А ведь было - завивались
В кольца волосы мои,
А ведь было - заливались
По округе соловьи,
Что летали, что свистали,
Как пристало на веку,
В краснотале, в чернотале,
По сплошному лозняку.
А бывало - знала юность
Много красных дней в году,
А бывало - море гнулось,
Я по гнутому иду,
Райна, лопнув, как мочало,
Не годилась никуда,
И летела, и кричала
Полудикая вода!..
1971
Чернотал, краснотал - различные виды ивы.
Райна - судовая снасть.
Я говорю вам просто, по-хорошему.
Мне душу задевает боль утрат.
Давайте памятник поставим лошади,
Что хлеб везла в блокадный Ленинград.
И в полынью свалилась, бедолага,
И дикий ветер стон её разнёс,
А чёрный ветер чёрным флагом
Накрыл её,
А сердце сжёг мороз!
И страх, и жуть цвели в такой картине,
Метелил снег, гремели груды льда,
А голова гнедка была на льдине,
В глазу стеклянном замерла звезда.
И холодел мороз от ветра злого,
И в полынье шипел водоворот,
А рядом шлем валялся ездового
В снегу,
В метели,
Также вмёрзший в лёд!
1968
Как непохожи наши судьбы,
И всё не так, и всё не то,
Но если б нас хулили судьи,
То я спросил бы - судьи кто?
А впрочем, вот какое дело:
В годах крутых, в горячке дней
Всё ж дрянь не сильно поредела,
А поредеть пора бы ей!
Как проведёшь ты нынче лето,
Коснёшься нового огня?
На сто вопросов нет ответа,
Хоть адрес прежний у меня.
1967
Борьбою наш день обозначен,
Так зрим её облик и жест.
…А матери всё ещё плачут
И в дни всенародных торжеств!
Есть песни, что схвачены гневом,
И есть, чтобы жить веселей.
…А матери слышат в распевах
В любых голоса сыновей.
Так будет до смерти до самой
Кровавый мерещиться бой…
О милые русские мамы,
Лиха безысходная боль!
1966
Ей побелила голову зима.
Приехал сын. Ему всё было внове.
Он вместо «мама» говорил ей «ма»,
Любовь сияла в этом полуслове.
И наполнялся песней милый дом,
И всё-то жарко западало в душу,
И наклонялась ива над прудом,
Чтоб золотое слово лучше слушать.
И загоралась радуга-дуга,
Цветы ещё не спали в травах росных,
А слово шло на вольные луга
И было, как всегда, победоносно.
Вдоль улицы крестьянские дома
Стоят, боясь гармонию нарушить…
«А ты бы лучше отдохнула, ма,
Тебе моих забав не переслушать».
1966
Солдаты, солдаты,
Окопы стали рвами,
Позарастали ивой,
Вот-вот уйдут из глаз.
Солдаты, солдаты,
А Родина за вами,
Россия, Россия
Надеется на вас.
Солдаты, солдаты,
Идите и летите,
Не так давно лежала
Земля в крови.
Солдаты, солдаты,
Россию берегите,
Россия жить не может
Без любви!
Глядит на нас Россия
С высокого порога,
Мы к ней прильнули сердцем,
Как к берегу волна.
Солдаты, солдаты,
Ведь нас в России много,
Ведь нас в России много,
А она -
одна!
1966
Стихи, стихи… Куда их столько!
Тоскливо у холодного огня.
Кого-то перехваливают стойко,
А кто-то сел не на того коня.
На деревянного он сел, как мальчик,
Пришпорил, бьёт хлыстом давно.
Шалун чернилами уже испачкал пальчик,
Но не грозит никто ему в окно!
Он на таком параде не впервые,
Но я ему скажу наедине:
Ты налегай на рифмы корневые,
На деревянном едучи коне!
Покрась его!
Немного надо красок,
Гони его в любую кутерьму,
И хочешь - назови его Пегасом,
Саврасом?
Ну не всё ль равно ему!..
1965
Шалун чернилами уже испачкал пальчик и т.д. - реминисценция из «Евгения Онегина» А.С.Пушкина.
Рифма корневая - характерная для некоторых молодых поэтов 50-60-х годов акустическая рифма, в которой созвучен общий звуковой «контур», «пунктир» слов, а не их окончания («асфальту - свадьбу», «разруха - рассудка», «паяц - боярь» и т.п.).
Пегас (греч. миф.) - крылатый конь, символ поэтического вдохновения и поэзии.
Саврас - саврасая (т.е. рыжая с чёрными гривой и хвостом) лошадь.
…А мне Россия
Навек люба,
В судьбе России -
Моя судьба.
Мой век суровый,
Мой день крутой
Гудит громово:
«Иди,
Не стой!»
Идёт Россия -
Врагов гроза,
Синее синих
Её глаза,
Синее синих
Озёр и рек,
Сильнее сильных
Её разбег!
Неповторима,
Вольным-вольна,
Необорима
В грозе она!
С ней, непоборной,
Иду, как в бой,
Дорогой горной,
Тропой любой.
Всё в ней, в Отчизне,
Кругом моё,
И нету жизни
Мне без неё!
1965
Хотели, чтоб вихри гасили,
Чтоб гасло в размёте пурги
Горящее сердце России.
Такое хотели враги.
Узнать бы злодеям поганым,
Пред тем как пойти на разбой,
Что нету таких ураганов
И нет в мире бури такой,
Которые были бы в силе,
Идя и летя напролом,
Горящего сердца России
Задеть иль коснуться крылом.
1965
Вот ныне, откровенней откровенья,
Сказал я сердцу:
«Знай и повтори:
Бывают в жизни трудные мгновенья,
Часы и дни,
А ты перебори!
Не вздумай ныть ещё порой печальной,
Но, трижды презирая забытьё,
Умей хранить,
Умей беречь молчанье -
Жесточе слов молчание твоё!
