Иван Суриков

Зима

Белый снег, пушистый
В воздухе кружится
И на землю тихо
Падает, ложится.

И под утро снегом
Поле забелело,
Точно пеленою
Всё его одело.

Тёмный лес что шапкой
Принакрылся чудной
И заснул под нею
Крепко, непробудно…

Божьи дни коротки,
Солнце светит мало, -
Вот пришли морозцы -
И зима настала.

Труженик-крестьянин
Вытащил санишки,
Снеговые горы
Строят ребятишки.

Уж давно крестьянин
Ждал зимы и стужи,
И избу соломой
Он укрыл снаружи.

Чтобы в избу ветер
Не проник сквозь щели,
Не надули б снега
Вьюги и метели.

Он теперь покоен -
Всё кругом укрыто,
И ему не страшен
Злой мороз, сердитый.

1880

Прости!

Я уезжаю, друг, прости!
С тобой нам вновь не увидаться…
Не сожалей и не грусти,
Что нам приходится расстаться.

Лета неравные у нас -
И нам нейти одной дорогой…
Зачем же мучить нам подчас
Себя душевною тревогой?

Ты смотришь, друг, на жизнь светло,
И всё весна перед тобою…
А мне и летом не тепло,
И сердце стынет, что зимою.

Случайно мы с тобой сошлись
В степи глухой, в минуты скуки…
Зачем же мы отравим жизнь
Друг другу ядом жгучей муки?

Прости же, друг мой, навсегда!
И наша встеча будет тайной…
И если в жизни иногда
Тебе припомнюсь я случайно,

Не сожалей и не грусти,
Что разошлися мы с тобою, -
Тебе на жизненном пути
Не мог я счастья дать собою.

Ты расцвела едва душой -
И не жила и не страдала,
Меня ж житейскою борьбой
Давным-давно уже сломало.

1878

***

Не корите, други,
Вы меня за это,
Что в моих твореньях
Нет тепла и света.

Как кому на свете
Дышится, живётся -
Такова и песня
У него поётся…

Жизнь даёт для песни
Образы и звуки:
Даст ли она радость,
Даст ли скорбь и муки,

Даст ли день роскошный,
Тьму ли без рассвета -
То и отразится
В песне у поэта.

Песнь моя тосклива…
Виноват в том я ли,
Что мне жизнь ссудила
Горе да печали?

1878

На чужбине

И пенье птиц, и зелень сада -
Покойна жизнь и хороша!..
Кажись, чего ещё мне надо?
Но всё грустит моя душа!

Грустит о том, что я далёко
От милых искренних друзей,
Что дни мои здесь одиноко
Идут без песен и речей.

К друзьям душа моя всё рвётся,
И я хожу здесь, как шальной, -
Без них и песня не поётся,
И жизнь мне кажется тюрьмой.

Мне не с кем здесь промолвить слова
И думы сердца передать,
И разорваться грудь готова…
О, как мне хочется рыдать!

Пускай друзья мои услышат
Среди дневных своих забот,
Что ими грудь моя лишь дышит
И сердце ими лишь живёт!

Начало июля 1878

***

Всё люди, люди!.. тьма людей!..
Но присмотрись, голубчик, строго,
Меж ними искренних друзей
Найдёшь, голубчик, ты не много!
Я не хочу тем оскорбить
Святое чувство человека,
Что не способен он любить…
Он просто нравственный калека!
Он любит, любит… но кого?
Ты приглядись к нему поближе, -
Себя он любит - одного…
И вразуми его поди же:
Что создан он не для себя -
Его другое назначенье:
Он должен, каждого любя,
Нести с ним скорбь и удрученье;
Но это, кажется, мечта, -
Души бесплодное стремленье…
Не воплотится никогда
В людях великое ученье:
«Что выше нет любви такой
И больше нет такой услуги,
Как в жизни жертвовать собой
За своя ближния и други»!

1878

***

Честь ли вам, поэты-братья,
В напускном своём задоре
Извергать из уст проклятья
На певцов тоски и горя?

Чем мы вам не угодили,
Поперёк дороги стали?
Иль неискренни мы были
В песнях горя и печали?

Иль братались мы позорно
С ложью тёмною людскою?
Нет! Всю жизнь вели упорно
Мы борьбу с царящей тьмою.

Наше сердце полно было
К человечеству любовью,
Но от мук оно изныло,
Изошло от боли кровью.

