может держать руку поднятой, но когда наступает смерть, она непременно под собственной тяжестью опускается вдоль туловища. Логично предположить, что смерть застала поэта в другом, не вертикальном положении и трупное окоченение произошло именно тогда, а уж потом тело подвесили.

Совсем непонятно и то, почему верёвка, привязанная к вертикальной трубе, не съехала вместе с телом вниз… Вопросы, вопросы… Десять лет неустанных поисков, закрывая одни, множили количество нерешённых.

Вот одна из загадок. «Новая вечерняя газета» писала: «Поэт висел в петле с «восковым лицом». Мне приходилось видеть сотни висельников, но ни у одного не было бледного лица. У висельника оно, как правило, имеет багрово-синюшный цвет, с признаками, прямо указывающими на наступление смерти от асфиксии.

А вот ещё одна. В своих воспоминаниях Г. Устинов приводит слова, которые слышал от судмедэксперта:

«Говорят, что вскрытием установлена его мгновенная смерть от разрыва позвонков». Е. Наумов в своей монографии отметил: «Есенин умер не от удушья, а от разрыва шейных позвонков», Разрыв шейных позвонков у человека может произойти от полученной травмы, неосторожного падения и т.п. и совсем необязательно от повешения.

Но в «Памятке о Сергее Есенине», напечатанной по горячим следам, уже не говорится о разрыве шейных позвонков. «Установлено, что Есенин умер от удушья, причём потеря крови, вследствие надрезов на венах, могла, в свою очередь, способствовать обморочному состоянию. Кровавые натёки на ногах свидетельствуют о том, что Есенин долго висел в петле. Вскрытием также установлено, что никаких аномальностей в мозгу Есенина не было. По заключению экспертов труп Есенина провисел около 6-7 часов».

Автор «Памятки», несомненно, списывал текст с акта вскрытия трупа поэта. Только почему он говорит о нескольких экспертах? И потом в акте не говорится о 6-7 часах. В деле Есенина имеется только один акт, который и послужил основанием для отказа в возбуждении уголовного дела. Подпись под актом - Гиляревский.

(Гиляревский Александр Григорьевич, 1870 года рождения, окончил в Петербурге Военно-медицинскую академию. После 1925 года его судьба неизвестна, жена, Вера Дмитриевна, была репрессирована и также пропала без вести.)

В заключении о причинах гибели Есенина Гиляревский написал: «На основании данных вскрытия следует заключить, что смерть Есенина последовала от асфикции, произведённой сдавливанием дыхательных путей через повешение. Вдавливание на лбу могло произойти от давления при повешении. Тёмно-фиолетовый цвет нижних конечностей, точечные на них кровоподтёки указывают на то, что покойный в повещенном состоянии находился продолжительное время.

Раны на верхних конечностях могли быть нанесены самим покойным и, как поверхностные, влияния на смерть не имели».

В акте нет ни слова о разрыве позвонков. Не беря на себя право судить о качестве выводов Гиляревского, нельзя не высказать сомнения в том, что акт написан рукой Гиляревского. (В настоящее время акт частично разорван и как раз в самом важном месте на мелкие клочки, так что каждый исследователь может реконструировать его по своему усмотрению.) Во всяком случае, идентификация почерка не проводилась.

Сомнение в подлинности акта вызвано следующим.

1) Акт написан на простом листе бумаги без каких-либо реквизитов, подтверждающих принадлежность документа к медицинскому учреждению. Он не имеет регистрационного номера, углового штампа, гербовой печати, подписи заведующего отделением больницы или бюро экспертиз.

2) Акт написан от руки, торопливо, со смазанными, не успевшими просохнуть чернилами. Столь важный документ (касающийся не только такого знаменитого человека, как Есенин, но и любого лица) судмедэксперт обязан был составить в двух и более экземплярах. Подлинник обычно отправляется дознавателю, а копия должна остаться в делах больницы.

3) Эксперт обязан был осмотреть труп, указать на наличие телесных повреждений и установить их причинную связь с наступлением смерти. У Есенина были многочисленные следы прежних падений. Подтвердив наличие под глазом небольшой ссадины, Гиляревский не указал механизма её образования. Отметил наличие на лбу вдавленной борозды длиною около 4 сантиметров и шириною полтора сантиметра, но не описал состояние костей черепа. Сказал, что «давление на лбу могло произойти от давления при повешении», но не установил, прижизненное это повреждение или посмертное. И самое главное - не указал, могло ли это «вдавление» вызвать смерть поэта или способствовать ей и не образовалось ли оно от удара твёрдым предметом…

4) Выводы в акте не учитывают полной картины случившегося, в частности, ничего не говорится о потере крови погибшим.

5) Судмедэксперт отмечает, что «покойный в повешенном состоянии находился продолжительное время», а сколько часов, не указывает. По заключению Гиляревского смерть поэта могла наступить и за двое суток, и за сутки до обнаружения трупа. Как опять не вспомнить о заявлении мнимого «врача» о недавнем наступлении смерти, чем тот ввёл в заблуждение участников осмотра. Не исключено, что, если бы работники милиции знали о возможности гибели Есенина, скажем, за 10 часов до обнаружения трупа, они бы отнеслись более критически к показаниям Г. Устинова и В. Эрлиха, Поэтому утверждение, что Есенин погиб 28 декабря 1925 года, никем не доказано и не должно приниматься за истину.

6) В акте ни слова не сказано об ожогах на лице поэта и о механизме их образования.

Создаётся впечатление, что акт Гиляревским написан под чьим-то нажимом, без тщательного анализа случившегося. В материалах дознания (в деле Есенина) имеется любопытный документ, мало что говорящий постороннему лицу, но многое проясняющий практическому работнику правоохранительных органов.

«Суд. мед. эксперту Гиляревскому. При сём препровождается копия телефонограммы за № 374 по делу самоубийства гр. Есенина Сергея для приобщения к делу. Приложение: упомянутое. Начальник 2-го отд. ЛГМ - Хохлов, Завстолом дознания Вергей».

На этом документе, отпечатанном на пишущей машинке, имеется карандашная надпись: «4п5СТУПК», которую следует расшифровать так: «пункт 5 статья 4 Уголовно-процессуального кодекса РСФСР». По этой статье в то время прекращались уголовные дела за отсутствием состава преступления, а по материалам дознания - отказывалось в возбуждении и расследовании уголовных дел.

Нет сомнения, что работники милиции в завуалированной форме информировали А. Г. Гиляревского, что по этому делу никого к уголовной ответственности привлекать не будут и что ему следует иметь в виду это их мнение.

Сомнение в подлинности акта возникает ещё и потому, что мною найдена в архивах выписка о регистрации смерти С. А. Есенина, выданная 29 декабря 1925 года в столе загса Московско-Нарвского Совета. (Эти сведения подтверждены руководством архива загсов г. Ленинграда.) В ней указаны документы, послужившие основанием для выдачи свидетельства о смерти. В графе «причина смерти» указано: «самоубийство, повешение», а в графе «фамилия врача» записано: «врач судмедэксперт Гиляревский № 1017».

Следовательно, 29 декабря в загс было предъявлено медицинское заключение Гиляревского под номером 1017, а не то, что приобщено к делу, - без номера и других атрибуций.

Следует иметь в виду, что загс без надлежащего оформления акта о смерти свидетельства не выдаст. Поэтому можно категорически утверждать, что было ещё одно медицинское заключение о причинах трагической гибели С. А. Есенина, подписанное не одним Гиляревским. Известный же всем вариант заключения был куда более удобен для отказа в возбуждении уголовного дела против убийц.

Из архивных документов видно, что свидетельство о смерти С. А. Есенина получал В, Эрлих. А вот кто представлял в загс заключение № 1017, неизвестно. На мой запрос руководство архива загсов г. Ленинграда ответило, что акта Гиляревского за № 1017 у них нет. («Медицинская справка, на основании которой составлена запись о смерти, к актовой записи не прилагалась».) Считаю этот ответ отпиской. Многое может проясниться, если работники архива не пожалеют времени и сил и попробуют отыскать этот акт.

