Настанет час, когда меня не станет,
Помчатся дни без удержу, как все.
Всё то же солнце в ночь лучами грянет
И травы вспыхнут в утренней росе.
… (далее по ссылке ниже)
1955
Читает Сергей Городецкий:
Лунного облика
отблеск медлительный
близко-далёк.
Снег ослепляющий
белым безмолвием
горы облёк.
Сад не шелохнется.
Стройные тополи
храм возвели.
Ласково стелется
звуком неслышимым
шёпот земли.
Там, за пустынями,
за перевалами,
за тишиной,
Даль беспредельная,
Русь необъятная,
город родной!
Вдруг зовом горлинки
капли звенящие
канули в тишь.
Слушаю, слушаю!
Это, любимая,
ты говоришь!
С точным хронометром
в мигах и вечности
я властелин.
В лунном сиянии
стрелка торопится:
Двадцать один!
Но по московскому
счёту державному
дышит земля.
Час восемнадцатый
к нам приближается
с башни Кремля.
Весть долгожданная,
победоносная
в мир понеслась:
Сила враждебная
нашему воинству
снова сдалась!
Вновь сокол-колокол
девять раз вылетит -
грянет Москва!
Залпов торжественных
вспыхнет могучая
миру молва.
Где же, пустыни, вы,
дали бескрайние?
Сжались вы вдруг!
С Красною площадью
вплавлен я в праздничный
дружеский круг.
Небо колышется.
Света полотнища
ловит зенит.
Солнца знамёнами
тьму побеждённую
слава казнит.
Где б ни скитался ты,
сердце московское
рдеет в тебе.
Весь ты бросаешься
к новому подвигу,
к новой борьбе.
В хоре торжественном
залпы сливаются
с сердцем твоим.
С Красною Армией
ты, самый маленький,
непобедим!
В хоре с народами
ты, полон радости,
слово берёшь.
Песню о родине,
песню о партии
громко поёшь.
12 декабря 1943, Сталинабад
Час восемнадцатый. - В восемнадцать часов по московскому времени
передавали сводку Совинформбюро о событиях на фронте.
Сокол-колокол девять раз вылетит - грянет Москва. - В 9 часов вечера в Москве обычно давался салют в честь очередной победы на фронте.
Из наших книг поймёте вы,
Что было в этот час,
Когда над миром мрак завыл,
На солнце ополчась,
Когда от боли жизнь кричит
Под топором орды,
Когда народов палачи
Убийствами горды.
Пред сгустком мрака всех времён
Мы не сомкнули век.
И нами был оборонён
От смерти человек.
Тот человек, который в вас
Так радостно возрос,
Когда заря над ним зажглась
Из-под кровавых гроз.
Мы не жалели сил своих,
Струили кровь в снега,
Чтоб в этот всё решивший миг
Остановить врага.
Мы с Волги и с Кавказских гор
По всем своим фронтам
Давали извергам отпор,
Грозившим нам и вам.
И гневно ринулись на них,
И стали гнать их вон,
Когда народных сил родник
Разлился морем волн.
Гнались за ними по следам,
Неслись на их плечах,
Врываясь в наши города,
Повеженные в прах.
Нас кровь встречала, и зола,
И виселиц ряды,
Детей истерзанных тела
И женщин молодых.
И разгромили мы врагов
В победе мировой
Для счастья будущих веков,
Для счастья своего.
Вы дали мрамор, сталь и медь
Художникам своим,
Чтоб подвиг наш запечатлеть
И славные бои.
Вы словом, новым и живым,
Воспели наши дни,
Но пламя то храните ль вы,
Что мы в себе храним?
Иль в тихом тлеете быту,
Уютом опьянясь,
И в вас огонь борьбы потух,
Горящий солнцем в нас?
Нет, нет, потомки! Наша кровь
И ваше сердце жжёт!
Я вижу, вы готовы вновь
Лететь на штурм высот.
Вы завоюете пути
Неведомых наук,
Красою новой заблестит
У вас и цвет, и звук.
Ваш гений вспыхнет, как весна,
И не умрёт вовек,
Сверкнёт им каждая страна
И каждый человек!
Март 1943, Ташкент
В ямах прошлого могильных
Кем ты был, поэт всесильный
Над звенящей влагой слов?
Бунтарём ты был бескрылым,
Каторжанином унылым
Или худшим из рабов.
… (далее по ссылке ниже)
1935
Читает Сергей Городецкий:
Медведя на цепи водила,
Сама сидела на цепи
И в голову себе гвоздила
Одно проклятое: «Терпи!»
… (далее по ссылке ниже)
22 сентября 1921
Читает Сергей Городецкий:
Весь от солнца тёмно-рыжий,
Весь иссохший с рук до ног,
Он стоит в болотной жиже,
Он от зноя изнемог.
Сверху жжёт, а снизу мочит,
Спину мокрую согнув,
Он с рассвета вплоть до ночи
Рис сажает по зерну.
Тяжесть в членах онемелых,
Задурманил пар воды,
Но от зёрен этих белых
Будут новые пуды.
За двенадцатичасовый
Нестерпимый этот труд
Недоваренного плова
В полдень горсть ему дадут.
И стаканчик чаю малый
Самоварщик полевой
Даст устам его усталым,
Сам от зноя чуть живой.
По садам сверкают розы.
Зацветают миндали,
Ветер запахом мимозы
Веет где-то там, вдали.
Ты ж опять в своё болото
Из-под плётки торопись,
Чтоб смертельною работой
Добывать для сытых рис.
Рису много! Зорким оком
Не окинешь всех полян!
Но - велик аллах с пророком! -
Всей землёй владеет хан!
Он насыпал рис в коробки,
И навьюченный амбал,
Как верблюд, немой и робкий,
В порт, согнувшись, побежал.
Там на чёрном клюве-кране,
Неприступен и угрюм,
Рис поднимет англичанин
И опустит в жадный трюм.
Кто-то новые мильоны
Занесёт себе в доход,
И опять в свой пар зелёный
Раб с проклятьями бредёт.
