Борис Пастернак, статьи о нём

Пастернак
(статья из Краткой литературной энциклопедии: В 9 т. - Т. 5. - М.: Советская энциклопедия, 1968)

ПАСТЕРНАК, Борис Леонидович [29.I(10.II).1890, Москва, - 30.V.1960, Переделкино Московской области] - русский советский писатель. Сын академика живописи Л. О. Пастернака. Воспитываясь в профессионально-артистической семье, Пастернак рано обнаружил художественные пристрастия. В детстве хорошо рисовал; под влиянием А. Н. Скрябина занимался музыкальной композицией. В 1909 отказался от профессии музыканта и в том же году поступил на историко-философский факультет Московского университета; весной 1912 едет в Германию, летний семестр учится в университете Марбурга, занимается у профессора Германа Когена - главы марбургской неокантианской школы. Однако и с философией как предметом профессиональных занятий Пастернак порывает так же круто, хотя философская проблематика оставалась в центре внимания Пастернака - от ранней работы «Символизм и бессмертие» вплоть до романа и писем последних лет. В альманахе «Лирика» (1913) впервые опубликованы стихи Пастернака. Летом 1913, после сдачи университетских экзаменов в Москве, он завершает первую книгу стихов «Близнец в тучах» (1914). В предреволюционные годы Пастернак - участник футуристской группы «Центрифуга» (Н. Асеев, С. Бобров и др.). Его ранние опыты отмечены влиянием А. Блока. Но Пастернак органически не приемлет символистской надмирности и сверхчувственности. Более прочные связи соединяют его с футуризмом. В. Маяковский - близкая ему фигура и в ощущении родства, и в остром непрекращающемся споре. В то же время Пастернаку чужды футуристические лозунги о разрыве с прошлым, со «старьём» культуры. Поэзия молодого Пастернака уже обнаруживает связь с традициями русской философской лирики 19 века (М. Ю. Лермонтов, Ф. И. Тютчев) и немецкой (Р. М. Рильке).

Летом 1917 написана «Сестра моя жизнь» (опубликована в 1922), в которой открылась едва ли не самая важная черта поэзии Пастернака - её нераздельная слитность с миром природы, с жизнью в целом. Атмосфера революционных перемен входила в поэзию Пастернака опосредованно, выражаясь в повышении поэтического тонуса, в вихреобразной сшибке образов. Пастернак рвёт с описательностью, внешней живописностью, пейзажем, отказывается от традиционных форм поэтического повествования, ломает привычные синтаксические связи. Поэт стремится найти особую форму, где «лица» смещены и смешаны, а субъективность исходит не только от повествователя, но как бы от самого мира: «Мирозданье лишь страсти разряды, Человеческим сердцем накопленной» (стихотворение «Определение творчества»).

Уже в предреволюционных стихах Пастернака («Поверх барьеров», «Сестра моя жизнь», «Темы и вариации») наметились первые выходы в эпос (стихи «Дурной сон», «Десятилетье Пресни», «Распад»). Образ революции возникает неотделимо от природы, от её состояния, её бурь (стихотворение «Кремль в буран 1918 года»).

Новые шаги Пастернака-лирика к эпосу сделаны в поэме «Высокая болезнь» (1-я ред. 1923, 2-я - 1928), где возникает образ В. И. Ленина, в поэмах «Девятьсот пятый год» (1925-26) и «Лейтенант Шмидт» (1926-27). Пастернак предпринимает смелую попытку заговорить новым, не освоенным ещё языком: «Я считаю, что эпос внушён временем, и поэтому в книге «1905 год» я перехожу от лирического мышления к эпике, хотя это очень трудно». М. Горький высоко оценил поэму о первой русской революции. В поэме «Девятьсот пятый год» воспоминания о юности перемежаются с картинами революционных боев. В «Лейтенанте Шмидте» мятежная стихия олицетворена в образе человека, которого выносит волна восстания. Герой «избран» стихией, и решает отдать «душу свою за други своя». Именно в этом объективном образе выразил поэт свои раздумья о драматической судьбе личности в революции. Критика одобрительно встретила революционно-исторические поэмы Пастернака.

