Николай Карамзин, статьи о нём

Карамзин
(статья из Краткой литературной энциклопедии: В 9 т. - Т. 3. - М.: Советская энциклопедия, 1966)

КАРАМЗИН, Николай Михайлович [1(12).XII.1766, с. Михайловка Бузулукского уезда Самарской губернии, - 22.V(3.VI).1826, Петербург] - русский писатель, критик, историк, журналист. Родился в семье помещика. Образование получил в Москве в пансионе профессора Шадена (1780-83). Первым печатным трудом Карамзина был перевод идиллии С. Геснера «Деревянная нога» (1783). В 1784 сблизился с новиковским просветительским центром, многие деятели которого (в т. ч. сам Н. И. Новиков) были масонами. Испытав влияние масонов А. А. Петрова, А. М. Кутузова, Карамзин занялся переводами религиозно-нравоучительных сочинений. Постепенно освобождаясь от влияния масонов, Карамзин проявлял всё больший интерес к писателям французского и немецкого Просвещения. С 1787 он начал печатать свои переводы из «Времён года» Томсона (прозой), «Деревенских вечеров» Жанлис и др. (в журнале «Детское чтение», издаваемом Н. И. Новиковым). В том же году Новиков опубликовал его перевод трагедии Шекспира «Юлий Цезарь», тогда же написано стихотворение «Поэзия», где Карамзин выразил мысль о высокой общественной роли поэта. В 1788 Карамзин опубликовал перевод трагедии Лессинга «Эмилия Галотти»; в «Детском чтении» - первую оригинальную повесть «Евгений и Юлия» (1789).

Убеждения молодого Карамзина противоречивы. Философия Просвещения и литература сентиментализма пробудили в нём интерес к человеку, чьё нравственное достоинство не зависит от богатства и сословной принадлежности. Идея личности стала центральной в эстетической концепции Карамзина. Но как дворянский идеолог он не принял просветительской идеи равенства людей. Весной 1789 Карамзин уехал за границу, посетил Германию, Швейцарию, Францию, где наблюдал деятельность революционного правительства, посещал заседания Учредительного собрания. Карамзин писал: «Французская революция относится к таким явлениям, каковые определяют судьбы человечества на долгие годы. Открывается новая эпоха. Мне дано видеть её, а Руссо предвидел…» (это суждение, относившееся к 1791-92, вошло в статью «Несколько слов о русской литературе», опубликованную в гамбургском журнале в 1797). Из Франции Карамзин направился в июне 1790 в Англию.

В Москву Карамзин вернулся осенью 1790. В 1791-92 он издавал ежемесячный «Московский журнал», в котором напечатал большую часть «Писем русского путешественника», повести «Лиодор», «Бедная Лиза», «Наталья, боярская дочь», очерки, рассказы, критические статьи и рецензии, переводы из Стерна, Оссиана и др. Впервые в русском журнале большое место заняла критика: рецензии на русские и иностранные книги, спектакли парижских и московских театров. К сотрудничеству в нём Карамзин привлёк своих друзей И. И. Дмитриева и А. А. Петрова, а также М. М. Хераскова, Г. Р. Державина, Ю. Нелединского-Мелецкого, Н. А. Львова, С. С. Боброва. Статьи Карамзина развенчивали эстетику классицизма и утверждали новое направление - сентиментализм. Для сентиментализма Карамзина этого периода характерен не только интерес к «жизни сердца», но и внимание к обстоятельствам жизни человека. В «Письмах русского путешественника» нарисован «портрет души» автора, и по его признанию - «жизнь первых наций Европы, их нравы, их обычаи и те мельчайшие черты характера, которые складываются под влиянием климата, степени цивилизации и, главное, государственного устройства». Осенью 1793 Карамзин был потрясён «ужасными происшествиями» во Франции - расправой якобинцев с врагами революции. Якобинская диктатура, испугав Карамзина, возбудила в нём сомнение в возможности для человечества достичь счастья и благоденствия. Карамзин осудил революцию и просветителей как пустых мечтателей (публицистические очерки-письма «Мелодор к Филалету» и «Филалет к Мелодору», стихотворные послания И. И. Дмитриеву и А. А. Плещееву). Философия отчаяния и фатализма пронизывает новые произведения Карамзина. Его сентиментализм приобрёл субъективистский характер; складывалась новая поэтика, для которой были характерны игнорирование реального мира («существенность бедна: играй в душе своей мечтами»), отрицание деятельности поэта на благо людям, объявление его «искусным лжецом», умеющим «вымышлять приятно» («К бедному поэту»); интерес к таинственному и недоговоренному, к напряжённой внутренней жизни, чуждой миру, где господствуют зло и страдания. В повестях «Остров Борнгольм», «Сиерра-Морена» показана обречённость людей на страдания. По убеждениям Карамзина, в мире сосуществуют законы сердца и природы, следование которым несёт человеку счастье, и противостоящие им законы людей и неба, ломающие жизнь человека. Повести Карамзина проповедуют смирение перед этой роковой неизбежностью, но проникнуты состраданием к несчастным, тихим осуждением «безжалостных» законов людей и неба. Утешаясь в любви и дружбе, человек находит «приятность грусти». Карамзин воспевает меланхолию - «нежнейший перелив от скорби и тоски к утехам наслажденья» (стихотворение «Меланхолия»). Произведения этого второго периода опубликованы в альманахе «Аглая» (ч. 1-2, 1794-95). К середине 1790-х гг. Карамзин становится главой русского сентиментализма. Как ни ослаблял политический консерватизм силу нового художественного метода, Карамзин и писатели его школы сумели принести новые темы, создали новые жанры, выработали особый слог, объективно помогая рождению новых прогрессивных взглядов. Утверждая в «Бедной Лизе» (1792), что «и крестьянки любить умеют», Карамзин учил ценить не сословную принадлежность человека, а его душевный мир; он расширял возможности искусства в изображении человека. Переводя «всё тёмное в сердцах на ясный нам язык», найдя «слова для тонких чувств», Карамзин создал лирику нового типа. Достижения Карамзина усваивали В. А. Жуковский, К. Н. Батюшков, молодой А. С. Пушкин.

