Домой Вниз Поиск по сайту

Николай Тряпкин

ТРЯПКИН Николай Иванович (19 декабря 1918, деревня Саблино Старицкой волости Тверской губернии - 20 февраля 1999, Москва; похоронен на кладбище «Ракитки» в ближнем Подмосковье), русский поэт.

Николай Тряпкин. Nikolai Tryapkin

Сочетание фольклорной, песенной традиции, проповеднического пафоса и современной иронии, обращение к нравственному идеалу в лирических сборниках: «Распевы» (1958), «Перекрестки» (1962), «Заповедь» (1976), «Стихотворения» (1983), «Огненные ясли» (1985), «Излуки» (1987). Государственная премия Российской Федерации (1992).

Подробнее

Фотогалерея (13)

[Приглашаю посмотреть моё стихотворение: «Тряпкин»]

СТИХИ (45):

Вверх Вниз

Русь

Значит - снова в путь-дорогу,
Значит - в ночь не удалось.
Значит - снова, братцы, - с Богом!
На авось, так на авось.

Что нам отчее крылечко!
Что нам брат и что нам друг!
Ты катись, моё колечко,
Хоть на север, хоть на юг.

Умираем, да шагаем
Через горы и стада.
А куда идём - не знаем,
Только знаем, что туда:

В те края и в те предместья,
Где дома не под замком,
Где растут слова и песни
Под лампадным огоньком.

Провались ты, зло людское,
Все карманы и гроши!
Проклинаю всё такое,
Где ни Бога, ни души.

То крылечко - не в крылечко,
Где платочек - на роток…
Ты катись, моё колечко,
Хоть на запад иль восток.

Проклинаем да шагаем
Через горы и стада.
А куда идём - не знаем,
Только знаем, что туда.

?


Песнь о великом походе

Как ныне сбирается вещий Олег
Отмстить неразумным хазарам.
А. Пушкин
Итак, начинаю. Время
Приветствую светом дня.
Я ноги обую в стремя
И вам подведу коня.
На стогнах гремят витии,
А с нами - отряды муз.
О Русь! Купина! Россия!
Великий Советский Союз!

Настала пора походов,
Каких не бывало ввек.
В полях, на горах и водах
Играет в трубу Олег -
Олег не простой, а вещий,
Сияющий бог дружин.
Мы славим такие вещи,
Что стоят любых былин.

Мы любим свои базары
И дедовских песен вязь.
А в наши глаза хазары
Швыряют срамную грязь.
А в нашем Кремле хазары
Пускают страну в распыл…
Эгей, господа гайдары!
Недаром я злость копил.

Настала пора походов,
Каких не бывало ввек, -
С полюдьями всех заводов,
С разливом великих рек.
Матросы на Чёрном море,
Охотские моряки,
Балтийцы стоят в дозоре,
Готовые, как штыки.

А в сёлах гремят витии,
А с нами - отряды муз.
О Русь! Купина! Россия!
Великий Советский Союз!
Давай же, герой наш вещий,
Сияющий бог дружин!
Мы знаем такие вещи,
Что стоят любых былин.

Гремят по стране витии,
Высокий поднявши груз.
О Русь! Купина! Россия!
Великий Советский Союз!
Держава - на полном сборе.
Хвалынцы и тверяки.
И песни мои в дозоре,
Готовые, как штыки.

?


Вербная песня

За великий Советский Союз!
За святейшее братство людское!
О господь! Всеблагой Иисус!
Воскреси наше счастье земное.

О Господь! Наклонись надо мной.
Задичали мы в прорве кромешной.
Окропи Ты нас вербной водой,
Осени голосистой скворешней.

Не держи Ты всевышнего зла
За срамные мои вавилоны, -
Что срывал я Твои купола,
Что кромсал я святые иконы!

Огради! Упаси! Защити!
Подними из кровавых узилищ!
Что за гной в моей старой кости,
Что за смрад от бесовских блудилищ!

О Господь! Всеблагой Иисус!
Воскреси мое счастье земное.
Подними Ты мой красный Союз
До Креста Своего аналоя.

1994


Стихи о Гришке Отрепьеве

Для меня ты, брат, совсем не книга.
И тебя я вспомнил неспроста.
Рыжий плут, заносчивый расстрига,
И в царях - святая простота.

Мы с тобой - одна посконь-рубаха.
Расскажи вот так, без дураков:
Сколько весит шапка Мономаха,
И во сколько сечен ты кнутов?..

За цветными окнами столетий,
Что там, где - пойми издалека!
Да и нынче - столько вас на свете
Поджидает царского пайка!

Забывают - кто отец, кто мама.
И не лучше ль сеять, чем хватать?
А ведь ты бы, Гриша, скажем прямо,
Мог бы просто песенки играть.

И ходил бы с клюквой на базаре
Да из лыка плёл бы лапотки.
А тебя вот псивые бояре
Изрубили прямо на куски.

Только всё ж - за дымкой-невидимкой
Ты уж тем хорош, приятель мой,
Что из всех, пожалуй, проходимцев
Ты, ей-ей, не самый продувной.

Изрубили всё же и спалили,
Заложили в пушку - и каюк.
А иным бродягам всё простили,
Даже тьму придумали заслуг.

И гремит веками литургия -
Со святыми, дескать, упокой.
А тебя и нынче вот, как змия,
Проклинают дьяки за разбой.

Только знаю - парень ты без страха.
И давай - скажи без дураков:
Сколько весит шапка Мономаха,
И во сколько сечен ты кнутов?..

?


Читает Николай Тряпкин:

Звук

Послание Марку Соболю

Дружище Марк! Не упрекай меня,
Что я стучусь в твое уединенье.
Давай-ка вновь присядем у огня,
Что мы когда-то звали вдохновеньем.

Скорблю, старик, что наш ХХ век
Столь оказался и сварлив и смраден.
Задели гной - и вот уж сам генсек
Прополз по миру - гадина из гадин.

Да черт бы с ним, пускай себе ползет,
Да пусть он будет хоть червяк с помойки!
Но он ползет - и нас с тобою жрет,
Но он ползет - и мы с тобою в гнойке.

И вот бушуют вирусы вражды,
И вот снуют все яблоки раздора,
А мы друг другу целимся в зады
Иль прямо в грудь палим из-под забора.

Дружище Марк! А ты совсем не зверь,
Да ведь и я люблю тебя доселе.
Давай-ка, брат, сойдемся и теперь
И вновь по чарке тяпнем в Цедээле.

Для нас ли дым взаимной чепухи?
Поверь-ка слову друга и поэта:
Я заложил бы все свои стихи
За первый стих из Нового Завета…

Скорблю, старик, что наш ХХ век
Столь оказался и сварлив и смраден.
Хвала творцу! Хоть ты-то не генсек, -
И нынче мне особенно отраден.

А посему - не упрекай меня,
Что вот стучусь в твое уединенье.
Давай-ка вновь присядем у огня,
Что мы когда-то звали вдохновеньем.