Но в горах, в долинах сонных,
Как ручей, бежит молва:
У народов угнетённых
Есть отечество - Москва.
1920
Амбал - персидский грузчик.
Приземисты, мрачны, стоят корпуса.
Я в эти жилища вошел, словно в сон,
Ужаснее Дантова ада был он.
Все попрано: правда, и жизнь, и краса!
Сырой коридор. С облупившихся стен
Холодные, грязные капли текут.
За что же рабочие замкнуты тут,
В бессовестный этот, безвыходный плен?
За низкими, злыми дверьми, как в тюрьме,
Угрюмые камеры. Каменный пол.
И ползают дети. А воздух тяжел.
И окна не к солнцу, а к стенам и тьме.
В лохмотьях сидит исхудалая мать.
В мангале картофель закопан в золу.
И жадный мышонок ютится в углу:
Голодным голодных не стать понимать!
Среди неподвижной, глухой тишины
Лишь с фабрики слышен машины напев,
Как будто там стонет закованный лев.
Я стал у порога. И хлынули сны.
Раздвинулись стены. Раскинулся сад.
Просторные, светлые встали дома.
Как будто решила природа сама
Построить в мгновенье невиданный град.
И кто-то подходит: - Смотри, как живем!
Вот зал. Вот читальня.
Здесь школа. Здесь врач.
Котельщик и слесарь, тартальщик и ткач -
Здесь каждый обласкан народным теплом.
Вдруг сторож толкает: - Проснись, господин!
- И вправду, товарищ, я словно уснул…
Но слышишь ты фабрики радостный гул
Мы скоро проснемся. И все как один!
13 февраля 1920, Баку
Зых - один из нефтяных районов Баку.
Дантов ад. - В первой части поэмы Данте «Божественная комедия» подробно описываются ужасные мучения грешников, пребывающих в аду.
Мангал - небольшой очаг или жаровня.
Тартальщик - рабочий на нефтепромыслах, черпающий (тартающий) нефть из скважины большим ведром, опускаемым на стальном канате.
Могучее тело, но как же иссохло!
В глазах само небо, но смотрят как стёкла.
Для мыслей свободных чела очертанья.
Но врезаны резко морщины страданья.
Слова словно стрелы: в них слышится битва
И голода голос: «Дай хлеба, не сыт я!»
И целыми днями, подобно животным,
Лежат они стадом на береге потном.
Один, и другой, и десятки - повсюду
Свалились амбалы в покорную груду.
То дремлют, то вшей на рванье своём крошат
И ждут, отупев, чтоб досталась им ноша.
Подходит хозяин. Вскочили толпою,
Бранятся, дерутся со злобой слепою.
Потом по-верблюжьи пригнутся и спину
Подставят под тяжесть, верёвку закинув.
И рабская радость по пыльной дороге
Потащит за хлебом голодные ноги.
Довольно позора! Свергайте насилье!
Всё ваше полей и садов изобилье!
Для вас благовонием пенятся розы
И никнут под тяжкими гроздьями лозы.
Для вас корабли, и дворцы, и верблюды,
И моря щедроты, и горные руды.
И песни Хайама, и нега кальяна.
Усталые ноги достойны сафьяна.
Сорвите лохмотья! Шелка Кашемира -
Вот ваша одежда, властители мира!
1920, Баку
Амбалы - персидские грузчики.
Хайям Омар (ок. 1040-1123) - персо-таджикский поэт и философ.
Кальян - восточный курительный прибор.
Кашемир - правильнее Кашмир - княжество в Центральной Азии, на севере Индостанского полуострова, центр шёлковой промышленности.
Тебя сбирала девушка нагая
По зарослям благоуханной Явы.
Как ящерицу, дико обжигая,
Ей кожу рыжей сделал луч кудрявый.
Замучена полуденной работой,
К любовнику, такому же нагому,
Она бежала в лунное болото,
К сплетённому из вешних прутьев дому.
И там кричали, радуясь, как дети,
Что труд прошёл, а ночь ещё продлится,
Показывая на жемчужном свете
Блестящие от долгой ласки лица.
С утра голландец с ремешковой плёткой
На пристани следил за упаковкой
Клеймёных ящиков - и кровью кроткой
Окрашивал тугую плётку ловко.
Потом с валов могучих океана
Корабль срезал бунтующую пену,
Пока в каюте мягкой капитана
Купцы высчитывали вес и цену.
До пристани, закутанной в туманы,
Томились, гордо засыпая, зёрна.
А там, на Яве, кровяные раны
На девушке горели рыже-чёрной…
Любуешься порою, как в фарфоре
Кипит с отливом золотистым кофе,
И вдруг - в мозгу встаёт желаний море,
И кровь томит тоска по катастрофе:
Сломать насилье! Снять с дикарской воли
Бесстыдство злое купли и продажи!
Плетей не надо для цветов магнолий!
Не надо солнцу океана стражи!
Отмстить за бешенство бичей ремённых!
Пусть хищники в туман уйдут кровавый!
Да здравствует свобода угнетённых
Во всех краях и на болотах Явы!
13 декабря 1919, Баку
Молчат огромные дома
О том, что этот мир - тюрьма.
И вывески кричат о том,
Что этот мир - публичный дом,
Где продаётся каждый сон,
А кто не продан, тот смешон.
Железных фабрик силуэт
Кричит о том, что воли нет.
Что эти кубы из камней
Сдавили бешенство огней.
Заре запели петухи.
Порозовели стен верхи.
Не отрываясь от земли,
Качнулись в море корабли.
Вспорхнул и замер лёгкий шквал.
Седой газетчик пробежал,
Вонзая в сонный мозг людей
Пустые вести площадей.
Валы согбенные сплотив,
Грохочет утренний прилив.
В ущелья улиц, под дома
Бежит испуганная тьма.
И, как бушующий народ,
Из алых волн встаёт восход.
Мильоны огненных знамён
Вздымает в зыбь ночную он.
