Владимир Маяковский, поэма «Владимир Ильич Ленин»
Биография и стихотворения В. Маяковского
Другие поэмы:
Биография и стихотворения В. Маяковского
Другие поэмы:
Российской коммунистической партии посвящаю
Время - начинаю про Ленина рассказ. Но не потому, что горя нету более, время потому, что резкая тоска стала ясною осознанною болью. Время, снова ленинские лозунги развихрь. Нам ли растекаться слёзной лужею, - Ленин и теперь живее всех живых. Наше знанье - сила и оружие. Люди - лодки. Хотя и на суше. Проживёшь своё пока, много всяких грязных ракушек налипает нам на бока. А потом, пробивши бурю разозлённую, сядешь, чтобы солнца близ, и счищаешь водорослей бороду зелёную и медуз малиновую слизь. Я себя под Лениным чищу, чтобы плыть в революцию дальше. Я боюсь этих строчек тыщи, как мальчишкой боишься фальши. Рассияют головою венчик, я тревожусь, не закрыли чтоб настоящий, мудрый, человечий ленинский огромный лоб. Я боюсь, чтоб шествия и мавзолеи, поклонений установленный статут не залили б приторным елеем ленинскую простоту. За него дрожу, как за зеницу глаза, чтоб конфетной не был красотой оболган. Голосует сердце - я писать обязан по мандату долга. Вся Москва. Промёрзшая земля дрожит от гуда. Над кострами обмороженные с ночи. Что он сделал? Кто он и откуда? Почему ему такая почесть? Слово за словом из памяти таская. не скажу ни одному - на место сядь. Как бедна у мира слОва мастерская! Подходящее откуда взять? У нас семь дней, у нас часов - двенадцать. Не прожить себя длинней. Смерть не умеет извиняться. Если ж с часами плохо, мала календарная мера, мы говорим - «эпоха», мы говорим - «эра». Мы спим ночь. Днём совершаем поступки. Любим свою толочь воду в своей ступке. А если за всех смог направлять потоки явлений, мы говорим - «пророк», мы говорим - «гений». У нас претензий нет, - не зовут - мы и не лезем; нравимся своей жене, и то довольны донЕльзя. Если ж, телом и духом слит, прёт на нас непохожий, шпилим - «царственный вид», удивляемся - «дар божий». Скажут так, - и вышло ни умно, ни глупо. Повисят слова и уплывут, как дЫмы. Ничего не выколупишь из таких скорлупок. Ни рукам ни голове не ощутимы. Как же Ленина таким аршином мерить! Ведь глазами видел каждый всяк - «эра» эта проходила в двери, даже головой не задевая о косяк. Неужели про Ленина тоже: «вождь милостью божьей»? Если б был он царствен и божествен, я б от ярости себя не поберёг, я бы стал бы в перекоре шествий, поклонениям и толпам поперёк. Я б нашёл слова проклятья громоустого, и пока растоптан я и выкрик мой, я бросал бы в небо богохульства, по Кремлю бы бомбами метал: ДОЛОЙ! Но тверды шаги Дзержинского у гроба. Нынче бы могла с постов сойти Чека. Сквозь мильоны глаз, и у меня сквозь оба, лишь сосульки слёз, примёрзшие к щекам. Богу почести казённые не новость. Нет! Сегодня настоящей болью сердце холодей. Мы хороним самого земного изо всех прошедших по земле людей. Он земной, но не из тех, кто глазом упирается в своё корыто. Землю всю охватывая разом. видел то, что временем закрыто. Он, как вы и я, совсем такой же, только, может быть, у самых глаз мысли больше нашего морщинят кожей, да насмешливей и твёрже губы, чем у нас. Не сатрапья твёрдость, триумфаторской коляской мнущая тебя, подёргивая вожжи. Он к товарищу милел людскою лаской. Он к врагу вставал железа твёрже. Знал он слабости, знакомые у нас, как и мы, перемогал болезни. Скажем, мне бильярд - отращиваю глаз, шахматы ему - они вождям полезней. И от шахмат перейдя к врагу натурой, в люди выведя вчерашних пешек строй, становил рабочей - человечьей диктатурой над тюремной капиталовой турой, И ему и нам одно и то же дорого. Отчего ж, стоящий от него поодаль, я бы жизнь свою, глупея от восторга, за одно б его дыханье Отдал?! Да не я один! Да что я лучше, что ли?! Даже не позвать, раскрыть бы только рот - кто из вас из сёл, из кожи вон, из штолен не шагнёт вперёд?! В качке - будто бы хватил вина и горя лишку - инстинктивно хоронюсь трамвайной сети. Кто сейчас оплакал бы мою смертишку в трауре вот этой безграничной смерти! Со знамёнами идут, и так. Похоже - стала вновь Россия кочевой. И Колонный зал дрожит, насквозь прохожен. Почему? Зачем и отчего? Телеграф охрип от траурного гуда. Слёзы снега с флажьих покрасневших век. Что он сделал, кто он и откуда - этот самый человечный человек? Коротка и до последних мгновений нам известна жизнь Ульянова. Но долгую жизнь товарища Ленина надо писать и описывать заново. Далеко давным, годов за двести, первые про Ленина восходят вести. Слышите - железный и лужёный, прорезая древние века, - голос прадеда Бромлея и Гужона - первого паровика? Капитал его величество, некоронованный, невенчанный, объявляет покорённой силу деревенщины. Город грабил, грёб, грабастал, глыбил пуза касс, а у станков худой и горбастый встал рабочий класс. И уже грозил, взвивая трубы зА небо; - Нами к золоту пути мостИте. Мы родим, пошлём, придёт когда-нибудь человек, борец, каратель, мститель! - И уже смешались облака и дЫмы, будто рядовые одного полка. Небеса становятся двойными, дымы забивают облака. Товары растут, меж нищими высясь. Директор, лысый чёрт, пощёлкал счётами, буркнул: «кризис!» и вывесил слово «расчёт». КрАпило сласти мушиное сЕево, хлебА зерном в элеваторах портятся, а под витринами всех Елисеевых, живот подведя, плелась безработица. И бурчало у трущоб в утробе, покрывая детвориный плачик: - Под работу, под винтовку ль, нА - ладони обе! Приходи, заступник и расплатчик! - Эй, верблюд, открыватель колоний! - Эй, колонны стальных кораблей! Марш в пустыни огня раскалённей! Пеньте пену бумаги белей! Начинают чёрным латАться оазисы пальмовых нег. Вон среди золотистых плантаций засечённый вымычал нerp: - У-у-у-у-у, у-у-у! Нил мой, Нил! Приплещи и выплещи чёрные дни! Чтоб чернее были, чем я во сне, и пожар чтоб крови вот этой красней. Чтоб во всём этом кофе, враз, вскипелом, вариться пузатым - чёрным и белым. Каждый добытый слоновий клык - тык его в мясо, в сердце тык. Хоть для правнуков, не зря чтоб кровью литься, выплыви, заступник солнцелицый. Я кончаюсь, - бог смертей пришёл и поманил. Помни это заклинанье, Нил, мой Нил! - В снегах России, в бреду Патагонии расставило время станки потогонные. У ИвАнова уже у Вознесенска каменные туши будоражат выкрики частушек: «Эх, завод ты мой, завод, желтоглазина. Время нового зовёт Стеньку Разина». Внуки спросят: - Что такое капиталист? - Как дети теперь: - Что это г-о-р-о-д-о-в-о-й?.. - Для внуков пишу в один лист капитализма портрет родовой. Капитализм в молодые года был ничего, деловой парнишка: первый работал - не боялся тогда, что у него от работ засалится манишка. Трико феодальное ему теснО! Лез не хуже, чем нынче лезут. Капитализм революциями своей весной расцвёл и даже подпевал «Марсельезу». Машину он задумал и выдумал. Люди, и те - ей! Он по вселенной видимо-невидимо рабочих расплодил детей. Он враз и царства и графства сжевал с коронами их и с орлами. Встучнел, как библейская корова или вол, облизывается. Язык - парламент. С годами ослабла мускулов сталь, он раздобрел и распух, такой же с течением времени стал, как и его гроссбух. Дворец возвёл - не увидишь такого! Художник - не один! - по стенам поёрзал. Пол ампиристый, потолок рококОвый, стенки - Людовика XIV, Каторза. Вокруг, с лицом, что равно годится быть и лицом и ягодицей, задолицая полиция. И краске и песне душа глуха, как корове цветы среди луга. Этика, эстетика и прочая чепуха - просто - его женская прислуга. Его и рай и преисподняя - распродаёт старухам дырки от гвоздей креста господня и перо хвоста святого духа. Наконец, и он перерос себя, за него работает раб. Лишь наживая, жря и спя, капитализм разбух и обдряб. Обдряб и лёг у истории на пути в мир, как в свою кровать. Его не объехать, не обойти, единственный выход - взорвать! Знаю, лирик скривится горько, критик ринется хлыстиком выстегать: - А где ж душа?! Да это ж - риторика! Поэзия где ж? - Одна публицистика!! - Капитализм - неизящное слово, куда изящней звучит - «соловей», но я возвращусь к нему снова и снова. Строку агитаторским лозунгом взвей. Я буду писать и про то и про это, но нынче не время любовных ляс. Я всю свою звонкую силу поэта тебе отдаю, атакующий класс. Пролетариат - неуклюже и узко тому, кому коммунизм - западня. Для нас это слово - могучая музыка, могущая мёртвых сражаться поднять. Этажи уже заёжились, дрожа, клич подвалов подымается по этажам! - Мы прорвёмся небесам в распахнутую синь. Мы пройдём сквозь каменный колодец. Будет. С этих нар рабочий сын - пролетариатоводец. - Им уже земного шара мало. И рукой, отяжелевшей от колец, тянется упитанная туша капитала ухватить чужой горлЕц. Идут, железом клацая и лацкая. - Убивайте! Двум буржуям тесно! - Каждое село - могила братская, городА - завод протезный. Кончилось - столы накрыли чайные. Пирогом победа на столе. - Слушайте могил чревовещание, кастаньеты костылей! Снова нас увидите в военной яви. Эту время не простит вину. Он расплатится, придёт он и объявит вам и вашинской войне войну! - Вырастают на земле слезЫ озёра, слишком непролазны крови топи. И клонились одиночки фантазёры над решением немыслимых утопий. Голову об жизнь разбили филантропы. Разве путь миллионам - филантропов тропы? И уже бессилен сам капиталист, так его машина размахалась, - строй его несёт, как пожелтелый лист, кризисов и забастовок хАос. - В чей карман стекаем золотою лавой? С кем идти и на кого пенять? - Класс миллионоглавый напрягает глаз - себя понять. Время часы капитала крАло, побивая прожекторов яркость. Время родило брата Карла - старший ленинский брат Маркс. Маркс! Встаёт глазам седин портретных рама. Как же жизнь его от представлений далека! Люди видят замурованного в мрамор, гипсом холодеющего старика. Но когда революционной тропкой первый делали рабочие шажок, о, какой невероятной топкой сердце Маркс и мысль свою зажёг! Будто сам в заводе каждом стоя стОймя, будто каждый труд размозоливая лично, грабящих прибавочную стоимость за руку поймал с поличным. Где дрожали тельцем, не вздымая глаз свой даже до пупа биржевика-дельца, Маркс повёл разить войною классовой золотого до быка доросшего тельцА. Нам казалось - в коммунизмовы затоны только волны случая закинут нас юлЯ. Маркс раскрыл истории законы, пролетариат поставил у руля. Книги Маркса не набора гранки, не сухие цифр столбцы - Маркс рабочего поставил нА ноги и повёл колоннами стройнее цифр. Вёл и говорил: - сражаясь лягте, дело - корректура выкладкам ума. Он придёт, придёт великий практик, поведёт полями битв, а не бумаг! - Жерновами дум последнее мелЯ и рукой дописывая восковой, знаю, Марксу виделось видение Кремля и коммуны флаг над красною Москвой. Назревали, зрели дни, как дыни, пролетариат взрослел и вырос из ребят. Капиталовы отвесные твердыни валом размывают и дробят. У каких-нибудь годов на расстоянии сколько гроз гудит от нарастаний. Завершается восстанием гнева нарастание, нарастают революции за вспышками восстаний. Крут буржуев озверевший норов. Тьерами растерзанные, воя и стеная, тени прадедов, парижских коммунаров, и сейчас вопят парижскою стеною: - Слушайте, товарищи! Смотрите, братья! Горе одиночкам - выучьтесь на нас! Сообща взрывайте! Бейте партией! Кулаком одним собрав рабочий класс. - Скажут: «Мы вожди», а сами - шаркунами? За речами шкуру распознать умей! Будет вождь такой, что мелочами с нами - хлеба проще, рельс прямей. Смесью классов, вер, сословий и наречий на рублях колёс землища двигалась. Капитал ежом противоречий рос вовсю и креп, штыками иглясь. Коммунизма призрак по Европе рыскал, уходил и вновь маячил в отдаленьи… По всему поэтому в глуши Симбирска родился обыкновенный мальчик Ленин. Я знал рабочего. Он был безграмотный. Не разжевал даже азбуки соль. Но он слышал, как говорил Ленин, и он знал - всё. Я слышал рассказ крестьянина-сибирца. Отобрали, отстояли винтовками и раем разделали селеньице. Они не читали и не слышали Ленина, но это были ленинцы. Я видел горы - на них и куст не рос. Только тучи на скалы упали ничком. И на сто вёрст у единственного горца лохмотья сияли ленинским значком. Скажут - это о булавках Ахи. Барышни их вкалывают из кокетливых причуд. не булавка вколота - значком прожгло рубахи сердце, полное любовью к Ильичу. Этого не объяснишь церковными славянскими крюками, и не бог ему велел - избранник будь! Шагом человеческим, рабочими руками, собственною головой прошёл он этот путь. Сверху взгляд на Россию брось - рассинелась речками, словно разгулялась тысяча розг, словно плетью исполосована. Но синЕй, чем вода весной, синяки Руси крепостной. Ты с боков на Россию глянь - и куда глаза ни кинь, упираются небу в склянь горы, каторги и рудники. Но и каторг больнее была у фабричных станков кабала. Были страны богатые более, красивее видал и умней. Но земли с ещё большей болью не довиделось видеть мне. Да, не каждый удар сотрёшь со щеки. Крик крепчал: - Подымайтесь за землю и волю вы! - И берутся бунтовщики- одиночки за бомбу и за ревОльвер. Хорошо в царя вогнать обойму! Ну, а если только пыль взметнёшь у колеса?! Подготовщиком цареубийства пойман брат Ульянова, народоволец Александр. Одного убьёшь - другой во весь свой пыл пытками ушедших переплюнуть тужится. И Ульянов Александр повешен был тысячным из шлиссельбуржцев. И тогда сказал Ильич семнадцатигодовый - это слово крепче клятв солдатом поднятой руки: - Брат, мы здесь тебя сменить готовы, победим, но мы пойдём путём другим! - Оглядите памятники - видите героев род вы? Станет Гоголем, а ты венком его величь. Не такой - чернорабочий, ежедневный