ИСАЕВ Егор (Георгий) Александрович (2 мая 1926, с. Коршево Воронежской области - 8 июля 2013, Москва; похоронен на Переделкинском кладбище), русский поэт и публицист, Герой Социалистического Труда (1986).
Стихи; лирико-философская антифашистская дилогия: «Суд памяти» (1962), «Даль памяти» (1976-77). Книга статей «Чувство глагола» (1985). Переводы. Ленинская премия (1980).
1
Нам не по курсу камерность и косность,
Нам ни к чему трибунный гром и спесь…
Есть километр, который прямо в космос
Отважно устремляется, а есть…
Есть и такой, который тут, под небом
Под этим синим, рядом с бороздой,
Из века в век ходил к земле за хлебом
И прозывался издавна верстой.
Стожильный наш! Ходил и недалече
И далеко - по всей, по всей, по всей…
Ох, сколько ж он тягла перекалечил!
Ох, сколько ж он пообломал осей
По всей стране!.. Треклятый на ухабах
И бранно крытый посреди дождей…
А было, помню, было: наши бабы
Входили в упряжь вместо лошадей
И хлеб везли на станцию для фронта,
Для мужиков, что бились на войне…
Я эту память прямо с горизонта
Глазами взял. И до сих пор она во мне,
Она болит, не закрывает двери
В живую даль неотболевших лет.
2
И вот стою, стою - ногам не верю:
Да тот ли это твёрдый километр,
Который так везде и всюду ждали -
И долгий век, и год, и каждый день -
Вот эти все соломенные дали,
Вся эта глушь российских деревень?
И - дождались!
Сквозь летний зной, сквозь осень,
Сквозь белые пустыни февраля
Пролёг асфальт, как праздник всем колёсам, -
Газуй, шофёр, аж до ворот Кремля!
Рули, давай, полями и лугами,
Через леса, с моста лети на мост!..
3
И вдруг я вздрогнул - космос под ногами:
Хлеб на шоссе, как миллионы звёзд!
Хлеб на шоссе, как золото на чёрном,
И не с каких-то высших там орбит,
А из «КамАЗов» - зёрна… зёрна… зёрна…
Такое чувство, будто кто убит -
Хлеб на шоссе! Овёс… Ячмень… Пшеница…
Ну как такой разор остановить?!
Течёт зерно!.. Чубы мелькают… Лица…
И я кричу, чтоб волком не завыть:
- Да это ж хлеб, товарищи! Негоже
С ним так безбожно поступать в пути! -
А те чубы: - Ты кто такой хороший?
- Я человек. - Тогда иди, иди…
- А я-то думал, поп какой в берете.
Садись, давай!.. Подброшу за трояк. -
И с места - вжик! Один. Второй. И третий…
А я?.. А я, как вопиющий знак,
Чуть не дымлюсь от лекторского пыла,
Машу руками возле полотна…
4
О, если б вдруг… О, если б можно было
Достать дорогу с ладожского дна!
Достать всю ту, что по льду шла, как в гору,
Как солнце сквозь блокадное ушко,
Вся в пятнах крови - курсом на «Аврору» -
Где днём с огнём, а где и с посошком
На ощупь шла, не изменяя курсу,
В голодный прорываясь Ленинград.
Одно зерно - в цене равнялось пульсу
И капле крови в тысячу карат.
Одно зерно! А тут их - миллионы
Течёт и под колёсами хрустит…
О если б можно было, если б можно -
Да пусть меня милиция простит! -
Я б ту дорогу накрутил, как вожжи,
И, вознеся молитву небесам,
По тем чубам, по лицам, как по рожам,
По их пустым, беспамятным глазам -
Вот так и так!.. - Да где же ваша совесть?
В каком таком застряла далеке?! -
Витийствую.
5
А малость успокоясь,
Гляжу: старушка в пёстреньком платке
Сметает зёрна веничком в совочек
С дороги, как с артельского стола.
Зовёт меня: - Иди сюда, сыночек, -
И край мешка мне в две руки дала. -
- Не упускай, держи вот - палец в палец. -
И я, как новобранец на плацу,
Во фрунт стою. Стою и улыбаюсь
Её рукам, её глазам, лицу.
Стою и улыбаюсь… И она мне
Даёт свой свет и ласковый уют.
- Как вас зовут? - Марией Николавной. -
А я подумал: совестью зовут.
1989
1
Гляжу: нигде и никого окрест.
И вдруг, невольно оглянувшись, замер:
Из плах замшелых сотворённый крест
Сошёл с холма и встал перед глазами.
Клянусь, я разглядел лицо креста.
И голос, голос - аж мороз по коже -
Позвал меня: - Иди, иди сюда
И прикоснись рукой ко мне, прохожий,
И выслушай.