Опираясь на опыт Н. И. Новикова, Д. И. Фонвизина, Г. Р. Державина, Карамзин много сделал для становления национального литературного языка. В повестях и «Письмах русского путешественника» он отказался от тяжёлой книжной конструкции предложения с глаголом на конце. Используя нормы разговорной речи, Карамзин создал лёгкую, изящную фразу, передающую эмоциональную выразительность слова. Он открывал новые семантические оттенки в старых, часто книжно-славянских словах («потребность», «развитие», «образ» - применительно к искусству и т. п.), широко применял лексические и фразеологические кальки (с французского). Новые понятия и представления получали обозначения в новых словосочетаниях; создавал Карамзин и новые слова («промышленность», «общественность», «общеполезный», «человечный» и др.). Одновременно он вёл борьбу с употреблением устаревших церковнославянизмов, слов и оборотов старой книжности. «Новый слог», создание которого современники ставили в заслугу Карамзину, широко применялся им в «средних» жанрах - повестях, письмах (частных и литературных), критических статьях, в лирике. В. Г. Белинский писал, что Карамзин «…преобразовал русский язык, совлекши его с ходуль латинской конструкции и тяжёлой славянщины и приблизив к живой, естественной, разговорной русской речи». В то же время Карамзин не отвергал ломоносовского учения о необходимости и важности особого «высокого» слога в произведениях политического, философского, исторического характера. Карамзин вводил в литературный язык преимущественно словоупотребление образованного дворянского общества. Отсюда - известное засорение речи иностранными словами и лексикой аристократических кругов, деление слов на «благородные» и «низкие» (типа «мужик», «парень» и др.), изгонявшиеся из литературного обращения, создание по западно-европейскому образцу оборотов речи и выражений, которые вели к вычурности слога. С пристрастием Карамзина к иностранным словам, с манерностью его слога боролся А. С. Шишков, хотя и с консервативных позиций. Сам Карамзин при переиздании «Писем» в начале 19 века отказался от многочисленных галлицизмов и заменил иностранные слова русскими. Позже Пушкин эту «манерность, робость и бледность» стиля Карамзина называл «вредными последствиями» подражательности и боязни обогащать русский язык за счёт народных источников.