подвиг на плечи себе взвалил Ильич. Он вместе, учит в кузничной пасти, как быть, чтоб зарплата взросла пятаком. Что делать, если дерётся мастер. Как быть, чтоб хозяин поил кипятком, Но не мелочь целью в конце: победив, не стой так над одной сметённой лужею. Социализм - цель. Капитализм - враг. Не веник - винтовка оружие. Тысячи раз одно и то же он вбивает в тугой слух, а назавтра друг в друга вложит руки понявших двух, Вчера - четыре, сегодня - четыреста. Таимся, а завтра в открытую встанем, и эти четыреста в тысячи вырастут. Трудящихся мира подымем восстанием. Мы уже не тише вод, травинок ниже - гнев у трудящихся густится в туче. Режет молниями Ильичёвых книжек. Сыпет градом прокламаций и летучек, Бился об Ленина тёмный класс, тёк от него в просветленьи, и, обданный силой и мыслями масс, с классом рос Ленин. И уже превращается в быль то, в чём юношей Ленин клЯлся: - Мы не одиночки, мы - союз борьбы за освобождение рабочего класса. - Ленинизм идёт всё далее и более вширь учениками Ильичёвой выверки. Кровью вписан героизм подполья в пыль и в слякоть бесконечной Володимирки. Нынче нами шар земной заверчен. Даже мы, в кремлёвских креслах если, - скольким вдруг из-за декретов Нерчинск кандалами раззвенится в кресле! Вам опять напомню птичий путь я. За волчком - трамваев электрическая рысь. Кто из вас решётчатые прутья не царапал и не грыз?! Лоб разбей о камень стенки тесной - за тобою смыли камеру и замели. «Служил ты недолго, но честно на благо родимой земли». Полюбилась Ленину в какой из ссылок этой песни траурная сила? Говорили - мужичок своей пойдёт дорогой, заведёт социализм бесхитростен и прост. Нет, и Русь от труб становится сторОгой. Город дымной бородой оброс. Не попросят в рай - пожалуйста, войдите - через труп буржуазии коммунизма шаг. Ста крестьянским миллионам пролетариат водитель. Ленин - пролетариев вожак. Понаобещает либерал или эсерик прыткий, сам охочий до рабочих шей, - Ленин фразочки с него пооборвёт до нитки, чтоб из книг сиял в дворянском нагише. И нам уже не разговорцы досужие, что-де свобода, что люди братья, - мы в марксовом всеоружии одна на мир большевистская партия. Америку пересекаешь в экспрессном купе, идёшь Чухломой - тебе в глаза вонзается теперь РКП и в скобках маленькое «б». Теперь на Марсов охотится Пулково, перебирая небесный ларчик. Но миру эта строчная буква в сто крат красней, грандиозней и ярче. Слова у нас до важного самого в привычку входят, ветшают, как платье. Хочу сиять заставить заново величественнейшее слово «ПАРТИЯ». Единица! - Кому она нужна?! Голос единицы тоньше писка. Кто её услышит? - Разве жена! И то если не на базаре, а близко. Партия - это единый ураган, из голосов спрессованный тихих и тонких, от него лопаются укрепления врага, как в канонаду от пушек перепонки. Плохо человеку, когда он один. Горе одному, один не воин - каждый дюжий ему господин, и даже слабые, если двое. А если в партию сгрУдились малые - сдайся, враг, замри и ляг! Партия - рука миллионопалая, сжатая в один громящий кулак. Единица - вздор, единица - ноль, один - даже если очень важный - не подымет простое пятивершковое бревно, тем более дом пятиэтажный. Партия - это миллионов плечи, друг к другу прижатые туго. Партией стройки в небо взмечем, держа и вздымая друг друга. Партия - спинной хребет рабочего класса. Партия - бессмертие нашего дела. Партия - единственное, что мне не изменит. Сегодня приказчик, а завтра царства стираю в карте я. Мозг класса, дело класса, сила класса, слава класса - вот что такое партия. Партия и Ленин - близнецы-братья кто более матери-истории ценен? Мы говорим Ленин, подразумеваем - партия, мы говорим партия, подразумеваем - Ленин. Ещё горой коронованные глАвы, и буржуи чернеют как вороны в зиме, но уже горение рабочей лавы по кратеру партии рвётся из-под земель. Девятое января. Конец гапонщины. Падаем, царским свинцом косимы. Бредня о милости царской прикончена с бойней Мукденской, с треском Цусимы. Довольно! Не верим разговорам посторонним! Сами с оружием встали пресненцы. Казалось - сейчас покончим с троном, за ним и буржуево кресло треснется. Ильич уже здесь. Он изо дня нА день проводит с рабочими пятый год. Он рядом на каждой стоит баррикаде, ведёт всего восстания ход. Но скоро прошла лукавая вестийка - «свобода». Бантики люди надели, царь на балкон выходил с манифестиком. А после «свободной» медовой недели речи, банты и пения плавные пушечный рёв покрывает басом: по крови рабочей пустился в плавание царёв адмирал, каратель Дубасов. Плюнем в лицо той белой слякоти, сюсюкающей о зверствах Чека! Смотрите, как здесь, связавши зА локти, рабочих нАсмерть секли по щекам. Зверела реакция. Интеллигентчики ушли от всего и всё изгадили. Заперлись дома, достали свечки, ладан курят - богоискатели. Сам заскулил товарищ Плеханов: - Ваша вина, запутали, братцы! Вот и пустили крови лохани! Нечего зря за оружье браться. - Ленин в этот скулёж недужный врезал голос бодрый и зычный: - Нет, за оружие браться нужно, только более решительно и энергично. Новых восстаний вижу день я. Снова подымется рабочий класс. Не защита - нападение стать должно лозунгом масс. - И этот год в кровавой пене и эти раны в рабочем стане покажутся школой первой ступени в грозе и буре грядущих восстаний. И Ленин снова в своём изгнании готовит нас перед новой битвой, Он учит и сам вбирает знание, он партию вновь собирает разбитую. Смотри - забастовки вздымают год, ещё - и к восстанию сумеешь сдвинуться ты. Но вот из лет подымается страшный четырнадцатый. Так пишут - солдат-де раскурит трубку, балакать пойдёт о походах древних, но эту всемирнейшую мясорубку к какой приравнять к Полтаве, к Плевне?! Империализм во всём оголении - живот наружу, с вставными зубами, и море крови ему по колени - сжирает страны, вздымая штыками. Вокруг него его подхалимы - патриоты - приспособились Вовы - пишут, руки предавшие вымыв: - Рабочий, дерись до последней крови! - Земля - горой железного лома, а в ней человечья рвань и рваль, Среди всего сумасшедшего дома трезвый встал один Циммервальд. Отсюда Ленин с горсточкой товарищей встал над миром и поднял над мысли ярче всякого пожарища, голос громче всех канонад. Оттуда - миллионы канонадою в уши, стотысячесабельной конницы бег, отсюда, против и сабель и пушек, - скуластый и лысый один человек. - Солдаты! Буржуи, предав и продав, к туркам шлют, за Верден, на Двину. Довольно! Превратим войну народов в гражданскую войну! Довольно разгромов, смертей и ран, у наций нет никакой вины. Против буржуазии всех стран подымем знамя гражданской войны! - Думалось: сразу пушка-печка чихнёт огнём и сдунет гнилью, потом поди, ищи человечка, поди, вспоминай его фамилию. Глоткой орудий, шипевших и вывших, друг другу страны орут - на колени! Додрались, и