Мой истукан
Готов кумир, желанный мною, Рашет его изобразил! Он хитрою своей рукою Меня и в камне оживил. Готов кумир! - и будет чтиться Искусство Праксителя в нём, - Но мне какою честью льститься В бессмертном истукане сём? Без славных дел, гремящих в мире, Ничто и царь в своём кумире. Ничто! и не живёт тот смертный, О ком ни малой нет молвы, Ни злом, ни блатом не приметный, Во гробе погребён живый. Но ты, о зверских душ забава! Убийство! - я не льщусь тобой, Батыев и Маратов слава Во ужас дух приводит мой; Не лучше ли мне быть забвенну, Чем узами сковать вселенну? Злодейства малого мне мало, Большого делать не хочу; Мне скиптра небо не вручало, И я на небо не ропчу. Готов я управляться властью; А если ею и стеснюсь Чрез зло, моей я низкой частью С престолом света не сменюсь. Та мысль всех казней мне страшнея: Представить в вечности злодея! Злодей, который самолюбью И тайной гордости своей Всем жертвует; его орудью Преграды нет, алчбе - цепей; Внутрь совестью своей размучен, Вне - с радостью губИт других; Пусть дерзостью, удачей звучен, Но не велик в глазах моих. Хотя бы богом был он злобным, Быть не хочу ему подобным. Легко злом мир греметь заставить, До Герострата только шаг; Но трудно доблестью прославить И воцарить себя в сердцах: Век должно добрым быть нам тщиться, И плод нам время даст одно; На зло лишь только бы решиться, И вмиг соделано оно. Редка на свете добродетель, И редок благ прямых содетель. Он редок! Но какая разность Меж славой доброй и худой? Чтоб имя приобресть нам, знатность, И той греметь или другой, Не всё ль равно? - Когда лишь будет Потомство наши знать дела, И злых и добрых не забудет. Ах, нет! Природа в нас влила С душой и отвращенье к злобе, Любовь к добру и сущим в гробе. Мне добрая приятна слава, Хочу я человеком быть, Которого страстей отрава Бессильна сердце развратить; Кого ни мзда не ослепляет, Ни сан, ни месть, ни блеск порфир; Кого лишь правда научает, Любя себя, любить весь мир Любовью мудрой, просвещенной, По добродетели священной. По ней, котора составляет Вождей любезных и царей; По ней, котора извлекает Сладчайши слёзы из очей. Эпаминонд ли защититель, Или благотворитель Тит, Сократ ли, истины учитель, Или правдивый Аристид, - Мне все их имена почтенны И истуканы их священны. Священ мне паче зрак героев, Моих любезных сограждан, Пред троном, на суде, средь бОев Душой великих россиян. Священ! - Но если здесь я чести СовременнЫх не возвещу, Бояся подозренья в лести, То вас ли, вас ли умолчу, О праотцы! делами славны, Которых вижу истуканы? А если древности покровом Кто предо мной из вас и скрыт, В венце оливном и лавровом Великий Пётр как жив стоит; Монархи мудры, милосерды, За ним отец его и дед; Отечества подпоры тверды Пожарской, Минин, Филарет; И ты, друг правды, Долгоруков! Достойны вечной славы звуков. Достойны вы! - Но мне ли права Желать - быть с вами на ряду? Что обо мне расскажет слава, Коль я безвестну жизнь веду? Не спас от гибели я царства, Царей на трон не возводил, Не стёр терпением коварства, Богатств моих не приносил На жертву в подкрепленье трона И защитить не мог закона. Увы! Почто ж сему болвану На свете место занимать, Дурную, лысу обезьяну На смех ли детям представлять, Чтоб видели меня потомки Под паутиною, в пыли, Рабы ступали на обломки Мои, лежащи на земли? Нет! лучше быть от всех забвенным, Чем брошенным и ввек презренным. Разбей же, мой вторый создатель, Разбей мой истукан, Рашет! Румянцева лица ваятель Себе мной чести