В следующие годы Пастернак снова обращается к дилемме: пути поэзии и пути истории, их соотношение и спор - рассказ «Воздушные пути» (1924) и роман в стихах «Спекторский» (1931), рисующий человеческие судьбы эпохи войны и революции. Событийному сюжету противостоит второй сюжет, слитый с миром природы и любви. Пастернак убеждён в моральной правоте революции, в высоте её нравственных истоков и целей. Но он отрицает революционное насилие как средство достижения этих целей; действительность развивается сама и не подлежит перестройке. С этим связана и концепция искусства - неуправляемой «заповедной» творческой стихии, не терпящей социального заказа. Не случайно искусство сравнивается с «губкой» - оно должно только «всасывать и насыщаться» (см. «Несколько положений»). Здесь сказалась давняя приверженность Пастернака к идеалистической философии - от Платона до современных неокантианцев. Позиция Пастернака не могла не вызывать самого серьёзного расхождения с требованиями времени. Позднее поэт сам скажет о своей «связанности собственными границами».

В 1930-31 Пастернак создаёт книгу стихов «Второе рождение» (издана в 1932). Она открывается лирическим циклом «Волны», исполненным ощущения широты, внезапно открывающегося морского простора. Как и прежде, у Пастернака слиты дом и мир, быт и бытие. Поэт хочет взглянуть на жизнь «без пелен». Он слишком зорок, пристально проникновенен, чтобы довольствоваться романтической дымкой, расплывчатостью, интересом к исключительному вне повседневного. В стихотворениях «Ты рядом, даль социализма», «Весеннею порою льда» звучит тема революции, переменившей «женскую долю», покончившей с миром, где женщины плачут «зегзицами» в Путивле. И в то же время в книге чувствуется усталость «от пустозвонства во все века вертевшихся льстецов».

В 20-е гг. Пастернак занимался переводами Ганса Сакса, Клейста, Бен Джонсона. С нач. 30-х гг. он часто бывал в Грузии, много переводил грузинских поэтов - Н. Бараташвили, А. Церетели, Г. Леонидзе, Т. Табидзе, С. Чиковани, П. Яшвили. В автобиографии Пастернак писал: грузинские поэты «…стали составною частью моего личного мира». На первом Всесоюзном съезде советских писателей (1934) и в последующие годы обостряются споры вокруг поэзии Пастернака. Его положение в литературе постепенно осложняется, с чем в значительной мере связан его уход в область перевода. В предвоенные годы и в годы Великой Отечественной войны Пастернак много переводил западно-европейских поэтов. Превосходно владея английским, немецким, французским языками, он предпринимает большую серию переводов из Гёте, Шекспира, Шелли, Китса, Верлена, Петёфи.

Перед войной Пастернак создаёт цикл стихов «На ранних поездах», где намечается отход от прежней поэтики и устремление к классически ясному стилю. Отчётливее, чем прежде, проступает новое «измерение», новая грань: народ - как сама жизнь, её основа (цикл «Художник», 1936). Суть стихотворения «На ранних поездах» (1941) в переходе от «зелёной мглы», «лесной теми», по которой рассыпаются одинокие «скрипучие шаги», - к тесному и жаркому многолюдству. В августе 1943 состоялась поездка Пастернака на фронт в составе бригады для подготовки книги о битве за Орёл. Поэт обращается к репортажу, очеркам, стихам, напоминающим дневниковые записи. Его лучшие стихи - портреты тружеников войны - исполнены подлинной силы («Смерть сапёра» и др.). Намеченная в «Лейтенанте Шмидте» тема самопожертвования находит здесь своё развитие. В 1943 выходит сборник «На ранних поездах», включивший стихи предвоенных и военных лет, и в 1945 - сборник «Земной простор». Поэт последовательно и настойчиво стремится к «прояснению» языка, упрощению образной системы.

