Домой Вниз Поиск по сайту

Евгений Винокуров

ВИНОКУРОВ Евгений Михайлович (22 октября 1925, Брянск - 23 января 1993, Москва; похоронен на Новодевичьем кладбище), русский поэт.

Евгений Винокуров. Eugene Vinokurov

Стихи о людях военного поколения, об их духовном возмужании. Тяготел к философской лирике. Сборники «Лицо человеческое» (1960), «Слово» (1962), «Контрасты» (1975), «Жребий» (1978), «Бытие» (1982), «Ипостась» (1984). Поэма «На Запад» (1981). Переводы. Государственная премия СССР (1987).

Подробнее

Фотогалерея (11)

[Приглашаю посмотреть мою эпиграмму на Е. Винокурова: «Он, люди, с вами ел и пил»]

СТИХИ (34):

Вверх Вниз

Дуб

Хороша листвы шуршащей шуба,
тень под нею - странника приют…
А из-под земли по жилкам дуба
кверху соки жизненные бьют!

Молодые бьют под небо соки,
вверх, туда, где шелестит листва!..
Оттого могучи и высоки
в этой древней роще дерева…

Как шумит он в полдень, мило-любо!
Хорошо лежать в его тени!..
Тайна вызревающего дуба
только тайне мировой сродни…

А вокруг кипит лесная молодь,
тоненьких дубков весёлый спор…
А в густой траве лежащий жёлудь
заключил в себе грядущий бор…

1987


[Приглашаю посмотреть мою пародию на это стихотворение под названием «Жёлудь имени Винокурова»].

***

Как всё же странны многие собратья!..
По будням, да и в выходные дни,
сутулясь, как под тяжестью проклятья,
сидят за лампой в комнате они…

Но ничего ведь нет на свете проще:
рабочею рукой развеять муть!
И посреди затрепетавшей рощи
вдруг полной грудью медленно вздохнуть!

И посреди июльского покоя
вступить в заколосившуюся рожь…
И ласточка вдруг сообщит такое,
чего вовек за лампой не найдёшь…

1987


Пёс

Какие, право ж, чудеса
есть в простоте самой!..
Купили у знакомых пса
и привели домой.

Был у него приплюснут нос.
Лишь годик был ему.
Бульдогом звался этот пёс!..
И стал он жить в дому.

Ему хозяин имя дал…
Волнуясь, в уголке
хозяина он поджидал
уже с утра, в тоске.

Он неожиданно рычал,
услышав спор в дому…
Никто его не обучал!
Откуда? Почему?

И совесть он имел и честь,
хоть мало видел свет…
Что ж, видимо, в природе есть
какой-то там секрет!

А на чужих кидался он,
но был детишкам рад…
Ну что ж - таинственный закон,
как часто говорят.

Рычал он с пеною у рта,
когда он был браним…
И эта тайна неспроста,
как кажется иным!

Как страж сидел он у дверей,
решителен и лют…
Природа всё же нас мудрей,
что же поделать тут:

что ж, тот таинственный вопрос
надо решать с азов!..
А был он просто пёс как пёс,
как много разных псов.

1987


***

Может, это покажется странным!..
Он, всегда пребывая в пути,
по различным поездивший странам,
ничего не запомнил почти!..

Но когда вдруг настала минута
расставанья с судьбою земной,
он припомнил с тоской почему-то,
как идёт по Москве в выходной…

И какую-то травку на бровке!..
Как трамвай прозвенел вдалеке,
как он потный стакан газировки
за пятак покупает в ларьке…

1987


***

Человек пошёл один по свету,
Поднял ворот, запахнул полу.
Прикурил, сутулясь, сигарету,
Став спиною к ветру,
                     на углу.

В парк вошёл. Зеленоватый прудик.
В лодках свежекрашенных причал.
Отломил, посвистывая, прутик,
По ноге зачем-то постучал.

Плюнул вниз с дощатого помоста.
Так, лениво плюнул, не со зла.
Ничего и не случилось, просто
Понял вдруг:
             а жизнь-то ведь прошла.

?


