Михаил Ломоносов

***

Мышь некогда, любя святыню,
Оставила прелестный мир,
Ушла в глубокую пустыню,
Засевшись вся в голландский сыр.

1761 - 1762

Вольное переложение первых четырёх стихов басни Лафонтена «Le rat qui s'est retire du mond» («Крыса, отрешившаяся от мира») и направлена против церковников. До Ломоносова к этой басне обратился Сумароков, опубликовавший сокращённый её перевод.

Стихи, сочинённые на дороге в Петергоф,
когда я в 1761 году
ехал просить о подписании
привилегии для Академии,
быв много раз прежде тем же

Кузнечик дорогой, коль много ты блажен,
Коль больше пред людьми ты счастьем одарен!
Препровождаешь жизнь меж мягкою травою
И наслаждаешься медвяною росою.
Хотя у многих ты в глазах презренна тварь,
Но в самой истине ты перед нами царь;
Ты ангел во плоти, иль, лучше, ты бесплотен!
Ты скачешь и поёшь, свободен, беззаботен,
Что видишь, всё твое; везде в своём дому,
Не просишь ни о чем, не должен никому.

Лето 1761

Вольное переложение анакреонтического стихотворения «К цикаде». Последний стих оригинален и звучит автобиографически: поэт сетует на свою зависимость ( в том числе и материальную) от двора, на усталость от бесконечных просьб в период хлопот об университетской «привилегии».

***

Я долго размышлял и долго был в сомненье,
Что есть ли на землю от высоты смотренье;
Или по слепоте без ряду всё течет,
И промыслу с небес во всей вселенной нет.

… (далее по ссылке ниже)

Конец мая или июнь 1761

Вольное переложение первых 11 строк сатиры Клавдиана (365-408) «Против Руфина».

Читает Яков Смоленский:

***

Случились вместе два Астронома в пиру
И спорили весьма между собой в жару.
Один твердил:
              Земля, вертясь, круг Солнца ходит;
Другой, что Солнце все с собой планеты водит:
Один Коперник был, другой слыл Птолемей.

… (далее по ссылке ниже)

Конец мая или июнь 1761

Коперник Николай (1475 - 1545)- польский астроном, выдвинувший идею о вращении Земли.

Птолемей (II век) - греческий астроном, в основе его системы - представление о том, что Земля находится в центре мира и является неподвижной.

Читает Яков Смоленский:

К Пахомию

Пахомей говорит, что для святого слова
Риторика ничто; лишь совесть будь готова.
Ты будешь казнодей, лишь только стань попом
И стыд весь отложи. Однако врёшь, Пахом.
Начто риторику совсем пренебрегаешь?
Её лишь ты одну, и то худенько знаешь.
Василий, Златоуст, церковные столпы,
Учились долее, как нынешни попы.
Гомера, Пиндара, Димосфена читали
И проповедь свою их штилем предлагали,
Натуру, общую всей прочей твари мать,
Небес, земли, морей, старались испытать;
Дабы творца чрез то по мере сил постигнуть
И важностью вещей сердца людски подвигнуть,
Не ставили за стыд из басен выбирать,
Чем к праведным делам возможно преклонять.
Ты словом божиим незнанье закрываешь
И больше тех мужей у нас быть уповаешь;
Ты думаешь, Пахом, что ты уж Златоуст!
Но мы уверены о том, что мозг твой пуст.
Нам слово божие чувствительно, любезно,
И лишь во рте твоём бессильно, бесполезно.
Нравоучением преславной Телемак
Стократ полезнее твоих нескладных врак.

1759 (?)

Обращено против Гедеона Криновского, который хулил в своих проповедях ломоносовскую «Риторику», совершенно, кстати, справедливо усматривая в её авторе соперника церкви по овладению умами современников, постоянно выступал против риторов и учёных вообще: «Ежели бы я хотел вам здесь описать, сколько вреда произошло от таких, которые подчинять смели слово божие какой-нибудь науке или искусству и изобретениям человеческого разума, пространное бы и страшное открыл позорище». Предполагают, что названием своей эпиграммы Ломоносов уподоблял своего хулителя Пахомию Логофету, писателю XV в., известному подвижной совестью и умением за высокие гонорары потакать вкусам и желаниям богатых заказчиков, обращавшихся к нему с просьбами переписывать для них жития святых.

На что риторику совсем пренебрегаешь?.. - Гедеон Криновский говорил своим придворным слушателям: «Я никогда не старался, чтоб очень привязывать меня к риторике».

Не ставили за стыд из басен выбирать, Чем к праведным делам возможно преклонять. - Один из отцов православной церкви Василий Великий рекомендовал использовать произведения язычников, если они содержали в себе благие мысли.

Преславной Телемак - нравоучительный роман Ф. Фенелона «Приключения Телемака» (1699), пользовавшийся в России огромной популярностью со времён Петра I; Гедеон Криновский говорил в своих проповедях о некоем «ленивом слышателе», подпавшем под воздействие новых веяний: «Охотнее ему читать Аргениду или Телемака, нежели Христово Евангелие».

***

О страх! о ужас! гром! ты дёрнул за штаны,
Которы подо ртом висят у сатаны.
Ты видишь, он зато свирепствует и злится,
Дырявой красной нос, халдейска печь, дымится,
Огнём и жупелом исполнены усы,
О как бы хорошо коптить в них колбасы!
Козлята малые родятся с бородами:
Коль много почтены они перед попами!
О польза, я одной из сих пустых бород
Недавно удобрял бесплодный огород.
Уже и прочие того ж себе желают
И принести плоды обильны обещают.
Чего не можно ждать от толь мохнатых лиц,
Где в тучной бороде премножество площиц?
Сидят и меж собой, как люди, рассуждают,
Других с площицами бород не признавают
И проклинают всех, кто молвит про козлов:
Возможно ль быть у них толь много волосов?

Весна 1757

Разговор с Анакреоном

Анакреон

Ода I

Мне петь было о Трое,
О Кадме мне бы петь,
Да гусли мне в покое
Любовь велят звенеть.
Я гусли со струнами
Вчера переменил
И славными делами
Алкида возносил;
Да гусли поневоле
Любовь мне петь велят,
О вас, герои, боле,
Прощайте, не хотят.

… (далее по ссылке ниже)

Между 1756 и 1761

Читают Я.Смоленский и Ю.Авшаров:

Гимн бороде

Не роскошной я Венере,
Не уродливой Химере
В имнах жертву воздаю:
Я похвальну песнь пою
Волосам, от всех почтенным,
По груди распространенным,
Что под старость наших лет
Уважают наш совет.

   Борода предорогая!
   Жаль, что ты не крещена
   И что тела часть срамная
   Тем тебе предпочтена.

Попечительна природа
О блаженстве смертных рода
Несравненной красотой
Окружает бородой
Путь, которым в мир приходим
И наш первой взор возводим.
Не явится борода,
Не открыты ворота.

   Борода предорогая!.. и т. д.

Борода в казне доходы
Умножает по вся годы:
Керженцам любезной брат
С радостью двойной оклад
В сбор за оную приносит
И с поклоном низким просит
В вечный пропустить покой
Безголовым с бородой.

   Борода предорогая!.. и т. д.

Не напрасно он дерзает,
Верно свой прибыток знает:
Лишь разгладит он усы,
Смертной не боясь грозы,
Скачут в пламень суеверы;
Сколько с Оби и Печеры
После них богатств домой
Достает он бородой.

   Борода предорогая!.. и т. д.

О коль в свете ты блаженна,
Борода, глазам замена!
Люди обще говорят
И по правде то твердят:
Дураки, врали, проказы
Были бы без ней безглазы,
Им в глаза плевал бы всяк;
Ею цел и здрав их зрак.

   Борода предорогая!.. и т. д.

Если правда, что планеты
Нашему подобны светы,
Конче в оных мудрецы
И всех пуще там жрецы
Уверяют бородою,
Что нас нет здесь головою.
Скажет кто: мы вправды тут,
В струбе там того сожгут.

   Борода предорогая!.. и т. д.

Если кто невзрачен телом
Или в разуме незрелом;
Если в скудости рожден
Либо чином не почтен,
Будет взрачен и рассуден,
Знатен чином и не скуден
Для великой бороды:
Таковы её плоды!

   Борода предорогая!.. и т. д.

О прикраса золотая,
О прикраса даровая,
Мать дородства и умов,
Мать достатков и чинов,
Корень действий невозможных,
О завеса мнений ложных!
Чем могу тебя почтить,
Чем заслуги заплатить?

   Борода предорогая!.. и т. д.

Через многие расчосы
Заплету тебя я в косы,
И всю хитрость покажу,
По всем модам наряжу.
Через разные затеи
Завивать хочу тупеи:
Дайте ленты, кошельки
И крупичатой муки.

   Борода предорогая!.. и т. д.

Ах, куда с добром деваться?
Все уборы не вместятся:
Для их многого числа
Борода не доросла.
Я крестьянам подражаю
И как пашню удобряю.
Борода, теперь прости,
В жирной влажности расти.

   Борода предорогая!
   Жаль, что ты не крещена
   И что тела часть срамная
   Тем тебе предпочтена.

Между концом 1756 и февралем 1757

Сатира Ломоносова вызвала крайнее озлобление в среде духовенства и могла появиться в легальной печати только в 1859 году.

Борода в казне доходы// Умножает по вся годы - По указу Петра I, ношение бород было запрещено и разрешалось, кроме крестьян, лишь по уплате особенного налога.

Керженцам… двойной оклад - Керженцы - раскольники, жившие по реке Керженец (Костромской и Нижегородской губерний), платили за право ношения бороды налог вдвойне.

Скачут в пламень суеверы - Речь идёт о самосожжении фанатиков-старообрядцев.

Если правда, что планеты// Нашему подобны светы - распространённая в то время гипотеза о множестве населённых миров; духовенство с особой яростью восставало против этой идеи.

В струбе - в срубе.

Тупеи - взбитые хохолки мужской причёски.

Кошельки - сетки для косы мужского парика.

