Домой Вниз Поиск по сайту

Фёдор Сологуб

СОЛОГУБ (настоящая фамилия Тетерников) Фёдор Кузьмич [17 февраля (1 марта) 1863, Петербург - 5 декабря 1927, Ленинград; похоронен на Смоленском кладбище], русский писатель.

Фёдор Сологуб. Theodor Sologub

Сборник стихов «Пламенный круг» (1908) отмечен мотивами отчаяния, индивидуализма. В романе «Мелкий бес» (1905) гротескное изображение русской провинциальной жизни; переводы.

Подробнее

Фотогалерея (30)

СТИХИ (23):

ЕЩЁ СТИХИ (4):

Вверх Вниз

***

Как небо вечернее ясно!
Какая там блещет звезда!
О жизни, погибшей напрасно,
Не надо грустить никогда.

Наносит удар за ударом
Жестокая чья-то рука.
Всё в жизни получено даром,
И радость твоя, и тоска.

Уродливо или прекрасно,
Но всякая жизнь догорит…
И небо вечернее ясно,
И ярко Венера блестит.

18 (31) октября 1926


***

Божественной комедии
Давно прошла пора.
Промотано наследие
Злодейства и добра.

Всё некогда великое
Рассыпалося в пыль,
И смотрит племя дикое
На чёртов водевиль.

16 (29) октября 1926


***

Я становлюся тем, чем был.
Мы жили все до колыбели,
И бесконечный ряд могил
Начало приближает к цели,
И замыкается кольцо,
На век начертанное строго,
И проясняется лицо
Владыки светлого чертога.

29 сентября (12 октября) 1926


***

Всё Невинно в Божьем мире,
Нет стыда, и нет греха.
Божья благость в каждой лире,
В каждом трепете стиха,

И в улыбках, и в лобзаньях,
И в кровавом буйстве мук,
И в полуночных свиданьях,
И в томлениях разлук.

Тот, кто знает ярость моря,
Ценит сладостный покой.
Только тот, кто ведал горе,
Стоит радости земной,

Смертный! страстной полнотою
Каждый день свой оживляй,
Не склоняйся пред судьбою,
Наслаждайся и страдай.

14 (27) августа 1926


***

Беспредельною тоскою,
Как тяжёлою доскою,
Жизнь мне давит грудь давно.
Я глаза мои открою,
Или снова их закрою, -
Одинаково темно.

Кто же снимет груз тяжёлый,
Кто же сделает весёлой
И беспечной жизнь мою?
Ангел милый, друг желанный,
В этот день больной, туманный
Спой мне: баюшки-баю.

Хоть во сне забуду горе,
И в твоём глубоком взоре
Потеряюсь хоть на час.
Друг желанный, ангел милый,
День безумный и унылый
Озари мерцаньем глаз.

13 (26) февраля 1926


***

Алкогольная зыбкая вьюга
Зашатает порой в тишине.
Поздно ночью прохожий пьянчуга
Подошёл на Введенской ко мне.

«Вишь, до Гатчинской надо добраться, -
Он сказал мне с дрожанием век, -
Так не можете ль вы постараться
Мне помочь, молодой человек?»

Подивившись негаданной кличке,
Показал я ему, как пройти,
А потом, по давнишней привычке,
Попытался разгадку найти.

Впрочем, нечему здесь удивляться:
По ночам я люблю босиком
Час-другой кое-где прошататься,
Чтобы крепче спалося потом.

Плешь прикрыта поношенной кепкой,
Гладко выбрит, иду я босой,
И решил разуменьем некрепкий,
Что я, значит, парнишка простой.

Я ночною прогулкой доволен:
Видно, всё ещё я не ломлюсь.
Хорошо, что я в детстве не холен,
Что хоть пьяному юным кажусь.

11 октября 1923


Введенская (ныне ул. Олега Кошевого), Гатчинская - улицы на Петроградской стороне (район Петрограда, где жил Сологуб).

Расточитель

Измотал я безумное тело,
Расточитель дарованных благ,
И стою у ночного предела,
Изнурён, беззащитен и наг.

И прошу я у милого бога,
Как никто никогда не просил:
«Подари мне ещё хоть немного
Для земли утомительной сил.

Огорченья земные несносны,
Непосильны земные труды,
Но зато как пленительны вёсны,
Как прохладны объятья воды!

Как пылают багряные зори,
Как мечтает жасминовый куст,
Сколько ласки в лазоревом взоре
И в лобзании радостных уст!

И ещё вожделенней лобзанья,
Ароматней жасминных кустов
Благодатная сила мечтанья
И певучая сладость стихов.

У тебя, милосердного бога,
Много славы, и света, и сил.
Дай мне жизни земной хоть немного,
Чтоб я новые песни сложил!»