2
Отсюда в двух верстах
Жил-был народ - страдал, любил, работал
И песни пел, да так, что в нас, в крестах,
И то, бывало, просыпалось что-то
От песен тех и, как зелёный ток,
Просилось в жизнь из мёртвой древесины.
И нам хотелось развернуть листок
И прошуметь берёзой иль осиной
Хотя бы раз!
И так из года в год:
И жизнь - и смерть, и молодость - и старость…
Но в чём-то разуверился народ,
Ушёл с земли, а кладбище осталось.
И стало дважды кладбищем. Пустырь
В беспамятстве дичал и разрастался.
Уже давно попадали кресты
И пирамидки. Я один остался.
И вот стою. Стою и в дождь и в снег,
И в час луны, и в час восхода солнца,
И всё надеюсь: кто-нибудь из тех,
Из деревенских, всё-таки вернётся.
Отстроится. Примнёт асфальтом грязь,
Приложит руки к почве одичалой…
Но только раз, всего лишь только раз
Пришёл один. И - бог ты мой! - сначала
Открыл бутылку с помощью гвоздя
И выпил всю. И стал безумно весел -
Пел, как рыдал… А после, уходя,
Свою фуражку на меня повесил.
О, как я был фуражке этой рад.
Какая-никакая, а забота.
Шёл от сукна не запах - аромат,
Да, аромат, жилья, подворья, пота…
Казалось, дым над смятым козырьком
От папиросы всё ещё дымился.
Его к траве сносило ветерком…
Мне даже, помню, сон потом приснился.
Как будто я из этих скорбных мест
Ушёл тайком, как из дому уходят,
Что я уже не надмогильный крест,
А пугало в июльском огороде.
Подсолнухи кругом, а не репьи.
Стою, ни перед кем не понижаюсь
И вижу, как воришки воробьи
Геройских из себя изображают,
Чиликают, разбойники… Но кот
Уже, я вижу, хитро к ним крадётся…
А вот и девка вышла в огород,
Весёлая, похожая на солнце,
И щиплет нежно сельдерей и лук,
В пучки их вяжет ниткой-перевязкой,
Кладёт в корзинку белую…
И вдруг
Холодный ветер сбил с меня фуражку.
И сон погас - отпраздновал, отцвёл.
И я опять, как видишь, на погосте
Стою один. Спасибо, что пришёл.
И приходи хозяином, не гостем.
3
И крест умолк. Замшелый, старый крест,
И показалось, отошёл к закату.
Гляжу: нигде и никого окрест.
А здесь моя любовь жила когда-то.
1989
Луна торжествовала. Полночь. Тишь. Трава спала, спал берег, спал камыш, Волна спала в ногах у камыша… И лишь бессонно маялась душа. О чём? О ком? А всё о том, о том, Что где-то там стоит мой старый дом. Стоит один. Стоит, как сирота. И вся земля вокруг него пуста.
1989
Очень грустно, друзья, вот что вам я скажу. Мать свою из деревни в Москву увожу. Увожу от дверей, от крыльца, от ворот, От знакомой тропинки в сарай, в огород, От высоких - до неба - пяти тополей, Увожу от реки, от лугов, от полей, От могилы отца, от родного всего… Очень тяжко, друзья. Ну а ей каково?
1988
1
Третью ночь, третий день всё вперёд и вперёд
Мы идём неуклонно
По проклятой земле, по немецкой, на фронт, -
Растянулась колонна.
Третью ночь, третий день по полям, по лесам,
Не всегда, чтобы в ногу.
И всё круче, всё ближе к бессонным глазам
Подступает дорога.
И всё дальше и дальше отходит от глаз
Дымный край горизонта.
И всё строже и строже суровый приказ:
Выйти за полночь к фронту.
- Подтянись! - Он железно стоит на своём,
И ворчать бесполезно.
Не железные мы, а всё то, что несём,
С каждым шагом железней
От сапог до штыков. Третью ночь. Третий день…
И тогда наконец-то
Подобрел командир, приказал: - Лошадей
Поищите у немцев.
- Отобрать лошадей! - Уточнил старшина
Тот приказ на привале.
И конечно ж, конечно ж - война есть война -
Что скрывать: отобрали.
2
А действительно, что, что нам было скрывать?
Ведь они не скрывали.
К нам пришли их сыны, нас пришли воевать
И у нас пировали.
Пили, ели - они! - их сыны, их зятья,
Записные вояки.
Рукава до локтей, в дом ещё не войдя:
- Млеко, - щерились, - яйки.
Дай им то, дай им сё, как указкой, вели,
Где штыком, где кинжалом…
Брали всё, что хотели, и сверху земли,
И что снизу лежало.