Честны были в нас стремленья,
Чисты были мы душою, -
Так за что ж кидать каменья
В нас, измученных борьбою?!

Апрель - май 1878

Казнь Стеньки Разина

Точно море в час прибоя,
Площадь Красная гудит.
Что за говор? Что там против
Места лобного стоит?

Плаха чёрная далёко
От себя бросает тень…
Нет ни облачка на небе…
Блещут главы… Ясен день.

Ярко с неба светит солнце
На кремлёвские зубцы,
И вокруг высокой плахи
В два ряда стоят стрельцы.

Вот толпа заколыхалась, –
Проложил дорогу кнут.
Той дороженькой на площадь
Стеньку Разина ведут.

С головы казацкой сбриты
Кудри, чёрные как смоль;
Но лица не изменили
Казни страх и пытки боль.

Так же мрачно и сурово,
Как и прежде, смотрит он, –
Перед ним былое время
Восстаёт, как яркий сон:

Дона тихого приволье,
Волги-матушки простор,
Где с судов больших и малых
Брал он с вольницей побор;

Как он с силою казацкой
Рыскал вихорем степным
И кичливое боярство
Трепетало перед ним.

Душит злоба удалого,
Жгёт огнём и давит грудь,
Но тяжёлые колодки
С ног не в силах он смахнуть.

С болью тяжкою оставил
В это утро он тюрьму:
Жаль не жизни, а свободы,
Жалко волюшки ему.

Не придётся Стеньке кликнуть
Клич казацкой голытьбе
И призвать её на помощь
С Дона тихого к себе.

Не удастся с этой силой
Силу ратную тряхнуть –
Воевод, бояр московских
В три погибели согнуть.

«Как под городом Симбирском
(Думу думает Степан)
Рать казацкая побита,
Не побит лишь атаман.

Знать, уж долюшка такая,
Что на Дон казак бежал,
На родной своей сторонке
Во поиманье попал.

Не больна мне та обида,
Та истома не горька,
Что московские бояре
Заковали казака,

Что на помосте высоком
Поплачусь я головой
За разгульные потехи
С разудалой голытьбой.

Нет, мне та больна обида,
Мне горька истома та,
Что изменною неправдой
Голова моя взята!

Вот сейчас на смертной плахе
Срубят голову мою,
И казацкой алой кровью
Чёрный пОмост я полью…

Ой ты, Дон ли мой родимый!
Волга-матушка река!
Помяните добрым словом
Атамана-казака!..»

Вот и пОмост перед Стенькой…
Разин бровью не повёл.
И наверх он по ступеням
Бодрой поступью взошёл.

Поклонился он народу,
Помолился на собор…
И палач в рубахе красной
Высоко взмахнул топор…

«Ты прости, народ крещёный!
Ты прости-прощай, Москва!..»
И скатилась с плеч казацких
Удалая голова.

[1877]

Стихотворение вошло в народный песенный репертуар. Песня «Словно море в час прибоя…» состоит обычно из 13 строф: исключены строфы 9-19, последняя строфа повторяет текст первой.

На берегу

Как в сумерки легко дышать на берегу!
Померкли краски дня, картины изменились;
Ряды больших стогов, стоящих на лугу,
Туманом голубым, как дымкою, покрылись.

На пристани давно замолкли шум и стук;
Всё реже голоса доносятся до слуха;
Как будто стихло всё, –
                        но всюду слышен звук,
И тихий плеск воды так сладко нежит ухо.

Вот чёрный жук гудит…
                      вот свистнул коростель…
Вот где-то вдалеке
                   плеснулось уток стадо…
Пора бы мне домой – за ужин и в постель;
Но этой тишине душа моя так рада.

И я готов всю ночь сидеть на берегу,
И не ходить домой, и вовсе не ложиться,
Чтоб запахом травы на скошенном лугу
И этой тишиной целебной насладиться.

На ширь глухих полей,
                      под тень лесов густых
Душа моя рвалась, измучена тревогой, –
И, может быть, вдали
                     от горьких слёз людских
Я создал бы в тиши
                   здесь светлых песен много.

Но жизнь моя прошла в заботе городской,
И сил моих запас иссяк в борьбе суровой…
И вот теперь сюда приплёлся я больной.
Природа-мать! врачуй
                     и дай мне силы снова!