Крупичатая мука употреблялась солдатами вместо пудры для причёски.

О сомнительном произношении
буквы Г в Российском языке

Бугристы берега, благоприятны влаги,
О горы с гроздами, где греет юг ягнят,
О грады, где торги, где мозгокружны браги
И деньги, и гостей, и годы их губят.
Драгие ангелы, пригожие богини,
Бегущие всегда от гадкия гордыни,
Пугливы голуби из мягкого гнезда,
Угодность с негою, огромные чертоги,
Недуги наглые и гнусные остроги,
Богатство, нагота, слуги и господа,
Угрюмы взглядами, игрени, пеги, смуглы,
Багровые глаза, продолговаты, круглы;
И кто горазд гадать и лгать, да не мигать,
Играть, гулять, рыгать и ногти огрызать,
Ногаи, бОлгары, гуроны, геты, гунны,
Тугие головы, о Иготи чугунны,
Гневливые враги и гладкословный друг,
Толпыги, щеголи, когда вам есть досуг,
От вас совета жду, я вам даю на волю:
Скажите, где быть га и где стоять глаголю?

1754

Стихотворение вызвано филологическими спорами о введении в русский алфавит двух букв, обозначающих взрывное и фрикативное «г». Ломоносов придерживался мнения о достаточности одной буквы. В стихотворении из 95 знаменательных слов 83 содержат букву Г, причём предполагается, что произносить её следует как «поднёбный» звук (твёрдое Г), кроме слов «друг» и «досуг» (здесь К).

Игрень - конская масть: рыжий со светлой, белой гривой и хвостом.

Гуроны - племя индейцев в Северной Америке.

Геты - готы.

Иготь - ручная ступка, металлическая или каменная.

***

Искусные певцы всегда в напевах тщатся,
Дабы на букве А всех доле остояться;
На Е, на О притом умеренность иметь;
Чрез У и через И с поспешностью лететь:
Чтоб оным нежному была приятность слуху,
А сими не принесть несносной скуки уху.
Великая Москва в языке толь нежна,
Что А произносить за О велит она.
В музыке что распев, то над словами сила;
Природа нас блюсти закон сей научила.
Без силы береги, но с силой берега,
И снеги без нее мы говорим снега.
Довольно кажут нам толь ясные доводы,
Что ищет наш язык везде от И свободы.
Или уж стало иль; коли уж стало коль;
Изволи ныне все везде твердят изволь.
За спиши спишь, и спать мы говорим за спати.
На что же, Трисотин, к нам тянешь И некстати?
Напрасно злобной сей ты предприял совет,
Чтоб, льстя тебе, когда российской принял свет
Свиныи визги вси и дикии и злыи
И истинныи ти, и лживы и кривыи.
Языка нашего небесна красота
Не будет никогда попранна от скота.
От яду твоего он сам себя избавит
И вред сей выплюнув, поверь, тебя заставит
Скончать твой скверной визг стонанием совы,
Негодным в русской стих и пропастным увы!

Первая половина ноября 1753

***

Отмщать завистнику меня вооружают,
Хотя мне от него вреда отнюдь не чают.
Когда зоилова хула мне не вредит,
Могу ли на него за то я быть сердит?
Однако ж осержусь! я встал, ищу обуха;
Уж поднял, я махну! а кто сидит тут? муха!
Как жаль мне для неё напрасного труда.
Бедняжка, ты летай, ты пой: мне нет вреда.

Первая половина ноября 1753

Против кого конкретно обращена эпиграмма, неизвестно. «Завистников» у Ломоносова было более чем достаточно. К литературным (А.П.Сумароков, И.П.Елагин, В.К.Тредиаковский и др.) в 1753 г. прибавились ещё и придворные, когда стало известно о том, что императрица предоставила ему землю в Усть-Рудице, под Петербургом, для постройки фабрики по производству цветных стёкол.

На сочетание стихов российских

Я мужа бодрого из давных лет имела,
Однако же вдовой без оного сидела.
Штивелий уверял, что муж мой худ и слаб,
Бессилен, подл, и стар, и дряхлой был арап;
Сказал, что у меня кривясь трясутся ноги
И нет мне никакой к супружеству дороги.
Я думала сама, что вправду такова,
Не годна никуда, увечная вдова.
Однако ныне вся уверена Россия,
Что я красавица, Российска поэзия,
Что мой законный муж завидный молодец,
Кто сделал моему несчастию конец.

Между 1751 и 1753

Письмо о пользе стекла
к Высокопревосходительному господину
Генералу-Поручику,
действительному Ея Императорского Величества
Камергеру, Московского Университета куратору
и орденов Белого Орла, Святого Александра и Святыя Анны
Кавалеру Ивану Ивановичу Шувалову,
писанное 1752 года

Неправо о вещах те думают, Шувалов,
Которые Стекло чтут ниже Минералов,
Приманчивым лучем блистающих в глаза:
Не меньше польза в нём, не меньше в нём краса.
Нередко я для той с Парнасских гор спускаюсь;
И ныне от неё на верх их возвращаюсь,
Пою перед тобой в восторге похвалу
Не камням дорогим, ни злату, но Стеклу.
И как я оное хваля воспоминаю,
Не ломкость лживого я счастья представляю.
Не должно тленности примером тое быть,
Чего и сильный огнь не может разрушить,
Других вещей земных конечный разделитель:
Стекло им рождено; огонь его родитель.
С натурой некогда он произвесть хотя
Достойное себя и оныя дитя,
Во мрачной глубине, под тягостью земною,
Где вечно он живёт и борется с водою,
Все силы собрал вдруг и хляби затворил,
В которы Океан на брань к нему входил.
Напрягся мышцами и рамена подвинул
И тяготу земли превыше облак вскинул.
Внезапно чёрный дым навёл густую тень,
И в ночь ужасную переменился день.
Не баснотворного здесь ради Геркулеса
Две ночи сложены в едину от Зевеса;
Но Этна правде сей свидетель вечный нам,
Которая дала путь чудным сим родам.
Из ней разжжённая река текла в пучину,
И свет, отчаясь, мнил, что зрит свою судьбину!
Но ужасу тому последовал конец:
Довольна чадом мать, доволен им отец.
Прогнали долгу ночь и жар свой погасили
И Солнцу ясному рождение открыли.
Но что ж от недр земных родясь произошло?
Любезное дитя, прекрасное Стекло.
Увидев, смертные о как ему дивились!
Подобное тому сыскать искусством тщились.
И было в деле сем удачно мастерство:
Превысило своим раченьем естество.
Тем стало житие на свете нам счастливо:
Из чистого Стекла мы пьём вино и пиво
И видим в нём пример бесхитростных сердец:
Кого льзя видеть сквозь, тот подлинно не льстец.
Стекло в напитках нам не может скрыть примесу;
И чиста совесть рвёт притворств гнилу завесу.
Но столько ли уже, Стекло, твоих похвал,
Что нам в тебе вино и мёд сам слаще стал?
Никак! сие твоих достоинств лишь начало,
Которым мастерство тебе с природой дало.

Исполнен слабостьми наш краткий в мире век:
Нередко впадает в болезни человек!
Он ищет помощи, хотя спастись от муки,
И жизнь свою продлить, врачам даётся в руки.
Нередко нам они отраду могут дать,
Умев приличные лекарства предписать;
Лекарства, что в Стекле хранят и составляют;
В Стекле одном оне безвредны пребывают,
Мы должны здравия и жизни часть Стеклу:
Какую надлежит ему принесть хвалу!
Хоть вместо оного замысловаты хины
Сосуды составлять нашли из чистой глины;
Огромность тяжкую плода лишенных гор
Художеством своим преобратив в Фарфор,
Красой его к себе народы привлекают,
Что, плавая, морей свирепость презирают.
Однако был бы он почти простой горшок,
Когда бы блеск Стекла дать помощи не мог.
Оно вход жидких тел от скважин отвращает,
Вещей прекрасных вид на нём изображает.
Имеет от Стекла часть крепости Фарфор;
Но тое, что на нём увеселяет взор,
Сады, гульбы, пиры и всё, что есть прекрасно,
Стекло являет нам приятно, чисто, ясно.

Искусство, коим был прославлен Апеллес
И коим ныне Рим главу свою вознес,
Коль пользы от Стекла приобрело велики,
Доказывают то Финифти, Мозаики,
Которы ввек хранят геройских бодрость лиц,
Приятность нежную и красоту девиц;
Чрез множество веков себе подобны зрятся
И ветхой древности грызенья не боятся.

Когда неистовой свирепствуя борей
Стисняет мразом нас в упругости своей,
Великой не терпя и строгой перемены,
Скрывает человек себя в толстые стены.
Он был бы принуждён без свету в них сидеть
Или с дрожанием несносной хлад терпеть.
Но солнечны лучи он сквозь Стекло впускает
И лютость холода чрез то же отвращает.
Отворенному вдруг и запертому быть,
Не то ли мы зовём, что чудеса творить?
Потом как человек зимой стал безопасен,
Ещё притом желал, чтоб цвёл всегда прекрасен
И в северных странах в снегу зеленой сад;
Цейлон бы посрамил, пренебрегая хлад.
И удовольствовал он мысли прихотливы:
Зимою за Стеклом цветы хранятся живы;
Дают приятной дух, увеселяют взор
И вам, красавицы, хранят себя в убор.
Позволь, любитель муз, я речь свою склоняю
И к нежным сим сердцам на время обращаю.
И музы с оными единого сродства;
Подобна в них краса и нежные слова.
Счастливой младостью твои цветущи годы
И склонной похвала и ласковой природы
Мой стих от оных к сим пренесть не возбранят.
Прекрасной пол, о коль любезен вам наряд!
Дабы прельстить лицом любовных суеверов,
Какое множество вы знаете манеров;
И коль искусны вы убор переменять,
Чтоб в каждой день себе приятность нову дать.
Но было б ваше всё старанье без успеху,
Наряды ваши бы достойны были смеху,
Когда б вы в зеркале не видели себя.
Вы вдвое пригожи, Стекло употребя.
Когда блестят на вас горящие алмазы,
Двойной кипит в нас жар сугубыя заразы!
Но больше красоты и больше в них цены,
Когда круг них Стеклом цветки наведены.
Вы кажетесь нам в них приятною весною,
В цветах наряженной, усыпанных росою.