«День», 12-18 сентября 1993


Нет, я не вышел из народа!

Нет, я не вышел из народа.
О, чернокостная порода!
Из твоего крутого рода
Я никуда не выходил.
И к белой кости, к серой кости
Я только с музой езжу в гости.
И на всеобщем лишь погосте
Меня разбудит Гавриил.

И кровь моя - не голубая!
Что, голубая? Да худая!
Она - венозная, вторая.
То - не земля и не вода,
А только ил и только сода.
А соль вошла в кулак народа.
О, чернокостная порода!
О, черносошная орда!

Пускай я смерд. Но не смердящий.
Пускай я пёс. Но не скулящий.
И пот - мой запах настоящий,
Мозоли - перстни на руках!
А если вы, мои онучи,
Порою чёрны и вонючи, -
Прополощу вас в Божьей туче
И просушу на облаках!

И даже в рубищах Парижа
Да не замучает нас грыжа!
И в этих песенках - не жижа,
А родниковая вода.
Нет, я не вышел из народа.
О, чернокостная порода!
Из твоего крутого рода
Не выходил я никуда.

1982


***

И великое пламя над миром прошло,
     А верней - пронеслось!
И от прежних лесов только птичье крыло
     Сохранить удалось.

И хранится оно в золотом терему
     Да под вечным стеклом.
А земля запропала в кромешном дыму -
     И себя не найдём…

1979


Русь

С одною думой непостижной
Смотрю на твой спокойный лик.
А. Блок
Сколько прожитых снов! Сколько звёздного шума!
       Сколько вёсен и зим на плечах!
А со мною всё та ж непостижная дума
       И всё те же виденья в ночах.

И всё так же свеча над бессонной страницей
       Догорает в моей конуре…
И цветёшь ты во мне луговою зарницей
       И цветком, что весной на дворе.

И опять ухожу я к ракитам далёким
       И к далёким мостам полевым,
Чтобы вновь прокричать журавлём одиноким
       Над великим простором твоим.

Прокурлычу - и вновь не услышу ответа,
       И поникну печальным крылом.
Только снова под пологом лунного света
       Застучишь ты в лесу топором.

Узнаю тебя, Русь. И не буду в обиде,
       И свой подвиг свершу, как смогу.
И пускай той ракитой в осенней хламиде
       Загрущу я в пустынном лугу.

И склонюсь под железом высокою рожью,
       И сорокой скакну у ручья.
Ты - единый мой свет на моём раздорожье
       И единая пристань моя.

И вернусь я к своей одинокой светлице
       Никому не известной тропой…
И летит моя дума - полночная птица, -
       И роняет перо над тобой.

1973


***

Не бездарна та природа,
Не погиб ещё тот край.
Н. А. Некрасов
Не бездарна та планета,
Не погиб ещё тот край,
Если сделался поэтом
Даже Тряпкин Николай.

Даже Тряпкин Николай
Ходит прямо к Богу в рай.
И Господь ему за это
Отпускает каравай.

Отпускает каравай
И кричит: «Стихи давай!
А врагов твоих несчастных
Я упрячу в гроб-сарай.

И в твоём родном районе
Я скажу в любом дому:
Дескать, Тряпкин - в пантеоне,
Ставьте памятник ему.

Заявляю, дескать, прямо -
И с того, мол, и с сего:
Для таких не жалко храма,
Пойте песенки его.

Ты же, Тряпкин Николай,
Заходи почаще в рай.
Только песенки плохие
Ты смотри не издавай.

А не сделаешь такого,
Я скажу, мол: «Ах ты, вошь!»
И к Сергею Михалкову
В домработники пойдёшь».

1973


Старинные песни

Что мне шумит, что мне звенит
Далече рано пред зарями?
        Слово о полку Игореве
Старинные песни, забытые руны!
Степные курганы, гуслярные струны!
        Далёкая быль!
Давно пронеслись те года и походы,
И всё принакрыли извечные воды,
        Ивняк да ковыль.

И только лишь кто-то кричит и взывает:
«По Дону гуляет, по Дону гуляет
        Казак молодой».
И снова поёт пролетевшее Время -
И светится Время, как лунное стремя,
        Над вечной Водой.

И снятся мне травы, давно прожитые,
И наши предтечи, совсем молодые,
        А Время поёт.
И рвутся над нами забытые страсти,
И гром раздирает вселенские снасти,
        А колокол бьёт!

По Дону гуляет!.. По Дону гуляет!..
А лунное Стремя звенит и сияет,
        А звёзды горят…
Старинные песни! Забытые руны!
Над кем же рокочут гуслярные струны?
        О чём говорят?

Давно пронеслись те года и походы,
И всё принакрыли извечные воды,
        Извечный Покой.
А звёздное Время звенит и сияет
И снова над нами, свистя, пролетает
        И прыщет стрелой.

1973


***

Горячая полночь! Зацветшая рожь!
Купальской росой окропите мой нож!

Я филином ухну, стрижом прокричу,
О камень громовый тот нож наточу.

Семь раз перепрыгну чрез жаркий костёр -
И к древнему дубу приду на сугор.

Приду, поклонюсь и скажу: «Исполать!»
И крепче в ладони сожму рукоять,

И снова поклон перед ним положу -
И с маху весь ножик в него засажу.

И будет он там - глубоко, глубоко,
И брызнет оттуда, как гром, молоко.

Животное млеко, наполнив кувшин,
Польётся на злаки окрестных долин,

Покатится в Волге, Десне и на Сож…
И вызреет в мире громовая рожь.

Поднимутся финн, костромич и помор
И к нашему дубу придут на сугор.

А я из кувшина, средь злаков густых,
Гремящею пеной плесну и на них.

Умножатся роды, прибавится сил,
Засветятся камни у древних могил.

А я возле дуба, чтоб зря не скучать,
Зачну перепёлкам на дудке играть.

1971


***

Земля, Вода, и Воздух, и Огонь!
Святитесь все - и ныне и вовеки…
Лети, мой Конь!
Лети, мой вечный Конь,
Через моря вселенские и реки!

Боков твоих да не коснётся плеть.
И гвозди шпор в тебя да не вонзятся.
Я жить хочу. И жажду умереть.
Чтоб снова тлеть -
И заново рождаться.

1971


***

Листья дубовые! Листья дубовые!
Стук желудей!
Пусть расползутся ненастья суровые
С наших полей.

Пусть улыбнётся нам солнышко ясное,
Звёзды горят.
Листья дубовые! Сучья угластые!
Злат листопад!

Добрую силу, густую, медяную,
Дайте ветрам.
Сыпьтесь в рубашку мою полотняную,
Кланяюсь вам!

Сыпься, прошу, в рукава мои белые,
Стук желудей!
Пусть они, ветры, весёлые, смелые,
Грянут скорей.

Сыпьтесь в моё полотно непорочное,
Кланяюсь вам!
Пусть они скроются, грозы полночные,
Злобные к нам.

