Домой Вниз Поиск по сайту

Семён Надсон

НАДСОН Семён Яковлевич [14 (26) декабря 1862, Петербург - 19 (31) января 1887, Ялта; похоронен на Литераторских мостках Волковского кладбища в СПб], русский поэт.

Семён Надсон. Simon Nadson

В лирике отразились скорбь честного, не находящего себя в жизни интеллигента, сочувствие «страдающему брату» («Друг мой, брат мой…»). Некоторые стихи - некрасовского, гражданственного звучания («Сколько лживых фраз, надуто-либеральных» и др.). Поэмы («Христианка», 1878), драма в стихах «Царевна Софья» (не закончена, 1880, опубликована 1902), проза, литературные очерки.

Подробнее

Фотогалерея (8)

ПОЭМЫ (4):

СТИХИ (41):

ЕЩЁ СТИХИ (3):

Вверх Вниз

***

Не говорите мне «он умер». Он живёт!
Пусть жертвенник разбит - огонь ещё пылает,
Пусть роза сорвана - она ещё цветёт,
Пусть арфа сломана - аккорд ещё рыдает!..

1886


Написано под влиянием стихотворения А.Н.Апухтина «Будущему читателю».

Поёт Пётр Словцов. Музыка: М.Речкунов.

Звук

Жизнь

Меняя каждый миг свой образ прихотливый,
Капризна, как дитя, и призрачна, как дым,
Кипит повсюду жизнь в тревоге суетливой,
Великое смешав с ничтожным и смешным.
Какой нестройный гул и как пестра картина!
Здесь - поцелуй любви, а там - удар ножом;
Здесь нагло прозвенел бубенчик арлекина,
А там идёт пророк, согбенный под крестом.
Где солнце - там и тень! Где слёзы и молитвы -
Там и голодный стон мятежной нищеты;
Вчера здесь был разгар кровопролитной битвы,
А завтра - расцветут душистые цветы.
Вот чудный перл в грязи, растоптанный толпою,
А вот душистый плод, подточенный червём;
Сейчас ты был герой, гордящийся собою,
Теперь ты - бледный трус, подавленный стыдом!
Вот жизнь, вот этот сфинкс! Закон её - мгновенье,
И нет среди людей такого мудреца,
Кто б мог сказать толпе - куда её движенье,
Кто мог бы уловить черты её лица.
То вся она - печаль, то вся она - приманка,
То всё в ней - блеск и свет, то всё - позор и тьма;
Жизнь - это серафим и пьяная вакханка,
Жизнь - это океан и тесная тюрьма!

1886


Серафим - шестикрылый ангел.

Мать

Тяжёлое детство мне пало на долю:
Из прихоти взятый чужою семьёй,
По тёмным углам я наплакался вволю,
Изведав всю тяжесть подачки людской.
Меня окружало довольство; лишений
Не знал я, - зато и любви я не знал,
И в тихие ночи тревожных молений
Никто над кроваткой моей не шептал.
Я рос одиноко… я рос позабытым,
Пугливым ребёнком, - угрюмый, больной,
С умом, не по-детски печалью развитым,
И с чуткой, болезненно-чуткой душой…
И стали слетать ко мне светлые грёзы,
И стали мне дивные речи шептать,
И детские слёзы, безвинные слёзы,
С ресниц моих тихо крылами свевать!..

Ночь… В комнате душно… Сквозь шторы струится
Таинственный свет серебристой луны…
Я глубже стараюсь в подушки зарыться,
А сны надо мной уж, заветные сны!..
Чу! Шорох шагов и шумящего платья…
Несмелые звуки слышней и слышней…
Вот тихое «здравствуй», и чьи-то объятья
Кольцом обвилися вкруг шеи моей!

«Ты здесь, ты со мной, о моя дорогая,
О милая мама!.. Ты снова пришла!
Какие ж дары из далёкого рая
Ты бедному сыну с собой принесла?
Как в прошлые ночи, взяла ль ты с собою
С лугов его ярких, как день, мотыльков,
Из рек его рыбок с цветной чешуёю,
Из пышных садов - ароматных плодов?
Споёшь ли ты райские песни мне снова?
Расскажешь ли снова, как в блеске лучей
И в синих струях фимиама святого
Там носятся тени безгрешных людей?
Как ангелы в полночь на землю слетают
И бродят вокруг поселений людских,
И чистые слёзы молитв собирают
И нижут жемчужные нити из них?..

Сегодня, родная, я стою награды,
Сегодня - о, как ненавижу я их! -
Опять они сердце моё без пощады
Измучили злобой насмешек своих…
Скорей же, скорей!..»

                      И под тихие ласки,
Обвеян блаженством нахлынувших грёз,
Я сладко смыкал утомлённые глазки,
Прильнувши к подушке, намокшей от слёз!..

1886, с. Носковицы, Подольской губернии


Весной

Опять меня томит знакомая печаль,
Опять меня зовёт с неотразимой властью
Нарядная весна в заманчивую даль,
К безвестным берегам, к неведомому счастью…
Волшебница, молчи!.. Куда ещё спешить,
Чего ещё искать?.. Пред бурей испытаний
Изжита жизнь до дна! Назад не воротить
Заносчивых надежд и дерзких упований!
В минувшие года я верил в твой призыв,
Я отдавался весь твоим безумным чарам…
Как горд я был тогда, как был нетерпелив,
Как слепо подставлял я грудь мою ударам!
Я, как Икар, мечтал о ясных небесах!..
Напрасные мечты!.. Неопытные крылья
Сломились в вышине, и я упал во прах,
С сознанием стыда, печали и бессилья!
Довольно!.. Догорай неслышно, день за днём,
Надломленная жизнь! Тяжёлою ценою
Достался опыт мне! За ярким мотыльком
Не брошусь я теперь, не увлекусь мечтою!
Пускай венки - побед других к себе влекут,
Тех, кто ещё кипит отвагою орлиной,
А мне хватило б сил на мой заветный труд,
На незаметный труд, упорный, муравьиный!..

10 марта 1886


На могиле А. И. Герцена

Посвящается Н. А. Белоголовому
1

На полдень от нашего скудного края,
   Под небом цветущей страны,
Где в жёлтые скалы стучит, не смолкая,
   Прибой средиземной волны,
Где лес апельсинов изломы и склоны
   Зубчатых холмов осенил
И Ницца на солнце купает балконы
   Своих беломраморных вилл, -
Есть хмурый утёс: словно чуткая стая
   На отдых слетевшихся птиц,
Белеет на нём, в цветниках утопая,
   Семья молчаливых гробниц.

2

Едва на востоке заря просияет
   За синею цепью холмов,
Туда она первый свой отблеск роняет -
   На мрамор могильных крестов.
А ночью там дремлют туманы и тучи
   Волнами клубящейся мглы,
Как флёром, окутав изрытые кручи
   Косматой и мрачной скалы.
И видно оттуда, как даль горизонта
   Сливается с зыбью морской
И как серебрится на Альпах Пьемонта
   В лазури покров снеговой.
И город оттуда видать: под ногами
   Он весь, как игрушка, лежит,
Теснится к волнам, зеленеет садами,
   И дышит, и жизнью кипит!..

3

Шумна многолюдная Ницца зимою:
   Движенья и блеска полна,
Вдоль стройных бульваров нарядной толпою
   За полночь пестреет она;
Гремят экипажи, снуют пешеходы,
   Звенят мандолины певцов,
Взметают фонтаны жемчужные воды
   В таинственном мраке садов.
И только скалистый утёс, наклонённый
   Над буйным прибоем волны,
Как сказочный витязь, стоит, погружённый
   В свои одинокие сны…
Стоит он - и мрачные тени бросает
   На радостно-светлый залив,
И знойный мистраль шелестит и вздыхает
   В листве её пышных олив.

4

Пришлец, северянин, - ещё с колыбели
   Привыкнув в отчизне моей
К тоскливым напевам декабрьской метели
   И шуму осенних дождей, -
На роскошь изнеженной южной природы
   Глядел я с холодной тоской,
И город богатства, тщеславья и моды
   Казался мне душной тюрьмой…
Но был уголок в нём, где я забывался:
   Бессильно смолкая у ног,
Докучливым шумом туда не врывался
   Веселья и жизни поток.
То был уголок на утёсе угрюмом:
   Под сень его мирных могил
Я часто, отдавшись излюбленным думам,
   От праздной толпы уходил.