Во светлых зданиях убранства таковы.
Но в чём красуетесь, о сельски нимфы, вы?
Природа в вас любовь подобную вложила,
Желанья нежны в вас подобна движет сила;
Вы также украшать желаете себя.
За тем прохладные поля свои любя,
Вы рвёте розы в них, вы рвёте в них лилеи,
Кладете их на грудь и вяжете круг шеи.
Таков убор даёт вам нежная весна
Но чем вы краситесь в другие времена,
Когда, лишась цветов, поля у вас бледнеют
Или снегами вкруг глубокими белеют,
Без оных что бы вам в нарядах помогло,
Когда бы бисеру вам не дало Стекло?
Любовников он к вам не меньше привлекает,
Как блещущий алмаз богатых уязвляет.
Или ещё на вас в нём больше красота,
Когда любезная в вас светит простота!
Так в бисере Стекло подобяся жемчугу,
Любимо по всему земному ходит кругу.
Им красится народ в полунощных степях,
Им красится арап на южных берегах.
В Америке живут, мы чаем, простаки,
Что там драгой металл из сребреной реки
Дают европскому купечеству охотно
И бисеру берут количество несчётно,
Но тем, я думаю, они разумне нас,
Что гонят от своих бедам причину глаз.
Им оны времена не будут ввек забвенны,
Как пали их отцы для злата побиенны.
О коль ужасно зло! на то ли человек
В незнаемых морях имел опасный бег,
На то ли, разрушив естественны пределы,
На утлом дереве обшёл кругом свет целый,
За тем ли он сошёл на красны берега,
Чтоб там себя явить свирепого врага?
По тягостном труде, снесённом на пучине,
Где предал он себя на произвол судьбине,
Едва на твёрдый путь от бурь избыть успел,
Военной бурей он внезапно зашумел.
Уже горят царей там древние жилища;
Венцы врагам корысть, и плоть их вранам пища!
И кости предков их из золотых гробов
Чрез стены подают к смердящим трупам в ров!
С перстнями руки прочь и головы с убранством
Секут несытые и златом и тиранством.
Иных, свирепствуя, в средину гонят гор
Драгой металл изрыть из преглубоких нор.
Смятение и страх, оковы, глад и раны,
Что наложили им в работе их тираны,
Препятствовали им подземну хлябь крепить,
Чтоб тягота над ней могла недвижна быть.
Обрушилась гора: лежат в ней погребенны
Бесчастные! или поистине блаженны,
Что вдруг избегли все бесчеловечных рук,
Работы тяжкия, ругательства и мук!

Оставив кастиллан невинность так попранну,
С богатством в отчество спешит по Океану,
Надеясь оным всю Европу вдруг купить.
Но златом волн морских не можно утолить.
Подобный их сердцам борей, подняв пучину,
Навёл их животу и варварству кончину,
Погрязли в глубине, с сокровищем своим,
На пищу преданы чудовищам морским.
То бури, то враги толь часто их терзали,
Что редко до брегов желанных достигали.
О коль великой вред! от зла рождалось зло!
Виной толиких бед бывало ли Стекло?
Никак! оно везде наш дух увеселяет:
Полезно молодым и старым помогает.

По долговременном теченьи наших дней
Тупеет зрение ослабленных очей.
Померкшее того не представляет чувство,
Что кажет в тонкостях натура и искусство.
Велика сердцу скорбь лишиться чтенья книг;
Скучнее вечной тьмы, тяжелее вериг!
Тогда противен день, веселие досада!
Одно лишь нам Стекло в сей бедности отрада.
Оно способствием искусныя руки
Подать нам зрение умеет чрез очки!
Не дар ли мы в Стекле божественный имеем,
Что честь достойную воздать ему коснеем?

Взирая в древности народы изумленны,
Что греет, топит, льёт и светит огнь возжженный,
Иные божеску ему давали честь;
Иные, знать хотя, кто с неба мог принесть,
Представили в своём мечтанье Прометея,
Что, многи на земли художества умея,
Различные казал искусством чудеса:
За то Минервою был взят на небеса;
Похитил с солнца огнь и смертным отдал в руки.
Зевес воздвиг свой гнев, воздвиг ужасны звуки.
Предерзкого к горе великой приковал
И сильному орлу на растерзанье дал.
Он сердце завсегда коварное терзает,
На коем снова плоть на муку вырастает.
Там слышен страшный стон,
                          там тяжка цепь звучит;
И кровь, чрез камни вниз текущая, шумит,
О коль несносна жизнь! позорище ужасно!
Но в просвещенны дни сей вымысл видим ясно.
Пииты украшать хотя свои стихи,
Описывали казнь за мнимые грехи.
Мы пламень солнечный Стеклом здесь получаем
И Прометея тем безбедно подражаем.
Ругаясь подлости нескладных оных врак,
Небесным без труда огнём курим табак;
И только лишь о том мы думаем, жалея,
Не свергла ль в пагубу наука Прометея?
Не злясь ли на него, невежд свирепых полк
На знатны вымыслы сложил неправой толк?
Не наблюдал ли звёзд тогда сквозь Телескопы,
Что ныне воскресил труд счастливой Европы?
Не огнь ли он Стеклом умел сводить с небес
И пагубу себе от варваров нанес,
Что предали на казнь, обнесши чародеем?
Коль много таковых примеров мы имеем,
Что зависть, скрыв себя под святости покров,
И груба ревность с ней, на правду строя ков,
От самой древности воюют многократно,
Чем много знания погибло невозвратно!
Коль точно знали б мы небесные страны,
Движение планет, течение луны,
Когда бы Аристарх завистливым Клеантом
Не назван был в суде неистовым Гигантом,
Дерзнувшим землю всю от тверди потрясти,
Круг центра своего, круг солнца обнести;
Дерзнувшим научать, что все домашни боги
Терпят великой труд всегдашния дороги;
Вертится вкруг Нептун, Диана и Плутон
И страждут ту же казнь, как дерзкой Иксион;
И неподвижная земли богиня Веста
К упокоению сыскать не может места.
Под видом ложным сих почтенния богов
Закрыт был звёздный мир чрез множество веков.
Боясь падения неправой оной веры,
Вели всегдашню брань с наукой лицемеры,
Дабы она, открыв величество небес
И разность дивную неведомых чудес,
Не показала всем, что непостижна сила
Единого творца весь мир сей сотворила;
Что Марс, Нептун, Зевес, всё сонмище богов
Не стоят тучных жертв, ниже под жертву дров;
Что агнцев и волов жрецы едят напрасно;
Сие одно, сие казалось быть опасно.
Оттоле землю все считали посреде.
Астроном весь свой век в бесплодном был труде,
Запутан циклами, пока восстал Коперник,
Презритель зависти и варварству соперник.
В средине всех планет он солнце положил,
Сугубое земли движение открыл.
Однем круг центра путь вседневный совершает,
Другим круг солнца год теченьем составляет,
Он циклы истинной Системой растерзал
И правду точностью явлений доказал.
Потом Гугении, Кеплеры и Невтоны,
Преломленных лучей в Стекле познав законы,
Разумной подлинно уверили весь свет,
Коперник что учил, сомнения в том нет.
Клеантов не боясь, мы пишем всё согласно,
Что истине они противятся напрасно.
В безмерном углубя пространстве разум свой,
Из мысли ходим в мысль, из света в свет иной.
Везде божественну премудрость почитаем,
В благоговении весь дух свой погружаем.
Чудимся быстрине, чудимся тишине,
Что бог устроил нам в безмерной глубине.
В ужасной скорости и купно быть в покое,
Кто чудо сотворит кроме его такое?
Нас больше таковы идеи веселят,
Как, божий некогда описывая град,
Вечерний Августин душею веселился.
О коль великим он восторгом бы пленился,
Когда б разумну тварь толь тесно не включал,
Под нами б жителей как здесь не отрицал,
Без Математики вселенной бы не мерил!
Что есть Америка, напрасно он не верил:
Доказывает то подземной католик,
Кадя златой его в костёлах новых лик.
Уже Колумбу вслед, уже за Магелланом
Круг света ходим мы великим Океаном
И видим множество божественных там дел,
Земель и островов, людей, градов и сел,
Незнаемых пред тем и странных нам животных,
Зверей, и птиц, и рыб, плодов и трав несчётных.
Возьмите сей пример, Клеанты, ясно вняв,
Коль много Августин в сем мнении не прав;
Он слово божие употреблял напрасно.
В Системе света вы то ж делаете властно.
Во зрительных трубах Стекло являет нам,
Колико дал творец пространство небесам.
Толь много солнцев в них пылающих сияет,
Недвижных сколько звёзд нам ясна ночь являет.
Круг солнца нашего, среди других планет,
Земля с ходящею круг ней луной течет,
Которую хотя весьма пространну знаем,
Но к свету применив, как точку представляем.
Коль созданных вещей пространно естество!
О коль велико их создавше божество!
О коль велика к нам щедрот его пучина,
Что на землю послал возлюбленного сына!
Не погнушался он на малой шар сойти,
Чтобы погибшего страданием спасти.
Чем меньше мы его щедрот достойны зримся,
Тем больше благости и милости чудимся.
Стекло приводит нас чрез Оптику к сему,
Прогнав глубокую неведения тьму!
Преломленных лучей пределы в нём неложны,
Поставлены творцем; другие невозможны.
В благословенной наш и просвещенной век
Чего не мог дойти по оным человек?