Увидев гибель якобинцев (1795) и победу буржуазии, спешившей утвердить строй социального неравенства и отступившей от идеалов революции, Карамзин стал рассматривать революцию как трагическую ошибку. Он предсказывал, что Наполеон в ближайшее время из консула станет монархом, и объяснял это превращение политическим учением французских просветителей, которые считали, вслед за Монтескьё и Руссо, что республиканское правление оправдывает себя только в маленьких странах, а в больших должна быть монархия, смягчённая просвещением. Поскольку Россия - огромная страна, ей, как казалось Карамзину, больше, чем Франции, присуща монархия; нужно только, чтобы она была просвещённой. Надежду на это подал либеральными обещаниями Александр I (с 1801), которого Карамзин приветствовал одой («Ты будешь солнцем просвещенья»). В 1802-03 он издавал журнал «Вестник Европы», где преобладали литература и политика. К сотрудничеству Карамзин привлёк Державина, Хераскова, Дмитриева и своих молодых последователей, - В. В. Измайлова и В. А. Жуковского, напечатавшего там элегию «Сельское кладбище» и повесть «Вадим Новгородский». Отказываясь от субъективизма, Карамзин в критических статьях «Вестника Европы» изложил свою новую эстетическую программу, осуществление которой помогало литературе стать национально-самобытной. Литература должна заботиться о нравственном и патриотическом воспитании сограждан. Теперь для Карамзина художник не «лжец», умеющий «вымышлять приятно», но «орган патриотизма», обязанный изображать «героические характеры». Ключом к самобытности Карамзин объявлял историю (статья «О случаях и характерах в Российской истории, которые могут быть предметом художеств»). Карамзин-публицист доказывал, что «дворянство есть душа и благородный образ всего народа»; Карамзин-художник видел, как в действительности дворяне далеки от созданного им идеала. В новых повестях Карамзина появились сатирические краски («Моя исповедь»), ирония (неоконченный роман «Рыцарь нашего времени»). Последнее произведение интересно как первая попытка запечатлеть характер героя своего времени. Наибольшее значение имела повесть «Марфа-посадница», в которой, обращаясь к истории, Карамзин создал сильный характер русской женщины, не желавшей покориться деспотизму московского царя Ивана III, уничтожившего вольность Новгорода. Верный своей политической концепции, Карамзин считал исторически неизбежным уничтожение новогородской республики и подчинение ее русскому самодержавию. Но женщина, готовая умереть за свободу, вызывает у него восхищение.

В политических статьях Карамзин обращался с рекомендациями к правительству, пропагандировал идею всесословного, хотя и не одинакового для разных сословий, просвещения. Программа царствования изложена им в работе «Историческое похвальное слово Екатерине II» (1802). Прикрываясь «Наказом» Екатерины, Карамзин требовал осуществления политики просвещённого абсолютизма. Стараясь воздействовать на царя, Карамзин передал ему свою «Записку о древней и новой России» (1811, при жизни Карамзина не печаталась). Повторив мысль, что «самодержавие есть палладиум России», что крепостное право должно быть сохранено, он подвергал резкой критике правление Александра I, заявлял, что «Россия наполнена недовольствами», что реформа министерств Сперанского ничего не дала, что правительство отдало власть губернаторам - «глупцам» или «грабителям». Александр был раздражён «Запиской». В 1819 Карамзин подал ему новую записку - «Мнение русского гражданина», вызвавшую ещё большее возмущение царя. Однако Карамзин не отказался от веры в спасительную силу самодержавия и осудил восстание декабристов 1825. Выступления Карамзина служили укреплению самодержавно-кропостнического строя, с которым боролись декабристы. Но достижения Карамзина-художника всё же высоко ценили молодые писатели, не разделявшие его политических убеждений - Пушкин и поэты-декабристы. Когда в начале 19 века А. С. Шишков повёл борьбу с языковой реформой Карамзина, в защиту последнего выступили поэты, объединившиеся в литературный кружок «Арзамас» (1815-18). Карамзин не принимал участия в кружке, хотя и сочувствовал его программе. Преданность литературе, личная честность историка-мыслителя привлекали в дом Карамзина передовых деятелей эпохи - его посещали декабристы Н. И. Тургенев и Н. М. Муравьев, молодой Пушкин и др.

С 1804 Карамзин целиком отдался созданию «Истории государства Российского». В 1818 изданы первые 8 томов «Истории». Карамзин доказывал в ней значение самодержавия и дворянства для России, игнорируя роль народных масс. Против монархической концепции «Истории» выступили декабристы. В 1821 вышел 9-й том, посвящённый царствованию Ивана Грозного, в 1824 - 10-й и 11-й, рассказывавшие о Фёдоре Иоанновиче и Борисе Годунове. Смерть Карамзина оборвала работу над 12-м томом. Сохраняя свои идейные позиции, Карамзин не остался глух к событиям общественной жизни, предшествовавшим восстанию декабристов, и изменил акценты в последних томах «Истории» - в центре внимания оказались самодержцы, ставшие на путь деспотизма. 9-й том, где осуждалась тирания Грозного, имел особенно большой успех. К. Ф. Рылеев использовал его материал в своих «Думах». Большое значение для создания «Бориса Годунова» Пушкина имел 10-й том «Истории». Консервативно-монархические взгляды Карамзина легли в основу русской реакционной историографии 19 века. Положительная сторона труда Карамзина состояла в том, что на основании большого количества исторических источников он впервые дал цельное изложение истории России с древнейших времен до 17 века. В обширные «Примечания», которыми снабжена «История», вошло много ценных документов, ранее неизвестных, а впоследствии погибших. Работа Карамзина способствовала пробуждению интереса к истории в широких кругах русского общества. «История» явилась также своеобразным художественным произведением, запечатлевшим не только политический идеал Карамзина, но и его художественную концепцию русского национального характера. Утверждая, что реальная жизнь нации исполнена истинной поэзии, Карамзин на историческом материале учил ценить поэзию действительной жизни. При описании некоторых событий (восстание россиян при Донском, падение Новгорода, взятие Казани, «торжество народных добродетелей во время междуцарствия») главным героем «Истории» становился народ. Важной художественной особенностью «Истории» явилась ее занимательность. Написана она сочным русским языком. Карамзин теперь не боялся «грубостей», прислушивался к говору улицы, языку песен, летописей, обогащал язык староруссизмами. «Дивной резьбой на меди и мраморе» назвал слог «Истории» Белинский. Пушкин утверждал, что труд Карамзина русская литература наряду с лучшими произведениями начала 19 века «…с гордостию может выставить перед Европою…».