5

Среди саркофагов и урн погребальных,
   Среди обветшалых крестов
И мраморных женщин, красиво-печальных
   В оградах своих цветников, -
Там ждал меня кто-то, как я, одинокий.
   Как я, на чужих берегах
Страдальческий образ отчизны далёкой
   Хранивший в заветных мечтах.
Отлитый из меди, тяжёлой пятою
   На мраморный цоколь ступив,
Как будто живой он вставал предо мною
   Под тёмным намётом олив.
В чертах - величавая грусть вдохновенья,
   Раздумье во взоре немом,
И руки на медной груди без движенья
   Прижаты широким крестом…

6

Так вот где, боец, утомлённый борьбою,
   Последний приют ты нашёл!
Сюда не нагрянет жестокой грозою
   Терзавший тебя произвол.
Из скорбной отчизны к тебе не домчится
   Бряцанье позорных цепей.
Скажи ж мне: легко и спокойно ли спится
   Тебе меж свободных людей?
Тебя я узнал. Ты в минувшие годы
   Так долго, так гордо страдал!
Как колокол правды, добра и свободы,
   С чужбины твой голос звучал.
Он совесть будил в нас, он звал на работу,
   Он звал нас сплотиться тесней,
И был ненавистен насилью и гнёту
   Язык твоих смелых речей!..

1885 - 1886


Белоголовый Николай Андреевич (1834-1895) - врач, лечивший Надсона за границей.

Как колокол правды, добра и свободы… - Имеется в виду газета А.И.Герцена и Н.П.Огарёва «Колокол» (1857-1867), издававшаяся в Лондоне, затем в Женеве.

***

«За что?» -  с безмолвною тоскою
Меня спросил твой кроткий взор,
Когда внезапно над тобою
Постыдный грянул клеветою,
Врагов суровый приговор.
За то, что жизни их оковы
С себя ты сбросила, кляня;
За то, за что не любят совы
Сиянья радостного дня,
За то, что ты с душою чистой
Живёшь меж мёртвых и слепцов,
За то, что ты цветок душистый
В венке искусственных цветов!..

1885


Отрывок
Из письма к М. В. Ватсон

Пишу вам из глуши украинских полей,
Где дни так солнечны, а зори так румяны,
Где в воздухе стоят напевы кобзарей
И реют призраки Вакулы и Оксаны;
Где в берег шумно бьёт днепровская волна,
А с киевских холмов и из церковных сводов
Ещё глядит на вас седая старина
Казацкой вольности, пиров их и походов.

Я много странствовал… Я видел, как закат
Румянит снежных Альп воздушные вершины,
Как мирные стада со склонов их спешат
Вернуться на ночлег в цветущие долины;
Вокруг меня кипел шумливый карнавал,
Всё унося в поток безумного веселья,
И рёву Терека пугливо я внимал,
Затерянный в стенах Дарьяльского ущелья.
Но то, чем я теперь в деревне окружён,
Мне ново, добрый друг… В глуши я не скучаю,
Напротив - я влюблён, как юноша влюблён
В свободу и покой, и сладко отдыхаю.
О, если б вы могли из моего окна
Взглянуть туда, в поля, в разбег их безграничный,
Какая зависть бы вам сердце сжать должна,
Как стало б холодно вам в суете столичной!
Ваш Петербург - он был недавно и моим -
В дни поздней осени почти невыносим:
Какая-то тоска незримо в нём разлита -
Тупая, мёртвая, гнетущая тоска…
А этот мелкий дождь, идущий как из сита,
А эти низкие на небе облака?!

Здесь осень чудная: леса ещё хранят
Уже поблекнувший, но пышный свой наряд;
Дни ясны, небеса прозрачны и глубоки;
Природа так светла, что вам её не жаль,
И кажется, вокруг не воздух, а хрусталь,
И резвый утренник чуть колет ваши щёки…
Как весело бродить под сводами аллей!..
Чу! резкий крик… Гляжу: в лазури утопая,
Несётся надо мной белеющая стая
     Ширококрылых журавлей;
Высоко поднялся к сквозящим облакам,
Мелькая в вышине, их треугольник стройный…
- Снесите мой привет полуденным волнам!
Я помню - я любил их ропот беспокойный…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Октябрь 1885, с. Носковицы


Вакула и Оксана - герои повести Н.В.Гоголя «Ночь перед рождеством».

***

Я пригляделся к ней, к нарядной красоте,
Которой эта даль и этот берег полны,
И для меня они теперь уже не те,
Чем были некогда, задумчивые волны;
Не тот и длинный ряд синеющих холмов,
И пальм развесистых зубчатые короны,
И мрамор пышных вилл, и пятна парусов,
И вкруг руин - плюща узоры и фестоны.
Я больше не дивлюсь, я к ним уже привык;
Но чуть в груди моей замолкло восхищенье, -
Природы снова стал понятен мне язык,
И снова жизни в ней услышал я биенье.
Я не спешу теперь разглядывать её,
Как незнакомую красавицу при встрече,
Но, словно друг, в её вникаю бытиё
И слушаю давно знакомые мне речи -
Те речи, что слыхал на родине моей,
Когда один, с ружьём, бывало, в полдень мглистый
Бродил в болотах я, терялся средь полей
Иль лесом проходил по просеке тенистой.

Первая половина 1885, Ментона


***

Закралась в угол мой тайком,
Мои бумаги раскидала,
Тут росчерк сделала пером,
Там чей-то профиль набросала;
К моим стихам чужой куплет
Приписан беглою рукою,
А бедный, пышный мой букет
Ощипан будто саранчою!..
Разбой, грабёж!.. Я не нашёл
На месте ничего: всё сбито,
Как будто ливень здесь прошёл
Неудержимо и сердито.
Открыты двери на балкон,
Газетный лист к кровати свеян…
О, как ты нагло оскорблён,
Мой мирный труд, и как осмеян!
А только встретимся, - сейчас
Польются звонко извиненья:
«Простите, - я была у вас…
Хотела книгу взять для чтенья…
Да трудно что-то и читать:
Жара… брожу почти без чувства…
А вы к себе?.. творить?.. мечтать?..
О бедный труженик искусства!»
И ждёт, склонив лукавый взгляд,
Грозы сурового ответа, -
А на груди ещё дрожат
Цветы из моего букета!..

Первая половина 1885


***

Умерла моя муза!.. Недолго она
Озаряла мои одинокие дни:
Облетели цветы, догорели огни,
Непроглядная ночь, как могила, темна!..
Тщетно в сердце, уставшем от мук и тревог,
Исцеляющих звуков я жадно ищу:
Он растоптан и смят, мой душистый венок,
Я без песни борюсь и без песни грущу!..
А в былые года сколько тайн и чудес
Совершалось в убогой каморке моей:
Захочу - и сверкающий купол небес
Надо мной развернётся в потоках лучей,
И раскинется даль серебристых озёр,
И блеснут колоннады роскошных дворцов,
И подымут в лазурь свой зубчатый узор
Снеговые вершины гранитных хребтов!..
А теперь - я один… Неприютно, темно
Опустевший мой угол в глаза мне глядит;
Словно чёрная птица, пугливо в окно
Непогодная полночь крылами стучит…
Мрамор пышных дворцов разлетелся в туман,
Величавые горы рассыпались в прах -
И истерзано сердце от скорби и ран,
И бессильные слёзы сверкают в очах!..
Умерла моя муза!.. Недолго она
Озаряла мои одинокие дни:
Облетели цветы, догорели огни,
Непроглядная ночь, как могила, темна!..

Март 1885


***

Снова лунная ночь,
                   только лунная ночь на чужбине.
Весь облит серебром
                    потонувший в тумане залив;
Синих гор полукруг
                   наклонился к цветущей долине,
И чуть дышит листва
                    кипарисов, и пальм, и олив.
Я ушёл бы бродить, -
                     и бродить и дышать ароматом,
Я б на взморье ушёл,
                     где волна за волною шумит,
Где спускается берег
                     кремнистым, сверкающим скатом
И жемчужная пена
                 каменья его серебрит;
Да не тянет меня
                 красота этой чудной природы,
Не зовёт эта даль,
                   не пьянит этот воздух морской,
И, как узник в тюрьме
                      жаждет света и жаждет свободы,
Так я жажду отчизны,
                     отчизны моей дорогой!

