Игорь Жданов

***

Всё сгорело, что могло гореть,
Жизнь давно на праздник не похожа.
Как бы поудобней помереть,
Ни врачей, ни близких не тревожа?

Я уже смотрю со стороны,
Как душа, покинувшая тело,
На пустые хлопоты жены,
На потуги дочки оголтелой.

Завещал, оставил, подарил
Всё, что было и чего лишали.
Зря, пожалуй, правду говорил ­
Доказать, конечно, помешали.

26 февраля 2004

[2]

***

Продаётся всё и предаётся,
Наступила эра воровства.
Всякие уроды и уродцы
Больше не скрывают торжества.
Выживать - занятье непростое,
Миром правят похоть и цинизм.
Я устал и ничего не стою,
А вокруг один капитализм.

23 декабря 2002

[2]

***

Вольному - воля,
Спасённому - рай.
Жизнь моя кончена,
Дальше играй,
              мудрый спаситель.
Зло и добро у меня позади,
Всё отболело, замкнулись пути,
Странник - не житель.

Там, где когда-то гнездилась душа,
Кроме мгновений любви - ни шиша,
Время застыло.
Чем ошарашит последний бросок?
Омутом, ядом
             иль пулей в висок,
В грудь или с тыла?

Сзади - смертельная злоба одна,
Полуживая, больная страна,
Липы погостов.
Семь или восемь покинутых жён,
Дети, которым переть на рожон
Тоже не просто.

Сзади - бездарно проигранный бой
С ложью и страхом,
                   сумой и тюрьмой,
Смутой исхода…
Где-то сгоревшие тлеют дома,
А поджидают и сводят с ума
Смерть и свобода.

5 июля 2002

[2]

Скоморох

Очнулся, разметав постель,
Беспамятный - безгрешный.
Кричу:
       - А где моя сопель
И мой гудок потешный? -
Ору:
     - Куда ушла жена?
Лишь в ней моё спасенье.
Мне отвечают:
              - Сожжена
В святое воскресенье.
Сам знаешь, ведьмою слыла -
Тебя очаровала,
Снимала след,
              овсы плела,
На образа плевала.
- А где же дочери, сыны?
- Отправились по свету,
Все потаскухи да вруны,
Актёрки да поэты.
- Ну, а товарищи мои,
Соратники и братья?
- Всех этих пьяниц погребли
Без слёз и без проклятья.
Ты двадцать лет валялся здесь,
Безмолвный, недвижимый.
Холодный весь и
                белый весь,
Похмельем одержимый.
Молчи и благодарен будь,
Что те, кто ныне в силе
Ещё твою худую грудь
Железом не пронзили.

2 июля 2002

[2]

***

С вами я больше не пью и ничуть не боюсь.
Злобные звери и трусы, прощайте, прощайте.
Я уезжаю - не выдаст широкая Русь.
Вы до упора и духом, и телом нищайте.
Вашу толпу ещё примет остывший ГУЛАГ.
Там и найдёте себе и шестёрок, и прочих,
Там и подохнете скопом за то, что вот так
Жили на свете, терзая, черня и пороча.
Пейте, гнилые, хвастливые, лгите спьяна,
Вшивых девиц и сопливых юнцов обольщая!
Я тебя понял, как видишь, больная шпана,
Я попрощался с тобой, ничего не прощая!

Зима 2002

[2]

***

На последнем стою рубеже -
На святых, на оплёванных плитах.
Где-то видел я это уже -
Государство ментов и бандитов.
Здесь хотела воздвигнуть дурдом
Торгашей неуёмная свора,
А построила новый Содом
С муляжом золотого собора…
Шли на подвиг, а враг - по пятам,
Нас лишили судьбы и удачи,
Смерть по внутренним свищет фронтам,
А на внешнем - повальная сдача.
Наши танки увязли в крови,
Наши лодки нырнули в пучину,
Мы не русские, мы - «шурави»,
Мы «братки», а «братки» - не мужчины.
И никто от позора не спас
Опалённое красное знамя.
Наши женщины бросили нас,
Наши дети смеются над нами.
Нас не надо молитвам учить,
Честь и совесть не выбить из генов:
Это стыдно - в сортирах «мочить»
Даже злых и неумных чеченов.
Это стыдно, пропив полстраны,
За подачкой протягивать лапу
И не знать ни вины, ни цены
Оголтелому злу и нахрапу.
Тот - на «зоне», а тот  - в блиндаже,
Все в дерьме, в нищете и обиде.
Где-то видел я это уже…
Да в гробу, разумеется, видел!
Нам осталось
             лишь насмерть стоять
Или просто - без смысла и позы -
Бронированный «мерс» расстрелять,
Как Ильин расстрелял «членовозы».

18 ноября 2000

[2]

***

Куда ушли былые корабли?
Где утонули наши пароходы?
И где народы, что костьми легли
В угоду грозной прихоти природы?
Где прошлый год?
Тот месяц?
Этот миг?
Лишь в музыке стиха
И звоне клавиш,
Лишь в памяти компьютеров и книг,
И в молчаливом безобразье кладбищ.
Река времён безудержно несёт
Эпох и войн гремучие каменья.
Зачем любовь,
              продлившая исход
Из тьмы во тьму бессчётным поколеньям?
А люди
       на полуночном мосту
Короткой жизни,
                выпавшей случайно,
Заглядывают робко в пустоту,
Сливаясь с ней
               безмолвно, и печально.

1999

[2]

Осенний этюд

Фиолетовой стала вода
От холодного неба.
Городские рабы, как всегда,
Просят «зрелищ и хлеба».
В чёрных сучьях вороны орут,
Воробьи озоруют.
Как обычно, сенаторы врут
И воруют, воруют.
Как всегда завихрилась листва,
Листобоем побита.
Не таят своего мастерства
Колдуны и бандиты.
Мужики надрывают нутро
Светлой выпивки ради.
Больше нищих в московском метро,
Чем народу в Элладе.
А осенний разлёт и распад
Жизнь тоской заражает…
И «опущенный» кодлом солдат
Автомат заряжает.

1998

[2]

***

1

Вот так бы и жить деловито, ­
Над строчками ночью корпеть,
В отделе культуры и быта
Законную должность иметь.
Без страха заглядывать в лица
(Госстрах возместит за пожар),
И рифмой удачной гордиться,
И важно считать гонорар.
Скачи по зелёному шару
Весёлая птичка - удод! ­
Сегодня не будет пожара!
Сегодня жена не уйдёт!..
Среди суеты и прогресса
Ты, верно, заметишь не вдруг,
Что нет настоящего леса
На сто километров вокруг.
В подъезды врывается вьюга,
Не греет затасканный плед, ­
И нет настоящего друга,
Ни в прошлом,
              ни в будущем нет.

2

Надену пальто и галоши,
Приду среди белого дня
И буду такой нехороший,
Что ты пожалеешь меня:
Мою вековую манишку,
И плешь,
         и старинный невроз,
Мою роковую одышку
От самых плохих папирос.
Не будешь ты слишком сердита,
Забудешь, наверное, вмиг,
Что был я
          весьма знаменитый
И выпустил дюжину книг.
Писал сумасшедшие циклы,
Любил дорогое вино,
Пижонил -
          водил мотоциклы
И к девушкам лазил в окно…
Теперь до окна не достану,
И в сердце моём тишина.
Осталось мне,
              как ветерану,
Махорку смолить у окна,
Подсчитывать хмуро утраты,
Невесело дрыгать ногой, ­
Кончается век мой - двадцатый,
Приходит какой-то другой.

1997

[2]

***

Дети страха,
Злые выродки прогресса,
У которых даже сердце на засов,
Мракобесие - от мрака и от беса,
Сладкогласие - от сладких голосов.
Вам осталось убивать и упиваться,
Вам досталась побеждённая страна,
На бумаге уценённых ассигнаций
Может быть, напишут ваши имена.
Мы такого не хотели и не ждали,
Нам иное примерещилось впотьмах.
Поиграйте в наши старые медали
На поминках, на отеческих гробах.
Хороните нас без зависти и злобы
И не ставьте нам вопросов и крестов:
Не виновны мы, что дети узколобы,
Это кара, эта замысел Христов.
Без Его определенья и пригляда
Ни один не выпадает волосок.
Раз дебилы наши дети,
                      значит, надо…
Божий замысел не ясен, но высок.
Много было знаменитых, как Иуда,
А герои вспоминаются едва.
Словоблудие - от слова и от блуда,
Мы блуждаем,
             все растрачены слова.

1996

[2]

***

Не хочу я
          самоутверждаться,
Наживать копейки на рубли, -
Всё равно никак не удержаться
На покатой палубе Земли.
Как парад проходят поколенья,
Чтоб в пучину кануть без следа, -
Нет продленья,
               есть преодоленье
Смертного последнего стыда.
Что им речи, памятники, вздохи,
Жестяной невянущий венок?..
Нет причин для общей суматохи,
Для пучины - каждый одинок.
Есть предел для вида
                     и для рода,
Этот мир -
           лишь белка в колесе…
И стоит угрюмая природа
В обречённой пасмурной тоске.
Кончится любое постоянство,
Как любовь случайная к утру, -
И тогда захлопнется пространство,
Превратившись в чёрную дыру.

1996

[2]

***

Где все?
Хочу спросить - и не могу.
Где вы живёте, девочки худые?
Куда девались парни налитые?
Ещё видны их тени на лугу.
С ума сойти,
Как поглядишь вокруг:
Откуда это вдруг
                 по всей округе
Шныряющие полчища старух
И редкие трясучие пьянчуги?
Да это ж поколение моё,
Опущенное жизнью на колени -
Бессмысленное, странное житьё,
Чего в нём больше -
                    боли или лени?
Да это же ровесники мои,
Которых будут хоронить бесплатно, -
Хозяева судеб и короли,
Из страшных снов пришедшие обратно.
Привет вам всем,
                 бомжихи и бомжи,
Бездомные, безрадостные братья,
Колючие, как старые ежи,
Немодные, как ситцевые платья.
Товарищ мой, философ и поэт,
Вон там ручей, лицо своё умой-ка,
И ничего, что ты на склоне лет
Слоняешься с клюкою по помойкам.
Последнее достоинство блюди,
Быть не у дел - несчастье, а не поза:
Поэзия осталась позади,
А новым русским не нужна и проза.
Но всё же что-то
                 в этой жизни есть
Помимо водки, пищи и жилища -
Какая-то пророческая весть,
Понятная униженным и нищим.

1996

[2]

***

Не пришла, а обрушилась осень,
Я не думал, не звал, не хотел.
Мрут друзья, как трава на покосе.
Взмах за взмахом - и мир опустел.

И стою я - лохматый репейник,
Обойдённый жестоким косцом,
Не годящийся даже на веник,
Что лежит под хозяйским крыльцом.

А ведь были рассветы и росы!
И в малиновых шапках моих
Копошились изящные осы
Каждый день, каждый час, каждый миг.

Но колосья просыпали зёрна
И косец задремал во хмелю.
Всё прошло, что я слишком упорно
Безнадежно и нежно люблю.

1996

04.10.93

1

Бродили, считали трупы,
Совали гильзы в карман.
Всё было жутко и тупо,
Вонючий синел туман.
Кого-то вели куда-то,
Охранник его шмонал,
А кто-то из автомата
По крышам ещё шмалял.
И камеры стрекотали,
Как-будто здесь шло кино,
И танки стрелять устали,
Круша за окном окно.
Какие-то люди пили
Бесплатный голландский спирт,
И парня ногами били,
А он уже был убит…
«Вам дурно?» - меня спросили,
И я отвечал с трудом:
«Не первый позор России -
Расстрелянный «Белый Дом».

2

Похожий на районного пижона,
Тая в глазах смятение и страх,
Опившийся, опухший, оглушённый,
Забывший свой обком и свой ГУЛАГ,
В том августе, больном и безобразном,
Услужливо подсаженный на танк,
В бессилье полупьяном, полупраздном
Заранее согласный - «так на так».
Привыкший разрушать и ненавидеть,
Всех продавать,
Всё предавать огню,
Предвидел ли?
Да где ему предвидеть
И Белый Дом, и Грозную Чечню.

1996

[2]

Карантин

I

Ну и жизнь!
Ни встать ни сесть…
И куда девалась прыть?
Может, сладкого не есть?
Может, горькую не пить?
Вся братва больным-больна,
Не сыскать весельчака.
На окне висит луна
Вроде лампы-ночника.
За соломинку держись
Да мозгами пораскинь:
Закодирована жизнь
Страшным кодом колдовским.
Тот невинен, но распят,
Тот виновен, но живёт,
А разлука и распад
Всем - не сахар и не мёд.
ЭЙ, залётные! Пляши!
Грянь, судьба, в колокола!
Надо много для души,
Чтоб болела и цвела.

II

Вечер душный,
              запах тошный,
Шёпот, шорохи, возня,
Дождь, придуманный нарочно,
Жизнь, потраченная зря.
Сгусток тьмы в оконной раме,
Жар, пилюли, карантин, ­
Безысходно вечерами,
Если болен
           и один.
В чёрный чай сухарь макаю,
Неприкаянно бродя.
Хоть бы девушка какая
Улыбнулась, проходя…
Ночь больничного покоя,
Мокрый пластик под ногой.
Хоть бы что-нибудь другое,
Хоть бы кто-нибудь
                   другой!

1996

[2]

***

Кончился большой и щедрый мир,
Где на всём отдохновенье глазу.
Кто же в нём живое покорил,
Кроме рака, спида и проказы?
Сгинул мир,
            задуманный как рай,
Где синё, и зелено, и свято.
Человек ступил на самый край
Пропасти, откуда нет возврата.
Лишь один ты в этом виноват ­
Сын прогресса, рыцарь без изъяна,
Человек - продвинутый примат,
Вышедшая в люди обезьяна.

1 августа 1996

[2]

***

В этом мире - неосторожном -
Осторожничать надо ль мне?
Ведь в кошмаре автодорожном
Чаще гибнут, чем на войне.

В этой жизни, необратимой,
Как рыбацкая западня,
Много пламени, много дыма,
Много ночи и мало дня.

В бездну с воем летит планета,
Скоростями сводя с ума.
В мельтешении тьмы и света
Мне подряд выпадает тьма.

1 августа 1996

[2]

***

Т. С.

Четыре рюмки - кругом голова,
В оконной раме мокрая природа.
Одиннадцать.
             Она ещё жива
Тому назад три бестолковых года.
Вот в этот миг
               она ещё жила,
Беспомощна, худа и некрасива.
И Кутя жил,
            в него не проросла
Корнями придорожная крапива.
В одиннадцать собрались у плиты,
Там что-то клокотало и кипело.
Вокруг сидели хмурые коты,
А ты, а ты…
              ты превращалась в тело.
Вдали от нашей маленькой семьи,
Немного странной и вовсю лохматой,
Зелёной - под шиповником - скамьи
И яблони той,
              дряхлой и горбатой.
Ты помнишь Кутю? Он тебя любил
И понимал, что ты больна опасно,
И был весёлым из последних сил,
А после - только дрался ежечасно.
Шерсть выдрана в паху и на боку,
Везде незаживающие раны.
И прокусили горло старику,
Не зная состраданья, доберманы.
Всё кончилось…
                 И все ушли, ушли
В леса, в помойки, в землю или в реки.
Они другого дома не нашли,
Их души
        только этот грел вовеки.
А я остался…
               И чего тяну?
На что надеюсь - сам не понимаю.
А новую хозяйку и жену
Не чувствую и не воспринимаю.