Пусть кто-то назовёт его угрюмым,
Но всё равно его поймёт любой,
И в том числе лихие тугодумы,
Что это не молчанье,
Это бой!
Но всё же, сердце,
Я на слово лих,
И пусть в итоге сшибки позабытой
Пестрят фамильи недругов моих
На все почти что буквы алфавита!..»
1965
Слова к народу шли веками.
Кому-кому, ему видней,
Где надо говорить стихами.
Они не проза…
Потрудней!
Я это чудо понимаю,
Его могущество постиг,
И мне по нраву речь прямая,
И по душе мне русский стих.
Хорей?
Давай его скорее,
Ведь, может, лютою зимой
Он чьё-то сердце обогреет.
А ямб?
И ямб - приятель мой!
В бирюльки с ними не играю,
И, утверждая их права,
Летят в зенит и замирают
На полном выдохе слова!
1965
Только так, не иначе,
Утвердив бытиё,
Пожелай мне удачи,
Я стОю её.
Не за песней подблюдной
Пролетели года,
Мне всегда было трудно,
Чтоб легко -
Не всегда!
Ты не думай, что плачет
Ныне сердце моё,
Пожелай мне удачи,
Я стОю её.
Полыхали закаты
День за днём,
День за днём.
Полыхали плакаты
Говорящим огнём.
Где-то мне было жарко,
Где-то сердце тряслось,
И моим ладожанкам
Не спалось,
Не спалось.
Кто-то где-то судачит
Обо мне без стыда.
Пожелай мне удачи
Хоть сейчас,
Хоть когда!..
1965
Подблюдная песня - обрядовая народная песня, исполняемая
на святках при гадании под Новый год; чтобы узнать о будущем, на
блюдо клали кольца и другие украшения, заливали их водой и по
крывали блюдо платком. Под песни наугад вынимали из блюда по
предмету, а слова относили к владельцу вынутой вещи.
У вечернего огня
Говорю с тобою:
Всё, что в жизни у меня,
Взято только с бою!
Просто жизнь была крута,
Праздники - как будни,
И любая высота
Добывалась грудью.
Не суди и не ряди,
Как пути достались,
Только шрамы на груди
На моей остались.
Но и в схватках, не сгорев,
Крепче стала доля,
Краше радость,
Ярче гнев
И сильнее воля!
И летят мои года
Пламенно и властно,
И горит моя звезда
И не хочет гаснуть!
1964
Здравствуй, день мой певучий,
Ты на красном коне,
Задевая за тучи,
Примчался ко мне.
Дал дорогу лазури,
Весь в огне, как война,
Ты на страшном аллюре
Осадил скакуна.
Конь в серебряной сбруе
Прерывает полёт
И о землю сырую,
Злясь, копытами бьёт.
Ярко блещут рубины
На его чепраке,
И от блеска рябины
Побежали к реке.
Здравствуй, день мой певучий,
Ты на красном коне,
Задевая за тучи,
Примчался ко мне.
1964
Чепрак - подстилка под седло поверх потника.
Хромает стих, строка ломается,
Читатель видит и ругается,
И не живут стихи, а маются,
И всё-то как не полагается!
А говорят, что так положено,
Стихов подобных горы сложены,
Они-де модны, эти горы,
О них повсюду разговоры.
А мне от этого не легче,
Мне не по нраву стих любой,
А мне б держать Пегаса крепче
И управлять им, как собой!
1964
Я хожу не по графику,
По тропинкам и мхам.
Вся моя биография
Разошлась по стихам.
Вся - от красного флага
До ломтя на столе,
Вся - от первого шага
По родимой земле.
Вся - от песни певучей,
Что зовём и поём,
До былины дремучей
В Заонежье моём.
От подснежников милых
На вешней заре
До отцовской могилы
На старом бугре.
Вся - от листьев опалых
До весенних ветвей,
До звезды пятипалой
На папахе моей.
Мы, где надо, не трафили
Ни чужим, ни родне…
Вся моя биография
На родной стороне:
Не в какой-то ограде,
А в ветрах верховых,
И в походной тетради,
И в стихах фронтовых.
И в делах, и в опале,
Той, что лютой зовут,
И в друзьях, что отпали,
И в друзьях, что живут.
Кто-то вечно под тучами,
День за днём - ни строки,
Где-то слово замучили,
Зажимая в тиски.
Ну их к дьяволу с квотой,
Утверждающей лень,
И глубинной зевотой,
Низвергающей день!
Я же знаю дорогу,
Путь извечный, крутой,
И пока, слава богу,
Незнаком с немотой!
1964
Ох и пала
На меня опала,
Накалила сердце добела.
Сколько лет она меня искала,
А нашла -
Железом обвила!
Чья-то пуля вышла из обреза.
Щит не нужен,
Да и нет щита.
…Помоги мне снять с груди железо,
Грудь моя не камень,
Не плита!
1963
О ком так сказано свободно,
Я не успел переспросить.
Иной имеет тенор модный,
А хочет тенором басить.
Вещает и, кому-то жалуясь,
Шутя врагов своих разит,
Кого-то бьёт, кого-то жалует,
Кому-то пальчиком грозит.
Ну, перед кем кичитесь, родненький,
И переходите на бас,
Как будто Вы один за Родину…
Мы что-то делали до Вас.
Мы что-то делали и делаем,
Мы в молодом строю встаём
И называем белым белое,
И красным красное зовём!
И мы дрались, и мы не плакали,
Не мандолиня из-под стен…
Ну почему вы так заякали?
Всё ли к лицу, товарищ Н!
1962
Не мандолиня из-под стен - неточная цитата из поэмы Маяковского «Во весь голос» (1930).
Пускай об этом судят критики,
Они-то знают, что к чему,
Ведь лирики и аналитики
Они по складу и уму,
Узнают, где зарыта истина,
Найдут жемчужное зерно,
Чтобы сказать глубокомысленно:
«К чему оно?