Дайте собрать вашу сень многодумную,
В узел связать.
Дайте средь поля на дерево шумное
Узел поднять.

Листья дубовые! Сучья угластые!
Злат ворошок!
Дайте подвесить под сени гривастые
Думный мешок!

Пусть он качнётся под той наговорною
Кущей моей.
Пусть она схлынет, вся нежить упорная,
С наших полей.

Добрую силу, густую, медяную,
Дайте ветрам.
Сыпьтесь в рубашку мою полотняную,
Кланяюсь вам!

1971


***

Скоро снова затоскую
И присяду в уголке.
Дай мне песенку такую,
Чтобы вспомнить налегке.

И за прялочкой за нашей
Заклубится волокно.
Дай мне песенку покраше,
А какую - всё равно.

Чтоб кобылка вороная
Заплясала пред тобой,
Чтобы звёздочка ночная
Зазвенела под дугой.

Чтоб дороженьку прямую
Снег-пурга не замела.
Дай мне песенку такую,
Чтобы вновь не подвела.

1970


Стансы

1

Давно отпили, отлюбили,
Отгоревали, отцвели -
И стали горстью чёрной пыли,
И затерялися в пыли.

И всё держались за кастеты,
И в землю падали ничком.
А ты всё так же, мать-планета,
Извечным крутишься волчком.

И вновь мы царства сокрушаем,
И снова пашем целину -
И всё ж стоим над тем же краем,
У той же горести в плену.

И снова падаем, как ветки,
К подножью древа своего.
И не спасают нас ни предки,
Ни хмель, ни слава - ничего.

И всё же в кратком просветленье
Мы песни петь не устаем,
И славим каждый миг рожденья,
И каждый солнышка подъём.

И перед космосом безмерным
Мы окрылённые стоим
И с той же гривенкой усердной
В калитку райскую стучим.

И только слёзы утираем,
И ставим город на холму…
И никому не доверяем
Свою убогую суму.

2

Да. Никому я не доверю
Ни этот посох, ни суму.
И буду вновь стучаться в двери
К земному смыслу моему.

И никогда не возревную
К довольству спящих и глухих,
И в поле вновь проголосую
За вечных странников моих.

И снова облако развесит
Кудлатый полог надо мной.
И через грады, через веси
Пойду я знойною тропой.

Гудите, звёздные набаты!
Гремите зверю и столбу,
Что - нет! - не все замки посняты
И суть не вся в твоём горбу!

И пусть в лукавом пересуде
Не гаснет вечный уголёк,
И снова мёртвому Иуде
Не пригодится кошелёк.

И все подножные каменья
Да обретут словесный дар!
И пусть души моей томленья
Не примет галочий базар.

Уйду я к злаку или зверю
И возлюблю скитскую тьму.
И буду вновь стучаться в двери
К земному смыслу своему.

1970


***

А ты проснись на рубеже какой-то смутной веры,
А ты стряхни с себя всю пыль, осевшую вчера.
Пускай на полке у тебя - Вольтеры и Гомеры,
А ты впервые видишь дым пастушьего костра.

А ты впервые услыхал: звенят под влагой косы,
А ты впервые уловил: остёр на вкус щавель.
Земля извечно молода и зори вечно босы,
И вечно пляшут мотыльки под детскую свирель.

Пускай тут были до тебя касоги и шумеры,
Пускай ложатся пред тобой смирившиеся львы.
А ты проснись на рубеже какой-то смутной веры,
А ты услышь подземный рост кореньев и травы.

1970


***

И снова тянется дорога
Чрез те пригорки и мосты.
И вновь присяду - то у стога,
А то у памятной версты.

Иду знакомой стороною,
Овеян пухом лозняка.
И вновь проходят надо мною
Великим ходом облака.

И не смолкает шум проточный,
Великий шум поры такой,
Когда о жизни сей непрочной
Лопочет сухлый зверобой.

И ты пред Космосом безликим
Невольно сердцем предстаёшь,
И за стручком созревшей вики
О чём-то милом запоёшь.

И вспомнишь давние метели
И ту весеннюю траву.
И скрип забытой колыбели
Услышишь прямо наяву.

1970


Знакомое поле…

Знакомое поле, а в поле - траншеи да рвы,
Засохшая глина да куст полумёртвой травы.
Разбросаны трубы. Да вышки. Да снова - быльё.
Знакомое поле - моё - и совсем не моё.

Усни, моя горечь, и память мою не тревожь.
Пускай тут склонялась, как лебедь, высокая рожь.
Пускай тут звенели овсы и гуляли стада.
Усни, моя горечь. Пусть вечная льётся вода.

Железное поле. Железный и праведный час.
Железные травы звенят под ногами у нас.
Железные своды над нами гудят на весу.
Железное поле. А поле - в железном лесу.

Засохшая глина. Смола. Да забытый бурав.
Огромные трубы лежат у глубоких канав.
Знакомые травы куда-то ушли в никуда.
А сверху над нами густые гудят провода.

Проснись, моё сердце, и слушай великий хорал.
Пусть вечное Время гудит у безвестных начал.
Пускай пролетает Другое вослед за Другим,
А мы с тобой - только травинки под ветром таким.

А мы с тобой только поверим в Рожденье и Рост
И руки свои приготовим для новых борозд.
И пусть залепечет над нами другая лоза,
А мы только вечному Солнцу посмотрим в глаза.

Знакомое поле, а в поле - траншеи да рвы.
Железные сосны - вершиной во мгле синевы.
Железные своды над нами гудят на весу…
И песня моя не пропала в железном лесу.

1970


***

Я не был славой затуманен
И не искал себе венца.
Я был всегда и есть крестьянин -
И не исправлюсь до конца.

И вот опять свой стих подъемлю
Пред ликом внуков и сынов:
Любите землю, знайте землю,
Храните землю до основ.

Не будьте легче мысли птичьей -
Врастайте в землю, как гранит.
Она всему даёт обличье
И всё навеки утвердит:

И нашу суть, и нашу славу,
И запах лучшего плода, -
И нашу русскую державу
Оставит русской навсегда.

И потому-то землю надо
Особой меркой измерять:
Она не только хлеб и стадо,
Она ещё - сестра и мать.

И потому-то в поле вешнем
Сними-ка, братец, сапоги,
И постарайся быть безгрешным,
И никогда земле не лги.

И я не с тем ли, не затем ли
Даю стихам высокий лад
И вот кричу: не грабьте землю,
Не будьте прокляты стократ!

Она не только хмель и сыта,
Она ещё - сундук и клеть,
И нашей речи знаменитой
При ней вовек не оскудеть.

И нашу суть, и нашу славу
Она не спустит без следа
И нашу русскую державу
Оставит русской навсегда.

1969


***

Свет ты мой робкий, таинственный свет!
Нет тебе слов и названия нет.

Звуки пропали. И стихли кусты.
Солнце в дыму у закатной черты.

Парус в реке не шелохнется вдруг.
Прямо в пространстве повис виадук.