31 июля 1996

[2]

***

А на задворках страны
Грохот гранат и орудий, -
Грязное дело войны
Делают чистые люди.

Верящих в честь и закон,
В каждую букву устава,
Кто их поставил на кон,
Кто их под пули подставил?

Мы потеряли страну,
Падать нам ниже и ниже…
Я ненавижу войну,
Как я её ненавижу!

16 мая 1996

[2]

***

Чужой, чужой торговцам и бандитам,
Издателям - хозяевам журналов,
Соседу - алкашу, сестре и брату,
И прошлому… А будущего нет.
Круг ограничен садом - восемь соток,
Да старым домом с лестницей скрипучей
И продувной скворешней чердака,
Где я пишу ненужное и злое
Без веры, без надежды, без любви,
И только стыд румянцем проступает
На серых провалившихся щеках.
Один, один беспамятный и слабый
В кольце сырых деревьев и бурьяна,
Где лишь собака, кошки и ежи -
Невольные свидетели паденья
Иль медленного спуска - в никуда.
Так я живу, почти не видя света:
Встаю под вечер, засыпаю утром,
Чтоб снова думать и в тоске мотаться
По лестнице скрипучей вверх и вниз,
По гравиевой дорожке до сарая
И до калитки, запертой неделю
Тому назад… Какая безнадега!
Беда, беда!.. И некуда бежать,
И хочется забыться, задохнуться
Во сне, чтоб никогда не пробудиться…
Да только ночи, ночи полнолуний
Не отпускают душу на покой
И мучают…

1995

***

Дорогие деревья мои,
Мной спасённые клёны и ёлки,
Протяните мне ветки свои
И свои голубые иголки.

Вы, мои пожилые коты
И последняя в жизни собака,
Дайте лапы - и будем на ты,
Будем вместе до смертного мрака.

Не позволю себя увезти
Ни в сиротский приют, ни в больницу:
Это значит и всех извести,
Это значит навеки проститься.

Дорогая моя ребятня,
Размещайся у печки на ужин.
Вы спасёте любовью меня,
Никому-то я больше не нужен.

25 июля 1995

***

Что-то я намудрил,
Осознать не могу, не умею,
Что-то я натворил
Всей судьбой,
всею жизнью своею.
В неуютные дни
Даже окна меня раздражали,
И ночные огни
Надо мною смеялись и ржали.
И рождалась тоска,
Тяжело и подспудно рождалась,
И была высока
К дуракам бескорыстная жалость.
Было жаль червяка,
И жука,
и кобылу худую,
И того чудака,
Что бормочет и пишет впустую.
Было жаль палача
На картинке в старинном журнале,
Было жаль стукача,
Трепача, и рвача, и так далее.
А потом воскресал,
Говорил широко и свободно,
Словно камни тесал, -
И себя заявлял всенародно.
Много песен сложил -
Жаль, немногие выбились в люди…
Много служб сослужил
По любви, по судьбе, по причуде.
Знал позор и провал.
Думал: крепче любого металла, -
Много дров наломал,
А теплее на свете не стало.

?

Дурдом

Вот сижу я посреди России,
Место называется - дурдом.
Где меня рогатые носили? -
Нынче вспоминается с трудом.

В листопадах медленных и длинных,
Посреди безумства и войны
Хорошо расстреливать невинных
У такой кладбищенской стены.

Бродим мы, как лошади по кругу,
От любых случайностей вдали,
Шёпотом, не злобствуя, друг другу
Иногда вставляем фитили.

Иногда придёт и огорошит
О былом раздумье или весть,
Иногда едим,
             ведь даже лошадь
Может, по-хорошему, поесть.

Не влекут награды, пьедесталы,
Не волнуют прежние дела.
Все мы, по-хорошему, устали,
Выплюнули эти удила…

Родина моя, моя опала -
Камень, холодеющий в груди,
Доведи меня до трибунала,
До позорной смерти доведи.

Доконай в метровой одиночке,
Продиктуй бессмысленный устав,
Доведи меня до самой точки,
Только точку, всё-таки, не ставь.

            ***

Я люблю берёзовые рощи,
Мягкий мох, как бархат под рукой.
Я в последней сущности - хороший,
Да и в первой - тоже не плохой.

На войну не взятый, не убитый,
Как я им завидую - бойцам!
Их накрыли мраморные плиты,
Молнии сверкнули по сердцам.

Пёрлись обезумевшие орды
Сквозь леса на родину, на Русь…
Замкнутый, растерянный и гордый,
Может, я для дела пригожусь?

Княжеские бедственные стяги,
Мысли одинокая свеча…
Может, призовут меня к присяге…
Может, расстреляют невзначай?..

Вот стою я, злой и нелюдимый,
Маской улыбающийся мим,
Может, я по-прежнему любимый?
Может, мною кто-нибудь любим?

Молодость - была иль не бывала?..
Мне б ещё очнуться поутру…
Самые высокие металлы
Тают, словно иней на ветру.

?

[2]

***

Иду - морально устаревший,
Повинно голову несу,
Душой и телом ослабевший,
Порой пускающий слезу.

Понятна присказка простая:
Коль совесть есть, то денег нет.
Так кто ж такие - эта стая, ­
Откуда вылезли на свет?

Мордасты, наглы и богаты,
Закон один - воруй и бей.
И если это - демократы,
Тогда и я алжирский бей.

1994

[2]

***

Я покидаю этот мир:
С меня хватило.
Отыгран кон, окончен пир -
Судьбу на мыло.
Страны исчезнувшей кумир
И враг халтуры,
Я покидаю страшный мир
Литературы.
Идут по улицам стада,
Стада овечьи.
До скорой встречи, господа,
До скорой встречи.
Я все канаты обрубил,
И пир оплачен.
Я покидаю этот мир…
Не надо сдачи.

1994

[2]

***

Я писал, как писалось,
Как хотел выступал.
Не моя это шалость -
Мир, в который попал.

Ничего, кроме ада,
Ничего, кроме дна.
В этом мире отрада
Только пьяным дана.

Ничего не решают
Все прозренья мои.
Этот мир разрушает
Сам себя изнутри.

Сам себя разрушает
И танцует при том
Этот маленький шарик,
Превращённый в притон.

Наша глупая смелость
Не нужна никому.
Зря писалось и пелось
В обречённом дому.

1994

[2]

Откат

Не отмечена ничем в календаре
Вереница этих дат и этих чисел:
На моря Россия вышла при Петре,
А вернулась восвояси - при Борисе.
И теперь на всех окраинах - прогресс
По-румынски, по-литовски, - по-нацистски:
Панихиды по дивизиям «СС»
И порушенные наши обелиски.
И неведомо ни Польше, ни Литве,
Да и внукам победителей едва ли,
Что подонки со звездой на рукаве,
А не русские поляков убивали.
И уже им слова лишнего не кинь,
Ни намёка на великую державу:
Им запомнилась проклятая Катынь,
А не тысячи погибших за Варшаву.
Что-то сгинуло и кануло на дно,
Может, вера в бескорыстие России?
Только вам - пути иного не дано,
Как бы вы на все лады ни голосили.
Жаль могил
           и наших русских деревень,
Что остались за чертой, за перевалом…
Вами будут помыкать, кому не лень,
Так не раз уже в истории бывало.

1994

***

Разрасталась Россия, -
                       размах и восторг,
Закипали сердца под тулупами.
Все пути,
Что на Север, на Юг и Восток
Густо выстланы русскими трупами.
Нашей крови
            примешано в каждый исток,
Где тротилом поля изувечены.
Все народы,
И Север, и Юг, и Восток,
Замостили пути до неметчины.
Но не знал и не помнил
Взбесившийся век,
Сколько пало
             на лесоповалах,
Что под каждой из шпал
Для надёжности - зек,
И рядами - в бетонных каналах.
Что вралИ и убийцы,
                    cтреножив страну,
С лютым страхом,
                 с неистовым смехом
На два фронта
              вели мировую войну,
На втором - с неизменным успехом.
Это взрыв на полмира,
                     застлавший глаза,
Это белое пламя безумное…
Испарилась, вскипев, молодая гроза,
Стала грязью,
              безвременно шумная.
Много надо спасительных чистых дождей,
Или даже всемирных потопов,
Чтоб смести и замыть постаменты вождей,
Сгладить шрамы могил и окопов.

1994

[2]

***

Ты сам поймёшь, когда нагрянет старость,
И в прошлом разберёшься неспеша,
Что в молодости жизнь твоя осталась,
Там поселилась вечная душа.
Там мотоциклы, лошади и дети,
Там васильки полмира замели…
Вот потому-то
              в самом юном цвете
На суд придут все мёртвые Земли.

1994

***

Т. С.

Птиц возня, листвы неразбериха,
А по окнам - тенью повитель.
Как мы жили хорошо и тихо, -
Яблоки валились на постель.
И была та радость неподсудна,
Слишком безоглядна и чиста…
Ночь мертва, округа беспробудна,
Звёздами пробита чернота.
Страшно в этом доме одиноком,
Больно от беззвучия ушам.
Истины рождая ненароком,
Мысли расползаются по швам.
Смолоду в скиты податься мне бы,
Выжить в вере, плача и моля…
Море отошло, не вышло с небом
И давно наскучила земля.
Нашу жизнь под корень подкосило,
Понесло половой по стерне.
Больше нет поэзии в России,
В чумовой зачуханной стране.
Ложь - от страха,
Выдумка - от скуки,
Горе, как известно, от ума.
На себя накладывает руки
Старая история сама.
Улица темна и нелюдима,
Чьи-то фары - будто невпопад…
И судьба моя необратима
И неотвратима, как распад.
Мне бы слово, сказанное добро,
Хоть какой-то маленький уют.
Мне бы город, где не бьют под рёбра,
Мне бы дом, где в душу не плюют.

1994

[2]

***

Полтретьего…
А я ещё не пьян,
Хотя бутылка к завершенью ближе.
И я уже, пожалуй, ненавижу
Снующих по экрану христиан.
В них веры нет,
Хотя на всех - кресты,
Слюнявы рты, медоточивы речи.
Не столько ли добра и красоты
В куске дерьма, аборте и увечье?
Мочой и спермой пахнут за версту
Их схимники, лелеющие тело.
Они тишком примазались к Христу,
Как мафиози приобщились к «делу».
И не поймут, совсем осоловев,
Что ложь и придурь -
Их мольбы и драмы,
Что только в душах воздвигают храмы,
А души их - курятник или хлев.
Им места нет и в свите Сатаны.
Кто поднял их?
Кто их возвёл на царство? -
Не может быть у веры государства,
Министров, эшафотов и казны.
По воле Бога
             или с недогляда,
Мне братьев во Христе таких не надо,
Мне радостней бутылка с коньяком.
Наверно, я, -
              жена моя, прости, -
Окончу жизнь беспечно и порочно,
Тогда - сожги, а пепел опусти
В какой-нибудь колодец водосточный.
Где сыро и темно - мой вечный дом.
Вот там и пообщаемся с Христом.

1994

[2]

Халява

Плевать на перестройки,
Неустройки, -
Мне по душе халявное житьё:
Пальто с помойки,
Сапоги - с помойки
И куртка с капюшоном - из неё.
Выходим в полночь -
                    я и две собаки:
Им - кости со стола нуворишей,
Без очереди даже и без драки,
Рот до ушей - завязочки пришей.
Портфели, раскладушки, абажуры,
Перчатки и ботинки на меху,
Навалом книги - той ещё культуры,
Газеты - я купить их не могу.
Мы это всё обшариваем юрко,
Кладём в пакеты - их не мало тут,
На остановках - длинные окурки,
Подсушим дома - на табак пойдут.
И ничего, что я поэт известный, -
Ведь я не унижаюсь, не прошу,
Я на халяву добываю честно
В столовой школьной кашу и лапшу.
Не гопник я и не хожу на «дело»,
И не за что прогнать меня взашей.

Ах, только бы рука не оскудела
У новых русских, у нуворишей.

1994

[2]

***

Чистописанье нам не привилось,
Как мы ни бились аттестата ради.
А сколько мук изведать привелось
И сколько слёз пролито на тетради!
На тех тетрадях, сбоку, на краю, -
Вот уж чего не ожидали сами! -
Мы набело писали жизнь свою
Неровными, но звонками стихами.
В дни школьной скуки, времени чернил,
Нас лишь на те каракули хватило, -
Казалось, каждый что-то очернил,
А только это правдою и было.

1994

[2]

***

А бабы по привычке продолжают
Любить и жить в истерике страстей.
О, Господи!
Зачем они рожают
Обугленных Чернобылем детей?
Иль, думают, что их слегка пугнули? -
Врёт радио, ведь так заведено.
Их обманули, что ли?
Обманули
Давным-давно,
а бабам всё равно.
Уже и так повсюду эти рожи
Физических и нравственных калек.
Нельзя таких!
Нарушен образ Божий.
Опомнитесь!
Мутант не человек.

1994

***

Г. Л.

Все умерли,
А мы ещё живём.
Какая неуютная планета!
Но всё же легче коротать вдвоём
Глухие ночи, поздние рассветы.
Замкнулся круг -
И снова ты моя.
И нет обид,
И я уже не каюсь, -
По осени проходит колея,
По ней и ковыляем, спотыкаясь.
Куда же нас дорога завела?
Всё то же иль другое мирозданье?
Ну, как дела?
Какие там дела!
Усталые одни воспоминанья.
Ты близко к сердцу их не подпусти,
Нет прошлого, а будущего - мало,
И видится уже конец пути
Подобием бездонного провала.
Давай возьмёмся за руки,
Пора!
Последнюю мелодию дослушай
И в дальний путь - ни пуха, ни пера.
Как хорошо!
Крылаты наши души.

23 сентября 1994

[2]

***

Вот и дожил я до понятья,
Что не копится злоба впрок, -
Все мне стали друзья и братья,
Кто под клёны ещё не лёг.

Для обиды закрыта дверца,
Опустело моё село.
Если б злоба копилась в сердце,
То его бы разорвало.

12 сентября 1994

[2]

***

Куда ты скачешь, гордый конь,
И где опустишь ты копыта?
А. Пушкин

То ли нервы, то ли нравы,
То ль не правы мы с Петром *:
Отступаем из под Нарвы,
Севастополь предаём.
Кровью политы обильно,
Русской кровью, те края.
Где вы Ревель, Рига, Вильно -
Вся Прибалтика твоя?
И не всадник ты чудесный -
Бомж, не выпивший с утра:
Эрнст какой-то - неизвестный -
Сляпал нового Петра.
Или тот грузин столичный,
Иль Шемяка - негодяй, -
Непристойно, неприлично,
Разберёмся погодя…
И «Персона восковая»,
И похмельный этот псих
Промолчали, не вставая
С мест насиженных своих.
Только третий, что на гребне
Набегающей волны,
Самый дерзкий, самый гневный
Страшно глянул с вышины.
На торгующих людишек,
Рэкетиров и дельцов,
На звереющих мальчишек
И чиновных подлецов.
Конь повёл зелёным ухом.
Царь вскипел: - Едрёна мать!
Город Санктом-Петербурхом
Запрещаю называть! -
Глянул Пётр на всю Россию,
От Камчатки до Карпат,
И позора не осиля,
Стал сутул и виноват.
Над прославленной рекою
Он поник и загрустил,
А потом махнул рукою…
Конь копыта опустил.

