Домой Вниз Поиск по сайту

Михаил Стахович

СТАХОВИЧ Михаил Александрович [22 марта (3 апреля) 1820, с. Пальна Елецкого уезда Орловской губернии - 26 октября (7 ноября) 1858, там же] - русский писатель, поэт, драматург, фольклорист, знаток крестьянского быта.

Михаил Стахович. Michael Stahovich

В 1850-х годах выпустил «Собрание русских народных песен» в четырёх тетрадях (переиздано под названием «Русские народные песни» - М., 1964), впервые опубликовав записи, сделанные непосредственно в деревнях от крестьянских исполнителей. Автор сочинений и переложений для гитары, а также «Очерков истории семиструнной гитары», опубликованных в журнале «Москвитянин» в 1854 и 1856 годах.

Подробнее

Фотогалерея (3)

СТИХИ (5):

Вверх Вниз

Зимнее утро

Запорошена дорожка,
Подымается кура,
Занесло совсем окошко
Постоялого двора.
Уж давно гляжу с тоскою
Я в замёрзшее окно,
Всё вдали передо мною
И мертво и холодно.
Между вешками кривыми
Грузно тянется обоз…
Вот косицами седыми
Снег поземный пополоз.
Взвыла вьюга! Страшен грозный
И пустынный этот вид,
Солнце в радуге морозной
Неприветливо глядит.
Скучно, пусто в поле чистом,
Воздух холоден, как лёд,
И, гудя с протяжным свистом,
Ветер по степи идёт.
И чего ж это мне жалко,
Что так сердце мне щемит,
Как под звуки эти прялка
У хозяйки прошумит,
Как, вздохнув, она, молодка,
Безутешно пропоёт…
Эта песня и погодка
Чуть мне грудь не надорвёт.
Друг мой милый, всё больнее
И тоскуя, и любя,
Отчего теперь живее
Вдруг я вспомнил про тебя?
Снегом тоже, знать, светлица
У тебя занесена;
Так же ты сидишь, девица,
Пригорюнясь у окна.
И одна глядишь с тоскою
Ты в замёрзшее окно,
И вдали перед тобою
Всё мертво и холодно…

(Дата написания не установлена. Опубликовано посмертно)


КурА - позёмка.

Пополоз - от местного глагола «полОзить» - пополз.

Вечерняя песня

Не угасай, заката луч,
Гори, гори в дали багряной!
Не потухай во мраке туч,
Вечерний свет зари румяной!

Не меркни, день, не застилай
Лесов и гор седою мглою,
Ты, поле, песнею родною
Не умолкай, не умолкай!

Вот по заре, в глуши степей,
Родимой песни слышны звуки:
И горе позабылось в ней,
И тяжких дум затихли муки.

И веет юностью, и вновь
Души надежды воскресают,
И в бедном сердце оживают
Былые слёзы и любовь.

И льётся звучная волна,
Гуляет голос на просторе,
И грудь отвагою полна,
И степь волнуется, как море…

Гори ж, заря, не угасай!
Зажгись вечернею звездою!
Ты, поле, песнею родною
Не умолкай, не умолкай!

[1856]


Праздник, или горе от пляски

Что, Павлушка, что, Прокофий,
Мои верные слуги!
Нынче горек что-то кофий
И нечисты сапоги!
То-то! Праздник на деревне;
Там у свата, у кумы
Без трактира, без харчевни
Обойдёмся, видно, мы!
Знать, ребята, вы кутите?
Вот и повар чуть живой…
«Барин, нынче уж пустите:
Праздник!» - Я махнул рукой!