13 июня 1917, Княжнино, под Костромой


***

Каждый год я болен в декабре,
Не умею я без солнца жить.
Я устал бессонно ворожить
И склоняюсь к смерти в декабре, -
Зрелый колос, в демонской игре
Дерзко брошенный среди межи.
Тьма меня погубит в декабре,
В декабре я перестану жить.

4 ноября 1913


Гимны родине

1

О, Русь! в тоске изнемогая,
Тебе слагаю гимны я.
Милее нет на свете края,
   О, родина моя!

Твоих равнин немые дали
Полны томительной печали,
Тоскою дышат небеса.
Среди болот, в бессильи хилом,
Цветком поникшим и унылым
Восходит бледная краса.

Твои суровые просторы
Томят тоскующие взоры
И души, полные тоской.
Но и в отчаяньи есть сладость.
Тебе, отчизна, стон и радость,
И безнадёжность, и покой.

Милее нет на свете края,
О, Русь, о, родина моя.
Тебе, в тоске изнемогая,
   Слагаю гимны я.

2

Люблю я грусть твоих просторов,
Мой милый край, святая Русь.
Судьбы унылых приговоров
Я не боюсь и не стыжусь.

И все твои пути мне милы.
И пусть грозит безумный путь
И тьмой, и холодом могилы, -
Я не хочу с него свернуть.

Не заклинаю духа злого,
И, как молитву наизусть,
Твержу всё те ж четыре слова:
«Какой простор! Какая грусть!»

3

Печалью, бессмертной печалью
Родимая дышит страна.
За далью, за синею далью
Земля весела и красна.

Свобода победы ликует
В чужой лучезарной дали,
Но русское сердце тоскует
Вдали от родимой земли.

В безумных, напрасных томленьях
Томясь, как заклятая тень,
Тоскует о скудных селеньях,
О дыме родных деревень.

6-10 апреля 1903


***

На улицах пусто и тихо,
И окна, и двери закрыты.
Со мною - безумное Лихо,
И нет от него мне защиты.

Оградой железной и медной
Замкнулся от нищих богатый.
Я - странник унылый и бледный,
А Лихо - мой верный вожатый.

И с ним я расстаться не смею.
На улицах пусто и тихо.
Пойдём же дорогой своею,
Косматое, дикое Лихо!

29 августа 1898


***

Не поверь лукавой лжи,
Не тужи, не ворожи,
	Покоряйся.
Что пропало, не вернёшь,
Ждёшь чего, то, верно, ложь,
	Не прельщайся.
Краток праздник бытия.
Жизнь твоя и не твоя, -
	Наслаждайся.

23 августа 1898


***

О владычица смерть, я роптал на тебя,
Что ты, злая, царишь, всё земное губя.
И пришла ты ко мне, и в сиянии дня
На людские пути повела ты меня.

Увидал я людей в озареньи твоём,
Омрачённых тоской, и бессильем, и злом.
И я понял, что зло под дыханьем твоим
Вместе с жизнью людей исчезает, как дым.

20 октября 1897


***

Просыпаюсь рано.
Чуть забрезжил свет,
Тёмно от тумана,
Встать мне или нет?
Нет, вернусь упрямо
В колыбель мою, -
Спой мне, спой мне, мама:
«Баюшки-баю!»

Молодость мелькнула,
Радость отнята,
Но меня вернула
В колыбель мечта.
Не придёт родная, -
Что ж, и сам спою,
Горе усыпляя:
«Баюшки-баю!»

Сердце истомилось.
Как отрадно спать!
Горькое забылось,
Я - дитя опять,
Собираю что-то
В голубом краю,
И поёт мне кто-то:
«Баюшки-баю!»

Бездыханно, ясно
В голубом краю.
Грёзам я бесстрастно
Силы отдаю.
Кто-то безмятежный
Душу пьёт мою.
Шепчет кто-то нежный:
«Баюшки-баю!»

Наступает томный
Пробужденья час.
День грозится тёмный,
Милый сон погас,
Начала забота
Воркотню свою,
Но мне шепчет кто-то:
«Баюшки-баю!»

1-2 декабря 1896


***

Короткая радость сгорела,
И снова я грустен и нищ,
И снова блуждаю без дела
У чуждых и тёмных жилищ.

Я пыл вдохновенья ночного
Больною душой ощущал,
Виденья из мира иного
Я светлым восторгом встречал.

Но краткая радость сгорела,
И город опять предо мной,
Опять я скитаюсь без дела
По жёсткой его мостовой.

7 июля 1896


Пилигрим

В одежде пыльной пилигрима,
Обет свершая, он идёт,
Босой, больной, неутомимо,
То шаг назад, то два вперёд.

И, чередуясь мерно, дали
Встают всё новые пред ним,
Неистощимы, как печали, -
И всё далёк Ерусалим…

В путях томительной печали
Стремится вечно род людской
В недосягаемые дали
К какой-то цели роковой.

И создаёт неутомимо
Судьба преграды перед ним,
И всё далек от пилигрима
Его святой Ерусалим.