К чему оно?»
А впрочем, что я?
Многих слушаю
И сам, что думаю, скажу.
Зачем над «Треугольной грушею»,
Ломая голову, сижу?
Ох, слава богу, всё прочитано.
Скажу по правде, ну и пусть…
А на кого сие рассчитано?
Судить не смею.
Не берусь!
Пусть ляжет на меня, на грешного,
Непререкаемо вина,
Пусть в голос мне - дружку сердечному -
Поёт «Шумел камыш» жена;
Пусть бьют меня ветрища встречные,
Чтоб день мой тучей нависал,
Чтоб я забыл на веки вечные,
Что Назаренко написал!
Но нет мне в мире краше берега,
Чем русский стих.
Его пою.
По Маяковскому Америку
Я открывал.
На том стою!
1962
Над «Треугольной грушею» - имеется в виду «Сорок лирических отступлений из поэмы „Треугольная груша“» А.Вознесенского (1962).
«Шумел камыш» - русская народная песня.
Назаренко В. А. (р. 1914) - советский критик.
По Маяковскому Америку Я открывал - своеобразная ссылка на книгу Маяковского «Моё открытие Америки» (1926).
Я - рыбацкого рода,
И не раз на меня
Налетала невзгода,
Словно чёрт из огня!
Била в грудь оголтело,
Била бешено вслед.
Испытать, что ль, хотела -
Упаду или нет?
Ну и падал, бывало,
И упасть не боюсь!
Надо мной горевала
Беспокойная Русь.
Утешала родная
В горе мамку мою:
«За побитого, знаешь,
Двух небитых даю!»
Улетали невзгоды,
Словно дым от огня,
И рыбацкого рода
Улыбалась родня -
На хорошее лето,
На крутые дела,
На пословицу эту,
Что от прадедов шла…
1962
Знаем всё. Сокрушили
Злобу, ненависть, гнет.
Как Россию душили!
А Россия живёт!
Как её ни сгибали,
Чтоб сломилась, сдалась.
Ей могилу копали,
А она поднялась!
И увидела звёзды
Ближе всех, раньше всех,
И услышала в вёснах
Свой над недругом смех.
Мы её заслонили
От несчётных невзгод.
В топях вороги сгнили,
А Россия живёт!
А Россия гордится
Не на час, а на век,
А Россия глядится
В зеркала светлых рек.
Видит: синью по сини
Красит небо восток,
Видит: солнце России
Надевает венок…
1962
Тупым ножом стихи кромсают.
Отрезав, судят да рядят,
Потом едят,
Потом бросают.
Куда бросают - не глядят.
И вместо слов берут
словечки,
И то как будто напрокат,
Считают рифмой:
«песня - печка»,
«Коза - корова»…
Просто клад!
«Бревно - барак»,
«рога - рогожа».
Без точек и без запятых!
«Стамеска - стул»…
Прости им, боже,
Во имя грешных и святых!
А мы с другим стихом вставали,
Других созвучий знаем ряд,
А мы Некрасова певали,
Да и поём,
Как говорят!
1961
Некрасова певали - неточная цитата из стихотворения П.Н.Васильева «Стихи в честь Натальи» (1934).
Где-то ивы в поклонах,
Вербы речи ведут…
Где-то к нам почтальоны,
Почтальонши идут.
Ты меня хоть строкою
За собой поведи,
Загорелой рукою
От беды отведи
И от спеси, от спеси,
От лихого огня.
Всё, что недругов бесит, -
Пусть не тронет меня.
Мне не нужен их душный
И унылый уют,
Им тоска, равнодушье
Просто жить не дают.
Ничего мне не надо,
Чем довольны они,
Ни бесцветных парадов,
Ни пустой трескотни…
Вьётся, кружева тоньше,
Золотая тесьма…
Нет ли мне, почтальонша,
Хоть какого письма?..
1960
Всё хорошо, отрадно смолоду,
Когда плечам не страшен груз.
Вошла, и губы пахнут холодом,
Дождинкой сладкою на вкус!
Осенней стужи будто не было,
Другое сразу началось,
И не прошу я и не требую,
Чтоб солнце выше поднялось!
Пусть так всегда, как было смолоду,
Пусть будет ветер, будет дождь,
Пусть губы будут пахнуть холодом,
Дождинку как-нибудь найдёшь!
И станет радостно и весело
Ненастный день прожить вдвоём,
А выйдет солнце - делать нечего,
Другую песню запоём!
1959
Поразбивали строчки лесенкой
И удивляют белый свет,
А нет ни песни и ни песенки,
Простого даже ладу нет!
Какой там лад в стихе расхристанном
И у любой его строки -
Он, отойдя едва от пристани,
Даёт тревожные гудки.
Длинна ты, лесничка московская,
Не одолеешь до седин…
Ссылаются на Маяковского,
Но Маяковский есть один!
Ужель того не знают птенчики,
Что он планетой завладел?
Они к читателю с бубенчиком,
А он что колокол гремел.
Да и работал до усталости,
Не жил по милости судьбы,
А мы по малости, по малости,
Не пересилиться кабы!
А я вот так смотрю, что смолоду
Побольше б надо пламенеть.
Ещё мы часто слово-золото
Спешим разменивать на медь.
Её, зелёную от древности,
Даём читателю на суд.
Но если к слову нету ревности,
То
десять
лестниц
не спасут!
1959
Стихи! Опять я с ними маюсь,
Веду, беру за пядью пядь,
И где-то в гору поднимаюсь,
И где-то падаю опять!
И где-то в строчке вырастаю,
А где-то ниже становлюсь,
Поскольку критику читаю,
А перечитывать боюсь!
А может, в прозу бросить камень?
Да нет его в моей руке.
А что же делать со стихами?
Не утопить ли их в реке?
Не утопить ли там облюбки,
Слова, которым не цвести?
Их зацелованные губки
Уже кармином не спасти!