не найдет; Разбей! - Или постой немного: Поищем, нет ли дел каких, По коим бы, хотя нестрого Судя о качествах моих, Ты мог ответствовать вселенной За труд, над мною понесенный. Поищем! - Нет. Мои безделки Безумно столько уважать, Дела обыкновенны мелки, Чтоб нас заставить обожать; Хотя б я с пленных снял железы, Закон и правду сохранил, Отёр сиротски, вдовьи слезы, Невинных оправдатель был; Орган монарших благ и мира - Не стоил бы и тут кумира. Не стоил бы: все знаки чести, Дозволенны самим себе, Плоды тщеславия и лести, Монарх! постыдны и тебе. Желает хвал, благодаренья Лишь низкая себе душа, Живущая из награжденья, - По смерти слава хороша: Заслуги в гробе созревают, Герои в вечности сияют. Но если дел и не имею, За что б кумир мне посвятить, В достоинство вменить я смею, Что знал достоинствы я чтить; Что мог изобразить Фелицу, Небесну благость во плоти, Что пел я россов ту царицу, Какой другой нам не найти Ни днесь, ни впредь в пространстве мира, - Хвались моя, хвались тем, лира! Хвались! - и образ мой скудельный В храм славы возноси с собой; Ты можешь быть столь дерзновенной, Коль тихой некогда слезой Ты, взор кропя Екатерины, Могла приятною ей быть; Взносись, и достигай вершины, Чтобы на ней меня вместить, Завистников моих к досаде, В её прекрасной колоннаде. На твёрдом мраморном помосте, На мшистых сводах меж столпов, В меди, в величественном росте, Под сенью райских вкруг дерёв, Поставь со славными мужами! Я стану с важностью стоять; Как от зарей, всяк день лучами От светлых царских лиц блистать, Не движим вихрями, ни громом, Под их божественным покровом. Прострётся облак благовонный, Коврами вкруг меня цветы… Постой, пиит, восторга полный! Высоко залетел уж ты, - В пыли валялись и Омиры. Потомство - грозный судия: Оно рассматривает лиры, Услышит глас и твоея, И пальмы взвесит и перуны, Кому твои гремели струны. Увы! легко случиться может, Поставят и тебя льстецом; Кого днесь тайно злоба гложет, Тот будет завтра въявь врагом; Трясут и троны люди злые: То может быть, и твой кумир Через решётки золотые Слетит и рассмешит весь мир, Стуча с крыльца ступень с ступени, И скатится в древесны тени. Почто ж позора ждать такого? Разбей, Рашет, мои черты! Разбей! - Нет, нет; еще полслова Позволь сказать себе мне ты. Пусть тот, кто с большим дарованьем Мог добродетель прославлять, С усерднейшим, чем я, стараньем Желать добра и исполнять, Пусть тот немедля и решится: И мой кумир им сокрушится. Я рад отечества блаженству: Дай больше небо таковых, Российской силы к совершенству, Сынов ей верных и прямых! Определения судьбины Тогда исполнятся во всём; Доступим мира мы средины, С Гангеса злато соберём; Гордыню усмирим Китая, Как кедр, наш корень утверждая. Тогда, каменосечец хитрый! Кумиры твоего резца Живой струёй испустят искры И в внУчатах возжгут сердца. Смотря на образ Марафона, Зальётся Фемистокл слезой, Отдаст Арману Пётр полтрона, Чтоб править научил другой; В их урнах фениксы взродятся И в след их славы воскрылятся. А ты, любезная супруга! Меж тем возьми сей истукан; Спрячь для себя, родни и друга Его в серпяный твой диван; И с бюстом там своим, мне милым, Пред зеркалом их в ряд поставь, Во знак, что с сердцем справедливым Не скрыт наш всем и виден нрав. Что слава? - Счастье нам прямое Жить с нашей совестью в покое.
Первая половина 1794
Примечания
Стихотворение написано в первой половине 1794 г. в связи с тем, что скульптор Рашет изваял из мрамора бюст («истукан», «кумир») Державина.