7-12 июня 1896


***

На серой куче сора,
У пыльного забора,
На улице глухой
Цветёт в исходе мая,
Красою не прельщая,
Угрюмый зверобой.

В скитаниях ненужных,
В страданиях недужных,
На скудной почве зол,
Вне светлых впечатлений
Безрадостный мой гений
Томительно расцвёл.

26 мая 1895


***

Каждый день, в час урочный
Я сюда прихожу,
Молчаливый и точный,
И угрюмо гляжу, -
Не видны ли в потоке
Ненавистных теней
Эти бледные щёки,
Это пламя очей,
Эти губы сухие,
Эта строгость чела,
Где проносятся злые
Наваждения зла.
И сегодня я встретил
Ту, кого я так ждал, -
Ту же гордость заметил,
Ту же томность узнал.
Но за нею стремиться
Я в толпе не посмел, -
Мне скорей удалиться
Тайный голос велел.

31 июля 1894 года


Ирина

Помнишь ты, Ирина, осень
В дальнем, бедном городке?
Было пасмурно, как будто
Небо хмурилось в тоске.

Дождик мелкий и упорный
Словно сетью заволок
Весь в грязи, в глубоких лужах
Потонувший городок,

И тяжёлым коромыслом
Надавив себе плечо,
Ты с реки тащила воду;
Щёки рдели горячо…

Был наш дом угрюм и тесен,
Крыша старая текла,
Пол качался под ногами,
Из разбитого стекла

Веял холод; гнулось набок
Полусгнившее крыльцо…
Хоть бы раз слова упрёка
Ты мне бросила в лицо!

Хоть бы раз в слезах обильных
Излила невольно ты
Накопившуюся горечь
Беспощадной нищеты!

Я бы вытерпел упрёки
И смолчал бы пред тобой,
Я, безумец горделивый,
Не поладивший с судьбой,

Так настойчиво хранивший
Обманувшие мечты
И тебя с собой увлёкший
Для страданий нищеты.

Опускался вечер тёмный
Нас измучившего дня, -
Ты мне кротко улыбалась,
Утешала ты меня.

Говорила ты: «Что бедность!
Лишь была б душа сильна,
Лишь была бы жаждой счастья
Воля жить сохранена».

И опять, силён тобою,
Смело я глядел вперёд,
В тьму зловещих испытаний,
Угрожающих невзгод,

И теперь над нами ясно
Вечереют небеса.
Это ты, моя Ирина,
Сотворила чудеса.

1-22 октября 1892


***

Порос травой мой узкий двор.
В траве лежат каменья, брёвна.
Зияет щелями забор,
Из досок слаженный неровно.
Из растворённого окна,
Когда сижу один, лениво,
Под тем забором мне видна
Полынь да жгучая крапива.
И ветер, набежав порой,
Крапиву треплет и качает,
Играет ею, вот как мной
Судьба капризная играет.
И я, как та крапива, жгусь,
Когда меня случайно тронут.
И я, как та крапива, гнусь,
Когда порывы ветра стонут.

9-13 мая 1889


***

Различными стремленьями
     Растерзана душа,
И жизнь с её томленьями
     Темна и хороша.

Измученный порывами,
     Я словно вижу сон,
Надеждами пугливыми
     Взволнован и смущён.

Отравленный тревогою,
     Я всё кого-то жду.
Какою же дорогою,
     Куда же я пойду?

19 сентября 1886


Лисица и ёж

Раз иду один в лесу
И встречаю там лису.
Тихо крадется она,
Сразу видно - голодна.
Где ж добыча? - думал я,
А лисица-то меня
Не боится, не бежит
И в кустах себе стоит.
Я шагнул ещё, - и вот
Ёж навстречу мне ползёт,
И сказал я: «Глупый ёж!
Ты зачем к кустам ползёшь?
Там лисица залегла,
Голодна и страх как зла!»
Ёж расхвастался: «Меня
Все боятся как огня.
Жгусь я больно, как огонь.
Что смеёшься? Тронь-ка, тронь!
Я скажу себе: не трусь,
И в клубочек весь свернусь, -
Тронь лисица, - вся в крови
Будет морда, - не лови,
Значит, милая, вперёд!»
И, надувшись, ёж ползёт
Дальше в свой опасный путь!..
Захотелось мне взглянуть,
Что-то станется с ежом?..
Притаившись за кустом,
Я стою себе, гляжу
Вслед ползущему ежу.
Вдруг ему навстречу - прыг
Из куста лиса - и вмиг
Цап-царап его!.. Но что ж?..
Вмиг в клубок свернулся ёж!
И со всех сторон торчат
Иглы острые. Назад
Тут лиса; на лапах кровь:
Укололась. Смотрит, вновь
Тронет лапою ежа,
Но игла больней ножа!
То, рассерженная, рот
Широко раскрыв, возьмёт
В зубы ёжика: но тот
Невредим! - а у лисы
Заалели вдруг усы!
То отскочит, то слегка
Подтолкнёт его в бока,
Словно хочет разбудить, -
Ёж недвижен!.. Как тут быть?
Призадумалась кума, -
Дело требует ума!
Да недаром, видно, брат,
Про лисицу говорят,
Что ума-то ей не стать
У соседей занимать!
Нам и в ум-то не пришло
Одолеть такое зло,
А лисица - ничего,
Всё ж добилась своего!
Лапой толк клубочек в бок! -
Покатился наш клубок.
Что же выйдет из того?
Думал я, а та его
Катит дальше. Тут ручей
Поперёк дороги ей.
И прямёхонько к ручью
Лиска ношеньку свою
Прикатила, - и туда
Бух ежа!.. Ему волна
Показалась холодна,
И в испуге ёж свой щит
Развернул, да и лежит
Кверху брюхом на песке,
В неглубоком ручейке.
Тут его лисица хвать!
Поспешила разорвать…
Только, бедный, он и жил!
А ведь как хвастлив-то был!..