Почти всю свою творческую жизнь Пастернак пишет и прозу. В альманахе «Наши дни» (1922, № 1) напечатана повесть «Детство Люверс» (М. Горький написал к ней предисловие для неосуществлённого издания на английском языке). Уже здесь раскрылось глубокое родство прозы и поэзии Пастернака: героиня повести - девочка, открывающая мир; в остроте её переживаний, переворачивающих душу открытий, узнаваний, потрясений мы неожиданно угадываем черты личности автора. Ещё очевиднее обнаруживается родство прозы и стихотворной лирики Пастернака в «Повести» (1929), связанной с романом в стихах единством героя - Сергея Спекторского.

После войны Пастернак решает вернуться к роману в прозе, задуманному давно. Поэт придавал ему большое значение. В центре романа «Доктор Живаго» - интеллигент, родственный Спекторскому, стоящий на трагическом распутье между личным миром и общественным бытием, связанным с активным действием. В романе выражено глубокое разочарование в идее революции, неверие в возможность социальной перестройки общества. Герой романа отвергает жестокость белогвардейского лагеря и не приемлет революционного насилия и жертвенного подчинения личности судьбам революции. С большой силой написаны страницы романа о жизни природы, любви героев.

Передача романа за границу, его опубликование за рубежом в 1957 и присуждение Пастернаку Нобелевской премии в 1958 - всё это вызвало резкую критику в советской печати, что завершилось исключением Пастернака из Союза писателей и его отказом от Нобелевской премии. В своём письме в редакцию «Правды» (6 ноября 1958) Пастернак заявил, что он «…связан с Россией рождением, жизнью и работой…», связан «…с её народом, её прошлым, её славным настоящим и её будущим». В цикле стихов к роману (1946-50; 10 стихотворений опубликовано в журнале «Знамя», 1954, № 4) настойчиво варьируется мысль о жизни-сне, «забытье». Торжественная печаль слышится в стихотворении «Август», которое звучит как прощание с жизнью; споря с ними, звучат иные, полные жизнелюбия стихи («Март»).

В середине 50-х гг. поэт испытал новый прилив творческих сил. Цикл «Когда разгуляется» (1956-59) исполнен ощущения освобождающихся далей («Как небо празднично в прорывах, Как торжества полна трава!»). Поэта увлекает стремление постичь мир «до оснований, до корней, до сердцевины», он зовёт к неусыпному душевному и поэтическому «бодрствованию». Этот цикл подтвердил его верность творческим установкам, раскрытым в автобиографической повести «Охранная грамота» (1931). В заметках и письмах последних лет (частично опубликованы) Пастернак подводит итоги своим взглядам на искусство: «И должен ни единой долькой не отступаться от лица, но быть живым, живым и только, живым и только до конца».

Соч. и переводы: Рассказы, М. - Л., 1925; Две книги, М. - Л., 1927; Девятьсот пятый год, М. - Л., 1927; Поверх барьеров, 2 изд., М. - Л., 1931; Спекторский, М., 1931; Второе рождение, М., 1932; Воздушные пути, М., 1933; Повесть, Л., 1934; Грузинские лирики, М., 1935; Избранные переводы, М., 1940; Вильям Шекспир в переводе Бориса Пастернака, т. 1-2, М. - Л., 1949; то же, [2 изд.], М., 1950; Стихи о Грузии. Грузинские поэты, Тб., 1958; Стихотворения и поэмы, М., 1961; Стихотворения и поэмы, М. - Л., 1965; Стихи. [Вступ. ст. К. Чуковского. Послесл. Н. Банникова], М., 1966; Звёздное небо. Стихи зарубежных поэтов. [Вступ. ст. Н. Любимова], М., 1966; Люди и положения. Автобиографический очерк, «Новый мир», 1967, № 1; Poesie. [2 ed.], Torino, 1959; Poems, Ann Arbor, 1959; Wenn es aufklart, Fr./M., 1960; [Сочинения, т. 1-3, Ann Arbor, 1961].

