Александр Полежаев

Тоска

Бывают минуты душевной тоски,
Минуты ужасных мучений,
Тогда мы злодеи, тогда мы враги
Себе и мильонам творений.
Тогда в бесконечной цепи бытия
Не видим мы цели высокой -
Повсюду встречаем несчастное «я»,
Как жертву над бездной глубокой;
Тогда, безотрадно блуждая во тьме,
Храним мы одно впечатленье,
Одно ненавистное - холод к земле
И горькое к жизни презренье.
Блестящее солнце в огнистых лучах
И неба роскошного своды
Теряют в то время сиянье в очах
Несчастного сына природы;
Тоска роковая, убийца-тоска
Над ним тяготеет, как мрамор могилы,
И губит холодная смерти рука
Души изнурённые силы.
Но зачем же вы убиты,
Силы мощные души?
Или были вы сокрыты
Для бездействия в тиши?
Или не было вам воли
В этой пламенной груди,
Как в широком чистом поле,
Пышным цветом расцвести?

1837

Эндимион

Dors, cette nuit encore,
d'un sommeil pur et doux.
V. H

Ты спал, о юноша, ты спал,
Когда она, богиня скал,
Лесов и неги молчаливой,
Томясь любовью боязливой,
К тебе, прекрасна и светла,
С Олимпа мрачного сошла;
Когда она, никем не зрима,
Тиха, безмолвна, недвижима,
Она стояла пред тобой,
Как цвет над урной гробовой;
Когда, без тайного укора,
Она внимательного взора
С тебя, как чистого стекла,
Свести, красавец, не могла -
И сладость робких ожиданий
И пламень девственных желаний
Дышали жизнью бытия
В груди божественной ея!
Ты спал… Но страстное лобзанье
Прервало сна очарованье.
Ты очи чёрные открыл -
И юный, смелый, полный сил,
Под тенью миртового леса,
Пред юной дщерию Зевеса
Склонил колено и чело!..
Счастливый юноша! Светло!
Редеет ночь, алеет небо!
Смотри: предшественница Феба
Открыла розовым перстом
Врата на своде голубом!
Смотри!.. Но бледная Диана
В прозрачном облаке тумана,
Без лучезарного венца
Уже спешит в чертог отца,
И снова ждёт в тоске ревнивой
Покрова ночи молчаливой!

[1837]

Эндимион - в античной мифологии прекрасный юноша, пастух, сын Зевса, пожелавший погрузиться в вечный сон ради сохранения своей красоты.

Эпиграф: Спи ещё эту ночь сном чистым и сладким. В. Г[юго] (франц.)

Грусть

На пиру у жизни шумной,
В царстве юной красоты
Рвал я с жадностью безумной
Благовонные цветы.
Много чувства, много жизни
Я роскошно потерял,
И душевной укоризны,
Может быть, не избежал.
Отчего ж не с сожаленьем,
Отчего - скажите мне, -
Но с невольным восхищеньем
Вспомнил я о старине?
Отчего же локон чёрный,
Этот локон смоляной,
День и ночь, как дух упорный,
Всё мелькает предо мной?
Отчего, как в полдень ясный
Голубые небеса,
Мне таинственно прекрасны
Эти чёрные глаза?
Почему же голос сладкой,
Этот голос неземной,
Льётся в душу мне украдкой
Гармонической волной?
Что тревожит дух унылый,
Манит к счастию меня?
Ах, не вспыхнет над могилой
Искра прежнего огня!
Отлетели заблуждений
Невозвратные рои -
И я мёртв для наслаждений,
И угас я для любви!
Сердце ищет, сердце просит
После бури уголка;
Но мольбы его разносит
Безотрадная тоска!

[1837]

Положено на музыку А.В.Варламовым.

Тюрьма

«Воды, воды!..» Но я напрасно
Страдальцу воду подавал…
А. П[ушкин]

1

За решёткою, в четырёх стенах,
Думу мрачную и любимую
Вспомнил молодец, и в таких словах
Выражал он грусть нестерпимую:

2

«Ох ты, жизнь моя молодецкая!
От меня ли, жизнь, убегаешь ты,
Как бежит волна москворецкая
От широких стен каменной Москвы!

3

Для кого же, недоброхотная,
Против воли я часто ратовал,
Иль, красавица беззаботная,
День обманчивый тебя радовал?

4

Кто видал, когда на лихом коне
Проносился я степью знойною?
Как сдружился я, при седой луне,
С смертью раннею, беспокойною?

5

Как таинственно заговаривал
Пулю верную и метелицу,
И приласкивал и умаливал
Ненаглядную красну-девицу?

6

Штофы, бархаты, ткани цветные
Саблей острою ей отмеривал
И заморские вина светлые
В чашах недругов после пенивал?

7

Знали все меня - знал и стар и млад,
И широкий дол, и дремучий лес…
А теперь на мне кандалы гремят,
Вместо песен я слышу звук желез…

8

Воля-волюшка драгоценная!
Появись ты мне, несчастливому,
Благотворная, обновленная -
Не отдай судье нечестивому!..»

9

Так он, молодец, в четырёх стенах,
Страже передал мысль любимую;
Излилась она, замерла в устах -
И кто понял грусть нестерпимую?..

[1837]

Печаталось также под заглавием «Узник».

Отчаяние

Он ничего не потерял, кроме надежды.
А. П[ушкин]

О, дайте мне кинжал и яд,
Мои друзья, мои злодеи!
Я понял, понял жизни ад,
Мне сердце высосали змеи!..
Смотрю на жизнь, как на позор -
Пора расстаться с своенравной
И произнесть ей приговор
Последний, страшный и бесславный!
Что в ней? Зачем я на земле
Влачу убийственное бремя?..
Скорей во прах!.. В холодной мгле
Покойно спит земное племя:
Ничто печальной тишины
Костей иссохших не тревожит,
И череп мёртвой головы
Один лишь червь могильный гложет.
Безумство, страсти и тоска,
Любовь, отчаянье, надежды
И всё, чем славились века,
Чем жили гении, невежды, -
Всё праху, всё заплатит дань,
До той поры, пока природа
В слух уничтоженного рода
Речет торжественно: «Восстань!»

[1836]

Стихотворение положено на музыку В.И.Главачем.

На память о себе

Враждуя с ветреной судьбой,
Всегда я ветреностью болен
И своенравно недоволен
Никем, а более - собой.

Никем - за то, что чёрным ядом
Сердца людей напоены;
Собой - за то, что вечным адом
Душа и грудь моя полны.

