Сергей Городецкий, поэма «Касьян»

Касьян

(Деревенская сказка)

Ох, руки трясутся,
И старые пальцы с натугою гнутся.
Скрипит голосина,
Как в поле на ветре седая осина.
Я песельник старый, я старое помню.
Ох, помнюшки-помню! Забуду - припомню.
Давным-давно сбытое,
Всеми забытое,
Старым, мной старым одним
Помнится, видится будто сквозь дым.

Эй, молодайки да парни, смекайте,
Уши вострите.
Мимо, ой мимо вы, ветры, летайте.
Гам-то свой, птахи, уймите!
Сам запою, заиграю вам сам
Всем-то перстам по струнАм,
Ой, по струнАм золотым!
Тем голосиной своим,
Ох, начинаю, пою
Матка-старинка, старинку твою.

Как назвалась да звалАсь, всё равно, -
Эта деревня стояла давно.
Жили да были, да что за житьё!
Хлеб на еду, да вода на питьё.
Бабы в деревне рожать молодцы.
В семьдесят тоже бывали отцы.
Словно грибов, не обраться ребят -
Белых гусей али чёрных галчат.
Все хороши, да один не хорош,
Словно зачал его матери Кош.

Баба как баба, дородна, бела.
С мужем жила и ребят нажила.
Трое на радость, четвёртый на злость.
Пятый - вот этот - Кощеева кость.
Ей бы его в первый день да на дно,
Кануло б чёртово книзу бревно.
Ей бы его да в болото снести,
Было б трясине чьё мясо трясти.
Ей бы… Да баба, известно, глупа,
Беса пустила к житью сослепа.

Высосал мать, отпоился Касьян.
Каждый денёк от Касьяна изъян.
Только лишила груди его мать,
Стала темнеть, как трава, засыхать.
Только ступил он на землю ногой,
Чёртовым сделался верным слугой.
Мечет и рвёт, а ребёнку годок.
Сам, как двухлетний, силён и высок.
Всё бы измять, разорвать, растоптать.
Плачет над сыном Касьянова мать.

Палец обрезал, и кровь потекла.
Впился и пьёт, - оторвать не могла.
Мясо на праздник купила - он тут,
Красные губы на кровь так и льнут.
Птица - увидит - наседка сидит,
Яица выпьет, гнездо разорит.
Червь ли, змея по траве проползёт -
Пальцами сдавит, об камень убьёт.
Красные губы и яростный взгляд,
Все про Касьяна в селе говорят.

Вырос, ох, вырос Касьян на беду,
Лёгкий на песни, тяжёлый к труду.
Летом девчонку в болото увёл,
Сказывал, леший её запорол.
У самого-то глаза так и жгут,
Пальцы вот так и снуют.
Волосы спутаны. Видно, в лесу
С лешим себе наводил он красу.
Эх бы убить, да осиной забить!
Нет, допустили Касьяна пожить.

Старшей сестре привели жениха.
Тут-то и ждать от Касьяна греха.
Стал он сестру под венцом величать,
Впился ей в рот, нету сил оторвать!
Волоком по полу их волокли.
Сколько тянуло - разнять не могли.
С церкви на паперть, да наземь - глядят:
Мёртвые очи невесты стоят.
Полем бежит - догони-ка! - Касьян,
Кровью невестиной, сестриной, пьян.

Стали Касьяна бояться с тех пор,
Гонят с крыльца, не пускают на двор.
Стал он запутывать малых детей
Путами злобных бесовских сетей.
«Хочешь, милёнка, цветочек сорву?»
Глядь - уж девчонка катится ко рву.
«Хочешь, курчонок, свирель из коры?»
Глядь - уж мальчонка считает бугры.
Тут и ребята Касьяна бежат,
Всё ж загубил он немало ребят.

Время Касьяну жениться пришло.
Девкам тоскою сердца залегло.
Как тут пойти? Да и как не пойти?
Силы бесовской никак не уйти.
Вот завели на бугре хоровод.
«Кто ж за Касьяна, подруги, пойдёт?»
- «Ты ли?» - «Да я ль?» -
			«Не она ль?» - «Или ты?»
Щёки кровавой зарёй залиты.
«Чем же Касьян, ну-ка чем не жених?»
Верно, любиться Касьянушка лих!

Выбрали Линьку, Акульку-красу,
Алую кровь, золотую косу.
«Я ли, подруги, Касьяна боюсь?
Я и с медведем сама обойдусь!
Я ль… да вот вы посмотрите, как мы
Ляжем с Касьяшей в луга за холмы».
Девки хохочут, а к ночи пришли,
Кругом цветочным вокруг залегли.
Будут ещё через месяц венчать.
Как же любви без венца не начать?

Посередине невеста сидит.
Или сробела, со страху молчит?
Девичий ль стыд ко щекам подступил,
Кровью и плечи и руки залил?
Новый, как поле, цветёт сарафан.
Важно подходит с поклоном Касьян:
«Ой вы, подружки, я выбору рад,
Только уж, девка, не пяться назад!
Буду любить изо всех своих сил».
Шепчет невеста : «Касьяша мне мил».

Трижды невесту целует Касьян.
Трижды снимает ей силу румян.
С трёх поцелуев белеет она,
Будто её осветила луна.
Трижды он к белым грудям припадал,
Алые губы грудей целовал.
Трижды склонялась - склонилась она.
Иль уж невеста любовью хмельна?
Встал красногубый Касьян, словно ночь:
«С мёртвой любиться никто не охоч».