***

Простите мне, стихи, что я кормился вами.
За вас, мои стихи, что я провыл нутром,
буханку рижского я брал в универсаме,
и соли полкило имел я за надлом.

Простите мне, стихи, но часто пачку чая
я за свою тоску приобретал.
Издательский кассир, меня не замечая,
презренный мне отсчитывал металл…

Простите мне, стихи. Хозяйственного мыла
я приобрёл и леденцов на вес
за вас, пришедшие мне из другого мира,
ниспосланные мне, так, ни за что, с небес.

1982


***

Мы гимнастёрки постирали,
уселись в дружеском кругу…
Я той походной пасторали
забыть доныне не могу!
Землянка скудного убранства,
где испытать вдруг довелось
то чувство искреннего братства,
нас пронизавшее насквозь, -
на веки вечные пребудет!..
Прошедшая сквозь холода,
душа всё в мире позабудет,
а эту полночь никогда!..
Пожив и уходя со света,
я с горечью признаюсь вдруг,
что было подлинным лишь это:
от печки освещённый круг.

?


***

Есть русское бродячее начало,
Как хлебным суслом полная дежа…
Я бы хотел, чтоб пела и кричала,
Святая Русь,
             во мне твоя душа.

Среди покосов, на цементной плахе
Стоят в порту, у спуска, на Оке,
И Мужество в разорванной рубахе,
И Скорбь в сошедшем до бровей платке.

Леса вдали…
            А дни идут на убыль,
Недалеко до рокового дня, -
Я жив пока. Но пусть тоска и удаль
Не покидают никогда меня.

?


У магазина

В магазин со своей стеклотарой
он доплёлся - и вот вам удар:
водки нет! И стоит он, нестарый,
потерявший свой творческий дар…

Был когда-то он молод и в теле,
взгляд сиял его зло и умно,
и писал он всё время в постели,
на прогулке, в метро и в кино.

Он подчас просыпался ночами!
Был усеян бумагами пол!..
Только ангел, что был за плечами,
рассердился вдруг - раз и ушёл.

Он ругался, он бился, он плакал
и беспомощен стал как дитя…
Не вернётся обиженный ангел,
беспощадно - за что-нибудь - мстя.

1982


Начинающий

Среди всех
невозможных профессий
я одну
до конца не пойму:
подниматься
в простор поднебесий
и срываться
в бездонную тьму.
Лёгкость чувствуя
в праздничном теле, -
то вдруг в пропасть,
а то в облака!..
Скольких шаткие эти качели
замотали вконец
за века!
Скольких в небо взлетевших
не стало,
скольких нет,
угодивших в провал,
не дождавшихся
ни пьедестала,
ни оваций
и ни похвал!..
Не пойму: почему же украдкой,
не предвидя ужасный конец,
с крепко стиснутой в пальцах
тетрадкой
вновь стучит
в мои двери
юнец?

1982


Читает Евгений Винокуров:

Звук

***

Опять с намокшей шляпы каплет,
в кармане звук пустой ключей.
Вот он идёт, полночный Гамлет.
Ненужный.
          Брошенный.
                     Ничей.

Под ноги лист кидает осень…
И вот, пригнувшийся слегка,
в пивную входит он и просит
полухолодного пивка.

Сперва пивко пролил оплошно,
потом,
       таясь, поплакал всласть
о том, что так всё в мире сложно,
о том, что жизнь не удалась.

1972


Ложь

Об истине и не мечтая,
я жил среди родни, и сплошь
вокруг меня была простая,
но разъедающая ложь.

Со смаком врали, врали сладко.
Кто просто лгал, а кто втройне…
Но словно смутный сон, догадка
тоскливо брезжила во мне.

Я робок был, и слаб, и молод,
я брёл ночами сквозь туман, -
весь в башнях, шпилях, трубах город
был как чудовищный обман.

Я брёл в ботинках неуклюжих,
брёл, сам с собою говоря…
И лживо отражалась в лужах
насквозь фальшивая заря.

1972


Отчий дом

И сколько в жизни ни ворочай
Дорожной глины,
                вопреки
Всему ты в дом вернёшься отчий
И в угол встанут сапоги…

И пусть - хоть лет под девяносто -
Старик прошамкает: «Сынок!»
Но ты принёс своё сыновство
И положил его у ног.