9 января 1885, Ницца


***

Любви, одной любви! Как нищий подаянья,
Как странник, на пути застигнутый грозой,
У крова чуждого молящий состраданья,
Так я молю любви с тревогой и тоской.

1884


***

Певец, восстань! Мы ждём тебя - восстань!
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не бойся, что вокруг - глухая тишина,
То - тишина перед грозою…
Она не спит, твоя родная сторона,
Она готовится к решительному бою!
Все честные сердца кругом потрясены…
Растёт народный гнев, как буря в океане…
И пусть пока враги беспечны и сильны,
Их пир - безумцев пир на пышущем вулкане!
Пускай же песнь твоя, как отдалённый гром,
Грядущую грозу свободно возвещает,
Звучит с пророчеством и гордым торжеством
Врага язвит и поражает!..

1884


Строка точек заменяет, очевидно, подцензурный текст в несохранившемся автографе.

***

Наше поколенье юности не знает,
Юность стала сказкой миновавших лет;
Рано в наши годы дума отравляет
Первых сил размах и первых чувств рассвет.
Кто из нас любил, весь мир позабывая?
Кто не отрекался от своих богов?
Кто не падал духом, рабски унывая,
Не бросал щита перед лицом врагов?
Чуть не с колыбели сердцем мы дряхлеем,
Нас томит безверье, нас грызёт тоска…
Даже пожелать мы страстно не умеем,
Даже ненавидим мы исподтишка!..

О, проклятье сну, убившему в нас силы!
Воздуха, простора, пламенных речей, -
Чтобы жить для жизни, а не для могилы,
Всем биеньем нервов, всем огнём страстей!
О, проклятье стонам рабского бессилья!
Мёртвых дней унынья после не вернуть!
Загоритесь, взоры, развернитесь, крылья,
Закипи порывом, трепетная грудь!
Дружно за работу, на борьбу с пороком,
Сердце с братским сердцем и с рукой рука, -
Пусть никто не может вымолвить с упрёком:
«Для чего я не жил в прошлые века!..»

1884


В глуши

Горячо наше солнце безоблачным днём:
   Под лучами его раскалёнными
Всё истомой и негой объято кругом,
   Всё обвеяно грёзами сонными…
Спит глухой городок: не звучат голоса,
   Не вздымается пыль под копытами;
Неподвижно и ярко реки полоса,
   Извиваясь, сквозит за ракитами;
В окнах спущены шторы… безлюдно в садах,
   Только ласточки с криками носятся,
Только пчёлы гудят на душистых цветах,
Да оттуда, где косы сверкают в лугах,
   Отдалённые звуки доносятся…

Я люблю эту тишь… Я люблю над рекой,
   Где она изогнулась излучиной,
Утонувши в траве, под тенистой листвой,
Отдохнуть в забытьи утомлённой душой,
   Шумной жизнью столицы измученной…
Я лежу и смотрю… Я смотрю, как горит
   Крест собора над старыми вязами,
Как река предо мною беззвучно бежит,
   Загораясь под солнцем алмазами;
Как пестреют стада на зелёных лугах, -
   Как луга эти с далью сливаются,
С ясной далью, сверкающей в знойных лучах,
   С синей далью, где взоры теряются;
И покой - благодатный, глубокий покой
   Осеняет мне грудь истомлённую,
Точно мать наклонилась в тиши надо мной
   С кроткой лаской, любовью рождённою…
И готов я лежать неподвижно года,
   В блеске дня золотисто-лазурного -
И не рваться уж вновь никуда, никуда
   Из-под этого неба безбурного!

1884


***

Дитя столицы, с юных дней
Он полюбил её движенье,
И ленты газовых огней,
И шумных улиц оживленье.

Он полюбил гранит дворцов,
И с моря утром ветер влажный,
И перезвон колоколов,
И пароходов свист протяжный.

Он не жалел, что в вышине
Так бледно тусклых звёзд мерцанье,
Что негде проливать весне
Своих цветов благоуханье;

Что негде птицам распевать,
Что всюду взор встречал границы, -
Он был поэт и мог летать
В своих мечтах быстрее птицы.

Он научился находить
Везде поэзию - в туманах,
В дождях, не устающих лить,
В киосках, клумбах и фонтанах

Поблекших городских садов,
В узорах инея зимою,
И в дымке хмурых облаков,
Зажжённых [зимнею] зарею.

1884


***

Нет, муза, не зови!.. Не увлекай мечтами,
Не обещай венка в дали грядущих дней!..
Певец твой осуждён, и жадными глазами
Повсюду смерть следит за жертвою своей…
Путь слишком был тяжёл… Сомненья и тревоги
На части рвали грудь… Усталый пилигрим
Не вынес всех преград мучительной дороги
И гибнет, поражён недугом роковым…
А жить так хочется!.. Страна моя родная,
Когда б хоть для тебя я мог ещё пожить!..
Как я б любил тебя, всю душу отдавая
На то, чтоб и других учить тебя любить!..
Как пел бы я тебя! С каким негодованьем
Громил твоих врагов!.. Твой пёс сторожевой,
Я б жил одной тобой, дышал твоим дыханьем,
Горел твоим стыдом, болел твоей тоской!
Но - поздно!.. Смерть не ждёт… Как туча грозовая,
Как вихрь несётся смерть… В крови - палящий жар,
В бреду слабеет мысль, бессильно угасая…
Рази ж, скорей рази, губительный удар!..

Август 1884


Грядущее

Будут дни великого смятенья:
Утомясь бесцельностью пути,
Человек поймёт, что нет спасенья
И что дальше некуда идти;
Всё вокруг открыто для познанья,
Гордый ум не ведает оков;
Больше нет преград и расстоянья,
Больше нет мгновений и веков.
Мир цветёт бессмертною весною;
Глубь небес горит бессмертным днём;
Не дерзают грозы над землёю
Рассыпать рокочущий свой гром;
Миг желанья - миг осуществленья,
Воплощён заветный идеал:
И на смену вечности мученья
Вечный рай счастливцам просиял!

Что ж ты стал, печально размышляя?
Рви плоды и пышные цветы!
Где твоя подруга молодая?
Осени венком её черты!
Утопай в блаженном наслажденьи,
Заглядись во мрак её очей
И в согласном, стройном песнопеньи
Жар души восторженно излей.
Твой покой не возмутят заботы,
Ты не раб, - ты властелин судьбы.
Или вновь ты захотел работы,
Слёз и жертв, страданья и борьбы?
Или всё, к чему ты шёл тревожно,
Шёл путем лишений и скорбей,
Стало вдруг и жалко и ничтожно
Роковой бесцельностью своей?
И поник ты в думах головою,
И стоишь глубоко потрясён, -
А в былом встают перед тобою
Кровь и мрак промчавшихся времён.
Вот кресты распятых за свободу,
Вот бичи в руках у палачей,
Вот костры, где идолам в угоду
Люди жгли пророков и вождей!
Море крови, к сердцу вопиющей,
Море слёз, неотомщённых слёз, -
И звучит и жжёт тебя гнетущий,
Как ножом пронзающий вопрос:
Для чего и жертвы и страданья?..
Для чего так поздно понял я,
Что в борьбе и смуте мирозданья
Цель одна - покой небытия?

Июнь 1884


Дурнушка

Бедный ребёнок, - она некрасива!
То-то и в школе и дома она
Так несмела, так всегда молчалива,
Так не по-детски тиха и грустна!
Зло над тобою судьба подшутила:
Острою мыслью и чуткой душой
Щедро дурнушку она наделила, -
Не наделила одним - красотой…
Ах, красота - это страшная сила!..

1883


***

Только утро любви хорошо: хороши
Только первые, робкие речи,
Трепет девственно-чистой, стыдливой души,
Недомолвки и беглые встречи,
Перекрёстных намёков и взглядов игра,
То надежда, то ревность слепая;
Незабвенная, полная счастья пора,
На земле - наслаждение рая!..
Поцелуй - первый шаг к охлажденью: мечта
И возможной, и близкою стала;
С поцелуем роняет венок чистота,
И кумир низведён с пьедестала;
Голос сердца чуть слышен, зато говорит
Голос крови и мысль опьяняет:
Любит тот, кто безумней желаньем кипит,
Любит тот, кто безумней лобзает…
Светлый храм в сладострастный гарем обращён.
Смокли звуки священных молений,
И греховно-пылающий жрец распалён
Знойной жаждой земных наслаждений.
Взгляд, прикованный прежде к прекрасным очам
И горевший стыдливой мольбою,
Нагло бродит теперь по открытым плечам,
Обнажённым бесстыдной рукою…
Дальше - миг наслажденья, и пышный цветок
Смят и дерзостно сорван, и снова
Не отдаст его жизни кипучий поток,
Беспощадные волны былого…
Праздник чувства окончен… погасли огни,
Сняты маски и смыты румяна;
И томительно тянутся скучные дни
Пошлой прозы, тоски и обмана!..