…А мне не надо, что без лада,
Без вдохновенья и без снов!
И сердце радо, что не надо:
Оно в тоске от многих слов,
От нестерпимой гололеди,
Где слово как веретено!
От совершенно стёртой меди,
Где нет герба давным-давно!
1959
Не знаю, что мне помешало,
Какой туман меня обнёс!
Опять денёк промчался шало,
А как-то жаль его всерьёз!
Печаль, вскипая, сердце гложет.
Кого ж глодать, как не его!
Ведь что-то делал? Быть не может,
Чтобы не делал ничего!
Так где они, дела? Какие?
Давай хоть маленький парад!
Письмо одно отправил в Киев.
Дружку. Ну что ж, неплохо, брат!
Ответ замедлен мой, кручинюсь.
Всё недосуг да недосуг!
Писать мы письма разучились -
И я, и он, и ты, мой друг…
А что ещё ты делал? Вспомни
Да и поведай без прикрас.
Читал какой-то однотомник.
Ну? Ничего, горазд, горазд!
Там строчки бедные рыдали.
Захлопнул вскоре этот том.
Потом стишки читал в журнале
С такою строчкой: «Что потом?»
…А что потом? Да надо ль снова
Опять кричать про ремесло?
Да неужели наше слово
Заморской пылью занесло?
Иль в дни великого горенья
И вдохновенного труда
«Я помню чудное мгновенье…»
Мы не читали никогда?!
1959
Свезён в село последний хутор,
Как будто гвоздь последний вбит,
И сразу кончено со смутой
Пустых сомнений и обид.
И только пыль вдали клубится
На месте том, на месте том…
Но, может, внуку сон приснится,
Что был когда-то старый дом,
Да и не дом, гнилая хата,
Что спор с метелями вела,
Что целый век была горбатой
И распрямиться не могла!
Да, может, в новый сад врастая,
Когда покой сады томит,
Подругам липа вековая
Скороговоркой прошумит…
1959
Опять кострами иван-чая
Мои отмечены пути,
Опять за нашими плечами
Успело лето отцвести.
Опять ушло оно за снами,
Куда орёл не залетал.
Опять за всякими делами
Его, как надо, не видал!
Мы с ним простились, с ним расстались,
Оно ушло за грань морей,
Но видно всем, что в нём остались
Дела и дни страны моей.
И может быть, пустячный случай,
Лишь мне по-близкому родной,
И, может, стих какой певучий
О милой женщине одной…
1959
Ох, черны глаза, черны!
…Не вернулся муж с войны,
Как заснул, так не проснулся
Где-то около Двины!
Возле сумрачной Двины,
Где воронка на воронке…
Шла оттуда похоронка,
С той заречной стороны.
И одна осталась Люба.
Люба, Люба! Стать легка.
Нецелованные губы -
Как два алые цветка!
Ох, черны глаза, черны!
Две косы, как две волны,
Синей схваченные лентой,
На затылке сведены.
Выйдет Люба на лужок,
На крутой на бережок:
«Где же, где же милый ходит,
Тот, что сердце бы зажёг?»
Жил рыбак на том лугу,
Сеть вязал и гнул дугу.
Неужели он не видел
Никого на берегу?..
1959
Почти над самым плёсом,
Почти что над волной
Шумят, шумят берёзы,
Посаженные мной.
Они широкой кроной
Стремятся к облакам,
А что топор не тронул -
Спасибо землякам!
Друзья мою деревню
Зелёною зовут.
Пускай мои деревья
Меня переживут.
Под их высокой крышей
В заречной стороне
Другой стихи напишет
И вспомнит обо мне,
Помянет добрым словом
Каким-то летним днём
В краю моём суровом,
В Приладожье моём.
Он сказочною новью
Пройдёт, где я ходил,
И скажет: «Вот Прокофьев
Берёзы посадил.
А что ещё он делал -
Ответить не берусь!..»
Привет им, в платьях белых,
Твоим любимкам, Русь!
1959
А, чёрт возьми! На склоне лето -
Кричат во ржи перепела…
А, чёрт!.. Опять девчонка эта
В июльской смуте проплыла.
Не проплыла, а просто мигом
Сбежала к речке под откос.
…А на кого упало иго
Её тугих, разлётных кос?
1959
Упрекают критики всерьёз
В том, что много мной посажено берёз,
И не только по цветным моим лугам,
А по песням, по частушкам и стихам.
«Ну и что ж, - я отвечаю, - ну и что ж!
Ведь красивы так, что глаз не отведёшь!
Ведь в России где-то часом родились,
Ведь в России побелились, завились!
И проходят то суглинком, то песком,
А на Север, а на Крайний - лишь ползком!
Перед ними только камень, только лёд,
Мёртвый холод подниматься не даёт,
А берёзка, белой смерти вопреки,
Проползает, хоть на шаг, из-за реки!»
1959
Стоит берёзка фронтовая,
Ей не от солнца горячо, -
У ней ведь рана огневая:
Пробила пуля ей плечо!
Почти закрыта рана эта
Как бы припухшею корой…
Берёзка зеленью берета
Уже хвастнула пред сестрой.
Как северянка, речь заводит,
Всё с переспросом: «Чо да чо?»
И только ноет к непогоде
С закрытой раною плечо!
1959
Мне о России надо говорить,
Да так, чтоб вслух стихи произносили,
Да так, чтоб захотелось повторить,
Сильнее всех имён сказать: «Россия!»
Сильнее всех имён произнести,
Сильнее матери, любви сильнее
И на устах отрадно пронести
К поющим волнам, что вдали синеют.
Не раз наедине я был с тобой,
Просил участья, требовал совета,
И ты всегда была моей судьбой,
Моей звездой, неповторимым светом.
Он мне сиял из материнских глаз,
И в грудь вошёл, и в кровь мою проник,
И если б он в груди моей погас,
То сердце б разорвалось в тот же миг!
