Покрывается сердце инеем -
Очень холодно в судный час…
А у вас глаза как у инока -
Я таких не встречала глаз.
Ухожу, нету сил. Лишь издали
(Всё ж крещёная!) помолюсь
За таких вот, как вы, - за избранных
Удержать над обрывом Русь.
Но боюсь, что и вы бессильны.
Потому выбираю смерть.
Как летит под откос Россия,
Не могу, не хочу смотреть!
1991
А всё равно
Меня счастливей нету,
Хотя, быть может,
Завтра удавлюсь…
Я никогда
Не налагала вето
На счастье,
На отчаянье,
На грусть.
Я ни на что
Не налагала вето,
Я никогда от боли не кричу.
Пока живу - борюсь.
Меня счастливей нету,
Меня задуть
Не смогут, как свечу.
[1988]
Уклончивость - она не для солдата:
Коль «нет» - так «нет», а если «да» - то «да».
Ведёт меня и ныне, как когда-то,
Единственная - красная - звезда.
И что бы в жизни ни случилось, что бы -
Осуждены солдатские сердца
Дружить до гроба, и любить до гроба,
И ненавидеть тоже до конца.
[1987]
Я родом не из детства - из войны.
И потому, наверное, дороже,
Чем ты, ценю и счастье тишины,
И каждый новый день, что мною прожит.
Я родом не из детства - из войны.
Раз, пробираясь партизанской тропкой,
Я поняла навек, что мы должны
Быть добрыми к любой травинке робкой.
Я родом не из детства - из войны.
И может, потому - незащищённей:
Сердца фронтовиков обожжены,
А у тебя - шершавые ладони.
Я родом не из детства - из войны.
Прости меня - в том нет моей вины…
?
Без ошибок не прожить на свете,
Коль весь век не прозябать в тиши.
Только б, дочка, шли ошибки эти
Не от бедности - от щедрости души.
Не беда, что тянешься ко многому,
Плохо, коль не тянет ни к чему, -
Не всегда на верную дорогу мы
Сразу пробиваемся сквозь тьму.
Но когда пробьёшься - не сворачивай
И на помощь маму не зови…
Я хочу, чтоб чистой и удачливой
Ты была в работе и в любви.
Если горько вдруг обманет кто-то,
Будет трудно, но… переживёшь.
Хуже, коль «полюбишь» по расчёту
И на сердце приголубишь ложь.
Ты не будь жестокой с виноватыми,
А сама виновна - повинись,
Всё же люди, а не автоматы мы,
Всё же не простая штука - жизнь…
?
Старая лента - обугленный лес,
Юный Алейников, юный Бернес.
Дочь говорит: «Примитив»!
Может быть, правда в словах её есть, -
Только отвага, и верность, и честь -
Непреходящий мотив.
… (далее по ссылке ниже)
?
Читает Юлия Друнина:
А. К.
Кто говорит, что умер Дон-Кихот?
Вы этому, пожалуйста, не верьте:
Он не подвластен времени и смерти,
Он в новый собирается поход.
… (далее по ссылке ниже)
?
Читает Юлия Друнина:
Опять лежишь в ночи, глаза открыв,
И трудный спор сама с собой ведёшь.
Ты говоришь:
- Не так уж он красив! -
А сердце отвечает:
- Ну и что ж!
… (далее по ссылке ниже)
?
Читает Юлия Друнина:
Пиджак накинул мне на плечи -
Кивком его благодарю.
«Ещё не вечер, нет, не вечер!» -
Чуть усмехаясь, говорю.
А сердце замирает снова,
Вновь плакать хочется и петь.
…Гремит оркестра духового
Всегда пылающая медь.
И больше ничего не надо
Для счастья в предзакатный час,
Чем эта летняя эстрада,
Что в молодость уводит нас.
Уже скользит прозрачный месяц,
Уже ползут туманы с гор.
Хорош усатый капельмейстер,
А если проще - дирижёр.
А если проще, если проще:
Прекрасен предзакатный мир!
И в небе самолёта росчерк,
И в море кораблей пунктир.
И гром оркестра духового,
Его пылающая медь.
…Ещё прекрасно то, что снова
Мне плакать хочется и петь.
Ещё мой взгляд кого-то греет
И сердце молодо стучит.
Но вечереет, вечереет -
Ловлю последние лучи…
?
Ты - рядом, и всё прекрасно:
И дождь, и холодный ветер.
Спасибо тебе, мой ясный,
За то, что ты есть на свете.
Спасибо за эти губы,
Спасибо за руки эти.
Спасибо тебе, мой любый,
За то, что ты есть на свете.
Ты - рядом, а ведь могли бы
Друг друга совсем не встретить…
Единственный мой, спасибо
За то, что ты есть на свете!
?
Тихо плакали флейты, рыдали валторны,
Дирижёру, что Смертью зовётся, покорны.
И хотелось вдове, чтоб они замолчали -
Тот, кого провожали, не сдался б печали.
… (далее по ссылке ниже)
?
Читает Юлия Друнина:
«Друня» - уменьшительная форма от
древнеславянского имени «Дружина»
Это было в Руси былинной,
В домотканый сермяжный век:
Новорожденного Дружиной
Светлоглазый отец нарек.
В этом имени - звон кольчуги,
В этом имени - храп коня,
В этом имени слышно:
- Други!
Я вас вынесу из огня!
… (далее по ссылке ниже)
?
Читает Юлия Друнина:
Из последних траншей
Сорок пятого года
Я в грядущие
Вдруг загляделась года -
Кто из юных пророков
Стрелкового взвода
Мог представить,
Какими мы будем тогда?..