Для читателей, малоинформированных о тонкостях уголовно-процессуального судопроизводства, поясню: только работник милиции, следователь, прокурор или суд вправе сделать вывод, что случилось в гостинице «Англетер», - самоубийство или убийство Есенина. Какие бы выводы ни сделали судмедэксперты, последнее слово остаётся за правоохранительными органами. Кстати, судмедэксперт Гиляревский не указал, что Есенин покончил жизнь самоубийством.

В акте № 1017 судмедэксперта Гиляревского - несомненный ключ к раскрытию гибели Есенина. Мне пришло письмо от племянницы Гиляревского (к сожалению, она скрыла свою фамилию), в котором она говорит, что он был человек исключительной порядочности, настоящий русский дворянин в самом высоком смысле этого слова и пойти против своей совести ни в коем случае не мог. В описательной части акта он оставил для нас ряд сведений, позволяющих усомниться в самоубийстве поэта.

«В желудке (покойного. - Э. X.) около 300 к.с. полужидкой пищевой смеси, издающей не резкий запах вина». Проанализировав все имеющиеся у нас данные о роковом дне жизни Есенина, мы можем констатировать, что последний раз поэт употреблял пищу с 14 до 18 часов. Он пил пиво, ел хлеб, фисташковые орехи и другие быстроперевариваемые продукты. Водки или вина не было. На основании современных научных данных судмедэксперты говорят, что смерть Есенина наступила не позже чем через 3-4 часа после употребления пищи, следовательно, вечером 27 декабря 1925 года.

Гиляревский также написал: «…петли кишок красного цвета», «…нижние конечности тёмно-фиолетового цвета, на голенях в коже заметны тёмно-красные точечные кровоизлияния». И та, и другая подробности, по мнению современных судмедэкспертов, свидетельствуют о том, что тело находилось в вертикальном положении не менее суток.

Несмотря на временную дистанцию, можно было бы и сейчас провести следственный эксперимент. Но бывшему руководству Ленинграда пришла в голову сумасбродная (или вполне осознанная?) мысль снести здание бывшей гостиницы «Англетер». Вопреки протестам жителей средь бела дня власти стёрли с лица земли историческое здание. Пусть «ещё одно дурное дело запрячет в память Петербург».

Кто же в таком случае установил самоубийство Есенина? Как ни грустно это признавать, сделали это газетчики. О гибели поэта могли сообщить вечерние газеты, но этого сделано не было. Уделив много места на своих страницах происшествиям и судебной хронике, трагедии в «Англетере» не отвели ни строчки ни вечерние 28-го, ни утренние газеты 29 декабря, хотя о случившемся говорил весь Ленинград. Но зато уже в вечерних газетах этого дня, ещё не имея выводов Гиляревского, журналисты объявили о самоубийстве поэта. Видимо, они ждали команды властей, а когда получили «добро», наперебой стали придумывать детали гибели Есенина.

Особым вниманием редакторов и издателей пользовались воспоминания друзей, знакомых, очевидцев, в которых те с упоением повествовали о пьяных куражах Есенина, прежних покушениях на самоубийство, об унижении им женнин, о лечении в психиатрических больницах. Упорно и методично формировали в народе убеждение, что он пьяница, дебошир, шизофреник, которому ничего не оставалось, как повеситься.

Незадолго до гибели Есенин написал статью «Россияне», которая никогда не публиковалась:

«Не было омерзительнее и паскуднее времени в литературной жизни, чем время, в которое мы живём. Тяжёлое за эти годы состояние государства в международной схватке за свою независимость случайными обстоятельствами выдвинуло на арену литературы революционных фельдфебелей, которые имеют заслуги перед пролетариатом, но ничуть не перед искусством…»

Желая объяснить причину его самоубийства, враги поэта пошли по простейшему пути и стали искать ответ в его собственных стихах, то есть заменили биографию житейскую биографией поэтической, которые далеко не всегда идентичны. Слова о смерти в стихах Есенина были использованы как свидетельские доказательства против него самого.

В отличие от газетчиков работники 2-го отделения милиции Ленинграда вели себя более выдержанно и расчётливо. Они дождались окончания XIV съезда партии, реакции общественности, друзей, родных поэта и только после этого приняли решение по делу Есенина. Не проводя никаких следственных действий, завстолом дознания Вергей лишь 20 января 1926 года написал заключение, в котором не привёл ни одного доказательства, подтверждающего самоубийство Есенина. Вот как он вышел из положения:

«На основании изложенного, не усматривая в причинах смерти гр. Есенина состава преступления, полагал бы:
Материал дознания в порядке п. 5 ст. 4 У ПК направить нарследователю 2-го отд. гор. Ленинграда - на прекращение за отсутствием состава преступления. 20 января 1926 г. Завстолом дознания Вергей, Согласен: нач. 2-го отд. ЛГМ (Хохлов)».

Следователь Бродский, также не проведя никакого расследования, согласился с выводом Вергея и Хохлова. Обратим внимание на то, что и в постановлении не указывается, что Есенин покончил жизнь самоубийством. Поэтому уместно задать вопрос: в действиях каких лиц или лица отсутствует состав преступления?

Все уголовные дела, спровоцированные против Есенина, были прекращены, а определение об аресте отменено только после его смерти - 30 декабря 1925 года. Так был сактирован великий русский поэт Сергей Есенин.

Поэта арестовывали десять раз и привлекали к уголовной ответственности. Только на Лубянке его незаконно держали пять раз. Провокаторы из ЧК, а затем ГПУ всё делали, чтобы уничтожить поэта «законным» путём. Одного за другим убивали в подвалах Лубянки его друзей… А 28 декабря 1925 года его самого обнаружили повешенным в гостинице «Англетер». След от верёвки на шее был только под подбородком, что говорило о том, что душили сзади. На теле и лице имелись прижизненные травмы. Против великого поэта России было совершено преступление, и никто до сих пор не понёс за него наказания.

От редакции: В связи с недавним юбилеем - 65-летием со дня гибели Сергея Есенина - в прессе и на телевидении прошло немало посвящённых поэту публикаций. В некоторых приводились косвенные доказательства насильственной смерти поэта. Но ни в одной уже не утверждалось, что он покончил с собой. Так в два-три года лопнула версия, которую никто не подвергал сомнению шесть с лишним десятилетий.

Однако все попытки Эдуарда Хлысталова довести расследование преступления до конца наталкиваются пока на сопротивление соответствующих ведомств - допуска к архивным материалам ему не дают. Покров тайны над трагическими событиями до конца не рассеян.

Есенин
(статья из Краткой литературной энциклопедии: В 9 т. - Т. 2. - М.: Советская энциклопедия, 1964)

ЕСЕНИН, Сергей Александрович [21.IX(3.X).1895, с. Константиново Кузьминской волости Рязанской губернии (ныне с. Есенино Рыбновского района Рязанской области), - в ночь с 27 на 28.XII.1925, Ленинград, похоронен в Москве] - русский советский поэт. Родился в крестьянской семье. В 1909 окончил Константиновское земское училище и поступил в учительскую школу в Спас-Клепиках. В 1912 после окончания школы Есенин едет в Москву, работает здесь в конторе у купца, корректором в типографии, участвует в Суриковском литературно-музыкальном кружке, учится в Народном университете А. Л. Шанявского. С начала 1914 в московских журналах появляются стихи Есенина. В марте 1915 он переезжает в Петроград. Знакомится с А. Блоком, сразу же оценившим его талант, с С. Городецким, сближается с Н. Клюевым. В 1916 появляется первый сборник стихов Есенина «Радуница». Поэт попадает в великосветские салоны, в круг Д. Мережковского, З. Гиппиус. В 1916 Есенина призывают на военную службу. После Февральской революции он уходит из армии, участвует в боевой дружине левых эсеров. Октябрьскую революцию Есенин принял радостно, но по-своему, по его выражению - «с крестьянским уклоном». Много ездил - побывал в Мурманске, Архангельске, киргизских степях, на Украине, в Крыму. Сблизился с литераторами из группы «Скифы» - Р. Ивановым-Разумником, А. Белым. С 1919 Есенин - участник группы имажинистов, но в дальнейшем постепенно отходит и от «скифов» и от имажинизма. В 1922-23 вместе с известной танцовщицей Айседорой Дункан Есенин предпринял длительное заграничное путешествие по Германии, Франции, Бельгии, Италии: четыре месяца пробыл в США. В 1924-25 совершил поездки по Закавказью. В болезненном состоянии покончил жизнь самоубийством.