И радость новая, как завязь…
Хоть ты от хижины отвык, -
Ты, вырвавшийся от красавиц
И от стаканов круговых.

…Пусть в поле где-то ночь пустая.
Пусть крик и песня вдалеке.
Ты всё забудешь,
                 припадая
К покрытой венами руке.

1968


Пророк

И вот я возникаю у порога…
Меня здесь не считают за пророка!
Я здесь, как все. Хоть на меня втроём
Во все глаза глядят они, однако
Высокого провидческого знака
Не могут разглядеть на лбу моём.

Они так беспощадны к преступленью!
Здесь кто-то, помню, мучился мигренью?
- Достал таблетки?! Выкупил заказ?
- Да разве просьба та осталась в силе?..
- Да мы тебя батон купить просили!
- Отправил письма? Заплатил за газ?..

И я молчу. Что отвечать - не знаю.
То, что посеял, то и пожинаю.

А борщ стоит. Дымит ещё, манящ!..
Но я прощён. Я отдаюсь веселью!
Ведь где-то там оставил я за дверью
Котомку, посох и багряный плащ.

1966


Беда

Когда в ночи кричит больной ребёнок,
а ночь душна, тяжка, напряжена,
когда плечей, усталых и согбённых,
уже не в силах распрямить жена,
когда на лампу примостишь газету,
и всё окно в густых наплывах льда,
тогда поймёшь, что в мире мира нету,
нет ничего… А есть - одно: беда!..

?


[Приглашаю посмотреть мою пародию на это стихотворение под названием «Беда с газетой»].

Она

Присядет есть, кусочек половиня,
Прикрикнет: «Ешь!» Я сдался. Произвол!
Она гремит кастрюлями, богиня.
Читает книжку. Подметает пол.
Бредет босая, в мой пиджак одета.
Она поет на кухне поутру.
Любовь? Да нет! Откуда?! Вряд ли это!
А просто так: уйдет - и я умру.

1965


[Приглашаю посмотреть мою пародию на это стихотворение под названием «Он»].

Летим

Звериное тепло домашнего уюта…
А комната - как будто бы каюта.

И кажется, качается диван.
Жизнь за окном - Великий океан!..

А комната? Её несёт куда-то!
На стенке календарь. Какая нынче дата?

А комната? Среди скитаний - стан.
По звёздам держим путь.
                        Вверх подыми секстан!..

Свисают простыни.
                  Нестойкий привкус чада.
И ползает дитя. Бьёт погремушкой. Чадо!

За стенкой холода. Но ход необратим -
И потому вперёд куда-то мы летим.

Дитя бубнит во сне. И пар от молока…
Проносятся в окне со свистом облака!

1965


Потеря пафоса

Лёгким горлом поётся сегодня
                             на клиросе певчим.
А в подвалах горит
                   воспалённость на лицах гуляк.
Только ночь холодна,
                 только ночи похвастаться нечем.
И на древнем барокко потрескался лак.

Где же пафос достать?
               Может, дать объявленье в газету?
Где простёртые длани?
                      Где молний удар из очес?
Люди мерно жуют, путешествуют, ссорятся.
                                         Нету!
Всё на месте, как было. Но пафос исчез!

Как случилось,
           что пафоса вдруг оскудели запасы?
Не запасы урана. И не запасы угля…
И выходит актёр.
                 И, как фокусник, делает пассы,
И уходит он, зала не расшевеля.

А чего там кричать? Ну, чего горячиться?
Ироничность и тонкость?
                        Да я ведь их тоже ценю.
Но нельзя же иронией жить!
                           Это только горчица,
Лишь приправа,
               а, собственно, где же меню?

Прежде, словно меха, раздувавшие горны,
Поднимались манишки.
                     Но пафоса нет и следа.
Ведь летящие волосы
                    нынче и ложны и вздорны?
Пафос вышел,
             как в трещинку тихо выходит вода.

Писем пылких не шлите.
                       Бросайте сухую открытку.
Не летите стремглав,
                     а ползите, слегка тормозя…
Тот поплатится жизнью,
                       кто сделать способен попытку
Стать высоким,
               когда быть высоким нельзя.