[24 ноября 1883 года]


Вверх Вниз

Фёдор Сологуб

Детство Фёдора Тетерникова прошло там, где были взращены многие герои любимого им Достоевского - на самом дне жизни. Отец - незаконный сын полтавского помещика, крепостной. После отмены крепостного права Тетерников осел в Петербурге и занялся портняжным ремеслом, но жизнь его вскорости оборвала чахотка.

Мать Фёдора, оставшись с двумя детьми (четырёх и двух лет) на руках, поступила в услужение. Фёдор и его сестра были почти воспитанниками в семье рано почившего коллежского асессора, где было принято читать, музицировать, посещать театры. Вместе с тем дети служанки строго должны были знать своё место. Мать трудилась в поте лица, вымещая на детях усталость и раздражение. Поэтому лирический герой самых первых стихотворений Тетерникова - босоногий поротый мальчик (пороли и били его и в школе, и дома, хотя было не за что - хорошо учился и выполнял всю заданную работу по хозяйству).

С самых первых опытов для поэта характерны прозаическое отношение к лирическому сюжету, сценки или рассуждения, более привычные для реалистической повести или романа, внимание к бытовым деталям, не отличающимся поэтичностью, прозрачные простые сравнения. Это рассказы в стихах, мрачные и тяжёлые, в чём-то близкие чеховским, непоэтические описания и чувства:

Простым я подпоясан ремешком,
В рубашке ситцевой, зимой суконной,
По улице я в школу босиком
Хожу, храня порядок заведённый.

Вот портрет полунищего юноши, у которого нет ни одежды, ни обуви, достойной его положения (ведь в русской культуре одежда - показатель степени благополучия, поэтому и не может пережить Акакий Акакиевич утрату шинели). Ко времени написания этого стихотворения Фёдор - уже учитель. По настоянию матери он в 16 лет поступил в Учительский институт, а в 1882 г., успешно окончив его, поехал служить в город Крестцы Новгородской губернии. Теперь он содержит семью, по-прежнему состоящую из матери и сестры, но мать остаётся главной. Десятилетие, в течение которого Тетерников учительствовал в провинции, было временем унижений, покорности, безденежья. В стихотворениях возникает образ матери, любимой и любящей, но мучающей сына:

Я из училища пришёл,
И всю домашнюю работу
Я сделал: сам я вымыл пол,
Как делаю всегда в субботу.

Я мыл, раздевшись догола,
А мать внимательно следила,
Чтоб пол был вымыт добела,
Порой ворчала и бранила.

Мать по-прежнему имеет право выпороть кормильца семьи, а он озлоблён и порет своих бездарных учеников. Пьянство, обжорство, сплетни, грязные связи - всё, что принято в качестве развлечения в провинциальном городе, не обходит стороной Фёдора. Но с этой бесплодной жизнью он умудряется сочетать и литературное творчество (в 1884 г. удалось опубликовать стихотворение «Лисица и ёж» в петербургском журнале «Весна»), мечтать о литературных заработках, о написании новаторского учебника по математике, о том, как он вдохнёт в души своих учеников свет и любовь. Однако мрачная жизнь со всех сторон обступает провинциального мечтателя. Босоногий учитель, выросший из босоногого мальчишки, ощущает себя винтиком в «машине общего труда»:

Что моя судьбина,
Счастье иль беда?
Движется машина
Общего труда.

Винтик очень малый -
Я в машине той.
К вечеру усталый
Я сижу босой.

Скучные тетрадки
Надо поправлять,
На судьбу оглядки
Надо забывать.

Ощущение тяжести и беспросветности жизни - «больные дни», «босоногость», «неотвязная нужда», «бесцветное житьё» - в конце концов преображается в стихотворениях конца 80-х гг. в полуфольклорные фантастические видения - «лихо неминучее», «злую мару» (это славянская ведьма, высасывающая по ночам кровь у спящих). Появляются мотивы смерти, но это не переход в лучший мир, а желание спрятаться, скрыться от этого мира.