Уже в ранних стихах Есенина проявилось обострённое чувство природы, умение выражать «неизречённую» красоту полей, горячую любовь к крестьянской Руси. Благостны, идилличны настроения поэта, но сквозит в его стихах и ощущение тревоги, ожидания. В трудных, переломных условиях поэзия Есенина эстетически защищала и утверждала большую человечность и красоту народной жизни. Поэту неведомы ещё новые идеалы, всколыхнувшие широкие массы крестьянства. Сфера его ощущений сужена; вся область социальных отношений остаётся за порогом его поэзии. Стихи этих лет - во многом тоскливая элегия о том, что уже отжило свой век (сборники «Голубень», «Преображение», «Сельский часослов», все - в 1918). Революция ознаменовала поворот в творчестве Есенина - помогла ему преодолеть патриархальные иллюзии, религиозно-мистические настроения, народнические заблуждения. Но он не сразу понял и прочувствовал подлинные пути социалистической Руси, не сразу и не до конца принял их. В «Товарище» (1917) Есенин воспел революционную борьбу рабочих. В «Небесном барабанщике» (1918), «Иорданской голубице» (1918) поэт ясно высказал свои симпатии к новому. В то же время ему казалось, что революция призвана создать утопический патриархальный «мужицкий рай» - эти взгляды особенно ощутимы в «Инонии» (1918). Ранние поэмы Есенина напоены воздухом эпохи, ломающей старое. В них отражены мотивы протеста, богоборчества, ощущение нарождающегося нового. Замысловаты и архаичны образы, ошибочны некоторые устремления поэта, но стихи его, несомненно, по-своему отражают ломку, происходящую в стране. В позднейших стихах будущее представляется ему как бездумное царство машинной техники, подавляющей всё живое. В последующие годы усилились богемные настроения поэта. Цикл «Москва кабацкая» (1921-24) - свидетельство душевного спада, серьёзного творческого кризиса. Есенин высказывает неверие в силы революции, рисует образы деклассированных, социально опустошённых людей (сборники «Москва кабацкая», «Стихи», оба - 1924). Некоторые стихи этого периода дали повод к появлению термина «есенинщина», обозначающего упадочничество, богемно-пессимистическое отношение к миру, поэтизацию озорства и хулиганства. Передовая критика тех лет стремилась отделить Есенина от «есенинщины».

1924-25 годы знаменуют собой новый подъём творчества Есенина. Он проникается идеями коммунистического строительства, всё больше склоняется к реализму (сборники «О России и Революции», «Русь советская», оба - 1925). Разрыв Есенина со старым миром особенно ярко выразился в попытках воссоздать лирическими средствами образ В. И. Ленина, а также в произведениях 1924 - «Возвращение на родину», «Русь советская», «Русь уходящая», «Письмо к женщине», «Письмо от матери», «Ответ», «Стансы». Есенин воспел подвиг бакинских комиссаров в «Балладе о двадцати шести» (1924). В поэме «Анна Снегина» (1925) дал широкую картину революции на селе, создал яркие образы борцов за новую жизнь. Уже в драматической поэме «Пугачёв» (1921) проявилось понимание социальных сил истории, осознание роли и прав трудового крестьянства. Однако в поэме «Анна Снегина» Есенин достигает несравненно большей реалистической глубины, подлинного историзма. Пафосом социального возмездия, верой в победу трудового народа пронизана «Песнь о великом походе» (1924). Особое место в творчестве Есенина занимают «Персидские мотивы» (1924-1925) - цикл стихов о большой и вдохновенной любви, о душевном просветлении, о нежной любви к родине. И всё же до последней минуты поэта не покидают ущербные настроения, смятенность чувств. Он до конца остается противоречивым, двойственным (поэма «Чёрный человек», 1925, предсмертные стихи).

Художественная проза Есенина - повесть «Яр» (1916), рассказ «Бобыль и Дружок» (1917) - самостоятоятельного значения не имеет. Интересен очерк «Железный Миргород» (1923), отразивший впечатления поэта о США. В статье «Ключи Марии» (1918) сказался интерес Есенина к мифологии, заметно влияние символизма и имажинизма. Отрывок «Быт и искусство» (1921) из незаконченной книги «Словесные орнаменты» свидетельствует об эволюции взглядов Есенина, о его критическом отношении к имажинизму. «Собратьям моим кажется, - писал поэт, - что искусство существует только как искусство. Вне всяких влияний жизни и её уклада… Собратья мои увлеклись зрительной фигуральностью словесной формы, им кажется, что слова и образ это уже всё. Но да простят мне мои собратья, если я им скажу, что такой подход к искусству слишком несерьёзный…».

Ранняя дореволюционная поэзия Eсенина по своим изобразительным средствам близка к народно-песенной традиции. Сквозь романтическую оболочку стиха проступает конкретная основа, образ идёт обычно от прямого зрительного ощущения. Хотя и в эту пору Есенина встречаются архаизмы, религиозная символика, но они не имеют решающего значения. В дальнейшем под влиянием реакционных литературных тенденций заметно меняется поэтика Есенина. Образы теряют первоначальную предметность, становясь всё более абстрактными, утяжеляется и усложняется символика; непосредственное чувство, лиризм уступают место риторическому пафосу («Инония» и др.). Поэтика имажинизма с его лозунгами «образ как самоцель», «победа образа над смыслом и освобождение слова от содержания» не оказала серьёзного влияния на Есенина, но и не прошла для него бесследно («Кобыльи корабли»). В пору расцвета творчества, в произведениях 1924-25, поэзия Есенина снова обретает спокойную простоту, ясные реалистические формы, органичные образы. Появляется интерес к эпическому повествованию и одновременно усиливается лирическое начало. Стих становится особенно ёмким, наполняется драматизмом, приобретает особую пластичность и песенность, пронзительную интонационную силу. Есенин - тонкий лирик, умеющий чутко передавать состояние души, поэзию чувства и природы. Его крупный реалистический талант, связанный с народной жизнью, сквозь все заблуждения и предрассудки, сквозь туман патриархально-крестьянских иллюзий прорывается к свету, к правде революции. Лучшие произведения Есенина входят в золотой фонд советской поэзии. Многие из них переведены на языки народов СССР и народов мира.

Соч.: Собр. стихотворений. [Вступ. ст. А. Воронского], т. 1-4, М. - Л., 1926-27; Соч. [Вступ. ст. К. Зелинского], т. 1-2, М., 1955; Стихотворения и поэмы. [Вступ. ст. А. Дымшица], Л., 1956; Стихотворения и поэмы. [Вступ. ст. С. Гайсарьяна], Л., 1960; Собр. соч. [Вступ ст. К. Зелинского], т. 1-5, М., 1961-62.