1959
Я хочу, чтоб не тлели,
А горели слова,
А потом чтоб на крыльях
Подняла их молва.
Я обжёг их в горниле,
Сам сказал им: «Пора!»,
Чтоб их после гранили
Выше нас мастера.
В мастерских и в походе
Им дана эта честь.
В нашем умном народе
Их не счесть, их не счесть!
1956
Опять вдохновенье сбежало,
С другими беседу ведёт?
Побольше работай, пожалуй,
Тогда не сбежит, а придёт.
Оно без волненья не может,
Ему бы бои да бои,
А если их нету, то сложит
Орлиные крылья свои.
А как без него, без опоры?
Совсем, брат, плохие дела,
И рифма приходит не скоро,
Метафора еле пришла,
Едва дотащилась, обидно
Такую задачу решать:
Ей надо бы в дом инвалидный,
А просишь стихи украшать!
Но с этим ничтожным мгновеньем
Тебе рассчитаться дано…
Сбежало - кричишь - вдохновенье -
Работай! В дороге оно!
1956
Признаюсь, что ошибок своих не предвидел,
Признаюсь, что кого-то, когда-то обидел.
Признаюсь, что годами не знаю покоя,
Признаюсь - это мало меня беспокоит.
Признаюсь, что друзей нажил мало,
до крайности мало,
Что с плохими расстался, а хороших не стало.
Признаюсь, что в нехватке друзей я виновен,
Потому что темнеют в горячке и сходятся брови.
Признаюсь, что я многое в жизни не видел,
Не того полюбил, а порой не того ненавидел.
Но одно я скажу, что не знаю грехов за собою
Пред землёю, которой служу, до отбоя!
1956
Вот какою я была:
Словно маков цвет цвела,
Поутру бежала к речке,
Умывалась добела.
Умывалась добела,
Принималась за дела,
За делами, за работой
Песни пели, я вела!
Вот какою я была:
Лёд ломала и плыла;
А теперь себе на горе
Я мальчишку завлекла.
На себя теперь дивлюсь:
Над любой бедой смеюсь,
А над этим горем плачу -
Утерять его боюсь.
1953
Нынче удались цветы повсюду,
Вволю им дано покрасоваться.
Я смотрю на землю, как на чудо,
Просто не могу налюбоваться.
Всё в цветах! Везде я их встречаю,
Даже пробиваются как - слышу.
Куст какой-то смелый иван-чая
Смотрит на собратьев прямо с крыши.
Вот раскрылся лютик, милый-милый,
А на холм, где расцвела ромашка,
Где калина руки заломила,
Вышел клевер в розовой рубашке!
Разлеглись, как в сказке, голубые,
Синие, зелёные края…
Неужель тебя железом били,
Мать моя, сыра земля моя?!
1945
Ты пО сердцу мне, русская природа,
Ты заслужила отдых и покой,
Ещё ведь над тобою пыль походов
Не улеглась, а ты в красе такой!
Я слово-сокол выберу из стаи
И с ним пойду, поверив одному -
Что ты, моя спокойная, простая,
Понятней сердцу, нежели уму!
На свете нет твоей красивей доли,
И я хочу сказать и повторить,
Что всё твоё я так люблю до боли,
Что мне нельзя о нём не говорить!
Твои цветут купавы на затоне,
Твои шумят раздольные поля…
Ловлю дождинки в тёплые ладони,
Как хорошо, товарищ мой, Земля!
1945
Купава - водяное растение, кувшинка.
Затон - небольшой залив (заводь) с замедленным течением; в олонецком говоре - омут, глубокая яма на дне реки или озера.
Пополам с тобою, дорогая,
Радости и горести деля,
Новою присягой присягаю
Я тебе, Земля!
Из страны, военным ставшей станом,
Не один, гляди,
Припадаю я к священным ранам
На твоей груди.
Припадаю к ним и их целую,
Губ не отвести.
За твою, Земля, недолю злую
Ты меня прости.
Ты смотрела иль сомкнула веки,
А тогда, тогда
От железа выкипели реки,
Стёрлись города.
Путь на запад не был мне отверстым,
Но, как мать любя,
Встал я не один с железом в сердце
И нашёл тебя.
И, найдя, пошёл от гая к гаю
И в поля, в поля…
Новою присягой присягаю
Я тебе, Земля!
1945
Гай - лес, роща.
Ну-ка, скатерть расстели, хозяйка,
Посидим с тобою дотемна.
За мою любовь к тебе воздай-ка
Доброй чаркой доброго вина!
Расстели мне ту, где кисти алы,
Белую, с каймою голубой,
Где твои сам-друг инициалы
Вышиты в девичестве тобой.
Мне и чёрствый хлеб за нею вкусен,
Любо вспоминать, что вдалеке.
Спой, хозяйка, песню о Марусе,
Той, что мыла ноги на реке!
Спой, чтоб сердце сжалось и разжалось,
Как она прошла на бережок.
Спой! Она сродни тебе, пожалуй, -
Ты не знаешь, кто её дружок?
1945
Люблю берёзу русскую,
То светлую, то грустную,
В белёном сарафанчике,
С платочками в карманчиках,
С красивыми застёжками,
С зелёными серёжками.
… (далее по ссылке ниже)
1943-1944
Из поэмы «Россия».
Поёт Валентина Толкунова. Музыка: Владимир Газарян.
Летит гроза с военных рек,
В крови твои поля.
О, непреклонная навек,
О, русская земля!
Всегда и всюду мы с тобой.
Всей силою любви
На новый бой, на смертный бой
Ты нас благослови!
Благослови нас всех, как мать,
И обними, любя,
Чтобы не страшно умирать
Нам было за тебя!
Былинкой каждою твоей
На подвиг призови!
Идущих в битву сыновей
Скорей благослови!
Благослови!
И, как гроза,
Пройдём мы до конца.