Соч.: Соч., т. 1-9, 3 изд., М., 1820; Соч., т. 1-3, СПБ, 1848; Неизд. соч. и переписка, ч. 1, СПБ, 1862; Письма рус. путешественника, т. 1-2, 4 изд., СПБ, 1900; Записка о древней и новой России. Ред. и предисл. В. В. Сиповского, СПБ, 1914; [Стихотворения], в кн.: Н. Карамзин, И. Дмитриев, Избр. стихотворения. Вступ. ст. и прим. А. Я. Кучерова, Л., 1953; История государства Российского, кн. 1-3, 5 изд., СПБ, 1842-43; Избр. соч., т. 1-2. Вступ. ст. П. Н. Беркова и Г. П. Макогоненко, М., 1964.

Лит.: Белинский В. Г., Сочинения Александра Пушкина, Полн. собр. соч., т. 7, М., 1955, с. 132-42, 509-26; Добролюбов Н. А., О степени участия народности в развитии рус. лит-ры, Собр. соч., т. 2, М. - Л., 1962; Сиповский В. В., Н. М. Карамзин, автор «Писем русского путешественника». П., 1899; Грот Я. К., Карамзин в истории рус. лит. языка, в его кн.: Труды, т. 2, П., 1899; Виноградов В. В., Очерки по истории рус. лит. языка XVII-XIX вв., 2 изд., М., 1938; Гуковский Г. А., Карамзин, в кн.: История рус. лит-ры, т. 5, М. - Л., 1941; Лотман Ю. М., Эволюция мировоззрения Карамзина (1789-1803), «Уч. зап. Тартуского ун-та». 1957, в. 51; Берков П. Н., История рус. журналистики XVIII в., М. - Л., 1952, с. 496-532; его же, Развитие лит. критики в XVIII в., в кн.: История рус. критики, т. 1, М. - Л., 1958, с. 110-115; Благой Д. Д., История рус. лит-ры XVIII в., 4 изд., М., 1960; Макогоненко Г. П., Лит. позиция Карамзина в XIX в., «Рус. лит-ра», 1962, № 1; История рус. лит-ры XIX в. Библиографич. указатель, под ред. К. Д. Муратовой, М. - Л., 1962.

Г. П. Макогоненко

Карамзин
(статья из Литературной энциклопедии: В 11 т. - [М.], 1929-1939)