1883


***

Не гони её, тихую гостью, когда,
   Отуманена негою сладкой,
В келью тяжких забот, в келью дум и труда
   Вдруг она постучится украдкой;
Встреть её на пороге, в рабочих руках
   Отогрей её нежные руки;
Отыщи для неё на суровых устах
   Тихой лаской манящие звуки.
Позабудь для её беззаботных речей
   Злобу дня, и борьбу, и тревоги,
И вздохни на груди ненаглядной твоей
   От пройдённой тобою дороги…

Нет, не стыдно любить и не страшно любить!
   Как светло, как отрадно живётся,
Если смог ты в подругу свою перелить
   Всё, чем грудь твоя дышит и бьётся!..

1883


На кладбище

На ближнем кладбище я знаю уголок:
Свежее там трава, не смятая шагами,
Роскошней тень от лип, склонившихся в кружок,
И звонче пенье птиц над старыми крестами.
Я часто там брожу, пережидая зной…
Читаю надписи, грущу, когда взгрустнётся,
Иль, лёжа на траве, смотрю, как надо мной,
Мелькая сквозь листву молочной белизной,
Куда-то облачко стремительно несётся.
Сегодня крест один склонился и упал;
Он падал медленно, за сучья задевая,
И, подойдя к нему, на нём я прочитал:
«Спеши, - я жду тебя, подруга дорогая!»
Должно быть, вешний дождь вчера его подмыл.
И я задумался с невольною тоскою,
Задумался о том, чей прах он сторожил,
И кто гниёт под этою землёю…
«Спеши, - я жду тебя!» - Заветные слова!..
Услышала ль она загробный голос друга?..
Пришла ль к тебе на зов, иль всё ещё жива
Твоя любимая и нежная подруга?..
Я имени её не нахожу кругом…
Ты тлеешь, окружён чужой тебе толпою,
Забыт и одинок, - и ни одним венком
Её любовь к тебе не говорит с тобою…
Жизнь увлекла её в водоворот страстей
И жгучую печаль, как рану, исцелила,
И не придёт она под тень густых ветвей
Поплакать над твоей размытою могилой.
И только этот крест, заботливой рукой
Поставленный тебе когда-то к изголовью,
Храня с минувшим связь, смеётся над тобой,
Над памятью людской и над людской любовью!

1883


***

Окрылённым мечтой сладкозвучным стихом
    Никогда не играл я от скуки.
Только то, что грозой пронеслось над челом,
    Выливал я в покорные звуки.

Как недугом, я каждою песнью болел,
    Каждой творческой думой терзался;
И нередко певца благодатный удел
    Непосильным крестом мне казался.

И нередко клялся я навек замолчать,
    Чтоб с толпою в забвении слиться, -
Но эолова арфа должна зазвучать,
    Если вихрь по струнам её мчится.

И не властен весною гремучий ручей
    Со скалы не свергаться к долине,
Если солнце потоками жгучих лучей
    Растопило снега на вершине!..

1883


Эолова арфа - струнный музыкальный инструмент, звучащий от дуновения ветра.

Положено на музыку В.И.Ребиковым.

***

Я не щадил себя: мучительным сомненьям
Я сам навстречу шёл, сам в душу их призвал…
Я говорил «прости» всем светлым убежденьям,
Все лучшие мечты с проклятьем погребал.
Жить в мире призраков, жить грёзами и снами,
Без думы плыть туда, куда несёт прилив,
Беспечно ликовать с рабами и глупцами -
Нет, я был слишком горд, и честен, и правдив.

И боги падали, и прежние светила
Теряли навсегда сиянье и тепло,
И ночь вокруг меня сдвигалась, как могила,
Отравой жгучих дум обвеяв мне чело, -
И скорбно я глядел потухшими очами,
Как жизнь, ещё вчера сиявшая красой,
Жизнь - этот пышный сад, пестреющий цветами, -
Нагой пустынею лежала предо мной!..

Но первый вихрь затих, замолкнул в отдаленьи
Глухой раскат громов - и ожил я опять:
Я стал сбирать вокруг обломки от крушенья
И на развалинах творить и созидать.
Из уцелевших грёз, надежд и упований
Я создал новый мир, воздвигнул новый храм
И, отдохнув душой от бурь и испытаний,
Вновь стал молиться в нём и жечь мой фимиам!..

И в тягостной грозе, прошедшей надо мною,
Я высший смысл постиг - она мне помогла,
Очистив душу мне страданьем и борьбою,
Свет отличить от мглы и перлы от стекла.
«Вперёд же! - думал я, - пусть старая тревога
В твоей груди, боец, заглохнет и замрёт,
Ты закалил себя, ты истинного бога
Прозрел в угрюмой мгле - не медли ж, и вперёд!»

Напрасная мечта!.. Уходят дни за днями,
И каждый новый день, отмеченный борьбой,
С бессильным ужасом, с безумными слезами,
Раскаты новых гроз я слышу над собой!
Святилище души поругано… сомненья
Внесли уж и в него мертвящий свой разлад
И в мой священный гимн,
                        в смиренный гимн моленья,
Кощунственных речей вливают тайный яд!..

Отверстой бездне зла, зияющей мне в очи,
Ни дна нет, ни границ - и на её краю,
Окутан душной мглой невыносимой ночи,
Бессильный, как дитя, в раздумье я стою:
Что значу я, пигмей, со всей моей любовью,
И разумом моим, и волей, и душой,
Пред льющейся века страдальческою кровью,
Пред вечным злом людским и вечною враждой?!.

Апрель 1883


Положено на музыку В.И.Ребиковым.

***

«Верь, - говорят они, - мучительны сомненья!
С предвечных тайн не снять покровов роковых,
Не озарить лучом желанного решенья
Гнетущих разум наш вопросов мировых!»
Нет, - верьте вы, слепцы, трусливые душою!..
Из страха истины себе я не солгу,
За вашей жалкою я не пойду толпою -
И там, где должен знать, - я верить не могу!..
Я знать хочу, к чему с лазури небосвода
Льёт солнце свет и жизнь в волнах своих лучей,
Кем создана она - могучая природа, -
Твердыни гор её и глубь её морей;
Я знать хочу, к чему я создан сам в природе,
С душой, скучающей бесцельным бытиём,
С теплом любви в душе, с стремлением к свободе,
С сознаньем сил своих и с мыслящим умом!
Живя, я жить хочу не в жалком опьяненьи,
Боясь себя «зачем?» пытливо вопросить,
А так, чтоб в каждом дне, и в часе, и в мгновеньи
Таился б вечный смысл, дающий право жить.
И если мой вопрос замолкнет без ответа,
И если с горечью сознаю я умом,
Что никогда лучом желанного рассвета
Не озарить мне мглы, чернеющей кругом, -
К чему мне ваша жизнь без цели и значенья?
Мне душно будет жить, мне стыдно будет жить, -
И, полный гордости и мощного презренья,
Цепь бледных дней моих, без слёз и сожаленья,
Я разом оборву, как спутанную нить!..

Январь 1883


***

Верь в великую силу любви!..
Свято верь в её крест побеждающий,
В её свет, лучезарно спасающий
Мир, погрязший в грязи и крови,
Верь в великую силу любви!

1882


Положено на музыку Ц.А.Кюи.

***

   Любовь - обман, и жизнь - мгновенье,
Жизнь - стон, раздавшийся,
                           чтоб смолкнуть навсегда!
К чему же я живу, к чему мои мученья,
И боль отчаянья, и жгучий яд стыда?
К чему ж, не веруя в любовь, я сам так жадно,
Так глупо жду её всей страстною душой,
И так мне радостно, так больно и отрадно
И самому любить с надеждой и тоской?
О сердце глупое, когда ж ты перестанешь
   Мечтать и отзыва молить?
О мысль суровая, когда же ты устанешь
   Всё отрицать и всё губить?
Когда ж мелькнёт для вас
                         возможность примиренья?
Я болен, я устал… Из незаживших ран
Сочится кровь и [нрзб] прокляты сомненья!
Я жить хочу, хочу любить, -
                            и пусть любовь - обман.