Но есть приятные мгновенья!..
Я испытал их между вас,
И, верьте, с чувством сожаленья
Я вспомяну о них не раз.

1835

К моему гению

Ужель, мой гений быстролётный,
Ужель и ты мне изменил
И думой чёрной, безотчётной,
Как тучей, сердце омрачил?
Погасла яркая лампада -
Заветный спутник прежних лет,
Моя последняя отрада
Под свистом бурь, на море бед…
Давно челнок мой одинокой
Скользит по яростной волне,
И я не вижу в тьме глубокой
Звезды приветной в вышине;
Давно могучий ветер носит
Меня вдали от берегов;
Давно душа покоя просит
У благодетельных богов…
Казалось, тёплые молитвы
Уже достигли к небесам,
И я, как жрец, на поле битвы
Курил мой светлый фимиам,
И благодетельное слово
В устах правдивого судьи,
Казалось, было уж готово
Изречь: «Воскресни и живи!»
Я оживал… Но ты, мой гений,
Исчез, забыл меня, а я
Теперь один в цепи творений
Пью грустно воздух бытия…
Темнеет ночь, гроза бушует,
Несётся быстро мой челнок -
Душа кипит, душа тоскует,
И, мнится, снова торжествует
Над бедным плавателем рок.
Явись же, гений прихотливый!
Явись опять передо мной
И проведи меня счастливо
К стране, знакомой с тишиной!

?

***

«Ай, ахти! ох, ура,
Православный наш царь,
Николай государь,
В тебе мало добра!..
Обманул, погубил
Ты мильоны голов -
Не сдержал, не свершил
Императорских слов!..
Ты припомни, что мы,
Не жалея себя,
Охранили тебя
От большой кутерьмы, -
Охранили, спасли
И по братним телам
Со грехом пополам
На престол возвели!
Много, много сулил
Ты солдатам тогда;
Миновала беда -
И ты всё позабыл!
Помыкаешь ты нас
По горам, по долам,
Не позволишь ты нам
Отдохнуть ни на час!
От стальных тесаков
У нас спины трещат,
От учебных шагов
У нас ноги болят!
День и ночь наподряд,
Как волов наповал,
Бьют и мучат солдат
Офицер и капрал.
Что же, белый отец,
Своих чёрных овец
Ты стираешь с земли?
Иль мы кроме побой
Ничего пред тобой
Заслужить не могли?
Или думаешь ты
Нами вечно играть
И что … … мать
Лучше доброй молвы.
Так умней мы, чем встарь,
Православный наш царь,
Николай государь.
Ты болван наших рук:
Мы склеили тебя -
И на тысячу штук
Разобьём, разлюбя!»

1835 (?)

При восшествии на престол после подавления восстания 14 декабря 1825 года Николай I в «Высочайшем манифесте» объявил: «Ни делом, ни намерением не участвовали в сих злодеяниях заблудившиеся роты нижних чинов, невольно в сию пропасть завлечённые. Удостоверясь в сем самым строгим изысканием, я считаю первым действием правосудия и первым себе утешением объявить их невинными». Но в нарушение этого заявления многие солдаты полков, причастных к восстанию, в наказание были направлены в действующую армию на Кавказ.

Впервые напечатано в «Красной газете» 30 декабря 1925.

Негодование

Где ты, время невозвратное
Незабвенной старины?
Где ты, солнце благодатное
Золотой моей весны?
Как видение прекрасное,
В блеске радужных лучей,
Ты мелькнуло, самовластное,
И сокрылось от очей!
Ты не светишь мне по-прежнему,
Не горишь в моей груди -
Предан року неизбежному
Я на жизненном пути.
Тучи мрачные, громовые
Над главой моей шумят;
Предвещания суровые
Дух унылый тяготят.
Ах, как много драгоценного
Я в сей жизни погубил!
Как я идола презренного -
Жалкий мир - боготворил!
С силой дивной и кичливою
Добровольного бойца
И с любовию ревнивою
Исступлённого жреца
Я служил ему торжественно,
Без раскаянья страдал
И рассудка луч божественный
На безумство променял!
Как преступник, лишь окованный
Правосудною рукой, -
Грозен ум, разочарованный
Светом истины нагой!
Что же?.. Страсти ненасытные
Я таил среди огня,
И друзья - злодеи скрытные -
Злобно предали меня!
Под эгидою ласкательства,
Под личиною любви
Роковой кинжал предательства
Потонул в моей крови!
Грустно видеть бездну чёрную
После неба и цветов,
Но грустнее жизнь позорную
Убивать среди рабов
И, попранному обидою,
Видеть вечно за собой
С неотступной Немезидою
Безответственный разбой!
Где ж вы, громы-истребители,
Что ж вы кроетесь во мгле,
Между тем как притеснители
Торжествуют на земле!
Люди, люди развращённые -
То рабы, то палачи, -
Бросьте, злобой изощрённые,
Ваши копья и мечи!
Не тревожьте сталь холодную -
Лютой ярости кумир!
Вашу внутренность голодную
Не насытит целый мир!
Ваши зубы кровожадные
Блещут лезвием косы -
Так грызитесь, плотоядные,
До последнего, как псы!..

[1835]

Баю-баюшки-баю

В тёмной горнице постель;
Над постелью колыбель;
В колыбели с полуночи
Бьётся, плачет что есть мочи
Беспокойное дитя…
Вот, лампаду засветя,
Чернобровка молодая
Суетится, припадая
Белой грудью к крикуну,
И лелеет, и ко сну
Избалованного клонит,
И поёт, и тихо стонет
На чувствительный распев
Девяностолетних дев:

Усыпительная песня

«Да усни же ты, усни,
Мой хороший молодец!
Угомон тебя возьми,
О постылый сорванец!
Баю-баюшки-баю!

Уж и есть ли где такой
Сизокрылый голубок,
Ненаглядный, дорогой,
Как мой миленький сынок?
Баю-баюшки-баю!

Во зелёном во саду
Красно вишенье растёт;
По широкому пруду
Белый селезень плывёт.
Баю-баюшки-баю!

Словно вишенье румян,
Словно селезень он бел -
Да усни же ты, буян!
Не кричи же ты, пострел!
Баю-баюшки-баю!

Я на золоте кормить
Буду сына моего;
Я достану, так и быть,
Царь-девицу для него…
Баю-баюшки-баю!

Будет важный человек
Будет сын мой генерал…
Ну, заснул… хоть бы навек!
Побери его провал!
Баю-баюшки-баю!»