Лит.: Асеев Н., Письма о поэзии («Сестра моя жизнь»), «Кр. новь», 1922, № 3; Брюсов В., Вчера, сегодня и завтра рус. поэзии, «Печать и революция», 1922, № 7; Эренбург. И., Б. Пастернак, в его кн.: Портреты современных поэтов, М., 1923; Тынянов Ю., Промежуток (о поэзии). Пастернак и другие, в его кн.: Архаисты и новаторы, Л., 1929; Лежнев А., Б. Пастернак, в его кн.: Современники. Литературно-критич. очерки, М., 1927; его же, Лит. будни, М., 1929; Мандельштам О., О поэзии, М. - Л., 1928; Тарасенков А., Б. Пастернак, «Звезда», 1931, № 5; Селивановский А., Б. Пастернак, «Кр. новь», 1933, № 1; Цветаева М., Эпос и лирика совр. России. В. Маяковский и Б. Пастернак, «Новый Град», Париж, 1933, № 6; Серебрянский М., Прощание с прошлым, в сб.: Сов. лит-ра на новом этапе, М. - Л., 1934; Шкловский В., Сюжет в стихах (В. Маяковский и Б. Пастернак), в кн.: Поэтич. сборник, М., 1934; Гольцев В., Поэты Грузии и Борис Пастернак, «Кр. новь», 1935, № 1; Александров В., Частная жизнь, «Лит. критик», 1937, № 3; Агапов Б., Лавренев Б., Федин К., Кривицкий А., Симонов К., Б. Л. Пастернаку, «Нов. мир», 1958, № 11; Заславский Д., Шумиха реакц. пропаганды вокруг лит. сорняка, «Правда», 1958, 26 окт.; Горький и сов. писатели. Неизд. переписка, в кн.: «Лит. наследство», т. 70, М., 1963, с. 295-310; Гинзбург Л., Вещный мир, в её кн.: О лирике, М. - Л., 1964; Тагер Е., Избранное Б. Пастернака, «Лит. газета», 1966, 11 авг.; Тарковский А., Искусство перевода, «Лит. газета», 1967, 22 ноября; Ripellino A. M., Introduzione, в кн.: Pasternak B., Poesie, 3 ed., Torino, 1960; Triolet E., Maiakovski et Pasternak, «Les lettres francaises», 1958, 3-9 juillet; Erlich V., Th concept of the poet in Pasternak, «Slavonic and East European review», 1959, v. 37; Schweitzer R., Freundschaft mit B. Pasternak, Munch. - W. - Basel, [1963]; Aucouturier M., Pasternak par lui-meme, P., 1963; его же, B. Pasternak in Selbstzeugnissen und Bilddokumenten, [Reinbek bei Hamburg], 1965 (с библ.).

З. С. Паперный

Пастернак
(статья из Литературной энциклопедии: В 11 т. - [М.], 1929-1939)

ПАСТЕРНАК Борис Леонидович [1890-] - современный поэт и прозаик. Родился в семье художника-академика Леонида Осиповича Пастернака. Учился на филологическом отделении историко-филологического факультета Московского университета и в Марбургском университете.

Мировоззренческие и формальные истоки поэзии Пастернака - в предреволюционной буржуазной культуре. Пастернак принадлежит к той группе интеллигенции, которая свой протест против господствующего порядка жизни выражала в форме ухода от действительности, обособления в области «чистой деятельности духа». Пастернак никогда не был субъективно против пролетарской революции. Но он не находился и в рядах активных борцов за неё. Он стремился уйти на отдалённые от шума социальных схваток вершины буржуазной культуры, но живая жизнь всё время вторгалась и вторгается в его творчество, прорывая буржуазно-идеалистическую, метафизическую оболочку последнего, показывая непрочность обособления в сферах «высокого творчества». Поэтому в творчестве Пастернака нашли отражение события эпохи борьбы за пролетарскую диктатуру и за её укрепление.

Первые литературные выступления Пастернака относятся к 1912. Это - время распада школы символистов и зарождения футуризма. Пастернак выступил соединительным звеном между боровшимися друг с другом символизмом и футуризмом. Впоследствии он организационно примкнул к той группе, где были Маяковский и Асеев, но затем порвал с нею, когда «Леф» заявил о необходимости поставить искусство на службу революции. Обороняя всегда и во всех случаях свободу своего поэтического творчества, Пастернак оборонял основы своего субъективно-идеалистического мировоззрения и эстетики. Но за двадцать лет в поэзии Пастернака не могли не произойти существенные изменения. Они особенно заметны при анализе важнейшей её темы - отношения поэта к революции.

