Сергей Есенин, поэма «Песнь о великом походе»

Песнь о великом походе

Эй вы, встречные,
Поперечные!
Тараканы, сверчки запечные!
Не народ, а дрохва подбитая!
Русь нечёсаная, Русь немытая.
Вы послушайте новый вольный сказ,
Новый вольный сказ
Про житьё у нас.
Первый сказ о том, что давно было.
А второй - про то, что сейчас всплыло.
Для тебя я, Русь, эти сказы спел,
Потому что был и правдив и смел.
Был мастак слагать эти притчины,
Не боясь ничьей зуботычины.

*

Ой, во городе да во Ипатьеве
При Петре было при императоре.
Говорил слова непутёвый дьяк:
«Уж и как у нас, ребята, стал быть, царь дурак.
Царь дурак-батрак
Сопли жмёт в кулак,
Строит Питер-град
На немецкий лад.
Видно, делать ему больше нечего,
Принялся он Русь онемечивать.
Бреет он князьям брады, усие, -
Как не плакаться тут над Русию?
Не тужить тут как над судьбиною?
Непослушных он бьёт дубиною».

*

Услыхал те слова молодой стрелец.
Хвать смутьянщика за тугой косец.
«Ты иди, ползи, не кочурься, брат.
Я свезу тебя прямо в Питер-град.
Привезу к царю, кайся, сукин кот!
Кайся, сукин кот,
Что смущал народ!»

*

По Тверской-Ямской под дугою вбряк
С колокольцами ехал бедный дьяк.
На чертвёртый день, о полдневых пор,
Прикатил наш дьяк ко царю во двор.
Выходил тут царь с высока крыльца,
Мах-дубинкою подозвал стрельца.
«Ты скажи, зачем прикатил, стрелец?
Аль с Москвы какой потайной гонец?»
«Не гонец я, царь, не родня с Москвой.
Я всего лишь есть слуга верный твой.
Я привёз к тебе бунтаря-дьяка.
У него, знать, в жисть не болят бока.
В кабаке на весь на честной народ
Он позорил, царь, твой высокий род».
«Ну, - сказал тут Пётр, - вылезай-кось, вошь!»
Космы дьяковы поднялись, как рожь.
У Петра с плеча сорвался кулак…
И навек задрал лапти кверху дьяк.

У Петра был двор,
На дворе был кол,
На колу - мочало.
Это только, ребята, начало.

*

Ой, суров наш царь, Алексеич Пётр.
Он в единый дух ведро пива пьёт.
Курит - дым идёт на три сажени,
Во немецких одеждах разнаряженный.
Возговорит наш царь Алексеич Пётр:
«Подойди ко мне, дорогой Лефорт.
Мастер славный ты: в Амстердаме был.
Русский царь тебе, как батрак, служил.
Он учился там, как топор держать.
Ты езжай-кось, мастер, в Амстердам опять.
Передай ты всем от Петра поклон.
Да скажи, что сейчас в страшной доле он.
В страшной доле я за родную Русь…
Скоро смерть придёт, помирать боюсь.
Помирать боюсь, да и жить не рад:
Кто ж теперь блюсти будет Питер-град?
Средь туманов сих и цепных болот
Снится сгибший мне трудовой народ.
Слышу, голос мне по ночам звенит,
Что на их костях лёг тугой гранит.
Оттого подчас, обступая град,
Мертвецы встают в строевой парад.
И кричат они, и вопят они.
От такой крични загашай огни.
Говорят слова: «Мы всему цари!
Попадёшься, Пётр, лишь сумей помри.
Мы сдерём с тебя твой лихой чупрын,
Потому что ты был собачий сын.
Поблажал ты знать со министрами.
На крови для них город выстроил.
Но пускай за то знает каждый дом -
Мы придём ещё, мы придём, придём!
Этот город наш, потому и тут
Только может жить лишь рабочий люд».

Смолк наш царь Алексеич Пётр,
В три ручья с него льёт холодный пот.

*

Слушайте, слушайте, вы, конечно, народ
Хороший,
Хоть метелью вас крой,
Хоть порошей.
Одним словом, миляги!
Не дадите ли ковшик браги?
Человечий язык, чай, не птичий.
Славный вы, люди, придумали обычай.