Лит.: Памятка о Сергее Есенине, М., 1926; Розанов И., Есенин о себе и других, М., 1926; Сергей Александрович Есенин. Воспоминания, М. - Л., 1926; Виноградская С., Как жил Есенин, М., 1926; Грузинов И., Есенин разговаривает о лит-ре и иск-ве, М., 1927; Горький М., Сергей Есенин, в его кн.: Воспоминания. Заметки, М., 1933; Маяковский В., Как делать стихи, М., 1927; [Фурманов Д.], С. Есенин. Лит. записи, «Вопр. лит-ры», 1957, № 5; Прокушев Ю., Сергей Есенин, альм. «Лит. Рязань», 1955, № 1; его же, Родина и революция в творчестве Есенина, там же, 1957, № 2; его же, Сергей Есенин, М., 1958; его же, Юность Есенина, М., 1963; Эвентов И., Сергей Есенин, Л., 1957; Щеглов М., Есенин в наши дни, в его кн.: Литературно-критич. статьи, М., 1958; История рус. сов. лит-ры, т. 1, М., 1958; Кулинич А., Сергей Есенин. Критико-биографич. очерк, К., 1959; Перцов В., Сергей Есенин, в его кн.: Писатель и новая действительность, М., 1958; Наумов Е., Сергей Есенин. Жизнь и творчество, Л., 1960; Эренбург И., Люди, годы, жизнь, «Новый мир», 1961, № 2; Зелинский К., Есенин, в его кн.: На рубеже двух эпох. Лит. встречи, 1917-1920, 2 изд., М., 1962; Паперный З., Роща Золотая (Сергей Есенин), в его кн.: Самое трудное, М., 1963; Юшин П. Ф., Поэзия Сергея Есенина, «Вест. Моск. ун-та. Сер. филол., журналистика», 1963, № 1; Есенина А., Брат мой Сергей Есенин, «Простор», 1963, № 9; Рыленков Н., Становление большого поэта, «Звезда», 1963, № 9.

С. З. Гайсарьян

Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 2. - М.: Советская энциклопедия, 1964

Есенин
(статья из Литературной энциклопедии: В 11 т. - [М.], 1929-1939)

ЕСЕНИН Сергей Александрович [1895-1925] - поэт. Родился в с. Константинове, Рязанской губернии и уезда, в семье бедного крестьянина, но с двухлетнего возраста был взят на воспитание зажиточным дедом, с сыновьями которого, «ребятами озорными и отчаянными», провёл детство. «Среди мальчишек, - вспоминает о себе Есенин, - всегда был коноводом и большим драчуном и ходил всегда в царапинах». Эта далеко не случайная в облике Есенина черта бесшабашного удальства характерно сочеталась с религиозностью и молитвенностью, также воспитанными в нём патриархальной семьей. Но никто, по словам Есенина, не оказал на него в детстве такого большого влияния, как дед-старообрядец. Начётчик в религиозной литературе и знаток устной поэзии, особенно духовных стихов, он сочетал в себе эти черты религиозности и отвлечённых интересов с здоровым практицизмом: «крепкий человек был мой дед. Небесное - небесному, а земное - земному. Недаром он был зажиточным мужиком».

В самом себе Есенин не находил этой уравновешенности: «Рано посетили меня религиозные сомнения. В детстве у меня были очень резкие переходы: то полоса молитвенная, то необычайного озорства, вплоть до желания кощунствовать и богохульствовать».

Сочинять Есенин стал очень рано, лет с 9, но до 14, когда были написаны им «Маковые побаски» и «Микола», слагал только духовные стихи. Начало сознательного творчества относится к 16-17 гг. Первоначальное образование Есенин получил в церковно-учительской школе: его воспитатели хотели сделать из него сельского учителя. Восемнадцати лет Есенин отправился в Петербург «устраивать» свои стихи. Здесь он сблизился с Клюевым, Городецким, Блоком, позже - с А. Белым и Ивановым-Разумником. Все они, по признанию самого Есенина, оказали на его общее развитие большое влияние. В те же годы он посещал - в течение полутора лет - народный университет Шанявского в Москве.

С 1914 некоторые стихотворения Есенина стали печататься в журналах. В 1916 в Петрограде вышел первый сборник его стихотворений «Радуница», куда частью вошли стихотворения ранних лет [1909-1910]. К этому же времени относится появление в печати его прозаических опытов (повесть «Яр» и рассказ «Бобыль и Дружок»), не занимающих в его творчестве сколько-нибудь значительного места. В том же 1916 Есенин был мобилизован, после Февральской революции дезертировал с фронта. «В годы революции был всецело на стороне Октября, но принимал всё по-своему, с крестьянским уклоном». Переживания этих лет нашли отражение в сборниках «Преображение», «Сельский часослов», а также «Голубень», куда вошло много и дореволюционных стихотворений. В 1919 вместе с поэтами Мариенгофом, Шершеневичем и другими Есенин выпустил манифест новой поэтической школы - имажинизма. Позже [1920-1923] Есенин отошёл от революционных настроений, погрузившись в жизнь богемы; в этот период упадочничества им созданы «Трерядница» , «Исповедь хулигана», «Москва кабацкая» и др. За годы войны и революции много ездил по СССР, был за границей. В 1924-1925 дал цикл стихотворений «Русь Советская», знаменовавший поворот интересов Есенина в сторону современности. Богема и принимавший всё более острые формы наследственный алкоголизм привели Есенина к гибели: под влиянием тяжёлых психических переживаний он окончил жизнь самоубийством. Смерть его вызвала длинный ряд некрологов, статей, воспоминаний, стихотворений.

В своей социологической сущности биография Есенина представляется в достаточной мере ясной. Социальная родина Есенина - зажиточная, патриархально-старообрядческая группа крестьянства. Однако уже с ранних лет мы наблюдаем в Есенине тенденцию к отрыву от родной почвы, а позже видим все признаки резко выраженной деклассации, вплоть до полного погружения в богему. Он - не представитель крепкого кулацкого ядра, активного, бодрого, практического, а «блудный сын» этой группы, сын, кровно с ней связанный, физически, психологически и культурно ею вскормленный, но лишённый активных функций в ней, выключенный из цепи хозяйственно-трудовых процессов и тем самым обречённый на пассивность, практическую бездеятельность.

Чрезвычайно лирическое по своей природе творчество Есенина совершенно обнажённо фиксирует его социальный путь. Пять фаз поэтического стиля Есенина, вырастая на общей основе и в своих кульминациях сменяя друг друга, отражают главные этапы его творческого пути. Первая фаза представлена по преимуществу дореволюционным творчеством Есенина (сборники «Радуница», «Голубень»), вторая и третья - произведениями, выражающими реакцию Есенина - сначала положительную, а потом отрицательную - на социальные процессы Октябрьской революции (сборники «Преображение», «Трерядница», «Триптих», «Исповедь хулигана», пьесы «Пугачёв» и «Страна негодяев» и др.), четвёртая - узко-личной лирикой «Москвы кабацкой» с некоторыми, примыкающими к ней, позднейшими произведениями и наконец пятая - циклом «Русь Советская», выражающим отношение Есенина к новой советской действительности.

Лирический образ поэта, возникающий перед нами в стихотворениях первого периода, характеризуется прежде всего пассивным отношением к миру, совершенно не свойственным активному характеру кулака, но вполне естественным для вскрытого нами выше характера Есенина. Отсюда - созерцательность ранней лирики Есенина, определяющая доминирующую роль в ней пейзажа («Как захожий богомолец, я смотрю твои поля»). Лишённый волевой целеустремленности, поэт не сосредоточивает внимания на каком-либо определённом объекте, а безвольно погружается в беспредельность открывающейся ему картины: «Не видать конца и края, только синь сосёт глаза». Согреваемое чувством привычности и близости созерцание этой картины кристаллизовалось у Есенина в идею родины как главной лирической темы его поэзии:

«О, Русь, малиновое поле,
О, синь, упавшая в реку.
Люблю до радости и боли
Твою озёрную тоску».