1876

За городом

Наконец-то я на воле!..
Душный город далеко;
Мне отрадно в чистом поле,
Дышит грудь моя легко.

Наконец-то птицей вольной
Стал я, житель городской,
И вперёд иду, довольный,
Сбросив горе с плеч долой.

Люб мне страннический посох,
Я душой помолодел;
Ум мой, в жизненных вопросах
Потемневший, просветлел.

Я иду, куда - не знаю…
Всё равно, куда-нибудь!
Что мне в том, к какому краю
Приведёт меня мой путь!

Я иду искать свободы,
Мира в сельской тишине -
Горе жизни и невзгоды
Истерзали душу мне.

Я желаю надышаться
Свежим воздухом с полей,
Их красой налюбоваться,
Отдохнуть душой моей.

Может быть, судьбе послушный,
Кину я полей красу…
Но зато я в город душный
Сил немало принесу, -

Сил, окрепнувших на воле,
Не измученных борьбой, -
С ними вновь на скорбь и горе
Выйду с твёрдою душой.

1876

***

Я отворил окно. Осенняя прохлада
Струёю полилась в мою больную грудь.
Как тихо в глубине увянувшего сада!
Туда, как в тёмный склеп,
                          боюсь я заглянуть.

Поблек и облетел убор его красивый;
От бури и дождя ничем не защищён,
Качаясь и дрожа, стоит он сиротливо,
И в шелесте ветвей
                   печальный слышен стон…

Раздастся здесь порой
                      ворон полёт тяжёлый,
Да галки на гумне, за садом, прокричат -
И стихнет всё опять… И с думой невесёлой
Гляжу я из окна в пустой, заглохший сад.

Здесь радостно жилось
                      весной и жарким летом;
Но больно вспоминать об этих чудных днях,
О зелени полей, облитых ярким светом,
О сладком пеньи птиц в долинах и лесах.

Природа замерла, нахмурилась сурово;
Поблекнувшей листвой покрылася земля,
И холодом зимы повеял север снова
В раздетые леса, на тёмные поля.

Вот жёлтый лист, кружась,
                          упал передо мною…
С глубокой на него я грустью посмотрел!
Не так же ль я измят
                     безжалостной судьбою,
Как этот слабый лист, - засох и пожелтел?

Прошла моя весна, и лето миновало,
И на лугу моём засохли все цветы;
Их прежняя краса под холодом увяла;
Рассеялись мои надежды и мечты.

Как жёлтые листы, давно они опали;
Осенний ветер их размыкал без следа,
И то, чем жизнь моя красна была вначале,
Всё горьким опытом убито навсегда.

Век доживаю я, как дерево сухое,
Минувшему сказав печальное «прости!».
И мучит душу мне сознанье роковое,
Что близок мой конец и мне уж не цвести.

1876

***

Когда взгляну порою в глубь я
Души собрата моего,
Я вижу только самолюбье,
Порок - и больше ничего.

Худые думы там таятся,
Там мысль живёт с грехом в связи
И чувства низкие роятся,
Как черви мелкие в грязи.

И много их, таких собратий,
Врагов, гонителей моих…
Куда бежать от их проклятий?
Куда бежать от злобы их?

Везде они - и поневоле
Себя на муки им отдашь;
Они кричат: «Он наш! его ли
Отпустим мы, когда он наш!»

Нет, не из вашей я дружины,
Я не примкну к её рядам!
Вам не понять моей кручины,
Моей любви душевной к вам.

Я счастлив счастием, мне чуждым,
И грустен горестью чужой;
Чужим несчастиям и нуждам
Готов помочь я всей душой.

[1876]

***

Не грусти, что листья
С дерева валятся, -
Будущей весною
Вновь они родятся, -

А грусти, что силы
Молодости тают,
Что черствеет сердце,
Думы засыпают…

Только лишь весною
Тёплою повеет -
Дерево роскошно
Вновь зазеленеет…

Силы ж молодые
Сгибнут - не вернутся;
Сердце очерствеет,
Думы не проснутся!

1876

Положено на музыку - И.Бородиным, Гродзким и др.