… (далее по ссылке ниже)
?
Читает Юлия Друнина:
В семнадцать совсем уже были мы взрослые -
Ведь нам подрастать на войне довелось…
А нынче сменили нас девочки рослые
Со взбитыми космами ярких волос.
… (далее по ссылке ниже)
?
Читает Юлия Друнина:
Шли девчонки домой
Из победных полков.
Двадцать лет за спиной
Или двадцать веков!
Орденов на груди
Всё же меньше, чем ран.
Вроде жизнь впереди,
А зовут - «ветеран».
Шли девчонки домой.
Вместо дома - зола.
Ни отцов, ни братьёв,
Ни двора, ни кола.
Значит, заново жизнь.
Словно глину, месить.
В сапожищах худых
На гулянках форсить.
Горько… В чёрных полях
Спит родная братва,
А в соседских дворах
Подрастает плотва.
И нескладный малец
В парня вымахал вдруг.
Он сестрёнку твою
Приглашает на круг.
Ты её поцелуй.
Ты ему улыбнись.
Повторяется май,
Продолжается жизнь!
?
Я принесла домой с фронтов России
Весёлое презрение к тряпью -
Как норковую шубку, я носила
Шинельку обгоревшую свою.
… (далее по ссылке ниже)
?
Читает Юлия Друнина:
Всё грущу о шинели,
Вижу дымные сны, -
Нет, меня не сумели
Возвратить из Войны.
Дни летят, словно пули,
Как снаряды - года…
До сих пор не вернули,
Не вернут никогда.
И куда же мне деться?
Друг убит на войне.
А замолкшее сердце
Стало биться во мне.
?
Не встречайтесь с первою любовью,
Пусть она останется такой -
Острым счастьем, или острой болью,
Или песней, смолкшей за рекой.
… (далее по ссылке ниже)
?
Читает Юлия Друнина:
Не бывает любви несчастливой.
Не бывает… Не бойтесь попасть
В эпицентр сверхмощного взрыва,
Что зовут «безнадежная страсть».
… (далее по ссылке ниже)
?
Читает Юлия Друнина:
Ты разлюбишь меня…
Если всё-таки станется это,
Повториться не сможет
наше первое смуглое лето -
Всё в росе по колено,
всё в укусах крапивы…
Наше первое лето -
как мы были глупы и счастливы!
Ты разлюбишь меня…
Значит, яростной крымской весною,
Партизанской весной
не вернёшься ты в юность со мною.
Будет рядом другая -
вероятно, моложе, яснее,
Только в юность свою
возвратиться не сможешь ты с нею.
Я забуду тебя.
Я не стану тебе даже сниться.
Лишь в окошко твоё
вдруг слепая ударится птица.
Ты проснёшься, а после
не сумеешь уснуть до рассвета…
Ты разлюбишь меня?
Не надейся, мой милый, на это!
?
Всё зачеркнуть. И всё начать сначала,
Как будто это первая весна.
Весна, когда на гребне нас качала
Хмельная океанская волна.
Когда всё было праздником и новью -
Улыбка, жест, прикосновенье, взгляд…
Ах океан, зовущийся Любовью,
Не отступай, прихлынь, вернись назад!
?
О, Россия! С нелёгкой судьбою страна.
У меня ты, Россия, как сердце, одна.
Я и другу скажу, я скажу и врагу -
Без тебя, как без сердца, прожить не смогу!
[1965 ?]
С ветхой крыши заброшенного сарая
Прямо к звёздам
мальчишка взлетает в «ракете»…
Хорошо, что теперь в космонавтов играют,
А в войну не играют соседские дети.
Хорошо, что землянки зовут погребами,
Что не зарево в небе - заря,
И что девушки ходят теперь за грибами
В партизанские лагеря.
Хорошо… Но немые кричат обелиски.
Не сочтёшь, не упомнишь солдатских могил.
Поклонись же по-русски им - низко-низко,
Тем, кто сердцем тебя заслонил.
?
Аудитория требует юмора,
Аудитория, в общем, права -
Ну, для чего на эстраде угрюмые,
Словно солдаты на марше, слова?
И кувыркается лёгкое слово,
Рифмами, как бубенцами, звеня.
Славлю искусство Олега Попова,
Но понимаю всё снова и снова -
Это занятие не для меня…
Требуют лирики… Лирика - с нею
Тоже встречаться доводится мне.
Но говорить о любви я умею
Только наедине.
Наедине, мой читатель, с тобою,
Под еле слышимый шёпот страниц,
Просто делиться и счастьем и болью,
Сердцебиеньем, дрожаньем ресниц…
Аудитория жаждет сенсаций,
А я их, признаться, боюсь, как огня.
Ни громких романов, ни громких оваций
Не было у меня.
Но если меня бы расспрашивал Некто,
Чем я, как поэт, в своей жизни горда, -
Ответила б: тем лишь, что ради эффекта
Ни строчки не сделала никогда!
1965
Надевает девятого мая сосед
На парадный пиджак ордена и медали.
(Я-то знаю - солдатам их зря не давали!)
Я шутливо ему козыряю: - Привет! -
Он шагает, медалями гордо звеня,
А за ним - батальоном идёт ребятня.
В нашем тихом дворе вдруг запахло войной.
Как волнует романтика боя ребят!
Лишь один в стороне - невесёлый, смурной.
- Что с тобою, Сергей? Может, зубы болят? -
Он бормочет в ответ: - Ничего не болит! -
И, потупясь, уходит домой. Почему?