1882


***

Одни не поймут, не услышат другие,
   И песня бесплодно замрёт, -
Она не разбудит порывы святые,
   Не движет отважно вперёд.

Что тёплая песня для мёртвого мира?
   Бездушная звонкость речей,
Потеха в разгаре позорного пира,
   Бряцанье забытых цепей!

А песне так отдано много!.. В мгновенья,
   Когда создавалась она,
В мятежной душе разгорались мученья,
   Душа была стонов полна.

Грозою по ней вдохновение мчалось,
   В раздумье пылало чело,
И то, что толпы лишь слегка прикасалось,
   Певца до страдания жгло!

О сердце певца, в наши тяжкие годы
   Ты светоч в пустыне глухой;
Напрасно во имя любви и свободы
   Ты борешься с чёрною мглой;

В безлюдье не нужны тепло и сиянье, -
   Кого озарить и согреть?
О, если бы было возможно молчанье,
   О, если бы власть не гореть!

1882


***

Сбылося всё, о чём за школьными стенами
Мечтал я юношей, в грядущее смотря.
Уютно в комнате… в углу, пред образами,
Лампада теплится, о детстве говоря;
В вечерних сумерках ко мне слетает
Источник творчества - заветная печаль,
За тонкою стеной, как человек, рыдает
             Певучая рояль.

Порой вокруг меня беспечно светят глазки
И раздаётся смех собравшихся детей,
И я, послушно им рассказывая сказки,
Сам с ними уношусь за тридевять морей;
Порою, дверь мою беззвучно отворяя,
Войдёт хозяйский кот, старинный друг семьи,
И ляжет на диван, и щурит, засыпая,
             Зрачки горящие свои…

Покой и тишина… Минуты вдохновенья
С собою жгучих слёз, как прежде, не несут,
И битвы жизненной тревоги и волненья
Не смеют донестись в спокойный мой приют.
Гроза умчалась вдаль, минувшее забыто,
И голос внутренний мне говорит порой:
Да уж не сон ли всё, что было пережито
             И передумано тобой?

1882


***

Осень, поздняя осень!.. Над хмурой землёю
Неподвижно и низко висят облака;
Жёлтый лес отуманен свинцовою мглою,
В жёлтый берег без умолку бьётся рёка…
В сердце - грустные думы и грустные звуки,
Жизнь, как цепь, как тяжёлое бремя, гнетёт.
Призрак смерти в тоскующих грёзах встаёт,
И позорно упали бессильные руки…

Это чувство - знакомый недуг: чуть весна
Ароматно повеет дыханием мая,
Чуть проснётся в реке голубая волна
И промчится в лазури гроза молодая,
Чуть в лесу соловей про любовь и печаль
Запоёт, разгоняя туман и ненастье, -
Сердце снова запросится в ясную даль,
Сердце снова поверит в далёкое счастье…

Но скажи мне, к чему так ничтожно оно,
Наше сердце, - что даже и мёртвой природе
Волновать его чуткие струны дано,
И то к смерти манить, то к любви и свободе?..
И к чему в нём так беглы любовь и тоска,
Как ненастной и хмурой осенней порою
Этот белый туман над свинцовой рекою
Или эти седые над ней облака?

1881 - 1882


***

Позабытые шумным их кругом - вдвоём
Мы с тобой в уголку притаились,
И святынею мысли, и чувства теплом,
Как стеною, от них оградились;
Мы им чужды с тех пор, как донёсся до нас
Первый стон, на борьбу призывая…
И упала завеса неведенья с глаз,
Бездны мрака и зла обнажая…
Но взгляни, как беспечен их праздник, - взгляни,
Сколько в лицах их смеха живого,
Как румяны, красивы и статны они -
Эти дети довольства тупого!
Сбрось с их девушек пышный наряд, - вязью роз
Перевей эту роскошь и смоль их волос,
И, сверкая нагой белизною,
Ослепляя румянцем и блеском очей,
Молодая вакханка мифических дней
В их чертах оживёт пред тобою…
Мы ж с тобой - мы и бледны, и худы; для нас
Жизнь - не праздник, не цепь наслаждений,
А работа, в которой таится подчас
Много скорби и много сомнений…
Помнишь?.. Эти тяжёлые, долгие дни,
Эти долгие, жгучие ночи…
Истерзали, измучили сердце они,
Утомили бессонные очи…
Пусть ты мне ещё вдвое дороже с тех пор,
Как печалью и думой зажёгся твой взор;
Путь в святыне прекрасных стремлений
И сама ты прекрасней и чище, - но я
Не могу отогнать, дорогая моя,
От души неотступных сомнений!
Я боюсь, что мы горько ошиблись, когда
Так наивно, так страстно мечтали,
Что призванье людей - жизнь борьбы и труда,
Беззаветной любви и печали…
Ведь природа ошибок чужда, а она
Нас к открытой могиле толкает,
А бессмысленным детям довольства и сна
Свет, и счастье, и розы бросает!..

1881 - 1882


В толпе
Памяти Ф. М. Достоевского

Не презирай толпы: пускай она порою
Пуста и мелочна, бездушна и слепа,
Но есть мгновения, когда перед тобою
Не жалкая раба с продажною душою,
А божество - толпа, титан - толпа!..
Ты к ней несправедлив: в часы её страданий,
Не шёл ты к ней страдать…. Певец её и сын,
Ты убегал её проклятий и рыданий,
Ты издали любил, ты чувствовал один!…
Приди же слиться с ней; не упускай мгновенья,
Когда болезненно-отзывчива она,
Когда от пошлых дел и пошлого забвенья
Утратой тяжкою она потрясена!..

1881


***

Завеса сброшена: ни новых увлечений,
Ни тайн заманчивых, ни счастья впереди;
Покой оправданных и сбывшихся сомнений,
Мгла безнадёжности в измученной груди…
Как мало прожито - как много пережито!
Надежды светлые, и юность, и любовь…
И всё оплакано… осмеяно… забыто,
Погребено - и не воскреснет вновь!

Я в братство веровал, но в чёрный день невзгоды
Не мог я отличить собратьев от врагов;
Я жаждал для людей познанья и свободы, -
А мир - всё тот же мир бессмысленных рабов;
На грозный бой со злом мечтал я встать сурово
Огнём и правдою карающих речей, -
И в храме истины - в священном храме слова,
Я слышу оргию крикливых торгашей!..

Любовь на миг… любовь - забава от безделья,
Любовь - не жар души, а только жар в крови,
Любовь - больной кошмар, тяжёлый чад похмелья -
Нет, мне не жаль её, промчавшейся любви!..
Я не о ней мечтал бессонными ночами,
И не она тогда явилась предо мной,
Вся - мысль, вся - красота, увитая цветами,
С улыбкой девственной и девственной душой!..

Бедна, как нищая, и как рабыня лжива,
В лохмотья яркие пестро наряжена -
Жизнь только издали нарядна и красива,
И только издали влечёт к себе она.
Но чуть вглядишься ты, чуть встанет пред тобою
Она лицом к лицу - и ты поймёшь обман
Её величия, под ветхой мишурою,
И красоты её - под маскою румян.

1881


***

Сколько лживых фраз, надуто-либеральных,
Сколько пёстрых партий, мелких вожаков,
Личных обличений, колкостей журнальных,
Маленьких торжеств и маленьких божков!..
Сколько самолюбий глубоко задето,
Сколько уст клевещет, жалит и шипит, -
И вокруг, как прежде, сумрак без просвета,
И, как прежде, жизнь и душит и томит!..
А вопрос так прост: отдайся всей душою
На служенье братьям, позабудь себя
И иди вперёд, светя перед толпою,
Поднимая павших, веря и любя!..
Не гонись за шумом быстрого успеха,
Не меняй на лавр сурового креста,
И пускай тебя язвят отравой смеха
И клеймят враждой нечистые уста!..
Видно, не настала, сторона родная,
Для тебя пора, когда бойцы твои,
Мелким, личным распрям сил не отдавая,
Встанут все во имя правды и любви!
Видно, спят сердца в них, если, вместо боя
С горем и врагами родины больной,
Подняли они, враждуя меж собою,
Этот бесконечный, этот жалкий бой!..