И, как трибун перед толпой,
С последней речью боевой,
С могучим лозунгом: «Живи!»
Выходит солнце, всё в крови.
11 декабря 1919, Баку
Напрасно ищешь тишины:
В живой природе нет покоя.
Цветенье трав и смерть героя,
Восторг грозы и вой луны,
Туч электронных табуны,
Из улья вешний вылет роя,
Вулкана взрыв и всплеск прибоя
В тебе таинственно равны.
Нирваны нет. Везде тревога!
Ревёт у твоего порога
Полночных хаосов прилив.
Не бойся никакой Голгофы.
Весь мир пленённой бурей жив,
Как твоего сонета строфы.
Июнь 1918, Тифлис
Нирвана - состояние высшего блаженства в буддийской религии, достигаемое путём отказа от всех забот и желаний.
Голгофа - холм в окрестностях Иерусалима, где, по преданию, был распят Христос; в переносном смысле - место казни вообще.
Как я любил тебя, родная,
Моя Россия, мать свобод,
Когда, под плетью изнывая,
Молчал великий твой народ.
В какой слепой и дикой вере
Ждал воскресенья твоего!
И вот всех тюрем пали двери,
Твоё я вижу торжество.
Ты в праздник так же величава,
Как прежде в рабской нищете,
Когда и честь твоя и слава
Распяты были на кресте.
О вечном мире всей вселенной,
О воле, братстве и любви
Запела ты самозабвенно
Народам, гибнущим в крови.
Как солнце всходит от востока,
Так от тебя несётся весть,
Что есть конец войне жестокой,
Живая правда в людях есть.
И близок день прекрасней рая,
Когда враги, когда друзья,
Как цепи, фронты разрывая,
Воскликнут: «Истина твоя!»
Как я люблю тебя, Россия,
Когда над миром твой народ
Скрижали поднял огневые,
Скрижали вечные свобод.
1917
Скрижали - священные письмена.
О, как мне холодно, грязно, невесело
В этой весенней, разнузданной слякоти!
Небо под звёздами тучи развесило -
Клочья белесой растрёпанной мякости.
Мутно-зелёными вьётся волокнами
Свет фонарей, темнотой искалеченных.
Где-то вверху, за блестящими окнами,
Светятся гнёзда людей обеспеченных.
Нет, не обманете, комнаты-кладбища!
Много у нищего солнечной дерзости!
Смерти пристанища, пошлости пастбища,
Хуже вы, чистые, уличной мерзости!
1916
А. А. Г[ородецкой]
Прости меня, когда я грешен,
Когда преступен пред тобой,
Утешь, когда я безутешен,
Согрей улыбкой молодой.
О счастье пой, когда служу я
Твоей волшебной красоте.
В раю кружись со мной, ликуя,
И бедствуй вместе в нищете.
Делись со мной огнём и кровью,
Мечтой, и горем, и трудом.
Одной мы скованы любовью
И под одним крестом идём.
Одна звезда над нами светит,
И наши сплетены пути.
Одной тебе на целом свете
Могу я вымолвить: «Прости!»
26 января 1916
О тебе, о тебе, о тебе
Я тоскую, моё ликованье.
Самой страшной отдамся судьбе,
Только б ты позабыла страданье.
Плачет небо слезами тоски,
Звон дождя по садам пролетает.
С яблонь снегом текут лепестки.
Скорбь моя, как огонь, вырастает.
Вот она охватила сады
И зарю у озёр погасила,
Оборвала лучи у звёзды,
У вечерней звезды белокрылой.
Ало-чёрным огнём озарён,
Страшен свод. Но, смеясь и сияя,
В высоте, как спасительный сон,
Ты стоишь надо мной, дорогая.
Я к тебе из томленья, из тьмы
Простираю безумные руки.
О, когда же увидимся мы
И сольёмся, как в пении звуки?
6 мая 1916, Ван
А. А. Г. - Анна Алексеевна Городецкая (1889-1945), жена поэта.
Должно быть, жизнь переломилась,
И полпути уж пройдено,
Всё то, что было, с тем, что снилось,
Соединилося в одно.
Но словно отблеск предрассветный
На вешних маковках ракит,
Какой-то свет, едва заметный,
На жизни будущей лежит.
1913
Прости, пленительная влага
И первоздания туман!
В прозрачном ветре больше блага
Для сотворённых к жизни стран.
Просторен мир и многозвучен
И многоцветней радуг он,
И вот Адаму он поручен,
Изобретателю имён.
Назвать, узнать, сорвать покровы
И праздных тайн и ветхой мглы -
Вот первый подвиг. Подвиг новый -
Живой земле пропеть хвалы.
1913
«Волка ведут? Иль поймали оленя?»
Бабы в селе всполошились кругом.
Нет, это с возом приехал горшеня,
Стал в холодок и обтёрся платком.
Сам бородатый, глаза голубые,
С лаской народу поклон отдаёт:
«Здравствуйте, други! Пора, дорогие,
Старым горшкам на покой да в почёт!
Вот вам корчаги, махотры, макитры.
Кашники, блюда, щаные горшки.
Глянь: муровал их художник прехитрый:
Ишь распустил завитки да цветки!
Каждый горшок обжигался с любовью!
Тесто замесишь иль всыпешь крупы -
Всё из горшка едокам на здоровье,
Съевши, умнеют, коль были глупы!»
«Мастер ты басни рассказывать, видно! -
Молвит старуха горшене в ответ, -
Коль для почина не будет обидно,
Дай-ка свистульку для внука, мой свет!»
«Есть и свистульки! - горшеня ответил,
И засвистел он в конька-горбунка. -
Внуков кто любит, - давно я приметил, -
Лёгкой бывает потом их рука!»
Воз обступили хозяйки-молодки,
Знатно горшеня пошёл торговать!
Ну да известно: горшок - товар ходкий,
Надо же людям варить и жевать!
1912
Корчага - глиняный или металлическнй горшок.