КАРАМЗИН Николай Михайлович [1766-1826] - выдающийся писатель и литературный деятель, глава русского сентиментализма. Родился и вырос в усадьбе отца, среднепоместного симбирского дворянина, потомка татарского мурзы Кара-Мурза. Учился у сельского дьячка, позднее в иностранных пансионах Симбирска и Москвы, одновременно посещая лекции в университете. В 1781 поступил на службу в петербургский гвардейский полк, но вскоре вышел в отставку за недостатком средств. Ко времени военной службы относятся первые литературные опыты (перевод идиллии «альпийского Феокрита» Гесснера «Деревянная нога», 1783, и др.). В 1784 вступил в масонскую ложу и переехал в Москву, где сблизился с видными деятелями масонства Новиковым и Шварцем. С первых же шагов литературная деятельность Карамзина протекала под знаком повышенного увлечения творчеством немецких и, в особенности, английских писателей-сентименталистов, к которому присоединялось ещё влияние Оссиана, Руссо и Шекспира. В 1789-1790 Карамзин предпринял поездку за границу (в Германию, Швейцарию, Францию и Англию), результатом которой было опубликование знаменитых «Писем русского путешественника», сразу поставивших Карамзина во главе нового литературного направления. По возвращении зажил в качестве профессионального литератора в Москве, приступив к изданию «Московского журнала» 1791-1792 (первый русский литературный журнал, в котором среди других произведений Карамзина появилась упрочившая его славу повесть «Бедная Лиза»), затем ряда сборников и альманахов: «Аглая», «Аониды», «Пантеон иностранной словесности»; вёл отдел «смеси» в «Московских ведомостях»; свои произведения, напечатанные в «Московском журнале», издал отдельным сборником «Мои безделки». С масонами, от которых Карамзин отталкивала мистическая окрашенность их движения, он разошёлся сам до поездки за границу. Разгром масонства Екатериной, равно как и жестокий полицейский режим павловского царствования, вынудили Карамзина свернуть свою литературную деятельность, ограничиться перепечаткой старых изданий. Воцарение Александра I Карамзин встретил хвалебной одой, в которой выразительно приветствовал в его лице «милое весны явленье», несущее «забвенье всех мрачных ужасов зимы». Карамзин снова возвращается к издательской деятельности, начав с 1801 выпускать литературно-политический журнал «Вестник Европы», пользовавшийся огромным литературным и материальным успехом. С 1804, получив звание историографа, прекращает всякую литературную работу, «постригаясь в историки». В 1816 выпускает первые восемь томов «Истории государства российского», разошедшиеся в течение трёх с половиной недель. В последующие годы выходят ещё три тома «Истории», и появляется ряд переводов её на главнейшие европейские языки. Незаконченный XII том был издан после смерти Карамзина. Тенденциозно-монархическое освещение русского исторического процесса сблизило Карамзина с двором и царём, поселившим его подле себя в Царском селе. В политическом отношении Карамзин занимал в последний период своей жизни место между «аристократами и демократами, либералистами и сервилистами» - вёл особую «среднюю линию» дворянского просвещённого консерватизма, в одинаковой мере враждебного как «свободолюбивым настроениям» дворянской молодёжи, будущих декабристов, так и обскурантским тенденциям второй половины александровского царствования (в 1811 записка царю «О древней и новой России» - апофеоз самодержавия с рядом резких выпадов против «самодержцев» от Петра I до самого Александра; в 1818 записка против восстановления Польши - «Мнение русского гражданина»).

Литературная деятельность Карамзина является выражением психоидеологии среднепоместного дворянства в эпоху развития торгового и первых ростков промышленного капитализма. Соединение феодальной крепостной экономики с новыми буржуазно-капиталистическими воздействиями образует своеобразие жизненной судьбы Карамзина и его творчества. Карамзин воспитался в усадьбе. Однако новые буржуазно-капиталистические веяния выводят его за пределы усадьбы, заставляют сначала переехать в Москву, затем предпринять образовательную поездку по Европе. В московском кружке молодых «любословов», с которым сближается Карамзин, составляют «Историю коммерции». Сам Карамзин вводит в русский язык слово «промышленность», чем немало гордится впоследствии («это слово сделалось ныне обыкновенным: автор употребил его первый»); на обеде у английского консула провозглашает тост за «вечный мир и цветущую торговлю»; «ободрение купечества и промышленности» считает одной из важнейших задач правительственной власти. В своём личном бытии Карамзин также выходит за рамки помещичьей экономики: к оброку, получаемому от крестьян, присоединяет в качестве «главных доходов» литературный заработок, занимается литературой как «ремеслом» («главным делом жизненным было марать бумагу для типографии»). Однако тут же сказывается помещичья природа Карамзина: его тяготит «принуждённость» и «срочность» журнальной работы, заставляющие его сперва отказаться от издания «Московского журнала», несмотря на большой успех его в публике (понадобилось второе издание), а к концу жизни предпочесть крупным журнальным доходам (6 тыс. руб.) скромную пенсию в 2 тыс. руб., назначенную с целью «ободрить его в похвальном предприятии посвятить труды свои сочинению полной истории отечества».

В своей литературной деятельности Карамзин сознательно стремится выйти за пределы дворянской аудитории, с удовлетворением отмечает, что в числе «субскрибентов» (подписчиков) на его издания имеются и «купцы ростовские», и «просвещённые земледельцы» - крепостные графа Шереметева. Вместе с тем литературное творчество Карамзина, обращаемое им ко «всей публике» (объявление об издании «Вестника Европы»), не только является выразительной манифестацией настроений и чувствований ограниченного слоя - среднего дворянства, - но и прямо направлено на служение социально-экономическим интересам последнего.