Ноябрь 1881


Грёзы

Мне снилось вечернее небо
И крупные звёзды на нём,
И бледно-зелёные ивы
Над бледно-лазурным прудом,
И весь утонувший в сирени
Твой домик, и ты у окна,
Вся в белом, с поникшей головкой,
Прекрасна, грустна и бледна…

Ты плакала… Светлые слёзы
Катились из светлых очей,
И плакали гордые розы,
И плакал в кустах соловей.
И с каждою новой слезою
Внизу, в ароматном саду,
Мерцая, светляк загорался
И небо роняло звезду.

20 сентября 1881


Положено на музыку В.А.Золотарёвым, С.М.Ляпуновым, П.Чесноковым, А.С.Аренским.

Поэзия

За много лет назад, из тихой сени рая,
В венке душистых роз, с улыбкой молодой,
Она сошла в наш мир, прелестная, нагая
И гордая своей невинной красотой.

… (далее по ссылке ниже)

1880


Поёт Константин Плужников. Музыка: А.Аренский.

Звук

***

Друг мой, брат мой, усталый, страдающий брат,
   Кто б ты ни был, не падай душой.
Пусть неправда и зло полновластно царят
   Над омытой слезами землёй,
Пусть разбит и поруган святой идеал
   И струится невинная кровь, -
Верь: настанет пора - и погибнет Ваал,
   И вернётся на землю любовь!

Не в терновом венце, не под гнётом цепей,
   Не с крестом на согбенных плечах, -
В мир придёт она в силе и славе своей,
   С ярким светочем счастья в руках.
И не будет на свете ни слёз, ни вражды,
   Ни бескрестных могил, ни рабов,
Ни нужды, беспросветной, мертвящей нужды,
   Ни меча, ни позорных столбов!

О мой друг! Не мечта этот светлый приход,
   Не пустая надежда одна:
Оглянись, - зло вокруг чересчур уж гнетёт,
   Ночь вокруг чересчур уж темна!
Мир устанет от мук, захлебнётся в крови,
   Утомится безумной борьбой -
И поднимет к любви, к беззаветной любви,
   Очи, полные скорбной мольбой!..

1880


Это стихотворение положило начало широкой популярности Надсона.

Ваал - древневосточное божество, которому поклонялись в Финикии, Сирии и Палестине. В литературе обычно иносказательное обозначение политической реакции, грубой власти, иной раз власти денежной.

***

Я не тому молюсь, кого едва дерзает
Назвать душа моя, смущаясь и дивясь,
И перед кем мой ум бессильно замолкает,
В безумной гордости постичь его стремясь;
Я не тому молюсь, пред чьими алтарями
Народ, простёртый ниц, в смирении лежит,
И льётся фимиам душистыми волнами,
И зыблются огни, и пение звучит;
Я не тому молюсь, кто окружён толпами
Священным трепетом исполненных духов,
И чей незримый трон за яркими звездами
Царит над безднами разбросанных миров, -
Нет, перед ним я нем!.. Глубокое сознанье
Моей ничтожности смыкает мне уста, -
Меня влечёт к себе иное обаянье -
Не власти царственной, - но пытки и креста.
Мой бог - бог страждущих, бог, обагрённый кровью,
Бог-человек и брат с небесною душой, -
И пред страданием и чистою любовью
Склоняюсь я с моей горячею мольбой!..

1880


Поэт

Пусть песнь твоя кипит огнём негодованья
И душу жжёт своей правдивою слезой,
Пусть отзыв в ней найдут и честные желанья,
И честная любовь к отчизне дорогой;
Пусть каждый звук её вперёд нас призывает,
Подавленным борьбой надеждою звучит,
Упавших на пути бессмертием венчает
И робких беглецов насмешкою клеймит;
Пусть он ведёт нас в бой с неправдою и тьмою,
В суровый, грозный бой за истину и свет, -
И упадём тогда мы ниц перед тобою,
И скажем мы тебе с восторгом: «Ты - поэт!..»
   Пусть песнь твоя звучит, как тихое журчанье
   Ручья, звенящего серебряной струёй;

Пусть в ней ключом кипят надежды и желанья,
И сила слышится, и смех звучит живой;
Пусть мы забудемся под молодые звуки
И в мир фантазии умчимся за тобой, -
В тот чудный мир, где нет ни жгучих слёз, ни муки,
Где красота, любовь, забвенье и покой;
Пусть насладимся мы без дум и размышленья
И снова проживём мечтами юных лет, -
   И мы благословим тогда твои творенья,
   И скажем мы тебе с восторгом: «Ты - поэт!..»

26 мая 1879


***

Я чувствую и силы, и стремленье
Служить другим, бороться и любить;
На их алтарь несу я вдохновенье,
Чтоб в трудный час их песней ободрить.
Но кто поймёт, что не пустые звуки
Звенят в стихе неопытном моём, -
Что каждый стих - дитя глубокой муки,
Рождённое в раздумьи роковом;
Что каждый миг «святого вдохновенья»
Мне стоил слёз, невидных для людей,
Немой тоски, тревожного сомненья
И скорбных дум в безмолвии ночей?!.

1878


Идеал

Не говори, что жизнь - игрушка
В руках бессмысленной судьбы,
Беспечной глупости пирушка
И яд сомнений и борьбы.
Нет, жизнь - разумное стремленье
Туда, где вечный свет горит,
Где человек, венец творенья,
Над миром высоко царит.

Внизу, воздвигнуты толпою,
Тельцы минутные стоят
И золотою мишурою
Людей обманчиво манят;
За этот призрак идеалов
Немало сгибнуло борцов,
И льётся кровь у пьедесталов
Борьбы не стоящих тельцов.

Проходит время, - люди сами
Их свергнуть с высоты спешат
И, тешась новыми мечтами,
Других тельцов боготворят;
Но лишь один стоит от века,
Вне власти суетной толпы, -
Кумир великий человека
В лучах духовной красоты.

И тот, кто мыслию летучей
Сумел подняться над толпой,
Любви оценит свет могучий
И сердца идеал святой;
Он бросит все кумиры века,
С их мимолётной мишурой,
И к идеалу человека
Пойдёт уверенной стопой!

27 июня 1878


Вверх Вниз

Биография

НАДСОН, Семён Яковлевич [14(26).XII.1862, Петербург, - 19(31).I.1887, Ялта, похоронен в Петербурге] - русский поэт. Родился в семье чиновника еврейского происхождения. Детство поэта омрачено ранней смертью родителей, безрадостной жизнью в семье родственников.

Окончил гимназию, затем Павловское военное училище (1882). Служил офицером. В 1884, заболев туберкулёзом, вышел в отставку. Надсон писал стихи ещё в детском возрасте. Начал печататься в 1878. Большую роль в его литературной судьбе сыграл А. Н. Плещеев, оказавший заметное влияние на поэта и пригласивший его в 1882 сотрудничать в «Отечественных записках». В 1885 вышел первый сборник стихов Надсона, удостоенный Пушкинской премии. В творчестве Надсона выражены настроения прогрессивной интеллигенции в эпоху политической реакции и кризиса народнического движения. Протест и бессилие, разочарования и сомнения - характерные мотивы его лирики. В стихотворении «Друг мой, брат мой…» поэт мечтает о гармоничном общественном строе («Верь: настанет пора - и погибнет Ваал, И вернётся на землю любовь!»). Однако зло представлялось Надсону всевластным и вечным; с этим связано ощущение трагической безысходности целого поколения (стихотворения «Наше поколенье юности не знает», «Грядущее»). Пессимистические мотивы переплетаются со стремлениями к идеальной красоте, свободе, счастью, с жаждой верить, что «мысль найдёт и сквозь ошибки путь к сияющей святыне» («Быть может, их мечты…»). Острый драматизм и противоречивость душевных состояний, стремление передать психологию раздвоенной болезненной души составляют особенность поэзии Надсона. Жалуясь на слабость и бессилие, он мечтал о «вожде и пророке», способном стряхнуть «тяжесть удушья и сна» («Беспокойной душевною жаждой томим», «Изнемогает грудь в бесплодном ожиданье»). Не случайно Надсон восхищался некоторыми историческими деятелями (незаконченная поэма «Томас Мюнцер», «Из тьмы времён»), героями христианской мифологии, шедшими за правду и любовь к людям «на пытку и крест». Эти героические черты он видел и в борцах против самодержавия («По смутным признакам…», «Мрачна моя тюрьма…», «На могиле А. И. Герцена», «Памяти Ф. М. Достоевского» и других). Бунтарский пафос звучит в стихотворении «Чу, кричит буревестник!…».