Свет потух над генералом;
Чернобровка покрывалом
Обвернула колыбель -
И ложится на постель…
В тёмной горнице молчанье,
Только тихое лобзанье
И неясные слова
Были слышны раза два…
После, тенью боязливой,
Кто-то, чудилося мне,
Осторожно и счастливо,
При мерцающей луне,
Пробирался по стене.

[1835]

Разочарование

Была пора - за милый взгляд,
Очаровательно притворный,
Платить я жизнию был рад
Красе обманчиво упорной!
Была пора - и ночь, и день
Я бредил хитрою улыбкой,
И трудно было мне, и лень
Расстаться с жалкою ошибкой.
Теперь пора весёлых снов
Прошла, рассорилась с поэтом, -
И я за пару нежных слов
Себя безумно не готов
Отправить в вечность пистолетом.
Теперь хранит меня судьба:
Пленяюсь женщиной, как прежде,
Но разуверился в надежде
Увидеть розу без шипа.

1834

Сарафанчик

Мне наскучило, девице,
Одинёшенькой в светлице
   Шить узоры серебром!
И без матушки родимой
Сарафанчик мой любимый
   Я надела вечерком -
      Сарафанчик,
      Расстеганчик!

В разноцветном хороводе
Я играла на свободе
   И смеялась как дитя!
И в светлицу до рассвета
Воротилась: только где-то
   Разорвала я шутя
      Сарафанчик,
      Расстеганчик!

Долго мать меня журила -
И до свадьбы запретила
   Выходить за ворота;
Но за сладкие мгновенья
Я тебя без сожаленья
   Оставляю навсегда,
      Сарафанчик,
      Расстеганчик!

1834

Атеисту

Не оглушайте вы меня
Ни вашим карканьем, ни свистом
Против начала бытия!
Смотря внимательно на вас,
Я не могу быть атеистом:
Вы без души, ума и глаз!

1834

Экспромт следует рассматривать не как отрицание атеизма, а как возражение поэта против поверхностных аргументов какого-то лица.

Имениннику

Что могу тебе, Лозовский,
Подарить для именин?
Я, по милости бесовской,
Очень бедный господин!
В стоицизме самом строгом,
Я живу без серебра,
И в шатре моём убогом
Нет богатства и добра,
Кроме сабли и пера.
Жалко споря с гневной службой,
Я ни гений, ни солдат,
И одной твоею дружбой
В доле пагубной богат!
Дружба - неба дар священный,
Рай земного бытия!
Чем же, друг неоцененный,
Заплачу за дружбу я?
Дружбой чистой, неизменной,
Дружбой сердца на обмен:
Плен торжественный за плен!..
Посмотри: невольник страждет
В неприятельских цепях
И напрасно воли жаждет,
Как источника в степях.
Так и я, могучей силой
Предназначенный тебе,
Не могу уже, мой милый,
Перекорствовать судьбе…
Не могу сказать я вольно:
«Ты чужой мне, я не твой!»
Было время - и довольно…
Голос пылкий и живой
Излетел, как бури вой,
Из груди моей суровой…
Ты услышал дивный звук,
Громкий отзыв жизни новой -
И уста и пламень рук,
Будто с детской колыбели,
Навсегда запечатлели
В нас святое имя: друг!
В чём же, в чём теперь желанье
Имениннику души?
Это верное признанье
Глубже в сердце запиши!..

30 августа 1833, на Лубянке, дом Лухманова

Оправдание мужа

Берёг сокровище! Но льзя ли сберечи,
Когда от оного у всех висят ключи?

[1833]

Иван Великий

Опять она, опять Москва!
Редеет зыбкий пар тумана,
И засияла голова
И крест Великого Ивана!
Вот он - огромный Бриарей,
Отважно спорящий с громами,
Но друг народа и царей
С своими ста колоколами!
Его набат и тихий звон
Всегда приятны патриоту;
Не в первый раз, спасая трон,
Он влёк злодея к эшафоту!
И вас, Реншильд и Шлиппенбах,
Встречал привет его громовый,
Когда, с улыбкой на устах,
Влачились гордо вы в цепях
За колесницею Петровой!
Дела высокие славян,
Прекрасный век Семирамиды,
Герои Альпов и Тавриды -
Он был ваш верный Оссиан,
Звучней, чем Игорев Баян.
И он, супруг твой, Жозефина,
Железный волей и рукой,
На векового исполина
Взирал с невольною тоской!
Москва под игом супостата,
И ночь, и бунт, и Кремль в огне -
Нередко нового сармата
Смущали в грустной тишине.
Ещё свободы ярой клики
Таила русская земля;
Но грозен был Иван Великий
Среди безмолвного Кремля;
И Святослава меч кровавый
Сверкнул над буйной головой,
И, избалованная славой,
Она склонилась величаво
Перед торжественной судьбой!..
Восстали царства; пламень брани
Под небом Африки угас,
И звучно, звучно с плеском дланей
Слился Ивана шумный глас!..
И где ж, когда в скрижаль отчизны
Не вписан доблестный Иван?
Всегда, везде без укоризны
Он русской правды алкоран!..
Люблю его в войне и мире,
Люблю в обычной простоте
И в пышной пламенной порфире,
Во всей волшебной красоте,
Когда во дни воспоминаний
Событий древних и живых,
Среди щитов, огней, блистаний,
Горит он в радугах цветных!..
Томясь желаньем ненасытным
Заняться важно суетой,
Люблю в раздумье любопытном
Взойти с народною толпой
Под самый купол золотой
И видеть с жалостью оттуда,
Что эта гордая Москва,
Которой добрая молва
Всегда дарила имя чуда -
Песку и камней только груда.
Без слов коварных и пустых
Могу прибавить я, что лица,
Которых более других
Ласкает матушка-столица,
Оттуда видны без очков,
Поверьте мне, как вереница
Обыкновенных каплунов…
А сколько мыслей, замечаний,
Философических идей,
Филантропических мечтаний
И романтических затей,
Всегда насчёт других людей,
На ум приходит в это время!
Какое сладостное бремя
Лежит на сердце и душе!
Ах, это счастье без обмана,
Оно лишь жителя Монблана
Лелеет в вольном шалаше!
Один крестьянин полудикий
Недаром вымолвил в слезах:
«Велик господь на небесах,
Велик в Москве Иван Великий!»
Итак, хвала тебе, хвала,
Живи, цвети, Иван Кремлёвский,
И, утешая слух московский,
Гуди во все колокола!..

1833

Иван Великий - главная колокольня Московского Кремля, - считалась символом величия Москвы и России.

Бриарей - мифологический сторукий великан, отважившийся восстать против Юпитера.

Реншильд, Шлиппенбах - шведские полководцы, пленённые в Полтавской битве в 1709 г.