Равны права у небес и земли,
Город, как воздух, бесплотен вдали…

Свет ты мой тихий, застенчивый свет!
Облачных стай пропадающий след.

Вечер не вечер, ни тьмы, ни огня.
Молча стою у закатного дня.

В робком дыму, изогнувшись как лук,
Прямо в пространстве повис виадук.

Равны права у небес и земли.
Жёлтые блики на сердце легли.

Сколько над нами провеяло лет?
Полдень давно проводами пропет.

Сколько над нами провеяло сил?
Дым реактивный, как провод, застыл.

Только порою, стеклом промелькав,
Там вон беззвучно промчится состав.

Молча стою у закатного дня…
Свет ты мой тихий! Ты слышишь меня?

Свет ты мой робкий! Таинственный свет!
Нет тебе слов и названия нет.

Звуки пропали. И стихли кусты.
Солнце в дыму у закатной черты.

1969


***

А сколько их было за нашим столом!
А сколько добра красовалось на нём!
А сколько высоких речей раздалось!
А сколько весёлых ковшей испилось!

И вот они нынче - грозою гроза,
И нашею солью - да нам же в глаза.
И мы повторяем старинный урок:
И жито забыто, и пиво не впрок.

1968


Жалоба

Здравствуй,
Матушка Суббота!
Что там надо - прикупи.
И какая ни работа -
Баньку жарче истопи.

Заготовь простынь холщовых
И с наваром свежих щей…
И дровец -
Сухих сосновых -
Ты уж, мать, не пожалей.

А вода у нас - без спроса:
Бани - прямо у реки.
Запускай мотор насоса!
Это очень нам с руки.

Хороши у нас парные!
А с распылу -
В речку скок!
Только…
Девки озорные:
Не дают помыться впрок!

И пока ты
Понемножку
С мылом в шайку головой,
А уж те -
Глазком в окошко:
Складный парень
Иль какой?

Что тут делать?
Прямо взвоешь!
Забунтуешь неспроста…
Только веничком прикроешь
Все опасные места.

Так что -
Вот что,
Мать Суббота:
Ты гражданок этих знай
И культмассовой работой
Их почаще занимай.

И когда я, значит,
С ходу -
Прямо в баньку
Через сад, -
Пусть уходят
На природу,
Изучают
Звездопад.

1966


Читает Николай Тряпкин:

Звук

***

А жизнь прошла. Закончены ристанья.
Исправим печь. И встретим холода.
И только смутный гул воспоминанья
Проходит вдруг по жилам иногда.

Он пронесётся там, как в шахтах воды.
Промчится гул - и снова забытьё.
И перед древним сумраком природы
Горит свеча - окошечко моё.

1966


***

Где-то есть космодромы,
Где-то есть космодромы.
И над миром проходят всесветные громы.
И, внезапно издав ураганные гамы,
Улетают с земли эти странные храмы,
Эти грозные стрелы из дыма и звука,
Что спускаются кем-то с какого-то лука,
И вонзаются прямо в колпак мирозданья,
И рождаются в сердце иные сказанья.
А всё это Земля, мол, великая Гея
Посылает на небо огонь Прометея,
Ибо жизнь там темней забайкальского леса:
Даже в грамоте школьной никто ни бельмеса.

А в печах в это время у нас в деревнюшке
Завывают, как ведьмы, чугунные вьюшки,
И в ночи, преисполненной странного света,
Загорается печь, как живое магнето.
И гашу я невольно огонь папироски,
И какие-то в сердце ловлю отголоски,
И скорее иду за прогон, к раздорожью,
Где какие-то спектры играют над рожью,
А вокруг силовые грохочут органы…
И стою за бугром, у знакомой поляны,
А в душе, уловляющей что-то и где-то,
Голубым огоньком зацветает магнето…

И, внезапно издав ураганные гаммы,
Вдруг шибается небо в оконные рамы,
И летят кувырком с косяками и цвелью
Эти все пошехонские наши изделья.
А вокруг, испуская всё то же свеченье,
Как штыки, стояком замирают растенья.
И дрожат, как в ознобе, подъёмные краны,
А в полях силовые грохочут органы.
И старушки в очках, те, что учат по книжкам,
Говорят из-за парты вскочившим детишкам:
А всё это Земля, мол, великая Гея
Посылает на небо огонь Прометея -
Эти грозные стрелы из грома и света…
Успокойтесь, родные.
И помните это.

1966


***

Кто с нами за вешние плуги?
Кто с нами?
Кто с нами да к ясному солнцу?
Кто с нами?
Кто с нами разуется в поле?
Кто с нами?
Кто с нами по рыхлой земельке?
Кто с нами?
Кто с нами за вольную песню?
Кто с нами?
Кто с нами за русское слово?
Кто с нами?
Кто с нами засеивать пашню?
Кто с нами?
Кто с нами на добрую славу?
Кто с нами?

1966


Поёт Эдуард Хиль. Музыка: А.Морозов.

Звук

***

Завершились военные споры,
Перестали тревогу трубить…
У какой-то мудрёной конторы
Я взялся огурцы сторожить.

Не давал я в те дни «сабантуя»
И не фабрил гвардейских усов.
И вернулся я к миру вчистую
Из далёких уральских лесов.

Походил я в разливы по сплавам,
А в морозы кряжи кряжевал.
Не пышна, разумеется, слава,
Да ведь тоже - победу ковал.

Далеко ещё отчая хата.
Да и что там? Репей над бугром…
Ну, а тут - и приют, и зарплата,
Огурцы и картошка притом.

Знай всё лето наигрывай в дудку,
Да чтоб вор не забрался в гряду!
И построил я строгую будку
У хозяйства всего на виду.

Что за будка! Из новой фанеры.
И флажок наверху - огоньком.
И всю ночь многозвёздные сферы
Говорили со мной о своём.

Говорили, и пели, и плыли,
А за речкой скрипел коростель.
И тогда потихоньку не ты ли
На мою приходила свирель?

И садилась к дымку понемножку,
Доставала какой-то чурек.
И такую пекли мы картошку,
Что иным не приснится вовек!

И такие там песенки спеты,
И такой отвечал коростель!..
Дорогая! Красивая! Где ты?
И какою ты стала теперь?

1966


***

Ходит ветер в чистом поле,
А за полем ходит гром.
А в том поле чья-то доля -
Белый камень под бугром.

Ой ты камень под горою!
Ты совсем не алатырь.
Только буйной головою
Кто здесь падал на пустырь?

И галопом скачет вихорь,
Закрывая белый свет…
Только холмик с облепихой,
Только пыльный горицвет.

Или, может, под тобою
Никого и ничего,
Только к вечному покою
Ждёшь прихода моего?..

Ходит ветер в чистом поле,
А за полем ходит гром.
А в том поле чья-то доля -
Белый камень под бугром.

1965


За поля яровые

За поля яровые,
За далёкий покос
Голоски ветровые
Снова полдник унёс.