Осенью

В телеге тряской и убогой
Тащусь я грязною дорогой…
Лениво пара тощих кляч
Плетётся, топчет грязь ногами…
Вот запоздалый крикнул грач
И полетел стрелой над нами, -
И снова тихо… Облака
На землю сеют дождь досадный…
Кругом всё пусто, безотрадно,
В душе тяжёлая тоска…
Как тенью, скукою покрыто
Всё в этой местности пустой;
И небо серое сердито
Висит над мокрою землёй,
Всё будто плачет и горюет;
Чернеют голые поля,
Над ними ветер сонный дует,
Травой поблёкшей шевеля.
Кусты и тощие берёзы
Стоят, как грустный ряд теней,
И капли крупные, как слёзы,
Роняют медленно с ветвей.

Порой в дали печальной где-то
Раздастся звук - и пропадёт,
И сердце грусть сильней сожмёт…
Без света жизнь! не ты ли это?..

1875

***

Мне доставались нелегко
Моей души больные звуки.
Страдал я сердцем глубоко,
Когда слагалась песня муки.

Я в песне жил не головой,
А жил скорбящею душою,
И оттого мой стон больной
Звучит тяжёлою тоскою.

1875

Работники

Вставай, товарищ мой! пора!
Пойдём! осенний день короток…
Трудились много мы вчера,
Но скуден был наш заработок.

Полуголодные, легли
На землю рядом мы с тобою…
Какую ночь мы провели
В борьбе с мучительной тоскою!

В работе выбившись из сил,
Не мог от холода заснуть я, -
Суровый ветер шевелил
На теле ветхие лоскутья.

Но я к лишениям привык,
Привык ложиться я голодный, -
Без слёз и жалобы приник
Я головой к земле холодной.

Я равнодушно смерти жду,
И не страшит меня могила;
Без скорби в вечность я пойду…
На что мне жизнь? Что мне в ней мило?

Лишь одного пугаюсь я,
Одной я занят горькой думой:
Ужель и небо так угрюмо,
Так неприветно, как земля?

1875

В ночном

Летний вечер. За лесами
Солнышко уж село;
На краю далёком неба
Зорька заалела;

Но и та потухла. Топот
В поле раздаётся:
То табун коней в ночное
По лугам несётся.

Ухватя коней за гриву,
Скачут дети в поле.
То-то радость и веселье,
То-то детям воля!

По траве высокой кони
На просторе бродят;
Собралися дети в кучку,
Разговор заводят.

Мужички сторожевые
Улеглись под лесом
И заснули… Не шелохнет
Лес густым навесом.

Всё темней, темней и тише…
Смолкли к ночи птицы;
Только на небе сверкают
Дальние зарницы.

Кой-где звякнет колокольчик,
Фыркнет конь на воле,
Хрупнет ветка, куст - и снова
Всё смолкает в поле.

И на ум приходят детям
Бабушкины сказки:
Вот с метлой несётся ведьма
На ночные пляски;

Вот над лесом мчится леший
С головой косматой,
А по небу, сыпля искры,
Змей летит крылатый;

И какие-то все в белом
Тени в поле ходят…
Детям боязно - и дети
Огонёк разводят.

И трещат сухие сучья,
Разгораясь жарко,
Освещая тьму ночную
Далеко и ярко.

1874

По дороге

Я въезжаю в деревню весенней порой -
   И леса и луга зеленеют;
Всюду труд на полях, режут землю схой,
   Всюду взрытые пашни чернеют;

И, над ними кружась, громко птицы звенят,
   В блеске вешнего дня утопая…
И задумался я, тишиною объят:
   Мне припомнилась юность былая…

И с глубокой тоской вспоминаю мои
   Позабытые прошлые годы…
Много искренних чувств,
                        много тёплой любви
   Я для жизни имел от природы.

Но я всё растерял, очерствел я душой…
   Где моё дорогое былое?
Редко светлое чувство, как луч золотой,
   Озарит моё сердце больное.

Всё убито во мне суетой и нуждой,
   Всё закидано грязью столицы,
В книге жизни моей нет теперь ни одной
   Освежающей душу страницы…

И хотелось бы мне от тревог отдохнуть
   В тишине деревенской природы;
На людей и на мир посветлее взглянуть,
   Как гляделось мне в прошлые годы.

Но напрасно желанье мне душу гнетёт.
   Точно кроясь от быстрой погони,
По дороге прямой всё вперёд и вперёд
   Мчат меня неустанные кони.