Хоть острым взором нас природа одарила,
Но близок оного конец имеет сила.
Кроме, что вдалеке не кажет нам вещей
И собранных трубой он требует лучей,
Коль многих тварей он ещё не досягает,
Которых малой рост пред нами сокрывает!
Но в нынешних веках нам Микроскоп открыл,
Что бог в невидимых животных сотворил!
Коль тонки члены их, составы, сердце, жилы
И нервы, что хранят в себе животны силы!
Не меньше, нежели в пучине тяжкий кит,
Нас малый червь частей сложением дивит.
Велик создатель наш в огромности небесной!
Велик в строении червей, скудели тесной!
Стеклом познали мы толики чудеса,
Чем он наполнил понт, и воздух, и леса.
Прибавив рост вещей, оно, коль нам потребно,
Являет трав разбор и знание врачебно;
Коль много Микроскоп нам тайностей открыл,
Невидимых частиц и тонких в теле жил!

Но что ещё? уже в Стекле нам Барометры
Хотят предвозвещать, коль скоро будут ветры,
Коль скоро дождь густой на нивах зашумит,
Иль, облаки прогнав, их солнце осушит.
Надежда наша в том обманами не льстится:
Стекло поможет нам, и дело совершится.
Открылись точно им движения светил:
Чрез то ж откроется в погодах разность сил.
Коль могут счастливы селяне быть оттоле,
Когда не будет зной ни дождь опасен в поле?
Какой способности ждать должно кораблям,
Узнав, когда шуметь или молчать волнам,
И плавать по морю безбедно и спокойно!
Велико дело в сем и гор златых достойно!

Далече до конца Стеклу достойных хвал,
На кои целой год едва бы мне достал.
Затем уже слова похвальны оставляю,
И что об нём писал, то делом начинаю.
Однако при конце не можно преминуть,
Чтоб новых мне его чудес не помянуть.
Что может смертным быть ужаснее удара,
С которым молния из облак блещет яра?
Услышав в темноте внезапной треск и шум
И видя быстрый блеск, мятется слабый ум;
От гневного часа желает где б укрыться;
Причины оного исследовать страшится.
Дабы истолковать что молния и гром,
Такие мысли все считает он грехом.
На бич, он говорит, я посмотреть не смею,
Когда грозит отец нам яростью своею.
Но как он нас казнит, подняв в пучине вал,
То грех ли то сказать, что ветром он нагнал?
Когда в Египте хлеб довольный не родился,
То грех ли то сказать, что Нил там не разлился?
Подобно надлежит о громе рассуждать.
Но блеск и звук его, не дав главы поднять,
Держал учёных смысл в смущении толиком,
Что в заблуждении теряли путь великом
И истинных причин достигнуть не могли,
Поколе действ в Стекле подобных не нашли.
Вертясь, Стеклянный шар даёт удары с блеском,
С громовым сходственны сверканием и треском.
Дивился сходству ум; но, видя малость сил,
До лета прошлого сомнителен в том был;
Довольствуя одне чрез любопытство очи,
Искал в том перемен приятных дни и ночи;
И больше в том одном рачения имел,
Чтоб силою Стекла болезни одолел;
И видел часто в том успехи вожделенны.
О коль со древними дни наши несравненны!
Внезапно чудный слух по всем странам течет,
Что от громовых стрел опасности уж нет!
Что та же сила туч гремящих мрак наводит,
Котора от Стекла движением исходит,
Что зная правила, изысканны Стеклом,
Мы можем отвратить от храмин наших гром.
Единство оных сил доказано стократно:
Мы лета ныне ждём приятного обратно.
Тогда о истине Стекло уверит нас,
Ужасным будет ли безбеден грома глас?
Европа ныне в то всю мысль свою вперила
И махины уже пристойны учредила.
Я, следуя за ней, с Парнасских гор схожу,
На время ко Стеклу весь труд свой приложу.

Ходя за тайнами в искусстве и природе,
Я слышу восхищен весёлый глас в народе
Елисаветина повсюду похвала
Гласит премудрости и щедрости дела.
Златые времена! о кроткие законы!
Народу своему прощает миллионы;
И пользу общую отечества прозря,
Учению велит расшириться в моря,
Умножив бодрость в нём щедротою своею!
А ты, о Меценат, предстательством пред нею
Какой наукам путь стараешься открыть,
Пред светом в том могу свидетель верной быть.
Тебе похвальны все приятны и любезны,
Что тщатся постигать учения полезны.
Мои посильные и малые труды
Коль часто перед ней воспоминаешь ты!
Услышанному быть её кротчайшим слухом
Есть новым в бытии животворится духом!
Кто кажет старых смысл во днях ещё младых,
Тот будет всем пример, дожив власов седых.
Кто склонность в счастии и доброту являет,
Тот счастие себе недвижно утверждает.
Всяк чувствует в тебе и хвалит обое,
И небо чаемых покажет сбытие.

Декабрь 1752

Образец «научной поэзии» Ломоносова. Написана эта, по сути, просветительская поэма в форме дружеского послания к И. И. Шувалову. Поэма Ломоносова утверждала единство поэта и учёного, отражала стремление к популяризации передовых естественнонаучных представлений.

Две ночи сложены в едину от Зевеса… - согласно древнегреческому мифу, Зевс, желая продлить свидание с Алкменой, матерью Геракла, слил две ночи в одну.

Довольна чадом мать, доволен им отец. - Под «матерью» подразумевалась «натура» - природа, под «отцом» - огонь. Вулканическое «стекло» образовывалось из остывшей лавы после извержения вулкана Этны.

Апеллес (356-308 до н. э.) - древнегреческий живописец.

Финифти - род эмали.

Кастиллан - житель испанской провинции Кастилии, здесь: конкистадор.

И Прометея тем безбедно подражаем. - Образ Прометея становится для Ломоносова символом многовековой борьбы науки и суеверия.

Небесным без труда огнём курим табак… - Речь идёт о зажигательных стёклах.

Что зависть, скрыв себя под святости покров… - Антиклерикальные мотивы стихотворения вызваны участившимися с конца 40-х годов выпадами церковной цензуры против науки.

Аристарх (конец IV - первая половина III в. до н.э.) - греческий астроном, первый высказал мысль о вращении Земли вокруг своей оси и Солнца. Стоик Клеант обвинил его в нарушении покоя богов и сравнил с гигантами, воевавшими против богов.

Запутан циклами… - По этим «циклам» (кругам), по мнению древних, двигались планеты.

Гугений - Гейгенс (Гюйгенс) (1629-1695) - голландский учёный. Им были открыты кольца вокруг планеты Сатурн. Его книга «Космотеорос», знакомившая с учением Коперника, появилась в русском переводе в 1717 году.

Кеплер (1571-1630), немецкий учёный, доказал, что планеты движутся вокруг Солнца по эллипсам.

Августин (354-430), глава западного («вечернего») богословия, в книге «О граде божием» отрицал существование антиподов, то есть людей, живущих на другом полушарии.

Ужасным будет ли безбеден грома глас? - Речь идёт об изобретении громоотвода.

Народу своему прощает миллионы… - Указ 1752 года об отмене недоимок подушного сбора.

Меценат (ум. в 8 до н. э.) - древнеримский вельможа, покровитель литературы и искусства; здесь: И.И.Шувалов.

Письмо к Его Высокородию Ивану Ивановичу Шувалову

Прекрасны летни дни, сияя на исходе,
Богатство с красотой обильно сыплют в мир;
Надежда радостью кончается в народе;
Натура смертным всем открыла общий пир.
Созрелые плоды древа отягощают
И кажут солнечным румянец свой лучам!
И руку жадную пригожством привлекают;
Что снят своей рукой, тот слаще плод устам.
Сие довольствие и красота всеместна
Не токмо жителям обильнейших полей
Полезной роскошью является прелестна,
Богинь влечет она приятностью своей.
Чертоги светлые, блистание металлов
Оставив, на поля спешит Елисавет;
Ты следуешь за ней, любезный мой Шувалов,
Туда, где ей Цейлон и в севере цветет,
Где хитрость мастерства, преодолев природу,
Осенним дням даёт весны прекрасной вид
И принуждает вверх скакать высоко воду,
Хотя ей тягость вниз и жидкость течь велит.
Толь многи радости, толь разные утехи
Не могут от тебя Парнасских гор закрыть.
Тебе приятны коль российских муз успехи,
То можно из твоей любви к ним заключить.
Ты, будучи в местах, где нежность обитает,
Как взглянешь на поля, как взглянешь на плоды,
Воспомяни, что мой покоя дух не знает,
Воспомяни моё раченье и труды.
Меж стен и при огне лишь только обращаюсь;
Отрада вся, когда о лете я пишу;
О лете я пишу, а им не наслаждаюсь
И радости в одном мечтании ищу.
Однако лето мне с весною возвратится,
Я оных красотой и в зиму наслаждусь,
Когда мой дух твоим приятством ободрится,
Которое взнести я на Парнас потщусь.

18 августа 1750

Шувалов (1727-1797) - камергер, фаворит Елизаветы Петровны, куратор Московского университета. В день написания послания - 18 августа - он выезжал в Сарское Село вместе с императрицей. А через 9 дней - 27 августа - Ломоносову была оказана милость, на которую он ответил одой. Письмо к Шувалову - напоминание о какой-то просьбе поэта, очевидно, выполненной.

Цейлон и в севере цветет… - Ломоносов говорит здесь об оранжереях дворца в Царском Селе.

Меж стен и при огне… - Речь идёт о трудах Ломоносова в Химической лаборатории Академии наук, открытой в 1748 году.

Ода на день восшествия на
всероссийский престол Её Величества
государыни императрицы
Елисаветы Петровны 1747 года

Царей и царств земных отрада,
Возлюбленная тишина,
Блаженство сёл, градов ограда,
Коль ты полезна и красна!
Вокруг тебя цветы пестреют
И класы на полях желтеют;
Сокровищ полны корабли
Дерзают в море за тобою;
Ты сыплешь щедрою рукою
Своё богатство по земли.

Великое светило миру,
Блистая с вечной высоты
На бисер, злато и порфиру,
На все земные красоты,
Во все страны свой взор возводит,
Но краше в свете не находит
Елисаветы и тебя.
Ты кроме той всего превыше;
Душа её зефира тише,
И зрак прекраснее рая.