1994

[2]

* Пётр I

***

Простят ли нам страх и усталость?
Ведь всё же не наша вина -
Россия, какая досталась,
Какая случилась, война.

Совсем не об этом мечталось,
Но приняли, словно в бреду,
Свободу, какая досталась,
Какая случилась, беду.

Мы так и не поняли Бога,
Но Им суждена и дана,
Какая случилась, дорога,
Какая досталась, жена.

Ещё не записаны даты,
Но выпадут нам под конец,
Какая случится, расплата,
Какой заслужили, венец.

30 июня 1994

[2]

***

Слушай меня, Распятый,
Знающий, что к чему, ­
Я говорю в закаты,
Я говорю во тьму:
Ты расторопно начал,
Гибель готовя мне ­
Матери смерть назначил,
Третий удар - жене.
Мало Тебе казалось,
Или такой закон,
Чтобы, теряя жалость,
Брать матерей и жён?
Жизни перебирая,
Ты перегнул слегка.
Может, переиграем? ­
Выбор-то есть пока.
Ты убери охрану
И отвори пути,
Сам я к тебе нагряну, ­
Женщин - пожить пусти.
Очень проста задача, ­
Эти слова тихи:
Пусть обо мне поплачут,
Пусть перечтут стихи.
Пусть приберут могилу,
Пусть разведут цветы…
Бог, Твоё имя - Сила,
Или бессилен Ты?

29 июня 1994

[2]

***

Брели мы разными путями:
Кто плыл, кто шёл, кого везли,
Срывались, падали,
Локтями
В грязь упирались и ползли.
Любили девушек несмелых -
Сердца калили добела,
Любили женщин оголтелых
За их ухватки и тела.
Деньгу ковали, водку пили,
Не зная страха и узды,
На взлёте души укротили,
Чтоб только не было беды…
Загнуться -
Как на свечку дунуть,
И будет так в конце концов.
И не простить,
А просто плюнуть
Свирепой вечности в лицо.

24 июня 1994

[2]

***

Родина!..
Ветер и дым,
Даль полевая, сквозная…
Стоило жить молодым,
Дальше не знаю…
Не знаю.
Стоило бить по мордам
Самых дебильных и прочных,
Гробить порядочных дам
И возвеличить порочных.
Стоило ставить на кон
Голову, сердце и душу,
Только небесный закон
Не обходя и не руша.
Горькую песню сложить,
Тратить по-глупому силы…
Стоило, стоило жить!..
Но и меня не хватило.
Родина!..
Сабельный свист,
Переходящий в ракетный…
Хрупкий осиновый лист -
Красный под осень
И светлый.

24 июня 1994

[2]

Паденье

Дали в лоб и часы отобрали.
Ну, куда я теперь без часов?
Всё имущество в этом металле,
Кроме кепки, штанов и трусов.
И пуста моя плоская фляга,
Да и с нею расстаться готов, -
Я теперь неимущий бродяга
С иждивенцами в виде котов.
Получать бы на них алименты,
Иль сварганить какой-нибудь джаз?..
Но украли мои инструменты -
Мандолину, гитару и бас.
Мне читать бы стихи по вагонам, -
Кто ж поверит, что сам сочинил?
К телогрейке пришить бы погоны, -
Скажут, армию, гад, очернил.
Я писательским красным билетом
Пол-России могу насмешить,
Но не платят мне денег за это,
И поэтому не на что жить.
Нет на лампочку, нет и на свечку,
В печку рукопись брошу свою…
Не вложить ли и ваучер в печку?
Хоть немного побудем в раю.

1 июня 1994

[2]

***

Уже ничего не исправишь,
Но хлопать дверьми не спеши,
Выдавливай звуки из клавиш,
Которые - фибры души.

Рядами расставив потери,
Диковинный строй мавзолей
Из клочьев каких-то материй,
Обломков былых кораблей.

Озвучен
        и вновь озабочен
Своей и чужою судьбой,
Твой мир
         ещё ясен и прочен,
Твои наважденья - с тобой.

А в памяти лица и лица -
Всей жизни весёлая муть,
И так хорошо раствориться,
В колодце её утонуть.

И снова живи, как придётся,
Свой путь обречённый верша, -
Быть может, ещё отзовётся
Заблудшая чья-то душа.

11 марта 1994

[2]

***

Гале

Вот ещё один угас…
Мы не ждали, не гадали.
Скоро скажут и про нас:
Жили-были, горевали.
Как-нибудь - да доживём,
Доползём, доковыляем,
Хлеб насущный дожуём,
Рубль последний разменяем.
Поделились, чем могли,
В дочки-внучки поиграли,
Ничего не сберегли,
Всё на свете потеряли.
Напоследок, чёрт возьми,
Без претензий на кокетство,
Станем добрыми людьми
До конца впадая в детство.
И не скажем ничего,
Выйдя вместе на экзамен,
Перед светлыми Его,
Всё простившими глазами.

11 марта 1994

[2]

***

Давай похороним Россию,
Зачем нам такая нужна?
Разделали - нас не спросили,
Раздели почти догола.
И гимн над могилою грянем,
Да только не знаю: какой?
И спиртом китайским помянем,
И сами уйдём на покой.

23 января 1994

[2]

***

Не помню такого зловещего лета, -
Один за другим уплывают гробы.
Там первая женщина - мука поэта,
Последняя женщина - шутка судьбы.

И с первою - первая книга сгорела,
С последней - последняя в пламя легла,
И память истлела, как бренное тело,
И только меня одного обожгла.

Так что же осталось?
                     Да самая малость:
Чуток беспризорных бессмысленных дней
И полной свободы большая усталость, ­
Как жадно когда-то мечталось о ней!

Свидетелей нет, а свидетельства лживы,
Лукавят и ветхий, и новый завет.
Кто умер - тот умер, живущие - живы,
Но мудрости нет и спасения нет.

А век человека короче эпохи,
Явился во мраке, исчез в пустоте.
И кроме юродивых все - скоморохи,
И нет оправданья земной суете.

11 января 1994

[2]

***

Ещё народ похмельно спит,
Но серый, словно глыба,
Ко мне ползёт антисемит
Московского пошиба.
И с митинговых площадей,
Ободранный на диво,
Ко мне скребётся иудей
Одесского разлива.
А я, в отставке офицер,
«Совок» - по мненью многих ­
Беру бутылку «на прицел»,
Чтоб исцелить убогих.
- Сейчас воскреснем - и споём, ­
Я говорю при этом…
И дружно грянули втроём
Российские поэты.

1993

[2]

***

Никто меня не шуганул,
Тут не права молва людская:
Я просто в сторону шагнул,
Всех торопливых пропуская.

Что делать, если мир таков
И этот век не для лентяев?
Свои пути у дураков,
Свои мечты у негодяев.

Зачислен загодя в пассив,
И заклеймлён, и не уважен,
Я созерцательно спесив
И легкомысленно отважен.

Смотрю, как старое кино,
Простую жизнь души и тела.
Усопшим, право, всё равно,
А нерождённым - что за дело?

Я раньше много вздора нёс,
Чтоб жить разумно или страстно:
Казалось, это всё всерьёз,
А оказалось - всё напрасно.

1993

[2]

***

Кате Ждановой

Чего не натворишь по бездорожью!
Слезами память лучше не кропить, -
Но вспоминаю с ужасом и дрожью,
Что мог тебя заранее убить.

Я не был пленник стрессов и апатий,
Я чтил широкий пояс плечевой
И в двадцать восемь
                    сделал эту Катю,
Хотя не понимаю, для чего.

Любовь и книги - честная работа,
Стеснение в груди и пот с лица,
И в слове не досказанное что-то,
В ребёнке просияет до конца.

Всё было - и сиянье, и беззвездье,
Тусовка побирушек и калек,
Но дети - воздаянье и возмездье,
И здесь твоя Голгофа, человек.

И здесь твоё прощенье и награда,
Твоя дорога - с ними по пути.
Я догорел, мне ничего не надо,
А ты остановись и досвети.

Но не рожает баба от урода.
Природа ей диктует - тут изъян!
И в детях закрепляется порода
Русоволосых, буйных россиян.

Пусть будет так…
Мне всё уже не мило,
И в будущем, и в прошлом - пустота.
Но всё-таки дорога до могилы
Была до омерзения чиста.

19 сентября 1993

[2]

Катьке

Я прав во всём
А вы - почти ни в чём,
Вы спорите со мною - ни о чём.
Вам просто больше нечего сказать
И дара не дано - иносказать.
Я прав во всём,
Мои слова чисты,
Иль сожжены
            иль вымыты мосты,
Все, кто со мной,
Они и там, и тут,
Неправедно
           и праведно живут.
Я прав во всём:
Нет права у времён,
Зависящих от скуки похорон,
От пошлости
Женитьбы и сумы,
Религии,
         расстрела и тюрьмы.
Я прав и в том,
Что будущего - нет,
Другим, не нам -
Распад или расцвет,
А мы усеем
           нашими костьми
Лишь эти придорожные кусты.
Лишь этот пёс
Лизнёт ладонь мою,
Лишь этот май
              у смерти на краю,
Лишь эта осень
               в близости конца,
Лишь эта тройка около крыльца.
Ты, Дух святой, Отец
                     и даже Сын -
Мне не помог при жизни ни один,
Так пусть уносят в пляске бубенца
И жизнь, и смерть,
И радость - без конца!

13 августа 1993

[2]

***

О, редактор толстого журнала!
Да продлится долго жизнь твоя!
Удостой двойного гонорара:
Мой соавтор жаждет, как и я.
Понимаешь, дело не в оплате,
Но нельзя же вовсе без гроша,
Если я валяюсь на кровати,
За меня работает душа.
Я прошу копейки, а не тыщи ­
Голодно блаженным на Руси,
Да и ей, душе, духовной пищи,
Хочешь ли, не хочешь, а неси.

1992

[2]

***

Меня вчера ударил мент -
Товарищ Упокой,
За то, что я интеллигент,
Занюханный такой.
«Ты бомж! - орал он. - Ты жидам
Продался, дармоед!
Ты даже им не нужен там,
Задрипанный поэт!
Да я в гробу видал таких
Писателей, как ты,
Не переставишь раком их
Отсель до Воркуты…»
Был Упокой вооружён,
С приёмами знаком,
В одном кармане самогон,
«Черёмуха» - в другом.
Смиренный, как христианин,
Я выслушал его:
Один мы были на один,
Он правил торжество.
С дубиной праведной в руке,
Почти родной отец,
Как Ленин на броневике,
Как Ельцин, наконец.
Я Упокою отдал честь
И штраф, и часть вина,
Я понял: власть, какая есть,
Всегда права она.
И Упокой сказал: «Ну, вот,
Усвоил, вшивота?..»
А мимо брёл и брёл народ -
Сплошная лимита.
Товарищ брёл, и господин,
И просто идиот,
Но глаз не поднял ни один -
Безмолвствовал народ.

1992

[2]

[Приглашаю посмотреть моё стихотворение «Монолог мента»].

***

Не пилось, не читалось,
Не работалось мне.
Вековая усталость
Словно горб на спине.
И ухмылка урода
Замыкает уста.
Думал - это свобода,
А она - пустота.
Я ни маски, ни грима
Не носил, не менял;
Смотрит женщина мимо:
Дождалась не меня.
Этот, сизый от браги,
С нехорошим лицом,
Чужд любви и отваге
Перед близким концом…
Знать, остыли ладони,
Источавшие пыл,
Видно, умерли кони,
Те, которых поил.
Все собаки подохли,
Те, которых кормил.
А любимых я мог ли
Уберечь от могил?..
Вот все двери открылись:
Вижу дали и высь,
Алкаши похмелились -
Хоть гуляй, хоть топись.
Просвистели все пули,
Только мимо висков,
Все солдаты уснули,
Не спросив отпусков.
И сижу я на круче
И гляжу на закат
Слишком в жизни везучий
Недобитый солдат.

1992

[2]

***

Я помню бесшумную осень, -
Предзимних грибов охолонь,
Огонь истребительный сосен,
Зелёный от злобы огонь.
Я помню: топорщится иней,
Темна и густа полынья, -
Кричу я, качаясь на льдине:
- Да ты же не любишь меня! -
А женщина смотрит угрюмо
И стынет в глазах у неё
Больная старинная дума:
Как в детях продлить бытиё…
Россия!.. Поэт на поэте,
На воре, естественно, вор, -
Совали, как хилые дети,
Головки под скользкий топор.
Но ветры вернулись на круги,
Сомкнулись досада и глушь,
И взвились друзья и подруги
Кострами истраченных душ.
Я думаю зло и устало,
Что был из числа запевал, -
Как часто меня осеняло,
Как просто я всё забывал!
И снова
Холодный и ржавый
Сечёт листобой зеленя…
Россия, больная держава,
Да ты же не любишь меня!
И год, как тогда, високосен,
И злобные сосны кругом,
И снова беззвучная осень …
О, Русь! Ты уже за холмом.

1992

Рынок

Не спрашивай, кто здесь кто,
Не спрашивай, что почём.
Сегодняшний мир - лото.
Ты пойман и обречён.
Не нужен здесь опыт наш,
Забыты и долг, и честь.
Обманешь, значит, продашь ­
И будет чего поесть.
А если не можешь врать,
Срываться на мат и крик,
Не хочешь нахрапом брать ­
Ложись помирать, старик.
И в царство теней тотчас
Тебя сопроводит смех…
Не надо крылатых фраз,
Они - прошлогодний снег.

12 октября 1992

[2]

***

Жёны - узницы и судьи -
Бейте сразу наповал:
Я устроил ваши судьбы,
Только жизни поломал.

Мне не помнить бы, не знать бы,
Как вам тошно вдалеке:
Я устроил всем по свадьбе,
По разлуке, по тоске.

Но виновен лишь отчасти:
Сам себя порой кляня,
Я устроил вам несчастье -
Быть влюблёнными в меня.

27 марта 1992

[2]

***

Эти, что всех громче голосили,
Дураков ловили на крючок,
Как Аляску, продали Россию,
Деньги поделили - и молчок.
И вопят, сопя и подвывая,
Кто - со страху, кто - и с «бодуна»,
«Кончилась Россия горевая,
Кончилась великая страна».
Озверев от крови и наживы,
Стал чванлив занюханный урод,
И народ уже назвали - «лживым», -
Больше не подходит им народ.
Нас подмяло хамство, словно ханство,
И бомжует «гордый внук славян»
По всему безумному пространству
Сам безумен или полупьян.

1991

[2]

Караван

Бывает…
          Не со всеми, но бывает,
А потому сочувствий не приму…
Мой караван всё дальше уплывает
Во тьму.
         В нечеловеческую тьму.
Там нет причин сомненьям и печалям,
Всё на местах, надёжен каждый трос.
Лишь я один шатаюсь по причалам,
Как подгулявший палубный матрос.
Всё справедливо, я не упрекаю:
Сам опоздал, хмельным поверив снам,
По прозвищам и званьям окликаю,
А самых дорогих - по именам.
Но опыт лжёт и не в урок наука,
Не та игра и счёт очкам иной.
Что глотку рвать!
                  Ни отзвука, ни звука,
И город незнакомый за спиной.
Шагну в огни весёлого квартала,
В чужую толчею и суету,
Среди стекла, бетона и металла
Названья непонятные прочту.
Оглохшего от грохота и крика,
Нелепого, как нищий без сумы,
Такого же увижу горемыку -
И рядом постоим
                у края тьмы.