Социальные мотивы, сочувствие к угнетённому народу («Похороны», «Святитель»), любовь к родине («Художники её любили воплощать», «Снова лунная ночь» и др.) и русской природе («Заря лениво догорает», «Осень…», «В глуши») связывают поэзию Надсона с лирикой М. Ю. Лермонтова и Н. А. Некрасова, с демократическими традициями поэзии 40-60-х годов. Надсон воспевал гражданское искусство; его идеал - поэт, ставший «в ряды борцов поруганной свободы» («Грёзы», 1882-83). Надсон призывает поэта: «Пускай же песнь твоя, как отдалённый гром, Грядущую грозу свободы возвещает» (стихотворение «Певец, восстань!..»). Любовная лирика Надсона также пронизана нравственной тревогой, окрашена социальной скорбью. В поэзии Надсона велика роль рефлексирующей мысли, логических раздумий. С этим связаны и логическая чёткость композиции стихотворений Надсона и тяготение к аллегорическим образам и афористичности. Многим его стихам присущи сердечные интонации и напевность; положенные на музыку русскими композиторами, они стали популярными песнями и романсами. Надсон пробовал свои силы в прозе, критике и драматургии («Царевна Софья»).

Соч.: Полн. собр. соч., т. 1-2, П., 1917; Полн. собр. стихотворений. Вступ. ст. Г. А. Бялого, М. - Л., 1962.

Лит.: Гриневич (Якубович) П. Ф., Надсон и его неизд. стихотворения, «Рус. богатство», 1900, № 9 и 10; Назарова Л. Н., Надсон, в кн.: История рус. лит-ры, т. 9, ч. 1, М. - Л., 1956; Гайденков Н., С. Я. Надсон, «Лит-ра в школе», 1962, № 6; Щуров И., Надсон, «В мире книг», 1962, № 12; Козлов М. В., Жанровые особенности лирики Надсона, «Уч. зап. МГПИ им. Ленина», 1966, т. 248; История рус. лит-ры XIX в. Библиографич. указатель, под ред. К. Д. Муратовой, М. - Л., 1962.

И. А. Щуров

Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 5. - М.: Советская энциклопедия, 1968


НАДСОН Семён Яковлевич [1862-1887] - поэт. Родился в семье чиновника. Рано потеряв отца, познакомился в детстве с нуждой, учился в классических гимназиях в Петербурге и Киеве, затем в военной гимназии и Павловском военном училище. В 1882 был произведён в офицеры; прослужив два года в Кронштадте, вышел в отставку и стал секретарём редакции журнала «Неделя». Последние годы жизни Надсона были медленным умиранием от туберкулёза, от которого не спасло лечение в Крыму и на Ривьере. Первое стихотворение Надсона появилось в печати в мае 1878 в журнале «Свет». Вскоре после этого он начинает сотрудничать в «Отечественных записках».

Первые стихи Надсона окрашены в народнические тона и продолжают традиции некрасовской школы. Надсон напоминает о «меньшем брате» и призывает «на грозный бой с глубокой мглою». «Гражданские» мотивы встречаются иногда в дальнейшем творчестве Надсона. В поэме «Грёзы» Надсон провозглашает разрыв с романтическими фантазиями детства и заявляет: «Я стал в ряды бойцов поруганной свободы, / Я стал певцом труда, познанья и скорбей!» Патетикой этого рода проникнуто и стихотворение «На могиле А. И. Герцена». Но уже для первых народнических стихов Надсона характерен настойчивый мотив сомнений, разъедающих революционные идеалы. Поэт убеждён в бесплодности борьбы: «Для чего и жертвы и страданья / Для чего так поздно понял я, / Что в борьбе и смуте мирозданья / Цель одна - покой небытия?» Надсону кажется, что сама природа осуждает жертвы борьбы и оправдывает эгоистическое довольство сытых («Позабытые шумным их кругом»). И самый социализм рисуется Надсону скучным и плоским, царством покоя, не удовлетворяющим свыкшегося с «чистой скорбью» поэта («Томясь и страдая во мраке ненастья»). Под конец своей жизни Надсон начал склоняться к принципам «искусства для искусства». Противоречивый и зигзагообразный путь Надсона пролегал от гражданских традиций Некрасова через многообразные сомнения и колебания к индивидуализму, импрессионизму, подготовлявшим будущих символистов. В стихотворении «Мгновение» Надсон вплотную подходит к столь характерной для Брюсова и Бальмонта проповеди наслаждения мигом («Нам прожить остаётся одну эту ночь, / Но зато - это ночь наслаждения… / И в объятьях любви беззаботно уснём, / Чтоб проснуться для смертных объятий»).

Надсон - выразитель переломного момента в истории разночинной интеллигенции, разуверившейся в революционных идеалах народничества, ставшей перед жизнью в недоумении, как перед сфинксом, и начавшей приспособляться к капиталистическому укладу. Эта противоречивость, двойственность содействовали чрезвычайному успеху его поэзии среди широких кругов интеллигенции 80-х годов, переживавших ту же эволюцию. За 12 лет книга стихотворений Надсона выдержала 14 изданий.

Стиль Надсона эклектичен. С одной стороны, это - эпигон гражданской поэзии, заштамповавший и автоматизировавший её стилевые принципы. С другой - это предшественник импрессионистического стиля символистов. Бедность живописных образов, банальность эпитетов, обилие «лишних» слов - все эти «недостатки» стиля Надсона обусловлены как эпигонской автоматизацией некрасовских традиций, так в особенности переходом от ораторского говорного стиха народников, с его акцентированной семантикой, к музыкальному стилю символистов. Стилевой эклектизм Надсона отвечал однако вкусам стоявшей на социальном распутьи мелкобуржуазной интеллигенции, пришедшей от увлечений народничеством к буржуазному либерализму.

Библиография: I. Стихотворения, 27-е изд. Литературного фонда, СПБ, 1914; Проза. Дневники. Письма, изд. то же, 2-е, СПБ, 1913 (здесь же библиография, составленная Н. К. Пиксановым); Полное собр. сочин. с биографич. очерком М. Ватсон (прилож. к «Ниве» за 1917).

II. Михайловский Н. К., Заметки о поэзии и поэтах, Сочин., т. VI; Гриневич П. Ф. (П. Ф. Якубович), Певец тревоги юных сил, «Очерки русской поэзии», Петербург, 1911; Войтоловский Л. Н., С. Надсон, «Очерки истории русской литературы XIX и XX вв.», ч. 2, Гиз, М. - Л., 1928; Дивильковский А., С. Я. Надсон, «История русской литературы XIX в.», под ред. Д. Н. Овсянико-Куликовского, т. IV, М., 1911; Неведомский М., Зачинатели и продолжатели, П., 1919; Шулятиков В., Восстановление разрушенной эстетики. Этапы новейшей лирики, «Избранные литературно-критические статьи», «ЗиФ», М., 1929.

III. Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, М. - Л., 1928; Мандельштам Р. С., Художественная литература в оценке русской марксистской критики, изд. 4-е, Гиз, М. - Л., 1928.

Л. К.

Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939


Родился в Петербурге 14 декабря 1862 года. Мать его происходила из русской дворянской семьи Мамонтовых; отец, еврейского происхождения, был чиновником; человек даровитый и очень музыкальный, он умер, когда Надсону было 2 года.

Оставшаяся без всяких средств с двумя детьми вдова его сначала жила гувернанткой в Киеве, потом вышла вторично замуж. Этот брак был крайне несчастлив. В памяти поэта осталось неизгладимое впечатление от тяжёлых семейных сцен, закончившихся самоубийством отчима, после чего мать Надсона, вместе с детьми, поселилась в Петербурге у брата, но вскоре умерла.

Оставшись на попечении дяди, с которым мало ладил, Надсон в 1872 году отдан пансионером во 2-ю военную гимназию (теперь 2 кадетский корпус), где и окончил курс. Поступив в Павловское военное училище, он простудился на ученье. Врачи констатировали начало чахотки, и его на казённый счёт отправили в Тифлис, где он провёл год. В 1882 году Надсон выпущен подпоручиком в Каспийский полк, расположенный в Кронштадте. Это был лучший период его жизни; светлое его настроение отразилось в одном из немногих, не отравленных тяжёлым раздумьем стихотворении:

Сбылося всё, о чём за школьными стенами
Мечтал я юношей, в грядущее смотря.