Эта тема родины, окрашиваясь то в минорные, то в мажорные, праздничные тона, неразрывно сплетается с традиционно-религиозными представлениями и мотивами благостного всеприятия, естественно связывающегося с пассивно-созерцательной настроенностью поэта. Аспект патриархальной консервативности и религиозной смиренности определяет трактовку этой темы в первой фазе творчества Есенина.

Наивный антропоморфизм (порой переходящий в бытовизм) религиозных представлений, первобытно пантеистически пронизывающих всю окружающую поэта природу, находит у Есенина самые разнообразные формы выражения, начиная от отдельных образов-тропов («ветер - схимник», «ивы - кроткие монашки» и т. п.) и кончая сюжетно-развёрнутыми легендами и мифами («Шёл Господь пытать людей в любови», «То не тучи бродят за овином» и т. д.). Порой однако его религиозное чувство принимает характер более отвлечённый, выливаясь в мотивы мистических или пантеистических переживаний:

«Чую радуницу божью -
Не напрасно я живу,
Поклоняюсь придорожью,
Припадаю на траву.
Голубиный дух от бога,
Словно огненный язык,
Завладел моей дорогой,
Заглушил мой слабый крик».

Поэт чувствует себя на земле лишь «гостем случайным», устремляется к «иному бытию»: «Я пришёл на эту землю, чтоб скорей её покинуть». В явной связи с последним мотивом стоят мотивы паломничества, странничества: «Пойду в скуфье смиренным иноком иль белобрысым босяком».

Социально-психологическая основа этих мотивов ясна: скрытая пока тенденция к деклассации, ощущение слабости своих социальных связей, находит здесь выражение в своеобразной «охоте к перемене мест», в неопределённом желании уйти куда-то, «затеряться в зеленях стозвонных» своей обширной родины и т. п. В минуты пессимизма те же по существу ощущения своей социальной бездомности выливаются в образы совершенно иной, диаметрально противоположной эмоциональной окраски: вместо «смиренного инока» - перед нами оказывается «бродяга и вор»:

«Устал я жить в родном краю
В тоске по гречневым просторам,
Покину хижину мою,
Уйду бродягою и вором».

Деклассация в иных случаях ведёт к социальной переориентации, к присоединению к другому классу. В данном случае - это был полный отрыв от всякой социальной почвы: потому-то Есенин ясно чувствовал, что «уход» приведёт его к недоброму концу:

«И вновь вернусь я в отчий дом,
Чужою радостью утешусь,
В зелёный вечер под окном
На рукаве своём повешусь».

Так в единстве социально-психологической обусловленности замыкается в один цикл ряд разнородных мотивов, начиная с благостной влюблённости в иную землю смиренного инока и кончая самоубийством бродяги. Следует однако сказать, что мотивы самоубийства, бродяжничества, опустошённости занимают в первом периоде творчества сравнительно небольшое место. Ядром, организующим поэтику первых сборников Есенина, является комплекс мотивов мажорного или мягко-элегического строя: спокойная созерцательность, проникнутая религиозной настроенностью, радостное приятие бытия земного, сочетающееся с мягко-грустной устремлённостью к «небесам», всепроникающая любовь к родине, модулирующая от восторженности к примирённо-ласковой грусти, - таковы основные ноты, звучащие в лирике этого времени. Преобладающим жанром является здесь небольшое стихотворение, материализующее психологические мотивы в лирическом сельском пейзаже. Пассивно-созерцательная установка поэта и элегически-спокойная настроенность его определяют простоту композиционного плана стихотворений, отличающихся слабой динамичностью развёртывания лирической темы, правильностью ритмического и строфического строения, ровной напевностью мелодики, с изредка повышающимися в восклицаниях интонациями. Основные характерные черты Есенина как мастера этого жанра (мелких лирических стихотворений) вполне определились в этот первый период. Современник А. Белого, Маяковского, Хлебникова, Есенин чужд тех исканий ритмических и эвфонических новшеств, которые столь свойственны поэзии той поры. Ритмика Есенина здесь очень проста, рифмы примитивны, строфика чрезвычайно однообразна. Но за счёт этих сторон стихового мастерства Есенин в своей поэзии культивирует эмоциональную непосредственность лирической темы.

Внешняя обстановка сельской природы и быта определила характер предметного наполнения (реалий) произведений Есенина. Общий склад его крестьянской психологии обусловил формы образно-поэтического претворения им реального материала. Здесь - корни особой конкретности, «вещности» и анимистичности его поэтического мироощущения, в существе своём примитивного, на базе которого конструируется поэтика его образов-тропов. В основе этой «поэтической гносеологии» лежит не «предметный реализм» непосредственного позитивного восприятия неодушевлённого предмета и любования им, как у акмеистов, а наивно-образный реализм, в силу примитивного субъективизма не знающий абстрактного понятия и привычно оперирующий приёмом «психологического параллелизма». Вещь здесь воспринимается не в её обособленности, отдельности, а в конкретном сопоставлении с другими предметами по принципу большей близости и очень часто - антропоморфического или зооморфического одушевления явлений мёртвой природы.

Крестьянское происхождение таких образов-тропов, как «ягнёночек кудрявый - месяц гуляет в голубой степи», «тучи с ожереба ржут, как сто кобыл» и т. п. - очевидно: деревенская тематика и зооморфичность их непосредственно связаны с их конкретно-метафорической структурой (имажинистского, а не символистического характера). Не случайно стиль Есенина здесь столь тесно соприкасается со стилем крестьянских загадок (ср. например загадку - «Сивый жеребец на всё царство ржёт» - гром). Сюда же относятся и те анимистические образы-тропы религиозного характера, о которых говорилось выше. Но если структура есенинского образа-тропа определяется общекрестьянской чертой примитивной конкретности восприятия, то функция его в стиле Есенина вытекает из условий экономически-привилегированной группы крестьянства, отдельные члены которой получают возможность пассивно-созерцательного отношения к миру. Отсюда - утверждение Есениным имажинизма как эстетической системы, установка его на образ (троп) как на основной художественный принцип. Теоретически это было осознано и сформулировано им позже, во второй период (в трактате «Ключи Марии»), но практически осуществлено уже в первый. Пусть отдельный образ-троп никогда не был для него самоцелью, - его стихотворения (особенно в первых сборниках) являются системой таких образов, объединённых актом созерцания мира, а не воздействия на него. Правда, вторая фаза имеет в значительной мере иной, гораздо более взволнованный эмоциональный строй и частью меняет соответственно характер имажинистики, придавая ей волевой, экспрессионистический оттенок, но внимательный анализ показывает, что мы имеем здесь лишь новый этап в развитии одного и того же стиля.

Если основной темой первой фазы является Русь патриархальная, консервативная, неподвижная, то темой второй [1917-1918] становится взвихренная, летящая в будущее Русь первых лет революции. После Октября темы революции и широких социальных сдвигов - в центре творческого внимания Есенина. Но принадлежность его именно к зажиточному слою крестьянства, отличавшемуся наибольшей бытовой и психоидеологической устойчивостью, помешала ему понять реальное содержание Октябрьской революции: он, по собственному признанию, принимал её по-своему, «с крестьянским уклоном». Своеобразное сочетание революционных настроений с бытовым и психологическим консерватизмом определило характер этого уклона. Есенин и после революции остался вполне самим собою, и потому Октябрьская Россия для него, как для Клюева, - «уму - Республика, а сердцу - Китеж-град». В его трактовке темы революции прежде всего бросается в глаза наивно-примитивный религиозный и хозяйственно-бытовой характер представлений, в которых он мыслил приход нового мира и осуществление социальных чаяний крестьянства. Будущее сулит установление рая земного, где - «избы новые, кипарисовым тёсом крытые» («Ключи Марии»), «среброзлачный урожай», «сычёная брага и будни, наполненные молоком». Революция представляется поэту в виде космической мистерии, преображения, явления «нового Назарета», сошествия «светлого гостя», устрояющего земной рай. Правда, социальный переворот связывается в представлении Есенина с некоторой революцией и в плане религии: он святотатственно выплёвывает христово тело, грозится выщипать богу бороду, сделать его иным, проклинает Китеж и Радонеж. Но на место старого ставится новый бог, «божество живых», вместо прежнего Христа является новый - «Спас», а Китеж - небесный рай - заменяется градом Инонией - раем земным.