Переломным в судьбе Тетерникова можно считать 1891, когда он познакомился с Николаем Максимовичем Минским, философом и поэтом-символистом, который заинтересовался его творчеством всерьёз. Одновременно произошли серьёзные изменения в жизни Фёдора: в 1892 г. он стал учителем математики Рождественского городского училища в Петербурге, потом перешёл в Андреевское училище, где позже стал инспектором. Теперь покончено с гнусной провинцией: тяжкий жизненный опыт переплавится в прозу (прежде всего это будет роман «Тяжёлые сны», 1883-1894). Тетерников становится сотрудником «Северного вестника», Минский вводит его в круг «старших символистов». Теперь литературная судьба Тетерникова навсегда связывается с именами 3. Гиппиус, К. Бальмонта, Д. Мережковского. Там ему и придумали псевдоним «Сологуб», ставший новым именем поэта. Мандельштам удивлялся Сологубу, сменившему «настоящую и «похожую на него» фамилию Тетерникова на нелепый и претенциозный псевдоним». Конечно, Мандельштаму, не тяготившемуся своей богемной бедностью, трудно было понять босого кухаркиного сына, наконец-то напялившего на себя графское имя (пусть и с одним «л» - чтобы отличаться), - Акакия Акакиевича, справившего свою шинель. Здесь самое время вспомнить, что Сологуб более других своих современников «вышел из гоголевской «Шинели», что сквозь его символистскую поэзию просвечивала глубокая духовная связь с русской классикой, с её прозаическим поэтом - Некрасовым. Лирический герой поэзии Сологуба - это во многом маленький человек Гоголя, Пушкина, Достоевского и Чехова. В его поэзии легко находимы истеричная бедность, извечный страх перед жизнью, любовь-ненависть, собственная малость, униженность, скорбность. Есть и образы, прямо заимствованные из Достоевского: так, в стихотворении «Каждый день, в час урочный…» (1894) запечатлена Настасья Филипповна. Вот стихотворный сюжетный рассказик «Кремлев» (1890-1894) - об извечной драме бедности и любви. Предтечи героев этой поэмки - герои «Домика в Коломне» и «Медного всадника». Подробно, со вкусом Сологуб описывает причины, толкнувшие Кремлева на преступление. Дело подходит к развязке поэмы, и вдруг выясняется -

…что в ней трагического нет.
В крови топить её мещанскую развязку,
Конечно, незачем.

Отсутствие раскаяния, наказания - от бессмыслицы и тошнотворности мира, где даже преступление, совершённое во имя любви, оборачивается тоскливой мещанской драмой.

Начинаются 90-е гг. XIX столетия - вся российская интеллигенция бредит Шопенгауэром. Современники, пережившие вместе с Сологубом этот период русской идеалистической мысли, лучше понимали его: «Здесь нерв, душа, тоска творящей личности. Вся драма жизни и весь трагически-неудачный роман с «инобытием» разыгрываются на роковом пороге» - таким видели критики философский стержень его творчества. Ощущение бытия как непреходящего страдания («злобного мрака людских страданий»), острое, гнетущее подозрение, что смерть - это всего лишь уход неизвестно куда, заставляет содрогающуюся от ужаса душу противопоставить этой «безлепице» «творимую легенду», иные миры, куда душа попадает после смерти. Об этом - цикл «Звезда Маир» (1898).

Презрительное отношение к жизни становится художественным фактором творчества Сологуба. Оно приводит его к культу смерти, исчезновения; жизнь всё более и более представляется путём страдания.

Завершённый в 1894 г. роман «Тяжёлые сны» удивительным образом сочетает в себе ведущие традиции русской литературы (учитель гимназии - автобиографический образ - противопоставлен гнусному провинциальному обществу) и мотивы декаданса: стремление к уходу от жизни, восприятие жизни как омерзительной круговерти, не имеющей ни цели, ни смысла, которая если и приносит радость, то в извращённых болезненных формах.

Извечное учительство русской литературы всегда было чрезвычайно близко Сологубу, поскольку в своей бытовой жизни он так и остался во многом гимназическим учителем - строгим, язвительным, обидчивым… (преподаванию было отдано 25 лет жизни). Многие мемуаристы отмечают его неуживчивость, надменность (истоки которой - в провинциальной застенчивости), гипнотическое воздействие на окружающих, постоянное желание (и умение) прочитать нотацию. Тонкий, сверхвосприимчивый Андрей Белый артистично описывает облик и манеру поведения Сологуба (они знали друг друга много лет): «…выходил старичок, лысый, белый, с бородкой седою и шишкой у носа прямого, в пенсне; ему было лишь сорок три года; казался же древним; он вёл себя жутковато; усаживал в кресло и ждал, что гость скажет, разглядывая свои пальцы: в глаза не глядел. «Лучше вы нарисуйте штаны Пифагора: и не ерундите», - как бы давал он почувствовать, едко ощерившись: и из усов, белых до желтизны, торчал зуб; - и - чернело отсутствие зуба; а взгляд, оторвавшись от пальцев, ел, как кислотою, лицо; так глумился, улыбку в усах затаивши, учитель Тетерников, что он писателя приготовишкою сделал…»