Девки к подруге. Завыли, вопят:
«Будь ты, двуклятый, и трижды проклят!
Где ты, подруга, смеретку нашла?
С бесом зачем ты на травку легла?
Ох, как бела, как бела ты, ох, ох!
Сер пред тобою старик белый мох!
Ах, как тиха, как тиха ты, ах, axl»
Все-то подруги ослепли в слезах.
«Как же мы смерть подпустили к тебе?
Как мы не встали навстречу судьбе?

Полно, подруги, покой ей мутить.
Надо Касьяна, подруги, убить.
Эй, ты, жених! Эй, Касьян! Где же ты?»
Смотрят: сидит на песке, у черты.
Чёрт очертил или сам - подойдёшь,
Рада, коль ноги назад унесёшь.
Стали кольцом и вопят и клянут,
Бога крестьянского в помощь зовут.
«Ты нам подругу навеки сгубил.
Смерть тебе бог деревенский судил».

Гнётся, молчит, костенеет Касьян.
Или что новое мутит смутьян?
Вдруг усмехнулся : «Пора помирать?
Ладно. Умею и смерть принимать.
Только умеючи надо убить».
- «Как же, Касьян?» - «Уж не мне ли учить?
Ну да уж ладно. Сейчас научу. -
Всё-то смеётся. - Ну, слушайте, чу!»
Девки пригнулись и уши вострят,
Слова не выронят, крепко молчат.

«В старой березе найдите дупло.
Вздуйте огонь, напустите тепло.
Бабьего капните там молока,
Чтоб мне смеретушка стала легка.
Выползет червь. Оторвать ему хвост.
Кинуть червя за плечо на погост.
Сами разденьтесь, придвиньтесь к стволу.
Стойте и слушайте чёрную мглу.
Вскрикнет над речкой петух поутру -
Тут я, Касьян, и помру».

Вспыхнули девки и бросились прочь, -
Дела-то много на летнюю ночь!
Живо берёзу пустую нашли,
Живо во рту молока принесли.
Тлеет огонь, и закинут червяк.
Голые слушают утренний мрак.
Крикнул петух. И бегут нагишом
С криком и гиком, в веселье большом.
Мёртвый ли мёртвой невесты жених?
Смотрят - и вправду: застыл и затих.

Ну уж и радость была на селе!
Всё-то село было навеселе.
Как поминали Касьянову смерть,
Водкой заплескали божию твердь.
Как хоронили Касьянову кость,
Горе размыкали бесу на злость.
Вот уж теперь-то село заживёт,
Только Касьянушку поп отпоёт!
С радости ум да за разум зашёл:
Вбить позабыли осиновый кол.

С пОхорон этих трёх дней не прошло -
Болестью трёх малышей унесло.
Время неделе другую встречать -
Двух мужиков понесли отnевать.
Умерло трое к девятому дню,
Всё-то Касьянову косит родню.
Дальше да гуще, да больше покос.
Месяц неведомо сколько унёс.
Взвыло село, хоть с погоста нейди,
Сзади кресты да кресты впереди!

Это Касьян свою деет судьбу,
Знамо, лежит да поганит в гробу.
Знамо, лежит, свои пальцы грызёт,
Вот оттого-то народ-то и мрёт.
Выгрыз мизинец - знай, мор на ребят.
Выгрыз большой - и большие лежат.
Выгрыз середний - серёдка села
Скошена в корень, как сено, легла.
Пальцев-то много, а больше людей
Выморил мором Касьян-лиходей.

Вывел село - видно, мало ему.
Да и сидеть нелегко в терему.
Вылез из гроба, продрался насквозь.
Пальцы изъедены, бельма-то врозь.
Саван волочится. Волосы - лес.
Всё разбежалось с земли до небес.
Только кресты на кладбище торчат,
Да нанесло к мертвецам воронят.
Как закричит тут Касьян со всех сил -
Только кресты повалились с могил.

Голосу мало, да колокол есть.
Можно и в саване к маковкам влезть.
Всю колокольню, как влез, зашатал.
Било зубами схватил, закачал -
Раз! И кругом над селом, словно гром,
Медным огнём загудело: бам, бом!
Малые сами звонят: звон силен.
Слышно далёко на много сторон.
Только услышит кто - мёртвым падёт.
Смертный набат, знать, Касьянушка бьёт.

Краешком уха я слышал набат:
Пальцы со страху доселе дрожат.
Крикнул, как всякий с испугу кричит:
Голос доселе скрипит.
С криком бежал от Касьянова злa, -
Где я бежал, там трава поросла.
Только по памяти трав не растёт.
Всякую быль кто-нибудь сбережёт.
Злую Касьянову быль я сберёг,
Спеть её сел на хозяйский порог:

Ой, хозяева, смекайте!
Уши вострили.
Теперь угощайте.
Много мне, много вина подносили;
За эти за песни и много - немного.
ДорОга да песня и снова дорОга.
Я песельник старый, годов не запомню,
А старое помню, ох, помнюшки-помню!
Хожу да пою. Эй, скрипи, голосина,
Как в поле на ветре седая осина!

[1907]

Паперть - крыльцо или площадка перед входом в церковь.

Погост - кладбище.