Брали всё подчистую скребком и ковшом
В эшелоны и ранцы.
Брали уголь и хлеб, женщин брали силком,
Потому что - германцы.
Потому что превыше всего! За людей
Нас они не считали…
Ну а мы лишь забрали у них лошадей,
Потому что устали.
Потому что не вправе мы были устать,
Потому что нам надо -
Кровь из носу! - а Гитлера лично достать
Не штыком, так гранатой.
Лично каждому, да! И добро, что война -
Их война! - на закате.
Потому и шумел, торопил старшина:
- Побыстрей запрягайте!
Дайте грузу побольше тому жеребцу
И поменьше карюхе!..
3
А пока он шумел, собрались на плацу
Старики и старухи,
Собрались и глядели на нас, как во сне,
На всю нашу погрузку.
Вдруг один осмелел - подошёл к старшине
И на ломаном русском
Объяснил: - Эти люди боятся всех вас… -
И в торжественном тоне:
Их бин есть коммунист! - И партайаусвайс
На широкой ладони
Протянул старшине, как комраду комрад,
Сквозь года, сквозь этапы,
От совместных ещё, тех, испанских бригад.
Через пытки гестапо,
Через боль, через кровь, через расовый бред,
Через пламя пожарищ:
- Дас ист есть, как у вас говорьят, парт-би-лет.
Это дал мне товарищ
Тельман…
- Тельман?! - Лицом просиял старшина. -
А ведь правда, ребята,
Тельман сам подписал!.. Уберёг, старина?!
- Уберьёг. - Это ж надо! -
И обнял старика, словно век с ним дружил,
Гимнастёрку расправил
И пошёл - капитану про всё доложил
И при этом добавил
От себя и, конечно, от нас, рядовых
И немного весенних:
Дескать, время приспело работ полевых,
Скоро май, надо сеять.
- Ребятишки у них, капитан. Скоро мир.
Пусть людьми вырастают…
Я вас понял, Петрович. - Сказал командир.
Дал команду: - Отставить!
Разгрузить и обратно вернуть лошадей!
Только быстро, ребята!..
4
И опять мы идём третью ночь, третий день
В направленье заката.
Третий день, третью ночь - на рубеж, где враги.
Только так - неуклонно.
Не железные мы… Но не сбились с ноги,
Подтянулась колонна.
Только так. Только так. А в двенадцать уже
Ночью рыли окопы
На последнем своём огневом рубеже,
В самом центре Европы.
1953-1987
Вздыблен весь и страшно крут. Всё в нём загазовано. Дьявол-город, город-спрут, Чудище Гудзоново. Ни травинки, ни листка… Разве ж это зодчество? Вертикальная тоска, Бездна одиночества.
1987
Не исполняет, а поёт. Поёт! Да как ещё - пленяет. Вот так когда-то пел народ, Теперь эстрада… исполняет.
1986
Как в дозоре каком, выше птицы в полёте, Не княгиня - крестьянка стоит на омёте И глядит далеко за луга и затоны, Из-под низких бровей, из-под жёсткой ладони. Если по полю прямо идти до заката Через Дон, через Днепр, через горы Карпаты, - Там река есть такая, Дунай, у Дуная Овдовела она, Ярославна степная. Много стаяло зим, много выцвело вёсен. Вот и осень пришла, сорок первая осень. Но ещё не пора… Ах, какая краса в ней! На ветру на широком стоит Ярославна. И в глазах - если б кто заглянул под ресницы - Двадцать лет как разлука всё длится и длится… Рядом девки. Да что им, да что им, девчатам. Их любовь не открыта ещё, не почата, - Где-то в сердце ещё, как река, прибывает. - Тётя Яря, споём? - И она подпевает. - Тётя Яря, поёми… - И в смешном нетерпенье Все секреты свои отдают на храненье. Отдают. И совсем невдомёк озорницам, Что ей тоже, ей тоже ночами не спится. Ночи длинные, вдовьи, бессонные ночи, Их одной не согреть и не сделать короче. Даже годы бессильны, бессильна усталость, Ведь в душе ещё много улыбки осталось И тепла одинокого бабьего лета… Но кому это нужно? Не надо об этом.
1960
Письмо в три угла, в два крыла, в две страницы, Как только что с облака белая птица В ладони к солдату, - и кажется, он Вот в эту минуту - дома. «Ну, здравствуй, сыночек, прими мой поклон, Поклон от родни и знакомых. В колхозе дела к улучшенью идут. Приедешь - увидишь, Коля, Какой мы той осенью сделали пруд, Какие хлеба у нас в поле. А яблонька, Коля, два раза цвела, Что ты посадил на рассвете, Когда на войну я тебя собрала: Она доросла до повети. Как солнце опустится, станет темно, За вербами ветер проснётся, - Трёхлетка твоя постучится в окно, - Сердечко моё встрепенётся: Не ты ль возвернулся, сдаётся?»