Основная тенденция литературной деятельности Карамзина - решительный разрыв со старой «классической» литературой, отвечавшей потребностям высшего крупнопоместного придворно-дворянского слоя. Отрицательным образам «знатных бояр», «роскошных людей», «светских героев» (Эраст в «Бедной Лизе», «коварный князь» в «Юлии», «богатый и знатный граф» - герой «Моей исповеди») Карамзин противопоставляет «братское общество провинциальных дворян», «среднее состояние» дворянства - «между изобилием и недостатком», «между знатностью и унижением», являющееся истинным носителем дворянской «чести», «благородства сердец», «благородной дворянской гордости». Любимый герой Карамзина - «рыцарь нашего времени» - сын «русского коренного дворянина», «ни богатого, ни убогого», выросший в «маленькой деревеньке», в «сельской простоте» патриархальной дворянской усадьбы. В стремлении как можно резче оттолкнуться от старых литературных героев Карамзин не останавливается даже перед тем, чтобы классическим «Августам», «знатным подлецам» демонстративно противопоставить назидательный образ «благодетельного» поселянина («пусть Вергилии прославляют Августов! Пусть красноречивые льстецы хвалят великодушие знатных! Я хочу хвалить Фрола Силина, простого поселянина»). В противовес старой героике классической литературы - героике воинских подвигов, славы, долга - Карамзин выдвигает «приятность вольной страсти», «любовь к красавицам», не знающую никаких преград: «любовь сильнее всего, святее всего, несказаннее всего» (характерно, что содержание «богатырской сказки» Карамзина «Илья Муромец» составляет не описание подвигов богатыря, а любовный эпизод в сентиментальном вкусе; в романтической повести «Остров Борнгольм» поэтизируется «беззаконная» любовь брата к сестре и т. п.). Идеалом Карамзина является не пышное и суетное светское придворное существование, а «чувствительность и покой сельского мирного крова». Не деятельность, а созерцание; не внешние события, а внутренняя жизнь «чувствительной души». Соответственно этому в центре творческого внимания Карамзина стоят не предметы, а ощущения, не столько сама действительность, сколько переживание её. В его повестях впервые возникает личность автора, не зависимая от предмета изложения (рассказчик в «Бедной Лизе» и в др.); он охотно прибегает к рассказу от первого лица в формах «исповеди», «писем». Описание европейских стран дано не само по себе, а сквозь восприятие их «путешественником», т. е. самим Карамзиным: «Вот зеркало души моей в течение осьмнадцати месяцев, - пишет он в послесловии к «Письмам», - загляну и увижу, каков я был, как думал и мечтал, а что человеку (между нами будь сказано) занимательнее самого себя?».

В своей литературной работе Карамзин ощущает себя пионером, не имеющим никаких предшественников в русской литературе, вынужденным создавать на пустом месте: «Вознамерясь выйти на сцену, я не мог сыскать ни одного из русских сочинителей, который был бы достоин подражания, и, отдавая всю справедливость красноречию Ломоносова, не упустил я заметить штиль его, вовсе не свойственный нашему веку». Искания «штиля, свойственного веку», ставили Карамзина прежде всего перед проблемой образования нового языка. Отказ от искусственно-книжного, отвлечённо-торжественного, проникнутого «славянщиной» языка «классиков», создание нового литературного языка, близкого живой разговорной речи, является одним из самых важных моментов литературной деятельности Карамзина. Однако, выводя литературный язык за узкие пределы дворца, Карамзин оставляет его в границах среднепоместной дворянской усадьбы. Подобно тому как лучшим гражданским состоянием Карамзин считает состояние среднее «между знатностью и унижением», в своём творчестве он специально культивирует «средний стиль», в одинаковой степени чуждающийся как придворной «высокости», так и «грубой» простонародности (вместе с «протяжно парящими», «церковно-славянскими» словами изгоняются такие слова, как «парень», «пот» и т. п.). Наряду с классической лексикой Карамзин отбрасывает и классический синтаксис, заменяя тяжеловесные латинско-немецкие конструкции сжато-ясной, симметрично построенной фразой французского типа. Стремление сблизить литературный язык с разговорной речью заставляет Карамзина, пренебрегая традициями классической литературы, писать по преимуществу прозой. В стихах он равным образом обнаруживает характерное тяготение к «белому стиху», одним из первых вводя его в русскую литературу. В противовес композиционной и языковой «нескладице» многотомных классических романов XVIII в. излюбленным жанром Карамзина является жанр короткой новеллы - «чувствительной повести». Пользовавшаяся особенным успехом среди современников, вызвавшая огромное число подражаний, «чувствительная повесть» Карамзина сконцентрировала в себе все особенности его стилевой манеры, выросшей в полной мере на основе социального бытия среднепоместного дворянства конца XVIII и начала XIX в. Возвращённое жалованной грамотой 1762 в свои поместья, дворянство испытывало потребность воспользоваться плодами многовековых усилий класса, после героики военных служб и походов насладиться мирной деревенской идиллией «в объятиях натуры». Пугачёвское движение обнаружило всю непрочность этой идиллии, наглядно показав, как тонок слой, отделяющий крепостную «Аркадию» от зияющей под ней бездны. Ещё резче это демонстрировала революция 1789. Из всех потрясений жизни Карамзина французская революция была сильнейшим. О чём бы ни писал он в девяностые годы, мысль его неуклонно обращается к «ужасным происшествиям Европы». Революция превращает Карамзина из республиканца в заядлого монархиста, из космополита, «всечеловека» - в русского патриота, стремящегося к себе домой, «на свою родину», «с тем, чтобы уже никогда не расставаться с её мирными пенатами». «Гром грянул во Франции… мы видели издали ужасы пожара, и всякой из нас возвратился домой благодарить небо за целость крова нашего и быть рассудительным». Однако и под мирным деревенским кровом и «в сельских кущах» призрак «всемирного мятежа», «грозных бурь нашего времени» продолжает «волновать всю душу» Карамзина.