Понимаю: у парня отец - инвалид,
И не слишком в войну подфартило ему,
Нет регалий на скромном его пиджаке,
Лишь чернеет перчатка на левой руке…
Сын солдата, не прячь ты, пожалуйста, глаз,
И отца представляли к наградам не раз.
Я-то знаю, как это бывало тогда:
На Восток шли его наградные листы,
А солдат шёл на Запад, он брал города -
У солдата обязанности просты…
Зацепило - санбат, посильней - лазарет,
В часть приходит медаль, а хозяина нет,
А хозяин в бреду, а хозяин в аду,
И притом у начальников не на виду.
Отлежится солдат и, как водится, - в часть,
Но в свой полк рядовому уже не попасть.
Гимнастёрка пуста. Ну и что? Не беда!
И без всяких наград он берёт города!
И опять медсанбаты и круговорот
Корпусов и полков, батальонов и рот.
Что поделаешь? Это, Серёжа, - война…
Где-то бродят ещё до сих пор ордена,
Бродят, ищут хозяев уже двадцать лет -
Нападут они, может, на правильный след?
Ну, а ежели нет, и тогда не беда:
Разве ради наград брали мы города?
1965
Дайте, что ли, машину Уэллса -
С ходу в Юность я махану:
Ни по воздуху, ни по рельсам
Не вернуться мне в ту страну.
Там, в землянке сутуловатой -
Неубитые! Боже мой! -
Ветераны войны (Ребята,
Не закончившие десятый.)
Перед боем строчат домой.
Там Валерка консервы жарит.
Там Витёк на гармошке шпарит.
Отчего это перед боем
Небо бешено-голубое!..
Эх, мальчишки!
О вас тоскую
Двадцать лет, целых двадцать лет!..
Юность, юность! -
В страну такую,
Как известно, возврата нет.
Что из этого!
Навсегда
Я уставам её верна.
Для меня не беда - беда,
Потому что за мной - война,
Потому что за мной встаёт
Тех - убитых - мальчишек взвод.
1965
Мне претит пресловутая «женская слабость»,
Мы не дамы, мы русские бабы с тобой.
Мне обидным не кажется
слово смачное «бабы» -
В нём народная мудрость, в нём щемящая боль.
Как придёт похоронная на мужика
Из окопных земель, из военного штаба,
Став белей своего головного платка,
На порожек опустится баба.
А на зорьке впряжётся, не мешкая, в плуг
И потянет по-прежнему лямки.
Что поделаешь? Десять соломинок-рук
Каждый день просят хлеба у мамки…
Эта смирная баба двужильна, как Русь.
Знаю, вынесет всё, за неё не боюсь.
Надо - вспашет полмира, надо - выдюжит бой.
Я горжусь, что и мы - тоже бабы с тобой!
1964
Здесь продают билеты на Парнас,
Здесь нервничает очередь у касс:
- Последний кто? Молчат, последних нету…
Фронтовики, толкучка не про нас,
Локтями грех орудовать поэту!
…В дни, когда было надо
Ринуться в пекло боя,
Гудели военкоматы:
- Последний? Я за тобою! -
И первыми шли в разведку
С группой бойцов добровольной
Очкарик из десятилетки
С толстой комсоргшей школьной.
И мы пропадали без вести,
Строчили на нас похоронки.
Но в эту толкучку лезть нам?..
Нет, мы постоим в сторонке.
1964
«В шинельке, перешитой по фигуре,
Она прошла сквозь фронтовые бури…» -
Читаю и становится смешно:
В те дни фигурками блистали лишь в кино,
Да в повестях, простите, тыловых,
Да кое-где в штабах прифронтовых.
Но по-другому было на войне -
Не в третьем эшелоне, а в огне.
…С рассветом танки отбивать опять,
Ну, а пока дана команда спать.
Сырой окоп - солдатская постель,
А одеяло - волглая шинель.
Укрылся, как положено, солдат:
Пола шинели - под, пола шинели - над.
Куда уж тут её перешивать!
С рассветом танки ринутся опять,
А после (если не сыра земля!) -
Санрота, медсанбат, госпиталя…
Едва наркоза отойдёт туман,
Приходят мысли побольнее ран:
«Лежишь, а там тяжёлые бои,
Там падают товарищи твои…»
И вот опять бредёшь ты с вещмешком,
Брезентовым стянувшись ремешком.
Шинель до пят, обрита голова -
До красоты ли тут, до щегольства?
Опять окоп - солдатская постель,
А одеяло - волглая шинель.
Куда её перешивать? Смешно!
Передний край, простите, не кино…
1964
Нине Новосельцевой - солдату и поэту
Где ж вы, одноклассницы-девчонки?
Через годы всё гляжу вам вслед -
Стираные старые юбчонки
Треплет ветер предвоенных лет.
Кофточки, блестящие от глажки,
Тапочки, чинённые сто раз…
С полным основанием стиляжки
Посчитали б чучелами нас!
Было трудно. Всякое бывало.
Но остались мы освещены
Заревом отцовских идеалов,
Духу Революции верны.
Потому, когда, гремя в набаты,
Вдруг война к нам в детство ворвалась,
Так летели вы в военкоматы,
Тапочки, чинённые сто раз!
Помнишь Люську, Люську-заводилу:
Нос - картошкой, а ресницы - лён?
Нашу Люську в братскую могилу
Проводил стрелковый батальон…
А Наташа? Робкая походка,
Первая тихоня из тихонь -
Бросилась к подбитой самоходке,
Бросилась к товарищам в огонь…
Не звенят солдатские медали,
Много лет, не просыпаясь, спят
Те, кто Волгограда не отдали,
Хоть тогда он звался Сталинград.
Вы поймите, стильные девчонки,
Я не пожалею никогда,
Что носила старые юбчонки,
Что мужала в горькие года!