Брюссель, 1963


Выжил

Итак, всё кончено. Я выжил.
Обмотки. В недрах вещмешка
Буханка. В тряпке соль. Я вышел,
Держась за притолку слегка.

Я приобрёл за две недели
Те утончённые черты,
Что, может быть, и в самом деле
Уже сильнее красоты.

Страданье, что огромным было,
Раздумьем тронуло чело.
Оно подглазья углубило,
У рта морщины провело.

Как тень, стоял я еле-еле…
Душа, где ты была дотоль?
Её я чуял ясно в теле,
Как хлеб в мешке, как в тряпке соль.

1962


***

Нет хуже ничего, чем лжепророки
С готовым к словоизверженью ртом…
Дороги, что, по их словам, пологи,
Отвесны. Выясняется потом.

Я знал когда-то одного такого.
Он всё кричал. Он звал. Он всех ругал.
Он раз сказал: - Дорога пустякова!
Я тридцать вёрст в грязищу отшагал.

Анафемы, посулы, прорицанья -
Я всё глотал, чего б он ни изверг.
Пока однажды лживого мерцанья
Не уловил в глазах, подъятых вверх.

?


***

Прошла война. Рассказы инвалидов
Ещё полны войны, войны, войны…
Казалось мне тогда: в мир не Евклидов -
В мир странный были мы занесены.

Я думал, жизнь проста и слишком долог
Мой век. А жизнь - кратка и не проста.
И я пошёл в себя. Как археолог,
Я докопался до того пласта…

Я был набит по горло пережитым.
Страдания, сводившие с ума,
Меня распёрли, так ломает житом
В год страшных урожаев закрома.

И шли слова. Вот так при лесосплаве
Мчат брёвна… Люди, больше я и дня
Молчать не в силах, я молю о праве
Мне - рассказать, вам - выслушать меня.

Я требую. О, будьте так любезны!
Перед толпою иль наедине.
Я изнемог. Я вам открою бездны,
В семнадцать лет открывшиеся мне.

Я не желаю ничего иного.
Сам заплачу. Награды большей нет!..
Внутри меня вдруг появилось слово
И требует рождения на свет.

1962


***

Боюсь гостиниц. Ужасом объят
При мысли, что когда-нибудь мне снова
Втянуть в себя придётся тонкий яд
Ковров линялых номера пустого.

Боюсь гостиниц. Это неспроста.
Здесь холодом от окон веет люто.
Здесь лампа. Здесь гардины. Здесь тахта.
Иллюзия семейного уюта.

Боюсь гостиниц. Может, потому,
Что чувствую, что в номере когда-то
Остаться мне случится одному.
Навеки. В самом деле. Без возврата.

1961


Я посетил тот город

Я посетил тот город, где когда-то
Я женщину всем сердцем полюбил.
Она была безмерно виновата
Передо мной. Её я не забыл.

Вот дом её. Мне говорят подробно,
Как осенью минувшей умерла…
Она была и ласкова и злобна,
Она была и лжива и мила.

…Я не решаю сложную задачу,
Глубинные загадки бытия.
Я ничего не знаю. Просто плачу.
Где всё понять мне?
                    Просто плачу я.

1961


Моя любимая стирала

Моя любимая стирала.
Ходили плечи у неё.
Худые руки простирала,
Сырое вешая бельё.

Искала крохотный обмылок,
А он был у неё в руках.
Как жалок был её затылок
В смешных и нежных завитках!

Моя любимая стирала.
Чтоб пеной лба не замарать,
Неловко, локтем, убирала
На лоб спустившуюся прядь.

То плечи опустив, родная,
Смотрела в забытьи в окно,
То пела тоненько, не зная,
Что я слежу за ней давно.

Заката древние красоты
Стояли в глубине окна.
От мыла, щёлока и соды
В досаде щурилась она.

Прекрасней нет на целом свете, -
Все города пройди подряд! -
Чем руки худенькие эти,
Чем грустный, грустный этот взгляд.