Махотра, макитра - большой широкий глиняный горшок, в котором трут мак, горох и т.п.
Щаной горшок - глиняный горшок для приготовления щей.
Навеки в бронзу воплощённый,
Задумался над Русью ты.
Какой огонь неутолённый
Сквозь эти светится черты!
Какая сила в тёмном взоре,
Печаль какая на челе!
Увы! Никто нам не повторит
Твой облик в жизни на земле…
Промчалась жизнь твоя в теснинах
Нужды и тяжкого труда,
Но в самых низменных кручинах
Горела над тобой звезда.
Поэт! Задумчивое пенье
Сияющей души твоей
Вся Русь в великом единенье
Хранит, чем доле, тем святей!
Ты пел нам тишину лесную,
И быта сельского уют,
И степь зелёную, цветную,
Как птицы вешние поют.
Но муки, горе и страданье,
И без просвета, без утех
Несчастной жизни коротанье
Ты пел нам, пел - как человек.
Могучей воли взлёт свободный
Сломила вековая тьма
И, как недобрый цвет бесплодный,
Поникла пред тобой сама.
13 октября 1911
В октябре 1911 г., в пятидесятую годовщину смерти И. С. Никитина (1824-1861), в Воронеже ему был открыт памятник. Городецкий присутствовал на этом торжестве.
Давно обветренные лица
О ветры всей родной земли,
Глаза, летящие, как птицы,
Из-под надвинутой скуфьи;
Шаги, стремительно-прямые,
И посох в каменной руке, -
Так соглядатаи немые
Всю Русь проходят налегке.
Им внятен голос гор прибрежных,
И тишина ржаных полей,
И хохот молний зарубежных,
И света лунного елей.
Им слышен чёрный труд народа,
И все паденья, взлёты все,
И дружный стон людского рода
По истой правде и красе.
Они ушли, серпы и плуги
Отвергнув - божьи плугари, -
Без палиц острых, без кольчуги,
Святой земли богатыри.
И вот встают, встают пред ними
Деревни, сёла, города,
И даже главами златыми
Не счесть их странствия года.
То лесом тёмным, то оврагом,
В снегу по пояс иль в траве,
Они идут - и с каждым шагом
Всё ближе к вечной синеве.
На валунах вздыхая древних,
На перекрёстках всех молясь,
Сказуя повести в деревнях,
Плетут пути святого вязь.
И где-нибудь в дороге долгой
Услышат с выси голоса:
Проститься с Русью, с тихой Волгой,
Идти теперь на небеса.
И вот когда пред вечным Богом
Положат посохи свои,
Какую правду о убогом,
О нашем скажут бытии!
[1911]
Скуфья - бархатная шапочка, обычно знак отличия белого духовенства.
Плугари - пахари.
Нищая Тульской губернии
Встретилась мне на пути.
Инея белые тернии
Тщились венок ей сплести.
День был морозный и ветреный.
Плакал ребёнок навзрыд,
В этой метелице мертвенной
Старою свиткой укрыт.
Молвил я: - Бедная, бедная!
Что ж, - приими мой пятак! -
Даль расступилась бесследная,
Канула нищая в мрак.
Гнётся дорога горбатая.
В мире подветренном дрожь.
Что же ты, Тула богатая,
Зря самовары куёшь?
Что же ты, Русь нерадивая,
Вьюгам бросаешь детей?
Ласка твоя прозорливая
Сгинула где без вестей?
Или сама ты заброшена
В тьму, маету, нищету?
Горе, незванно, непрошенно,
Треплет твою красоту?
Ну-ка, вздохни по-старинному!
Злую помеху свали!
Чтобы опять по-былинному
Силы твои расцвели!
1910
Прошумели дожди и столбами ушли
От реки голубой на равнины земли.
И опять тихий путь в берегах без конца
Вдаль уносит меня, молодого пловца.
Уж и как же ты, даль, на Руси далека!
Уж не будет ли жизнь для меня коротка?
Вон по берегу в гору бредёт человек.
Видно, стар, видно, нищ,
видно, ходит весь век.
А видал ли края, все ль концы исходил,
Как в последнюю гору поплёлся без сил?
Так бери ж и меня, заповедная даль!
Схороню я в тебе вековую печаль.
Уж и как же, печаль, на Руси ты крепка!
Вихрем в песню впилась волгаря-бурлака.
И несёшь, и томишь, обнимаешь, как мать, -
Видно, век свой с тобою и мне вековать.
Так пускай же вдали опечалюсь за всех,
Чтобы вспыхнул за мной оживляющий смех,
Чтобы песня взвилась огневая за мной
Над великой, скорбящей моею страной.
1909
На распутье витязь дикий
Прискакал.
Камень древний, темноликий
В даль вещал:
«Смерть направо, плен налево,
Прямо бой.
Встанет огненная дева
Пред тобой».
И летит со смехом витязь
В путь прямой, -
Ветры поля! Так стремитесь
Вы домой.
За кочевья кучевые
Сизых туч,
Где небес крутые выи
Режет луч.
Горы витязю - пороги,
Лес - ковёр.
Не видал такой дороги
Божий взор!
Не слыхал такого лёта
Мир земной!
Неба прервана дремота,
Вздрогнул зной.
Свищет лук, взлетают стрелы,
Мчится конь.
Вдруг алеет полдень белый:
Дым, огонь.
Встала огненная дева,
Дали нив
Блеском яростного гнева
Озарив.
Витязь ринулся с разбегу,
Бой сверкнул.
О, к какому мчишь ты брегу,
Алый гул?
О, куда пробьёшь дорогу,
Витязь, ты?
Не к заветному ль порогу
Красоты?
И не к светлым ли истокам
Бытия,
Где добро не под зароком
Забытья?
1909
В жемчуга да замуруды
Обрядилася Краса.
Звякнут гусли-самогуды,
В пляску вылетит коса.
Ручкой лебедь лебединой
Возмахнёт да поведёт -
Сердце всякое кручиной
Да любовью изойдёт.
Отплясала. Приустала?