Приход этого рая Есенин славит восторженными, проникнутыми мистической торжественностью песнопениями. Более широкая и сложная, по сравнению с первым периодом, тема развёртывается и в более обширной и сложной форме лирической поэмы. В поэзии Есенина этой фазы появляются черты стилизации библейской монументальности. Спокойная мелодика первых сборников сменяется патетическими пророческими и ораторскими интонациями, призывными восклицаниями. Усложняется ритмика, поражая слух перебоями и контрастными сменами в следующих одна за другой частях поэмы. Ассортимент анимистических образов-тропов прежнего характера пополняется имажинистикой, источником которой является образность древней религиозной литературы («вострубят божьи клики огнём и бурей труб», «снова раздирается небо» и т. д.), и образами космическими, выражающими грандиозный размах революции: «Ей, россияне. Ловцы Вселенной. Неводом зари зачерпнувшие небо - Трубите в трубы».

Наконец изменяется несколько самая художественная природа образа-тропа: оставаясь имажинистским по структуре, он приобретает символический смысл; в ряду образов-символов следует отметить весьма часто встречающийся образ «теления бога»: «господи, отелись… звездами спеленай телицу - Русь», «вспух незримой коровой бог», «он иным отелится солнцем», «он спалит телением». Соединение творческих методов имажинизма и символизма является одним из существенных признаков поэтики второй фазы есенинского стиля.

Религиозное патриархально-крестьянское восприятие Октября необходимо должно было вскоре привести Есенина к отходу от революции. Вместо осуществления своих чаяний, воспитанных в нём старой крестьянской Русью, он увидел ломку этой Руси, гибель её патриархального уклада. Это усугубляло в нём отрыв от социальной почвы, деклассацию. Тема гибнущей деревенской Руси и тема своей гибели, вылившаяся в мотивы бродяжничества и хулиганства, определяют третью фазу стиля Есенина. В 1920 он дал три лирических поэмы на эти темы: «Кобыльи корабли», «Сорокоуст» и «Исповедь хулигана». Тема первой - ужас поэта перед революцией, в которой он видит теперь лишь смерть и одичание людей. Поэма «Сорокоуст» - одно из высших и значительнейших достижений есенинского творчества, проникнутая мрачным пафосом и вместе элегической грустью отходная старой деревянной Руси, которая гибнет в железной хватке «скверного гостя» - врывающейся в деревню городской машинной техники. «Исповедь хулигана» - выражение чувства отчуждённости, охватившего поэта в обстановке города, и любовного воспоминания о своей деревенской родине. К этим поэмам примыкает ряд мелких лирических стихотворений 1919-1921 (преимущественно разрабатывающих те же темы). Мотивы бродяжничества, беспочвенности и отчуждённости, хулиганства и гибели, имевшие в первых сборниках небольшой удельный вес, здесь занимают центральное место и получают яркую художественную разработку («Хулиган», «Я последний поэт деревни», «Всё живое особой метой», «Не ругайтесь. Такое дело!» и др.). Сюда же относятся и пьесы - «Пугачёв» [1921] и «Страна негодяев» [1922-1923]. И Пугачёв (в котором очень мало исторического) и Номах - центральный образ «Страны негодяев» - различные трансформации основного образа Есенина этого периода - образа «хулигана».

Не случайно появление в этой фазе творчества Есенина новых для него драматических опытов. Только теперь почувствовал Есенин социальную противоречивость эпохи и наличие каких-то общественных сил, ему противостоящих и организованных. В окружении этих сил деклассированный, несвязанный ни с какой определённой группой поэт протест свой мог вылить лишь в формы индивидуалистического бунта. Лирический образ «хулигана» воплотил этот протест в небольших лирических стихотворениях и поэмах, но наиболее конкретное и развёрнутое выражение эта психологическая ситуация могла получить именно в драматическом оформлении, самая структура которого построена на принципе борьбы: главный образ даётся здесь в окружении персонажей, представляющих враждебные ему группы. Отсюда - появление наряду с произведениями чисто лирическими пьес - «Пугачёва» и «Страны негодяев».

Напряжённая мрачность и безысходность настроений поэта, почти физически ощущающего наступление «железного врага» и гибель своей культуры, меняют строй поэтики и в первую очередь - характер и, частью, самую структуру имажинистики. Если в первом периоде образность стихов передавала статичность предстоящего взору поэта мира, а во втором экстатическую порывистость его «преображения», то в образах третьего мы ощущаем напряжённую динамику упорной борьбы двух миров, двух культурных стихий. Наряду с образами деревни появляются теперь, всегда в контрастном сопоставлении с ними, образы, символизирующие город. Со свойственной есенинскому мышлению конкретностью, «вещественностью», представление об этих культурах воплощается в образах предметов, но предметов живых, движущихся, борющихся. Однако здесь оживотворённость предметов вытекает уже не столько из привычных зоо- или антропоморфических внешних ассоциаций, сколько из глубинного ощущения внутренней динамики соотношений. В связи с этим на первый план выдвигается особый приём метафоризации: метафорический ряд растет не от самого предмета, а от его движения, функции; оживает предмет как таковой, без «перевоплощения» его в образ животного или человека:

«О, электрический восход,
Ремней и труб глухая хватка,
Се изб бревенчатый живот
Трясёт стальная лихорадка».

Интонационный строй произведений этого периода своей эмоциональной приподнятостью, естественно, ближе стоит к мелодике второй, чем первой фазы стиля Есенина. Довольно частые восклицательные и вопросительные интонации, в связи с пессимистической окраской тематики, звучат мрачным пафосом или минорной напевностью. В области синтаксиса отметим более или менее широко использованный в некоторых вещах эмоциональный повтор (особенно в «Исповеди хулигана» и в «Пугачёве»), в области ритмики - появление свободного стиха.

Беспочвенное «хулиганство» не понявшего революции и отошедшего от неё поэта ничего не могло принести ему кроме опустошённости и усталости. Утеряв всякие живые общественные связи, он всё больше отходит от социальных тем. «Хулиганство» его, являвшееся выражением всё же какой-то активности, также исчерпало себя. В «Стихах скандалиста» и «Москве кабацкой» [1922-1923] перед нами вместо разбойного деревенского хулигана - просто уличный повеса в цилиндре и модных штиблетах, старающийся заглушить тоску пьяным угаром и заполнить пустоту низкопробной любовью, но находящий здесь лишь гибель: «Наша жизнь - простыня да кровать, Наша жизнь - поцелуй да в омут» . Крайняя степень упадочничества, безвольное погружение в омут богемы, бесшабашное прожигание жизненных и творческих сил, замыкание в круг узко личных и притом безысходно болезненных переживаний, тяга к самоубийству - таковы основные черты того цикла настроений «Москвы кабацкой», который получил в современной публицистической критике название «есенинщины». Отличаясь сильной эмоциональной зарядкой и выразительностью, стихи эти «возводят в перл создания» кабацкое упадочничество, художественно как бы оправдывая его и отравляя его ядом недостаточно устойчивых читателей. В этом, несомненно, общественно отрицательная функция этих стихотворений, вызвавшая суровую и справедливую отповедь советской критики.