1874

Умирающая швейка

Умирая в больнице, тревожно
Шепчет швейка в предсмертном бреду
«Я терпела насколько возможно,
Я без жалоб сносила нужду.
Не встречала я в жизни отрады,
Много видела горьких обид;
Дерзко жгли меня наглые взгляды
Безрассудных пустых волокит.
И хотелось уйти мне на волю,
И хотелось мне бросить иглу, -
И рвалась я к родимому полю,
К моему дорогому селу.
Но держала судьба-лиходейка
Меня крепко в железных когтях.
Я, несчастная, жалкая швейка,
В неустанном труде и слезах,
В горьких думах и тяжкой печали
Свой безрадостный век провела.
За любовь мою деньги давали –
Я за деньги любить не могла;
Билась с горькой нуждой, но развратом
Не пятнала я чистой души
И, трудясь через силу, богатым
Продавала свой труд за гроши…
Но любви моё сердце просило –
Горячо я и честно любила…
Оба были мы с ним бедняки,
Нас обоих сломила чахотка…
Видно, бедный - в любви не находка!
Видно, бедных любить не с руки!..
Я мучительной смерти не трушу,
Скоро жизни счастливой лучи
Озарят истомлённую душу, -
Приходите тогда, богачи!
Приходите, любуйтеся смело
Ранней смертью девичьей красы,
Белизной бездыханного тела,
Густотой тёмно-русой косы!»

1873 (?)

***

Ярко солнце светит,
В воздухе тепло,
И, куда ни взглянешь,
Всё кругом светло.

На лугу пестреют
Яркие цветы;
Золотом облиты
Тёмные листы.

Дремлет лес:
Ни звука, -
Лист не шелестит,
Только жаворонок
В воздухе звенит,

Да взмахнёт порою
Птичка над кустом,
Да, жужжа, повьётся
Пчёлка над цветком,

Да золотокрылый
Жук лишь прошумит, -
И опять всё тихо,
Всё кругом молчит.

Хорошо!.. И если б
Труд не призывал,
Долго бы весною
В поле простоял.

[1872]

Косари

I

Утро. Блещет роса, и сквозь лес от зари
Яркий свет на поля разливается.
За рекой, на лугу, по росе косари
Идут, косят траву, наклоняются.

«Эй, ты, что ж отстаёшь, соловей записной,
Точно двигаешь бабу тяжёлую?
Размахнись посмелей да пошире косой, -
И ударь-ка, друг, песню весёлую!..»

И плечистый косарь вдруг кудрями тряхнул,
Поднялася его грудь высокая, –
Он кудрями тряхнул и легко затянул:
«Ах ты, степь ли моя, степь широкая!

Поросла-убралась ты травой-ковылём,
Да песками ты, степь, позасыпалась;
На тебе ль от беды, на просторе степном,
Не одна голова вихрем мыкалась.

И горела трава, дым до неба стоял, –
Вырастали могилы бескрестные;
По ним вихорь ходил, гром над ними стучал,
Да кружились орлы поднебесные!..»

Подхватила артель, дружно песня звенит
И по чистому полю разносится;
Упадая, трава под косами шумит, –
Как-то легче она с песней косится.

Ворота у рубах все расстёгнуты, – грудь
Дышит легче, свободнее голая;
Дружно косы блестят, дружно ноги идут
И спорИтся работа тяжёлая.

II

Полдень. Солнышко в небе высоко стоит,
От жары нет терпенья и моченьки:
Плечи, голову, руки и жгёт и палит,
И невольно слипаются оченьки.

Всех стомила жара, всех замаяла лень;
И, под гнётом тяжёлой дремотушки,
Люд рабочий от солнышка прячется в тень,
Отдохнуть от жары, от работушки.

Лошадь щиплет траву и лениво жуёт,
Тупо смотрят глаза полусжатые;
Точно плетью, хвостом
                      мух стегнёт да стегнёт, -
Не дают ей покоя, проклятые.

Спят в тени косари, лишь лохматый барбос,
Весь объятый какою-то негою,
Глаз прищуря, глядит
                     на пушистый свой хвост…
Вот и он задремал под телегою.

Только мухи жужжат, да в траве трескотня:
Кто-то свищет там в ней, надрывается;
Чуть заметно трава ветерком полудня
Кое-где под кустом наклоняется.

Точно в раме река тростником поросла,
Спит, дремотой полдня очарована;
Из травы пустельга
                   лишь взмахнёт, как стрела,
И повиснет вверху, как прикована.

Солнце за лес зашло, потянул холодок,
Всколыхнул на реке влагой чистою,
И в лицо косарей вдруг пахнул ветерок
Из-за леса прохладой душистою.