Несмотря на саркастическое отношение к идее изменения жизни к лучшему посредством какой-либо деятельности, в Сологубе порой побеждало свойственное его натуре стремление научить, настоять, навязать свою точку зрения, что нередко приводило его к участию в общественной деятельности (которой он был абсолютно чужд, как философ). Так, в 1903 г., став сотрудником издания «Новости и биржевая газета», Сологуб немало статей посвятил школьной тематике, проблемам усовершенствования образования в России.

Одна из серьёзнейших тем его прозаического творчества - непереносимые для него, как и для Достоевского, детские страдания. Дети в прозе Сологуба, как правило, выступают невинными жертвами извращённых мучительств, а палачами - взрослые, нередко - учителя (например, рассказ «Червяк»).

Роман «Мелкий бес» (1892-1902), опубликованный в журнале «Вопросы жизни», принёс Сологубу всероссийскую известность. Герой романа Передонов (естественно, учитель провинциальной гимназии) и жуткое порождение его больной фантазии - Недотыкомка - стали любимыми персонажами литературной критики. В статье «Навьи чары мелкого беса» К. Чуковский заметил о Передонове: «Его, как и Сологуба, как некогда Гоголя, тошнит от мира», - употребив слово «тошнота» по отношению к жизни за 24 года до «Тошноты» Сартра, романа, ставшего художественным изложением мироощущения экзистенциализма.

А. Блок, посвятивший писателю статью «Творчество Фёдора Сологуба» и несколько строк в статье «Безвременье», отмечает сологубовское видение «хаоса преисподней», «дьявольского лика», который зрил писатель в человеческой пошлости, в мерзости быта. Недотыкомка - это «ужас житейской пошлости и обыденщины», материализовавшийся в полуфольклорную нечисть, ставшую вечной спутницей безумного учителя.

Жизнь, столь нелестно обрисованная Сологубом в романе, поспешила отомстить ему. В 1907 г. умирает его сестра Ольга Кузьминична, которую он чрезвычайно любил и почитал, с которой никогда не расставался. Мемуаристы отмечают её незаметность и чрезмерно почтительное отношение к ней брата. Одновременно на службе писателю предложили подать в отставку. В стихотворениях этого периода появляется новая метафора жизни - «Чёртовы качели» (название знаменитого стихотворения 1907). Чередование тёмных и светлых периодов жизни вызывает у Сологуба желание уйти, скрыться, спрятаться.

Речь уже не идёт о прекрасной жизни иной, а об ожидании того часа, когда можно будет уйти от бездарного круговращения в иную, столь же негостеприимную обитель.

В 1908 выходит сборник стихотворений «Пламенный круг», воплотивший весь математический символизм Сологуба, его стремление увидеть во всём знак, чертёж, конструкцию. Поэт говорил, что начни он с начала жизненный путь, то сделался бы специалистом по математике или теоретической физике. Вообще сборники не являли собой его, не отражали его творческий путь - он формировал их сам, по тематическим принципам, вероятно, здесь были замешаны и финансовые соображения. По словам Мандельштама, Сологуб «продавал стихи по разным ценам - если получше, то подороже, - разделив их на три, что ли, сорта». Скорее всего, это одна из многочисленных баек о поэте, но в ней выражено его ироническое отношение к традициям русской культуры (позорно торговать поэзией), нечто передоновское в его личности. Интересны в этом смысле «ролевые» стихи Сологуба, в которых его лирический герой ощущает себя собачкой (цикл «Когда я был собакой»), мещаночкой, соблазнённой или брошенной девушкой из простонародья. Ощущение своей малости, заброшенности, ненужности перед лицом чуждого Космоса не покидало поэта, вынуждало его постоянно учиться жить в этом враждебном, тяжёлом мире.

Сборник «Пламенный круг» ещё более, нежели предыдущий («Змий», 1907), выражает в символических образах философские концепции автора. Он состоит из нескольких сюжетных циклов, выражающих «вечное возвращение» философии Шопенгауэра и «вечное учительство», присущее Сологубу - ученику Чехова, Достоевского, Гоголя. Он делится с читателем своим жизненным опытом, своей брезгливостью и тошнотой и объясняет, как это выдержать, как через это пройти… Названия циклов выражают этапы духовной жизни экзистенциального сологубовского человека: «Личины переживаний» - «Земное заточение» - «Сеть смерти» - «Дымный ладан» - «Преображения» - «Тихая долина» - «Единая воля» - «Последнее утешение».