1963
А я для вас неуязвима -
Болезни, годы, даже смерть.
Все камни - мимо,
Пули - мимо,
Не утонуть мне, не сгореть.
Всё это потому, что рядом
Стоит и бережёт меня
Твоя любовь - моя ограда,
Моя защитная броня.
И мне другой брони не нужно,
И праздник - каждый будний день.
Но без тебя я безоружна
И беззащитна, как мишень.
Тогда мне никуда не деться:
Все камни - в сердце,
Пули - в сердце…
1963
Нынче в наших горах синева,
Нынче серое небо в столице.
И кружится моя голова -
А твоя голова не кружится?
Я не шлю телеграммы в Москву,
Не пленяю сияющим Крымом,
Я приехать тебя не зову -
Приезжают без зова к любимым…
?
Жизнь бывает жестока,
Как любая война:
Стала ты одинока -
Ни вдова, ни жена.
Это горько, я знаю -
Сразу пусто вокруг,
Это страшно, родная, -
Небо рушится вдруг.
Всё черно, всё угрюмо…
Но реви не реви,
Что тут можно придумать,
Если нету любви?
Может стать на колени?
Обварить кипятком?
Настрочить заявленье
В профсоюз и партком?
Ну, допустим, допустим,
Что ему пригрозят,
И, напуганный, пусть он
Возвратится назад.
Жалкий, встанет у двери,
Оглядится с тоской.
Обоймёт, лицемеря, -
Для чего он такой?
Полумуж, полупленник…
Тут реви не реви…
Нет грустней преступленья,
Чем любовь без любви!
1963
Курит сутки подряд и не спит человек,
На запавших висках - ночью выпавший снег.
Человек независим, здоров и любим -
Почему он не спит? Что за тучи над ним?
Человек оскорблён… Разве это - беда?
Просто нервы искрят, как в грозу провода.
Зажигает он спичку за спичкой подряд,
Пожимая плечами, ему говорят:
- Разве это беда? Ты назад оглянись:
Не такое с тобою случалось за жизнь!
Кто в твоих переплётах, старик, побывал,
Должен быть как металл, тугоплавкий металл!
Усмехнувшись и тронув нетающий снег,
Ничего не ответил седой человек…
1962
Вздыхает ветер. Штрихует степи
Осенний дождик - он льёт три дня…
Седой, нахохленный, мудрый стрепет
Глядит на всадника и коня.
… (далее по ссылке ниже)
1961
Читает Юлия Друнина:
По улице Горького - что за походка! -
Красотка плывёт, как под парусом лодка.
Причёска - что надо!
И свитер - что надо!
С лиловым оттенком губная помада!
… (далее по ссылке ниже)
1961
Читает Юлия Друнина:
Пусть много дружб хороших в жизни было -
А для меня всех ближе та братва,
Что даже полк уже считала тылом
И презирала выскочки-слова.
Нет, это ложь, что если грянут пушки,
То музы, испугавшись, замолчат.
Но не к лицу мужчинам побрякушки -
Модерным ритмом не купить солдат.
Их ловкой рифмой не возьмёшь за сердце:
Что им до виртуозной чепухи?
Коль ты поэт, такие дай стихи,
Чтоб ими, словно у костра, согреться!
1961
Мы любовь свою схоронили,
Крест поставили на могиле.
- Слава богу! - сказали оба.
Только встала любовь из гроба,
Укоризненно нам кивая:
- Что ж вы сделали? Я - живая!
1960
В соседнем кинотеатре
последняя лампа тухнет,
А в доме у нас зажёгся
в одном из окошек свет, -
Стараясь шагать бесшумно,
на коммунальную кухню,
В прозу кастрюль и тарелок,
вступил молодой поэт.
Ещё не имеет парень
отдельного кабинета,
Ещё и стола для работы
себе он не приобрёл.
Но если сказать по правде -
парню плевать на это:
Шаткий кухонный столик
заменит письменный стол.
Громко поёт холодильник.
Бойко щёлкает счётчик.
Кран подпевает басом.
Сердце в груди поёт.
Как хорошо на кухне
сидеть над стихами ночью,
Если живёшь на свете
всего двадцать первый год!
Восемь кухонных метров -
кто говорит, что тесно?
Всю солнечную систему
поэт поместит сюда.
Будут почёт и деньги,
будет он всем известен,
Только таким богатым
не будет он никогда!..
1960
Да, многое в сердцах у нас умрёт,
Но многое останется нетленным:
Я не забуду сорок пятый год,
Голодный, радостный, послевоенный.
В тот год, от всей души удивлены
Тому, что уцелели почему-то,
Мы возвращались к Жизни от Войны,
Благословляя каждую минуту.
Как дорог был нам каждый трудный день,
Как на «гражданке» всё нам было мило!
Пусть жили мы в плену очередей,
Пусть замерзали в комнатах чернила.
И нынче, если давит плечи быт,
Я и на быт взираю, как на чудо, -
Год сорок пятый мною не забыт,
Я возвращенья к жизни не забуду!
1960
Я любила твой смех, твой голос.
Я за душу твою боролась.
А душа-то была чужою,
А душа-то была со ржою.
Но твердила любовь: - Так что же?
Эту ржавчину уничтожу!
Были бури. И были штили.
Ах, какие пожары были!
Только вот ведь какое дело -
В том огне я одна горела:
Ржа навеки осталась ржою,
А чужая душа - чужою…
1959
Я раздвинула шторы -
ночь закончилась, как оказалось.
До чего ж ты легка,
от бессонной работы усталость!
Как сегодня светло на душе и в квартире!