Пастернак - лирик по преимуществу, причём в лирике своей он достигает максимального отвлечения от конкретных социально-исторических условий действительности. В одном из ранних стихотворений Пастернак пишет:

«В кашнэ, ладонью затворясь,
Сквозь фортку крикну детворе:
Какое, милые, у нас
Тысячелетье на дворе.
Кто тропку к двери проторил,
К дыре, засыпанной крупой,
Пока я с Байроном курил,
Пока я пил с Эдгаром По?
Пока в Дарьял, как к другу, вхож,
Как в ад, в цейхгауз и в арсенал,
Я жизнь, как Лермонтова дрожь,
Как губы, в вермут окунал».

Одна из книг Пастернака носит название «Поверх барьеров» (стихи 1912-1930). Пастернак стремится встать «поверх» войны 1914, «поверх» революции 1917, «поверх» борьбы классов в стране и в искусстве. На войну 1914 Пастернак ответил призывом к гуманности, к сочувствию, желанием избавиться от «дурного сна» или, вернее, заснуть накрепко, закрыть глаза перед страшным ликом жизни, уйти в любовные переживания.

Но в 1917, а ещё более в последующие годы проблема революции встаёт перед Пастернаком во весь рост. Сначала революция осознаётся поэтом в образе стихии распада, пожаров, всеобщего изменения, когда «вдруг стало видимо далеко во все концы света», как говорит гоголевская строка, ставшая эпиграфом к одному из стихотворений Пастернака. Это огромное расширение кругозора, новая тревога жизни, принесённая революцией, заставили Пастернака по-новому развивать тему отношения к действительности. Уже не уход от неё, а её приятие, подчинение ей, передоверие себя революции - вот новый подход Пастернака к старой теме. И это пассивное, жертвенное отношение к революции оказывается решающим для Пастернака до самого последнего времени. О революции Пастернак пишет, особенно на первых порах, отвлечённо, создает абстрактные её образы (например, «Жанна д’Арк из сибирских колодниц»).

За исключением поэм «1905» и «Лейтенант Шмидт» Пастернак не пытался уяснить глубоко-действительный смысл пролетарской революции и дать изображение её в прямой форме. Это связано со всем характером поэзии Пастернака, чуждающейся активного вмешательства в социальную практику. В стихотворении «Кремль в буран 1918 года» Пастернак особо отчётливо выразил настроение пассивной отдачи себя революции.

Но, передоверяя себя стихии (пока только стихии) революции, Пастернак вновь и вновь поднимает мучительный для него вопрос о судьбе личности и о судьбе искусства в социалистической революции и при социализме. Тезис поэта о несовместимости искусства и социализма -

«Напрасно в дни великого совета,
Где высшей страсти отданы места,
Оставлена вакансия поэта:
Она опасна, если не пуста» -
(Борису Пильняку)

связан с опасением за судьбу личности при социализме, ибо, по Пастернаку, искусство есть выражение индивидуальной неповторимости. Неслучайно например поэма «Лейтенант Шмидт» является лирическим рассказом (вернее собранием лирических рассказов) о трагической личной судьбе лейтенанта, пожертвовавшего своим счастьем во имя революции. С точки зрения Пастернака жизнь современника революционной эпохи - только топливо, неизбежное сгорание:

«Клубясь во много рукавов,
Он двинется, подобно дыму,
Из дыр эпохи роковой
В иной тупик непроходимый.
Он вырвется, курясь, из прорв
Судеб, расплющенных в лепёху,
И внуки скажут, как про торф,
Горит такого-то эпоха».
(Марине Цветаевой)