Новое содержание требовало себе новых форм. По наблюдениям новейших исследователей «чувствительная повесть» лексически связана с идиллией, с пасторалью. В то же время идиллическая, пасторальная лексика сочетается в ней с прямо противоположным идиллии драматизмом сюжета («Бедная Лиза», ранняя повесть Карамзина «Евгений и Юлия» и другие. Идиллией является и повесть «Наталья, боярская дочь», но действие последней отнесено Карамзиным в давно прошедшие времена). Стремление к идиллии и её невозможность, недостижимость кладут на «чувствительную повесть» ту «печать меланхолии», которая составляет характернейшую особенность всего творчества Карамзина. Эта «меланхолия» обусловлена не только непрочностью настоящего и опасениями за будущее, но и тоской о прошлом. На фоне ветхой, разрушающейся деревенской усадьбы Карамзин сетует об упадке дворянского «духа», дворянской «твёрдости», «обращая нежный взор на прошедшее», с грустью вспоминая о блаженных феодальных временах, когда дворяне «жили в деревенских замках своих, как маленькие царьки» («Лиодор»). Этой тоской о прошлом объясняется и тяготение Карамзина к историческим сюжетам (исторические повести, «История государства российского»). Упадочнические настроения свойственны и лирике Карамзина. В противовес «одическому вздорословию» - победной классической оде - основным лирическим жанром Карамзина является элегия. Меланхолическому лирику Карамзину «сумерки милее ясных дней», его «пленяют закатные часы», «когда светило дня на небе угасает»; «приятнее всего» ему «не шумная весны любезная весёлость, не лета пышного роскошный блеск и зрелость, но осень бледная, когда, изнемогая и томною рукой венок свой обрывая, она кончины ждёт» («Меланхолия», 1800). Однако Карамзин не только грустит об увядании и грядущей гибели, но и пытается бороться с нею. «Аристократы, вы доказываете, что вам надобно быть сильными и богатыми в утешение слабых и бедных, но сделайте же для них слабость и бедность наслаждением! Ничего нельзя доказать против чувства: нельзя уверить голодного в пользе голода. Дайте нам чувство, а не теорию. Речи и книги Аристократов убеждают Аристократов, а другие, смотря на их великолепие, скрежещут зубами, но молчат или не действуют, пока обузданы силой».

Основной пафос творчества Карамзина - нелёгкая задача сохранить основанный на эксплоатации крепостнический строй и в то же время сделать этот строй «наслаждением» для самих эксплоатируемых, доказать, что отношения между помещиком и крестьянами могут быть основаны на началах не силы, а гуманной «чувствительности». «Крепостничество есть зло», полагал Карамзин, но тем не менее считал, что «во всяком состоянии человек может найти розы удовольствия». «Крестьянин в своей тесной смрадной избе счастлив больше, чем молодой вельможа, который истощает все хитрости роскоши для того, чтобы менее скучать в жизни» («Разговор о щастии»). Из всех состояний сам Карамзин выбрал бы охотнее всего «самое ближайшее к природе» - состояние земледельца (правда, автор тут же оговаривается, что «по теперешнему учреждению гражданских обществ самым лучшим» является для него состояние, к которому он принадлежит - среднепоместного дворянина). В своих «чувствительных повестях» он рисует вместо «скрежещущих зубами», сдерживаемых только силой рабов столь «приятные» воображению «доброго помещика», «барина-отца», образы кротких и чувствительных поселянок и поселян («Бедная Лиза», написанная в доказательство того, что «и крестьянки чувствовать умеют»; «Нежность дружбы в низком состоянии»; «Фрол Силин» и др.). Тем же стремлением выработать защитное средство против революции продиктовано и основное дело жизни Карамзина - его «История государства российского».