1991

[2]

***

Нет правды на Руси,
В милиции - порядка,
Осталось «гой еси!»,
Пол-литра и трёхрядка.

Нет мудрых стариков
И нет разумных деток,
Нет пользы от стихов,
Добра от пятилеток.

Мы все под колпаком
Нечистой атмосферы,
И каждому знаком
Дух нефти или серы.

Над миром смог завис,
Давя дождём и зноем,
И жизнь уходит вниз
Не глубже перегноя,

На дно ракетных шахт
И океанских впадин.
Зато какой ландшафт
В пространстве этом даден!

и вечные снега,
Которые не вечны,
И сизые стога,
И полчища овечьи

На зелени равнин
С бетонным ульем рядом.
И ты, как господин,
Свой мир окинешь взглядом.

Окинешь - и поймёшь,
Что глуп и околпачен,
И вскорости помрёшь,
Немного озадачен.

28 апреля 1991

[2]

Арбат

Я живу на этот раз,
Чтоб не засветиться,
В отдалении от вас,
Госпожа Столица.
Не стыжусь преклонных лет,
Не блюду морали,
Денег нет, талонов нет,
Мотоцикл украли.
Не кляну свою судьбу,
Ем, чего добуду.
А борьбу видал в гробу,
Воевать не буду.
От забот почти горбат,
В стыдобе и сраме…
Может, выйти на Арбат -
Торгануть стихами?
Да товар мой не таков,
За который плата…
Костерят большевиков
Ушлые ребята.
Здесь лиловые тела,
Масляные рожи,
Развесёлые дела,
Праздник молодежи.
Здесь кругом на менте мент
В новой спецодёже,
Но матрёшка-президент
Продаётся всё же…
Даже если я поэт,
То довольно старый.
На карманах лейблов нет,
На плече - гитары.
Что стихи? - дорожный прах,
Мусор на паркете,
Если ты не при деньгах
И не при кастете.
Суки вора потрошат,
Маты-перематы,
Под ногами мельтешат
Сексопсихопаты.
Дуры рвутся за кордон -
И смешно, и жалко.
Дураков пасёт ОМОН
Со щитом и палкой.
В этой рыночной тоске,
В этой распродаже,
Мне, как рыбе на песке,
И не стыдно даже:
За партийное жульё,
За дубьё милиций,
За позорище твоё,
Госпожа Столица.

9 декабря 1990

[2]

***

Давно волненья нет в помине,
Лишь озаренья да тоска…
Шипит, пузырится в камине
Сырая старая доска.
В который раз встречаю вечер,
И ночь надвинулась в упор:
Всем заплатил бы - только нечем
Отсрочить общий приговор.
Во тьме посвечивают искры,
Поленья черти ворошат,
И вспышки, трепетны и быстры,
Перед глазами мельтешат.
Игра в пятнашки или прятки
Под свист, под шорох и пальбу,
Зигзаг - и вылет без оглядки
Струёй сиреневой в трубу.
Уходит жизнь, чадя и тая,
Вся, до последнего витка, -
И я за нею наблюдаю
Как за чужой, издалека.

1990

[2]

***

Перешедший с вина на боржом,
Сам с собою играющий в прятки,
Что я делаю в доме чужом
На шестом бестолковом десятке?
Я брожу,
Сам себя сторожу,
Чтоб не вспыхнуть уже, не взорваться.
Я тайком за собою слежу -
За статистом среди декораций.
Что мы делаем в этом дому,
Где разор и тоска запустенья?
Плохо мне и неловко ему
В жалкой позе вины и смиренья.
Как нелеп прогоревший театр,
Хоть полно в нём и хлеба, и зрелищ!
Но в скандальных больных Клеопатр
Даже спьяну уже не поверишь.
Нам бы Гамлетов новых ваять,
Сотрясать и глубины и выси,
А приходится Ваньку валять
И статистами стыть у кулисы.

23 августа 1990

[2]

***

Раз душа -
Это спутница света,
Значит, ум -
Порождение тьмы.
Потому и призванье поэта -
Тешить души, смущая умы.
Кто диктует
Судьбу и дорогу?
Кто внушает
Отвагу и спесь?
В этом всё-таки
Что-то от Бога
И, конечно,
От дьявола есть.
Полу-ангелы,
Полу-уроды,
Всюду дома
И всё же в гостях.
Не изменят им
Лишь непогоды
На земных
И на звёздных путях.
Дети света,
Исчадия мрака,
Опалённые смертной тоской, -
В них одних
Оправданье двоякой
И двуликой природы людской.

12 августа 1990

[2]

***

1

В. Высоцкому

Обуглилась и скорчилась страна,
Отчаявшись и к Волге отступая.
Была война, жестокая война,
Кромешная, безумная, тупая.
Мы поняли, пройдя её круги,
Её траншеи и штрафные роты:
Бесцельна жизнь, бессмысленны враги,
До глупости наивны пулемёты.
О чём ты там бормочешь, замполит?
Кому нужны твои политбеседы?
Мой друг убит, и командир убит,
И миллионы лягут до победы.
В пески и чернозёмы навсегда
Ушли моих друзей тела и лица.
Как кровь, дымится талая вода,
И как вода, людская кровь дымится.
Заградотряд у поля на краю,
За нами вряд зелёные фуражки.
Прощайте. Поднимаюсь и встаю …
И в грудь, и в спину бейте без промашки.

27 июля 1990

2

Вы мимо пролетаете в машине,
Вы ставите палатки на лугу,
А я лежу в Мясном бору, в лощине,
И смерти миг припомнить не могу.
Не знаю, как пленили командарма,
Кто заменил в окопе и в строю?
Я кровью смыл позор Второй ударной…
Забытый и охаянный - гнию.

16 июня 1990

[2]

Пейзаж

Вместо озера, леса и пастбища,
Вместо тихих рыбацких костров,
Только трубы, и свалки, и кладбища ­
Рукопашные схватки крестов.

В тополях придорожных, загаженных, ­
Хлам железный, стекло и тряпьё.
Все поля пробуровили скважины,
По краям - лопухи да репьё.

и кружит вороньё бесприютное,
И пристанища нет для души.
Даже Клязьма - как лужа мазутная,
И баллоны в болотной глуши.

Всё покинули, всё позабросили,
В лишаях неживая трава,
И случайные сизые озими
Кое-где, как в грязи острова.

3 февраля 1990

[2]

***

Булату Окуджаве

I

Власть имущих презирая и дразня,
Он сказал: «Возьмёмся за руки, друзья!»
Но не мы, а сволочь всякая и мразь
Под российские знамёна собралась.
И такой они составили костяк,
Неколеблемый, негнущийся никак,
Что не взять уже протянутой руки,
Не продраться сквозь щиты и кулаки.
Лживым пафосом налита по края
Цепенеющая нация моя.
Бродит злоба, сотрясая костяки,
А в глазницах не глаза, а медяки,
И не плоть уже на рёбрах, а бетон,
И не голос, а свинцовый обертон.
Где Россия милосердья и добра?
Вместо сердца чёрным-чёрная дыра.
Эта тяжесть человеку тяжела:
Жухнет вера, догоревшая дотла,
Гибнет слава, слабнет сила - и позор
Над могилами выносит приговор.

1989

II

Безумствовали, бредили, спивались,
Но жили и любили - за троих…
Мои друзья - куда они девались?
Где души незапятнанные их?

Я не умру пока: какого чёрта?
Я буду жизнь лелеять и хранить:
Во мне живёт так много разных мёртвых,
И стыдно их вторично хоронить.

1990

[2]

***

Как зеркало уроду,
Как евнуху жена,
Дарёная свобода
Поэту не нужна.
Ему на воле тесно,
Как в каменных стенах,
И песенка протеста
Завяла на губах.
Судьба его былая -
Окольная тропа,
Опальная, шальная
Полночная труба.
Милиция да пьянка,
Да ветер в голове,
Тюремная морзянка
И фига в рукаве.
То слава, то психушка,
То новая любовь,
Да муза - потаскушка,
Рисованная бровь.
Теперь другое дело:
Свобода - хороша,
Но как-то оскудела,
Осунулась душа.
Ни драки, ни дуэли,
Ни верного врага,
И бабы надоели,
И водка дорога.
Цензура не сурова
И бунтовать смешно…
Не пишется ни слова,
Когда разрешено.

1989

[2]

***

Т. С.

И всё-таки был у меня дом
В два небольших окна,
И было зверью хорошо в нём,
И светлой была жена.
И был отпущенный Богом век
Короче зимнего дня -
До мёртвых губ, опущенных век,
Истаявшего огня.
И вот погребли её, погребли…
Всё суета сует.
И нет её в пределах Земли -
Она превратилась в свет.
А я ни с кого уже не взыщу,
Мне доживать впотьмах -
Лишь душу птицей летать пущу -
Ей больше не ведом страх.

28 февраля 1989

***

Кровяные комки снегирей,
Хвойных веток широкие всхлипы,
Липкий сумрак вечерних аллей,
Клейкий ливень сквозь белые липы.

Вот берёз белоногая рать
Норовит от шоссе - на попятный.
Почему же теперь умирать,
Если всё хорошо и понятно?

Почему же теперь уходить,
Если милая женщина рядом?
Есть кого обожать и рядить
И в мечты, и в цветы, и в наряды.

Почему? Я никак не пойму.
И по чьей это глупой причуде?
Но уходят, уходят во тьму
И мгновенья, и годы, и люди.

1988

[2]

***

Проворонило время меня,
В немоту и вражду уронило.
Так и жил, не копя, не храня
Ни обид, ни надежды, ни силы.
Да и незачем было беречь
Ни себя, ни мечты, ни отваги.
Оставалось, злорадствуя, жечь
И дома, и мосты, и бумаги.
Грязь да камень - как цикл нулевой.
И, воздушные строя палаты,
Оставалось качать головой,
Воспалённой, больной и патлатой.
И за собственный свой упокой
Лишь тоски и юродства отрада:
Что вы, братцы!
                Я тоже такой,
Как и вы…
          Так всевышнему надо.
Где ты, колокол мой вечевой?
Чистый голос не слышится что-то.
Не идёт у меня ничего -
Ни любовь, ни судьба, ни работа.
Только тают глухие огни,
Только меркнут бесцветные звуки
В неподвижном чаду беготни,
В неразъёмных объятьях разлуки.
Только сердце цветком у огня
Почернело, усохло и сжалось.
Проворонило время меня
Или просто узнать побоялось.

11 июля 1988

[2]

[Приглашаю посмотреть моё стихотворение: «Игорю Жданову»]

Дублёр *

Как я жил! Другому не приснится.
Сколько бодрых спятило с ума?
Позади маячила больница,
Впереди мерещилась тюрьма.
Но пришёл кормилец и поилец
Под ура, под улюлю и свист:
У меня теперь однофамилец,
Проходимец и метафорист.
Все ему, бедняге, помогают,
Распиная или хороня.
Я - не я, когда меня ругают,
А возносят - тоже я - не я.
На скандалы я не посягаю,
Для другого силы берегу.
Мне хватает - наша хата с краю,
Лишь бы не прознали «ху не ху».
Я согласен, пусть он будет первый,
Пусть он грудью лезет на редут, -
Пусть его разорванные нервы
До больницы жёлтой доведут.
И когда балладу про психушку,
Всё на свете хая и кляня,
Он подпишет псевдонимом
«Пушкин»…
Может, и не вспомнят про меня.
За любовь, за боль,
За строчки с кровью,
За судьбу, что знаешь наперёд,
Боже, всё же дай ему здоровья:
Может быть, и мне перепадёт.

5 мая 1988

[2]

* Иван Жданов - поэт-метаметафорист.

***

Обличали.
Стряпали дела.
Возбуждались как-то некрасиво,
Чуть меня в могилу не свела
Правота родного коллектива.
Люди стервенели на глазах.
Был их гнев гражданский непомерен.
Я ушёл, заносчиво сказав:
«Прав во всём и в сделанном уверен».
Время оправдало и спасло,
Хоть и чёрным было время это,
Честь мою и даже ремесло,
Названное поприщем поэта.
Дали волю - можно воспарить.
Воздаянье, как пирог на блюде,
А о людях что уж говорить:
Наши люди…

12-13 марта 1988

[2]

***

Исчерпаемо слово, конечен звук,
Есть в пространстве предел лучу.
От привычки жить и от смертных мук
Я избавиться не хочу.
Пусть глаза застилает сомнений дым,
Воет бездна во мне и вне.
Ладно, это со мной… Но зачем другим
Знать всю жизнь о последнем дне?
Мысль сама по себе не парит, не жжёт,
А бумага и камень - прах.
Исчерпаем ген - обречён народ,
Затеряется путь в веках.
Тёмный опыт! Ему оправданья нет,
В хрупком сердце любовь и смерть.
И ныряет планета во тьму и свет,
И плывет под ногами твердь.

16 января 1988

[2]

Чаша

Людям хочется поглупее,
Людям хочется - как в тридцатых:
Посветлее, поголубее, -
Бюст вождя, а вокруг - цитаты.
Кормят смерть подписные слухи,
А у них деловиты слуги:
Смерть Якиру подпишет Блюхер.
Тухачевскому - тоже Блюхер.
Им троим под одной плитой
Разделяться лишь запятой.
И в истории нашей тоже
Всех их рядом потом уложат…
Людям хочется поострее:
Есть пророки, есть менестрели.
Так не всё ли равно - кого там
Распинать, разбирать по нотам?
Люди бесятся от тоски,
Людям хочется по-людски.
Ищут истинных, несудимых,
Неподкупных, неколебимых.
Врёт полковник на всю страну,
Как он выиграл ту войну.
И опять возникает ад -
Град приветствий, речей, наград…
Мета-мета-форичный век
Наклепал молодых калек,
И звереет молокосос
Под балдёжа тупой наркоз.
Неужели всё это - мы,
Дети страха, сумы, тюрьмы?
Не спастись, не сбежать в леса,
Чтоб в скитах опускать глаза.
Не хочу под одной плитой
Разделяться лишь запятой.
Слишком вера была крепка,
Слишком чаша теперь горька.

31 декабря 1987 - 5 января 1988

[2]

***

Я устал от препон и запретов,
Но одно поимейте ввиду:
К поголовью Союза поэтов
В подпевалы уже не пойду.
Сколько лет тишина разрасталась
И смыкалась, твердела вокруг,
И сомненья, и ужас, и старость
Мне перо вышибали из рук.
Пусть придётся платить неустойку,
Пусть уже не сносить головы,
Но плевал я на ту перестройку,
Где ряды перестроите - вы!

1987-1988

[2]

***

Я тебе не буду нужен
Ровно через год:
Я подавлен,
и простужен,
И совсем не тот.
Я ревнивый,
и неловкий,
Пьяница к тому ж.
Из меня - при всей сноровке -
Никудышный муж.
Я тебя, такую кралю,
С жизнью заодно,
Может, в карты проиграю,
Может, в домино…
Расставались, обещали,
Думали - всерьёз,
Растерялись - обнищали,
Всё наперекос.
Влезли в лужу по колено,
Верность - не в чести.
За разлуку,
за измену
Бог тебя прости!
Эти вьюги, эти стужи
Вовсе не для нас…
Я тебе не буду нужен
Ровно через час.