Нет! Пора дары принять.
Вот подходит сват Сусало,
Ну сверкать да ну блистать.
Но Краса, зажмурив очи,
«Отодвинься», - говорит,
И подходит сват Книгочий,
Две Псалтыри волочит.
Но Краса уж машет ручкой:
«Волоки, да мимо, сват!»
И уж скрючен закорючкой
Сват Подьячий средь палат.
Но Краса краснее мака:
«Разогнись да отойди!»
И подходит сват Вояка,
Панцирь блещет на груди.
Но Краса ему с упрёком:
«Мне и твой жених не мил!
Скольких смял ты конским скоком,
Скольких палицей побил?»
Вьюнош юный, лучезарный
Отвечает поперечь, -
Грудь в кольчуге золотарной,
Весь сияет с ног до плеч.
«Убивал я, да недаром,
Я за Русь разил врагов,
Чтоб твоим волшебным чарам
Дать дорогу из оков».
Отошли в сторонку сваты,
И потупилась Краса:
«Открывай гостям палаты,
Землю, море, небеса!
Не за облаком летучим,
Не в лазури голубой,
Обручаюсь я с Могучим
На своей земле родной».
1909, Васильсурск
Замуруды - иэумруды.
Распахнула дверь резную,
Снег полночный заскрипел.
На поляну ледяную
Белый месяц поглядел.
Побежала на поляну
Красна девица-краса.
По цветному сарафану
Распустилася коса.
«Ты скажи мне, месяц белый,
Кто мне сужен, присужён?»
Недвижим оледенелый
И высокий небосклон.
«Ты кивни мне, месяц ясный,
Если будут сваты к нам!»
Возлетает зов напрасный
К молчаливым небесам.
«Ты не хочешь, месяц милый,
Отвечать мне! Неужель
До безрадостной могилы
Буду я как в поле ель?»
В горе руки заломила,
Слёзы искрятся, бегут.
Но в слезах красавиц сила, -
Улыбнулся месяц тут.
И сквозь слёзы видит дева:
Он кивает с облаков,
Справа, справа, а не слева, -
Много будет женихов!
1908
Биография
Родился Городецкий в семье земского деятеля, действительного статского советника, сотрудника Министерства внутренних дел, литератора-этнографа и художника-любителя, большого ценителя искусства.
Мать Сергея в юности была знакома с И. С. Тургеневым; в доме родителей бывали видные писатели и художники, среди них - В. С. Соловьёв, Н. С. Лесков, подаривший мальчику «Левшу» с автографом. С детства почувствовал будущий поэт тягу к литературе, полюбил Пушкина, Кольцова, Никитина.
После смерти отца девятилетний мальчик испытал нужду: мать осталась с пятью детьми, и с шестого класса гимназии он подрабатывал уроками. В 1902 Городецкий поступил на историко-филологический факультет Петербургского университета и, как позже признавался в автобиографии: «Погнался за тремя зайцами: наукой, живописью и поэзией. Ни одного ещё не догнал, но и ни один ещё не убежал от меня». Он увлечённо занимался славянскими языками, историей искусств, русской литературой. В университете в 1903 г. познакомился со студентом А. Блоком и подружился с ним. В его квартире Городецкий читал свои ранние стихи, выставлял рисунки, позже состоял с Блоком в переписке, делясь раздумьями о жизни и искусстве.
Поэта занимали мировоззренческие проблемы, он рассказывал потом о своих духовных скитаниях, увлечении античностью, славяноведением, отечественной культурой, философией Ницше и Бергсона. Незрелость, подчас двойственность эстетических взглядов отразились в его творчестве. Глубоко переживал он поражение России в войне с Японией, часто думал в ту пору о гибели мира и собственной смерти. В результате складывался первый стихотворный сборник, на тематику которого повлияли летние поездки 1901 - 1905 гг. в деревни Псковской губернии. «Всё свободное время я проводил в народе, на свадьбах и похоронах, в хороводах, в играх детей. Увлекаясь фольклором ещё в университете, я жадно впитывал язык, синтаксис и мелодии народных песен. Отсюда и родилась моя первая книга «Ярь», - писал Городецкий.
Высоко оценили сборник Блок, Вяч. Иванов, Брюсов. Музыку на стихи поэта сочиняли А. Г. Гречанинов, С. Н. Василенко и др. Образы древнеславянской языческой мифологии воплощали у Городецкого красоту и мощь природы, поэтизировали стихийную силу человека, а в разделе «Зачало» представала космическая картина возникновения мира.
В этой и во второй своей книге «Перун» (1907), объединённой в издании 1910 с первой под общим заглавием «Ярь», Городецкий разносторонне освещал языческую тему, отдавал дань народным поверьям. То светлые, борющиеся с порождениями тёмного начала образы, то мрачные создания, навеянные народной фантазией, а чаще просто выдуманные автором, сменялись в книге легендарно-балладными сюжетами, песенными вариациями, богатыми звукописью.
Празднично-яркому, полусказочному быту, лубочно щедрому миру чувств контрастно противостояли картины городской жизни, подневольного фабричного труда, продажной любви, вымученного недолгого веселья, беспросветно-тягостных дней в трущобах. Ущербное население городов вызвало у поэта сочувствие, желание познать лучшее грядущее, интонации, близкие к некрасовским.
О лица, зрелища трущобных катастроф,
Глухие карты тягостных путей!
Невольный голос ваш печален и суров,
Нет повести страшнее ваших повестей.
(«Людские лица»)
«На волю - услышать про новую долю» зовёт автор в стихотворении «На массовку» - своеобразном отзвуке революции 1905.
Стремление к звуковой изощрённости, нарядности стиха, мажорному его звучанию, молодой задор, избыток сил преобладали в раннем творчестве Городецкого.
Городецкий, сменивший затем несколько литературных платформ, сотрудничал в их печатных органах, разделяя идею «свободы творчества», интерес к «музыкальному началу» в поэзии, приверженность к «поэтической форме» стиха.