Не беда, что в итоге останется строчки четыре.
Может, нет ничего бескорыстней, чем это -
Над стихами всю ночь просидеть до рассвета,
Хоть никто не неволит работать ночами,
Хоть никто не стоит, торопя, за плечами,
Хоть в итоге останется строчки четыре…
Как сегодня светло на душе и в квартире!
1959
Я не привыкла, чтоб меня жалели,
Я тем гордилась, что среди огня
Мужчины в окровавленных шинелях
На помощь звали девушку - меня…
Но в этот вечер, мирный, зимний, белый,
Припоминать былое не хочу,
И женщиной - растерянной, несмелой -
Я припадаю к твому плечу.
1957
Я из себя несчастную не строю -
Есть дело, есть любовь и есть друзья.
Что из того, что быт мой неустроен?
Нам неромантиками быть нельзя.
Быт неустроен? Ну и слава богу:
Не это ль - вечной юности залог.
Мы молоды, покуда нас в дорогу
Ещё зовёт походный ветерок,
Покуда снятся поезда ночами,
Покуда скучным кажется покой.
А коль любовь нас держит на причале,
Подумать надо о любви такой…
1957
Веет чем-то родным и древним
От просторов моей земли.
В снежном море плывут деревни,
Словно дальние корабли.
По тропинке шагая узкой,
Повторяю (который раз!):
- Хорошо, что с душою русской
И на русской земле родилась!
1956
Да, сердце часто ошибалось,
Но всё ж не поселилась в нём
Та осторожность, та усталость,
Что равнодушьем мы зовём.
Всё хочет знать, всё хочет видеть,
Всё остаётся молодым.
И я на сердце не в обиде,
Хоть нету мне покоя с ним.
1956
В голом парке коченеют клёны.
Дребезжат трамваи на кругу.
Вот уже и номер телефона
Твоего я вспомнить не могу…
До чего же неуютно, пусто.
Всё покрыто серой пеленой.
И становится немножко грустно,
Что ничто не вечно под луной…
1956
Вы останетесь в памяти -
эти спокойные сосны,
И ночная Пахра,
и дымок над далёким плотом.
Вы останетесь в сердце,
мои подмосковные вёсны,
Что б с тобой ни случилось,
что со мной ни случится потом.
Может, встретишь ты женщину
лучше, умнее и краше,
Может, сердце моё
позабудет об этой любви.
Но, как сосны, - корнями
с отчизной мы спаяны нашей:
Покачни нас, попробуй!
Сердца от неё оторви!
1955
Я, признаться, сберечь не сумела шинели -
На пальто перешили служивую мне.
Было трудное время… К тому же хотели
Мы скорее забыть о войне.
Я пальто из шинели давно износила,
Подарила я дочке с пилотки звезду.
Но коль сердце моё тебе нужно, Россия,
Ты возьми его, как в сорок первом году!
1955
Неужель тобою позабыто
То, о чём забыть я не могу?
Тонут, тонут конские копыта
В мокром неслежавшемся снегу.
Мы с тобою - первый раз в разведке,
Нам с тобой - по восемнадцать лет.
Пуля сбила хлопья снега с ветки,
В тёмном воздухе оставив след.
Вновь снежинки надо мною кружат,
Тихо оседая на висках.
Ставшая большой любовью, дружба
Умирает на моих глазах…
Сколько раз от смерти уносили
Мы с тобою раненых в бою -
Неужели мы теперь не в силе
Воскресить, спасти любовь свою?
1953
Сколько силы в обыденном слове «милый»!
Как звучало оно на войне!..
Не красавцев война нас любить научила -
Угловатых суровых парней.
Тех, которые, мало заботясь о славе,
Были первыми в каждом бою.
Знали мы - тот, кто друга в беде не оставит,
Тот любовь не растопчет свою.
1953
Всё замело дремучими снегами.
Снега, снега - куда ни бросишь взгляд…
Давно ль скрипели вы под сапогами
Чужих солдат?
Порой не верится, что это было,
А не привиделось в тяжёлом сне…
Лишь у обочин братские могилы
Напоминают о войне.
Снега, снега… Проходят тучи низко,
И кажется - одна из них вот-вот
Гранитного коснётся обелиска
И хлопьями на землю упадёт.
1953
Смотрит с усмешкою тренер,
Как, пряча невольный страх,
Ловит ногою стремя
Девушка в сапогах.
Это не так-то просто -
Впервые сидеть на коне…
Худенький смелый подросток,
Что ты напомнил мне?
…Хмурые Сальские степи,
Вдали - деревень костры.
Разрывы - лишь ветер
Треплет волосы медсестры.
Это не так-то просто -
Впервые быть на войне…
Худенький смелый подросток
Гордо сидит на коне.
Пусть пальцы ещё в чернилах,
Пускай сапоги велики:
Такими и мы приходили
В боевые полки.
За то, чтоб остался спокойным
Девочки этой взгляд,
Старшие сёстры-воины
В братских могилах спят.
Спите, подруги… Над вами
Знамёна шумят в вышине,
И в карауле у знамени -
Девушка на коне.
1953
- Рысью марш! - рванулись с места кони.
Вот летит карьером наш отряд.
«Ну , а всё же юность не догонишь!» -
Звонко мне подковы говорят.
Всех обходит школьница-девчонка,
Ветер треплет озорную прядь.
Мне подковы повторяют звонко:
«Всё напрасно - юность не догнать!»
Не догнать? В седло врастаю крепче,
Хлыст и шпоры мокрому коню.
И кричу в степной бескрайний вечер:
«Догоню! Ей-богу, догоню!»