Когда на трон она вступила,
Как вышний подал ей венец,
Тебя в Россию возвратила,
Войне поставила конец;
Тебя прияв облобызала:
Мне полно тех побед, сказала,
Для коих крови льётся ток.
Я россов счастьем услаждаюсь,
Я их спокойством не меняюсь
На целый запад и восток.

Божественным устам приличен,
Монархиня, сей кроткий глас:
О коль достойно возвеличен
Сей день и тот блаженный час,
Когда от радостной премены
Петровы возвышали стены
До звёзд плескание и клик!
Когда ты крест несла рукою
И на престол взвела с собою
Доброт твоих прекрасный лик!

Чтоб слову с оными сравняться,
Достаток силы нашей мал;
Но мы не можем удержаться
От пения твоих похвал.
Твои щедроты ободряют
Наш дух и к бегу устремляют,
Как в понт пловца способный ветр
Чрез яры волны порывает;
Он брег с весельем оставляет;
Летит корма меж водных недр.

Молчите, пламенные звуки,
И колебать престаньте свет;
Здесь в мире расширять науки
Изволила Елисавет.
Вы, наглы вихри, не дерзайте
Реветь, но кротко разглашайте
Прекрасны наши времена.
В безмолвии внимай, вселенна:
Се хощет лира восхищенна
Гласить велики имена.

Ужасный чудными делами
Зиждитель мира искони
Своими положил судьбами
Себя прославить в наши дни;
Послал в Россию Человека,
Каков неслыхан был от века.
Сквозь все препятства он вознес
Главу, победами венчанну,
Россию, грубостью попранну,
С собой возвысил до небес.

В полях кровавых Марс страшился,
Свой меч в Петровых зря руках,
И с трепетом Нептун чудился,
Взирая на российский флаг.
В стенах внезапно укрепленна
И зданиями окруженна,
Сомненная Нева рекла:
"Или я ныне позабылась
И с оного пути склонилась,
Которым прежде я текла?"

Тогда божественны науки…
Чрез горы, реки и моря
В Россию простирали руки,
К сему монарху говоря:
"Мы с крайним тщанием готовы
Подать в российском роде новы
Чистейшего ума плоды".
Монарх к себе их призывает,
Уже Россия ожидает
Полезны видеть их труды.

Но ах, жестокая судьбина!
Бессмертия достойный муж,
Блаженства нашего причина,
К несносной скорби наших душ
Завистливым отторжен роком,
Нас в плаче погрузил глубоком!
Внушив рыданий наших слух,
Верьхи Парнасски восстенали,
И музы воплем провождали
В небесну дверь пресветлый дух.

В толикой праведной печали
Сомненный их смущался путь;
И токмо шествуя желали
На гроб и на дела взглянуть.
Но кроткая Екатерина,
Отрада по Петре едина,
Приемлет щедрой их рукой.
Ах, если б жизнь её продлилась,
Давно б Секвана постыдилась
С своим искусством пред Невой!

Какая светлость окружает
В толикой горести Парнас?
О коль согласно там бряцает
Приятных струн сладчайший глас!
Все холмы покрывают лики;
В долинах раздаются клики:
Великая Петрова дщерь
Щедроты отчи превышает,
Довольство муз усугубляет
И к счастью отверзает дверь.

Великой похвалы достоин,
Когда число своих побед
Сравнить сраженьям может воин
И в поле весь свой век живет;
Но ратники, ему подвластны,
Всегда хвалы его причастны,
И шум в полках со всех сторон
Звучащу славу заглушает,
И грому труб её мешает
Плачевный побеждённых стон.

Сия тебе единой слава,
Монархиня, принадлежит,
Пространная твоя держава
О как тебе благодарит!
Воззри на горы превысоки,
Воззри в поля свои широки,
Где Волга, Днепр, где Обь течёт;
Богатство, в оных потаенно,
Наукой будет откровенно,
Что щедростью твоей цветёт.

Толикое земель пространство
Когда всевышний поручил
Тебе в счастливое подданство,
Тогда сокровища открыл,
Какими хвалится Индия;
Но требует к тому Россия
Искусством утверждённых рук.
Сие злату очистит жилу;
Почувствуют и камни силу
Тобой восставленных наук.

Хотя всегдашними снегами
Покрыта северна страна,
Где мёрзлыми борей крылами
Твои взвевает знамена;
Но бог меж льдистыми горами
Велик своими чудесами:
Там Лена чистой быстриной,
Как Нил, народы напояет
И бреги наконец теряет,
Сравнившись морю шириной.

Коль многи смертным неизвестны
Творит натура чудеса,
Где густостью животным тесны
Стоят глубокие леса,
Где в роскоши прохладных теней
На пастве скачущих еленей
Ловящих крик не разгонял;
Охотник где не метил луком;
Секирным земледелец стуком
Поющих птиц не устрашал.

Широкое открыто поле,
Где музам путь свой простирать!
Твоей великодушной воле
Что можем за сие воздать?
Мы дар твой до небес прославим
И знак щедрот твоих поставим,
Где солнца всход и где Амур
В зелёных берегах крутится,
Желая паки возвратиться
В твою державу от Манжур.

Се мрачной вечности запону
Надежда отверзает нам!
Где нет ни правил, ни закону,
Премудрость тамо зиждет храм;
Невежество пред ней бледнеет.
Там влажный флота путь белеет,
И море тщится уступить:
Колумб Российский через воды
Спешит в неведомы народы
Твои щедроты возвестить.

Там тьмою островов посеян,
Реке подобен Океан;
Небесной синевой одеян,
Павлина посрамляет вран.
Там тучи разных птиц летают,
Что пестротою превышают
Одежду нежныя весны;
Питаясь в рощах ароматных
И плавая в струях приятных,
Не знают строгия зимы.

И се Минерва ударяет
В верхи Рифейски копиём;
Сребро и злато истекает
Во всём наследии твоём.
Плутон в расселинах мятётся,
Что россам в руки предаётся
Драгой его металл из пор,
Которой там натура скрыла;
От блеску дневного светила
Он мрачный отвращает взор.

О вы, которых ожидает
Отечество от недр своих
И видеть таковых желает,
Каких зовёт от стран чужих,
О, ваши дни благословенны!
Дерзайте ныне ободренны
Раченьем вашим показать,
Что может собственных Платонов
И быстрых разумом Невтонов
Российская земля рождать.

Науки юношей питают,
Отраду старым подают,
В счастливой жизни украшают,
В несчастной случай берегут;
В домашних трудностях утеха
И в дальних странствах не помеха.
Науки пользуют везде,
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
В покое сладки и в труде.

Тебе, о милости источник,
О ангел мирных наших лет!
Всевышний на того помощник,
Кто гордостью своей дерзнет,
Завидя нашему покою,
Против тебя восстать войною;
Тебя зиждитель сохранит
Во всех путях беспреткновенну
И жизнь твою благословенну
С числом щедрот твоих сравнит.

Конец 1747

Ода написана в год, когда Елизавета Петровна утвердила новый устав и штаты Академии наук, вдвое увеличив количество средств на её нужды. Здесь же поэт прославляет мир, опасаясь новой войны, в которую Австрия, Англия и Голландия, воевавшие с Францией и Пруссией, втягивали Россию, требуя отправки русских войск к берегам Рейна. В этой оде особенно остро сказалось противоречие всего жанра похвальной оды - противоречие между его комплиментарностью и реальным политическим содержанием: поэт от имени Елизаветы прославляет «тишину», излагая свою собственную программу мира.

Радостна премена… - дворцовый переворот, приведший Елизавету на трон.

Послал в Россию Человека… - Петра I.

Тогда божественны науки… - речь идёт об основанной Петром I Академии наук, открытой уже после его смерти в 1725 году.

Завистливым отторжен роком… - Петр I умер в 1725 году.

Екатерина I (1684-1727) - жена Петра I, российская императрица.

Секвана - латинское название Сены, намёк на Парижскую Академию наук.

Колумб Российский - Витус Беринг (1681-1741) - русский мореплаватель.

Верхи Рифейски… - Урал.

Платон (427-347 до н. э.) - греческий философ.

Невтон - Исаак Ньютон (1643-1727) - английский физик и математик.

Науки юношей питают… - строфа является стихотворным переводом фрагмента из речи римского оратора и политического деятеля Марка (106-43 до н. э.) в защиту поэта Архия (р. в 120 до н. э.).

***

Я знак бессмертия себе воздвигнул
Превыше пирамид и крепче меди,
Что бурный аквилон сотреть не может,
Ни множество веков, ни едка древность.
Не вовсе я умру; но смерть оставит
Велику часть мою, как жизнь скончаю.
Я буду возрастать повсюду славой,
Пока великий Рим владеет светом.
Где быстрыми шумит струями Авфид,
Где Давнус царствовал в простом народе,
Отечество моё молчать не будет,
Что мне беззнатный род препятством не был,
Чтоб внесть в Италию стихи эольски
И первому звенеть Алцейской лирой.
Взгордися праведной заслугой, муза,
И увенчай главу дельфийским лавром.

1747

Перевод оды Горация (65-8 гг. до н.э.) «К Мельпомене» (часто упоминается под названием «Памятник»). «Умышленное отступление допущено в стихе 8, где устранён малопонятный без комментария образ жреца, восходящего на Капитолий в сопровождении молчаливой девы» (Ломоносов). Несмотря на то что ломоносовское стихотворение представляет собой перевод, близкий к подлиннику, здесь имеется несколько намёков на русскую действительность: «Давнус царствовал в простом народе» (могло восприниматься как указание на Петра I), «внесть в Италию стихи эольски» (вспомним реформу русского стихосложения, завершённую Ломоносовым), «мне беззнатный род препятством не был» (вспомним происхождение самого Ломоносова). После Ломоносова Державин дерзнул целиком, как говорили в XVIII в., «склонить» оду Горация «на русские нравы», непосредственно проторив дорогу великому созданию Пушкина.

Авфид - река в южной Италии, на родине Горация.

Давнус - Давн, легендарный царь Апулии, родины Горация.