Потянулся один, потянулся другой, -
Вот и все, - и рукой загорелою
Протирают глаза и речною водой
Освежают лицо запотелое.

Взяли косы, бруском наточили, идут…
Берегися, трава ты зелёная!
Ох, недолго тебе красоваться уж тут, -
Упадёшь ты, косой подкошённая!

И с родимых полей тебя люди сгребут,
Иссушённую травушку бледную.
Как невесту, в чужую семью увезут
На житьё горемычное, бедную!

1870 - 1871

Мёртвое дитя

Ночь, в углу свеча горит,
Никого нет, - жутко;
Пред иконою лежит
В гробике малютка.

И лежит он, точно спит
В том гробочке, птенчик,
И живых цветов лежит
На головке венчик.

Ручки сложены крестом;
Спит дитя с улыбкой,
Точно в гробике он том
Положён ошибкой.

Няня старая дитя
Будто укачала;
Вместо люльки да шутя
В гробик спать уклала.

Хорошо ему лежать -
В гробике уютно.
Горя он не будет знать,
Гость земли минутный.

Не узнает никогда,
Светлый житель рая,
Как слезами залита
Наша жизнь земная.

1867 или 1868

***

Пройдёт и ночь, пройдёт и день,
Пройдут недели и года,
Как полем облачная тень,
Пройдут - и нет от них следа.
Пройдёт и жизнь, исчезнешь ты,
Исчезнут все твои мечты…
И для чего, бог весть, ты жил,
И ненавидел, и любил?..
И тайна вечная творца
Всё будет тайной без конца.

1867

***

Осень… Дождик ведром
С неба хмурого льёт;
На работу, чуть свет,
Молодчина идёт.

На плечах у него
Кафтанишка худой;
Он шагает в грязи
По колена, босой.

Он идёт да поёт,
Над погодой смеясь;
Из-под ног у него
Брызжет в стороны грязь.

Холод, голод, нужду
Сносит он до конца, -
И не в силах беда
Сокрушить молодца.

Иль землёю его,
Иль бревном пришибёт,
Или старость его
На одре пригнетёт.

Да и смерть-то придёт -
Не спугнёт молодца;
С ней он кончит расчёт,
Не поморщив лица.

Эх, родимый мой брат!
Много силы в тебе!
Эту силу твою
Сокрушить ли судьбе!..

1866

Детство

Вот моя деревня:
Вот мой дом родной;
Вот качусь я в санках
По горе крутой;

Вот свернулись санки,
И я на бок - хлоп!
Кубарем качуся
Под гору, в сугроб.

И друзья-мальчишки,
Стоя надо мной,
Весело хохочут
Над моей бедой.

Всё лицо и руки
Залепил мне снег…
Мне в сугробе горе,
А ребятам смех!

Но меж тем уж село
Солнышко давно;
Поднялася вьюга,
На небе темно.

Весь ты перезябнешь, -
Руки не согнёшь, -
И домой тихонько,
Нехотя бредёшь.

Ветхую шубёнку
Скинешь с плеч долой;
Заберёшься на печь
К бабушке седой.

И сидишь, ни слова…
Тихо всё кругом;
Только слышишь: воет
Вьюга за окном.

В уголке, согнувшись,
Лапти дед плетёт;
Матушка за прялкой
Молча лён прядёт.

Избу освещает
Огонёк светца;
Зимний вечер длится,
Длится без конца…

И начну у бабки
Сказки я просить;
И начнёт мне бабка
Сказку говорить:

Как Иван-царевич
Птицу-жар поймал,
Как ему невесту
Серый волк достал.

Слушаю я сказку -
Сердце так и мрёт;
А в трубе сердито
Ветер злой поёт.

Я прижмусь к старушке…
Тихо речь журчит,
И глаза мне крепко
Сладкий сон смежит.

И во сне мне снятся
Чудные края.
И Иван-царевич -
Это будто я.

Вот передо мною
Чудный сад цветёт;
В том саду большое
Дерево растёт.

Золотая клетка
На сучке висит;
В этой клетке птица
Точно жар горит;

Прыгает в той клетке,
Весело поёт,
Ярким, чудным светом
Сад весь обдаёт.

Вот я к ней подкрался
И за клетку - хвать!
И хотел из сада
С птицею бежать.