вот никаких победивших - один победил товарищ Ленин. Империализма прорва! Мы истощили терпенье ангельское. Ты восставшею Россией прорвана от Тавриза и до Архангельска. Империя - это тебе не кУра! Клювастый орёл с двухглавою властью. А мы, как докуренный окурок, просто сплюнули их династью. Огромный, покрытый кровавою ржою, народ, голодный и голоштанный, к Советам пойдёт или будет буржую таскать, как и встарь, из огня каштаны? - Народ разорвал оковы царьи, Россия в буре, Россия в грозе, - читал Владимир Ильич в Швейцарии, дрожа, волнуясь над кипой газет. Но что по газетным узнаешь клочьям? На аэроплане прорваться б ввысь, туда, на помощь к восставшим рабочим, - одно желанье, единая мысль. Поехал, покорный партийной воле, в немецком вагоне, немецкая пломба. О, если бы знал тогда Гогенцоллерн, что Ленин и в их монархию бомба! Питерцы всё ещё всем на радость лобзались, скакали детишками малыми, но в красной ленточке, слегка припарадясь, Невский уже кишел генералами. За шагом шаг - и дойдут до точки, дойдут и до полицейского свиста. Уже начинают казать ноготочки буржуи из лапок своих пушистых. Сначала мелочь - вроде малькОв. Потом повзрослее - от шпротов до килечек. Потом Дарданельский, в девичестве Милюков, за ним с коронацией прёт Михаильчик, Премьер не власть - вышивание гладью! Это тебе не грубый нарком. Прямо девушка - иди и гладь её! Истерики закатывает, поёт тенорком. Ещё не попало нам и росинки от этих самых февральских свобод, а у оборонцев - уже хворостинки - «марш, марш на фронт, рабочий народ». И в довершение пейзажа славненького, нас предававшие и до и потОм, вокруг сторожами эсеры да Савинковы, меньшевики - учёным котом. И в город, уже заплывающий салом, вдруг оттуда, из-за Невы, с Финляндского вокзала по Выборгской загрохотал броневик. И снова ветер свежий, крепкий валы революции поднял в пене. Литейный залили блузы и кепки. «Ленин с нами! Да здравствует Ленин!» - Товарищи! - и над головами первых сотен вперёд ведущую руку выставил. - - Сбросим эсдечества обветшавшие лохмотья. Долой власть соглашателей и капиталистов! Мы - голос воли низа, рабочего низа всего света, да здравствует партия, строящая коммунизм, да здравствует восстание за власть Советов! - Впервые перед толпой обалделой здесь же, перед тобою, близ, встало, как простое делаемое дело, недосягаемое слово - «социализм». Здесь же, из-за заводов гудящих, сияя горизонтом во весь свод, встала завтрашняя коммуна трудящихся - без буржуев, без пролетариев, без рабов и господ. На толщь окрутивших соглашательских верёвок слова Ильича ударами топора. И речь прерывало обвалами рёва: «Правильно, Ленин! Верно! Пора!» Дом Кшесинской, за дрыгоножество подаренный, нынче - рабочая блузница. Сюда течёт фабричное множество, здесь закаляется в ленинской кузнице. «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй». Уж лезет к сидящим в хозяйском стуле - как живёте да что жуёте? Примериваясь, в июле за горло потрогали и за животик. Буржуевы зубья ощерились разом. - Раб взбунтовался! Плетями, да в кровь его! И ручку Керенского водят приказом - на мушку Ленина! В Кресты Зиновьева! И партия снова ушла в подполье. Ильич на Разливе, Ильич в Финляндии. Но ни чердак, ни шалаш, ни поле вождя не дадут озверелой банде их. Ленина не видно, но он близ. По тому, работа движется как, видна направляющая ленинская мысль, видна ведущая ленинская рука. Словам Ильичёвым - лучшая почва: падают, сейчас же дело растя, и рядом уже с плечом рабочего - плечи миллионов крестьян. И когда осталось на баррикады выйти, день наметив в ряду недель, Ленин сам явился в Питер: - Товарищи, довольно тянуть канитель! Гнёт капитала, голод-уродина, войн бандитизм, интервенция вОрья - будет! - покажутся белее родинок на теле бабушки, древней истории. - И оттуда, на дни оглядываясь эти, голову Ленина взвидишь сперва. Это от рабства десяти тысячелетий к векам коммуны сияющий перевал. Пройдут года сегодняшних тягот, летом коммуны согреет летА, и счастье сластью огромных ягод дозреет на красных октябрьских цветах. И тогда у читающих ленинские веления, пожелтевших декретов перебирая листки, выступят слёзы, выведенные из употребления, и кровь волнением ударит в виски. Когда я итожу то, что прОжил, и роюсь в днях - ярчайший где. я вспоминаю одно и то же - двадцать пятое, первый день. Штыками тычется чирканье молний, матросы в бомбы играют, как в мячики. От гуда дрожит взбудораженный Смольный. В патронных лентах внизу пулемётчики. - Вас вызывает товарищ Сталин. Направо третья, он там. - - Товарищи, не останавливаться! Чего стали? В броневики и на почтамт! - - По приказу товарища Троцкого! - - Есть! - повернулся и скрылся скоро, и только на ленте у флотского под лампой блеснуло - «Аврора». Кто мчит с приказом, кто в куче споря кто щёлкал затвором на левом колене. Сюда с того конца коридорища бочком пошёл незаметный Ленин. Уже Ильичём поведённые в битвы, ещё не зная его по портретам, толкались, орали, острее бритвы солдаты друг друга крыли при этом. И в этой желанной железной буре Ильич, как будто даже заспанный, шагал, становился и глаз, сощуря, вонзал, заложивши руки зА спину. В какого-то парня в обмотках, лохматого, уставил без промаха бьющий глаз, как будто сердце с-под слов выматывал, как будто душу тащил из-под фраз. И знал я, что всё раскрыто и понято и этим глазом наверное выловится - и крик крестьянский, и вопли фронта, и воля нобельца, и воля путиловца. Он в черепе сотней губерний ворочал, людей носил до миллиардов полутора, Он взвешивал мир в течение ночи, а утром: - Всем! Всем! Всем это - фронтам, кровью пьяным, рабам всякого рода, в рабство богатым отданным. Власть Советам! Земля крестьянам! Мир народам! Хлеб голодным! Буржуи прочли - погодите, выловим. - животики пятят доводом веским - ужо им покажут Духонин с Корниловым, покажут ужо им Гучков с Керенским. Но фронт без боя слова эти взяли - деревня и город декретами залит, и даже безграмотным сердце прожёг. Мы знаем, не нам, а им показали, какое такое бывает «ужо». Переходило от близких к ближним, от ближних дальним взрывало сердца: «Мир хижинам, война, война, война дворцам!» Дрались в любом заводе и цехе, горохом из городов вытряхали, а сзади шаганье октябрьское метило вехи пылающих дворянских усадеб. Земля - подстилка под ихними порками, и вдруг её, как хлебища в узел, со всеми ручьями её и пригорками крестьянин взял и зажал, закорузел. В очках манжетщики, злобой похаркав, ползли туда, где царство да графство. Дорожка скатертью! Мы и кухарку каждую выучим управлять государством! Мы жили пока производством ротаций. С окопов летело в немецкие уши: - Пора кончать! Выходите брататься! - И фронт расползался в улитки теплушек. Такую ли течь загородите горстью? Казалось - наша лодчонка кренится - Вильгельмов сапог, Николаева шпористей, сотрёт Советской страны границы. Пошли эсеры в плащах распашонкой, ловили бегущих в своё словоблудьище, тащили по-рыцарски глупой шпажонкой красиво сразить броневые чудища! Ильич петушившимся крикнул: - Ни с места! Пусть партия взвалит и это бремя. Возьмём передышку похабного Бреста. Потеря - пространство, выигрыш - время. - Чтоб не передОхнуть нам в передышку, чтоб знал - запомнят удАры мои, себя не муштровкой - сознанием вышколи, стройся рядами Красной Армии. Историки с гидрой плакаты выдерут - чи эта гидра была, чи нет? - а мы знавали вот эту гидру в её натуральной величине. «Мы смело в бой пойдём за власть Советов и как один умрем в борьбе за это!» Деникин идёт. Деникина выкинут, обрушенный пушкой подымут очаг. Тут Врангель вам - на смену Деникину. Барона уронят - уже Колчак. Мы жрали кору, ночёвка - болотце, но шли миллионами красных звёзд, и в каждом - Ильич, и о каждом заботится на фронте в одиннадцать тысяч вёрст. Одиннадцать тысяч вёрст окружность, а сколько вдоль да поперёк! Ведь каждый дом атаковывать нужно, каждый врага в подворотнях берёг. Эсер с монархистом шпионят бессонно - где жалят змеёй, где рубят с плеча. Ты знаешь путь на завод Михельсона? Найдёшь по крови из ран Ильича. Эсеры целят не очень верно - другим концом да себя же в бровь. Но бомб страшнее и пуль револьвЕрных осада голода, осада тифОв. Смотрите - кружат над крошками мушки, сытней им, чем нам в осьмнадцатом году, - простаивали из-за осьмушки сутки в улице на холоду. Хотите сажайте, хотите травите - завод за картошку - кому он не жалок! И десятикорпусный судостроитель пыхтел и визжал из-за зажигалок. А у кулаков и масло и пышки. Расчёт кулаков простой и верненький - запрячь хлебА да зарой в кубышки николаевки да кЕренки. Мы знаем - голод сметает начисто, тут нужен зажим, а не ласковость воска, и Ленин встаёт сражаться с кулачеством и продотрядами и продразвёрсткой. Разве в этакое время слово «демократ» набредёт какой головке дурьей?! Если бить, так чтоб под ним панель была мокра: ключ побед - в железной диктатуре. Мы победили, но мы в пробоинах: машина стала, обшивка - лохмотья. Валы обломков! Лохмотьев обойных! Идите залейте! Возьмите и смойте! Где порт? Маяки поломались в порту, кренимся, мачтами волны крестя! Нас опрокинет - на правом борту в сто миллионов груз крестьян. В восторге враги заливаются воя, но так лишь Ильич умел и мог - он вдруг повернул колесо рулевое сразу на двадцать румбов вбок. И сразу тишь, дивящая даже; крестьяне подвозят к пристани хлеб. Обычные вывески - купля - - продажа - - нэп. Прищурился Ленин: - Чинитесь пока чего, аршину учись, не научишься - плох. - Команду усталую берег покачивал. Мы к буре привыкли, что за подвох? Залив Ильичём указан глубокий и точка смычки-причала найдена, и плавно в мир, строительству в доки, вошла Советских республик громадина. И Ленин сам где железо, где дерево носил чинить пробитое место. Стальными листами вздымал и примеривал кооперативы, лавки и тресты. И снова становится Ленин штурман, огни по бортам, впереди и сзади. Теперь от абордажей и штурма мы перейдём к трудовой осаде. Мы отошли, рассчитавши точно. Кто разложился - на берег за вОрот. Теперь вперёд! Отступленье окончено. РКП, команду на борт! Коммуна - столетия, что десять лет для ней? Вперёд - и в прошлом скроется нэпчик. Мы двинемся во сто раз медленней, зато в миллион прочней и крепче. Вот этой мелкобуржуазной стихии ещё колышется мёртвая зыбь, но тихие тучи молнией выев, уже - нарастанье всемирной грозы. Враг сменяет врага поределого, но будет - над миром зажжём небеса - но это уже полезней проделывать, чем об этом писать. - Теперь, если пьёте и если едите, на общий завод ли идём с обеда, мы знаем - пролетариат - победитель, и Ленин - организатор победы. От Коминтерна до звонких копеек, серпом и молотом в новой меди, одна неписаная эпопея - шагов Ильича от победы к победе. Революции - тяжёлые вещи, один не подымешь - согнётся нога. Но Ленин меж равными был первейший по силе воли, ума рычагам. Подымаются страны одна за одной - рука Ильича указывала верно: народы - чёрный, белый и цветной - становятся под знамя Коминтерна. Столпов империализма непреклонные колонны - буржуи пяти частей света, вежливо приподымая цилиндры и короны, кланяются Ильичёвой республике советов. Нам не страшно усилие ничьё, мчим вперёд паровозом труда.. и вдруг стопудовая весть - с Ильичём удар. Если бы выставить в музее плачущего большевика, весь день бы в музее торчали ротозеи. Ещё бы - такое не увидишь и в века! Пятиконечные звёзды выжигали на наших спинах панские воеводы. Живьём, по голову в землю, закапывали нас банды Мамонтова. В паровозных топках сжигали нас японцы, рот заливали свинцом и оловом, отрекитесь! - ревели, но из горящих глоток лишь три слова: - Да здравствует коммунизм! - Кресло за креслом, ряд в ряд эта сталь, железо это вваливалось двадцать второго января в пятиэтажное здание Съезда советов. Усаживались, кидались усмешкою, решали пОходя мелочь дел. Пора открывать! Чего они мешкают? Чего президиум, как вырубленный, поредел? Отчего глаза краснее ложи? Что с Калининым? Держится еле. Несчастье? Какое? Быть не может! А если с ним? Нет! Неужели? Потолок на нас пошёл снижаться вороном. Опустили головы - ещё нагни! Задрожали вдруг и стали чёрными люстр расплывшихся огни. Захлебнулся колокольчика ненужный щёлк. Превозмог себя и встал Калинин. Слёзы не сжуёшь с усов и щёк. Выдали. Блестят у бороды на клине. Мысли смешались, голову мнут. Кровь в виски, клокочет в вене: - Вчера в шесть часов пятьдесят минут скончался товарищ Ленин! - Этот год видал, чего не взвидят сто. День векам войдёт в тоскливое преданье. Ужас из железа выжал стон. По большевикам прошло рыданье. Тяжесть страшная! Самих себя же выволакивали волоком. Разузнать - когда и как? Чего таят! В улицы и в переулки катафалком плыл Большой театр. Радость ползёт улиткой. У горя бешеный бег. Ни солнца, ни льдины слитка - всё сквозь газетное ситко чёрный засеял снег. На рабочего у станка весть набросилась. Пулей в уме. И как будто слезЫ стакан опрокинули на инструмент. И мужичонко, видавший виды, смерти в глаз смотревший не раз, отвернулся от баб, но выдала кулаком растёртая грязь. Были люди - кремень, и эти прикусились, губу уродуя. Стариками рассерьёзничались дети, и, как дети, плакали седобородые. Ветер всей земле бессонницею выл, и никак восставшей не додумать до конца, что вот гроб в морозной комнатёночке Москвы революции и сына и отца. Конец, конец, конец. Кого уверять! Стекло - и видите под… Это его несут с Павелецкого по городу, взятому им у господ. Улица, будто рана сквозная - так болит и стонет так. Здесь каждый камень Ленина знает по топоту первых октябрьских атак. Здесь всё, что каждое