1952
Мы стояли у Москвы-реки,
Тёплый ветер платьем шелестел.
Почему-то вдруг из-под руки
На меня ты странно посмотрел -
Так порою на чужих глядят.
Посмотрел и улыбнулся мне:
- Ну, какой же из тебя солдат?
Как была ты, право, на войне?
Неужель спала ты на снегу,
Автомат пристроив в головах?
Понимаешь, просто не могу
Я тебя представить в сапогах!..
Я же вечер вспомнила другой:
Миномёты били, падал снег.
И сказал мне тихо дорогой,
На тебя похожий человек:
- Вот, лежим и мёрзнем на снегу,
Будто и не жили в городах…
Я тебя представить не могу
В туфлях на высоких каблуках!..
1952
Скажи мне, детство, разве не вчера
Гуляла я в пальтишке до колена?
А нынче дети нашего двора
Меня зовут с почтеньем «мама Лены».
И я иду, храня серьёзный вид,
С внушительною папкою под мышкой,
А детство рядом быстро семенит,
Похрустывая крепкой кочерыжкой.
1950
Дочка, знаешь ли ты, как мы строили доты?
Это было в начале войны, давно.
Самый лучший и строгий комсорг - работа
Нас спаяла в одно.
Мы валились с ног, но, шатаясь, вставали -
Ничего, что в огне голова.
Впереди фронтове дымились дали,
За плечами была Москва.
Только молодость не испугаешь бомбёжкой!
И, бывало, в часы, когда небо горит,
Мы, забыв про усталость,
с охрипшей гармошкой
Распевали до самой зари.
Эти ночи без сна, эти дни трудовые,
Эту дружбу забыть нельзя!
Смотрит дочка, расширив глаза живые,
И завидует вам, друзья,
Вам, простые ребята из комсомола,
Молодёжь фронтовой Москвы.
Пусть растёт моя дочка такой же весёлой
И такой же бесстрашной, как вы!
А придётся - сама на неё надену
Гимнастёрку, и в правом святом бою
Повторит медсестра комсомолка Лена
Фронтовую юность мою.
1949
Волосы, зачёсанные гладко,
Да глаза с неяркой синевой.
Сделала война тебя солдаткой,
А потом солдатскою вдовой.
В тридцать лет оставшись одинокой,
Ты любить другого не смогла.
Оттого, наверное, до срока
Красотою женской отцвела.
Для кого глазам искриться синим?
Кто румянец на щеках зажжёт?
…В день рожденья у студента-сына
Расшумелся молодой народ.
Нет, не ты - девчонка с сыном рядом,
От него ей глаз не оторвать.
И случайно встретясь с нею взглядом,
Расцвела, помолодела мать.
1948
В сорок первом на полустанках
Я встречала юность мою.
Жизнь неслась полковой тачанкой,
Жизнь пылала, как танк в бою.
Я узнала мир не из книги,
И, когда оглянусь назад,
Вижу, как мы прощались в Риге,
Чтобы встретиться у Карпат.
Потому, где б теперь ты не был,
Всюду - кровные земляки:
Под одним почерневшим небом
Мы выскрёбывали котелки.
На привалах одних мёрзли,
Было жарко в одних боях.
Фронтовой горьковатый воздух,
Привкус пороха на губах!
Если вновь на спокойном рассвете
Будет прерван наш чуткий сон,
Если снова ударит ветер
В паруса боевых знамён,
Не смогу я остаться дома
В нашей комнатке голубой.
У знакомых дверей райкома
Нам прощаться опять с тобой.
Глухо вымолвив: «До свиданья!» -
К автомату плечом припасть -
Пусть проглатывает расстоянья
Бесконечной дороги пасть,
Пусть опять кочевать по свету,
Пусть ударит со всех сторон
Фронтовой горьковатый ветер
В паруса полковых знамён!
1948
Тот же двор.
Та же дверь.
Те же стены.
Так же дети бегут гуртом,
Та же самая «тётя Лена»
Суетится возле пальто.
… (далее по ссылке ниже)
?
Читает Юлия Друнина (запись 1947 г.):
Люди дрожат от стужи
Северной злой весной,
А мне показались лужи
Небом на мостовой.
Я расплескала небо,
Волны бегут гурьбой.
Если ты здесь не был,
Мы побываем с тобой.
Мы побываем всюду:
Кто уцелел в огне,
Знает, что жизнь - чудо,
Молодость - чудо вдвойне.
1947
Много лет об одном думать,
Много лет не смогу забыть
Белорусский рассвет угрюмый,
Уцелевший угол избы -
Наш привал после ночи похода…
Через трупы бегут ручьи.
На опушке, металлом изглоданной,
Обгоревший танкист кричит.
Тарахтит весёлая кухня,
И ворчит «комсомольский бог»:
- Вот, мол, ноги совсем опухли,
Вот, мол, даже не снять сапог…
Гасли звёзды. Сёла горели.
Выли ветры мокрой весны.
Под простреленными шинелями
Беспокойные снились сны…
На порогах шинели сбросив,
Мы вернулись к домам своим
От окопных холодных вёсен,
От окопных горячих зим.
Но среди городского шума,
Мой товарищ, нельзя забыть
Белорусский рассвет угрюмый,
Уцелевший угол избы.
1947
Худенькой нескладной недотрогой
Я пришла в окопные края,
И была застенчивой и строгой
Полковая молодость моя.
На дорогах родины осенней
Нас с тобой связали навсегда
Судорожные петли окружений,
Отданные с кровью города.
Если ж я солгу тебе по-женски,
Грубо и беспомощно солгу,
Лишь напомни зарево Смоленска,
Лишь напомни ночи на снегу.