Если раньше - на рубеже 1918 и 1919 - революция для Пастернака была только неоформленной стихией, то впоследствии (и особенно в стихах 1931-1932) Пастернак настойчиво развивает тему социалистического строительства. Обращает на себя внимание внутреннее сопротивление, оказываемое поэтом социализму. Приятие социализма является для него жертвой: «телегою проекта нас переехал новый человек». Индивидуализм мешает поэту понять новую социалистическую действительность, - новая действительность, уничтожившая утончённую буржуазную индивидуалистическую культуру, вызывает в поэте, духовно связанном с прошлой культурой, некоторое чувство страха, отчуждённости. В тех случаях, когда Пастернак силою жизни принуждён говорить о положительном значении строя новых отношений, социализм оказывается для него лишь отдалённым идеалом, будущим. Социализм в представлении Пастернака означает не завершение и развитие, а отрицание сегодняшнего дня пролетарской революции. В поэме «Волны» [1932] это понимание революции выражено особенно полно. Страна социализма только «курится сквозь дым теорий», как исход из сегодняшнего дня, где приходится «грызться», где люди «заподозревают» друг друга. Отвлечённость представления Пастернака о социализме и революции причудливо соединяется у него с комнатными, домашними, «семейными» ассоциациями. «В дни съезда шесть женщин топтало луга, лениво паслись облака в отдаленьи», - пишет он о лете 1930 - о том лете, когда происходил XVI партийный съезд. Пастернак пишет о «годах строительного плана», о пятилетке, но тут же возникает такой образ: «две женщины, как отблеск ламп «Светлана», горят и светят средь его тягот» - средь тягот четвёртого года пятилетки.

При всей ущербности присущего Пастернаку понимания социализма он однако, не колеблясь, порывает с Западом, с его буржуазной культурой:

«Прощальных слёз не осуша
И плакав вечер целый,
Уходит с Запада душа, -
Ей нечего там делать».
(«Весеннею порою льда»)

Таким образом для поэта только один путь - путь к социализму. Но на этом пути перед Пастернаком возникают многочисленные препятствия. Он расстаётся с прошлым, жалея и грустя о нём, ибо практика пролетариата ещё не стала кровным делом Пастернака, хотя он и приветствует новый порядок жизни. Противоречия творчества Пастернака нашли отражение в его последней книге «Второе рождение», представляющей собой как бы итог всего его предшествующего развития и намечающей некоторые новые мотивы.

Пастернак считал, что искусство подлинно только тогда, когда оно удалено от социальной практики. В «Охранной грамоте» он пишет о том, что «искусство есть запись смещения действительности, производимого чувством», иными словами, искусство не воспроизводит действительность в её подлинности, а как бы произвольно создаёт действительность силою чувства. Такое представление об искусстве опирается на идеалистическую буржуазную эстетику. Чем менее стремится Пастернак к тому, чтобы в своей поэзии дать отражение социальной действительности, тем шире открывает он двери творчества для чувственного восприятия природы. Через явления последней - метель, ливень, грозу, запахи трав - он выражает свои настроения. Но поскольку для Пастернака «чувство» «смещает» действительность, постольку между «я» и объективно существующей природой возникает тот же непреодолимый разрыв, несоответствие, что и между «я» и революцией. Пастернак воссоздаёт детали тревожного, находящегося в вечном движении мира природы. Редко можно встретить в поэзии Пастернака природу умиротворённой и благодушной. В лирике Пастернака господствуют грозы, ливни, метели, ледоходы… Пастернак акцентирует разрыв между человеком и природой. Для Пастернака чем больше развивается сознание человеческое, тем дальше уходит оно от детской, «первичной», инстинктивной слиянности с природой, с миром. Пастернак заявляет о желании «припомнить жизнь и ей взглянуть в лицо» или спросить, обращаясь к детству:

«Но где ж тот дом, та дверь, то детство, где
Однажды мир прорезывался, грезясь?»
(«Спекторский»)

Констатируя этот разрыв и утерю непосредственности, Пастернак заостряет мотив одиночества и пессимизма. Большая лирическая наполненность поэзии Пастернака находит свой итог в таких пессимистических строфах:

«Наяву ли всё? Время ли разгуливать?
Лучше вечно спать, спать, спать, спать
И не видеть снов.
Снова - улица. Снова - полог тюлевый.
Снова, что ни ночь - степь, стог, стон
И теперь, и впредь…
…Ах, как и тебе, прель, мне смерть
Как приелось жить!..»
(Конец)