За луга, за прополку…
И опять вкруг меня -
Только солнце да пчёлка,
Зеленя, зеленя.

Да знакомый кустарник,
Загустевший вконец.
Да с колхоза «Ударник»
Проскакавший гонец.

Грохотнули копыта
Где-то там, по мосткам, -
И грязцой позабытой
Вдруг упало к ногам.

Задрожал подорожник
И сердито притих,
И стою - как безбожник
Перед ликом святых.

Где ты, прежняя тяга
Земляного родства?
И на гребень оврага
Поднимаюсь едва.

За косьбой, за прополкой,
Сколько вдаль ни смотри, -
Только синь, только ёлка
Да сельцо Грибари.

Да копёшки, да веник,
Да гривастая рожь…
А иных деревенек
И в трубу не найдёшь.

Или в гривах косматых
Запропали на срок?
Или сплыли когда-то
За тобой же, браток?

Пусть не так и не эдак.
Хоть и эдак и так…
И сидит во мне предок
И мне кажет кулак.

Ах, Емеля, Емеля!
Это что ж? За кого?..
И стою как тетеря
Перед гневом его.

И душа моя - в струпьях,
А в словах - пустыри.
И стою, как преступник
Перед гласом земли.

А земля по изложью
То нахмурится вдруг,
То искристою дрожью
Засмеётся вокруг.

И пойдёт через воды
То ли свет, то ли дым.
И душа, как под мёдом,
Золотится под ним.

Ой ты власть моя - поле!
Коль виновен - прости.
Дай хоть песенной долей
Для тебя процвести.

Пусть луга не прокиснут
И хлеба не сгорят.
И клянусь перед присным -
Уж ни шагу назад.

И слова, что лежали
Да под камнем глухим,
Подниму, как скрижали,
Перед светом твоим.

1965


***

Как людей убивают?
Как людей убивают?
Никогда я не видел, как людей убивают.
Не крутился я в бандах, и на войны не брали,
И в застенки меня палачи не бросали,
И пред смертью не звал я молодого Орлёнка,
И на землю гляжу я глазами ребёнка.
Только травы мне шепчут да колосья кивают,
Точно сами собой все друзья умирают.

А ведь где-то, когда-то, и с кем-то, и кто-то
За меня выполняет эту злую заботу,
И с железною властью бойца и солдата
Сам он грудь открывает под прицел автомата
Или душит кого-то в промозглом кювете…
Это всё ведь бывает у нас на планете…

А в полях мне всё слышится звон жаворонка,
И гляжу я на землю глазами ребёнка…
О, страна моих предков! Земля дорогая!
Это что же? За что же мне милость такая?
И в каком же стоять пред тобой мне ответе -
На такой вот сырой и жестокой планете?
Только травы мне шепчут да колосья кивают,
Точно сами собой все друзья умирают.
И хожу я под говор ленивого шмеля,
И пою свои песни вот на этой свирели.
И цветы отвечают кивками участья…
Это что же -
И есть настоящее счастье?

1965


***

А это всегда я имею в виду,
Когда через луг по ромашкам иду:

Что эти ромашки и эта земля
Живут, свою плоть меж собою деля, -

Друг друга питают, и соль свою пьют,
И в песенке пчёл через год запоют.

И в эту работу цветов и земли
И прежние пчёлы и травы пошли,

Пошли снеготалы - и снова пойдут,
И предки мои - обязательно тут;

И сам я и ты через годы, потом,
В живые круги мирозданья войдём.

И дальний потомок - забавный Адам -
Вот так же рукою притронется к нам.

А мы с тобой будем - земля и трава.
И скажет потомок такие ж слова:

Что вот, мол, какие ромашки цветут,
И предки мои - обязательно тут…

А мы закиваем, задрав стебельки,
Что гибели нету, а смерть - пустяки.

1962


***

И вновь кладбище. Сосны и трава.
Ограды. Плиты. И цветы кипрея.
И жалкие надгробные слова,
Что не прочтёшь без страха, не краснея.

И только слышишь - скрипнул коростель.
Да чуешь гул со сводов мирозданья…
И вот - стучит бессменная капель:
Ни имени, ни отчества. Ни званья.

1962


Море

Белая отмель. И камни.
                       И шелест прилива.
Море в полуденном сне
                      с пароходом далёким.
Крикнешь в пространство. Замрёшь.
                                  Никакого отзыва.
Сладко, о море,
                побыть на земле одиноким.

Где-то гагара кричит
                     над пустынею водной.
Редкие сосны прозрачны
                       под северным светом.
Или ты снова пришёл -
                      молодой и безродный -
К тундрам и скалам чужим,
                          к неизвестным заветам?

Что там за тундрой?
                    Леса в синеве бесконечной.
С берега чайки летят
                     на речные излуки.
Снова я - древний Охотник
                          с колчаном заплечным,
Зной комариный в ушах -
                        как звенящие луки.

Что там за морем?
                  Лежат снеговые туманы.
Грезят метели
              под пологом Звёздного Чума.
Мир вам, земля, и вода,
                        и полночные страны,
Вечно сверкающий кряж
                      Ледяного Угрюма!

Сколько веков
              я к порогу Земли прорубался!
Застили свет мне
                 лесные дремучие стены.
Двери открылись.
                 И путь прямо к звёздам начался.
Дайте ж побыть
               на последней черте Ойкумены!

Мир вам, и солнце, и скалы,
                            и птичьи гнездовья,
Запахов крепкая соль,
                      как в начале творенья!
Всё впереди! А пока лишь -
                           тепло да здоровье,
Чайки, да солнце, да я,
                        да морское свеченье.

Белая отмель. И камни.
                       И шелест прилива.
Море в полуденном сне
                      с пароходом далёким.
Крикнешь в пространство. Замрёшь.
                                  Никакого отзыва.
Сладко, о море,
                побыть на земле одиноким.

1961


***

Лесные загривки. Болота, болота.
Здесь грустно кому-то и жалко кого-то.

Здесь чёрные тряси - лешачьи качели,
И чьи-то во мхи деревеньки засели,

Засели, заплыли - и всё позабыли, -
Как предки у речек скиты городили,

И сеяли хлеб старички-мухоморы,
И сказки слагали в сугробах Печоры.

И всё, что им снилось, во мхи превратилось,
И сердце моё здесь давно заблудилось.

И только над лесом, припомнив кого-то,
Куда-то проходит патруль самолёта.

И сердце блуждает, ко мхам припадает,
И чьи-то всё норы прощупать желает,

И чем-то прогрезить, во что-то поверить
И что-то волхвующей песней измерить.

И чую, что здесь, у какой-то запруды,
Укрылись мои самоцветные руды.

И я их открою, и я их достану,
И к тайнам земли припадать не устану.

1961


***

А на земле мазурики
живут себе, живут.
И дочек в щёчку чмокают
и замуж выдают.

И всё у них, мазуриков,
исправно как всегда:
И Лермонтов под пулею,
и должность хоть куда.