Век Семирамиды - так льстиво называли эпоху царствования Екатерины II (1729-1796), которую Вольтер нарёк "Северной Семирамидой" по имени ассирийской легендарной царицы Семирамиды, отличавшейся мудростью и красотой.

Герои Альпов и Тавриды - А.В.Суворов(1730-1800) и Г.А.Потёмкин (1739-1791).

Оссиан - легендарный кельтский поэт III века.

Супруг твой, Жозефина - то есть Наполеон I, женатый первым браком на Жозефине Богарнэ.

Новый сармат - намёк на польскую интервенцию в Россию в начале XVII века.

И Святослава меч кровавый - имеется в виду Святослав Игоревич, великий князь и полководец Киевской Руси X века.

Алкоран - то же, что коран.

Порфира - длинная пурпурного цвета мантия, надеваемая монархами в торжественных случаях.

Монблан - высочайший горный массив в Альпах.

Признание

В душе горит огонь любви,
   Я жажду наслажденья, -
О милый мой, лови, лови
   Минуту заблужденья!
Явись ко мне - явись, как дух,
   Нежданный, беспощадный,
Пока томится, ноет дух
   В надежде безотрадной,
Пока играет на челе
   Румянец прихотливый,
И вижу я в туманной мгле
   Звезду любви счастливой!
Я жду тебя - я вся твоя,
   Покрой меня лобзаньем,
И полно жить, - и тихо я
   Сольюсь с твоим дыханьем!
В душе горит огонь любви,
   Я жажду наслажденья, -
О милый мой, лови, лови
   Минуту заблужденья!

[1833]

Положено на музыку 7-ю композиторами: А.Виллуаном, Ц.Кюи, В.Соколовым и др.

Акташ-аух

На высоте пустынных скал,
Под ризой инеев пушистых,
Как сторож пасмурной, стоял
Дуб старый, царь дубов ветвистых.
Сражаясь с хладом облаков,
Встречая гордо луч денницы,
Один, далёко от дубров,
Служил он кровом хищной птицы.
Молниеносный ураган
Сверкнул в лазуревой пучине,
И разлетелся великан,
Как прах, по каменной твердыне.
В вертепах дикой стороны,
Для чужеземца безотрадной,
Гнездились буйные сыны
Войны и воли кровожадной.
Долины мира возмущал
Брегов Акташа лютый житель,
Коварный Гений охранял
Его преступную обитель.
Но где ты, сон минувших дней
Тебя сменила жажда мщенья,
И сильный вождь богатырей
Рассеял сонм злоумышленья!
Акташа нет! Пробил конец
Безумству жалкого народа,
И не спасли тебя, беглец,
Твои кинжалы и природа!
Где блещет солнце, где заря
Едва мелькает за горами -
Предстанет всюду пред врагами
Герой полночного Царя.

1832

Фёдору Алексеевичу Кони

Was sein soll - muss geschehen!

Я не скажу тебе, поэт,
Что греет грудь мою так живо,
И не открою сердца, - нет!
И поэтически, игриво
Я гармоническим стихом,
В томленьи чувств перегорая,
Не выскажу тебе о том,
Чем дышит грудь полуживая,
Чем движет мыслию во мне,
Как глас судьбины, глас пророка
И часто, часто в тишине
Огнём пылающего ока
Так и горит передо мной!
О, как мне жизнь тогда светлеет!
Мной всё забыто - и покой
В прохладе чувств меня лелеет.
За этот мир я б всё отдал,
За этот миг я бы не взял
И гурий неги Гаафица -
Он мне нужнее, чем денница,
Чем для рождённого птенца
Млеко родимого сосца!
Так… Не испытывай напрасно,
Поэт, волнения души
И искры счастия прекрасной
В её начале не туши!
Она угаснет - и за нею
Мои глаза закрою я,
Но за могилою моею
Ещё услышишь ты меня.
Лишь с гневом яростного мщенья
Она далёко перейдёт,
А всё-таки врага найдёт
В веках, грядущих поколеньях!

19 февраля 1832

Was sein soll - muss geschehen! (нем.) - Чему быть - тому не миновать!

Кони Фёдор Алексеевич (1809 - 1879) - известный русский драматург-водевилист, журналист и театральный критик. Около 1825 г. познакомился с Полежаевым, с которым встречался по возвращении поэта с Кавказа и имел многих общих друзей и знакомых из числа воспитанников Московского университетского Благородного пансиона, московских интеллигентов-разночинцев из театральных и литературных кругов.

[Приглашаю посмотреть мою пародию на несколько строк этого стихотворения: «Птичье молоко»]

Песня

У меня ль, молодца,
Ровно в двадцать лет
Со бела со лица
Спал румяный цвет,
Чёрный волос кольцом
Не бежит с плеча;
На ремне золотом
Нет грозы-меча,
За железным щитом
Нет копья-огня,
Под черкесским седлом
Нет стрелы-коня;
Нет перстней дорогих
Подарить милой!
Без невесты жених,
Без попа налой…
Расступись, расступись,
Мать-сыра земля!
Прекратись, прекратись,
Жизнь-тоска моя!
Лишь по ней, по милой,
Красен белый свет;
Без милой, дорогой
Счастья в мире нет!

[1832]

Мёртвая голова

Из-за чёрных облаков
Блещет месяц в вышине,
Видны в стане казаков
Десять копий при луне.
Отчего ж она темна,
Что не светится она,
Сталь десятого копья?
Что за призрак вижу я
При обманчивой луне
На таинственном копье?
О, не призрак - наяву
Вижу вражеский укор -
Безобразную главу
Сына брани, сына гор.
Вечный сон - её удел
На отеческих полях;
На убийственных мечах
Он к ней рано прилетел.
Пять ударов острия
Твёрдый череп разнесли;
Муку смерти затая,
Очи кровью затекли.
Силу дивную бойца
Злобный гений превозмог, -
Труп холодный мертвеца
В землю с честию не лёг.
И глава его темнит
Сталь десятого копья,
И душа его парит
К новой сфере бытия…

[1832]

Песнь погибающего пловца

Вот мрачится
Свод лазурный!
Вот крутится
Вихорь бурный!
Ветр свистит,
Гром гремит,
Море стонет -
Путь далёк…
Тонет, тонет
Мой челнок!..

Всё чернее
Свод надзвездный,
Всё страшнее
Воют бездны!
Глубь без дна!
Смерть верна!
Как заклятый
Враг грозит,
Вот девятый
Вал бежит!..