Поэтика в этой фазе творчества Есенина трансформируется в соответствии с новым, оголённо эмоциональным строем переживаний поэта. Узкие, личные темы не требуют больших форм, и здесь снова господствует жанр мелких лирических стихотворений. Богемно-любовные настроения нередко выливаются в формы, носящие характер цыганского романса или песни («Дорогая, сядем рядом», «Пускай ты выпита другим», «Годы молодые с забубенной славой» и др.). В связи с эмоционально-напевным строем цыганского пошиба наблюдается сильное снижение образности и ошаблонивание поэтических формул, порой дающих примеры тривиальных романсных сентенций: «Коль нет цветов среди зимы, так и грустить о них не надо», «Жизнь - обман с чарующей тоской» и т. п. К этой же фазе примыкает и цикл «Персидских мотивов» [1924-1925], в которых любовная тема развёртывается на фоне переплетения мотивов восточной экзотики с воспоминаниями о «рязанских раздольях». В этом цикле Есенин достигает наибольшей изощрённости в пользовании композиционно-мелодическими приёмами повтора, давая различные сложные формы кольцевых построений. Изысканная замкнутость этих форм и чрезвычайная напевность стиха в «Персидских мотивах» вполне соответствуют интимности их любовно-экзотической тематики. В общем, всё же в отношении стиховой техники Есенин возвращается в этот период к простоте первого периода и если и изощряет своё мастерство, то именно в области мелодики, а не ритмики и инструментовки, что естественно связано с общим характером стихотворений этого периода.

В пьяном угаре «Москвы кабацкой» Есенин почти забывает о своей «единственной возлюбленной» - родине (Руси - деревне). Он снова возвращается к ней в пятой фазе творчества, определяющейся темой взаимоотношений поэта с новой советской деревней (сборники «Русь Советская», «Страна Советская», стихотворения 1924-1925). Как бы ни было и глубоко и беспросветно погружение Есенина в омут богемы, оно не смогло окончательно заглушить в нём тягу к живой жизни:

«Я знаю - грусть не утопить в вине,
Не вылечить души
Пустыней и отколом.
Знать оттого так хочется и мне,
Задрав штаны,
Бежать за комсомолом».

Но годы, проведённые Есениным в кабаке, легли непреодолимой преградой между ним и далеко вперёд ушедшей деревней. Он не узнаёт родного села, чувствует себя лишним среди советского крестьянства, около волисполкома обсуждающего свою жизнь и распевающего «агитки Бедного Демьяна» вместо его песен, никому теперь не нужных.

Отрыв от кулацкой группы, с одной стороны, и непонимание интересов трудового крестьянства - с другой, ставят Есенина вне активных форм классовой борьбы, развёртывающейся в деревне, и делают его сторонним наблюдателем, в своих симпатиях и устремлениях разрываемым непримиримыми противоречиями. Ему остаётся лишь объективно признать за новой жизнью право на существование и с грустной примирённостью уступить ей место:

«Цветите, юные. И здоровейте телом.
У вас иная жизнь, у вас другой напев.
А я пойду один к неведомым пределам,
Душой бунтующей навеки присмирев».

Вокруг этих основных психологических узлов поэм «Руси Советской» группируется широко развитой комплекс мотивов, не только формулирующих субъективные переживания поэта, но и воссоздающих картину представшей его глазам действительности. Осознанное стремление поэта найти своё положение в современности и разобраться в ней обусловливает то сочетание мотивов психологического и фактического порядка, которое определяет лиро-эпический характер основной группы поэм этого цикла как специфический для него. Приблизительно такова же предпосылка появления большой эпической формы - «автобиографической» поэмы «Анна Снегина». Наряду с этими жанрами появляются не менее знаменательные для этой фазы эпистолярные опыты («Письмо от матери», «Ответ» и др.). Форма «переписки» символизирует здесь стремление поэта вновь восстановить связь с когда-то близкой социальной средой. Отметим наконец наличие в этой фазе жанров поэмы, баллады и эпической песни, соответствующих развёрнутым в них героическим темам революционной борьбы.

Весь строй поэтики цикла «Руси Советской» определяется рассудочным характером основного импульса творчества Есенина в этой фазе - стремления поэта, сбросив пьяную одурь, логически отчётливо и беспристрастно разобраться в себе самом и в окружающей действительности. На смену экспрессивной образности и насыщенной эмоциональности предыдущих фаз приходит строгая установка на ясную смысловую нагрузку произведений. От приёмов имажинизма Есенин отходит здесь очень далеко. Нередки целые ряды строф, совершенно лишённые тропов, а встречающиеся образы-тропы подчинены логическому смыслу стиха, просты и слабо ощутимы. Зато вместо ударных образов здесь часты ударные по своей чёткости и запоминаемости смысловые формулы. Самый стих в своей ритмико-интонационной структуре также подчиняется смысловой доминанте: интонации принимают разговорный характер в связи с почти прозаической структурой синтаксиса и сдержанной эмоциональностью содержания. Появляются многостопные размеры - пяти- и шестистопные ямбы, звучащие порой почти «классически», также соответствующие рассудочности всего поэтического строя. Наконец та же смысловая установка подчёркивается графическим делением многих стихов на две строки по логическому признаку.

Внутренняя логика социального бытия Есенина привела его к тому этапу творческого пути, который представляет «Русь Советская», но эта же логика и предопределила невозможность сохранения им устойчивого равновесия в положении «иностранца» в родной стране, в каком он оказался. Уже раньше растерявший свои физические и творческие силы, Есенин не смог обновить их действительным приобщением к полнокровной жизни нового поколения и неизбежно должен был впасть в состояние ещё более глубокого упадка и опустошённости. Настроения «Москвы кабацкой», продолжавшие звучать на периферии есенинского творчества (в некоторых мелких лирических стихотворениях) и в период «Руси Советской» [1924], достигают своего апогея в лирической поэме «Чёрный человек» [1925], по своей поэтике и тематике примыкающей к третьей и четвёртой фазам. Полный душевный распад, откровенно показанный в этом произведении, говорит об окончательной гибели поэта, и вскоре последовавшее затем самоубийство Есенина едва ли не совпадает с последней гранью его творчества.

Вопрос о литературных связях Есенина освещён пока очень слабо. В некоторых работах о Есенине (И. Розанова, Беляева, Г. Покровского) находим лишь беглые замечания о влияниях на Есенина - Блока, Белого, Кольцова, Пушкина, Маяковского. Впрочем сколько-нибудь большого значения всем этим влияниям придавать не приходится: Есенин очень рано нашёл себя (ср. стихотворение «Там, где капустные грядки», написанное им в возрасте 15 лет) и всегда сохранял своеобразие своего поэтического стиля. Иначе и быть не могло, так как особая социально-психологическая природа Есенина, ничего общего не имеющая с указанными поэтами, требовала для своего художественного выражения и особого поэтического языка, особого комплекса поэтических средств. В ином плане и с большим основанием может быть поставлена проблема связи Есенина с крестьянским фольклором и соотношений его с другими представителями различных ветвей стиля зажиточного крестьянства в современной поэзии: Клюевым, Клычковым, и др. В литературе имеются указания на зависимость от Есенина творчества Ив. Приблудного, Наседкина и некоторых других современных поэтов.

Библиография: I. Ключи Марии, М., 1920. Отрывки - см. Бродский Н. Л. и Сидоров Н. П., От символизма до Октября, М., 1924 (изд. 2-е, М., 1929); Собр. стихотворений и проза, в 4 тт., Гиз, М. - Л., 1926-1927.