Живут они при дьяволах,
при ангелах живут,
И всё кругом при случае
как липку обдерут.

А ты, вояка, праведник,
ну кто ты есть такой?
Гуляешь, новый Лермонтов,
голодный и босой.

И каждый усмехается:
дурак ты, мол, дурак
пророки все наказаны,
и всё теперь не так.

?


Песнь о зимнем очаге

Раздуй лежанку, раздуй лежанку,
Стели постель.
На старой крыше срывая дранку,
Дурит метель.

В лесную темень уносит ветер
Собачий вой,
А нам так славно при ярком свете,
А мы с тобой.

Раздуй лежанку, сними сапожки,
Моя краса,
Заносит вьюга пути-дорожки,
Скрипят леса.

На снежных окнах седая проседь,
Густой убор,
Гуляет вьюга, стучатся лоси
На тёплый двор.

Гуляет ветер, швыряет ветер
Обрывки хвой,
А мы смеёмся, а мы как дети,
А мы с тобой.

А мы прижмёмся, а мы попросим
Летучий снег,
Чтоб даже лоси в глухом заносе
Нашли ночлег.

?


***

К востоку, всё к востоку
Стремление земли.
   В. А. Жуковский
Бабочка белая! Бабочка белая!
      В травах горячих земля.
Там, за притихшей лесною капеллою,
      Слышится всхлип журавля.

Речка бежит, загибая за просеку,
      Жёлтый погнавши листок.
Бабочка белая с чёрненьким носиком!
      Лето пошло на восток.

Чуешь, как мир убегает в ту сторону -
      Горы, леса, облака?
Сосны гудят - и старинному ворону
      Прошлые снятся века.

Сколько жилось ему смолоду, смолоду
      В гулкой лесной глубине?!
Ты же погибнешь по первому холоду.
      Много ль держаться и мне…

Думы наплыли, а сосны качаются,
      Жёлтый кружится листок.
Речка бормочет. Глаза закрываются.
      Время бежит на восток…

Пусть же послышится песня знакомая
      Там, за Вечерней Звездой.
Может, и мы здесь июльскими дрёмами
      Завтра провеем с тобой.

Годы промчатся, как соколы смелые,
      Мир не устанет сиять…
Бабочка белая! Бабочка белая!
      Кто бы родил нас опять!

1960


Столько вьюг прошумело…

Столько вьюг прошумело за снежным окном,
            За мохнатым окном!
Замело, завалило все избы кругом,
            Все полесья кругом.

Завалило - и вновь тишина, тишина,
            Перебранка сорок.
И над крышей моей, как пушок волокна,
            Закружился дымок.

И стоит он на солнце, и сходит на нет,
            И светясь и дрожа:
Что же! Есть, мол, и тут и очаг, и привет,
            И живая душа, -

За снегами, лесами, за тысячью вёрст -
            Заходи поскорей!
Мы дождёмся весенних, раскатистых гроз
            У лесных пустырей.

Мы приучим себя к забытью, к тишине -
            Для преданий и книг.
Мы услышим, как бьётся в снегах, в полусне,
            Изначальный родник, -

За горами, лесами, за тысячью вёрст,
            У лесных пустырей…
Мы услышим, как в двери скребётся мороз
            В полусвете ночей

И как стонет от стужи и стынет лоза, -
            И не будем скорбеть,
Чтобы в сумрак полярный, в немые глаза,
            Не робея, смотреть…

1960


Рождение

Душа томилась много лет,
В глухих пластах дремали воды.
И вот сверкнул желанный свет,
И сердце вскрикнуло: - Свобода!

Друзья мои! Да что со мной?
Гремят моря, сверкают дымы,
Гуляет космос над избой,
В душе поют легенды Рима.

Друзья! Друзья! Воскрес поэт,
И отвалилась тьмы колода.
И вот он слышит гул планет
Сквозь камертон громоотвода.

Весь мир кругом - поющий дол,
Изба моя - богов жилище,
И флюгер взмыл, как тот орёл
Над олимпийским пепелищем.

И я кладу мой чёрный хлеб
На эти белые страницы.
И в красный угол севший Феб
Расправил длань своей десницы.

Призвал закат, призвал рассвет,
И всё, что лучшего в природе,
И уравнял небесный цвет
С простым репьём на огороде.

Какое чудо наяву!
А я топтал его! Ногами!
А я волшебную траву
Искал купальскими ночами!

Друзья мои! Да будет свет!
Да расточится тьма и врази!
Воспрянул дух, воскрес поэт
Из тяжких дрём, из мёртвой грязи.

Пою о солнце, о тепле,
Иду за вешние ворота,
Чтоб в каждой травке на земле
Времён подслушать повороты.

1958


***

За синие своды,
За вешние воды
Зовут меня детские сказки природы,
На белую гору, к метельному бору,
Отвесить поклон старику Зимогору.
И северный дед, убелённый снегами,
Кудлатый, как бор, залопочет губами,
Читая берложьи священные Веды,
Усевшись на пень для высокой беседы.

Сосновые своды, глухие проходы…
Я слушаю тайную флейту природы,
Иду через дрёмы, очнуться не смея,
К прогалинам детства, в страну Берендея,
На красные горы, в певучие боры,
Где тучи с громами ведут разговоры,
Где сосны и ели вздыхают о Леле
И ждут заревой ворожейной свирели.
И старый медведь, умудрённый годами,
Там ходит с клюкой, оснащённой суками,
Храня заповедники Звука и Слова
От страшного зверя и глаза лихого.

Проносятся тучи, проносятся годы,
Меняются земли, меняются воды.
А я эти тропы, и вздохи, и стуки
Держу на примете, беру на поруки,
А я эти песни, рожки и свирели
Хотел бы оставить в родной колыбели,
Где красные горы, где шумные боры,
Где я на дулейке искал переборы
И слушал земли заповедные Веды,
Садясь на пенёк для высокой беседы…

1957


***

Я уходил в леса такие,
Каких не сыщешь наяву,
И слушал вздохи колдовские,
И рвал нездешнюю траву.

И зарывался в мох косматый,
В духмяный морок, в дымный сон,
И был ни сватом и ни братом -
Жилец бог весть каких времён.

И сосны дрёмные скрипели
И бормотали, как волхвы.
Но где, когда, в каком пределе -
Вся память вон из головы.

И не ищу, и не жалею…
На землю новый сыплет снег.
Рублю дрова и хату грею -
Уже поживший человек.

Смотрю - и вижу, как впервые,
Усадьбы с мёрзлою ботвой,
И скотный двор, и озимЫе,
И побелевший садик мой.

И вновь теплом родных селений
Запахли снежные горбы.
И вот опять пою о сене,
О звонких пряслах городьбы.

Иду к машинному навесу,
Ночной справляю караул…
Из заколдованного леса
К родному дому повернул.

1956


Летела гагара…

1

Летела гагара,
Летела гагара
На вешней заре.

Летела гагара
С морского утёса
Над тундрой сырой.