Быстро растущая литературная известность, живой нрав, остроумие, доброе сердце - всё это располагало товарищей и знакомых к Надсону; его окружали заботами и попечениями.

Военная служба тем не менее очень тяготила Надсона, и он при первой возможности вышел в отставку (1884). Несколько месяцев он был секретарём редакции «Недели», но вскоре болезнь груди приняла такой оборот, что друзья поэта, при помощи Литературного фонда, отправили его сначала в Висбаден, потом в Ниццу. Ни тёплый климат, ни две мучительные операции туберкулёзной фистулы ноги, которые ему сделали в Берне, не привели ни к чему, и летом 1885 года друзья решили отвезти его назад в Россию. Медленно угасая, он прожил ещё около 1 1/2 лет, сначала в Подольской губернии, затем под Киевом и, наконец, в Ялте, где умер 19 января 1887 года.

За это время популярность его всё росла, вышедшее в 1885 году собрание стихотворений быстро разошлось, потребовалось второе и третье, Академия Наук присудила ему Пушкинскую премию, иллюстрированные издания помещали его портрет, он получал множество сочувственных писем.

Когда он в Киеве устроил вечер в пользу литературного фонда, его встретили бурной овацией, а после чтения вынесли на руках.

Живя под Киевом и ища заработка, чтобы не нуждаться в помощи друзей и Литературного фонда, Надсон стал писать литературные фельетоны в киевской газете «Заря». Это вовлекло его в полемику с критиком «Нового Времени», В. П. Бурениным , который в прозрачных намёках взвёл на Надсона обвинение в том, что болезнь его притворная и служит предлогом для вымаливания пособий. Умирающий поэт, глубоко поражённый этим обвинением, собирался ехать в Петербург и устроить суд чести, но не был допущен к тому друзьями. Через несколько времени нападки возобновились с новой силой; последний направленный против Надсона фельетон «Нового Времени» пришёл в Ялту уже после его смерти. Тело поэта было перевезено в Петербург и похоронено на Волковом кладбище. Через несколько лет, на собранные по подписке деньги, над могилой Надсона поставлен памятник.

Надсон начал писать очень рано; уже в 1878 году одно его стихотворение было напечатано в «Свете» Н. П. Вагнера ; затем он помещал стихи в «Слове», «Устоях», «Мысли». В 1882 году с ним познакомился А. Н. Плещеев, чрезвычайно тепло отнёсшийся к дебютанту и открывший ему дорогу в «Отечественные Записки». Помещённые здесь стихотворения Надсона обратили на него всеобщее внимание.

Интерес к поэзии Надсона не ослабел до сих пор. Право собственности на сочинения Надсона, по его завещанию, принадлежит Литературному фонду, которому он, таким образом, сторицею заплатил за поддержку. Образованный путём продажи стихотворений Надсона «надсоновский капитал» фонда составляет в настоящее время около 200 тысяч рублей. В течение 28 лет со времени его смерти стихотворения его выдержали 28 изданий (по 6000 экземпляров, а последние годы по 12000 экземпляров). Этот небывалый успех многие приписывали сначала сочувствию к несчастной судьбе безвременно погибшего поэта и как бы протесту против клеветы, отравившей ему последние дни жизни.

Прошло, однако, много лет, невзгоды забыты, а успех стихотворений Надсона остаётся прежний. Нужно, значит, искать его объяснения в самых стихах Надсона.

В Надсоне отразилось то переходное настроение, которым характеризуется и деятельность лучшего представителя литературного поколения конца 1870-х и начала 80-х годов - Гаршина . Надсон - олицетворение Рябинина в известном рассказе Гаршина: «Художники». Подобно Рябинину, он восклицает: «Но молчать, когда вокруг звучат рыданья и когда так жадно рвёшься их унять, под грозой борьбы и пред лицом страданья… Брат, я не хочу, я не могу молчать». Было время, когда «поэзия несла с собою неведомые чувства, гармонию небес и преданность мечте, и был закон её - искусство для искусства и был завет её - служенье красоте». Но «с первых же шагов с чела её сорвали и растоптали в прах роскошные цветы - и тёмным облаком сомнений и печали покрылись девственно прекрасные черты».

Отказавшись от поэзии наслаждения и безмятежного созерцания, Надсон, подобно гаршинскому Рябинину, не нашёл своего назначения и в борьбе со злом. Он сам очень хорошо это сознаёт: «и посреди бойцов я не боец суровый, а только стонущий, усталый инвалид, смотрящий с завистью на их венец терновый». Далеко не соответствует поэтому общему характеру поэтической деятельности Надсона представление о нём, как о поэте «гражданском» по преимуществу. «Гражданское» настроение Надсона, как и все вообще его настроения, было глубоко искреннее, но оно - только часть его творческих порывов и является как бы исполнением того, что он считал нравственной обязанностью каждого любящего родину человека и гражданина.

По чисто литературным качествам своего таланта, он тяготел к лирическим порывам, чуждым тенденции. Это видно и из многих мест его критических заметок, и из преобладающего тона стихотворений, которые он оставлял в своём портфеле и которые напечатаны только после его смерти.

Особенно хороши в художественном отношении именно те стихотворения, в которых он больше поэт, чем гражданин: «На кладбище», «В глуши», прелестный «Отрывок из письма к М. В. Ватсон», грациозная пьеска «Закралась в угол мой тайком», «Сбылося всё», «Снова лунная ночь», «Я пригляделся к ней», «Нет, муза, не зови», «Весной», «Умерла моя муза» (последнее стихотворение - одна из трогательнейших пьес русской поэзии, могущая стать рядом с стихотворением Никитина: «Вырыта заступом яма глубокая»).

Уже в одном из ранних своих стихотворений «Поэт» Надсон одновременно поклоняется двум идеалам поэзии - гражданскому и чисто художественному. В позднейших стихотворениях, рядом с призывом к борьбе, в его душе идёт «мучительный спор» с сомнением в необходимости борьбы («Чуть останусь один»); рядом с верою в конечное торжество добра («Друг мой, брат мой», «Весенняя сказка») слагается горький вывод, «что в борьбе и смуте мирозданья цель одна - покой небытия» («Грядущее»), царит «мгла безнадёжности в измученной груди» («Завеса сброшена») и крепнет сознание ничтожества усилий «пред льющейся века страдальческого кровью, пред вечным злом людским и вечною враждой» («Я не щадил себя»).

Иногда в душе поэта возникает коллизия с стремлением к личному счастью. В одном из популярнейших своих стихотворений Надсон говорит о том, что он «вчера ещё рад был отречься от счастья» - но «сегодня весна, вся в цветах, и в его заглянула окно», и «безумно, мучительно хочется счастья, женской ласки, и слёз, и любви без конца».

В отсутствии у Надсона прямолинейности нет, однако, ничего общего с неустойчивостью; его колебания, как и у Гаршина, объединены общим гуманным настроением, не надуманным, а глубоким. Идеал Надсона - Христос: «мой Бог - Бог страждущих, Бог, обагрённый кровью, Бог - человек и брат с небесною душой, и пред страданием и чистою любовью склоняюсь я с моей горячею мольбой».

Определение своей поэзии сам Надсон дал в стихотворении «Грёзы»: «я плачу с плачущим, со страждущим страдаю и утомлённому я руку подаю». В этих словах заключается и определение места, занимаемого Надсоном в истории русской поэзии.

Родная дочь музы Некрасова, муза Надсона имеет свои индивидуальные черты. Она более склонна к жалобам, чем к протесту, но зато и менее сурова. Не принадлежа к сильным и ярким художникам, Надсон обладает тем не менее большими поэтическими достоинствами. У него очень музыкальный, иногда образный стих, задушевный тон, а главное - он владеет большою сжатостью. Любимым изречением его было правило: «чтобы словам было тесно, мыслям просторно». Ему удалось создать несколько очень метких поэтических формул, врезывающихся в память.

Стихи: «как мало прожито, как много пережито», «пусть арфа сломана - аккорд ещё рыдает», «облетели цветы, догорели огни» - стали крылатыми и вошли в обиход речи.

Сильной стороной Надсона является также полное отсутствие искусственной приподнятости и риторичности.

С. Венгеров

Русский биографический словарь, 1899

Админ Вверх
МЕНЮ САЙТА