Стихи эольски - Древнегреческое племя эолийцев прославилось своими лириками.

Алцейской лирой - то есть лирой поэта Алкея (конец VII - первая половина VI в. до н.э.).

***

Лишь только дневной шум замолк,
Надел пастушье платье волк
И взял пастушей посох в лапу,
Привесил к поясу рожок,
На уши вздел широку шляпу
И крался тихо сквозь лесок
На ужин для добычи к стаду.
Увидев там, что Жучко спит,
Обняв пастушку, Фирс храпит,
И овцы все лежали сряду,
Он мог из них любую взять;
Но, не довольствуясь убором,
Хотел прикрасить разговором
И именем овец назвать.
Однако чуть лишь пасть разинул,
Раздался в роще волчий вой.
Пастух свой сладкой сон покинул,
И Жучко с ним бросился в бой;
Один дубиной гостя встретил,
Другой за горло ухватил;
Тут поздно бедной волк приметил,
Что чересчур перемудрил,
В полах и в рукавах связался
И волчьим голосом сказался.
Но Фирс недолго размышлял,
Убор с него и кожу снял.
Я притчу всю коротким толком
Могу вам, господа, сказать:
Кто в свете сем родился волком,
Тому лисицой не бывать.

1747

Подражание басне французского поэта Ж.Лафонтена (1621-1695) «Волк, ставший пастухом».

***

Послушайте, прошу, что старому случилось,
Когда ему гулять за благо рассудилось.
Он ехал на осле, а следом парень шёл;
И только лишь с горы они спустились в дол,
Прохожий осудил тотчас его на встрече:
«Ах, как ты малому даёшь бресть толь далече?»
Старик сошёл с осла и сына посадил,
И только лишь за ним десяток раз ступил,
То люди начали указывать перстами:
«Такими вот весь свет наполнен дураками:
Не можно ль на осле им ехать обоим?»
Старик к ребёнку сел и едет вместе с ним.
Однако, чуть минул местечка половину,
Весь рынок закричал: «Что мучишь так скотину?»
Тогда старик осла домой поворотил
И, скуки не стерпя, себе проговорил:
«Как стану я смотреть на все людские речи,
То будет и осла взвалить к себе на плечи».

[1747]

Вольный перевод отрывка из басни Лафонтена «Мельник, его сын и осёл».

***

Жениться хорошо, да много и досады.
Я слова не скажу про женские наряды:
Кто мил, на том всегда приятен и убор;
Хоть правда, что при том и кошелёк неспор.
Всего несноснее противные советы,
Упрямые слова и спорные ответы.
Пример нам показал недавно мужичок,
Которого жену в воде постигнул рок.
Он, к берегу пришед, увидел там соседа:
Не усмотрел ли он, спросил утопшей следа.
Сосед советовал вниз берегом идти:
Что быстрина туда должна её снести.
Но он ответствовал: «Я, братец, признаваюсь,
Что век она жила со мною вопреки;
То истинно теперь о том не сомневаюсь,
Что, потонув, она плыла против реки».

1747

Рассказы о злых и упрямых жёнах были очень распространены в средневековой литературе. Эта «притча» встречается в сборнике фривольных рассказов («фацеций») итальянского гуманиста Поджио (1380 - 1459). Сборник был известен на Руси через посредство польской литературы.

Рок - смерть.

Ода, выбранная из Иова
Главы 38, 39, 40 и 41

О ты, что в горести напрасно
На бога ропщешь, человек,
Внимай, коль в ревности ужасно
Он к Иову из тучи рек!
Сквозь дождь, сквозь вихрь, сквозь град блистая
И гласом громы прерывая,
Словами небо колебал
И так его на распрю звал:

… (далее по ссылке ниже)

Между 1743 и началом 1751

Читает Яков Смоленский:

Надписи к статуе Петра Великого

Надпись 1 к статуе Петра Великого

Се образ изваян премудрого героя,
Что, ради подданных лишив себя покоя,
Последний принял чин и царствуя служил,
Свои законы сам примером утвердил,
Рожденны к скипетру, простёр в работу руки,
Монаршу власть скрывал,
                         чтоб нам открыть науки.

… (далее по ссылке ниже)

Между 1743 и 1747

Читает Яков Смоленский:

***

Ночною темнотою
Покрылись небеса,
Все люди для покою
Сомкнули уж глаза.
Внезапно постучался
У двери Купидон,
Приятной перервался
В начале самом сон.
«Кто так стучится смело?» -
Со гневом я вскричал. -
«Согрей обмерзло тело, -
Сквозь дверь он отвечал. -
Чего ты устрашился?
Я мальчик, чуть дышу,
Я ночью заблудился,
Обмок и весь дрожу».
Тогда мне жалко стало,
Я свечку засветил,
Не медливши нимало
К себе его пустил.
Увидел, что крилами
Он машет за спиной,
Колчан набит стрелами,
Лук стянут тетивой.
Жалея о несчастье,
Огонь я разложил
И при таком ненастье
К камину посадил.
Я тёплыми руками
Холодны руки мял,
Я крылья и с кудрями
До суха выжимал.
Он чуть лишь ободрился,
«Каков-то, - молвил, - лук,
В дожде, чать, повредился».
И с словом стрелил вдруг.
Тут грудь мою пронзила
Преострая стрела
И сильно уязвила,
Как злобная пчела.
Он громко рассмеялся
И тотчас заплясал:
«Чего ты испугался? -
С насмешкою сказал, -
Мой лук ещё годится,
И цел и с тетивой;
Ты будешь век крушиться
Отнынь, хозяин мой».

1747

Переложение оды греческого поэта Анакреонта (ок. 570 - 478 до н. э.).

Ода на день рождения Ея Величества
Государыни Императрицы Елисаветы Петровны,
Самодержицы Всероссийския, 1746 года

1

В сей день, блаженная Россия,
Любезна небесам страна,
В сей день от высоты святыя
Елисавет тебе дана,
Воздвигнуть нам Петра по смерти,
Гордыню сопостатов стерти
И в ужас оных привести,
От грозных бед тебя избавить,
Судьёй над царствами поставить
И выше облак вознести.

2

О Дщерь Гремящего над нами,
О мати всех племён земных,
Натура, чудная делами,
Как если таин ты своих
Меня достойным быть судила,
И если слаба мыслей сила
Проникнуть может в твой чертог,
Представь мне оную годину
И купно бег светил по чину,
Как вышний дал нам сей залог.

3

Сквозь тучи бывшия печали,
Что лютый рок на нас навел,
Как горы о Петре рыдали
И понт в брегах своих ревел,
Сквозь страшны Россам перемены,
Сквозь прах, войнами возмущенный,
Я вижу тот пресветлый час:
Там круг младой Елисаветы
Сияют счастливы планеты,
Я слышу там натуры глас.

4

Седя на блещущем престоле,
Составленном из твёрдых гор,
В пространном всех творений поле
Между стихий смиряет спор;
Сосцами реки проливает
И теми всяку тварь питает.
Зелену ризу по лугам
И по долинам расширяя,
Из уст Зефирами дыхая,
С веселием вещает к нам:

5

«Я с вами ныне торжествую,
Мне сих часов краснее нет,
Что Героиню таковую
В сей день произвела я в свет.
В Ней хитрость вся моя и сила
Возможность крайню положила;
Я избрала счастливый знак
Надежду показать нелестну:
В пространну высоту небесну
Прилежно возведите зрак.

6

Се солнце бег свой пременяет
И к вам течёт умножить день,
На север взор свой обращает
И оным прогоняет тень,
Являя, что Елисавета
В России усугубит света
Державой и венцем своим.
Ермий, наукам предводитель,
И Марс, на брани победитель,
Блистают совокупно с ним.

7

Там муж, звездами испещренный,
Свой светлый напрягает лук,
Диана стрелы позлащенны
С ним мещет из прекрасных рук.
Се небо показует ясно,
Коль то с добротами согласно
Рожденныя в признаках сих:
От ней Геройство с красотою
Повсюду миром и войною
Лучи пускают дней златых».

8

Сие предвестие природы
Хотя представило тогда,
Что ты возвеселишь народы,
О глав венчанных красота!
Но вяща радость восхищала
Взирающих и оживляла, -
Когда даров Твоих признАк
Надежнее в лице открылся,
Что точно в нём изобразился
Родителей великих зрак.

9

В тебе прекрасный дом создали
Душе великой небеса,
Свое блистание влияли
В твои пресветлы очеса;
Лице всходящия денницы
И бодрость быстрыя Орлицы
И в нЕжнейших являлись днях;
Уже младенческие взгляды
Предвозвещали те отрады,
Что бедным нынь отъемлют страх.

10

Ты суд и милость сопрягаешь,
Повинных с кротостью казнишь,
Без гневу злобных исправляешь,
Ты осужденных кровь щадишь.
Так Нил смиренно протекает,
Брегов своих он не терзает,
Но пользой выше прочих рек:
Своею сладкою водою,
В лугах зелёных пролитою,
Златой даёт Египту век.

11

Как ясно солнце воссияло
Свой блеск впервые на Тебя,
Уж счастье руку простирало,
Твои приятности любя,
Венец держало над главою
И возвышало пред Тобою
Трофеи отческих побед,
Преславных чрез концы земные.
Коль счастлива была Россия,
Когда воззрела Ты на свет!

12

Тогда от радостной Полтавы
Победы Росской звук гремел,
Тогда не мог Петровой славы
Вместить вселенныя предел,
Тогда вандалы побежденны
Главы имели преклоненны
Ещё при пеленах твоих;
Тогда предъявлено судьбою,
Что с трепетом перед Тобою
Падут полки потомков их.

13

О сладкой нежности обитель!
О вы, блаженные места,
Где храбрый гОтов Победитель
Лобзал и в очи, и в уста
Впервые плод свой вожделенный,
Свой плод, меж лаврами рожденный,
Вас оных радостных времен
Любезна память услаждает,
И оный день вам пребывает
В бессчетны веки незабвен.