А там на болотах,
А там на болотах
Брусника цвела.

А там на болотах
Дымились туманы,
Олени паслись.

2

Летела гагара,
Кричала гагара,
Махала крылом.

Летела гагара
Над мохом зелёным,
Над синей водой.

Дымились болота,
Дымились болота
На тёплой заре.

Дымились болота,
Туманились травы,
Брусника цвела.

3

Кричала гагара,
Кричала гагара
Над крышей моей.

Кричала гагара,
Что солнце проснулось,
Что море поёт.

Что солнце проснулось,
Что месяц гуляет,
Как юный олень.

Что месяц гуляет,
Что море сияет,
Что милая ждёт.

1955


Поёт Эдуард Хиль. Музыка: А.Морозов.

Звук

***

Засмеялась калина, краснея счастливо,
       Заплела меня в зелень косы.
И надела калина мне перстень красивый
       В заревых самоцветах росы.

Точно совы, кругом, с голубой поволокой,
       Трепыхались зарницы в лугу.
Вот о чём-то правдивом, простом и широком
       Заиграл гармонист на кругу.

Но казалось - по скатам самим откровеньем
       Замерцали пруды и стога.
Но казалось - девичья слеза от волненья
       Синей каплей сбегает с листка.

И шептала калина: «Возьми без остатка
       Все созревшие гроздья мои!»
И смеялись мы с нею, и верили сладко
       В нераздельную душу земли.

1947


Август зашумел

1

Ты слышишь, батька? Август зашумел
Зелёными верхушками ракит.
Он веткой на берёзе пожелтел,
Он ласточкам о юге говорит.

Ты слышишь, батька? Август зашумел
Про то, что сам ты видел поутру:
Последний одуванчик облетел
За нашею усадьбой на бугру.

А будто бы - и ветер-то ручной,
И пруд под селезнем безбурно спит…
А всё-таки - хлопочущей листвой
И парусит наш тополь, и шумит.

2

И ласточки вокруг снуют, снуют,
Заслышав дальний оклик журавлей.
Зелёный мир покинет свой уют,
Готовится сниматься с якорей.

Зелёный мир покинет свой уют,
Готовится сниматься с якорей.
И сизые дымки плывут, плывут
По косогорам скошенных полей.

Зелёный мир покинет свой уют,
Готовится сниматься с якорей…
И наши кузнецы куют, куют
Железные подошвы для саней.

3

А если так - давай, отец, и мы,
И мы своё в дорогу оснастим.
Возьми топор, поправь-ка до зимы
Колхозный склад, где жито сохраним.

А я наш домик обойду кругом,
Взяв паклю, конопатку и обух,
Чтоб не совал в пазы его потом
Хитрец-мороз ноздрины белый пух.

И зазывать побаски на ночлег
Мы слепим звонкотрубный камелёк.
На голубой простор весенних рек
Наш путь по вьюгам долог и далёк.

1946


***

Я дверь к тебе открыл своим затылком,
Не помню - от пинка иль тумака,
О строф моих ночная доможилка -
Моя косноязычная тоска!

Не знать бы нам ни Китсов, ни Верленов,
Рубить бы лес, выстругивать бруски…
И всё ж - целую бьющее колено
За все ночные таинства строки.

1945


***

Где ты, мой друг незабытый?
Где ты, мой голос речной?..
Снится мне берег размытый,
Помнится колос ночной.

В долгом и тёмном безвестье
Годы меж нами прошли.
Где ты, чьё имя для песни
Губы мои сберегли?

Юность - с котомкой дорожной,
В пепле - родное жильё.
Сердце по тропам заросшим
Ищет становье твоё.

Где-то пробрезжит долина,
Утро в цветах луговых…
Где ж ты, мой зов лебединый,
В небе созвездий каких?

1942


Вверх Вниз

Биография

Тряпкин Николай Иванович родился в 1918 в семье крестьянина-столяра; в 1930 семья перебралась в подмосковное с. Лотошино. Там Тряпкин окончил школу и в 1939 поступил в Московский историко-архивный институт.

Начавшаяся война резко переменила ход его жизни; не попав на фронт по состоянию здоровья, Тряпкин в числе эвакуированных оказывается в маленькой деревне под Сольвычегодском, где, работая в должности счетовода, впервые всерьёз обращается к поэзии.

Природа и история Русского Севера способствовали пробуждению таланта Тряпкина, дали богатую пищу чувству и воображению. С той поры связь поэта с землёй, с деревенским укладом, с обжитым уютом избы, подворья, околицы неизменно крепнет, и даже переезд впоследствии поэта в Москву не ослабляет её.

Осенью 1943 Тряпкин вернулся домой к родителям. Общественный подъём послевоенного «восстановительного» периода он переживал как «праздник своей поэтической молодости», что отразилось в его стихотворениях «Жизнь» (1945), «Воскресенье», «Август зашумел» (1946). В 1945 произошла встреча с П. Г. Антокольским, который одобрил первые опыты Тряпкина и содействовал их публикации в журнале «Октябрь» (1946. №11). Очень благожелательно отнесся к начинающему поэту Ф. И. Панфёров, тогдашний редактор «Октября», о чём впоследствии не раз с благодарностью вспоминал Тряпкин («Стихи о Фёдоре Панфёрове», 1979).

Тряпкин умеет поэтически обживать разные эпохи, ладить с ними; даже во временах нелёгких различать светлые тона, звонкие и бодрые звуки. Так отозвалось в его стихах первое послевоенное десятилетие, так создаётся у него «Грачей, ручьёв и проводов / Предпосевная лирика», где находят своё место не только картины полевых работ, сельского быта, но и язык колхозных отчётов, газетных сводок - те самые «районные будни», о которых вскоре заговорила очерковая проза. При этом Тряпкин заметно умерял нередкую в поэзии тех лет «мегафонную» громкость стиха, вносил в мажорные темы человечески-тёплые ноты.

Открыв для себя в 1940-е Север, край «старика Зимогора», Тряпкин глубоко прочувствовал его красоту, точно передал её потемневшие от древности, от лесного сумрака, от печного дыма краски в цикле «Пижма» (1946). Отсюда ряд образов, лирических сюжетов расходится по другим стихам, обогащаясь там новыми подробностями и оттенками («Песнь о зимнем очаге», «Желание», «Лесные загривки…»). В подобных вещах многое восходит к творчеству Н. Клюева, у которого Тряпкин учился видеть коренную Северную Русь, учился говорить о ней крепко вязанным, многоцветным словом. И позже оставался близок Тряпкину «тот скрытник из Олонца», который лёг, «замшелый, как валун, у колеи железного Егорья» - так иносказательно назван Клюев в стихотворении «Предание» (1973).