1957


Читает Евгений Винокуров:

Звук

[Перечитываю всегда это стихотворение с возмущением. Как ним когда-то могли восторгаться? Поэты почему-то очень любят наблюдать работающих на них женщин (посмотрите также ст. Евтушенко «Женщина и море» или Заболоцкого «Жена»). Их при этом «пробивает» на стихи. Желания помочь любимым у них не возникает. Меня же - «пробивает» на пародии на эти шедевры. Посмотрите: «Его любимая стирала»].

Стихи о детстве

На улице мне сладко было
Весёлый запах встретить вдруг
Простого ягодного мыла…
О, запах детских щёк и рук!
О, детства запах! Сразу, сразу
Всё то предстало предо мной,
О чём не вспоминал ни разу,
Что было где-то за войной.

Сейчас поверят в это разве?
Лет двадцать пять тому назад,
Что политически я развит,
Мне выдал справку детский сад.
Вы улыбнётесь, знаю: ибо
И странно это и смешно.
Педагогических загибов
Пора окончилась давно.

Меня и нынче брат мой дразнит,
Он этой справки не забыл…
Но политически я развит
Действительно в те годы был!
Я, помню, не жалел под праздник
Ни чёрной туши, ни белил,
Весь мир на белых и на красных
Безоговорочно делил.

Задорный, тощий, низкий ростом,
Я весело маршировал,
И я буржуя в каждом толстом
На улице подозревал.
Я знал про домны Приазовья
И что опять бастует Рим.
И я к друзьям пылал любовью
И был к врагам непримирим!

Мне вспоминается: вначале,
Надев с достоинством очки,
Меня детально изучали
Из Наробраза знатоки.
Я прыгал в зале неуютном,
Шнурки болтались башмаков.
Я был тогда ребёнком трудным,
По утвержденью знатоков.

«Нацелим», «сдвинем», «обязуем», -
Я слышал чуть не целый год.
Я знал: я трудновоспитуем! -
И втайне был немного горд.
Но воспитательное дело
Торжествовало. Как-никак!..
Я стал завязывать умело
Свои шнурки на башмаках.

Средь стен казарменной окраски,
С вселявшей ужас чистотой,
Как радуга, цветные сказки
Нас поражали пестротой.
А Аполлон, что над фронтоном
Квадригу вздыбил над Москвой,
Бойцом казался пропылённым
В лихой тачанке боевой.

Мы путали легко и просто,
Ребята тех далёких лет,
Иван-царевича геройство
И информации газет.
Шпалерами стояли койки.
Мы знали, тощие мальцы, -
На посевные и на стройки
От нас уехали отцы.

Когда нас в зале Марь Иванна
В кружок под вечер соберёт,
В бравурных звуках фортепьяно
Мы начинали зоровод.
Мы тоненькими голосами
Вели печально «Каравай»,
А Марь Ивановна глазами
Грозила мне «Не подвывай!»

Мы тоненькими голосами
Вели. А в глубине окна
Мерцающими корпусами
Светилась новая страна.
Во тьме деревня за деревней
Шатались в снеговой гульбе,
И хаос горестный и древний
Протяжно запевал в трубе.

Проснувшись полночью в постели,
Обняв колени, в тишине,
Мы, не стирая слёз, глядели
На вспышки дальние в окне…
Срок воспитанья был недолог, -
На счастье или на беду,
Педолога сменял педолог,
Как бы играя в чехарду.

Передо мной, как кинолента,
Мелькали лица. Рад не рад -
Объектом для эксперимента
Я неплохим стал, говорят.
За методом сменялся метод,
Был графиками полон зал.
Тот всё кричал, сюсюкал этот,
Тот кутал, этот закалял.

А где-то мать в платочке белом
Шла в громкие цеха чуть свет
Напористой завженотделом -
Ей было двадцать девять лет.
Рожь вымерзла в тот год на пашнях.
- Дай хлеб! - Был краток разговор,
И сотни страшных глаз запавших
Глядели на неё в упор.

В тот год ни воблы, ни конины
Не продавалось в городах.
Российский снег давил на спины
Томящихся в очередях.
Непринуждённы и форсисты,
В очках и с острым кадыком,
Среди народа интуристы
Гуляли важно с «кодаком».