14

Но се различные языки
От рек великих и морей
Согласные возносят клики,
К тебе, Монархине своей,
Сердца и руки простирают
И многократно повторяют:
«Да здравствует Елисавет,
Для Росской славы днесь рожденна,
Да будет свыше укрепленна
Чрез множество счастливых лет».

15

Сие гласит Тебе Россия
И купно с ней наук собор.
Предведущая УранИя
Возводит к верьху быстрый взор, -
Небесны беги наблюдает
И с радостию составляет
Венец Тебе из новых звезд.
Тебе искусство землемерно
Пространство показать безмерно
Незнаемых желает мест.

16

Парящей ПоэзИи ревность
Дела твои превознесёт,
Ни гнев стихий, ни ветха древность
Похвал Твоих не пресечёт;
Открыты естества уставы
Твоей умножат громкость славы,
Но всё художество своё
Тебе ИппОкрат посвящает
И усугубить тем желает
И век, и здравие Твоё.

17

Да будет тое невредимо,
Как верьх высокия горы
Взирает непоколебимо
На мрак и вредные пары;
Не может вихрь его достигнуть,
Ни громы страшные подвигнуть;
Взнесён к безоблачным странам,
Ногами тучи попирает,
Угрюмы бури презирает,
Смеётся скачущим волнам.

Конец 1746

Ода приурочена к 37-летию со дня рождения императрицы. С приходом Елизаветы Петровны к власти (ноябрь 1741 г.) позиции немецкой партии при дворе заметно ослабли. Ещё в царствование Анны Иоанновны, при которой полновластным правителем России был её фаворит Бирон, русские придворные возлагали большие надежды на Елизавету. Её называли «искрой Петра Великого». Взойдя на престол, Елизавета Петровна приблизила к себе русских, отменила смертную казнь (что имело немаловажное воздействие на её окружение в условиях, когда память о зверствах Бирона ещё была свежа). К моменту написания оды исполнилось пять лет пребывания Елизаветы у власти. В 1745 г. Ломоносов стал «профессором химии», то есть действительным членом Академии наук. Он был полон самых радужных надежд на «щедроты» и благосклонность императрицы к развитию русской науки. Отсюда - оптимистическая настроенность, уверенно-радостная интонация всего стихотворения.

И купно бег светил по чину… - В Петербургской Академии наук, как, впрочем, во всех европейских академиях, учёные (астрономы, физики, математики) помимо научной работы занимались ещё и астрологией, предсказывая монархам и придворным их судьбу по движению планет. Далее (начиная со слов: «Се солнце бег свой пременяет…») Ломоносов очень тонко обыгрывает астральную символику в чисто просветительских целях, пытаясь внушить Елизавете мысль о том, что процветание государства зависит от развития наук.

Тучи бывшия печали… - Имеется в виду скорбь об умершем Петре.

Страшны Россам перемены… - Подразумеваются дворцовые перевороты, предшествовавшие воцарению Елизаветы и последовавшие сразу после смерти Петра.

Круг младой Елисаветы… - вокруг «младой Елисаветы».

Ермий, наукам предводитель, И Марс, на брани победитель, Блистают совокупно с ним… - то есть планеты Меркурий (Ермий) и Марс вместе с Солнцем. Сам Ломоносов к этим словам сделал такое примечание: «Во время рождения ея императорского величества планеты Меркурий и Марс стояли в одном знаке с солнцем». Но это только материал для создания поэтического образа. Образ же говорит о том, что слава (Солнце) и военная мощь (Марс) государства непосредственно связаны с развитием наук (Ермий).

Муж, звездами испещренный… Диана… - «Луна тогда стояла в созвездии Стрельца», - поясняет Ломоносов. Этот факт служит ему поводом для создания аллегорической картины: Геройство (созвездие Стрелец) и беспорочная Красота (богиня Диана) через посредство войны (Стрелец) и мира (Диана) испускают «лучи» (стрелы) благоденствия («дней златых») на Россию.

Когда воззрела Ты на свет! - Елизавета родилась в год Полтавской победы (1709).

Вандалы побежденны… - Имеются в виду шведы.

Падут полки потомков их. - В войне 1741-1743 гг., уже при Елизавете, шведы потерпели поражение.

Утреннее размышление
о божием величестве

Уже прекрасное светило
Простерло блеск свой по земли
И божие дела открыло:
Мой дух, с веселием внемли;
Чудяся ясным толь лучам,
Представь, каков зиждитель сам!

Когда бы смертным толь высоко
Возможно было возлететь,
Чтоб к солнцу бренно наше око
Могло, приближившись, воззреть,
Тогда б со всех открылся стран
Горящий вечно Океан.

Там огненны валы стремятся
И не находят берегов;
Там вихри пламенны крутятся,
Борющись множество веков;
Там камни, как вода, кипят,
Горящи там дожди шумят.

Сия ужасная громада
Как искра пред тобой одна.
О коль пресветлая лампада
Тобою, боже, возжжена
Для наших повседневных дел,
Что ты творить нам повелел!

От мрачной ночи свободились
Поля, бугры, моря и лес
И взору нашему открылись,
Исполненны твоих чудес.
Там всякая взывает плоть:
Велик зиждитель наш господь!

Светило дневное блистает
Лишь только на поверхность тел;
Но взор твой в бездну проницает,
Не зная никаких предел.
От светлости твоих очей
Лиется радость твари всей.

Творец! покрытому мне тьмою
Простри премудрости лучи
И что угодно пред тобою
Всегда творити научи,
И, на твою взирая тварь,
Хвалить тебя, бессмертный царь.

1743 (?)

Зрелище красоты пробуждающегося мира вызывает в лирическом герое непобедимое стремление «творить», то есть стремление повторить (пусть в пределах доступной ему сферы) подвиг творца, создавшего мир. Картину, нарисованную Ломоносовым, иначе как величественной не назовёшь: люди ещё спят, лирический герой ясным взором встречает дневное светило. Душа его, прошедшая через горнило испытаний, изнемогает в жажде подвига во имя истины и во благо пробуждающегося человечества. Среди учёных существует мнение, что эти стихи излагают научную трактовку физических процессов, происходящих на Солнце. Естественнонаучная основа поэтического образа здесь очевидна. Однако было бы неверно считать, что «Утреннее размышление» является рифмованным трактатом по физике Солнца. Научная картина солнечной активности с самого начала «растворена» в эмоции поэта: здесь мы имеем дело не с научным изложением определённой концепции, но именно с лирическим переживанием истины: «Когда бы смертным толь высоко Возможно было возлететь…» Поэту одиноко на той высоте, на которую он поднялся силою своей фантазии. Он хочет поделиться со всеми людьми тайной, пока что доступной только ему. По Ломоносову, быть человеком в полном смысле слова - значит быть творцом, приумножающим красоту и богатство окружающего мира, стремящимся в исчерпывающей полноте постичь мир и себя в нём. По сути дела, эти стихи говорят о необходимости «божия величества» в каждом человеке.

Вечернее размышление
о божием величестве
при случае
великого северного сияния

Лице свое скрывает день;
Поля покрыла мрачна ночь;
Взошла на горы черна тень;
Лучи от нас склонились прочь;
Открылась бездна звезд полна;
Звездам числа нет, бездне дна.

… (далее по ссылке ниже)

1743

Читает Яков Смоленский:

Ода блаженныя памяти государыне императрице
Анне Иоанновне на победу над турками и
татарами и на взятие Хотина 1739 года

Восторг внезапный ум пленил,
Ведёт на верьх горы высокой,
Где ветр в лесах шуметь забыл;
В долине тишина глубокой.
Внимая нечто, ключ молчит,
Которой завсегда журчит
И с шумом вниз с холмов стремится.
Лавровы вьются там венцы,
Там слух спешит во все концы;
Далече дым в полях курится.

Не Пинд ли под ногами зрю?
Я слышу чистых сестр музЫку!
Пермесским жаром я горю,
Теку поспешно к оных лику.
Врачебной дали мне воды:
Испей и все забудь труды;
Умой росой Кастальской очи,
Чрез степь и горы взор простри
И дух свой к тем странам впери,
Где всходит день по тёмной ночи.

Корабль как ярых волн среди,
Которые хотят покрыти,
Бежит, срывая с них верьхи,
Претит с пути себя склонити;
Седая пена вкруг шумит,
В пучине след его горит,
К российской силе так стремятся,
Кругом объехав, тьмы татар;
Скрывает небо конской пар!
Что ж в том? стремглав без душ валятся.

Крепит отечества любовь
Сынов российских дух и руку;
Желает всяк пролить всю кровь,
От грозного бодрится звуку.
Как сильный лев стада волков,
Что кажут острых яд зубов,
Очей горящих гонит страхом,
От реву лес и брег дрожит,
И хвост песок и пыль мутит,
Разит извившись сильным махом.

Не медь ли в чреве Этны ржёт
И, с серою кипя, клокочет?
Не ад ли тяжки узы рвёт
И челюсти разинуть хочет?
То род отверженной рабы,
В горах огнём наполнив рвы,
Металл и пламень в дол бросает,
Где в труд избранный наш народ
Среди врагов, среди болот
Чрез быстрый ток на огнь дерзает.

За холмы, где паляща хлябь
Дым, пепел, пламень, смерть рыгает,
За Тигр, Стамбул, своих заграбь,
Что камни с берегов сдирает;
Но чтоб орлов сдержать полет,
Таких препон на свете нет.
Им воды, лес, бугры, стремнины,
Глухие степи - равен путь.
Где только ветры могут дуть,
Доступят там полки орлины.

Пускай земля как понт трясет,
Пускай везде громады стонут,
Премрачный дым покроет свет,
В крови Молдавски горы тонут;
Но вам не может то вредить,
О россы, вас сам рок покрыть
Желает для счастливой Анны.
Уже ваш к ней усердный жар
БыстрО проходит сквозь татар,
И путь отворен вам пространный.