?

***

Возьми мои руки -
Спроси их
          о тайном желанье,
И руки расскажут
Про эту глухую тоску,
Про эту тревогу,
Великую,
         как ожиданье,
Про белое пламя,
Что льнёт
          сединою к виску.
В глаза посмотри мне -
Увидишь
        за бледною синью
Безвыходность ночи
И пропасти
           дымную тьму,
И сам я - над бездной -
Последний листок на осине,
Удержанный взглядом твоим
И покорный
           ему.

?

***

Я пытался стать земледельцем,
Как умел, конопатил дом.
Года за три
устал надеяться,
Прогорел
и остыл потом.
Не бродягой каким отпетым,
Не шпаной - оторви да брось,
Я попробовал жить поэтом -
Только это
и удалось.
Удалось…
но ведь жизнь такую
Долго выдержит
не любой:
Перед каждым вторым в долгу я
И вдобавок - перед собой.
Не даются мне «тити-мити».
У мелодий и рифм в плену
Я на вынужденной диете
Ноги, видимо, протяну.

А долги, что при жизни были, -
Кто их выплатит - не пойму.
В прошлом веке цари платили,
Им - пустяк…
А теперь кому?

1987

***

Вот и прошли,
Пропели, протрубили,
Иные доживают не у дел.
Но быть отныне горсткой серой пыли
Их общий и значительный удел.
Пусть вырвались вперёд
И прокричали,
Провыли, кто фальцетом,
Кто - трубой
Про всей Земли надежды и печали
В тоскливый купол
Вечно голубой.
Но ужас войн,
Безумье истреблений
Не оправдают, хоть душа чиста,
Пять гениев последних поколений,
Десятка три от Рождества Христа.

1987

[2]

***

Кто там идёт?..
Да это я иду
Развинченной походкой невропата,
Ищу в тумане светлую звезду
Навеки обманувшую когда-то.
В чужой Москве,
Где правды не найдёшь,
Нет у меня ни друга, ни жилища.
Тоска о прошлом - выдумка и ложь,
И стыдно приходить на пепелища.
Завидую отставшим по пути:
Им наконец-то ничего не надо, -
Летят они по Млечному Пути
Из бездны ада в райскую прохладу.
А я устройства жизни не пойму,
Трясёт озноб от войн и революций.
Мне выпало из сотни одному
Дожить до пустоты - и ужаснуться.
Нас рано поминать за упокой, -
Живём среди безумия и бреда
Мы - воины с протянутой рукой,
Герои сокрушительной победы.
Где Родина? ..
Здесь всё свелось к нулю
И к поговорке - «наша хата - с краю».
Я и другие страны не люблю,
А эту - беззаветно презираю.
Я не убил, не предал, не украл.
Лишь, до конца поверивший в искусство,
На жизнь свою по честному сыграл
И банк сорвал …
Но в банке было пусто.

1987

***

И судьбы и даты сближаю,
Отчаяньем губы стужу,
Но истин уже не узнаю,
И даже узнав, не скажу.
Я умер…
          Звезда закатилась,
Шипя и свистя, сорвалась,
Гнилушкой, как высшая милость,
В ладони ребёнку далась.
Пока не сомкнулась над нею
Бесшумная вечная ночь,
Судьбу загадай поскорее
И счастье себе напророчь.
Подумаешь!
           Что за утрата!
Ну, меньше одним светляком:
Ведь это случилось когда-то -
Бездымно, легко, далеко.
А здесь - трепетание почек,
Готовых очнуться листвой,
И жизни несмелый комочек -
Простое её торжество.
Как внятны земные пределы,
Которыми счастливы мы!
И нет нам, беспамятным, дела
До прошлой и будущей тьмы.

1987

[2]

***

Тихий ангел пролетел,
Умудрённый и плечистый, -
Зашумел большой и чистый
Новый чайник на плите.

Тихий ангел пролетел,
Утешительный и важный, -
Кот, нахальный и отважный,
К нам вселиться захотел.

Тихий ангел пролетел,
Бескорыстный и бесстрашный, -
Канул в омут день вчерашний,
В суматоху ссор и дел.

Тихий ангел пролетел,
Чуждый всякому соблазну, -
Нет вина - так чаем празднуй,
Чай - бальзам для душ и тел.

Тихий ангел пролетел,
Осенив твой дом крылами, -
Это значит - счастье с нами
И завиден наш удел.

Тихий ангел пролетел, -
Жаль, присесть не захотел.

17 августа 1987

[2]

Мартынов

Дворовых девок колготня,
Дворняг приветливые вопли,
Мужик - сермяга да мотня,
Мальчонка - валенки да сопли.
- Подайте барину воды!
- Несите барину наливку!
Пора бы растрясти зады,
А то как двину по загривку! -
Дворецкий… Бритое лицо,
Весьма цыганистая рожа,
На пальце - толстое кольцо,
Навечно врезанное в кожу.
В камине жаркие дрова,
«Шабли» зелёная бутылка.
Бокал - и кругом голова,
И как поленом по затылку.
Ещё в ушах полозьев свист,
Никак не молкнет колокольчик,
А барин от тепла раскис,
Бутылку целую прикончив.
Блондин он, или поседел?
Морщины… Зеркала не льстили.
Он был разжалован, сидел.
Да вот, простили, отпустили.
Вот руки лижет спаниель,
Ни тьмы, ни молнии, ни крика,
А всё мерещится дуэль
И тот поручик-горемыка.
И почему он всё стоял,
Когда порхнули клочья дыма?
И почему он не стрелял,
А улыбался как-то мимо?..
Он пошутил, не в глаз, а в бровь, -
Беззлобно и довольно тонко…
Любовь?.. Какая там любовь!
Пустая, вздорная бабёнка…
А в голове всё вой и звон,
Болят виски, но тише, тише…

Зачем под ливнем бросил он
Такого маленького Мишу?

1986-1994

[2]

***

Обложила тоска,
                и достойного выхода нет.
Всё сижу и вздыхаю: -
                      О, слава! О, юность! О, старость!
У меня появился
                один осторожный поэт.
«Вы подправьте слегка, - говорит, -
                                    я в долгу не останусь.
Я нигде не учился,
                   я в рифме и слоге грешу…»
Не печатают, значит,
                     ты мастер, берись и спасай де… -
Я смогу, - говорю, -
                     я такое тебе напишу, ­
Моментально прославят,
                       а может быть, - даже посадят.
Я отдам тебе, малый,
                     космический свой неуют,
Только ты берегись:
                    заплюют, забранят, затаскают.
Осторожные люди
                плохие стихи издают,
Осторожные дяди
                их робко в печать пропускают.
Типовые квартиры -
                   родня типовых гаражей…
Без претензий и прав
                     пропаду добровольно в глубинке.
Осторожные девочки
                   ищут доходных мужей,
Слава Богу, что я
                  не котируюсь больше на рынке.
Я живу без обузы,
                  к последней дороге готов, ­
Беспристрастен к себе,
                       невнимателен к лести и чуши.
Осторожные кошки
                 обходят бродячих котов,
Осторожные черти
                 не трогают вольные души.

1986

[2]

***

Не хватило голосу металла,
Сердцу - ласки, юности - тепла,
Сень победы на меня не пала,
Но и тень позора не легла.
Новые плывут над миром тучи,
Новый свет летит во все края,
Только память - островок плавучий,
Жизнь моя и родина моя.
Здесь все те,
Кто не дошёл до цели,
Чьи дороги вдруг оборвались,
Все, кто был со мною, уцелели,
А кого любил - не отреклись.
Здесь живут надежды и утраты,
Свищут рощ истлевших соловьи,
Все мои восходы и закаты,
Все земные возрасты мои.
Верю в гены, верю в перемены
И в слова на каждом языке…
Дайте лишь дожить аборигеном
На моём плавучем островке.

1986

[2]

***

Все девочки играют в мам,
Потом из них выходят мамы.
Я не гурман по части драм,
Но мне закатывают драмы.

Играет женщина в жену,
Политик - в бомбы и ракеты,
Играют мальчики в войну,
Играют в гениев поэты.

Зовётся праздником гульба,
Рядится страсть в святые чувства,
Над всеми тешится судьба,
Над всем возносится искусство.

В чины играют дураки,
Вопит старьё, что вечно ново,
Играют боги в поддавки,
Играют черти в подкидного.

Сверкает лужа, как река,
Толкует опыт: всё без толку!
Сваляет умный дурака
И ухмыльнётся втихомолку.

1986

[2]

***

Ночь такая сырая и тёплая,
Как медведь после зимнего сна.
Протираю вспотевшие стёкла я:
Ни луны, ни огня - тишина.

Мир беззвёздный,
Как мрачен и прочен ты,
Чёрный холст без кистей и каймы,
Онемели продрогшие кочеты
Под пластами надвинутой тьмы.

Я не знаю: земля это, небо ли?
Сколько мигов, мгновений и лет?
Может, были мы,
Может, и не были,
Может, будем, а может, и нет.

1985

[2]

***

Равнодушная жизнь
Проходила у всех на виду,
Со своими простыми
Смертями, любвями, трудами.
И в далёком посёлке
В прозрачном предзимнем саду
Костяные антоновки
Стукались жёлтыми лбами.
Там я жил без надежды
И с новою болью в груди,
Начиналась пора
Перелома, бедлама, разрухи.
И вздыхал тяжело,
Будто знал он, что ждёт впереди,
Мой всезнающий Кутя
С репьями в расчёсанном ухе.

1985

[2]

Баллада с моралью

I

Ненаписанные драмы
Были в старые века…
Дождь и ночь в оправе рамы
Портового кабака.
Острый холод родниковой
Этой ночи роковой,
Громкий гомон бестолковый
За стеною боковой.
Как всегда, идёт растрата -
Убыль временно живых…
Он сидит - и плащ измятый
В чёрных пятнах дождевых.
Доконала непогода,
Не хватило на винцо, -
Он кольцо сегодня продал,
Обручальное кольцо.
По рукам пошла подруга,
Близких нету никого, -
Непорочная супруга
Лишь у бога одного.
И убогий, и влюблённый,
И властитель, и вассал -
Все живут приговорённо,
Хоть бы кто-нибудь восстал!..
Чад и гам соседних комнат, -
Сотрясается кабак.
Он не струсит, он припомнит,
Он восстанет,
              только - как?
Порох высыпан на полку,
Пуля круглая в стволе…
Долго мокла треуголка
В чёрной луже на столе.

II

Было так.
          Теперь другое:
Друга чувствуешь плечом,
И общественность в покое,
Не оставит нипочём.
Есть милиция, порядок,
Адвокаты и печать.
За поступок, если гадок,
Должен каждый отвечать.
Что кричать - судьба коварна!
Вздёрни волю на дыбы,
А стрельба непопулярна.
Даже в собственные лбы.

1985

Сказка

«…Смотри, царевна!
Ты будешь плакать обо мне»

Смердит поверженный дракон,
Кощей дымится серным прахом.
- Вставай, царевна!
                    Выйди вон!
Конец и снам твоим, и страхам.
Я не проситель, не холуй, -
Зачем ломаешь брови гневно?
Всё было - даже поцелуй.
Прощай!
        Я спас тебя, царевна.

Стрела, отпущенная ввысь,
Пошла винтом, звеня напевно.
И ты за мною не вяжись:
Я не люблю тебя, царевна.

О, взгляд!
           Пером ли описать!
Коса, как хвост свирепой львицы…
Моё призвание - спасать,
Твоя профессия - томиться.

Ступай!
        На свете много троп.
Влюбляй, жени - кому охота.
А то ложись в хрустальный гроб
И жди другого идиота.

11 декабря 1985

[2]

***

Вот ругают…
              Значит, раскусили,
Значит, кой-кому не по себе.
У меня в запасе пол-России,
И ещё полжизни по судьбе.

Мне ли придорожною травою
У обочин жаться и лежать?
Наступай, признанье роковое,
Всё равно тебя не избежать.

27 сентября 1985

[2]

Три вопроса

Ночью грянул грохот медный,
Или это снилось мне? -
Появился всадник бледный
На таком же скакуне.
Оба - словно из тумана,
Он - в доспехе, конь - в броне.
Им без башенного крана
Ни за что б не влезть ко мне.
Я тянусь за папиросой,
Но звучит команда:
- Встать!
Есть решенье: три вопроса
Сходу можете задать.
Мне до лампочки, конечно,
Но приказ - всегда приказ…
- А курить не надо, грешный:
Не положено при нас… -
Надо ж!..
Мысли в переплясе,
Так и ходят, подбочась.
Дай спрошу о смертном часе…
Да пошёл он - смертный час!
Дай спрошу про бой последний,
Кто - кого, мол, из двоих…
Но, пожалуй, это бредни -
Наше дело, а не их.
А про девушку Тамару,
Что, допустим, не верна, -
Брякнет он - и с пылу, с жару
Крякнусь прямо из окна…
Я тянусь за папиросой,
Заоконный свет погас…
- Поскорее. Есть вопросы? -
- Есть один:
             который час?

4 апреля 1985

***

Что останется - пусть догорает,
Кто уходит - того не верну.
Время в скверные игры играет,
Словно ветер, шатаясь в бору.
Не беру я на веру удачу
И не пробую на зуб успех,
Если сдача - так полная сдача,
Если смех - ослепительный смех.
Отыграется всё, отзовётся,
Встанет всё на места, не спеша, -
Словно зимнее солнце в колодце,
Не пропала, не смёрзлась душа.
Ты смеялась, ты всё нарушала. -
Уходи. Только память не тронь:
Там, в золе, обещанье пожара,
А под пеплом сохранней огонь!

17 марта 1985

Холостяк

Получку раздал - и опять ни рубля,
И нет простыней на кровати.
Бутылка перцовой, а то «имбиря»,
И вечные кильки в томате.
Гитара в бинтах без четвёртой струны,
Сиди и бренчи, напевая,
Стаканы окурков и пробок полны, -
Носком протирай, наливая.
На кухне скулит непрогулянный пёс,
Бельишко прокисшее в ванне,
Составь самокрутку из трёх папирос,
Листай «Огонёк» на диване.
Белеет в окне одинокий плафон.
Соседи давно опочили,
И больше не будет звонить телефон,
Поскольку его отключили.

Январь 1985

***

Ночь над миром, прохлада и мгла,
Так прозрачно от вишен в саду!
Пролетающий филин с крыла
Отряхнул голубую звезду.
Только липы куда-то бредут,
Повернулись лицом на рассвет,
Только падает в тинистый пруд
Метеора стремительный след.
Ночь вместилась, как в раме, в окне,
Лунным дымом ползёт за края, -
Вся природа сегодня во мне,
Весь в природе, пожалуй, и я.
Хорошо, что бессмертия нет:
Тем острей и понятнее жизнь…
Повернувшись лицом на рассвет,
За мгновение это держись.