знамя вышило, задумано им и велено им. Здесь каждая башня Ленина слышала, за ним пошла бы в огонь и в дым. Здесь Ленина знает каждый рабочий, сердцА ему ветками ёлок стели. Он в битву вёл, победу пророчил, и вот пролетарий - всего властелин. Здесь каждый крестьянин Ленина имя в сердце вписал любовней, чем в святцы. Он зЕмли велел назвать своими, что дедам в гробах, засеченным, снятся. И коммунары с-под площади Красной, казалось, шепчут: - Любимый и милый! Живи, и не надо судьбы прекрасней - сто раз сразимся и ляжем в могилы! - Сейчас прозвучали б слова чудотворца, чтоб нам умереть и его разбудят, - плотина улиц враспашку раствОрится, и с песней на смерть ринутся люди. Но нету чудес, и мечтать о них нечего. Есть Ленин, гроб и согнУтые плечи. Он был человек до конца человечьего - неси и казнись тоской человечьей. Вовек такого бесценного груза ещё не несли океаны наши, как гроб этот красный, к Дому союзов плывущий на спинах рыданий и маршей. Ещё в караул вставала в почётный суровая гвардия ленинской выправки, а люди уже прожидают, впечатаны во всю длину и Тверской и Димитровки. В семнадцатом было - в очередь дочери за хлебом не вышлешь - завтра съем! Но в эту холодную, страшную очередь с детьми и с больными встали все. Деревни строились с городом рядом. То мужеством горе, то детскими вызвенит. Земля труда проходила парадом - живым итогом ленинской жизни. Жёлтое солнце, косое и лаковое, взойдёт, лучами к подножью кидается. Как будто забитые, надежду оплакивая, склоняясь в горе, проходят китайцы. Вплывали ночи на спинах дней, часы меняя, путая даты. Как будто не ночь и не звёзды на ней, а плачут над Лениным нerpы из Штатов. Мороз небывалый жарил подошвы. А люди днюют давкою тесной. Даже от холода бить в ладоши никто не решается - нельзя, неуместно. Мороз хватает и тащит, как будто пытает, насколько в любви закалённые. Врывается в толпы. В давку запутан, вступает вместе с толпой за колонны. Ступени растут, разрастаются в риф. Но вот затихает дыханье и пенье, и страшно ступить - под ногою обрыв - бездонный обрыв в четыре ступени. Обрыв от рабства в сто поколений, где знают лишь золота звонкий резон. Обрыв и край - это гроб и Ленин, а дальше - коммуна во весь горизонт. Что увидишь?! Только лоб егО лишь, и Надежда Константиновна в тумане за… Может быть, в глаза без слёз увидеть можно больше. Не в такие я смотрел глаза. Знамён плывущих склоняется шёлк последней почестью отданной: «Прощай же, товарищ, ты честно прошёл свой доблестный путь, благородный». Страх. Закрой глаза и не гляди - как будто идёшь по проволоке прОвода. Как будто минуту один на один остался с огромной единственной правдой. Я счастлив. Звенящего марша вода относит тело моё невесомое. Я знаю - отныне и навсегда во мне минута эта вот самая. Я счастлив, что я этой силы частица, что общие даже слёзы из глаз. Сильнее и чище нельзя причаститься великому чувству по имени - класс! Знамённые снова склоняются крылья, чтоб завтра опять подняться в боИ - «Мы сами, родимый, закрыли орлиные очи твои». Только б не упасть, к плечу плечо, флаги вычернив и вЕками алея, на последнее прощанье с Ильичём шли и медлили у мавзолея. Выполняют церемониал. Говорили речи. Говорят - и ладно. Горе вот, что срок минуты мал - разве весь охватишь ненаглядный! Пройдут и нАверх смотрят с опаской, на чёрный, посыпанный снегом кружок. Как бешено скачут стрелки на Спасской. В минуту - к последней четвёрке прыжок. Замрите минуту от этой вести! Остановись, движенье и жизнь! Поднявшие молот, стыньте на месте. Земля, замри, ложись и лежи! Безмолвие. Путь величайший окончен. Стреляли из пушки, а может, из тыщи. И эта пальба казалась не громче, чем мелочь, в кармане бренчащая - в нищем. До боли раскрыв убогое зрение, почти заморожен, стою не дыша. Встаёт предо мной у знамён в озарении тёмный земной неподвижный шар. Над миром гроб, неподвижен и нем. У гроба мы, людей представители, чтоб бурей восстаний, дел и поэм размножить то, что сегодня видели. Но вот издалёка, оттуда, из алого в мороз, в караул умолкнувший наш, чей-то голос - как будто Муралова - «Шагом марш». Этого приказа и не нужно даже - реже, ровнее, твёрже дыша, с трудом отрывая тело-тяжесть, с площади вниз вбиваем шаг. Каждое знамя твёрдыми руками вновь над головою взвито ввысь. Топота потоп, сила кругами, ширясь, расходится миру в мысль. Общая мысль воедино созвеньена рабочих, крестьян и солдат-рубак: - Трудно будет республике без Ленина. Надо заменить его - кем? И как? Довольно валяться на перине, клоповой! Товарищ секретарь! НА тебе - вот - просим приписать к ячейке еркаповой сразу, коллективно, весь завод… - Смотрят буржуи, глазки раскоряча, дрожат от топота крепких ног. Четыреста тысяч от станка горячих - Ленину первый партийный венок. - Товарищ секретарь, бери ручку… Говорят - заменим… Надо, мол… Я уже стар - берите внучика, не отстаёт - подай комсомол. - Подшефный флот, подымай якоря, в море пора подводным кротам. «По морям, по морям, нынче здесь, завтра там». Выше, солнце! Будешь свидетель - скорей разглаживай траур утра. В ногу взрослым вступают дети - трА-та-та-тА-та тА-та-та-тА. «Раз, два, три! Пионеры мы. Мы фашистов не боимся, пойдём на штыки». Напрасно кулак Европы задран. Кроем их грохотом. Назад! Не сметь! Стала величайшим коммунистом-организатором даже сама Ильичёва смерть. Уже над трубами чудовищной рощи, руки миллионов сложив в древко, красным знаменем Красная площадь вверх вздымается страшным рывком. С этого знамени, с каждой складки снова живой взывает Ленин: - Пролетарии, стройтесь к последней схватке! Рабы, разгибайте спины и колени! Армия пролетариев встань стройна! Да здравствует революция, радостная и скорая! Это - единственная великая война из всех, какие знала история.
[1924]
Шахматы ему - они вождям полезней. Г. М. Кржижановский, вспоминая о днях, проведённых с Лениным в ссылке в селе Шушенском, пишет, что В. И. Ленин «был большим поклонником морозного чистого воздуха, быстрой ходьбы, бега на коньках, шахмат и охоты. И какой это был весёлый, живой и общительный товарищ в часы такого отдыха на свежем воздухе или в процессе сражения за шахматным столиком!».
Колонный зал дрожит, насквозь прохожен. С 23 по 27 января 1924 г. через Колонный зал Дома Союзов, где был установлен гроб с телом В. И. Ленина, прошло 700 000 человек.
Бромлей и Гужон - крупные металлургические заводы в Москве и Петрограде.
Елисеев - владелец больших гастрономических магазинов в Москве, Петрограде и некоторых других городах дореволюционной России.
Патагония - область на юге Аргентины. В 1921 г. в Патагонии вспыхнуло восстание батраков, жестоко подавленное правящими кругами Аргентины.
Тьер Адольф (1797-1877) - глава французского правительства, жестоко расправившегося с Парижской коммуной в 1871 г.