Знаю: праздник! И весною
Так и веет мне в окно;
Балалайкой заливною
Наши улицы давно
На заре ещё звенели,
Песни громко раздались,
Дети, девки под качели
И ребята собрались.
Эх, туда бы я пустился
В этот пёстрый хоровод!
Вишь, как парень расходился:
Шапку набок, грудь вперёд,
Трепака ударить хочет!
Девка рослая глядит,
И хохочет, и топочет,
И плечами шевелит.
Так и дёргает мне ногу!
Знает наша сторона:
Сопротив меня, ей-богу,
Нет другого плясуна!
Как бы с парнем я расчёлся:
И ныряя, и скользя,
По-цыгански бы прошёлся -
Да поди-ка вот - нельзя!
Всё заботы да затеи.
Вот сегодня на обед
Навязался мне на шею
Церемонный наш сосед;
Надо с ним, и вкось и прямо,
Про журналы рассуждать
И с его жеманной дамой
Дребедень перебирать.
Ну, а если он забудет?
Если грязи да пути
Побоится и не будет -
Аль на улицу пойти?
Да! добро свои крестьяне,
А чужие молодцы?
Здесь на ярмарке мещане
И проезжие купцы.
Ну, так ладно ж! и без пары
Я с гитарой тряхону -
Просто смерть бы без гитары
Записному плясуну!
Правда, вижу, брат Прокофий,
Что на праздник не лафа -
Книга, трубка, чай и кофий
И зелёная софа!

[1855]


Осень

Опять обнажены широкие поля!
Желтеет озимей щетинистое жниво,
Рыхла становится двоёная земля,
И лёгко пашется засеянная нива.

Давно ли солнце жгло и летний день горел,
Гречиха, белая как кипень, побурела,
Овёс завесистый как жемчуг забелел
И рожь высокая, поникнувши, шумела.

Звуча прошла коса, досужие серпы
С зари и до зари колосья пожинали,
Ряды ложилися, вязалися снопы,
И копны, как стада, несметные стояли.

И говором вся степь была оживлена;
Работа дружная и шумная кипела.
И песня косарей, раскатиста, звучна,
Далёко по заре лилася и звенела.

Теперь замолкло всё. Снопы в скирдах лежат,
Опять на целый год мы сыты и богаты.
И на току цепы и ладят, и стучат,
И веское зерно дождём летит с лопаты.

В селе на улицах сбирается народ,
Досужий селянин управился с полями,
И снова он живёт без дум и без забот,
Огородив гумно высокими валами.

Теперь пора! Густой уж стелется туман,
Давно желанный день, ненастный, наступает.
Лист падает шумя и на простор полян
Зверей испуганных из леса выгоняет.

Сонливый заяц лёг беспечно в озимях.
Теперь пора, друзья! Донских коней седлайте,
И гончих и борзых на сворах, на смычках
Ведите стаями и в поле выезжайте.

Теперь-то мы пройдём и вдоль, и поперёк
Овраги и бугры, и долы, и равнины,
Услышим звонкий лай, ловцов ревущий рог.
И, стоя на краю зияющей стремнины,

Мы будем зверя ждать. Вот ближе всё звучит
Гоньба согласная ватаги меж кустами,
И, уши навострив, учёный пёс дрожит…
Но заяц сверконул и покатил полями.

«Ух-ух!» Теперь к нему! Он вышел на простор!
И стая пёстрая равниной поскакала!
Победа! И пойдёт обычный разговор;
Чья свора угнала и чья его поймала.

И так проходит день. Далёко от домов
Осенний вечер нас на поле настигает.
На западе пожар зарниц и облаков
Багровым полымем полнеба обнимает.

Туман как серый волк над жнивьями лежит!
Дымится сизый пар, трепещет глушь седая,
И зелень яркая, озимая, блестит,
Морозу крепкого и снега ожидая.

Люблю я этот час погаснувшего дня!
Привал; верховый конь сменяется телегой;
И, поле кончивши, отрадно для меня
Добраться наконец желанного ночлега,

Намаявшись в полях с охотой день-деньской,
К соседу завернуть и сесть у самовара,
Где лёгкий спор идёт за чашей круговой
И весело звучит старинная гитара.

Отрадно тут пожить от шума вдалеке,
Обычай прадедов и простоту усвоя,
И наблюдать в тиши, в безвестном уголке,
Довольство русского домашнего покоя.

[1853]


Двоёная земля - пахотная земля, разделённая на озимые и яровые поля.

Свора - здесь: ремень, на котором водят борзых собак; смычок - верёвка, которой связывают собак попарно, отправляясь на охоту.

Поле кончивши - здесь: окончив охоту.