Зажги сухим огнём глаза
И окрыли сердца!
Стучи, как в дом, в сердца бойцов,
Отвагой веселя.
О, край родной, земля отцов,
О, русская земля!
Вернём тебе красу долин,
Берёзы выше крыш
И журавлей кричащих клин,
И в заводи камыш;
Дубрав взволнованный прибой
Седой бурун морей…
Россия-мать, идущих в бой
Благослови скорей!
Вернём весенний шум лесов,
Ромашки на лугу…
За край родной, страну отцов
Идём -
И смерть врагу!
6 ноября 1942 года, «Известия»
По улице полдень, летя напролом,
Бьёт чёрствую землю зелёным крылом.
На улице, лет молодых не тая,
Вся в бусах, вся в лентах - невеста моя.
Пред нею долины поют соловьём,
За нею гармоники плачут вдвоём.
И я говорю ей: «В нарядной стране
Серебряной мойвой ты кажешься мне.
Направо взгляни и налево взгляни,
В зелёных кафтанах выходят лини.
Ты видишь линя иль не видишь линя?
Ты любишь меня иль не любишь меня?»
И слышу, по чести, ответ непрямой:
«Подруги, пора собираться домой,
А то стороной по камням-валунам
Косые дожди приближаются к нам».
«Червонная краля, постой, подожди,
Откуда при ясной погоде дожди?
Откуда быть буре, коль ветер - хромой?»
И снова: «Подруги, пойдёмте домой.
Оратор сегодня действительно прав:
Бесчинствует солнце у всех переправ;
От близко раскиданных солнечных вех
Погаснут дарёные ленты навек».
«Постой, молодая, постой, - говорю, -
Я новые ленты тебе подарю
Подругам на зависть, тебе на почёт,
Их солнце не гасит и дождь не сечёт.
Что стало с тобою? Никак не пойму.
Ну, хочешь, при людях тебя обниму…»
Тогда отвечает, как деверю, мне:
«Ты сокол сверхъясный в нарядной стране.
Полями, лесами до огненных звёзд
Лететь тебе, сокол, на тысячу вёрст!
Земля наши судьбы шутя развела:
Ты сокол, а я дожидаю орла!
Он выведет песню, как конюх коня,
Без спросу при людях обнимет меня,
При людях, при солнце, у всех на виду».
…Гармоники смолкли, почуяв беду.
И я, отступая на прах медуниц,
Кричу, чтоб «Разлуку» играл гармонист.
1934
Потомкам пригодится. Не откинут
Свидетельство моё земле отцов
О том, что не было ранений в спину
У нас, прошедших бурей молодцов.
Мы, сыновья стремительной державы,
Искровянили многовёрстный путь.
Мы - это фронт. И в трусости, пожалуй,
Нас явно невозможно упрекнуть!
Мы знали наше воинское дело,
И с твёрдостью, присущей нам одним,
Мы нагрузили сердце до предела
Великолепным мужеством своим.
Была зима. А снег валился талым.
Была зима - и не было зимы, -
Всё потому, что досыта металлом
Расплавленным поили землю мы.
Как памятники, встанем над годами,
Как музыка - на всех земных путях…
Вот так боролись мы, и так страдали,
И так мы воевали за Октябрь!
1932
[Приглашаю посмотреть моё стихотворение: «Потомки - всё откинут».]
А. Крайскому
Я песней, как ветром, наполню страну
О том, как товарищ пошел на войну.
Не северный ветер ударил в прибой,
В сухой подорожник, в траву зверобой, -
Прошёл он и плакал другой стороной,
Когда мой товарищ прощался со мной.
… (далее по ссылке ниже)
1929
Крайский (Кузьмин) Алексей Петрович (1892-1941) - советский поэт, сценарист; в начале 20-х годов участвовал в работе Петроградского пролеткульта, где Прокофьев и познакомился с ним.
Поёт Лев Лещенко. Музыка: О.Иванов.
Василию Прокофьеву
Вся деревня скажет: вылил пулю,
Ныне рассказал такое нам!
Мой братенник ходит к Ливерпулю
По чужим, заморским сторонам!
Пароход - длинней озёрной лодки,
И на тьщи вёрст - сплошной пустырь,
Лишь туман плывёт в косоворотке
На чудесный камень Алатырь!
Ни домов, ни девок… Ягода-калинка.
Повелитель моря - Судотрест!
Ветер гонит в траурной шалинке
Неба бесконечного отрез.
Пять ночей… И перерыв в кочевьях.
Снова берег… Вешняя пора.
Через пять ночей поют харчевни,
Поворачиваются повара!
Корабли поют. Земляки поют
(Фонари портовые горят),
Девушки подмигивают,
Люди по-немецки говорят.
А трёхрядка - окаянней…
Пиргала, Митала - монастырь…
А на море-окияне
Белый камень Алатырь!
Пиргала, Митала, Гавсарь, Выстав,1
С кораблей червонных ладною порой
Где-нибудь да в Гамбурге выйди да выстань,
Тырли-бутырли - дуй тебя горой!
Где-нибудь под Гавсарью: майна-вира!
Райны и шкоты, разрыв-трава.
Где-нибудь да в Гамбурге за моей милой
Иноходью ходят солнце и братва!
Выскочу я в этот странный понедельник,
Эх, на гореваньице горевом…
В гору - свистоплясом - дорогой братенник,
Шапка на отлёте. Парень ничего!
Крой на домашёво! Далью трудной.
Пиргала, Митала… Уйма ям.
Где ты пропадаешь, чёртова полундра,
Где ты пропадаешь по морям?
1929
Положено на музыку М.Юдиным («Под солнцем и под ветром…»).
Прокофьев Василий Андреевич (р. 1906) - брат поэта, в 20-е годы был моряком, в последующее время - партийный работник.
Вылил пулю - хвастливо лгал, рассказывал что-либо неправдоподобное.