В 1906 г. он организовал при Петербургском университете «Кружок молодых», где на литературных вечерах выступали студенты, любители и профессионалы-писатели (Блок и др.).
Через три года после выхода «Яри» он отказался от прославления некрещёной Руси и причислил себя к носителям «жизнерадостной дионисийско-христианской идеологии».
В сборниках «Дикая воля» (1908) и «Русь» (1910) на смену буйной радости первых книг пришли мотивы грусти и печали, тревоги за родную землю:
Мне тяжело, как в первый день,
Как в первый день ночного горя,
Когда впервые бросил тень
Закат на даль земли и моря…
(«Элегия»)
На тональности этого и ряда других стихотворений (цикл «Тюремные песни») сказался личный опыт автора: в 1907 г. он был посажен в царскую тюрьму «Кресты» за перевоз из Финляндии в Петербург запрещённого в столице «Историко-революционного альманаха», вышедшего в издательстве «Шиповник».
Значительных художественных открытий в книге «Дикая воля», по мнению критики, не было. Беспощадно суждение Блока: «Если бы исполнение последней книги стихов С. Городецкого соответствовало её замыслу, было бы уместно говорить о самом замысле, о том страшном, многоголовом чудовище, именуемом «Русью», которое из рода в род влечёт и губит своих певцов. Но исполнение не соответствует замыслу. Книга «Русь», несмотря на присутствие в ней нескольких удачных стихотворений, строф и образов, - лишена цельности. В ней нет упорства поэтической воли, того музыкального единства, которое оправдывает всякую лирическую мысль; нет и упорства, которое заставляет низать кольцо за кольцом в целую цепь. Это - книга переходная, полунаписанная, а потому достойная внимания только как страница биографии талантливого поэта».
Сам автор связывал рождение книги с поездкой на Волгу, к истокам Суры, где ещё «бытовала древняя Русь» и куда он отправился вместе с молодой женой, начинающей актрисой Анной Алексеевной Козельской, которую называл Нимфой. В стихотворениях «Гаданье», «Сваты», «Витязь» воплощались мотивы народного творчества, вошедшие и в следующий сборник «Ива» (1912), посвящённый композитору А. К. Лядову, с которым поэта объединяла тесная дружба и любовь к русскому фольклору.
«Ивану Никитину» - одно из стихотворений книги, обращённых к поэту, научно подготовленный двухтомник которого Городецкий издал в 1911 г. со своей вступительной статьёй и примечаниями. Он присутствовал на открытии памятника Никитину в Воронеже, а в своём творчестве развивал его и некрасовские традиции. Стихотворения «Странники», «Нищая», «Горшеня», циклы «Захолустье» и «Калики-калеки» особенно отчётливо отражали эту сторону интересов автора.
«Читая его стихи, невольно думаешь больше, чем о них, о сильной и страстной и вместе с тем по-славянскому нежной, чистой и певучей душе человека, о том расцвете всех душевных и физических сил, который за последнее время начинают обозначать словам «акмеизм», - писал анонимный рецензент «Гиперборея». Этот журнал и журнал «Аполлон» стали литературной трибуной нового течения, зародившегося в образованном в 1912 г. кружке «Цеха поэтов» (названном Блоком «Гумилевско-Городецким обществом»). В отличие от символистов, «у акмеистов роза опять стала хороша сама по себе, своими лепестками, запахом и цветом, а не своими мыслимыми подобиями с мистической любовью или чем-нибудь ещё», - писал Городецкий.
С 1908 г. Городецкий пишет также прозу, продолжая традиции Пушкина и Лермонтова - «быть одновременно прозаиком и поэтом». Но его рассказы и повести не пользуются успехом. Неудачна и судьба драматургии Городецкого: пьесы не опубликованы и не поставлены. Бурно приветствовал поэт начало первой мировой войны, увидев в ней начало обновления своей страны, призванной возглавить славянские народы. Он почувствовал себя бардом «великой державной России». «Я был захвачен ура-патриотическим угаром», - вспоминал Городецкий. Стихотворения той поры вошли в сборник «Четырнадцатый год» (1915).
Весной 1915 г. к Городецкому с запиской от Блока приходит С. Есенин, чья лирика вызвала восторженную реакцию старшего поэта. Вместе с А. Ремизовым Городецкий организует литературный кружок «народных писателей» «Краса» и одноименное издательство, а затем «общество содействия развитию народной литературы» - «Страда», куда привлечены Есенин, Клюев, Клычков, Ширяевец. Н. Рерих, И. Репин, Вяч. Иванов поддерживали это объединение, а 3. Гиппиус и А. Блок скептически отнеслись к «пейзанистам». В ноябре 1915 г. союз Городецкого с Есениным и Клюевым распался, и разочарованный в литературной деятельности поэт уехал на Кавказский фронт корреспондентом газеты «Русское слово».
Поэт отправился в Турецкую Армению, где «начал освобождаться от империалистических иллюзий». В 1918 в Тифлисе вышел его сборник стихов «Ангел Армении», посвящённый Ованесу Туманяну и воссоздавший трагические, берущие за сердце картины измученной, но не побеждённой страны.
Февральскую революцию поэт встретил в Персии, работая в лагере солдат, больных тифом. Он чудом не погиб, а в печати даже появилось извещение о его героической смерти.
С Кавказом связано несколько последующих лет деятельности Городецкого. Ко времени октябрьских событий он жил в Тифлисе, печатаясь в газете «Кавказское слово», сотрудничал с Г. Г. Нейгаузом и К. Н. Игумновым в Тифлисской консерватории, читая лекции по эстетике, в 1918 г. редактировал издававшийся там же журнал «Арс» («Искусство»), создал местный «Цех поэтов», где проводил занятия с литературной молодежью. Вместе с братом известного скульптора - П. Д. Меркуровым - Городецкий организовал сатирический журнал «Нарт», в котором критиковал меньшевистское правительство Грузии и его лидера - Жордания, за что был выслан из Тифлиса.