Горе, горе!
Он настигнет:
В шумном море
Чёлн погибнет!
Гроб готов!..
Треск громов
Над пучиной
Ярых вод
Вздох пустынный
Разнесёт!..

Дар заветный
Провиденья,
Гость приветный
Наслажденья -
Жизнь иль миг!
Не привык
Утешаться
Я тобой, -
И расстаться
Мне с мечтой!

Сокровенный
Сын природы,
Неизменный
Друг свободы, -
С юных лет
В море бед
Я направил
Быстрый бег
И оставил
Мирный брег!

На равнинах
Вод зеркальных,
На пучинах
Погребальных
Я скользил;
Я шутил
Грозной влагой -
Смертный вал
Я отвагой
Побеждал!

Как минутный
Прах в эфире,
Бесприютный
Странник в мире,
Одинок,
Как челнок,
Уз любови
Я не знал,
Жаждой крови
Не сгорал!

Парус белый
Перелётный,
Якорь смелый,
Беззаботный,
Тусклый луч
Из-за туч,
Проблеск дали
В тьме ночей -
Заменяли
Мне друзей!

Что ж мне в жизни
Безызвестной?
Что в отчизне
Повсеместной?
Чем страшна
Мне волна?
Пусть настигнет
С вечной мглой,
И погибнет
Труп живой!..

Всё чернее
Свод надзвездный;
Все страшнее
Воют бездны;
Ветр свистит,
Гром гремит,
Море стонет -
Путь далёк…
Тонет, тонет
Мой челнок!

[1832]

Ожесточённый

О, для чего судьба меня сгубила?
Зачем из цепи бытия
Меня навек природа исключила,
И страшно вживе умер я?
Ещё в груди моей бунтует пламень
Неугасаемых страстей,
А совесть, как врага заклятый камень,
Гнетёт отверженца людей!
Ещё мой взор, блуждающий, но быстрый,
Порою к небу устремлён,
А божества святой отрадной искры,
Надежды с верой, я лишён!
И дышит всё в создании любовью,
И живы червь, и прах, и лист,
А я, злодей, как Авелевой кровью
Запечатлён! Я атеист!..
И вижу я, как горестный свидетель,
Сиянье утренней звезды,
И с каждым днём твердит мне добродетель:
«Страшись, страшись готовой мзды!..»
И грозен он, висящей казни голос,
И стынет кровь во мне, как лёд,
И на челе стоит невольно волос,
И выступает градом пот!
Бежал бы я в далёкие пустыни,
Презрел бы ужас гробовой!
Душа кипит, но не руке, рабыне,
Разбить сосуд свой роковой!
И жизнь моя мучительнее ада,
И мысль о смерти тяжела…
А вечность… ах! она мне не награда -
Я сын погибели и зла!
Зачем же я возник, о провиденье,
Из тьмы веков перед тобой?
О, обрати опять в уничтоженье
Атом, караемый судьбой!
Земля, раскрой несытую утробу,
Горящей Этной протеки
И, бурный вихрь, тоску мою и злобу
И память с пеплом развлеки!

[1832]

Звезда

Она взошла, моя звезда,
Моя Венера золотая;
Она блестит, как молодая
В уборе брачном красота!
Пустынник мира безотрадный,
С её таинственных лучей
Я не свожу моих очей
В тоске мучительной и хладной.
Моей бездейственной души
Не оживляя вдохновеньем,
Она небесным утешеньем
Её дарит в ночной тиши.
Какой-то силою волшебной
Она влечёт меня к себе,
И, перекорствуя судьбе,
Врачует грусть мечтой целебной!
Предавшись ей, я вижу вновь
Мои потерянные годы,
Дни счастья, дружбы и свободы,
И помню первую любовь.

[1832]

Чёрная коса

Там, где свистящие картечи
Метала бранная гроза,
Лежит в пыли, на поле сечи,
В три грани чёрная коса.
Она в крови и без ответа,
Но тайный голос произнёс:
«Булат, противник Магомета,
Меня с главы девичьей снес!
Гордясь красой неприхотливой,
В родной свободной стороне
Чело невинности стыдливой
Владело мною в тишине.
Ещё за час до грозной битвы
С врагом отечественных гор
Пылал в жару святой молитвы
Звезды Чир-Юрта ясный взор.
Надежда храбрых на Пророка
Отваги буйной не спасла,
И я во прах веленьем рока
Скатилась с юного чела!
Оставь меня!.. Кого лелеет
Украдкой нежная краса,
Тому на сердце грусть навеет
В три грани чёрная коса…»

1831

Написано вскоре после штурма селения Чир-Юрт (19 октября 1831). Это стихотворение Полежаева было положено на музыку неизвестным композитором и как старая боевая песня кавказских солдат «Там, где свистящие картечи» бытовала долгое время на Кавказе. Известно свидетельство мемуариста о популярности романса на слова Полежаева в 50-е годы. Тот же мемуарист сохранил предание о том, по какому поводу написано это стихотворение: «…когда взяли Чир-Юрт, Полежаев, ходя по грудам тел и развалинам, увидел убитую мусульманку, девушку несравненной красоты, у которой была перерублена коса, так что едва держалась на нескольких волосках. Полежаев, будучи поражён смертью несчастной красавицы, бережно перерезал волосы, отделил от головы косу и спрятал её под мундир, у своего поэтического сердца, на память».

Казак

Под Чёрные горы на злого врага
Отец снаряжает в поход казака.
Убранный заботой седого бойца
Уж трам абазинский стоит у крыльца.
Жена молодая, с поникшей главой,
Приносит супругу доспех боевой,
И он принимает от белой руки
Кинжал Базалая, булат Атаги
И труд Царяграда - ружьё и пистоль. *
На скатерти белой прощальная соль,
И хлеб, и вино, и Никола святой…
Родителю в ноги… жене молодой -
С таинственной бурей таинственный взор
И брови на шашку - вине приговор,
Последнего слова и ласки огонь!..
И скрылся из виду и всадник и конь!
          Счастливый казак!
От вражеских стрел, от меча и огня
Никола хранит казака и коня.
Враги заплатили кровавую дань,
И смолкла на время свирепая брань.
И вот полунощною тихой порой
Он крадется к дому глухою тропой,
Он милым готовит внезапный привет,
В душе его мрачного предчувствия нет.
Он прямо в светлицу к жене молодой -
И кто же там с нею?.. Казак холостой!
Взирает обманутый муж на жену
И слышит в руке и душе сатану:
«Губи лицемерку - она неверна!»
Но вскоре рассудком изгнан сатана…
Казак изнурённые силы собрал
И, крест сотворивши, Николе сказал:
«Никола, Никола, ты спас от войны,
Почто же не спас от неверной жены?»
        Несчастный казак!