Алатырь - волшебный камень, упоминаемый в русских сказках и заговорах.
Пиргала, Митала, Гавсарь, Выстав - деревни Приладожья.
Тырли-бутырли - жаргонное выражение.
Майна-вира - на жаргоне портовых грузчиков команды при погрузке, обозначают: «вниз-вверх».
Райна - судовая снасть.
Шкот - судовая снасть, которой растягивают паруса и управляют ими во время хода судна.
Иноходью - здесь: переваливаясь с боку на бок.
На домашёво - домой.
«Полундра - берегись!» (примечание Прокофьева).
Биография
Александр Андреевич Прокофьев родился 19 ноября (2 декабря) 1900 в селе Кобоне, на берегу Ладожского озера, в семье крестьянина - рыбака и землепашца. Окончил сельскую школу, с 1913 по 1917 учился в Петербургской учительской семинарии. Затем вернулся в Кобону.
В 1919 вступил в Красную Армию, участвовал в боях с Юденичем под Петроградом.
Печататься начал с 1927. До 1930 служил в Красной Армии. В 1931 выпустил первую книгу стихов - «Полдень». За нею последовали сборники «Улица Красных Зорь» (1931), «Победа» (1932).
Краски, образы, ритмы - весь строй поэзии А. Прокофьева сложился под впечатлением его деревенской юности. «Ладога! - говорил поэт в автобиографии. - Я навеки полюбил своё родное море с его низкими туманами, с его ветрами - шелонником, меженцем, зимняком, с его безбрежным, то суровым, то ласковым, простором. Я навеки полюбил леса и перелески Приладожья, простой быт моих родичей и односельчан, небогатую северную русскую природу, рыбацкие деревни и сёла, где «с печки рукой достанешь до воды».
Поэзия А. Прокофьева - это бьющая через край любовь к жизни, к земной радости, завоёванной в мужественной борьбе. Дарование А. Прокофьева чрезвычайно самобытно. С детства слушавший гармонику и хороводные песни, поэт не признаёт речи вполголоса, его яркая, словно радуга, и темпераментная строка часто звучит открытым вызовом: «Ну так бейся, кровь орла и волка, пролетай, что молния, в века!»
В стихах А. Прокофьева есть романтическая, светлая приподнятость и взволнованность. Они насквозь пронизаны фольклорными интонациями. Звуки народной речи поэт воспринимает как бы на вкус, на ощупь и бережёт их, будто самоцветы. Множество своих стихотворений он посвящает родине. «Всю Россию дали мне в наследство, всю мою судьбу», - говорит А. Прокофьев в одном из них.
Во время Великой Отечественной войны, работая в политуправлении Ленинградского фронта, А. Прокофьев пишет лиро-эпическую поэму «Россия» - своеобразный сказ о стране, грудью вставшей против жестокого врага.
А. Прокофьев обогатил советскую поэзию новыми мотивами, ритмами, обогатил своим подходом к изображению природы. От его лирики веет непередаваемо свежим духом бодрости, сохранённой им до последних своих дней.
Умер Александр Прокофьев 18 сентября 1971 в Ленинграде.
ПРОКОФЬЕВ, Александр Андреевич [р. 19.XI(2.XII).1900, с. Кобона, ныне Волховского района Ленинградской области] - русский советский поэт. Член Коммунистической партии с 1919. Родился в семье крестьянина-рыбака. Участник Гражданской войны. Начал литературную деятельность в середине 20-х годов. В первых сборниках Прокофьева - «Полдень» (1931), «Улица Красных Зорь» (1931), «Победа» (1932) - с большой художественной силой заявило о себе молодое поколение революции; здесь автор открыл для читателя и мир приозёрной ладожской деревни с её особым укладом быта, приходящим в столкновение с новыми формами жизни. Герои Прокофьева - «тяжёлые парни», «сосновые кряжи». В 30-х годах Прокофьев выпускает сборники лирических стихов и песен: «Дорога через мост» (1933), «Временник» (1934), «Прямые стихи» (1936), «В защиту влюблённых» (1939).
Во время Великой Отечественной войны Прокофьев активно работает в армейской печати, выступает перед бойцами Ленинградского, Волховского и Северного фронтов. Пишет агитстихи, стихотворные фельетоны, песни, частушки. Заметным явлением советской поэзии военных лет стала поэма «Россия» (1944; Гос. премия СССР, 1946) - рассказ о братьях Шумовых, добровольно приехавших из Сибири на защиту Ленинграда и составивших расчёт тяжёлого миномета. В своих невыдуманных героях автор увидел огромную нравственную силу и любовь к Родине. Вся поэма как бы состоит из песен-веснянок, величальных, маршевых, которые и воссоздают величавый образ России. В первые послевоенные годы Прокофьев опубликовал цикл стихов о мире, о радости оживающей земли («Нынче удались цветы повсюду…», «Ты по сердцу мне, русская природа», «Пополам с тобою, дорогая…» и др.). Новый этап в творчестве Прокофьева начинается с книги «Заречье» (1955); в 1960 вышел сборник «Приглашение к путешествию» (Ленинская премия, 1961), отличающийся широтой замысла и содержания, ясностью и глубиной формы. Впечатления от многочисленных поездок по стране и за рубеж нашли отражение в книгах «Яблоня над морем» (1958), «Стихи с дороги» (1963), «Под солнцем и под ливнями» (1964) и др. Отличительные черты поэзии Прокофьева - близость к народному слову, фольклору, яркая образность и эмоциональность, склонность к шутке, иронии, верность «рядовому» герою. Прокофьев учился у Н. А. Некрасова и В. Маяковского, А. Блока, С. Есенина и Н. Тихонова. Многокрасочная, звенящая и гремящая поэзия Прокофьева с годами становится более сдержанной. От «весёлого косноязычья» первых стихов («Тырли-бутырли, дуй тебя горой») поэт пришёл к более строгой и лаконичной манере письма. Прокофьев переводит с украинского и белорусского языков. Опубликовал несколько сборников стихов для детей. Многие произведения Прокофьева положены на музыку. В 1945-1948 и 1955-65 Прокофьев - ответственный секретарь Ленинградского отделения СП СССР. Герой Социалистического Труда (1970).