1947
Я хочу забыть вас, полковчане,
Но на это не хватает сил,
Потому что мешковатый парень
Сердцем амбразуру заслонил.
Потому что полковое знамя
Раненая девушка несла -
Скромная толстушка из Рязани,
Из совсем обычного села.
Всё забыть. И только слушать песни.
И бродить часами на ветру…
Где же мой застенчивый ровесник,
Наш немногословный политрук?
Я хочу забыть свою пехоту.
Я забыть пехоту не могу.
Беларусь. Горящие болота.
Мёртвые шинели на снегу.
1946
Из окружения, в пургу,
Мы шли по Беларуси.
Сухарь в растопленном снегу,
Конечно, очень вкусен.
Но если только сухари
Дают пять дней подряд,
То это, что ни говори…
- Эй, шире шаг, солдат! -
Какой январь!
Как ветер лих!
Как мал сухарь,
Что на двоих!
Семнадцать суток шли мы так,
И не отстала ни на шаг
Я от ребят.
А если падала без сил,
Ты поднимал и говорил:
- Эх ты, солдат!
Какой январь!
Как ветер лих!
Как мал сухарь,
Что на двоих!
Мне очень трудно быть одной.
Над умной книгою порой
Я в мир, зовущийся войной,
Ныряю с головой -
И снова «ледяной поход»,
И снова окружённый взвод
Бредёт вперёд.
Я вижу очерк волевой
Тех губ, что повторяли: «Твой»
Мне в счастье и в беде.
Притихший лес в тылу врага
И обожжённые снега…
А за окном - московский день,
Обычный день…
1946
Не знаю, где я нежности училась, -
Об этом не расспрашивай меня.
Растут в степи солдатские могилы,
Идёт в шинели молодость моя.
В моих глазах - обугленные трубы.
Пожары полыхают на Руси.
И снова нецелованные губы
Израненный парнишка закусил.
Нет! Мы с тобой узнали не из сводки
Большого отступления страду.
Опять в огонь рванулись самоходки,
Я на броню вскочила на ходу.
А вечером над братскою могилой
С опущенной стояла головой…
Не знаю, где я нежности училась, -
Быть может, на дороге фронтовой…
1946
Стиснуты зубы плотно, сведены брови круто.
Жёсток упрямый волос над невесёлым лбом.
Весь ты какой-то новый, сумрачный, неуютный,
Словно большой, добротный,
но необжитый дом.
Прячешь глаза в ресницы,
пристальный взгляд заметив.
С ласковою усмешкой думаю я не раз:
«Кто же тебя полюбит, кто же в тебя вселится,
Кто же огонь засветит в окнах широких глаз?»
1945
Я - горожанка.
Я росла, не зная
Как тонет в реках
Медленный закат.
Росистой ночью,
Свежей ночью мая
Не выбегала я в цветущий сад.
Я не бродила
По туристским тропам
Над морем
В ослепительном краю:
В семнадцать лет,
Кочуя по окопам,
Я увидала Родину свою.
1945
Ко мне в окоп сквозь минные разрывы
Незваной гостьей забрела любовь.
Не знала я, что можно стать счастливой
У дымных сталинградских берегов.
Мои неповторимые рассветы!
Крутой разгон мальчишеских дорог!
…Опять горит обветренное лето,
Опять осколки падают у ног.
По-сталинградски падают осколки,
А я одна, наедине с судьбой.
Порою Вислу называю Волгой,
Но никого не спутаю с тобой!
1944
Памяти однополчанки -
Героя Советского Союза
Зины Самсоновой
1
Мы легли у разбитой ели.
Ждём, когда же начнёт светлеть.
Под шинелью вдвоём теплее
На продрогшей, гнилой земле.
… (далее по ссылке ниже)
1944
Читает Юлия Друнина:
[Видимо, именно это стихотворение часто называют «Разговор с подругой». Если я ошибаюсь - поправьте. - (В.П. - составитель сайта)]
Целовались.
Плакали
И пели.
Шли в штыки.
И прямо на бегу
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.
Мама!
Мама!
Я дошла до цели…
Но в степи, на волжском берегу,
Девочка в заштопанной шинели
Разбросала руки на снегу.
1944
Когда, забыв присягу, повернули
В бою два автоматчика назад,
Догнали их две маленькие пули -
Всегда стрелял без промаха комбат.
Упали парни, ткнувшись в землю грудью,
А он, шатаясь, побежал вперёд.
За этих двух его лишь тот осудит,
Кто никогда не шёл на пулемёт.
Потом в землянке полкового штаба,
Бумаги молча взяв у старшины,
Писал комбат двум бедным русским бабам,
Что… смертью храбрых пали их сыны.
И сотни раз письмо читала людям
В глухой деревне плачущая мать.
За эту ложь комбата кто осудит?
Никто его не смеет осуждать!
1943
Приходит мокрая заря
В клубящемся дыму.
Крадётся медленный снаряд
К окопу моему.
Смотрю в усталое лицо.
Опять - железный вой.
Ты заслонил мои глаза
Обветренной рукой.
И даже в криках и в дыму,
Под ливнем и огнём
В окопе тесно одному,
Но хорошо вдвоём.
1943
Только что пришла с передовой
Мокрая, замёрзшая и злая,
А в землянке нету никого,
И, конечно, печка затухает.
… (далее по ссылке ниже)
1943
Читает Юлия Друнина:
Ждала тебя. И верила. И знала:
Мне нужно верить, чтобы пережить
Бои, походы, вечную усталость,
Ознобные могилы-блиндажи.
Пережила. И встреча под Полтавой.