1830, Кавказ

* На Кавказе между казаков пистолет так всегда называется. (Примечание Полежаева)

Чёрные горы - цепь гор в Чечне и Дагестане, тянущаяся вдоль Главного Кавказского хребта. Название происходит от густых лесов, покрывающих горы и придающих им тёмный цвет.

Трам абазинский - верховая лошадь абхазской (абазинской) породы конного завода Трама.

Кинжал Базалая, булат Атаги - вооружение горцев, названное по имени оружейного мастера Базалая и селению Атага, известному выделкой шашек.

Труд Царяграда - ружья и пистолеты турецкой работы, которыми были вооружены горцы и которые в качестве трофеев попадали к казакам.

Табак

Курись, табак мой! Вылетай
   Из трубки, дым приятный,
И облаками расстилай
   Свой запах ароматный!
Не столько персу мил кальян
   Или шербет душистый,
Сколь мил душе моей туман
   Твой лёгкий и волнистый!
Тиран лишил меня всего -
   И чести и свободы,
Но всё курю, назло его,
   Табак, как в прежни годы.
Курю и мыслю: как горит
   Табак мой в трубке жаркой,
Так и меня испепелит
   Рок пагубный и жалкой…
Курись же, вейся, вылетай
   Из трубки, дым приятный,
И, если можно, исчезай
   И жизнь с ним невозвратно!

[1829]

Осуждённый

Нас было двое - брат и я…
А. Пушкин

Я осуждён!  К позорной казни
Меня закон приговорил!
Но я печальный мрак могил
На плахе встречу без боязни, -
Окончу дни мои, как жил.

К чему раскаянье и слёзы
Перед бесчувственной толпой,
Когда назначено судьбой
Мне слышать вопли, и угрозы,
И гул проклятий за собой?

Давно душой моей мятежной
Какой-то демон овладел,
И я зловещий мой удел,
Неотразимый, неизбежный,
В дали туманной усмотрел…

Не розы светлого Пафоса,
Не ласки гурий в тишине,
Не искры яхонта в вине, -
Но смерть, секира и колёса
Всегда мне грезились во сне!

Меня постигла дума эта
И ознакомилась со мной, -
Как холод с южною весной
Или фантазия поэта
С унылой северной луной.

Мои утраченные годы
Текли, как бурные ручьи,
Которых мутные струи
Не серебрят, а пенят воды
На лоне илистой земли.

Они рвались, они бежали
К неверной цели без препон;
Но быстрый бег остановлён,
И мне размах холодной стали
Готовит праведный закон.

Взойдёт она, взойдёт, как прежде,
Заутра ранняя звезда,
Проснётся неба красота, -
Но я… я небу и надежде
Скажу: «Простите навсегда!»

Взгляну с улыбкою печальной
На этот мир, на этот дом,
Где я был с счастьем незнаком,
Где я, как факел погребальный,
Горел в безмолвии ночном;

Где, может быть, суровой доле
Я чем-то свыше обречён,
Где я страстями заклеймён,
Где чем-то свыше, поневоле,
Я был на время заключён;

Где я… Но что?.. Толпа народа
Уже кипит на площади…
Я слышу: «Узник, выходи!»
Готов - иду!.. Прости, природа,
Палач, на казнь меня веди!..

Конец 1820-х годов (?)

***

Притеснил мою свободу
Кривоногий штабс-солдат:
В угождение уроду
Я отправлен в каземат.

И мечтает блинник сальный
В чёрном сердце подлеца
Скрыть под лапою нахальной
Имя вольного певца.

Но едва ль придётся шуту
Отыграться без стыда:
Я - под спудом на минуту,
Он - в болоте навсегда.

1828

Написано после столкновения с фельдфебелем, в результате которого Полежаев был подвергнут длительному заключению.

Штабс-солдат - т.е. старший солдат; фельдфебель относился к рядовому составу.

Песнь пленного ирокезца

Я умру! на позор палачам
Беззащитное тело отдам!
    Равнодушно они
    Для забавы детей
    Отдирать от костей
    Станут жилы мои!
    Обругают, убьют
    И мой труп разорвут!

Но стерплю! Не скажу ничего,
Не наморщу чела моего!
    И, как дуб вековой,
    Неподвижный от стрел,
    Неподвижен и смел,
    Встречу миг роковой
    И, как воин и муж,
    Перейду в страну душ.

Перед сонмом теней воспою
Я бесстрашную гибель мою.
    И рассказ мой пленит
    Их внимательный слух,
    И воинственный дух
    Стариков оживит;
    И пройдёт по устам
    Слава громким делам.

И рекут они в голос один:
«Ты достойный прапрадедов сын!»
    Совокупной толпой
    Мы на землю сойдём
    И в родных разольём
    Пыл вражды боевой;
    Победим, поразим
    И врагам отомстим!

Я умру! на позор палачам
Беззащитное тело отдам!
    Но, как дуб вековой,
    Неподвижный от стрел,
    Я недвижим и смел
    Встречу миг роковой!

Между 1826 и 1828

Аллегорическая форма этого произведения подсказана поэту сведениями об ирокезах и обычае мщения и истязания пленных у них, содержащимися в книге аббата де-Ла Порта («Всемирный путешествователь, или Познание Старого и Нового света…, изданное господином аббатом де-Ла Порт, а на российский язык переведено с французского», т. 8. Спб., 1816, с. 24 - 25).

Ирокезцы (ирокезы) - группа индейских племён, населявших некогда северо-восточную часть Северной Америки. Во время её колонизации европейцами ирокезы почти полностью были истреблены.

Валтасар
(Подражание V главе пророка Даниила)

Царь на троне сидит;
Перед ним и за ним
С раболепством немым
Ряд сатрапов стоит.
Драгоценный чертог
И блестит и горит,
И земной полубог
Пир устроить велит.
Золотая волна
Дорогого вина
Нежит чувства и кровь;
Звуки лир, юных дев
Сладострастный напев
Возжигают любовь.
Упоён, восхищён,
Царь на троне сидит -
И торжественный трон
И блестит и горит…
Вдруг неведомый страх
У царя на челе,
И унынье в очах,
Обращённых к стене.
Умолкает звук лир
И весёлых речей,
И расстроенный пир
Видит (ужас очей!):
Огневая рука
Исполинским перстом,
На стене пред царём,
Начертала слова…
И никто из мужей
И царёвых гостей,
И искусных волхвов
Силы огненных слов
Изъяснить не возмог.
И земной полубог
Омрачился тоской…
И еврей молодой
К Валтасару предстал
И слова прочитал:
Мани, факел, фарес!
Вот слова на стене;
Волю бога небес
Возвещают оне.
Мани значит: монарх,
Кончил царствовать ты!
Град у персов в руках -
Смысл середней черты;
Фарес - третье - гласит:
Ныне будешь убит!..
Рек - исчез… Изумлён,
Царь не верит мечте;
Но чертог окружён,
И - он мёртв на щите!..