Батыев и Маратов слава. Для убеждённого монархиста Державина одинаково «ужасны» и «кровожаждущий завоеватель России» Батый и «подписавший смертный приговор на Людовика XVI, короля французского» - Марат (Объяснение Державина).
До Герострата только шаг. Герострат (IV в. до н.э.) сжёг одно из «семи чудес» древности - храм Дианы в Эфесе, чтобы сделать своё имя бессмертным.
Пожарский, Минин, Филарет И ты, друг правды, Долгоруков. Филарет - Фёдор Никитич Романов, отец Михаила, первого царя из династии Романовых. В литературе XVIII в. Филарет изображался русским патриотом, не согласившимся признать царём России католика, «для чего истязан был разными мучениями и содержался 9 лет в подземной тюрьме в Польше, но, однако, не уступил в своей твёрдости» (Объяснение Державина). Кн. Я. Ф. Долгоруков (1659-1720) - один из ближайших сподвижников и советников Петра I, славившийся своим прямодушием и неподкупностью. Он, «ничего не убоясь, говорил правду, так что иногда государь Петр I от него бегал» (Объяснение Державина). В русской литературе XVIII в., как и позже, в поэзии Рылеева, Пушкина кн. Долгоруков был образцом прямодушного, смелого и неподкупного вельможи.
Румянцева лица ваятель. Рашет изваял статую Румянцева во весь рост.
Хотя б я с пленных снял железы. Державин имеет в виду освобождение им большого количества поволжских колонистов, взятых в плен восставшими пугачевцами. Далее он напоминает о своей службе в Сенате, где он «защищал сколько можно закон и правду, - отирал сиротские, вдовьи слёзы», оправдывал невинных. «Наконец, при торжествовании с турками последнего мира, будучи статс-секретарем, читал на троне объявление об оном и награждения отличившимся в заслугах, а потому и был органом благ и мира» (Объяснение Державина).
В её прекрасной колоннаде. Камеронова галерея в царскосельском дворце, уставленная «бюстами славных мужей, между коими был и Ломоносов; то автор со временем думал иметь на это право» (Объяснение Державина).
Под сенью райских вкруг дерёв. «Осеняли ту колоннаду великолепные раины, или род больших тополей» (Объяснение Державина).
Тот будет завтра въявь врагом. «Как в то время потрясала уже французская революция троны, и наследника империи Павла примечалось неблагорасположение к императрице, матери его, то все сии обстоятельства и подали мысли автору к сему выражению, которое и исполнилось, ибо император Павел, восшедши на престол, все в колоннаде находившиеся бюсты приказал снять» (Объяснение Державина).
Доступим мира мы средины. «Средина мира» - Константинополь.
Смотря на образ Марафона. «Мильтиад, вождь греческий и победитель при Марафоне, и здесь по этой победе назван сим именем» (Объяснение Державина). В Марафонской битве греки разбили персидское войско (490 г. до н.э.).
Зальётся Фемистокл слезой. «Фемистокл, тоже греческий вождь и победитель при Саламине, последователь Мильтиада, когда увидел изображение марафонской баталии, в честь Мильтиада написанное, то облился слезами, ревнуя его славе» (Объяснение Державина).
Отдаст Арману Пётр полтрона. «Когда Пётр I был в Париже и увидел бюст Армана Ришелье (первый министр короля Людовика XIII, кардинал), то, обняв его, сказал, может быть, во угождение французам: «Великий муж! ежели бы ты был у меня, то я отдал бы тебе половину царства, чтобы ты научил бы меня править другой». Насмешники сказали: Тогда бы он отнял у тебя и другую» (Объяснение Державина).
В их урнах фениксы взродятся. Т.е. дела и слава великого человека может побудить потомков к подвигам. Феникс - мифическая птица, возрождающаяся из своего пепла.
Его в серпяный твой диван. Державин называет «диваном» диванную комнату, где, действительно, стояли изваянные Рашетом бюсты самого поэта и его первой жены.