Тени прадедов, парижских коммунаров, и сейчас вопят парижскою стеною. Имеется в виду стена на кладбище Пер-Лашез, у которой похоронены жертвы Парижской коммуны 1871 г., с рельефными изображениями коммунаров в момент расстрела.
Коммунизма призрак по Европе рыскал. Перефразировка первых строк «Коммунистического манифеста»: «Призрак бродит по Европе - призрак коммунизма».
За землю и волю. Имеется в виду организация революционных народников 70-х годов в России «Земля и воля».
Брат Ульянова, народоволец Александр. Ульянов Александр Ильич (1866-1887) - брат Владимира Ильича, был арестован 1 марта 1887 г. за участие в покушении на жизнь Александра III и 8 мая 1887 г. казнён в Шлиссельбургской крепости вместе со своими товарищами. Н. К. Крупская в статье «Детство и ранняя юность Ильича» сообщает, что, узнав о казни брата, Владимир Ильич сказал: «Нет, мы пойдём не таким путём. Не таким путём надо идти».
Как быть, чтоб зарплата взросла пятаком. Речь идёт о ранних пропагандистских работах В. И. Ленина: «Объяснение закона о штрафах, взимаемых с рабочих на фабриках и заводах», «О промышленных судах», «О стачках», «Новый фабричный закон» и др. (1893-1895).
Союз борьбы, за освобождение рабочего класса, созданный Лениным осенью 1895 г., объединил все существовавшие в Петербурге рабочие марксистские кружки.
Володимирка - Владимирский тракт, по которому до революции отправляли политических ссыльных в Сибирь.
Нерчинск - город в Сибири, до революции - место ссылки политических заключённых.
«Служил ты недолго, но честно…» - из известной революционной песни «Последнее прости» («Замучен тяжёлой неволей…»), слова Г. А. Мачтета (1852-1901). Эту песню любил Ленин.
Чухлома - небольшой город в Ивановской области, здесь как символ заштатного городишка.
Теперь на Марсов охотится Пулково. В 1924 г. было великое противостояние планеты Марс. Наблюдение за Марсом велось и в Пулковской обсерватории близ Ленинграда.
Девятое января. Конец гапонщины. Имеется в виду организованное попом-провокатором Г. А. Гапоном (1870-1906) 9 января 1905 г. шествие петербургских рабочих к Зимнему дворцу, которое было расстреляно по приказу царя.
Ильич уже здесь. Ленин вернулся в Россию из-за границы в начале ноября 1905 г.; по приезде в Петербург Владимир Ильич развернул большую организаторскую деятельность.
Лукавая вестийка - «свобода». Имеется в виду манифест Николая II от 17 октября 1905 г., в котором даровалась «свобода слова, собраний» и т.д.
Дубасов Ф. В. (1845-1912) в конце 1905 г. был назначен московским генерал-губернатором и руководил разгромом Декабрьского восстания.
Ладан курят - богоискатели. После поражения революции 1905 г. в среде социал-демократической интеллигенции усилились попытки философской «критики» марксизма, одной из форм этой ревизии марксизма была идея «богоискателей» и «богостроителей» о необходимости соединения социализма с религией.
Сам заскулил товарищ Плеханов. После поражения Декабрьского вооруженного восстания Г. В. Плеханов (1856-1918) в «Дневнике социал-демократа» (Женева, 1905, № 4) выступил со статьей, где утверждал: «Сила пролетариата оказалась недостаточной для победы. Это обстоятельство нетрудно было предвидеть. А потому не нужно было и браться за оружие». Ленин в статье «Современное положение России и тактика рабочей партии» отвечал Плеханову: «Новый взрыв, может быть, и не наступит ещё весной, но он идёт, он, по всей вероятности, не слишком далёк. Мы должны встретить его вооружёнными, организованными по-военному, способными к решительным наступательным действиям». В сентябре 1906 г. в статье «Уроки московского восстания» Ленин вновь возражал Плеханову: «Напротив, нужно было более решительно, энергично и наступательно браться за оружие, нужно было разъяснять массам невозможность одной только мирной стачки и необходимость бесстрашной и беспощадной вооружённой борьбы».
К какой приравнять к Полтаве, к Плевне?! Речь идёт о Полтавской битве в русско-шведской войне (27 июля 1709 г.) и о боях под Плевной (июль - декабрь 1877г.) во время русско-турецкой войны.
Приспособились Вовы. Буржуазный сынок Вова - персонаж из водевиля Е. Мировича «Вова приспособился», популярного в годы первой мировой войны.
Трезвый встал один Циммервальд. Речь идёт о международной социалистической конференции, происходившей 5-8 сентября 1915 г. в Циммервальде. В «Проекте резолюции Циммервальдской левой», написанной Лениным и внесённой на конференции левой группой депутатов, говорилось: «Империалистская война открывает собой эру социальной революции. Все объективные условия новейшей эпохи ставят на очередь дня революционную массовую борьбу пролетариата. Долг социалистов… развивать революционное сознание рабочих, сплачивать их в интернациональной революционной борьбе, поддерживать и двигать вперёд всякое революционное выступление, стремиться к превращению империалистской войны между народами в гражданскую войну угнетённых классов против их угнетателей, войну за экспроприацию класса капиталистов, за завоевание политической власти пролетариатом, за осуществление социализма».
Верден - французская крепость, за обладание которой шли ожесточенные бои в 1915-1917 гг.
Клювастый орёл с двухглавою властью. На царском гербе России был изображён двуглавый орёл.
Поехал, покорный партийной воле, в немецком вагоне, немецкая пломба. 9 апреля 1918 г. Ленин выехал из Цюриха через Германию, через порт Засниц в Троллеберг (Швеция) и оттуда в Петроград. Через Германию Ильич ехал в вагоне, на котором была наложена пломба.
Гогенцоллерны - династия прусских королей и германских императоров. Последний Гогенцоллерн, Вильгельм II, был свергнут буржуазной революцией в Германии в 1918 году.
Дарданелльский, в девичестве Милюков - Милюков П. Н. (1859—1943) — один из лидеров русской буржуазии, глава партии кадетов, член Временного правительства в 1917 г. Стремясь согласовать интересы буржуазии с интересами царизма, Милюков лавировал между правым и «левым» крылом своей партии.
Михаильчик - Михаил Романов (1878-1918), великий князь.
Премьер. Имеется в виду председатель Временного правительства в России в 1917 г. А. Ф. Керенский.
Оборонцы - мелкобуржуазные партии и группировки, стоявшие за продолжение империалистической войны.
Савинков Б. В. (1879-1925) - эсер, летом 1917 г. принимал деятельное участие в подготовке контрреволюционного мятежа.
Вдруг оттуда, из-за Невы, с Финляндского вокзала. Ленин приехал в Петроград 3 апреля, около полуночи, с Финляндского вокзала. На площади перед вокзалом, с броневика Ленин произнёс речь, которую закончил лозунгом: «Да здравствует социалистическая революция!»
Кшесинская - балерина, любовница Николая II. В особняке, подаренном ей царем, помещался в 1917 г. ЦК РСДРП (большевиков).
«Ешь ананасы, рябчиков жуй…» - двустишие Маяковского, написанное осенью 1917 г.
Примериваясь, в июле за горло потрогали и за животик. Буржуевы зубья ощерились разом. Речь идёт об июльских днях 1917 г., когда состоялось стихийное выступление петроградских рабочих и солдат под лозунгом «Вся власть Советам!». Выступление было подавлено.