Между тем, в том же 1908 г., жизнь Фёдора Кузьмича снова вошла в светлую полосу - он счастливо женился на Анастасии Яковлевне Чеботаревской. Это высокообразованная женщина, писательница, литературный критик, переводчица Метерлинка, Стендаля, Мопассана, Мирбо. Сологуб сменил квартиру, внешность (обрился), образ жизни (Чеботаревская - хозяйка светского салона - визиты, вечера, кипение общественной жизни). Вместе с мужем Чеботаревская писала пьесы, ими издавался журнал «Дневники писателей», они путешествовали, носились с различными замыслами, имели широкий круг знакомств.

Роман-трилогия Сологуба «Навьи чары» появился в альманахе «Шиповник» (1907-1909). Критика с подозрением отнеслась к этому варианту «Бесов»: смесь эротики и чёрной магии с идеалами социалистов и социал-демократическим движением. В 1911 Анастасия Чеботаревская издала любовно ею составленный сборник статей «О Фёдоре Сологубе», где среди авторов фигурировали Иванов-Разумник, Л. Шестов, 3. Гиппиус, И. Анненский, М. Гершензон, М. Волошин, Андрей Белый, Г. Чулков и др. Активная общественная и литературная деятельность, публицистика и выступления, поездки по России, путешествие за границу вместе с женой, совершённое в 1914 г., - всё это наполняло жизнь Сологуба до краёв.

После Октябрьской революции (которую он, в отличие от Февральской, воспринял весьма скептически) положение изменилось. Появились материальные трудности, печатать стали мало, и писатель почти целиком переключился на переводы. У жены развивалось психическое заболевание (неспроста: «затаскали по допросам», - полагает современный исследователь В. Ерофеев) - она не выдержала резкой перемены, происшедшей с окружающим миром. В 1920 г. Сологуб просил у Ленина разрешение на выезд за границу, но не получил его. В сентябре 1921 произошла трагедия: Анастасия покончила с собой, утопившись в реке, и лишь спустя месяцы труп был найден. Последняя встреча Сологуба с мёртвой женой описана в «Сумасшедшем корабле» О. Форш: «На минуту окаменел. Его лицо жёлтой слоновой кости стало белым. Но поступью патриция времён упадка он важно прошествовал к трупу и, сняв с её руки обручальное кольцо, надел на руку себе. Потом он опять жил, потому что он был поэт, и стихи к нему шли. Но стихи свои читал он несколько иначе, чем при ней, когда объезжали вместе север, юг и Волгу и «пленяли сердца». Он больше пленять не хотел, он с покорностью своему музыкальному, особому дару, давал в нём публичный стихотворный отчёт, уже ничего для себя не желая. Входил он к людям сразу суровый, отвыкший. От внутренней боли был ядовит и взыскателен. Смеялся же беззубо, не по-стариковски, а по-детски или как лысый японский идол». Смерти жены посвящены многие стихотворения 1921 г. («Унесла мою душу…», «Не глядится никто в зеркала…», «Безумное светило бытия…» и др.). Как ни странно, Сологуб со своим почти любовным отношением к смерти не собирался последовать за женой, он намерен был до конца тянуть каторгу жизни. Он ещё в молодости научился наслаждаться страданиями.

В конце жизни Сологуб занялся общественной деятельностью при Союзе ленинградских писателей, сделался даже председателем правления. Его снова печатают, широко отмечают 40-летие литературной деятельности. Вскоре изнуряющая болезнь сделала своё дело, 5 декабря 1927 г. скончался этот певец «мёртвых и навек утомлённых миров», как сказал о нём И. Эренбург.

М. Лосева

Судьбы поэтов серебряного века


СОЛОГУБ (псевдоним; настоящая фамилия - Тетерников), Фёдор Кузьмич [17.II (1.III). 1863, Петербург, - 5.XII.1927, Ленинград] - русский писатель. Родился в бедной семье (отец - портной, мать - крестьянка). Окончив в 1882 учительский институт, 25 лет преподавал математику. Первые стихи напечатал в 1884. Принадлежал к символистам «старшего» поколения (вместе с З. Гиппиус, Н. Минским, И. Анненским, К. Бальмонтом, В. Брюсовым). Исключительное влияние на творческое сознание Сологуба оказали годы пребывания в провинции (1882-92). Мрачные картины провинциальногш быта с большой силой нарисованы в его романах. Герой автобиографического романа «Тяжёлые сны» (1896) учитель Логин, мечтатель, бессильный перед враждебной средой, в следующем и лучшем романе Сологуба «Мелкий бес» (1907) сменяется страшной фигурой учителя Передонова, пакостника, доносчика, верноподданного обывателя, воплощающего всё пошлое и подлое, что виделось Сологубу в жизни и человеке. Гротескно-заострённый образ Передонова стал нарицательным.