*

И пушки бьют, и колокола плачут.
Вы, конечно, понимаете, что это значит?
Много было роз, много было маков.
Схоронили Петра, тяжело оплакав.
И с того ль, что там всякий сволок был,
Кто всерьёз рыдал, а кто глаза слюнил.
Но с того вот дня да на двести лет
Дуракам-царям прямо счёту нет.
И все двести лет шёл подземный гуд:
«Мы придём, придём! Мы возьмём свой труд.
Мы сгребём дворян да по плеши им,
На фонарных столбах перевешаем!»

*

Через двести лет, в снеговой октябрь,
Затряслась Нева, подымая рябь.
Утром встал народ и на бурю глядь:
На столбах висит сволочная знать.
Ай да славный люд! Ай да Питер-град!
Но с чего же там пушки бьют-палят?
Бьют за городом, бьют из-за моря.
Понимай как хошь ты, душа моя!
Много в эти дни совершилось дел.
Я пою о них, как спознать сумел.

*

Веселись, душа молодецкая.
Нынче наша власть, власть советская.
Офицерка, да голубчика
Прикокошили вчера в Губчека.
«Ни за Троцкого, ни за Ленина,
За донского казака, за Каледина».
Гаркнул «Яблочко» молодой матрос:
«Мы не так ещё подотрём вам нос!»

*

А за Явором, под Украйною,
Услыхали мужики весть печальную.
Власть советская им очень нравится,
Да идут войска с ней расправиться.
В тех войсках к мужикам родовая месть.
И Врангель тут, и Деникин здесь.
А на помог им, как лихих волчат,
Из Сибири шлёт отряды адмирал Колчак.

*

Ах, рыбки мои, мелки косточки!
Вы, крестьянские ребята, подросточки.
Ни ногатой вас не взять, ни резанами,
Вы гольём пошли гулять с партизанами.
Красной Армии штыки в поле светятся.
Здесь отец с сынком могут встретиться.
За один удел бьётся эта рать,
Чтоб владеть землёй да весь век пахать,
Чтоб шумела рожь и овёс звенел,
Чтобы каждый калачи с пирогами ел.

*

Ну и как же тут злобу не вынашивать?
На Дону теперь поют не по-нашему:
«Пароход идёт мимо пристани.
Будем рыбу кормить коммунистами».
А у нас для них поют: «Куда ты котишься?
В Вечека попадёшь - не воротишься».

*

От одной беды целых три растут, -
Вдруг над Питером слышен новый гуд.
Не поймёт никто, отколь гуд идёт:
«Ты не смей дремать, трудовой народ,
Как под Питером рать Юденича».
Что же делать нам всем теперича?
И оттуда бьют,
И отсель палят -
Ой ты, бедный люд,
Ой ты, Питер-град!

*

Но при всякой беде
Воет новью вал.
Кто же не вспомнит теперь
Речь Зиновьева?

Дождик лил тогда в три погибели.
На корню дожди озимь выбили.
И на этот год не шумела рожь.
То не жизнь была, а в печёнки нож.
А Зиновьев всем вёл такую речь:
«Братья, лучше нам здесь костьми полечь,
Чем отдать врагу вольный Питер-град
И идти опять в кабалу назад».

*

А за синим Доном, станицы казачьей,
В то время волк ехидный по-кукушьи плачет.
Говорит Корнилов казакам поречным:
«Угостите партизанов вишеньем картечным.
С Красной Армией Деникин
Справится, я знаю.
Расстелились наши пики
С Дона до Дунаю».
Ой, ты, атамане!
Не вожак, а соцкий.
А на что ж у коммунаров
Есть товарищ Троцкий!
Он без слёзной речи и лихого звона
Обещал коней нам наших напоить из Дона.
Вей сильней и крепче, ветер синь-студёный.
С нами храбрый Ворошилов, удалой Будённый.

*

Если крепче жмут, то сильней орёшь.
Мужику одно: не топтали б рожь.
А как пошла по ней тут рать Деникина -
В сотни верст легла прямо в никь она.
Над такой бедой в стане белых ржут.
Валят сельский скот и под водку жрут.
Мнут крестьянских жён, девок лапают.
«Так и надо вам, сиволапые!
Ты, мужик, прохвост! Сволочь, бестия!
Отплати-кось нам за поместия.
Отплати за то, что ты вешал знать.
Эй, в кнуты их всех, растакую мать!»