И ручку Керенского водят приказом. Временное правительство 7 июля издало приказ об аресте В. И. Ленина, а также Г. Е. Зиновьева, А. В. Луначарского и др. По решению партии Ленин и Зиновьев скрылись на озере Разлив (в 30 км от Петрограда), где до наступления холодов жили в шалаше. В конце августа ЦК партии организовал переезд Ленина в Финляндию.
Кресты - дом предварительного заключения в Петрограде.
Ленин сам явился в Питер. 7 октября Ленин нелегально приезжает из Выборга в Петроград, где 10 октября состоялось историческое заседание ЦК, посвящённое немедленной подготовке вооружённого восстания. С докладом о необходимости вооружённого восстания выступил Ленин, который указал, что «с начала сентября замечается какое-то равнодушие к вопросу о восстании. Между тем это недопустимо, если мы серьёзно ставим лозунг о захвате власти Советами».
Я вспоминаю одно и то же - двадцать пятое, первый день. В главке «Октябрь» автобиографии Маяковский писал: «Принимать или не принимать? Такого вопроса для меня (и для других москвичей футуристов) не было. Моя революция. Пошёл в Смольный». В дни революции Маяковский видел в Смольном В. И. Ленина. На Первой Всесоюзной конференции пролетарских писателей 9 января 1925 г., отвергая упрёк Д. Бедного и Л. Сосновского, будто в сцене в Смольном он принизил образ В. И. Ленина, Маяковский говорил: «Немногим из нас было дано счастье увидеть товарища Ленина. Взятый мною факт - это был один из тех, которые я описывал с натуры. Эта картина была в дни революции буквально списана с товарища Ленина, и такой способ стоять, заложив руки, всем известен».
Воля нобельца. Имеется в виду петроградский механический сталелитейный завод Э. Нобеля (ныне «Русский дизель»), рабочие которого активно участвовали в революционных событиях 1917 г.
Власть Советам! Земля крестьянам! Мир народам! Речь идёт о первых исторических декретах советской власти - Обращении Всероссийского съезда Советов к рабочим, солдатам и крестьянам 25 октября 1917 г. о переходе всей власти к Советам, декрете о мире, декрете о земле, принятых съездом Советов по предложению В. И. Ленина 26 октября 1917 г. Ещё накануне Октября В. И. Ленин в «Письме в ЦК, МК, ПК и членам Советов Питера и Москвы большевикам», говоря о лозунгах, под которыми следует развернуть подготовку к вооружённому восстанию, указывает: «Лозунг: власть Советам, земля крестьянам, мир народам, хлеб голодным».
Духонин И. И. (1876-1917) - генерал царской армии. В ноябре был верховным главнокомандующим.
Корнилов Л. Г. (1870-1918) - генерал царской армии, в августе 1917 г. руководитель контрреволюционного мятежа.
Гучков А. И. (1862-1936) - лидер буржуазно-монархической партии октябристов.
Керенский А. Ф. - председатель Временного правительства в 1917 г., после Октябрьской революции - белоэмигрант.
и кухарку каждую выучим управлять государством! В статье «Удержат ли большевики государственную власть?» (1917) В. И. Ленин писал: «Мы не утописты. Мы знаем, что любой чернорабочий и любая кухарка не способны сейчас же вступить в управление государством. В этом мы согласны и с кадетами, и с Брешковской, и с Церетели. Но мы отличаемся от этих граждан тем, что требуем немедленного разрыва с тем предрассудком, будто управлять государством, нести будничную, ежедневную работу управления в состоянии богатые или из богатых семей взятые чиновники».
Ротация - печатная машина.
Возьмём передышку похабного Бреста. В основу этих строк положено выступление В. И. Ленина на VII съезде партии по вопросу о заключении мира с Германией: «Ловите передышку, хотя бы на час, раз вам её дали… Я хочу уступить пространство фактическому победителю, чтобы выиграть время. В этом вся суть, и только в этом».
С гидрой плакаты. Речь идёт о плакатах эпохи гражданской войны, на которых контрреволюция изображалась в виде многоголовой гидры.
«Мы смело в бой пойдём…» - слова из революционной песни периода гражданской войны.
Ты знаешь путь на завод Михельсона? Найдёшь по крови из ран Ильича. 30 августа 1918 г. у завода Михельсона в Москве (ныне завод им. Владимира Ильича) было совершено покушение на В. И. Ленина эсеркой-террористкой Каплан.
Аршину учись, не научишься - плох. «Вопрос в том, - говорил Ленин на XI съезде партии весной 1922 г.» - что ответственный коммунист - и лучший, и заведомо честный, и преданный, который каторгу выносил и смерти не боялся, - торговли вести не умеет, потому что он не делец, этому не учился и не хочет учиться и не понимает, что с азов должен учиться. Он, коммунист, революционер, сделавший величайшую в мире революцию, он, на которого смотрят если не сорок пирамид, то сорок европейских стран, с надеждой на избавление от капитализма, - он должен учиться от рядового приказчика, который бегал в лабаз десять лет, который это дело знает, а он, ответственный коммунист и преданный революционер, не только этого не знает, но даже не знает и того, что этого не знает».
Мы двинемся во сто раз медленней, зато в миллион прочней и крепче. На XI съезде партии В. И. Ленин говорил: «У нас государственная власть, у нас масса экономических средств; если мы капитализм побьём и смычку с крестьянской экономикой создадим, тогда будем абсолютно непобедимой силой… - тогда рядовой крестьянин будет видеть: они мне помогают; и он тогда пойдёт за нами так, что если эта поступь и будет в сто раз медленнее, зато будет в миллион раз прочнее и крепче».
Но это уже полезней проделывать, чем об этом писать - перефразированные слова Ленина из послесловия к первому изданию книги «Государство и революция»: «приятнее и полезнее «опыт революции» проделывать, чем о нём писать».
Мамонтов К. К. (1869-1919) - белогвардейский генерал.
Пятиэтажное здание Съезда Советов. XI Всероссийский съезд Советов проходил с 9 по 29 января 1924 г. в Москве, в Большом театре.
Превозмог себя и встал Калинин. М. И. Калинин сообщил о смерти В. И. Ленина на утреннем заседании съезда 22 января.
Это его несут с Павелецкого. Траурный поезд с телом В. И. Ленина прибыл из Горок в Москву на Павелецкий вокзал 23 января в час дня.
Тверская - ныне улица Горького в Москве.
Димитровка - Большая Дмитровка, ныне ул. Пушкина.
Надежда Константиновна - Крупская Н. К. (1869-1939), жена В. И. Ленина, его друг и соратник, видный деятель Коммунистической партии и Советского государства.
«Прощай же, товарищ, ты честно прошёл…» - перефразированные строки из известной революционной песни «Вы жертвою пали…»: Прощайте же, братья, вы честно прошли Свой доблестный путь, благородный.
«Мы сами, родимый, закрыли орлиные очи твои» - слова из песни Г. А. Мачтета «Последнее прости» («Замучен тяжёлой неволей…»).
На чёрный, посыпанный снегом кружок. Имеется в виду чёрный циферблат часов на Спасской башне Кремля.
Стреляли из пушки. В 4 часа 27 января в день похорон В. И. Ленина был дан салют. На пять минут была прекращена работа на фабриках и заводах, приостановилось движение транспорта.
Муралов Н. И. - тогда командующий Московским военным округом.
Четыреста тысяч от станка горячих - Ленину первый партийный венок. Речь идёт о ленинском призыве в партию. За четыре месяца свыше двухсот сорока тысяч рабочих вступили в ряды Коммунистической партии.
«По морям, по морям, нынче здесь, завтра там» - припев популярной песни времён гражданской войны.
«Раз, два, три! Пионеры мы…» - припев пионерской песни.