Соч.: Стихотворения. 1927-1937, Л., 1938; Стихотворения. 1927-1947, М. - Л., 1947; Соч., т. 1-2, М., 1957; Собр. стихотворений, т. 1-2, М., 1961; Собр. соч., т. 1-4, М. - Л., 1965-66; Гроздья. Стихи, Л., 1967; Пристрастия. Книга стихов, [Л.], 1967; Прощание с Приморьем, Л., 1969; Бессмертие, Л., 1970.
Лит.: Селивановский А., Александр Прокофьев, в его кн.: Очерки по истории рус. сов. поэзии, М., 1936; Молдавский Д., Поэзия Александра Прокофьева, Л., 1959; Бахтин В., Александр Прокофьев. Критико-биографич. очерк, 2 изд., М. - Л., 1963; Дементьев В., Голубое иго. Поэзия Александра Прокофьева, М., 1964; Шошин В., Поэт Александр Прокофьев, Л., 1964; Гринберг И., Добин Е., Клинками песен боевых. Поэзия Александра Прокофьева, М., 1966.
В. С. Бахтин
Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 6. - М.: Советская энциклопедия, 1971
ПРОКОФЬЕВ Александр Андреевич [1900-] - современный поэт. Родился на Ладоге в семье крестьянина-рыбака. Окончил три класса учительской семинарии. С 1919 по 1930 - в Красной армии. В гражданскую войну дрался на Питерском фронте. Был в плену у Юденича и бежал. Печатается с 1927 в «Комсомольской правде» и «Юном пролетарии». Был членом ЛАПП (группа «Резец»).
Прокофьев - талантливый, оригинальный поэт современности. Он сочетает дарование лирика с умением дать эпическое изображение. В своём творчестве разрабатывает две основных для советской литературы темы - тему гражданской войны и тему перестройки деревенской жизни, ярко выражая настроения поднявшегося к революционной практике крестьянина-бедняка, постепенно преодолевающего ограниченность своего мироотношения. Первая книга Прокофьева - «Полдень» [1931] - книга о ладожской деревне, деревне восстановительного периода; начиная с «Улицы Красных зорь» (1931; второй книги), поэт надолго перешёл к теме гражданской войны. Лишь в последнее время он снова обратился к реконструирующейся деревне. В своей работе над синтаксисом, словарём, интонациями поэт широко опирается на народное творчество. В лирике Прокофьев использует преимущественно песенно-прибауточную поэзию, в последних же своих стихах он переходит к разработке былинно-эпического творчества.
Осваивая фольклор, Прокофьев далёк однако от стилизации и имитации. Поэт выражает чувства и мысли, типичные для революционного крестьянства. В первой же книге Прокофьева выражены чувства интернационализма, преданности пролетарской революции, ненависти к её врагам, пафос борьбы. Но бок о бок с этими мотивами дана поэтизация стихийничества.
Переходя к теме гражданской войны, Прокофьев расширяет запас своих изобразительных средств, удачно осваивает «балладный лад»; поэтизация стихийной, неорганизованной ненависти к врагу, прославление молодецкой удали и т. п. проходят через этот цикл стихов Прокофьева.
В цикле стихотворений «Уральские партизаны» лирическая и патетическая приподнятость, свойственные поэту, ослаблены. Усиливаются повествовательные интонации, шире используются фольклорные прибаутки, присказки, частушки, даже заговор. В антипоповских стихах удачно используются иронические интонации. После некоторых неудач (например «Перечень профессий», «Ответ») Прокофьев даёт цикл лирических стихов, отличающихся более широким кругозором и ослаблением ладожской «этнографичности». Наряду с превосходной политической лирикой здесь значительную группу составляют стихи
на литературные темы, выражающие некоторую смятенность поэта.
Для Прокофьева последнего времени характерно стремление к новым мотивам, к тематическому обогащению своей поэзии. С этим связано и расширение изобразительных средств, реконструкция стиха. Органическая революционность поэта, талантливость его и значительное мастерство дают все основания говорить о больших творческих возможностях Прокофьева.
Библиография: I. Полдень, ГИХЛ, М.-Л., 1931; Улица Красных зорь, ГИХЛ, М.-Л., 1931 (два изд.); Победа, Третья книга стихов, ГИХЛ, Л.-М., 1932; Сотворение мира, Избранные стихи, ГИХЛ, М.-Л., 1932 (Массовая биб-ка); Стихотворения, Изд-во писателей в Ленинграде, Л., 1933; Дорога через мост, изд. то же, Л., 1933; Временник, Стихи 1932-33 гг., Ленгихл, Л., 1934; Сборник стихов. [Вводная статья И. Гринберг], издание Лоиз, Л., 1934; Избранное, Гослитиздат, Ленинград, 1935.
II. Отзывы: об «Улице Красных зорь»: «Книга - строителям социализма», 1931, № 11; Мессер Р., «Звезда», 1931, № 2. О сб. «Полдень»: «Книга - строителям социализма», 1931, № 15. О сб. «Сотворение мира»: «Книга - строителям социализма», 1931, № 32-33. О сборнике «Победа»: Скоблин Ю., «Книга - строителям социализма» (Художественная литература), 1932, № 8; Саянов В., Письма о современной поэзии. (Письмо первое), «Ленинград», 1931, № 2; Гринберг И., А. Прокофьев, «Литературный современник», 1933, № 10; Тарасенков А., О поэзии А. Прокофьева, «Знамя», 1933, № 11; Тихонов Н., Поэзия большого плана, «Литературная газета», 1934, № 68, 30 мая.
И. Гринберг
Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939