Обосновавшись в Баку у родных, он перебивался случайными заработками, безуспешно рвался в Россию. В его стихотворения прочно входит социальная тематика. Поэт раскрывает трагедию порабощённого труда на предприятиях азербайджанских нефтепромышленников, разоблачает империалистический гнёт, приветствует «свободы радостные зовы» («Призыв»).
С установлением на Кавказе советской власти в 1920 г. Городецкий ведёт разнообразную работу в культурных учреждениях Баку: редактирует журнал «Искусство», выходивший на русском и азербайджанском языках, руководит отделом художественной агитации и пропаганды в Закавказском отделении РОСТА, рисует плакаты, сочиняет к ним тексты и агитчастушки, читает для рабочих и красноармейцев лекции и стихи, возглавляет литчасть политуправления Каспийского, а затем Балтийского флота, а в 1921 г. переезжает в Москву, где работает в литературном отделе газеты «Известия» и вместе с Н. Асеевым заведует литературной частью Театра революции.
Поэт много времени уделяет литературной молодёжи, поездкам по стране. Он выступает перед рабочими Курска, Киева, Казани, Ростова, Владикавказа, знакомит читателей с поэтами братских республик, переводя О. Туманяна, Я. Коласа, Я. Купалу, П. Тычину и др. Выпускает он и свою первую советскую «книгу «Серп» (1921), как отмечала критика, - «сплошной гимн советской власти».
О переменах в жизни страны, собственной судьбе, товарищах по перу поэт размышляет в сборниках «Миролом» (1923), «Из тьмы к свету» (1926), «Грань» (1929). Он осуждает заблуждения молодости, стремится сбросить груз былого, выступает с покаянием:
Я все ношу в себе отравы,
Что Русь рабов хотела дать,
Чтобы ни радости, ни славы
Мне не изведать никогда.
(«Ненависть»)
Мучительная переоценка ценностей прошлого сочеталась с активной общественной жизнью - поэт организовал московский «Цех поэтов», куда входили П. Антокольский и В. Инбер, И. Сельвинский и Г. Шенгели и др. В 1925 г. вышел подготовленный здесь сборник «Стык» с предисловиями А. Луначарского и С. Городецкого.
Творческая активность 20-х гг. сменилась у Городецкого в 30-е гг. паузой, когда всё реже писались оригинальные стихи, а преобладать стали переводы, подновлённые либретто.
Великая Отечественная война застала Городецкого в Ленинграде. В первый день войны он написал и прочёл по радио стихотворение «В ответ врагу» (позже названное «22-VI-41»):
Выходит в бой страна моя родная,
В столетьях закалённая борьбой.
Наполеона участь и Мамая
Ждёт всех, кто вызывает нас на бой.
Патриотическим пафосом проникнуты стихотворения военных лет. С чтением своих стихов поэт не раз выступал в первые месяцы войны на призывных пунктах, собраниях и митингах. Позже они вошли в сборник «Думы», изданный в 1942 г. в Ташкенте, где автор был в эвакуации.
В 1945 г. Городецкий перенёс тяжелую потерю - смерть верного друга и соратника всей творческой жизни, жены Анны Алексеевны Городецкой (Нимфы), которой посвятил стихотворение «Послесловие» (1947). В тот же год в Минске вышла его книга «Песня дружбы».
В 1956 году после долгого перерыва в центральной печати вновь появилось имя Городецкого, вышла книга его избранных произведений. Труды маститого поэта в области переводов были отмечены и у нас, и за рубежом - в Польше, Болгарии. В Литинституте он вёл семинар заочников, вновь обратился к лирике. Мудро и жизнеутверждающе звучат его стихи последних лет:
Я жизнь любил так солнечно, так страстно,
Как может юный девушку любить.
Без страха шёл я по тропе опасной,
И ничего не должен я забыть.
Среди восторгов, бедствий и тревог
Я, как солдат на фронте, сердце сжег.
(«Раздумье»)
Умер Городецкий 7 июня 1967 на 84-м году жизни.
С. Бавин, И. Семибратова
ГОРОДЕЦКИЙ, Сергей Митрофанович [р. 5(17).I.1884, Петербург] - русский советский поэт. Родился в семье чиновника, писателя-этнографа. Учился на историко-филологическом факультете Петербургского университета. Первый сборник стихов «Ярь» (1907) отразил интерес поэта к народному творчеству. Используя мотивы древнеславянской языческой мифологии, Городецкий поэтизировал стихийную силу первобытного человека, красоту и мощь природы. Во многих стихах «Яри» сказался интерес Городецкого к «миру горюющему», к жизни тружеников. Первая книга принесла Городецкому широкое признание. Её отметили В. Я. Брюсов и А. А. Блок. В 1907 вышла и вторая книга Городецкого «Перун», в которой содержались элементы критической оценки современной действительности. Годы реакции после революции 1905-07 заметно приглушили жизнеутверждающий характер поэзии Городецкого. Вслед за сборником «Дикая воля» (1908) вышли сборники «Русь» (1910), «Ива» (1913) и др. Городецкий стал одним из организаторов «Цеха поэтов», одним из первых поэтов-акмеистов. В дореволюционных стихах он не смог раскрыть существенные конфликты эпохи. Не разделяя во многом теоретических воззрений символистов, их «душного мистицизма», отвергая их установку на «чистое искусство», Городецкий, однако, сотрудничал в их органах, испытывая влияние символизма и в собственном творчестве. Революция расширила горизонт поэта, что сказалось уже в первой его книге советского времени «Серп» (1921) и в поэме «Красный Питер» (1922), где звучит тема революционного подвига, интернациональной солидарности людей труда. В стихах Городецкого первых лет революции отражена романтика героической борьбы; однако в них присутствуют элементы обнажённой риторики, выспренней декламации. Сборники «Из тьмы к свету» (1926) и «Грань» (1929) свидетельствовали о некотором углублении реалистических тенденций в поэзии Городецкого. В стихах, написанных в годы Великой Отечественной войны, преобладают патриотические мотивы. Городецкий написал также повести «Сутуловское гнездовье» (1915), «Памятник восстания» (1928), «Чёрная шаль» (1929) и др. Городецкому принадлежат переводы из болгарской, польской, украинской, белорусской поэзии, а также работы в области оперной драматургии (новый текст к опере М. И. Глинки «Иван Сусанин», 1937-44) и др. В 1912 г. выпустил со своими комментариями полное собрание сочинений И. С. Никитина.