29 декабря 1984

[2]

***

Не учите детей доброте,
Подрастут - и научатся сами…
Люди, люди!..
Вы нынче - не те,
Вы - портреты мундирные в раме.
Но к ответу никто не готов:
Сами все вороваты и гадки,
Сами в детстве давили котов,
Били птиц из ружья и рогатки.
Сами дрались до хруста в костях:
Было мало вам
              санок и салок, ­
Синева якорей на кистях,
И хвостатые туши русалок.
Каждый был весельчак и буян,
А на деле - парнишка толковый, ­
И припрятанный снится наган,
И нашедший его участковый…
Оглянись на себя посмотри, -
Как гуляли,
            как смачно курили!
Самодельные те финкари
Не всегда безобидными были.
Не учите детей убивать:
Может быть, убивать не придётся.
Научите лишь страх унимать,
Брать барьеры, седлать иноходца.
Не учите парадным словам,
Суете и фальшивым улыбкам,
Скучной лжи,
             иллюзорным правам,
Редкой правде - и вечным ошибкам.
Не пугайтесь их драк и затей,
Лишь от тихоньких ждите подвоха, ­
Ничему не учите детей -
Пусть наступит другая эпоха.

20 декабря 1984

[2]

***

Холод, холод в домике незрячем,
Пауки и плесень по углам,
Кот ушёл куда-то по кошачьим,
Неотложным, видимо, делам.
Как солдат на ледяном привале,
Я живу, опомнившись едва:
Женщины мои отгоревали,
Чай остыл,
           и кончились дрова.
Тёмен неуют
            и непросторен,
Но зато свободен от молвы, -
Я три дома на Руси построил,
Нынче - не приклонишь головы.
Выпить водки -
               день рожденья справить,
Кот вернётся - окрестить Балдой…
Вот ведь знал,
               что даже не поздравят,
А обижен, словно молодой.
Ночь пройдёт,
              я выползу из дома
На простор, на утренний ледок,
Рупь на пиво выпросит знакомый,
Пьяный с понедельника дедок.
Не гадаю, сколько мне осталось,
Прошлых не зачёркиваю лет:
Сорок семь -
             не возраст и не старость,
Если я по-прежнему поэт.

1984

[2]

Триптих

Ничего не случилось,
Только детство ушло.
В. Соколов

1

Жизнь!
Ты что же такое
Сотворила со мной?
Трону сердце рукою -
Там и холод, и зной.
Трону память за плечи -
Отстранится она:
- Ты о чём, человече?
Я тебе не нужна.
Плыл я бурной рекою, -
Берег спрятан в туман.
Жизнь!
Ты что же такое?
Или просто обман?

2

Это кофий-ратафий,
Это меч кладенец,
Это всех биографий
Изначальный конец.
Это сумерки в поле
И луна над рекой,
Это вольная воля,
И покой, и покой.
И предчувствие встречи,
И разлука навек,
Это ты, человече,
Это ты, человек!
Это свежесть фиалок,
Это душный жасмин,
Хороводы русалок,
Как туман - за овин.
Влажный запах поганок
Возле серых осин,
Выпь - вопящий подранок
В хляби мшар и трясин.
Это скалы и льдины,
Это море и твердь,
Это свист соловьиный,
Заклинающий смерть,
До потери желаний,
До утраты мечты,
На изломе, на грани
Пустоты, пустоты…

3

Я врагов не считаю -
Я друзей хороню.
О другом не мечтаю,
Никого не виню.
Ничего мне не надо
В пору вспыхнувших вьюг,
Кроме стылого сада
И озябших зверюг.
С ветки птица слетела
Поклевать у крыльца,
Это счастье предела,
Это радость конца.
Опрокинулись в кадки
Три холодных луны,
Три осенние кладки
Мировой тишины.
Только мёрзлые листья,
Только белая жуть.
Ничего тут от истин,
И от Бога - ничуть.
Юность, зрелость и старость -
Всё прозрачно до дна.
Что сбылось, что осталось? -
Тишина, тишина…

27 октября 1984

[2]

Поэты

Не верят ни в бога, ни в чёрта,
Ни в маму, шагнув за порог.
Умеют завидовать мёртвым:
«Смотрите, какой некролог!»
Хлопочут
         и пишут в газеты,
И грудью могучею прут, -
Ах, сукины дети - поэты!
Надейтесь. Авось, издадут.

2 сентября 1984

[2]

***

М. П. Полковниковой

Июль в разгаре, падают плоды,
С войною к нам пока никто не прётся, -
А мне соседка не даёт воды
Из своего закрытого колодца.
Я понимаю: у неё беда -
Сбежал мужик
             и дочь не выдать замуж.
И всё-таки. При чём же тут вода?
Не жадничай! Хоть полведра, а там уж…
А там уж я окрестным мужикам
Поставлю водку - каждому по банке,
Литой стакан заходит по рукам, -
Долой кирзу, разматывай портянки!
И за лопаты, и за топоры, -
Про чёрта вспоминая неустанно,
Сруб заглубим… И знаешь, в те поры
Я упрекать тебя ни в чём не стану.
Растут сады, доходы, города,
За мир весь мир
                и даже полководцы…
Когда иссякнет у тебя вода,
Без спроса пей из моего колодца!

18.00. 19 июля 1984

[2]

***

Такой уж день нелепый выпал,
Я - будто у себя украл:
Пить не хотелось мне, а выпил,
Врать не хотелось, а соврал.

Мне не мечталась та дорога,
Которой шёл на поводу,
И всё же шёл
и ставил ногу,
Как ставят лошади на льду.

А эта Кланя
или Клава, -
Свежа, румяна, как со сна,
Была смешлива и лукава
И мне до родинки ясна.

Она себя преподносила,
Как будто яблоко-ранет, -
И это всё меня взбесило,
И не хватило сигарет.

Была щелястая терраса, -
Вилась по стёклам повитель, -
И стук щеколд, и кружка кваса,
И высоченная постель.

И всё. И не было разврата,
Лишь трепет нежности в крови,
Тоска моя, моя растрата,
Целуй, но душу не трави.

18 июля 1984

***

Нет, поэты лоб не подставляют,
Не торопят страшного конца, -
Просто, их в живых не оставляют
Люди, потерявшие сердца.
Каждый знал, что он один в ответе,
Разряжая в воздух пистолет:
Кончится поэзия на свете,
Если стал убийцею поэт.

28 мая 1984

[2]

Последний парад

Если над миром
Последняя грянет беда,
Конные статуи,
Стройся в четыре ряда!
Бронзовых вас
Наберётся едва легион, -
Войско бессмертных,
Созвездие стран и времён.
Бронзовы лица,
Сердца бронзовеют в груди, -
Я б Дон-Кихота
Увидеть хотел впереди.
Рыцарь-скиталец,
Печальней, чем сам Россинант,
А ординарец -
Прославленный бардом Роланд.
Правофланговым
Поскачет батыр Салават,
С левого фланга
Кричат: - Бонапарту, виват! -
В центре поставить,
Чтоб приняли первый удар,
Всех прогрессивных
Царей, чернецов и бояр.
Дайте Чапаю
Над ними командную власть,
Чтобы случайно
В какие уклоны не впасть.
Медному всаднику
Можно доверить наган,
Хоть понимаю,
Что бражник он был и буян:
Как-нибудь сдержим
Монарший неистовый пыл, -
Всё ж мореплаватель,
                     плотник -
Окно прорубил.
Чтоб Македонский
Не выкинул снова чего,
Взять к Дон-Кихоту
Начальником штаба его.
А Боливару -
Он скачку и ветер любил, -
Взвод королей -
Обеспечивать фланги и тыл.
Быть трубачом,
Я надеюсь, доверите мне,
К этому времени
Буду и я на коне…
Пёстрое войско,
Смешение рас и племён, -
Много,
       но всё же
Неполный один легион.
Эй, подтянись!
Наступает последний парад!
Поэскадронно,
Вперёд!
И ура!
И виват!

1984

[2]

***

Ты, наверное, в чём-то права:
Я и правда люблю эти озими,
Остывает моя голова,
Как ядро, утонувшее в озере.
Нынче праздник с названьем Покров,
Стынут липы в изодранном рубище,
И неспешным парадом коров
Завершается общее гульбище.
Кошка учит охоте котят,
А собаки полны деловитости,
И грачи улетать не хотят,
Потому что тепло им - от сытости.
И, присев к золотому окну,
Неразлучной дымя сигаретою,
Я и сам погружён в тишину,
Я и впрямь не томлюсь и не сетую.
Без упрёков и прочих причуд,
Без тоски по недавнему прошлому,
Всем на свете удачи хочу,
Всем на свете желаю хорошего.
И тебе, предъявившей права
На меня,
         как морозец на озими,
Я желаю тебе торжества,
Озоруй,
        вроде солнечной осени.

1983

[2]

***

Синеют окна.
Скоро - одиночество.
Ночь декабря задушит тишиной,
И кто-то злой -
без имени и отчества -
Плохую шутку выкинет со мной.
Свет погашу и запрокину голову, -
Прихлынет небо, звёздами рябя. -
И ясно вспомню
Сам себя - весёлого,
Живую и весёлую тебя.
Сомненьями,
И ранними, и поздними,
Набита оглушительная тишь…
Чего ты там?..
И где ты там?..
За звёздами? -
Ну, значит, не исправилась.
Дуришь.

1983

***

Ты моя - как бы ни было плохо,
Дальше нет и не будет границ,
Ты моя - до последнего вздоха,
До прощального взмаха ресниц.
Ах, пути эти были б короче,
Если б встреча случилась скорей.
Я люблю
эти жёлтые ночи,
Эти дачи в чаду фонарей.
Стылый мрак опустевшего сада,
Дом, фрегатом идущий ко дну,
И медлительный звон листопада,
И медальную эту луну.
И в уюте случайного крова,
На последнем моём берегу,
Я простое и тихое слово
Для тебя, для одной, берегу.

19 октября 1983

***

Ты помолчи - и молча взвесь
Всё сущее в судьбе,
Мне что-то здесь не по себе,
Тебе - не по тебе.
Заглох родник, иссяк исток,
Замкнулся этот круг,
Давай уедем на восток,
На север или юг.
И пусть я буду негодяй,
Пройдоха и подлец,
Ты мне на картах не гадай, -
Замучила вконец.
Всё заслонила злость и страсть,
Креплюсь - на том стою,
Так можно запросто пропасть,
Не в ту попасть струю.
Давай уедем. Пусть зима
Порошей по лицу, -
К лицу и посох, и сума
Такому подлецу.

10 сентября 1983

[2]

***

Я понял,
Что она во всём права:
Нелепы
и бессмысленны попытки
Её нутро выматывать по нитке,
Желая естества и торжества.
По-совести,
Мне нечем тут владеть:
Её мирок
растерян и раздарен,
Я - посреди дымящихся развалин,
Их можно лишь фанерою одеть.
Потом придёт строитель записной,
С цементом, камнем
и открытым счётом.
Пусть приступает к плановым работам, -
Я откажусь от званья - запасной.
Она и он - прекрасная чета,
Я не в уроне:
мне ли - об измене!
Спокойствие разлук и вдохновений -
Не это ли последняя черта?

10 сентября 1983

***

Это мой дом.
Мои
Отскрипевшие старые лифты,
Ребятня под грибками,
Как дружная стайка опят.
Здесь судачили бабки,
Одетые в кофты и клифты:
«В девяносто девятой
Хозяин в загранке опять…»
Вот чего я хочу:
Я хочу посидеть у развалин, -
Фляга джина в кармане
И пачка сухих сигарет:
Я хочу посмотреть,
Как с тобою
придёт этот парень,
Что моложе меня
На двенадцать непрожитых лет.
Я хочу загрустить
Над своей очевидной потерей,
Отвернуться поспешно,
Чтоб ты не узнала меня,
Облегчённо очнуться
При стуке захлопнутой двери,
Выпить джина глоток
И уйти, медяками звеня.
А зачем это нужно?
Нет правых
и нет виноватых.
Для чего эти встречи,
Когда миновала беда?..
Без оглядки, без паники,
Как отступают солдаты,
Ухожу навсегда,
Чтоб любовь сохранить навсегда.

1972-1982 (26 февраля)

***

Тревожно мне
И не с кем поделиться
Бессрочным одиночеством своим.
Вон той звезде простуженной не спится.
Открыл окно -
              давай поговорим.
Я тишины окрестной не нарушу,
Лишь чьё-то имя вымолвлю едва.
Я слушаю -
И мне ложатся в душу
Простые, как созвездия, слова.
«Да, я светла.
И всё же не святая,
Иначе бы
         откуда скорбь взялась?
Ты не завидуй: я же пропадаю,
Наполовину в свет перелилась.
Чтоб озарять пространства и глубины,
Мне боль самосожжения дана.
Жизнь кончена почти наполовину,
Иль начата на столько же она?»
Я слушаю -
Морозный воздух льётся
Ко мне в окно,
И валит свет в окно,
Густея,
        тени вётел у колодца
На снежное ложатся полотно.
Так вот она -
Загадка озарений,
От молнии до уличных огней:
Чем ярче свет,
Тем яростнее тени,
Плотнее плоть бесплотная
                         теней.
Светить ровней,
Чтоб надолго хватило.
Кому - сжигать,
Кому мерцать и тлеть.
Но вспыхнет догоревшее светило,
И гуще тьма,
И новому гореть.

10 февраля 1982

[2]

***

Я женщин
чужих
Обольщал и венчал.
Меня обманули -
А я промолчал.
Меня обманули,
А это - пробел:
Я больше
прощать
Никому не умел.
Долгов,
контрибуций
Не ждал никогда,
Хотелось вернуться -
Не знаю куда.
Смешно мне
и странно:
Живу и живу,
Но поздно
иль рано
Судьбу наживу.
И будет поэту
Назначенный суд,
И кончится этот
Изысканный
зуд.

1980, декабрь

***

Я оприходовал
Свою былую жизнь:
Собрал стихи
             и старые бумаги, -
Как часто
          не хватало мне отваги,
Как верил,
Если скажут - не ершись!

Теперь другой -
Невиданный расклад:
Отвергнутый
И дружбою, и славой,
Я говорю
         печально и лукаво,
Что, в сущности,
Ни в чём не виноват.
Хотелось быть
Не просто деловым,
Не просто умным,
Сильным и жестоким,
Хотелось видеть
                собственные строки
Среди других,
Под соусом любым.
А ныне -
         полыхает голова,
И день - не в день,
И ночи все бессонны…
Я берегу
Последние слова,
Как берегут
Последние патроны.

1980, декабрь

[2]

***

Я не знаю -
            «лепо иль нелепо
Ныне бяшеть…»
                Но сдаётся мне,
Что она ничуть не хуже склепа -
Камера с решёткой на окне.
Плющ корявый, купол ярко-синий,
Монастырь над тинистым прудом.
Где меня рогатые носили? -
Нынче вспоминается с трудом.
Никому не писаны законы,
Даже буйный, как послушник, тих…
Было время,
            было время оно,
Было для меня и для других.

1980

[2]

***

Они нагрянут впопыхах
Не брать, не бить ногами в пах,
Не пить, не спорить о стихах, -
Не ради лести.
Они придут тебя купить,
И усыпить, и ослепить…
Как им хотелось бы убить
Тебя на месте!

Они придут, когда темно,
И сердце стужей сведено,
И нет вина, и всё равно,
И жизнь - не в жилу.
Они нагрянут вороньём,
Самоуверенным ворьём,
Оценщиками -
           за старьём,
Когда-то милым.

Они внушат твоей жене
Благую мысль о тишине,
О жизни, праздничной вполне,
И об удаче,
Насыплют соли на мозоль, -
Туман, угар, аэрозоль, -
И станет фурией Ассоль, -
А как иначе?

И посулят они тебе
Сплошные радости в судьбе,
Мир на душе, покой в семье, -
И крыть-то нечем.
Пообещают тёплый хлев,
В придачу - зрелища и хлеб…
Не обольщайся, будь нелеп
И безупречен.