С 1953 выходят поэтические сборники Тряпкина - «Первая борозда» (1953), «Белая ночь» (1956), «Распевы» (1958). В последней книге особенно явственно выступило важнейшее свойство стиха Тряпкина - напевность. Она не столько воспроизводит готовые песенно-музыкальные формы фольклора (хотя и в этом Тряпкин искусен, зная, впрочем, меру), сколько прямо выражает напевный склад души и речи поэта. В этом свойстве Тряпкин наследует вместе с М. Исаковским, А. Прокофьевым «песенную долю» русского слова, как народного, так и литературного. Песенные голоса, различные по тембру, интонациям, пронизывают творчество Тряпкина - то задушевные, протяжные («Летела гагара…», 1955; «Свет ты мой робкий, таинственный свет!..», 1969), то бойкие, удалые («Как сегодня над степью донецкой…», 1966).

С песенным словом хорошо уживается у Тряпкина и сказовая, также народная в основе своей речь - в «забубённом сказе» о Степане («Степан», 1966), в таких стихах, как «Песнь о хождении в край Палестинский» (1959, 1973). Со временем Тряпкин начинает тяготеть к сближению своего лирического повествования с литературной традицией поэтического рассказа в том его варианте, который широко представлен у Твардовского. Об этом свидетельствует большой двухчастный цикл «Из семейной хроники» (1982).

Еще в «Пижме» обнаружилась способность Тряпкина связывать в цельных образах отдалённые эпохи, понятия, чувства. С «дремучей давностью» сплетается день нынешний, легендарные фигуры соседствуют с роднёй поэта, мифологические существа столь же осязаемы, как и обитатели леса, как домашние животные. И естественно укладывается в стихе Тряпкина слово старое книжное («скрижали») с народным говорным («перинницы-молодухи»), с местным северным («кимарит маргасик»), с новым словом советского обихода. Недаром чужое, казалось бы, здесь слово «колхозный», подчиняясь общей цельности, принимает вид и значение, не противоречащие «дремучему наречью»: колхозный календарь выглядит тут как языческие святцы, которые «читает Домовой» «на лепных печах, ровесницах Кащея». Тряпкину дороги устои, возле которых, как вокруг оси мирозданья, время неторопливо вращается, а не пробегает суетно и бесследно; ему дорог нерушимый быт, где «Сам Христос не спорит с новизной» и «где прадед Святогор в скрижалях не стареет».

От предка, поклоняющегося силам природы, почти сливающегося с нею, поэт идёт к нам через «забытые вехи, заглохшие дали давно прожитого». В стихотворении, которое начинается приведенными строками (1965), дан превосходный образ легендарно-исторической памяти народа: «Из новых колосьев, из древней печали / Завяжется слово» - и воскресают все звенья прошлого: от «славной древности моей», от Гришки Отрепьева и Степана Разина до той горькой поры, когда «не Рюрик бил по скулам, а свой же Кузька-обормот» («За пылью ханского набега…», 1965), до «Ваньки-однолишника», до последней войны.

Иногда в исторический порядок событий и судеб у Тряпкина может ворваться какая-то своевольная стихия - тогда смешиваются «века и даты», поэт становится «жильцом Бог весть каких времён», словно погружается в доисторическое существование. И там, в первозданной тьме «незримого колодца», встречаются подпочвенные токи времён, там зарождается поэзия и является на свет в «новорожденном» слове (как точно сказано В. Кожиновым в предисловии к «Избранному» Тряпкина, 1980): «Воспрянул дух, воскрес поэт / Из тяжких дрём, из мёртвой грязи» («Рождение», 1958) - в этом прорыве к бытию действуют и воля поэта к творчеству, и напор народной жизни, ищущей себе выражения. Выразителем последней и осознаёт себя Тряпкин; связь с нею он декларирует неоднократно. Остро обыгрывая расхожую формулу демократического происхождения, он заявляет: «Нет, я не вышел из народа. / О, чернокостная порода! / Из твоего крутого рода / Я никуда не выходил» («Нет, я не вышел из народа…», 1982). В этом русле создаётся Тряпкиным своеобразная поэтическая «философия общего дела», проистекающая из нравственных идеалов народа, из традиций русской мысли и литературы, что почти программно сказалось в стихотворении 1966 года: «Кто с нами за вешние плуги? / Кто с нами? Кто с нами да к ясному солнцу? / Кто с нами? /…/ Кто с нами за вольную песню? / Кто с нами? / Кто с нами за русское слово? / Кто с нами?» Всё стихотворение отвечает на этот весёлый, широкий клич многоголосым отзывом - «Мы с вами!», в котором звучит общинная сила, общинная вера в добро. С наибольшей цельностью и экспрессией такое жизнечувствование передано в стихотворении «Листья дубовые!..» (1971), где всё пронизано свежестью ясной осени, привольем и вместе с тем налито зрелой силой, «густой, медяной», не боящейся ненастий и «нежити упорной».

В. А. Котельников

Русская литература XX века. Прозаики, поэты, драматурги. Биобиблиографический словарь. Том 3. П - Я. с. 519-521.


ТРЯПКИН, Николай Иванович (р. 19.XII.1918, дер. Саблино Тверской губернии) - русский советский поэт. Родился в крестьянской семье. Учился в Московском историко-архивном институте (1939-41) и на Высших литературных курсах (1956-58). Начал печататься в 1945. Автор сборников стихов: «Первая борозда» (1953), «Белая ночь» (1956), «Распевы» (1958), «Краснополье» (1962), «Перекрёстки» (1962), «Песни великих дождей» (1965), «Серебряные пруды» (1966), «Летела гагара» (1967), «Гнездо моих отцов» (1967) и др. В ранних стихах Тряпкина заметны следы разных влияний, от Н. Клюева и С. Есенина до М. Исаковского и А. Прокофьева. Зрелые стихи Тряпкина отличаются искренностью выражения чувства, разнообразием форм, напевностью. Многое в поэзии Тряпкина идёт от русского фольклора и от тщательно изученной речи современного крестьянства.

Соч.: Златоуст. Избр. стихи. [Предисл. Н. Банникова], М., 1971; Гуси-лебеди. Стихи. [Вступ. ст. В. Журавлёва], М., 1971.

Лит.: Львов С., … Это всё, как и было когда-то …, «Лит. газета», 1947, 20 дек.; Карп П., Стихи Николая Тряпкина, «Звезда», 1954, № 4; Ермилова Е., «Я вышел оттуда, где всё можно делать сначала», «Знамя», 1963, № 1; Михайлов Ал., «Посреди очарованных трав…», «Дружба народов», 1969, № 2; Кожинов В., Два пласта, «Мол. гвардия», 1969, № 1; Куликов С., Явь таланта. О стихах Н. Тряпкина, «Лит. газета», 1969, 24 дек.

Л. М. Вольпе

Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 7. - М.: Советская энциклопедия, 1972

Стихотворения взяты из книги:

Тряпкин Н. И. Избранное: Стихотворения. - М.: Мол. гвардия, 1980

Все авторские права на произведения принадлежат их авторам и охраняются законом.
Если Вы считаете, что Ваши права нарушены, - свяжитесь с автором сайта.

Админ Вверх
МЕНЮ САЙТА