Но не тут-то было!
Поднялся шум-звон;
Набежала стража
В сад со всех сторон.

Руки мне скрутили
И ведут меня…
И, дрожа от страха,
Просыпаюсь я.

Уж в избу, в окошко,
Солнышко глядит;
Пред иконой бабка
Молится, стоит.

Весело текли вы,
Детские года!
Вас не омрачали
Горе и беда.

1865 или 1866

Поэт и композитор М. А. Кузмин в 1903 г. положил это стихотворение на музыку под загл. «Детские годы».

Ночью

Осенью дождливой
Ночь глядит в окошко;
В щели ветер дует…
«Что дрожишь ты, крошка?

Что ты шепчешь тихо
И глядишь мне в очи?
Призраки ли видишь
Ты во мраке ночи?..»

- «Сядь со мною рядом,
Я к тебе прижмуся, -
Жутко мне и страшно,
Я одна боюся…

Слышишь… чу!.. там кто-то
Плачет и рыдает…»
- «Это за окошком
Ветер завывает».

- «Чу! стучат в окошко…
Это духи злые…»
- «Нет, то бьют по стёклам
Капли дождевые».

И ко мне, малютка,
Крепко ты прижалась
И весёлым смехом
Звонко засмеялась.

Понимаю, крошка:
Призраки - пустое!
Дрожь во мраке ночи,
Твой испуг - другое.

Это - грудь сжигает
Жар горячей крови;
Это сердце просит
И любви и воли…

1865 или 1866

Доля бедняка

Эх ты, доля, эх ты, доля,
         Доля бедняка!
Тяжела ты, безотрадна,
         Тяжела, горька!

Не твою ли это хату
         Ветер пошатнул,
С крыши ветхую солому
         Разметал, раздул?

И не твой ли под горою
         Сгнил дотла овин,
В запустелом огороде
         Повалился тын?

Не твоей ли прокатали
         Полосой пустой
Мужики дорогу в город
         Летнею порой?

Не твоя ль жена в лохмотьях
         Ходит босиком?
Не твои ли это детки
         Просят под окном?

Не тебя ль в пиру обносят
         Чаркою с вином,
И не ты ль сидишь последним
         Гостем за столом?

Не твои ли это слёзы
         На пиру текут?
Не твои ли это песни
         Грустью сердце жгут?

Не твоя ль это могила
         Смотрит сиротой?
Крест свалился, вся размыта
         Дождевой водой.

По краям её крапива
         Жгучая растёт,
А зимой над ею вьюга
         Плачет и поёт.

И звучит в тех песнях горе,
         Горе да тоска…
Эх ты, доля, эх ты, доля,
         Доля бедняка!

1865 или 1866

Овин - строение для сушки (огнём, дымом) снопов перед молотьбой.

Тын - сплошной забор из вбитых в землю жердей, брёвен и т.п.

В степи

Кони мчат-несут.
Степь всё вдаль бежит;
Вьюга снежная
На степи гудит.

… (далее по ссылке ниже)

1865

В основе стихотворения - текст старинной ямщицкой песни «Уж ты степь моя, степь моздокская…», решительно переработанный и дополненный Суриковым. Войдя в народно-песенный репертуар, произведение Сурикова, в свою очередь, само подверглось значительной переработке. Стихотворение в переработанном виде стало народной песней «Ах ты степь, ты степь» («Степь да степь кругом»).

Поёт Юрий Гуляев. Музыка: С.Садовский.

***

Занялася заря -
Скоро солнце взойдёт.
Слышишь… чу!.. соловей
Щёлкнул где-то, поёт.

И всё ярче, светлей
Переливы зари;
Словно пар над рекой
Поднялся, посмотри.

От цветов, на полях
Льётся запах кругом,
И сияет роса
На траве серебром.

Над рекой, наклонясь,
Что-то шепчет камыш,
А кругом, по полям
Непробудная тишь.

Как отрадно, легко,
Широко дышит грудь:
Ну, молись же скорей,
Ну, молись, да и в путь!

1865

Положено на музыку П. И. Чайковским в 1881 г. (дуэт под загл. «Рассвет», текст Сурикова значительно переработан).

Рябина

«Что шумишь, качаясь,
Тонкая рябина,
Низко наклоняясь
Головою к тыну?» -

… (далее по ссылке ниже)

1864

Поёт Людмила Зыкина. Музыка: народная.