II. Сакулин П., Народный златоцвет, «Вестн. Европы» 1916, № 5; Иванов-Разумник Р., Поэты и революция, сб. «Скифы», I, П., 1917; Его же, Россия и Инония, Берлин, 1920; Авраамов А., Воплощение, М., 1921; Львов-Рогачевский В., Имажинизм и его образоносцы, М., 1921; Его же, Новокрестьянский поэт-символист С. Есенин - см. его «Новейшая русская литература», М., 1923 (изд. 5-е, М., 1926); Асеев Н., Избяной обоз, «Печ. и рев.», 1922, № 8; Троцкий Л., Литература и революция, М., 1923 (изд. 2-е, М., 1924); Лелевич Г., О Сергее Есенине, «Октябрь», 1924, № 3; Воронский А., Литературные типы, М., 1925; Его же, Об отошедшем, Собр. стихотв. Есенина, т. I; Сергей Есенин, «Собр. стих.», т. II; Евгеньев-Максимов В., Очерк истории новейшей русской литературы, М. - Л., 1925 (изд. 2-е, М. - Л., 1927); Лежнев А., Вопросы литературы и критики, М., 1926; Благой Д., Материалы к характеристике С. Есенина, «Красная новь», 1926, № 2; Ревякин А., Чей поэт Есенин, М., 1926; Розанов И., Есенин о себе и других, М., 1926; Якубовский Г., Поэт великого раскола, «Октябрь» 1926, № 1; Сосновский Л., Развенчайте хулиганство «Комсомол. правда», 1926 от 19/IX, № 216 (то же в «Правде», 1926 от 19/IX, № 216); Лелевич Г., Сергей Есенин. Его творческий путь, Гомель, 1926; Сергей Александрович Есенин. Воспоминания, М., 1926; Есенин, жизнь, личность, творчество, М., 1926 (см. здесь неск. ст. о поэтике Есенина); Памяти Есенина, М., 1926; Упадочные настроения среди молодежи. Есенинщина, М., 1927; Против упадочничества. Против «есенинщины», М., 1926; Бухарин Н., Злые заметки, М., 1927; Покровский Г., Есенин - есенинщина - религия, М., 1929; Кравцов Н., Есенин и народное творчество, «Художественный фольклор», М., 1929, № 4-5.

III. Очень подробная и аннотированная библиография дана в специальной работе Мордовченко Н., К библиографии С. А. Есенина, Рязань, 1927; Библиография до 1926 включительно дана в IV т. указ. «Собр. стих.» Есенина; до 1927 включительно - у Владиславлева И., Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, М. - Л., 1928.

Б. Розенфельд

Есенинщина
(статья из Литературной энциклопедии: В 11 т. - [М.], 1929-1939)

ЕСЕНИНЩИНА - Понятие это получило широкую известность после смерти Сергея Есенина и характеризует упадочные настроения в условиях послеоктябрьской действительности. Есенинщина не вполне совпадает с творчеством Есенина: она уже его, поскольку связана главным образом с одним периодом его творчества («Москва кабацкая»). С другой стороны, она не покрывается творчеством Есенина, выходит за пределы поэзии и литературы. Есенин только придал этим упадочным настроениям определённую форму, явился их поэтическим идеологом.

Для того чтобы установить истоки этой идеологии, необходимо припомнить всё, что выше было сказано о социальных корнях есенинского творчества. Принадлежа к среде зажиточного и религиозного крестьянства, Есенин с болью ощущает, что милая его сердцу патриархальная деревня обречена: «Вот сдавили за шею деревню каменные руки шоссе», «Город, город, ты в схватке жестокой окрестил нас как падаль и мразь». Неумолимый процесс социального вымывания с каждым годом деклассировал наименее устойчивые слои крестьянства, переваривал их в котле капиталистического города. Есенин не избег этой участи. В эпоху военного коммунизма он примкнул к наиболее упадочной и индивидуалистической группе мелкой буржуазии. Лишённый социальной опоры, трагически ощущающий своё одиночество, невозможность вернуться назад, чуждость для себя великих задач, за осуществление которых борется пролетариат, Есенин живёт в атмосфере литературной богемы, окунается в удушливую муть кабаков и притонов. Грусть по патриархальной деревне сменяется на этом этапе его развития циничным апофеозом разврата и вместе с тем надрывным и мучительным покаянием. Родные поля покинуты без возврата. Все ночи поэт проводит в кабаке. «Шум и гам в этом логове жутком, но всю ночь напролёт до зари я читаю стихи проституткам и с бандитами жарю спирт». Есенин сознаёт, что он якшается там с наиболее отвратительным охвостьем - с пропащею гульбой, с неудачниками, «что сгубили свою жизнь сгоряча». Суровый Октябрь «обманул их в своей пурге». И поэта самого пугает эта пурга, гармонисты с провалившимися носами заслоняют от него революцию, он не видит пути в будущее («Ты Рассея моя, Рас-сея… Азиатская сторона») и отдаётся бесшабашному разгулу: «Наша жизнь - простыня да кровать, наша жизнь - поцелуй да в омут». Эти мотивы эротики, аполитичности и индивидуализма были закономерны в творчестве деклассировавшегося представителя кулачества.

Не только у Есенина тогда возникали эти настроения. Особенно это коснулось молодежи, не имевшей за собой годов революционных испытаний, ещё не окрепшей и не закалившейся в классовой борьбе. Неудовлетворённость действительностью в эпоху введения нэпа, этого ответственнейшего политического поворота, неудовлетворённость, проистекавшая из непонимания этого поворота как нового этапа классовой борьбы, переживали и некоторые рабочие поэты. Оторвавшись вследствие этого от своей социальной базы, они легко подпали под влияние поэта, в творчестве которого упадочничество нашло своё крайнее выражение, они заимствовали у него темы и образы.

Есенинщина не могла остаться и не осталась явлением узко литературным. В быту она проявилась в крайнем разложении и в отрыве поддавшихся ей от борющегося пролетариата. Примерами есенинщины в быту могут с успехом служить такие явления, как «Кабуки» и «Вольница» (тайная группа учащихся рабфака и Вхутемаса), окрашенные гнилостной эротикой, привлекшие к себе в своё время внимание советской общественности. Но ещё обострённее эти переживания заявили себя в самоубийствах, которые вырвали из литературы нескольких поэтов. В большинстве своём они происходили из крестьян, не вели никакой общественной работы и в стихотворениях Есенина находили опору и оправдание для развития в себе индивидуалистических переживаний.

Есенинщина оказалась оселком для нашей критики. Именно она помогла провести резкую грань между эклектиками, идеалистами, квазимарксистами, с одной стороны, и становящейся на ноги пролетарской критикой - с другой. Если ВАПП и налитпостовство в критике есенинщины заняли чёткую пролетарскую позицию, то вольных и невольных реабилитаторов есенинщина нашла в лице Троцкого, Воронского, Полонского, Львова-Рогачевского и др. Пролетарская критика во-время сумела забить в набат, предостеречь от опасности, поставить диагноз этой общественной болезни. «Причудливая смесь из «кобелей», икон, «сисястых баб», «жарких свечей», берёзок, луны, сук, господа бога, некрофилии, обильных пьяных слёз и «трагической» пьяной икоты, религии и хулиганства, «любви» к животным и варварского отношения к человеку, в особенности к женщине, бессильных потуг на «широкий размах» (в очень узких четырёх стенах ординарного кабака), распущенности, поднятой до «принципиальной» высоты и т. д.; всё это под колпаком юродствующего народного национализма - вот что такое «есенинщина»» (Бухарин). «Злые заметки» Бухарина, сборники об упадочничестве, несколько марксистских работ о творчестве Есенина и его социальных корнях разоблачили сущность этого явления. Преодоление его шло тем успешнее, чем быстрее делался пролетариат гегемоном культуры, чем более разнообразилась его «идеологическая пища», чем скорее эмансипировалась от чуждых влияний пролетарская литература. В наше время развёртывания широкого социалистического наступления «есенинщина» уже невозможна как массовое явление. Однако не исключена возможность полной или частичной деклассации пролетарского художника и как следствие этого - культ индивидуализма, пресыщение борьбой (ср. аналогичные мотивы в стихотворениях Ив. Молчанова). Пути полного преодоления «есенинщины» неотделимы от поступательного хода социалистического строительства, выковывающего нового человека. Органическая спайка художника с пролетариатом, уменье его воодушевиться теми грандиозными задачами, которые выполняет пролетариат - вернейшее средство борьбы с «есенинщиной» и со всякими упадочническими явлениями литературы и быта.

Л. Э.