Между 1826 и 1828

…Несомненно, что внимание к этому библейскому сюжету пробудили у Полежаева события августа - сентября 1826 г. в Москве, когда вся официальная «первопрестольная» готовилась к торжествам по случаю коронации Николая I. Именно в это время происходит «Полежаевская история», резко усилившая в мировоззрении поэта антицаристские настроения, отразившиеся в ряде стихотворений.

Рок

Зари последний луч угас
В природе усыплённой;
Протяжно бьёт полночный час
На башне отдалённой.
Уснули радость и печаль
И все заботы света;
Для всех таинственная даль
Завесой тьмы одета.
Всё спит… Один свирепый рок
Чужд мира и покоя,
И столько ж страшен и жесток
В тиши, как в вихре боя.
Ни свежей юности красы,
Ни блеск души прекрасной
Не избегут его косы,
Нежданной и ужасной!
Он любит жизни бурной шум,
Как любят рёв потока,
Или как любит детский ум
Игру калейдоскопа.
Пред ним равны - рабы, цари;
Он шутит над султаном,
Равно как шучивал Али
Янинский над Фирманом.
Он восхотел - и Крез избег
Костра при грозном Кире,
И Кир, уснув на лоне нег,
Восстал в подземном мире.
Велел - и Рима властелин -
Народный гладиатор,
И Русь, как кур, передушил
Ефрейтор-император.

Между 1826 и 1828

Али Янинский (1741 - 1822) - албанский паша, наместник Албании, добившийся почти полной самостоятельности в управлении страной, бывшей под властью турецкого султана. Погиб от рук солдат султана Махмуда. В России были известны переводы двух книг об Али Паше Янинском - Пуке-виля (1822) и Дешаплета (1824).

Фирман - указ турецкого султана.

Крез - полулегендарный последний Лидийский царь (560 - 548 гг. до н. в.), известный своим баснословным богатством.

Кир - основатель древнего Персидского царства, завоеватель Мидии, Лидии и Вавилона. Как сообщает Ксенофонт, Кир был настигнут смертью в постели, что имеет в виду Полежаев («И Кир, уснув на лоне нег»).

Народный гладиатор - по-видимому, Спартак.

Цепи

Зачем игрой воображенья
Картины счастья рисовать,
Зачем душевные мученья
Тоской опасной растравлять?
Убитый роком своенравным,
Я вяну жертвою страстей
И угнетён ярмом бесславным
В цветущей юности моей!
Я зрел: надежды луч прощальный
Темнел и гаснул в небесах,
И факел смерти погребальный
С тех пор горит в моих очах!
Любовь к прекрасному, природа,
Младые девы и друзья
И ты, священная свобода,
Всё, всё погибло для меня!
Без чувства жизни, без желаний,
Как отвратительная тень,
Влачу я цепь моих страданий
И умираю ночь и день!
Порою огнь души унылой
Воспламеняется во мне,
С снедающей меня могилой
Борюсь, как будто бы во сне;
Стремлюсь, в жару ожесточенья,
Мои оковы раздробить
И жажду сладостного мщенья
Живою кровью утолить!
Уже рукой ожесточённой
Берусь за пагубную сталь,
Уже рассудок мой смущённый
Забыл и горе и печаль!..
Готов!.. Но цепь порабощенья
Гремит на скованных ногах,
И замирает сталь отмщенья
В холодных, трепетных руках!
Как раб испуганный, бездушный,
Тогда кляну свой жребий я
И вновь взираю равнодушно
На цепи [нового цар]я.

Между 1826 и 1828

Вечерняя заря

Я встречаю зарю
И печально смотрю,
Как крапинки дождя,
По эфиру слетя,
Благотворно живят
Попираемый прах,
И кипят и блестят
В серебристых звездах
На увядших листах
Пожелтевших лугов.
Сила горней росы,
Как божественный зов,
Их младые красы
И крепит и растит.
Что ж, крапинки дождя,
Ваш бальзам не живит
Моего бытия?
Что в вечерней тиши,
Как приятный обман,
Не исцелит он ран
Охладелой души?
Ах, не цвет полевой
Жжёт полдневной порой
Разрушительный зной:
Сокрушает тоска
Молодого певца,
Как в земле мертвеца
Гробовая доска…
Я увял - и увял
Навсегда, навсегда!
И блаженства не знал
Никогда, никогда!
И я жил - но я жил
На погибель свою…
Буйной жизнью убил
Я надежду мою…
Не расцвёл - и отцвёл
В утре пасмурных дней;
Что любил, в том нашёл
Гибель жизни моей.
Изменила судьба…
Навсегда решена
С самовластьем борьба,
И родная страна
Палачу отдана.
Дух уныл, в сердце кровь
От тоски замерла;
Мир души погребла
К шумной воле любовь…
Не воскреснет она!
Я надежду имел
На испытных друзей,
Но их рой отлетел
При невзгоде моей.
Всем постылый, чужой,
Никого не любя,
В мире странствую я,
Как вампир гробовой…
Мне противно смотреть
На блаженство других
И в мучениях злых
Не сгораючи, тлеть…
Не кропите ж меня
Вы, росинки дождя:
Я не цвет полевой;
Не губительный зной
Пролетел надо мной!
Я увял - и увял
Навсегда, навсегда!
И блаженства не знал
Никогда, никогда!

Между 1826 и 1828

Четыре нации

1

Британский лорд
Свободой горд -
Он гражданин,
Он верный сын
Родной земли.
Ни короли,
Ни происк пап
Кровавых лап
На смельчака
Исподтишка
Не занесут.
Как новый Брут -
Он носит меч,
Чтоб когти сечь.

2

Француз - дитя,
Он вам шутя
Разрушит трон
И даст закон;
Он царь и раб,
Могущ и слаб,
Самолюбив,
Нетерпелив.
Он быстр как взор
И пуст как вздор.
И удивит,
И насмешит.

3

Германец смел,
Но переспел
В котле ума;
Он как чума
Соседних стран,
Мертвецки пьян,
Сам в колпаке,
Нос в табаке,
Сидеть готов
Хоть пять веков
Над кучей книг,
Кусать язык
И проклинать
Отца и мать
Над парой строк
Халдейских числ,
Которых смысл
Понять не мог.