В лагере крайних консерваторов литературная деятельность Карамзина была воспринята как потрясение не только всех литературных, но и политических основ. В 1809 один из современников доносил по начальству, что сочинения Карамзина «исполнены вольнодумческого и якобинского яда… Карамзина превозносят, боготворят. Во всём университете, в пансионе читают, знают наизусть… не хвалить его сочинения, а надобно бы их сжечь». В 1803 против Карамзина резко выступил известный А. С. Шишков («Рассуждение о старом и новом слоге»), образовавший для борьбы с карамзинской языковой реформой специальное общество «Беседа любителей русского слова». Сам Карамзин не принимал участия в разгоревшейся борьбе, но за него вступились как его последователи, писатели-сентименталисты, так, в особенности, литературная молодёжь - Жуковский, Батюшков, князь Вяземский, объединившиеся в противовес «Беседе» в литературный кружок «Арзамас», к которому примкнул и юноша Пушкин. Пушкин, который начал свою деятельность в качестве младшего карамзиниста, до конца и с величайшим художественным блеском развернул все прогрессивные тенденции, заключавшиеся в творчестве Карамзина, сохранив за последним только историческое значение.

Библиография: I. История государства российского, изд. 2-е Сленина, 12 тт., СПБ., 1819-1824; то же, изд. 5-е Эйнерлинга, 3 тт., заключающих в себе 12 кн. (оба изд. с приложен. «Ключа» П. Строева), СПБ., 1842-1844; Переводы, тт. I-IX, изд. 3-е, СПБ., 1835; Сочин., тт. I-III, изд. 5-е А. Смирдина, СПБ., 1848; Избр. сочин. под ред. Льва Поливанова, ч. 1 (последующие не вышли), М., 1884; Русская поэзия, под ред. С. А. Венгерова, вып. VII, СПБ., 1901; Записка о древней и новой России, под ред. В. В. Сиповского, СПБ., 1914; Сочин., т. I (стихотворения), изд. Академии наук, П., 1917 (изд. остановилось на т. I); Бедная Лиза, с рис. М. Добужинского, изд. «Аквилон», П., 1921; Бедная Лиза (поясн. ст. и примеч. Н. Балаева), Гиз, М., 1930; Неизд. сочин. и переписка, ч. 1, СПБ., 1862; Письма к И. И. Дмитриеву, СПБ., 1866; Письма к П. А. Вяземскому, 1810-1826, сб. «Старина и новизна», кн. 1, СПБ., 1897; Переписка с Лафатером, «Сб. II отд. Академии наук», т. LIV; Из бумаг Карамзина, сб. «Старина и новизна», кн. 2, СПБ., 1898.

II. Белинский В., Литературные мечтания, Соч. Александра Пушкина (см. Собр. сочин.); Погодин М., Н. М. Карамзин по его сочинениям, письмам и отзывам современников, ч. 1-2, М., 1866; Сиповский В. В., Н. М. Карамзин, автор «Писем русского путешественника», СПБ., 1899; Сиповский В. В., Очерки по истории русского романа, т. I, вып. I и II (о повестях Карамзина); Карамзин в Остафьеве, М., 1911; Яцимирский А. И., Карамзин, «История русской литературы XIX в.», изд. т-ва «Мир», т. I, М., 1916; там же, ст. П. Н. Сакулина, Литературные течения эпохи; Рожков Н., Тридцатые годы, «Современный мир», 1916, № 12; Фирсов Н., Н. М. Карамзин, «Исторические характеристики и эскизы», т. II, Казань, 1922; Плотников И., «Бедная Лиза» как типическое произведение сентиментального стиля, «Родной язык в школе», 1923, кн. II; Эйхенбаум Б. М., Карамзин, «Сквозь литературу», Л., 1924; Скипина К., Чувствительная повесть, и Роболи Т., Литература путешествий, сб. «Русская проза», под ред. Б. Эйхенбаума и Ю. Тынянова, Л., 1926; Маслов В. И., Оссианизм Карамзина, Прилуки, 1928; Сакулин П. Н., Горбачев Г., Капитализм и русская литература, изд. 3-е, М. - Л., 1930; Русская литература, ч. 2, М., 1929 (см. по указателю).

III. Пономарёв С., Материалы для библиографии литературы о Н. М. Карамзине, СПБ., 1883; Мезьер А. В., Русская словесность с XI по XIX столетие включительно, ч. 2, СПБ., 1902; Венгеров С. А., Источники словаря русских писателей, т. II, СПБ., 1910; Пиксанов Н. К., Два века русской литературы, изд. 2-е, Гиз, М., 1924, стр. 28, 33, 36, 45, 57, 77 (разработка тем: Карамзин-лирик; Карамзин-новеллист; Карамзинская реформа литературного языка и др.); Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924.

Д. Благой