Средь строек, вшей, недоеданий
Их поражала неспроста
В России глубина страданий
И идеалов высота.
В узорах ризы золотые,
Затейливый иконостас -
Забавы грозной Византии,
Из тьмы дошедште до нас.

В церквушке было тесновато,
Мы стали с бабкой в уголок.
О счастье рая, муке ада
Летел псалом под потолок.
Стоял я с безучастным взглядом,
Без содрогания в душе,
Стоял под раем и под адом,
Катая за щекой драже.

Отец смотрел на вещи строго,
Отец не баловал меня.
Побаивался я немного
Его солдатского ремня.
То время было как точило,
А я, как лезвие, малец.
- Будь справедливым, - мать учила.
- Упорным будь, - учил отец.

А я любил разлив природы
И тесноту вечерних звёзд.
Смотреть, грустя, на пароходы
Я выходил на Крымский мост.
Мы незаметно подрастали.
Весь мир нам во владенье дан!
Мы в пионеры поступали,
Мы колотили в барабан.

Хлестали ветки нас по коже,
Пылали в небе вымпела…
Моя любимая, ты тоже
Ведь пионеркою была!
Ты в белой блузке с синей юбкой
Дежурила, полы мела.
Смешливой, трогательной, хрупкой
Ты пионеркою была.

Мы шли полями. Пел вожатый
И знамя на плече держал.
В худой руке моей зажатый
Горн холодеющий дрожал.
Под песню маленького люда
Горел костёр в лесу светло…
Так жили, жили мы, покуда
Вдруг отрочество не пришло.

Мы стали хмуры, неуклюжи…
О, возрастная полоса,
Когда затвердевали души,
Когда ломались голоса!..
Ходили, широко шагая,
Пух появился над губой…
Но это уж пора другая,
А значит, разговор другой!

1956


Синева

Меня в Полесье занесло.
За реками и за лесами
Там есть безвестное село -
Всё с ясно-синими глазами.

С ведром, босую, у реки
Девчонку встретите на склоне.
Как голубые угольки,
Глаза ожгут из-под ладони.

В шинельке, -
              видно, был солдат, -
Мужчина возится в овине.
Окликни - он поднимет взгляд,
Исполненный глубокой сини.

Бредёт старуха на жнивьё
С грибной корзинкой и с клюкою.
И очи древние её
Полны озёрного покоя.

Пять у забора молодух.
Судачат, ахают, вздыхают…
Глаза - захватывает дух! -
Так синевой и полыхают.

Девчата.
         Скромен их наряд.
Застенчивые чаровницы,
Зардевшись, синеву дарят,
Как драгоценность, сквозь ресницы.

1955


Читает Евгений Винокуров:

Звук

Красота

В. Бокову
На небо взглянешь -
Звёзд весенних тыщи!
Что юности в блескучей высоте?!
Но яростнее, чем потребность в пище,
Была у нас потребность в красоте.
Нам красота давалась понемножку…
По вечерам, когда шумел привал,
Сапожник ротный, мучая гармошку,
Её для нас упорно добывал.
Она была минутной и не броской.
Мелькнёт - и нет: под утро вдалеке,
На горке - стеариновой берёзкой,
В ночи - луной, раздробленной в реке.
А то бывало: осень, вязнут танки,
И чад, и гарь - и вдруг она возьмёт
И чистым взором познанской крестьянки
Из-под руки, лукавая, сверкнёт.

1953


Читает Евгений Винокуров:

Звук

***

В судьбу походную влюблённый,
Не в фото, где луна у скал,
В казарме, густо побелённой,
Я честно красоту искал.
Её искал я в дисциплине,
И в пайке, выданной в обрез,
И в алом клине, дымном клине
В теплушку глянувших небес.
Прослушав грустный хрип гармони, -
А я грустил тогда всерьёз! -
От глаз я отрывал ладони,
Ладони,
Мокрые от слёз…
Через овраги и низины,
Через расплесканную грязь
Я мчался в кузове машины,
На плащ-палатке развалясь.
Я брёл по снежным первопуткам,
Сквозь ночь летел в товарняках,
Питался сечкой по продпунктам
И мылся в санпропускниках.
Я понимал лишь только грозы,
Дорог замес, снегов обвал…
Скупой и тонкий дух берёзы
В те годы я не понимал.