4

В России чтут
Царя и кнут;
В ней царь с кнутом,
Как поп с крестом:
Он им живёт,
И ест и пьёт.
А русаки
Как дураки,
Разиня рот,
Во весь народ
Кричат: «Ура!»
Нас бить пора!
Мы любим кнут!»
Зато и бьют
Их, как ослов,
Без дальних слов
И ночь и день,
Пока не лень:
Чем больше бьют,
Тем больше жнут,
Что вилы в бок,
То сена клок!
А без побой
Вся Русь хоть вой -
И упадёт,
И пропадёт.

1827

Стихотворение имело распространение в списках как при жизни Полежаева, так и в более поздние времена, причём оно в ряде случаев приписывалось Пушкину. По преданию, сохранившемуся в роду Струйских, стихотворение было написано Полежаевым в 1827 г. во время кратковременного посещения родных мест и имело название «Четыре народа».

Новая беда

Беда вам, попадьи, поповичи, поповны!
Попались вы под суд и причет весь церковный!
За что ж? За чепчики, за блонды, кружева,
За то, что и у вас завита голова,
За то, что ходите вы в шубах и салопах,
Не в длинных саванах, а в нынешних капотах,
За то, что носите с мирскими наряду
Одежды светлые себе лишь на беду,
А ваши дочери от барынь не отстали:
В корсетах стиснуты, турецки носят шали,
Вы стали их учить искусству танцевать,
Знакомить с музыкой, французский вздор болтать.
К чему отличное давать им воспитанье?
Внушили б им любить своё духовно званье,
К чему их вывозить на балы, на пиры?
Учили б их варить кутью, печь просвиры.
Коль правду вам сказать, вы, матери, неправы,
Что глупой модою лишь портите их нравы.
Что пользы? Вот они, пускаясь в шумный мир,
Глядят уж более на фрак или мундир
Не оттого ль, что их по моде воспитали,
А грамоте учить славянской перестали?
Бывало, знали ль вы, что значит мода, вкус?
А нынче шьёт на вас иль немец, иль француз.
Бывало в простоте, в безмолвии вы жили,
А нынче стали знать мазурку и кадрили.
Ну, право, тяжкий грех, оставьте этот вздор;
Смотрите, вот на вас составлен уж собор.
Вот скоро Фотий сам с вас мерку нову снимет,
Нарядит в кофты всех, а лишнее всё скинет.
Вот скоро, дайте лишь собрать владыкам ум,
Они вам выкроят уродливый костюм!
Задача им дана, зарылись все в архивы.
В пыли отцы, в поту! Вот как трудолюбивы:
Один забрался в даль под Авраамов век
Совета требовать у матушек Ревекк,
Другой перечитал обряды назореев,
Исчерпал Флавия о древностях евреев,
Иной всей Греции костюмы перебрал,
Другой славянские уборы отыскал.
Собрали образцы, открыли заседанье
И мнят, какое ж дать поповнам одеянье,
Какое - попадьям, какое - детям их?
Решите же, отцы! Но спор возник у них:
Столь важное для всех, столь чрезвычайно дело
Возможно ль с точностью определить так смело?
Без споров обойтись отцам нельзя никак,
Иначе попадут в грех тяжкий и просак.
О чём же этот спор? Предмет его преважный:
Ходить ли попадьям в материи бумажной,
Иметь ли шёлковы на головах платки,
Носить ли на ногах козловы башмаки?
Чтоб роскошь прекратить, столь чуждую их лицам,
Нельзя ли обратить их к древним власяницам;
А чтоб не тратиться по лавкам, по швеям,
Не дать ли им покров пустынный, сродный нам?
Нет нужды, что они в нём будут как шутихи,
Зато узнает всяк, что это не купчихи,
Не модны барыни, а меж церковных жен.
Беда вам, матушки, дождались перемен!
Но успокойтесь, страх велик лишь издали бывает:
Вас Шаликов своей улыбкой ободряет:
Молчите, говорит, я сам войду в синод,
Представлю свой журнал, и, верно, в новый год
Повеет новая приятная погода
Для вашей участи и моего дохода.
Как ни кроить убор на вас святым отцам,
Не быть портными им, коль мысли я не дам.

1825

Стихотворение является откликом на переполох в среде духовенства, вызванный проектом указа Александра I, запрещавшего лицам духовного звания и членам их семей носить светские одежды.

Блонды - род кружев.

Фотий (1792 - 1838) - архимандрит, ханжа-реакционер. В последние годы жизни Александра I имел на него сильное влияние.

Флавий Иосиф - римский историк I в. н. э., автор книги «Древности иудейские».

Шаликов Петр Иванович, князь (1768 - 1852) - московский литератор-карамзинист и издатель журналов и газет. Слащавый тон и курьёзность суждений Шаликова сделали из него всеобщую мишень для эпиграмм и анекдотов.

Любовь

Свершилось Лилете
Четырнадцать лет;
Милее на свете
Красавицы нет.
Улыбкою радость
И счастье дарит;
Но счастия сладость
Лилеты бежит.
Не лестны унылой
Толпы женихов,
Не радостны милой
Веселья пиров.
В кругу ли бывает
Подруг молодых -
И томность сияет
В очах голубых;
Одна ли в приятном
Забвеньи она -
Везде непонятным
Желаньем полна;
В природе прекрасной
Чего-то ей нет,
Какой-то неясный
Ей мнится предмет:
Невольная скука
Девицу крушит,
И тайная мука
Волнует, томит.
Ах, юные лета!
Ах, пылкая кровь!
Лилета, Лилета!
Ведь это - любовь.

[1826]

Положено на музыку композитором П.Сокальским.

Непостоянство

Он удалился, лицемерный,
Священным клятвам изменил,
И эхо вторит: легковерный!
Он Нину разлюбил!
Он удалился!
Могу ли я, в моей ли власти
Злодея милого забыть?
Крушись, терзайся, жертва страсти!
Удел твой - слёзы лить:
Он удалился!
В какой пустыне отдаленной,
В какой неведомой стране
Сокрою стыд любви презренной!
Везде всё скажет мне:
Он удалился!
Одна, чужда людей и мира,
При томной песне соловья,
При лёгком веяньи зефира
Невольно вспомню я:
Он удалился!
Он удалился - всё свершилось!
Минувших дней не возвратить.
Как призрак, счастие сокрылось…
Зачем мне больше жить?
Он удалился!

[1825]