Пальна

В придонских краях есть деревня средь гор и полей:
Там лес зеленее, ночная звезда веселей!
Там коршуны стаей кружат над берёзой густой,
Там, сказке ровесник, орёл солетается с ними порой;
И в роще шумят бесконечно разгульные ветры степные,
И дружно с волной говорят берега, осокой увитые;
А в небе лазурном, играя как волны, бегут облака,
И горы рокочут ключами, и вьётся меж ними река.

Там всё мне родное: и небо, земля, и вода,
И веянье ветра, и облак игривых чреда!
Дворы и хоромы стоят, утонувши в кудрявых садах,
Стада с табунами гуляют далёко в отхожих лугах,
И всякому зверю приволье - леса, и трава, и кусты,
Овраги глубоки, в оврагах осоки густы.
За теми долами церковная кровля виднеет,
А поле пологое колосом-золотом спеет.

Часто я летом сижу на гумне на омёте один;
Дорога чернеет, по ней и пешком, и верхом селянин
Идут; на возах, на конях ребятишки, а солнце зашло;
Слышней на закате колёса, шумнее волну понесло
Со скрыни крупчатки, и ожил прохладой народ,
В саду господа, а ребята на речке, в селе хоровод.
Отрадное время! Темнеет зелёной дубровы вершина,
И вот занялася заря, и роскошна заката картина,

И музыкой чудной её довершает, гремя, соловей,
И пахаря песня, и топот коня, и бегущий ручей.
День безмятежный! ясный закат! плодотворна погода!
Слышу твою благодать! торжество твоё вижу, природа!
В родимом углу на земле родимых небес красотой
Ты каждому сердцу доступна и той же горишь теплотой,
Как и в зерцале искусства: так полны и жизни, и цвета
Звуки волшебные Вебера, яркая кисть Каналетта.

[1853]


Пальна - село в Елецком уезде Орловской губернии, имение Стаховича.

Скрыня крупчатки - часть запруды перед мельничной плотиной; крупчатка - здесь: крупчатая (изготавливающая пшеничную муку тонкого помола) мельница.

Вебер К-М. (1786-1826) - немецкий композитор.

Каналетто (настоящее имя - Антонио Канале, 1697-1768) - итальянский живописец-пейзажист.

Вверх Вниз

Биография

Михаил Александрович Стахович родился в 1820 году в с. Пальна Елецкого уезда Орловской губернии - имении отца, богатого помещика. Сначала он воспитывался дома, затем учился в орловской гимназии, а в середине 30-х годов был отвезён в Москву, где, готовясь к поступлению в университет, брал частные уроки у видного слависта О. М. Бодянского.

С 1837 по 1841 год Стахович учился на словесном отделении философского факультета Московского университета. В студенческие годы он интересовался историей, литературой, музыкой; тогда же познакомился и затем сблизился со славянофилами И. В. Киреевским и А. С. Хомяковым. Окончив университет, Стахович возвратился в своё имение. В 1844 году на несколько лет он уехал за границу, побывал в Италии, Швейцарии, но особенно долго прожил в Германии, где изучал философию, переводил стихи Гёте и Гейне, а также усердно занимался музыкой - в течение года брал уроки теории музыки в Дрездене. В Германии Стахович женился (впоследствии, вернувшись в Россию, он развёлся с женой и сошёлся с крестьянской девушкой, племянницей своего бурмистра). 26 октября 1858 года жизнь Стаховича трагически оборвалась: он был убит своим бурмистром и письмоводителем, видимо с целью ограбления.

Литературная и общественная деятельность Стаховича развернулась в с. Пальна, где он прожил до конца жизни. Он был избран уездным предводителем дворянства и в середине 50-х годов деятельно участвовал в подготовке крестьянской реформы, выступая в журналах со статьями либерального характера.

Стахович часто бывал в Москве. Там он встречался с Островским, Ап. Григорьевым и был участником кружка, в который входили члены «молодой редакции» «Москвитянина».

Круг занятий Стаховича в 40-50-е годы определялся прежде всего глубоким и разносторонним интересом к народной жизни. Стахович изучал крестьянский быт, обычаи, фольклор, публиковал этнографические очерки, посвящённые Елецкому уезду; он собирал народные песни, разъезжая с этой целью по деревням Орловской, Воронежской, Тамбовской, Рязанской губерний. Стахович постоянно общался с простыми людьми, с крестьянами, предпочитая их общество дворянскому.