1953


Москвичи

В полях за Вислой сонной
Лежат в земле сырой
Серёжка с Малой Бронной
И Витька с Моховой.

А где-то в людном мире
Который год подряд
Одни в пустой квартире
Их матери не спят.

Свет лампы воспалённой
Пылает над Москвой
В окне на Малой Бронной,
В окне на Моховой.

Друзьям не встать. В округе
Без них идёт кино.
Девчонки, их подруги,
Все замужем давно.

Но помнит мир спасённый,
Мир вечный, мир живой,
Серёжку с Малой Бронной
И Витьку с Моховой.

1953


1. Читает Евгений Винокуров.

2. Поёт Марк Бернес. Музыка: А.Эшпай.

Звук

***

Про смерть поэты с болью говорили
Высокие, печальные слова.
И умирали,
           и на их могиле
Кладбищенская высилась трава.

Смерть неизбежно явится за всяким.
О жизнь моя, как ты мне дорога!
Но я умру когда-нибудь в атаке,
Остывшей грудью придавив врага.

Иль с палкою в руке, в смешной панаме,
С тропы сорвавшись, в бездну упаду.
И я умру под горными камнями,
У звёзд остекленевших
                      на виду.

А может, просто - где дорога вьётся,
Где, кроме неба, нету ничего, -
Замолкнет сердце вдруг и разорвётся
От песен, переполнивших его…

Где б ни было: путём пролёгшим круто,
Под ветровой неистовый напев,
Умру и я,
          до роковой минуты
Задуматься о смерти не успев.

1947


Гамлет

Мы из столбов и толстых перекладин
За складом оборудовали зал.
Там Гамлета играл ефрейтор Дядин
И в муках руки кверху простирал.

А в жизни, помню, отзывался ротный
О нём как о сознательном бойце!
Он был степенный, краснощёкий, плотный,
Со множеством веснушек на лице.

Бывало, выйдет, головой поникнет,
Как надо, руки скорбно сложит, но
Лишь только «быть или не быть?»
                                воскликнет,
Всем почему-то делалось смешно.

Я Гамлетов на сцене видел многих,
Из тьмы кулис входивших в светлый круг, -
Печальных, громогласных, тонконогих…
Промолвят слово - всё притихнет вдруг,

Сердца замрут, и задрожат бинокли…
У тех - и страсть, и сила, и игра!
Но с нашим вместе мерзли мы, и мокли,
И запросто сидели у костра.

1947


Читает Евгений Винокуров:

Звук

***

Со мной в одной роте служил земляк -
Москвич, славный парень - Лёшка.
Из одного котелка мы с ним ели так:
Он - ложку, я - ложку.

Вдали от Москвы, по чужой стороне,
В строю мы с ним рядом шагали.
Мы спали бок о бок и часто во сне
Друг друга локтями толкали.

А в затишье, бывало, после атак,
На привале ко мне он подляжет,
И мы про Москву говорили с ним так:
Я - расскажу, он - расскажет.

В костре на ветру угольки догорят,
Шумит по-немецки кустарник,
А мы вспоминаем соседских ребят
И кинотеатр «Ударник».

Он был под Берлином в бою штыковом
Убит. Мы расстались. Навеки…
Он жил на Арбате, в большом, угловом,
В сером доме, что против аптеки.

1946


***

Я эти песни выдумал не сразу.
Я с ними по осенней мерзлоте,
С неначатыми,
              по-пластунски лазил
Сквозь чёрные поля на животе.

Мне эти темы подсказали ноги,
Уставшие в походах от дорог.
Я эти потом добытые строки
Как и себя, от смерти не берёг.

Их ритм простой мне был напет метелью,
Задувшею костёр,
                 и в полночь ту
Я песни грел у сердца, под шинелью
Одной огромной верой в теплоту.

Они всегда, и в деле, и меж делом,
Со мной, во мне, как кровь моя, как плоть.
Я эти песни выдумал всем телом,
Решившим все невзгоды побороть.