Соч.: Избр. лирич. и лиро-эпич. стихотворения. 1905-1935, [Предисл. автора], М., 1936; Стихотворения и поэмы. [Вступ. ст. С. Машинского], М., 1960; Стихи. [Вступ. ст. С. Машинского], М., 1964.
Лит.: Молдавский Дм., Поэзия С. Городецкого, «Звезда», 1957, № 4; Владиславлев И. В., Лит-ра великого десятилетия, М. - Л., 1928, с. 83; Воронова О., Стихи Сергея Городецкого, «Пятигорская правда», 1957, 11 дек., № 245; Кобзев И., Молодость песни. К 80-летию С. М. Городецкого, «Правда», 1964, 19 янв., № 19; История рус. лит-ры конца XIX - начала XX века. Библиографич. указатель, под ред. К. Д. Муратовой, М. - Л., 1963.
С. И. Машинский
Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 2. - М.: Советская энциклопедия, 1964
ГОРОДЕЦКИЙ Сергей Митрофанович [1884-] - современный поэт. Родился в Петербурге в семье литератора-историографа. Образование получил на историко-филологическом факультете Петербургского университета.
Первая книга стихов - «Ярь» - появилась в 1907. До 1912 Городецкий примыкал к символистам. В 1912 г. от этого течения отошёл и вместе с Н. Гумилёвым организовал группу акмеистов. В 1915 - начало расхождения с акмеистами и участие в организации крестьянских поэтов, в которую входили Клюев, Ширяевец, Есенин. В 1916 г. - уехал на фронт в Турецкую Армению корреспондентом «Русского слова». В начале революции, находясь в армии в Тифлисе, организовал тифлисский цех поэтов. Меньшевиками был выслан из Тифлиса. В 1920, с первого дня советской власти на Кавказе, заведывал художественным отделом Кавроста, организовал театр Сатир-агит. С 1921-1924 руководил литературной частью в Театре Революции, театре МГСПС, редактировал журнал «Искусство трудящимся». В 1925 вернулся к художественной работе. В настоящее время пишет преимущественно для массового читателя (агит-стихи, пьесы, проза) и для детей. Член ВКП (б).
В первый период своей литературной деятельности Городецкий находился под сильным влиянием К. Д. Бальмонта. Поэтическое творчество Городецкого в ту эпоху довольно разнообразно: 1. чисто лирические произведения, 2. попытки в поэтической форме показать древнее народное мифотворчество - фигурируют Перун, Стрибог, Ярил и т. п. К этой группе произведений необходимо отнести сказки Городецкого, как например «Касьян» (сб. «Дикая воля»), 3. «Темь» или «Заросли злобы», где Городецкий не уходил в прошлое, в мифотворчество, а давал порой яркое изображение гримас капиталистического города.
Переход Городецкого к акмеизму был продиктован стремлением перейти от иррациональных тем к живой действительности. В стихотворении «Адам» (М., 1916), в этом своего рода манифесте акмеистов, Городецкий видел призвание поэта в том, чтобы «живой земле пропеть хвалы». К этому периоду относятся сборники стихов - «Ива» (СПБ., 1913) и «Цветущий посох» (СПБ., 1914). Значение Городецкого в дореволюционную эпоху характеризуется влиянием его на группу крестьянских поэтов (Клюев, Клычков и др.).
Городецкий, переходивший от одного литературного течения к другому, был выразителем настроений той части интеллигенции, которая в эпоху между революциями 1905 и 1917 бежала от тягостной действительности в прошлое, стремилась найти спасение в голосах «дикой воли», в анархическом презрении к капиталистическому городу. Эпоха Октябрьской революции, реально поставившая вопрос о новом обществе, заставила Городецкого отдать свои силы борьбе масс за своё будущее. Следует однако отметить, что его сборники стихов «Серп» (П., 1921) и «Миролом» (М., 1923) поэтической ценности не представляют. - Помимо стихов, которые и определили его положение в литературе, Городецкий писал повести, романы («Старые гнёзда», СПБ., 1912. В 1918 году им напечатан роман «Алый смерч»), литературно-критические статьи (о Никитине, Короленко, Блоке, Есенине), исследование о сказках. Городецкий перевёл целый ряд произведений западно-европейских писателей - Мольера, Гауптмана, Гамсуна, Золя, Толлера и др.
Библиография: I. Кроме упомянутого, см. ещё стихи Городецкого: Перун, СПБ., 1907; Русь, М., 1910; Грядущий день, СПБ., 1914; Четырнадцатый год, П., 1915; Пушкину, П., 1915; Ангел Армении, Тифлис, 1919. Ст. Городецкого «Некоторые течения в современной русской поэзии» («Аполлон», 1913, кн. I, перепеч. в книге «От символизма до Октября», М., 1924) - очень важна для понимания акмеизма. Проза Городецкого: Кладбище страстей, СПБ., 1909; Повести и рассказы, СПБ., 1910; «Что и как читать детям», 1912-1913, №№ 8-11; Дни любви, СПБ., 1914; Дальние молнии, СПБ., 1916 и др. Из стихов, написанных Городецким для детей, отметим сб. «Веснушки Ванюшки», 1918, «Лети лето», 1924, «Крылатый почтальон», 1927 и др.
II. Брюсов В., Далёкие и близкие, М., 1912; Полонский В., Литература и жизнь, журн. «Новая жизнь», 1914, VI (проза Городецкого).
III. Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, М., 1928; Писатели современной эпохи, т. I, изд. ГАХН, М., 1928.
В. И. Бойчевский
Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939.