*

Ой ты, синяя сирень,
Голубой палисад!
На родимой стороне
Никто жить не рад.
Опустели огороды, хаты брошены,
Заливные луга не покошены.
И примят овёс, и прибита рожь. -
Где ж теперь, мужик, ты приют найдёшь?

*

Но сильней всего те встревожены,
Что ночьми не спят в куртках кожаных,
Кто за бедный люд жить и сгибнуть рад,
Кто не хочет сдать
Вольный Питер-град.

*

Там под Лиговом страшный бой кипит.
Питер траурный без огней. Не спит.
Миг - и вот сейчас враг проломит всё,
И прощай мечта городов и сёл…
Пот и кровь струит с лиц встревоженных.
Бьют и бьют людей в куртах кожаных.
Как снопы, лежат трупы по полю.
Кони в страхе ржут, в страхе топают.
Но напор от нас всё сильней, сильней.
Бьются восемь дней, бьются девять дней…
На десятый день не сдержался враг…
И пошёл чесать по кустам в овраг.
Наши взад им: «Крой!» Пушки бьют, палят…
Ай да славный люд! Ай да Питер-град!

*

А за Белградом, окол Харькова,
Кровью ярь мужиков перехаркана.
Бедный люд в Москву босиком бежит.
И от стона, и от рёва вся земля дрожит.
Ищут хлеба они, просят милости,
Ну и как же злобной воле тут не вырасти?
У околицы Гуляй-полевой
Собиралися буйны головы.
Да как стали жечь, как давай палить.
У Деникина аж живот болит.

*

Эх, песня, песня!
Есть ли что на свете чудесней?
Хоть под гусли тебя пой, хоть под тальяночку.
Не дадите ли вы мне, хлопцы, ещё баночку?

*

Ах, яблочко, цвета милого!
Бьют Деникина, бьют Корнилова.
Цветочек мой, цветик маковый.
Ты скорей, адмирал, отколчакивай.
Там за степью гул, там за степью гром,
Каждый в битве защищает свой отцовский дом.
Курток кожаных под Донцом не счесть.
Видно, много в Петрограде этой масти есть.

*

В белом стане вопль, в белом стане стон:
Обступает наша рать их со всех сторон.
В белом стане крик, в белом стане бред.
Как пожар стоит золотой рассвет.
И во всех кабаках огни светятся…
Завтра многие друг с другом уж не встретятся.
И все пьют за царя, за святую Русь,
В ласках знатных шлюх забывая грусть.

*

В красном стане храп,
В красном стане смрад.
Вонь портяночная от сапог солдат.
Завтра, еле свет, нужно снова в бой.
Спи, корявый мой!
Спи, хороший мой!
Пусть вас золотом свет зари кропит.
В куртке кожаной коммунар не спит.

*

На заре, заре в дождевой крутень
Свистом ядерным мы встречали день.
Подымая вверх, как тоску, глаза
В куртке кожаной коммунар сказал:
«Братья, если здесь одолеют нас,
То октябрьский свет навсегда погас.
Будет крыть нас кнут, будет крыть нас плеть,
Всем весь век тогда в нищете корпеть».
С горьким гневом рук, утерев слезу,
Ротный наш с тех слов сапоги разул.
Громко кашлянув, «На, - сказал он мне, -
Дома нет сапог, передай жене».

*

На заре, заре в дождевой крутень
Свистом ядерным мы сушили день.
Пуля входит в грудь, как пчелы ужал.
Наш отряд тогда впереди бежал.
За лощиной пруд, а за прудом лог.
Коммунар ничком в землю носом лёг.
Мы вперёд, вперёд! Враг назад, назад!
Мертвецы пусть так под дождём лежат.
Спите, храбрые, с отзвучавшим ртом!
Мы придём вас всех хоронить потом.

*

Вот и кончен бой, машет красный флаг.
Не жалея пят, удирает враг.
Удивлённый тем, что остался цел,
Молча ротный наш сапоги надел.
И сказал: «Жене сапоги не враз,
Я их сам теперь износить горазд».

*

Вот и кончен бой, тот, кто жив, тот рад.
Ай да вольный люд! Ай да Питер-град!
От полуночи до синя утра
Над Невой твоей бродит тень Петра.
Бродит тень Петра, грозно хмурится
На кумачный цвет в наших улицах.
В берег бьёт вода пенной индевью…
Корабли плывут будто в Индию…

Июль 1924

Ногата, резань - старинные русские денежные единицы.