В романе «Творимая легенда» (1914) Сологуб пытается противопоставить пошлости передоновых преобразующую силу мечты и искусства. Главный герой романа Триродов - педагог, поэт, всесильный «колдун», утопическое «я» автора - антипод Передонова, торжествующий над ним в фантастическом мире «творимой легенды». Элементы реалистического гротеска причудливо сочетаются здесь с мистикой, эротикой, болезненной фантастикой, характерными для многих созданий Сологуба. В романах «Слаще яда» (1912) и «Заклинательница змей» (1921) изображены трагические судьбы двух женщин - «мещаночки» Шани Самсоновой и работницы Веры Карпуниной, заставившей фабриканта передать своё состояние рабочим и убитой ревнивым женихом. Выделяются рассказы Сологуба о детях, отмеченные лиризмом и знанием детской психологии.

Противопоставление мечты и действительности характеризует и поэзию Сологуба («Ветер тучи носит, Носит вихри пыли. Сердце сказки просит И не хочет были…»). В своих стихах Сологуб рисует призрачные миры («звезда Ойле»), противопоставляет грубой Альдонсе прекрасную Дульцинею, воспевает смерть как освободительницу от пошлости, прославляет чувственную любовь, в которой видит единственное светлое начало. Во многих стихотворениях - богоборческие мотивы, индивидуалистическое утверждение всесильной творческой личности. В стихах Сологуба сказалась его любовь к родной земле («Милее нет на свете края, о родина моя!..», «…Тебе, отчизна, стон и радость, и безнадежность, и покой…»). Отличающаяся значительным мастерством, поэзия Сологуба в целом стоит выше его прозы, за исключением романа «Мелкий бес». Сологуб - «…прекрасный поэт; его „Пламенный круг“ - книга удивительная, и - надолго», - писал М. Горький о лучшем поэтическом сборнике Сологуба. Считая Сологуба талантливейшим выразителем пессимистического миросозерцания, типичным представителем (наряду с Э. По, Э. Т. А. Гофманом, отчасти - Н. В. Гоголем) пассивного романтизма, подчёркивая неприемлемость для себя основных идей Сологуба и указывая на необходимость борьбы с ними, Горький советовал начинающим писателям изучать поэтику Сологуба. Лирику Сологуба ценили также А. Блок, А. Белый, В. Брюсов. Стих его - неяркий, певучий, «традиционный». Избегая резких рифм, поэт широко пользуется аллитерацией, внутренней рифмой, прозаизмами, образами фольклора. Большое воздействие на Сологуба-поэта оказали французские символисты, особенно П. Верлен, стихи которого он мастерски переводил (два издания - 1908 и 1923). В 1905-07 Сологуб сотрудничает в антиправительственных изданиях, пишет язвительные «Политические сказочки», злые эпиграммы на царя и его окружение. Поражение революции усилило пессимизм Сологуба.

Сологуб приветствовал свержение самодержавия. Однако Октябрьскую революцию он не понял. Впоследствии Сологуб издал свои революционные стихи разных лет - сборник «Соборный благовест» (1921; в 1923 вышло дополнительное издание под названием «Великий благовест»). Переводил Вольтера, Г. де Мопассана, Т. Готье, Ш. Бодлера, П. Верлена, А. Рембо, Г. Гейне, О. Уайльда, Ш. Петёфи, Х. Н. Бялика, Т. Г. Шевченко и др. Сологубу принадлежит ряд пьес и статей.

Соч.: Собр. соч., т. 1, 3-20, П., 1913-14; Ярый год, М., 1916; Алый мак, М., 1917; Фимиамы, П., 1921; Одна любовь, П., 1921; Небо голубое, Ревель, 1922; Костёр дорожный, М. - П., 1922; Чародейная чаша, П., 1922; Мелкий бес, М. - Л., 1933; то же, Кемерово, 1958; Стихотворения. [Вступ. ст. О. Цехновицера], Л., 1939; [Стихотворения], в сб.: Рус. поэты о Родине, Л., 1943; [Стихотворения], в сб.: Стихотворная сатира первой рус. революции (1905-07), Л., 1969.

Лит.: О Ф. Сологубе. Критика. Статьи и заметки. Сост. А. Чеботаревская, СПБ, 1911; Брюсов В., Ф. Сологуб, в его кн.: Далёкие и близкие, М., 1912; Эренбург И., Ф. Сологуб, в его кн.: Портреты современных поэтов, М., 1923; Михайловский Б. В., Творчество Ф. Сологуба, в его кн.: Лит-ра XX века, М., 1939; Блок А., Творчество Ф. Сологуба, Собр. соч., т. 5, М. - Л., 1962; Чуковский К., Путеводитель по Сологубу, Собр. соч., т. 6, М., 1969; Библиография соч. Ф. Сологуба, СПБ, 1909; История рус. лит-ры конца 19 - нач. 20 века. Библиографич. указатель, под ред. К. Д. Муратовой, М. - Л., 1963.

С. Л. Залин

Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 7. - М.: Советская энциклопедия, 1972

Админ Вверх
МЕНЮ САЙТА