Окопный май. Солдатский неуют.
В уставах не записанное право
На поцелуй, на пять моих минут.
Минуту счастья делим на двоих,
Пусть - артналёт,
пусть смерть от нас - на волос.
Разрыв! А рядом - нежность глаз твоих
И ласковый срывающийся голос.
Минуту счастья делим на двоих…
1943
Я только раз видала рукопашный.
Раз - наяву. И тысячу - во сне.
Кто говорит, что на войне не страшно,
Тот ничего не знает о войне.
1943
Контур леса выступает резче.
Вечереет. Начало свежеть.
Запевает девушка-разведчик,
Чтобы не темнело в блиндаже.
Милый! Может, песня виновата
В том, что я сегодня не усну?
Словно в песне, мне приказ - на запад,
А тебе - «в другую сторону».
За траншеей - вечер деревенский.
Звёзды и ракеты над рекой…
Я грущу сегодня очень женской,
Очень несолдатскою тоской.
1943
Качается рожь несжатая.
Шагают бойцы по ней.
Шагаем и мы - девчата,
Похожие на парней.
… (далее по ссылке ниже)
1942
Читает Юлия Друнина:
Я ушла из детства в грязную теплушку,
В эшелон пехоты, в санитарный взвод.
Дальние разрывы слушал и не слушал
Ко всему привыкший сорок первый год.
… (далее по ссылке ниже)
1942
Читает Юлия Друнина:
Биография
Родилась 10 мая 1924 в Москве в семье учителя. Детство прошло в центре Москвы, училась в школе, где работал отец. Любила читать и не сомневалась, что будет литератором. В 11 лет начала писать стихи.
В 1941, когда началась Отечественная война, в семнадцатилетнем возрасте записывается в добровольную санитарную дружину при РОККе (Районное общество Красного Креста) и работает санитаркой в глазном госпитале. Участвует в строительстве оборонительных сооружений под Можайском, попадает под бомбёжку и, выполняя свои прямые обязанности, становится санитаркой пехотного полка.
После ранения была курсантом Школы младших авиаспециалистов (ШМАС), после окончания которой получает направление в штурмовой полк на Дальнем Востоке. Всеми силами рвётся на фронт. Получив сообщение о смерти отца, едет на похороны по увольнению, но оттуда не возвращается в свой полк, а едет в Москву, в Главное управление ВВС. Здесь, обманув всех, получает справку, что отстала от поезда, едет на Запад. В Гомеле получает направление в 218-ю стрелковую дивизию. Снова была ранена. После выздоровления пыталась поступить в Литературный институт, но её постигла неудача. Возвращается в самоходный артполк. Звание - старшина медслужбы, воюет в Белорусском Полесье, затем в Прибалтике. Контузия, и 21 ноября 1944 получает документ «…негоден к несению военной службы».
Тонкая и возвышенная натура, она рано прошла школу настоящего мужества. Этот жизненный опыт и сильные впечатления легли в основу её творчества.
На двадцатом году своей жизни приезжает в Москву. У Юлии Друниной нет сомнений, чем заниматься. Она идёт в Литературный институт им. Горького, приходит со студентами на лекцию и остаётся здесь. Никто не посмел ей отказать.
В начале 1945 в журнале «Знамя» была напечатана подборка стихов Друниной, в 1948 - сборник «В солдатской шинели».
В марте 1947 участвует в 1 Всесоюзном совещании молодых писателей, была принята в Союз писателей, что поддержало её материально и дало возможность продолжать свою творческую деятельность.
Институт закончила только в 1952, несколько лет пропустила из-за замужества и рождения дочери.
В 1967 Друнина побывала в Германии, в Западном Берлине.
В 1970-е выходят сборники: «В двух измерениях», «Я родом из детства», «Окопная звезда» (1975), «Не бывает любви несчастливой» (1973) и др. В 1980 - «Бабье лето», в 1983 - «Солнце - на лето».
Автобиографическая повесть Друниной «С тех вершин…» увидела свет в 1979.
Была избрана в Верховный Совет СССР, но, разочаровавшись в полезности этой деятельности, вышла из депутатского корпуса. В августе 1991 года бросилась защищать «Белый дом». Некоторое время спустя она напишет такие строки: «Безумно страшно за Россию».
Конец жизни Юлии Владимировны полон трагизма. Она могла тысячу раз погибнуть на войне, а ушла из жизни по своей воле, 21 ноября 1991 в Москве.
Сборник «Судный час» вышел посмертно.
ДРУНИНА, Юлия Владимировна (р. 10.V.1924, Москва) - русская советская поэтесса. В 1941 ушла добровольцем на фронт и до конца войны служила санинструктором. В 1952 окончила Литературный институт им. М. Горького. Первый сборник стихов «В солдатской шинели» вышел в 1948. «Ознобные могилы - блиндажи», «солдатский неуют», «окопная тоска» вошли в стихи Друниной, не заслонив радостей первой любви, дружбы, познания мира. Тема войны, советского патриотизма проходит через всё её творчество. Идёт ли речь о любви, о призвании поэта - она неизменно возвращается к воспоминаниям фронтовой юности, проверяя ими своё отношение к жизни (сборники «Разговор с сердцем», 1955; «Ветер с фронта», 1958; «Современники», 1960; «Тревога», 1963). Друнина переводит стихи болгарских, татарских и казахских поэтов.
Лит.: Тарасенков А., Творчество молодых поэтов, «Смена», 1946, № 17-18; Прокофьев А., Разговор о работе, «Звезда», 1947, № 5.
Е. С. Померанцева
Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 2. - М.: Советская энциклопедия, 1964