1945


Читает Евгений Винокуров:

Звук

Глаза

Взрыв. И наземь. Навзничь. Руки врозь. И
Он привстал на колено, губы грызя.
И размазал по лицу не слёзы,
А вытекшие глаза.

Стало страшно. Согнувшийся вполовину,
Я его взвалил на бок.
Я его, выпачканного в глине,
До деревни едва доволок.

Он в санбате кричал сестричке:
- Больно! Хватит бинты крутить!.. -
Я ему, умирающему, по привычке
Оставил докурить.

А когда, увозя его, колёса заныли
Пронзительно, на все голоса,
Я вдруг вспомнил впервые:
                          у друга ведь были
Голубые глаза.

1944 - 1957


Вверх Вниз

Биография

Родился в семье профессионального военного и совсем ещё юным лейтенантом успел повоевать, командуя взводом.

Первые стихи были напечатаны в 1948 году в журнале «Смена» с предисловием Эренбурга.

В 1951-м закончил Литературный институт. В этом же году на всесоюзном совещании молодых писателей прогремело его стихотворение «Гамлет», именно благодаря своему негромкому доверительному лиризму, редкому в то грибачевско-софроновское время.

В 1951-м вышла первая книга «Стихи о долге», в 1956 - сборники «Синева» и «Военная лирика», в 1958 - «Признанья». И далее - «Лицо человеческое» (1960), «Слово» (1962), «Музыка» (1964), «Характеры» (1965), «Ритм» (1966), «Зрелища» (1968), «Жест» (1969), «Метафоры» (1972), «В силу вещей» (1972), «Серёжка с Малой Бронной» (1975), «Контрасты» (1975), «Жребий» (1978), «Бытие» (1982), «Ипостась» (1984); сборник статей и заметок «Поэзия и мысль» (1966).

Им восторгались Арагон и Эльза Триоле, одна за другой появлялись восторженные рецензии на его книги. Однако Винокуров ухитрился избежать подневольности, неизбежно связанной тогда с официальным признанием, и ему удалось не попасть на так называемую столбовую дорогу социалистического реализма, свернув на свою особую тропу. Он один из немногих поэтов, начавших печататься в сталинское время, у которых не было даже упоминания обязательного для прославления имени вождя. Он никогда не протестовал против режима, но глубоко его презирал и не допускал в стихах ни малейшей ему похвалы.

Винокуровская поэзия лаконична, рассудительна, детальна. Возглавив вместе со Степаном Щипачёвым поэтический отдел журнала «Октябрь», Винокуров открыл в 1954 году совсем юную Ахмадулину, напечатал лучшие стихи Мартынова, Слуцкого и мои, заново утвердил в литературе имена вернувшихся из лагерей Заболоцкого и Смелякова.

[Строфы века. Антология русской поэзии. Сост. Е. Евтушенко]


ВИНОКУРОВ, Евгений Михайлович (р. 22.X.1925, Брянск) - русский советский поэт. Член Коммунистической партии с 1952. Родился в семье военнослужащего. В 1951 окончил Литературный институт им. Горького. Печатается с 1948. В 1951 вышла первая книга «Стихи о долге», в 1956 - сборники «Синева» и «Военная лирика», в 1958 - «Признанья». Основная тема Винокурова - духовное возмужание человека, раздумья над его внутренним миром. Для стихов Винокурова характерны приверженность к точной, бытовой детали, элементы юмора, и вместе с тем - тяготение к философскому осмыслению жизни.

Соч.: Лицо человеческое, М., 1960; Слово, М., 1962; Лирика, М., 1962.

Лит.: Калитин Н., Мысль, чувство, мастерство, «Знамя», 1952, № 5; Огнев В., В поисках красоты, «Новый мир», 1959, № 5; Евтушенко Е., Мужество и нежность, «Комсом. правда», 1961, 19 марта, № 67.

А. М. Турков

Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 1. - М.: Советская энциклопедия, 1962

Все авторские права на произведения принадлежат их авторам и охраняются законом.
Если Вы считаете, что Ваши права нарушены, - свяжитесь с автором сайта.

Админ Вверх
МЕНЮ САЙТА