Сложность положения Пастернака последних лет заключается в том, что он сочувствует социализму, но не понимает ещё подлинной сути его. И эта особенность находит своё выражение во всём стиле его творчества. Поэзии его чужда ясность разума. Она выступает в роли фиксатора смутных, расплывчатых «первичных» впечатлений, не поддающихся контролю разума и даже противостоящих ему. В стихотворении из цикла «Я их мог позабыть» Пастернак говорит о том, что поэзия рождается тем же путем, что и сказки, страхи, подозрения. Проза Пастернака имеет те свойства, что и поэзия, - отличается субъективистским психологизмом. Пастернак рассчитанно употребляет способ раскрытия жизни через детское восприятие, первоначальные впечатления от жизни («Детство Люверс», в сборнике «Рассказы», 1925). В наиболее значительном своём прозаическом произведении «Охранная грамота» [1931] Пастернак даёт в переплетении лирические и философские отступления с повествованием о людях и событиях, оказавших влияние на духовное развитие автора мемуаров.

Пастернак часто обращается к музыке, к композиторам, к отдельным музыкальным произведениям. Но гораздо существеннее не эти тематические элементы, а то внутреннее сродство поэзии Пастернака с музыкой, которое находит своё отражение и в композиционном строении его произведений, и в их ритмике, и в их эвфонии, и в характере их метафор. Музыкальна фонетика стихов Пастернака, - в ней нет оглушающей звуковой трескотни, свойственной например Бальмонту («Чуждый чарам чёрный чёлн»). Вот например отрывок («Шекспир») со сложной игрой на «о», «у», «п», «т», «с», создающей звуковое представление о сумрачном туманном городе:

«Извозчичий двор и встающий из вод
В уступах - преступный и пасмурный Тауэр,
И звонкость подков и простуженный звон
Вестминстера, глыбы, закутанной в траур».

Разнообразие ритмики, умелое сочетание в одном небольшом произведении различных тем и вариаций, богатая инструментовка стиха - всё это делает музыкально-выразительной поэтическую технологию Пастернака. Лирике его присуще стремление давать два параллельных разреза образа, два параллельных мотива, две параллельные стороны одной и той же темы. Его поэзия, как он сам говорит, - «гипнотическая отчизна». Стихи его «переметафоризованы». Тот опыт, который выражает в своём творчестве Пастернак, ограничен. Это зачастую опыт отвлечённой книжной культуры. Это, далее, опыт сочувствующего революции интеллигента, стремящегося стать и разглядеть жизнь «поверх барьеров», поодаль от социальных схваток. И даже теперь, когда Пастернак пишет о социализме, он создаёт метафоры, основанные на бытовой домашности. «Размокшей каменной баранкой в воде Венеция плыла»; «народ потел, как хлебный квас на леднике»; «прибой, как вафли, их печёт»; Дагестан дымится, «как в печку вмазанный казан»; Кавказ был «весь как смятая постель» и т. д. - такие примеры одомашненных метафор можно черпать в произведениях Пастернака в изобилии.

Показательна беспомощность Пастернака в создании крупных по композиции вещей. Так, поэма его «Спекторский», написанная с большим мастерством в отдельных своих главах и строфах, в целом распадается на серию мелких стихотворений, связанных между собой не теснее, чем стихотворения любого цикла любой из его книг.

Книгой «Второе рождение» Пастернак вплотную подходит к новым для него темам, к новому комплексу идей, к новому способу художественного освоения мира. Подходит - и останавливается. Это - грустное прощание с прошлым, это - признание бессилия индивидуализма, это - ещё неуверенная попытка посмотреть вперёд.

Крупное поэтическое дарование Пастернака обусловило за ним репутацию большого и своеобразного поэта, оказавшего влияние на советскую поэзию.