1955
ИСАЕВ Егор (Георгий) Александрович родился 2 мая 1926 в с. Коршево Воронежской области в семье сельского учителя.
С 1943 в армии, участвовал в боях за освобождение Чехословакии.
Печатается с 1945 - стихи в армейских газетах «За честь Родины», «На разгром врага».
В 1951 написана первая поэма «Лицом к лицу».
В 1955 окончил Литературный институт.
В 1962 опубликовал лиро-эпическую поэму «Суд памяти», которая сразу же сделала имя автора известным. Автор поставил вопрос о личной ответственности каждого человека за поступки, имеющие общественное значение, о непреложности суда памяти и совести над ними; о равнодушии, которое становится тягчайшим преступлением. Недавний фронтовик, автор разоблачал то равнодушие, которое помогло Гитлеру прийти к власти, а затем с огнём и мечом шагать по просторам Европы.
Называя поэму «Суд памяти» философской и ведя её родословную от пушкинского «Медного всадника» с его проблемами трагического и взаимосвязи личного и государственного, критики отмечали и художественное своеобразие произведения Исаева.
Автор прибег к гротеску и условным формам образного раскрытия темы, что и помогло придать глубокий философский смысл затронутым темам. Он развёртывает в глобальную метафору образ стрельбища как драматического чистилища перед трагическим переходом тренирующихся на стрельбище солдат в смертельный ад мировой войны. Значителен в поэме «Суд памяти» и аллегорический образ исторической памяти, как больной женщины, идущей через времена и границы. В её глазах «то одиночество вдовы, то глубина печали материнской», и обелиски кланяются ей в пояс «от всех фронтов, от всех концлагерей, от всех могил от Волги до Ла-Манша».
В 1976 поэму «Суд памяти» дополнила поэма «Даль времени», составившая с ней дилогию. В сложном полифоническом пространстве этой обширной поэмы основными оказываются 3 образных мотива: Память - Земля - Дорога; они взаимно переплетаются, ибо Память порой оборачивается Дорогой, а Дорога идёт по Земле. В центре поэмы - историческая судьба русского народа, её лирическим героем является Степан Разин, воплощающий мотив удали, раскрывающий силу народного характера. Потомок крестьян, автор утверждает, что матерью всех самых современных городов является деревня, поэтизирует красоту крестьянской жизни и труда.
Толчком к первым стихам Исаева, написанным ещё подростком, послужили деревенские посиделки с частушками. Традиции фольклора развиваются и в поэме «Даль памяти». Развившись на фольклорной основе, поэтические образы придают реалистическим картинам былинную окраску, что подчёркивает духовную значительность героев произведения. Язык Исаева назван «просторным», и действительно, его метафорическая красочность помогает создать историческую панораму душевного раздолья, романтического движения истории «во всю длину просёлочной России». В поэме «Даль памяти» особенно примечательна глава «Кремень-слеза», где в центральном образе автор новаторски соединяет, казалось бы, несоединимое - слезу и кремень как олицетворение выстраданного и пережитого.
Награждён орденом «Знак Почёта» и медалями.
В. Шошин
ИСАЕВ, Егор (Георгий) Александрович (р. 2.V.1926, с. Коршево Воронежской области) - русский советский поэт. Окончил Литературный институт им. М. Горького (1955). Участник Великой Отечественной войны. Печатается с 1945. Автор лирических стихов, поэмы «Над волнами Дуная» (1953, отдельное издание 1955) - о советских воинах, несущих службу за рубежами Родины. Поэма «Суд памяти» (1962) - лирико-философское, антифашистское произведение, посвящённое борьбе за мир. Поэма направлена против равнодушия к народной судьбе, она ставит вопрос о личной вине, о суде совести, моральной ответственности рядового человека, если он идёт в чужую страну сеять смерть и разрушение.
Лит.: Тельпугов В., Над волнами Дуная, «Смена», 1956, № 4; Стариков Д., Суд праведный, «Лит-ра и жизнь», 1962, 13 июля, № 82; Смирнов С., Суд суровый и справедливый, «Правда», 1962, 14 окт., № 287; Рыленков Н., По линии наибольшего сопротивления, «Москва», 1962, № 11; Наровчатов С., Память и надежда, «Лит. газета», 1963, 31 янв. № 14; Дементьев В., Всей многотрубной медью, «Нева», 1963, № 3.
В. Литвинов
Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 3. - М.: Советская энциклопедия, 1966
Все авторские права на произведения принадлежат их авторам и охраняются законом.
Если Вы считаете, что Ваши права нарушены, - свяжитесь с автором сайта.