Интерес к народному творчеству способствовал его сближению с собирателем фольклора П. В. Киреевским. Стахович сообщал ему песни в своей записи, а после смерти Киреевского (1856) занялся, вместе со своим другом, видным фольклористом П. И. Якушкиным, систематизацией его огромного рукописного песенного собрания.

В 50-е годы Стахович выпустил собственное «Собрание русских народных песен» в четырёх тетрадях (СПб.-М, 1851-1854; 2-е изд., под названием «Русские народные песни», - М., 1964). Тексты и напевы песен собиратель снабдил аккомпанементом для фортепиано и гитары, сделанным в стиле бытового городского романса. Последнее обстоятельство вызвало справедливую критику Ап. Григорьева. «Собрание» Стаховича, включившее главным образом старинные крестьянские песни, явилось значительной вехой в деле собирания музыкального фольклора. Для него характерен принципиально новый подход к собиранию песенных напевов: Стахович производил записи в деревнях, непосредственно от крестьянских исполнителей. До него старинные крестьянские песни записывались, как правило, в городе, от певцов-любителей, находившихся под воздействием городской музыкальной культуры. Богатое по своему составу, «Собрание» Стаховича высоко ценилось русскими композиторами; в частности, Римский-Корсаков использовал несколько песен в своих операх и большое число их включил в ставшее классическим собрание «Сто русских народных песен».

Страстно увлекаясь гитарой, Стахович сочинял и делал переложения для этого инструмента, опубликовал несколько «Очерков истории семиструнной гитары» («Москвитянин», 1854, 1855).

Литературным творчеством Стахович занимался с юности, однако печататься не спешил и первые стихи опубликовал лишь в 1853 году, в «Москвитянине». Здесь были напечатаны все его беллетристические опыты, за исключением нескольких стихотворений, появившихся в журналах «Современник» и «Русская беседа». Стахович успел опубликовать немногое: около двадцати стихотворений, сказку в стихах «Ваня, купеческий сын» («Москвитянин», 1855) и две главы оставшейся незавершённой стихотворной повести «Былое». Стихи Стаховича, отмеченные знанием народного быта, интересом к обыденной сельской жизни и в то же время идеализирующие сословные отношения в деревне, не встретили сочувствия у критиков.

Среди увлечений Стаховича большое место занимал театр. В студенческие годы Стахович сделался горячим поклонником игры П. С. Мочалова; в 40-50-е годы участвовал в спектаклях елецких любителей. В середине 50-х годов он опубликовал в «Москвитянине» три собственные пьесы: трехактную комедию «Наездники» (1854) и две «сцены из русского быта» - «Изба» (1854) и «Ночное» (1855). Обе «сцены» интересны стремлением автора к реалистическому изображению крестьянской жизни. Стахович не ставил перед собой задачу показать бесправное положение русского крестьянина, но тем не менее его произведения, написанные со знанием подлинного сельского быта и фольклора, резко выделялись в тогдашнем репертуаре. Одним из первых в русской драматургии Стахович вывел на сцену простых крестьян, говорящих на своём подлинном языке.

«Ночное» приобрело большую популярность, часто ставилось в обеих столицах и в провинции и удержалось в репертуаре вплоть до 20-х годов 20-го века.

Талантливый драматург, поэт, страстный любитель и собиратель по избам народных песен, он также был Елецким предводителем дворянства и борцом за освобождение крестьян с землёй. Дворяне, избравшие его своим предводителем перед самой Крымской войной, справедливо полагали, что Михаил Александрович именно тот человек, который позаботится о сиротах. Он жил почти безвыездно в Пальне, семейном имении под Ельцом, в очень скромных условиях, и все силы последних лет жизни отдал делу, которое считал важнейшим для русского народа. За это, по-видимому, он и поплатился жизнью. 38 лет от роду был убит своим бурмистром, которого сам же облагодетельствовал! Но в семье говорили, что бурмистр не тронул бы Михаила Александровича, ежели бы не был подстрекаем на покушение консервативно настроенными дворянами, недовольными тем, что их предводитель боролся за освобождение крестьян непременно с землёй.

Админ Вверх
МЕНЮ САЙТА