Библиография: I. Близнец в тучах, Стихи, изд. «Лирика», М., 1914; Поверх барьеров, 2-я книга стихов, изд. «Центрофуга», М., 1917; То же, Гиз, М., 1929; То же, изд. 2-е, дополненное, ГИХЛ, М., 1931; Сестра моя жизнь, Лето 1917 года (Стихи), изд. Гржебина, Берлин, 1922; Темы и вариации, 4-я кн. стихов, изд. «Геликон», Берлин, 1923; Рассказы, изд. «Круг», М., 1925; Карусель, Стихи, Гиз, Л., 1925; Избранные стихи, изд. «Узел», М., 1926; Девятьсот пятый год, Стихи, Гиз, М., 1927; То же, изд. 2-е, М., 1930; Две книги, Стихи, Гиз, М., 1927; То же, изд. 2-е, Гиз, М., 1930; Избранные стихи, изд. «Огонёк», М., 1929; Зверинец, Гиз, М., 1929; Охранная грамота. Воспоминания (1900-1930), «Издательство писателей в Ленинграде», 1931; Спекторский, ГИХЛ, М., 1931; Второе рождение, Стихи, изд. «Федерация», М., 1932; Книжка для детей, Избранные стихи, изд. «Советская литература», М., 1933; Стихотворения, в одном томе, «Издательство писателей в Ленинграде», Ленинград, 1933; Воздушные пути, ГИХЛ, Москва - Ленинград, 1933 (книга прозы); Избранные стихотворения [со вступительной статьей А. Н. Тарасенкова], ГИХЛ, Москва, 1934.

II. Правдухин В., В борьбе за новое искусство, «Сибирские огни», 1922, V.; Черняк Я., «Печать и революция», 1922, VI (рец. на «Сестра моя жизнь»); Эренбург И., Портреты русских поэтов, Берлин, 1922; Асеев Н., Организация речи (Б. Пастернак, «Темы и вариации», 4-я кн. стихов), «Печать и революция», 1923, VI; Груздев И., Утилитарность и самоцель, сб. «Петроград», П., 1923; Кузьмин М., Говорящие, см. его «Условности», П., 1923; Парнок С., Борис Пастернак и другие, «Русский современник», 1924, I; Лелевич Г., Гиппократово лицо, «Красная новь», 1925, I; Локс К., «Красная новь», 1925, VIII (рец. на «Рассказы»); Лежнев А., Борис Пастернак, «Красная новь», 1926, VIII (или в кн. «Современники», М., 1927); Красильников В., «На литературном посту», 1927, XXII-XXIII; Поступальский И., «Печать и революция», 1927, VIII; Степанов Н., «Звезда», 1928, I; Сергиевский И., «Молодая гвардия», 1928, VIII (рец. на «Девятьсот пятый год»); Красильников В., Борис Пастернак, «Печать и революция», 1927, V; Перцов В., Новый Пастернак, «На литературном посту», 1927, II; Степанов Н., «Звезда», 1927, XI; Сергиевский И., «Молодая гвардия», 1928, VIII (рец. на «Две книги»); Поступальский И., Борис Пастернак, «Новый мир», 1928, II; Манфред А., «Книга и революция», 1929, XXIII; Локс К., «Литературная газета», 1929, № 28 (рец. на «Поверх барьеров»); Эльсберг Ж., Мировосприятие Б. Пастернака, «На литературном посту», 1930, VII; Тарасенков Ан., Охранная грамота идеализма, «Литературная газета», 1931, № 68; Его же, Борис Пастернак, «Звезда», 1931, V; Селивановский А., Поэзия опасна, «Литературная газета», 1931, № 44; Прозоров А., Трагедия субъективного идеалиста, «На литературном посту», 1932, VII; Прозоров А., «Художественная литература», 1932, № 24; Тарасенков А., «Литературная газета», 1932, № 56 (отзыв о книге «Второе рождение»); К., О Пастернаке, «Литературная газета», 1932, № 24; Миллер-Будницкая Р., О «философии искусства» Б. Пастернака и Р. М. Рильке, «Звезда», 1932, V; Селивановский А., «Поэт и революция», «Литературная газета», 1932, 55; Его же, Борис Пастернак, «Красная новь», 1933, I; То же, в сб. его критических статей «Поэзия и поэты», М., 1933, стр. 155-178; Зелинский К., Лирическая тетрадь, альманах «Год шестнадцатый», М., 1933, № 1.

III. Владиславлев И. В., Литература великого десятилетия (1917-1927), т. I, Гиз, М. - Л., 1928; Писатели современной эпохи, т. I, ред. Б. П. Козьмина, изд. ГАХН, М., 1928.

А. Селивановский