Не унижайся, будь собой,
Ты не такой, ты не любой,
Не все отмечены судьбой,
Не каждый в силах.
Не отступайся, не юли,
Не жги мосты и корабли,
И в пыль кумиров не вали,
Когда-то милых.

Не верь, что мир - универсам,
Не верь их рыночным весам, -
Не верь штампованным часам, -
Не лезь из кожи.
Они пришли - они пройдут,
Будь снисходителен - и крут,
И не хватай, чего дадут:
Себе дороже.

1980

[2]

Рояль

В районе, где силос да куры,
Где лужи грязные кругом,
Огромный жёлтый Дом культуры
Стоял пасхальным пирогом.
Там был рояль. На нём играли
Всю жизнь без правил и без прав.
И только на ночь запирали,
Изрядно за день растерзав.
Когда случалась вакханалья,
Когда утраивался гам,
Рояль
      какая-то каналья
С размаху била по зубам.
Он не особенный, не странный,
Как ни верти, как ни смотри:
Всего лишь ящик деревянный
И сталь певучая внутри.
Но было: не приснилось - было:
К роялю девочка одна
Пришла и руки уронила
И прогостила дотемна…
С трудом выдавливая звуки,
Для всех холодный, словно морг,
Он помнит, помнит эти руки -
Их неумелость и восторг,
Их ласку, их неосторожность,
Порыв, испуг и немоту,
И радость ту, и невозможность
Шагнуть за крайнюю черту.
Кружились звуки, как шутихи,
Сочился в форточки апрель,
А счастье было тихим-тихим,
И тихо тикала капель…
Нет, не пройдёт и не отпустит,
Всегда при нём его весна.
Он верен памяти и грусти,
Он полон музыки и сна.

?

***

«Надо знать со школькой парты,
Как важны стране стандарты.»
Этикетка на спичечной коробке.

1

На спичках написано - «спички»,
На водке написано - «водка».
Спасибо бессмертной привычке
За крупную эту находку.
Табличка «артист» - на артисте,
Фанерка «поэт» - на поэте.
Хвала исторической мысли
За милые шалости эти.
Горящая шапка - на воре,
«Петров» - на портрете Петрова.
И только на этом заборе
Какое-то странное слово…

2

Литрами, галлонами и пинтами
Потребляй, чего добыть сумел!
Люди со здоровыми инстинктами
По утрам идут на опохмел.
Пьёт страна - не только алкоголики,
Проклиная странное житьё.
Крупная находка для историка:
Родовые схватки у неё.
Что родит? Урода, не урода ли?
Или снова выкидыша жди?..
Милая, зачуханная родина, ­
Патриоты, пьяницы, вожди…

1978

[2]

***

Раскаянье?.. -
Холера в бок!..
Как опечаленные тигры
Всю жизнь
мы помним назубок
Свои проигранные игры.
Свои неверные шаги
По шатким лестницам успеха,
Невозвращённые долги
И стыд бессмысленного смеха.
Судить собратьев не берусь,
Но в стаде их - дельцов не мало…
Они цепляются за Русь,
Когда теряют идеалы.
Тот обличает…
Мерзкий дар!
Тот под крестьянина шурует,
За орден
и за гонорар
Он что угодно зарифмует.
Я и не думал о плохом,
Не лез в бутылки и в бутырки,
А он
бойцовым петухом
Топорщил перья на затылке.
Он прав был…
Я один не прав:
Немного грустный,
малость странный,
Торчу в вольере, как жираф,
Мотаю шеей,
окаянный!
Пейзаж осенний гол и сир -
Кусты,
да ёлок веретёнца…
И это мой последний мир,
Моё единственное солнце.

1978

***

На чёрном небе вспышки голубей, -
Ещё война нам кажется нелепой,
Ещё хватает вермута и хлеба,
Простой любви, неумерших друзей.
Ещё никто ни в чём не виноват:
Не сдали армий, не вошли в анналы,
И в лейтенантах ходят генералы,
И минины не грянули набат.
Ещё не время думать о судьбе,
О стольких судьбах,
близких и неблизких,
Заботиться о доме и судьбе,
И серебрянкой красить обелиски.
Но всё же небо чистое висит,
И голуби,
как вспышки спичек мокрых,
И лист летит, и осень моросит,
И ночь ложится на московский округ.

1978

Чужая Москва

Зелёный свет от лампочек твоих,
Москва ночная,
родина ночная.
Давай с тобою выпьем на двоих,
Не мудрствуя и бед не причиняя.
По улицам броди и холодей, -
Лишат последней выдумки и позы
Безмолвие туманных площадей,
Безлюдье, беззащитность
и угроза.
Простого счастья чистая струя, -
Глотай,
ты на него имеешь право,
Столица непонятная моя,
Моя непостижимая держава.
Начать бы всё с отметки нулевой,
Забыть дожди,
поверив только в лето,
Но медленно плывёт над головой
Планета Марс - опасная планета.
И если должен жертвовать поэт,
И если это высшая награда,
Я встану под безумный пистолет,
Я встану утром,
а сейчас - не надо.
Дотлела и развеялась зола,
И пусть,
нам беды больше не пророча,
Качаются в груди колокола,
Всю ночь в ушах бубенчики хохочут.
Мне жалко улиц мокнущих твоих
И этих листьев, скомканных и ржавых.
Давай с тобою выпьем на двоих,
Моя столица, родина, держава.

1978

Свечи

«Дни будущие выстроились в ряд -
Горящие, сияющие свечи…»
К. Кавафис

1

Мы не вошли,
Ещё стоим в дверях,
Еще не верим скуке назиданий,
Ещё для нас
На пыльных пустырях
Цветут цветы нечаянных свиданий…
Вот солнечный подстриженный бульвар,
Дом с башенкой,
В который вхож не всякий,
А в нем миниатюрный генерал
С пройдохой внучкой
И большой собакой.
Живут в подвале грустные коты,
Уже не веря ни в мышей, ни в кошек,
И осеняет их цветной горошек,
Торжественно свисая с высоты.
В бетоне спят усталые сверчки -
Ночные музыканты и пролазы,
Забыв свои концерты и проказы,
Повесив инструменты на крючки.
Здесь время останавливало бег,
Герань горела в застеклённой раме, -
Швейцару неизвестный человек
Сюда ходил когда-то вечерами.
Красивый был он,
Что ни говори,
Незаменимый в драке и застолье,
Но сквозь глаза светился изнутри
Какой-то неосознанною болью.
Он медлил,
Будто слушая в дверях
Сквозь шорохи прохожих и растений,
Как время шелестит на пустырях
Бумажными цветами погребений.

2

Когда стихами поздно говорить, -
Случается у смертных и такое, -
И нету телефона под рукою,
Чтоб другу без причины позвонить,
И друга нет -
Он злобу затаил,
Он мелочен,
Он пестует обиды, -
Тогда иди,
Наглаженный для вида
И благодушный из последних сил.
Ступая по асфальтам голубым,
Всё по местам рассудком расставляя,
Прислушивайся, ран не растравляя,
К своим воспоминаниям любым.
Как в прошлом всё отчётливо сейчас!
Ни сожалеть,
Ни каяться не надо!…
Цыганщина - последняя награда,
Её не допускают на Парнас.

3

Скребёт ли ветер шиферную крышу,
Тоскуют ли в ночи перепела,
Мне безразлично:
Я уже не слышу
Той музыки, которая была.
Так и живу, зачисленный в уроды,
Исполненный в простом карандаше.
Нарушена гармония природы,
И что-то переломлено в душе.

4

А мы гуляли с нею по аллеям,
И хлеб клевали лебеди с руки, -
О молодости грешной сожалея,
Смотрели в след тугие старики.
А было нам всего по восемнадцать,
До старости оттуда - не достать.
Та жизнь без гонораров и оваций
Лишь молодым и любящим под стать.
Всё было так, и не было эксцессов
Из-за того,
Что прямо на виду
Способная на выдумки принцесса
Бессовестно купается в пруду.

5

Ты говорила, что творится сказка,
Что без меня не жизнь, а трын-трава.
Теперь, катая детскую коляску
И мужа обнимая, ты - права?
Простить тебя - стыда не оберёшься,
Ударить - не поднимется рука.
А ты мне всё бессовестно смеёшься
Из своего далёка-далека.

6

Досмотрим же классические сны,
Любовь и страсть безжалостно даруя,
Как прежде -
Бескорыстны и честны
От помыслов своих до поцелуя.
Мой старый друг,
Мы вновь сейчас вдвоём
Под соснами чистейшими Солотчи.
Давай поговорим,
Но молча,
Молча!..
И думая о чём-нибудь своём.

7

Я понимаю:
Кончится борьба -
И мы придём к естественному слову,
Которое не брали за основу,
Ещё не зная,
Что оно - судьба.
Я понимаю:
Бывшие враги
Становятся друзьями перед гробом,-
Подвержены поминкам и хворобам,
Твердят одно - друг друга береги!
Я понимаю:
Смерть сведёт на нет
Любовь и боль, беспечность и отвагу…
Ах, только бы
Не сдать заране шпагу!
Ах, только бы
Не бросить пистолет!

8

Есть маленькие милости судьбы:
Цветущая картошка на балконе,
Поющий кот на крыше у трубы,
Концерт сверчков в асфальте и бетоне.
Есть маленькие в мире чудеса:
Вдруг деревце
Возьмёт и приживётся,
Пожалуется чибис, что роса,
Прискачет жаба,
Эхо отзовётся.
Чего ещё?..
Придумывай стихи,
Не бойся говорить высокопарно.
Есть многие на свете пустяки,
Которые мешают жить бездарно.

[1978]

Монолог узника

Повремени немного,
Приятель, с топором:
Мне выпала дорога
Навылет - напролом.
Мне выпала удача
Из тысячи - одна…
И даже передача
Была разрешена.
Мне девушки носили
Махорку и цветы,
А батюшка Василий
Просвиры да кресты.
Персты его из воска,
Льняная борода…
Не раз зима извёсткой
Белила ворота.
Погуляно, попето,
Уплачено с лихвой.
Я слишком помню это,
Прощаясь с головой.
А судьи-то! А судьи -
Продажные уста,
Погрязшие во блуде,
Предавшие Христа!..
Повремени немного.
Подумай, покури:
Любая власть от Бога,
Но это - упыри.
Но это - вурдалаки,
Могильные жильцы.
Прислушайся: во мраке
Гонцы и бубенцы.
Не пей вина из фляги,
Затребывай ушат, -
Указ везут бродяги,
Помиловать спешат.
Ни страсти, ни печали,
И разум невелик!
Им быть бы палачами,
Да время не велит.

1972

[2]

Дружба

Привязанность собачья - не по мне:
Не должен друг
Бежать на свист
                и запах,
Покорно уши прижимать к спине,
Смешить гостей -
Ходить на задних лапах.

У дружбы не сгибается спина,
Не лгут улыбки,
Не лукавят взгляды.
Я видел,
Как целуются спьяна, -
Мне панибратства пьяного не надо.

Мне кажется,
Что если мы друзья
И если это дружбою зовётся,
Товарищ верный,
Скалясь и дразня,
Над слабостью моей не засмеётся.

Пойдёт со мной,
Пойдёт - к плечу плечо,
Отдаст мне воду
                из последней фляги, -
Не расставаясь с правдой,
Как с мечом
Не расставались некогда варяги.

А если так случится,
Что тропа
Меня в горах закружит и обманет,
И пропоёт архангела труба,
И бездна безысходная поманит,

Не говоря ни слова,
Не кляня
И ни мгновенья не теряя даром,
Друг отшвырнёт от пропасти меня
Жестоким и спасительным
                        ударом.

1971

Кафе

Без паники!
Сжигайте корабли!
Здесь торжище,
Здесь лезут вон из кожи,
Как лисьи дыры
               в зелени земли,
Глаза зияют,
             и лоснятся рожи.
Киношный мальчик песенку свистит,
С достоинством поглаживает ёжик…
С чего я начал? -
Господи прости! -
С кулачных стычек
                  и прыжков с подножек.
И нечего припомнить, хоть заплачь!
С чего мы начинали?
Начиняли
Артиллерийским порохом пугач
И по ночам бесчинства учиняли.
Мы пили клевер,
Ели лебеду,
Не голодали,
             нет, не голодали.
Мы просто ту
             военную беду
В глаза видали,
                да, в глаза видали!
Без паники!
Уплачено сполна!
Так почему же пасмурно и тошно?
Нерадостно от красного вина,
Невесело от песенки киношной.
Я плохо понимаю:
Что со мной?
Зачем всё время
                думаю об этом?
Всё кажется, что ходят за спиной
И мне в затылок целят пистолетом.

1970

[2]

***

Срывая календарные листки
В той коммуналке, за перегородкой, ­
Ростки сознанья, слабые ростки,
Вы заливали водкой, водкой, водкой.
Вот так и доживали до седин ­
Похмельные,
            под песенку блатную,
И впитывался в души никотин,
И радио врало напропалую.
Под старость,
              обалдев в очередях,
Изверившись в движеньях и починах,
Вы что-то говорите о вождях,
Вы судите о войнах, о причинах.
Трагедия всей жизни и комизм
Лишь в том, что даром -
                        выпивки не вволю.
Когда-нибудь объявят коммунизм,
И возликует алкоголик Коля.

1969

[2]

Застава

Мне снятся фиолетовые чащи,
Мне снятся танки,
                  чёрныё, рычащиё,
Вода в траншёях,
                 гильзы на пёскё,
Запёкшаяся струйка на виске.
И вот я поднимаюсь с пистолетом,
Зажатым в кулаке моём воздетом,
Ору «ура», атаку тороплю,
Палю в броню - от ужаса воплю:
Я вижу,
        как - во сне ли, наяву ли -
Отскакивают, сплющиваясь, пули
И кто-то, улыбаясь сквозь прицел,
Кричит:
        «Сдавайся, красный офицер!»
И очередь…
             И я бегу упруго
По берегу заиленного Буга,
Бегу - и спотыкаюсь на бегу
И всё-таки стреляю по врагу!..
Но две обоймы -
                это слишком мало.
Ревущая громадина подмяла,
Сломала, изувечила меня
Чужая маслянистая броня.
Мы до конца стояли - по уставу,
Лицом к реке
             легла моя застава,
Лицом к реке,
              на гусеничный след…
В моей руке - отцовский пистолет.
По мне прошлась тяжёлая броня,
Хотя убили там
               и не меня.

[1967]

[1]

Курганы

Струится Вожа,
               травы шевеля,
Теряясь узкой лентою в пространстве.
И с двух сторон Рязанская земля
Раскинулась в ромашковом убранстве.
И плещет в берег тихая вода,
И по лугам туман плывёт ночами.
Здесь в первый раз
                   татарская орда
Попятилась под русскими мечами.
И русские,
           когда прошла гроза,
Присыпали землёй родною раны
И здесь воздвигли -
                    много лет назад -
Над воинами павшими курганы.
Струится Вожа,
               травы шевеля,
Теряясь узкой лентою в пространстве.
И с двух сторон Рязанская земля
Раскинулась в ромашковом убранстве.
Шумит берёз вечерняя листва,
Росой покрыты буйные отавы, -
Стоят курганы,
               словно острова
В великом океане русской славы.

[1967]

[1]

***

На плечах холщовая рубаха,
Ровной скобкой волосы легли.
Снится мне,
            что я славянский пахарь,
Вольный пахарь дедовской земли.
Догорают зори,
               догорают.
Гаснут одинокие лучи.
Скоро песни в избах зарыдают,
Бабы затоскуют у лучин.
А когда погаснут хлебозоры,
А когда нагрянут холода,
Вновь
      через замёрзшие озёра
Налетит монгольская орда.
Соберу я дружную ватагу,
Навощу тугую тетиву,
До рассвета
            в ельнике залягу
У лесной дороги на Москву.
Совы насмехаются и плачут,
Точат ели горькую смолу…
Если бьёшь из лука
                   наудачу,
Не вернуть певучую стрелу.
Свищет по-разбойному татарин, -
Некогда подсчитывать грехи…
Странно,
         что потом какой-то парень
Про меня придумает стихи.
От моих разграбленных селений
До его садов и площадей
Сотни войн,
            десятки поколений,
Тысячи непройденных путей.
За его великую Россию
Выходя ватагой на врага,
Мы своею кровью оросили
Древние, дремучие снега.
Пусть не знает он,
                   как дымный ветер
Пляшет под копытами коня, -
Всё равно передо мной в ответе
Он за землю, взявшую меня.

[1967]

[1]

***

Был мир неузнанным и странным,
Война - картиннее игры,
Князья сидели по курганам,
Справляя тризны и пиры.
Тогда Земля ещё не круглой -
Продолговатою была.
На остывающие угли
Смотрели боги из угла.
Богато было шкур и леса,
Пеньки, и рыбы, и смолы, -
Из драгоценного железа
Лишь наконечник у стрелы.
В те годы
          жили не по средствам:

Полмира брали «на ура», -
Но не придумали наследства
Важней коня и топора.
Хмельное пили,
               песни пели,
Бросали в реки невода, -
Своим врагам прощать умели,
Врагам России - никогда…

В нас та же кровь
                  и та же сила.
И нет дороже для меня
Моей земли,
            моей России,
Степного ветра
               и коня.

[1967]

[1]

***

Вы говорите - сила в ней,
В моей строке,
               в моей натуре, -
Я просто чувствую верней
Листвы смятенье
                перед бурей.
Вы говорите - строгость строф,
Созвучья, образы и краски, -
А я сидел у всех костров
От Подмосковья
               до Аляски.
Вы говорите: повезло,
Другим намного тяжелее, -
Я просто жил
             себе назло,
Судьбе назло -
               и не жалею.

[1967]

[1]

***

Ты сегодня
           шагами сбивчивыми
По проспекту идёшь одна,
Настороженная,
               отзывчивая,
Как натянутая струна.
А в лицо тебе
              снег кидается,
Ветер волосы ворошит,
Что-то давнее вспоминается
И снежинками
             мельтешит.
Всё не понято,
               всё таинственно,
Жизнь размашиста,
                  как прибой.
Где-то ходит он,
                 твой единственный,
Увлекается
           не тобой.
Мир качается,
              наклоняется,
Нет у пристаней
                кораблей…
Где он плавает,
                где он шляется -
Ищет истину,
             дуралей?

[1967]

[1]

***

I

На клумбах - вялые гвоздики,
Худые ветки в синеве.
Я так соскучился по дикой,
По непричёсанной траве.
Чтоб не зелёные массивы,
А просто лес
             и просто луг.
Чтоб не хвалёные маслины,
А просто яблоки вокруг…

II

Меня Москва не принимает,
Не принимает, хоть убей.
Получки в праздник пропивает,
По будням кормит голубей.
Весь день толкует на бульварах
И в кулуарах,
              и в гостях
О назначеньях, гонорарах,
Разводах, драках, должностях.
На кухнях плачет и судачит,
Достаток прячет от гостей, -
Живёт, как сплётница на даче -
От новостей
            до новостей.
Нет, я не хаю,
               не ругаю
И не вышучиваю зло, -
Я знаю,
        что Москва - другая, -
И просто мне не повезло.

[1967]

[1]

***

Сидят, нахохлившись, якуты,
Полдня играют в домино.
Бывают странные минуты,
Когда на свете
               всё равно.
Сияет солнце в синей глуби
Не первый,
           не последний год.
Не всё ль равно,
                 кто ждёт и любит,
А кто не любит и не ждёт?
Всё в жизни правильно и мудро:
Вари кулеш,
            седлай коня…
Но будет утро,
               будет утро -
И солнце встанет без меня.
Ну что ж?..
            И ничего такого,
Не стоит мучиться и дня.
Быть может,
            твой избранник новый
Похожим будет на меня.
Я водку пил в командировках,
В девятку сутками играл,
Влюблялся трудно и неловко,
А потому - не идеал.
Так пусть,
           шагая по планете,
И ясноглазы, и чисты,
Твои улыбчивые дети
Не знают этой пустоты.
Пусть, возвратившись из маршрута,
Под песни пьют они вино,
Пусть не наступит та минута,
Когда на свете всё равно.
Им будут неизвестны свойства,
Какие мы в себе несли,
А счастьем станет
                  беспокойство
За судьбы жизни и Земли.

[1967]

[1]

***

Хожу по улицам,
                посвистываю,
Смеюсь - то весело, то зло.
Её, тревожную,
               неистовую,
Мне повстречать не повезло.
Ей надо жизнь свою устраивать,
Гнездо от ветра и дождя.
А мне - внимание утраивать,
Тоску, как ветку, отводя.
Ей жить,
         как женщинам завещано:
Хранить тепло и тишину.
А мне - проваливаться в трещины
И прорываться в вышину.
Поэзия - работа страшная,
Здесь миг значительнее дня,
Сметает истины вчерашние
Порыв слепящего огня.
Ищу своё предназначение
Средь мишуры
             и чепухи,
Чтоб вместо правил - исключения.
А вместо праздников - стихи.

[1967]

[1]

***

Меня разбудят необычно рано:
Я завтра уезжаю далеко…
Там лошади
           на тропах каравана
Шатаются под тяжестью вьюков.
Там новичков охватывает робость,
Ломает тени вздыбленный гранит.
Наш проводник,
               поплёвывая в пропасть,
Погоду равнодушно материт.
А сам идёт к зазубренным вершинам -
И даже стыдно крикнуть - подожди!
Под нами,
          по распадкам и лощинам,
Проносятся короткие дожди.

Мы возвратимся к стриженым деревьям
На улицы знакомых городов,
Забудем дым далёкого кочевья
И ровный блеск высокогорных льдов.
Но, по привычке
                просыпаясь рано,
Нащупываешь лямки рюкзака -
И долго удивляешься дивану
И белому квадрату потолка.

[1967]

[1]

Осень в деревне

Гордячек видел - гордых не встречал,
Усмешкой на улыбку отвечал, -
И вот сижу,
            былое ворошу,
Слова стихов шепчу карандашу,
По чердакам,
             незримы и легки,
Налётчиками ходят сквозняки;
И осень под окном шуршит, шуршит -
Листву свою, как память, ворошит.
Над мокрым лугом чибисы кричат,
Расхлябанные ходики стучат,
В лесных озёрах чёрная вода,
Тяжёлая, как чёрная слюда.
Всё спрашивают чибисы:
«Вы чьи -
Набухшие осенние ручьи?
Вы чьи, стога, на выжженной стерне?
Вы чьи, следы,
               от стёжки в стороне?»

               ***

Походкой плавной
                 около окна
Прошла недавно гордая одна.
Она ничья.
Она уже не ждёт.
В её ночах осенний дождь идёт,
И жизнь идёт,
И всё идёт к концу -
Лишь мелкие росинки по лицу,
Уменье ждать - наука из наук,
Когда работа валится из рук,
А в поле - рвань старушечьих платков
И явная нехватка мужиков.
Так все живут.
До гордости ли тут?
Замужество - иди, пока берут,
Супружество - покорно выноси,
За мужество награды не проси.
Не дождалась.
Ей двадцать девять лет, -
Дожди и грязь,
Сошёлся клином свет.
Сегодня,
Безразлична и легка,
Она ко мне придёт наверняка.
И скажет:
«Освети, интеллигент,
Текущий, протекающий момент.
Дай что-нибудь такое - для души…
И лампу поскорее потуши».
Я помолчу,
Потом стихи прочту,
Наворочу
         про славу, про мечту,
Проговорим
до синего утра -
Глядишь, проймёт
                 до самого нутра.
Всё это так -
И всё-таки не так:
Я наконец
          попался, как простак,
И до меня неумного дошло,
Что быть самим собою тяжело,
Редеет ночь,
К заборам жмётся тень,
Зачем толочь
             всю эту дребедень?
Ведь, расставаясь
                  посреди двора,
Одно услышу:
«Все вы - мастера!..»
На сквозняках.
Вся жизнь на сквозняках!
Румянец на истаявших щеках.
Звучат в подойник
                  струйки молока -
Повойник белый
               на два узелка.

[1967]

[1]

Письмо

У вас в Москве
Сейчас бушует лето,
Бензином обжигает тополя, -
Со всех эстрад
               свирепствуют поэты,
Сердитыми бровями шевеля;
И лабухи наяривают лихо,
И на асфальте
              тополиный снег, -
А здесь так тихо,
Так темно и тихо,
Что хочется спросить;
Который век?
Я  здесь живу
              негордо и немудро.
Над сеновалом - крыша из коры.
Но к первому
Ко мне приходит утро
Тремя лучами
             через три дыры.
Здесь всё не так,
Здесь всё наоборот:
Простые люди нервничают редко.
Бывают схватки
               лишь за огород
Между моей хозяйкой и соседкой.
Я никого уже не украду
И никуда отсюда не уеду, -
Слегка пишу,
             обычаи блюду,
Всегда иду,
            когда зовут к обеду.
А к вам в Москву
                 черёмуху везут,
Прямые ливни пляшут на панели,
Плывёт по лужам радужный мазут,
И голуби от солнца ошалели…
Хочу спросить:
Как вам живётся там?
Какое горе встало за плечами?
Кто ходит там
              за вами по пятам?
О ком тихонько плачете ночами?
Не обо мне, конечно…
Ну так что ж,
Помиримся -
            не маленькие вроде…
Сегодня колос выметала рожь
И кончилось сраженье в огороде.

[1967]

[1]

***

О женщины!
Какая власть дана
Вам царствовать,
                 повелевать и править.
Тысячелетья
            в вашу честь и память
Бокалы осушаются до дна.
Льняные косы,
              свадебный наряд,
Грудь девушки
              и матери морщины -
Тысячелетья
            воины-мужчины,
Смущаясь и грустя, боготворят.
Я всякую выдерживал беду
И покоряться вовсе не умею,
Но всё равно
             от нежности слабею -
Тебе в колени голову кладу…
Мы верим вам.
Мы очень верим вам -
Глазам, перед разлукою печальным,
Слезам
       и обещаниям случайным,
И письмам,
           и тревоге телеграмм.
Любимые!
Не забывайте нас.
Мы прошлого не предали ни разу.
Мы на посту,
Мы только ждём приказа
И возвратимся,
               выполнив приказ.

[1967]

[1]

***

Мой поезд отходит.
Придумайте что-нибудь там,
Чтоб память
            за мной не гналась,
Не гналась
           по пятам.
Мой поезд отходит.
Так было во все времена, -
Солдаты в походе
Не знают покоя и сна.
Калитка,
         ограда,
Рассветная синяя тишь -
Вернуться бы надо,
Да после
         себе не простишь.
Умру - и воскресну,
Но это, конечно, не в счёт.
Придумаю песню,
Которая душу спасёт.
Придумаю сказку -
У сказки не будет конца.
Помятую каску -
Повешу на столбик крыльца…
На оба колена
К твоим опускаюсь ногам:
- Прости мне измену
Высоким и нежным словам.
Прости мне разлуку, -
Не я её выдумал - нет!
В озябшую руку
Вложи запылённый букет.
Мой поезд отходит.
И каска при мне,
                 на ремне.
И ты обо мне позабудь.
Позабудь
         обо мне.

[1967]

[1]

Мужчины

В такую рань
             летят одни мужчины -
Им так привычны рокоты турбин!
Их поднимают разные причины
С диванов, раскладушек и перин.
Хрустя ледком,
               поскрипывая хромом,
Прищурятся -
             погодка хороша!..
Ревущие поля аэродромов
Окидывают взглядом
                   не спеша.
Здесь все другие краски пересилил,
Заполнил и промоины,
                     и рвы
Защитный цвет -
                осенний цвет России,
Поблекшей,
           помороженной травы…
У женщины - смятение во взоре,
Ей боязно,
           и так в груди щемит!
За Белым морем
               Баренцево море
Загадочно и медленно шумит.
- Не улетай!.. -
Мужчины к просьбам глухи,
Их стриженые головы в огне, -
На лбы накинув кепки и треухи,
Им гнать плоты
               по Северной Двине.
Выносливы их плечи
                   и покаты,
Ремни скрестились на квадратах спин.
Геологи, пилоты
                и солдаты -
Великое сословие мужчин.
Их жажда жгла -
                и нарты уносили
По белому полярному кольцу.
Защитный цвет -
                осенний цвет России -
Терпению и мужеству
                    к лицу.
Не надо огорчаться,
                    домочадцы,
Судьбою неустроенной стращать.
Есть правило мужское -
                       возвращаться!
И женское призвание -
                      прощать.

[1967]

[1]

***

На Белом море - качка и волна,
Здесь редко наступает тишина, -
Ущербный месяц тонок и высок,
Уткнулись барки мордами в песок.
Ловлю ершей,
             валяю дурака:
Я пороха не выдумал пока,
Постов не занял,
                 слава не далась -
Шла туча, а дождём не пролилась.
Травой и рыбой пахнут невода,
Бензином и асфальтом - города,
А все столетья порох пропитал,
Тот самый,
           что не я изобретал.
Послушен порох, загнанный в патрон,
Бензин в моторах наших усмирён,
Покорны руль, и невод, и затвор, -
Но это всё
           не главный разговор.
Мне радио покоя не даёт:
Пока - то перелёт,
                   то недолёт,
Пока огнём войны опалена
Вьетнам, Вьетнам -
                   далёкая страна.
Идёт в эфире
             радиовойна,
И пахнет толом
               радиоволна.
Все разговоры наши впереди:
Залей бензин, винтовку заряди,
До времени моторы заглуши,
Ремни надень -
               и невод просуши.
«Трансваль, Трансваль» -
                         так пели в старину
Солдаты, отправляясь на войну.
Та песня о тебе
                и обо мне:
«Страна моя,
             ты вся горишь в огне!..»
Иной размах - космическая даль:
Горит планета, словно Трансвааль.

[1967]

[1]

***

Я живу,
Даже делаю что-то,
Даже в гости куда-то хожу.
Но тебе по секрету скажу,
Что уже не спасает работа.
А друзья проявляют заботу:
Пишут письма,
звонят по ночам,
И при встрече тузят по плечам:
«Плюнь на всё!
И пойдёт - как по нотам!» -
Как по нотам,
Мне жить неохота, -
Не затем я тебя разыскал,
Не затем я слова расплескал
В эту ночь по страницам блокнота.
Сквозь года,
Сквозь казённые роты,
Сердце нёс,
как свечу к эшафоту:
- На, бери!
Я кидаю - лови!… -
Не взяла,
Подарила - живи!

Октябрь 1965