Скрывает луч свой в волны день,
Оставив бой ночным пожарам;
Мурза упал на долгу тень;
Взят купно свет и дух татарам.
Из лыв густых выходит волк
На бледный труп в турецкий полк.
Иной, в последни видя зОрю,
Закрой, кричит, багряной вид
И купно с ним Магметов стыд;
Спустись поспешно с солнцем к морю.

Что так теснит боязнь мой дух?
Хладнеют жилы, сердце ноет!
Что бьёт за странной шум в мой слух?
Пустыня, лес и воздух воет!
В пещеру скрыл свирепство зверь,
Небесная отверзлась дверь,
Над войском облак вдруг развился,
Блеснул горящим вдруг лицем,
Умытым кровию мечем
Гоня врагов, Герой открылся.

Не сей ли при Донских струях
Рассыпал вредны россам стены?
И персы в жаждущих степях
Не сим ли пали пораженны?
Он так к своим взирал врагам,
Как к готским приплывал брегам,
Так сильну возносил десницу;
Так быстрой конь его скакал,
Когда он те поля топтал,
Где зрим всходящу к нам денницу.

Кругом его из облаков
Гремящие перуны блещут,
И, чувствуя приход Петров,
Дубравы и поля трепещут.
Кто с ним толь грозно зрит на юг,
Одеян страшным громом вкруг?
Никак, Смиритель стран Казанских?
Каспийски воды, сей при вас
Селима гордого потряс,
Наполнил степь голов поганских.

Герою молвил тут Герой:
«Не тщетно я с тобой трудился,
Не тщетен подвиг мой и твой,
Чтоб россов целый свет страшился.
Чрез нас предел наш стал широк
На север, запад и восток.
На юге Анна торжествует,
Покрыв своих победой сей».
Свилася мгла, Герои в ней;
Не зрит их око, слух не чует.

Крутит река татарску кровь,
Что протекала между ними;
Не смея в бой пуститься вновь,
Местами враг бежит пустыми,
Забыв и меч, и стан, и стыд,
И представляет страшный вид
В крови другов своих лежащих.
Уже, тряхнувшись, лёгкий лист
Страшит его, как ярый свист
БыстрО сквозь воздух ядр летящих.

Шумит с ручьями бор и дол:
Победа, росская победа!
Но враг, что от меча ушёл,
Боится собственного следа.
Тогда увидев бег своих,
Луна стыдилась сраму их
И в мрак лице, зардевшись, скрыла.
Летает слава в тьме ночной,
Звучит во всех землях трубой,
Коль росская ужасна сила.

Вливаясь в понт, Дунай ревёт
И россов плеску отвещает;
Ярясь волнами турка льёт,
Что стыд свой за него скрывает.
Он рыщет, как пронзённый зверь,
И чает, что уже теперь
В последней раз заносит ногу,
И что земля его носить
Не хочет, что не мог покрыть.
Смущает мрак и страх дорогу.

Где ныне похвальба твоя?
Где дерзость? где в бою упорство?
Где злость на северны края?
Стамбул, где наших войск презорство?
Ты лишь своим велел ступить,
Нас тотчас чаял победить;
ЯнЫчар твой свирепо злился,
Как тигр на росский полк скакал.
Но что? внезапно мёртв упал,
В крови своей пронзён залился.

Целуйте ногу ту в слезах,
Что вас, агаряне, попрала,
Целуйте руку, что вам страх
Мечем кровавым показала.
Великой Анны грозный взор
Отраду дать просящим скор;
По страшной туче воссияет,
К себе повинность вашу зря.
К своим любовию горя,
Вам казнь и милость обещает.

Златой уже денницы перст
Завесу света вскрыл с звездами;
От встока скачет по сту верст,
Пуская искры конь ноздрями.
Лицем сияет Феб на том.
Он пламенным потряс верхом;
Преславно дело зря, дивится:
«Я мало таковых видал
Побед, коль долго я блистал,
Коль долго круг веков катится».

Как в клуб змия себя крутит,
Шипит, под камень жало кроет,
Орёл когда шумя летит
И там парит, где ветр не воет;
Превыше молний, бурь, снегов
Зверей он видит, рыб, гадОв.
Пред росской так дрожит Орлицей,
Стесняет внутрь Хотин своих.
Но что? в стенах ли может сих
Пред сильной устоять царицей?

Кто скоро толь тебя, Калчак,
Учит российской вдаться власти,
Ключи вручить в подданства знак
И большей избежать напасти?
Правдивой Аннин гнев велит,
Что падших перед ней щадит.
Её взошли и там оливы,
Где Вислы ток, где славный Рен,
Мечем противник где смирен,
Извергли дух сердца кичливы.

О как красуются места,
Что иго лютое сбросИли
И что на турках тягота,
Которую от них носили;
И варварские руки те,
Что их держали в тесноте,
В полон уже несут оковы;
Что ноги узами звучат,
Которы для отгнанья стад
Чужи поля топтать готовы.

Не вся твоя тут, Порта, казнь,
Не так тебя смирять достойно,
Но большу нанести боязнь,
Что жить нам не дала спокойно.
Ещё высоких мыслей страсть
Претит тебе пред Анной пасть?
Где можешь ты от ней укрыться?
Дамаск, Каир, Алепп сгорит;
Обставят росским флотом Крит;
Евфрат в твоей крови смутится.

Чинит премену что во всем?
Что очи блеском проницает?
Чистейшим с неба что лучем
И дневну ясность превышает?
Героев слышу весел клик!
Одеян в славу Аннин лик
Над звездны вечность взносит круги;
И правда, взяв перо златО,
В нетленной книге пишет то,
Велики коль ея заслуги.

Витийство, Пиндар, уст твоих
Тяжчае б Фивы обвинили,
Затем что о победах сих
Они б громчае возгласили,
Как прежде о красе Афин;
Россия как прекрасный крин
Цветёт под Анниной державой.
В Китайских чтут её стенах,
И свет во всех своих концах
Исполнен храбрых россов славой.

Россия, коль счастлива ты
Под сильным Анниным покровом!
Какие видишь красоты
При сем торжествованьи новом!
Военных не страшися бед:
Бежит оттуду бранный вред,
Народ где Анну прославляет.
Пусть злобна зависть яд свой льёт,
Пусть свой язык, ярясь, грызёт;
То наша радость презирает.

Козацких поль заднестрской тать
Разбит, прогнАн, как прах развеян,
Не смеет больше уж топтать,
С пшеницей где покой насеян.
Безбедно едет в путь купец,
И видит край волнам пловец,
Нигде не знал, плывя, препятства.
Красуется велик и мал;
Жить хочет век, кто в гроб желал;
Влекут к тому торжеств изрядства.

Пастух стада гоняет в луг
И лесом без боязни ходит;
Пришед, овец пасёт где друг,
С ним песню новую заводит.
Солдатску храбрость хвалит в ней,
И жизни часть блажит своей,
И вечно тишины желает
Местам, где толь спокойно спит;
И ту, что от врагов хранит,
Простым усердьем прославляет.

Любовь России, страх врагов,
Страны полночной Героиня,
Седми пространных морь брегов
Надежда, радость и богиня,
Велика Анна, ты доброт
Сияешь светом и щедрот, -
Прости, что раб твой к громкой славе,
Звучит что крепость сил твоих,
Придать дерзнул некрасной стих
В подданства знак твоей державе.

Между сентябрём и декабрём 1739

Ода написана М. В. Ломоносовым в Германии и прислана в Академию наук вместе с «Письмом о правилах российского стихотворства». Ода посвящена взятию русскими войсками 19 августа 1739 года турецкой крепости Хотин. В результате этой победы было пленено девяносто тысяч турецких войск во главе с Калчак-пашой, что предопределило исход всей кампании. В.Г.Белинский считал, что эта ода положила начало новой русской литературе.

Восторг внезапный… - поэтический восторг, вдохновение, возникшие под влиянием патриотических чувств; в Западной Европе после смерти Петра I была распространена мысль, что военное искусство России пришло в упадок. Победа при Хотине развеяла эти мнения.

Верьх горы высокой… - Парнас.

Ключ молчит… - Кастальский ключ.

Чистых сестр… - муз.

Врачебной дали мне воды… росой Кастальской… - Кастальский ключ.

То род отверженной рабы… - Речь идёт об агарянах, к которым Ломоносов относит турок и татар; Агарь - египтянка, рабыня и жена Авраама, изгнанная им вместе с сыном Измаилом, ставшим затем родоначальником агарян (древнеевр. миф.).

За Тигр, Стамбул, своих заграбь… - то есть убери войска за реку Тигр, протекающую в Малой Азии; здесь под Стамбулом подразумевается Турция.

Но чтоб орлов сдержать полет… - то есть наступление русских войск (на гербе России был изображен двуглавый орёл).

Для счастливой Анны. - Для императрицы Анны Иоанновны (1693-1740), правила с 1730 года.

Оставив бой ночным пожарам… - Перед отступлением турецкие войска зажгли свой лагерь, а русские войска заняли их позиции вечером.

Мурза - знатный человек, вельможа у восточных народов; здесь: военачальник турецких войск.

Взят купно свет и дух татарам. - То есть татары потеряли и свет и воинственный дух.

Магметов стыд - позор магометан; турки и татары верили в аллаха и его пророка Магомета; имеется в виду паническое бегство неприятельских войск из сильно укреплённого лагеря.

Гоня врагов, Герой открылся. - Речь идет о Петре I, побеждавшем турок, персов и шведов, о чём и говорится в дальнейшем.

При Донских струях… - имеется в виду Азовский поход 1696 года.

И персы в жаждущих степях… - о походе 1722 года.

Как к готским приплывал брегам… - здесь: к берегам Швеции.

Смиритель стран Казанских… - царь Иван IV Грозный (1530-1584), покоривший Казанское и Астраханское царства; Казань была взята в 1552 году, а Астрахань - в 1556 году.

Каспийски воды… - о покорении Астраханского царства.

Селим - нарицательное имя татар; возможно также, что имеется в виду султан Сулейман II, правивший тогда Турцией.

Забыв и меч… - Отступая, турки бросили свою артиллерию.

Луна стыдилась сраму их… - Луна - символ магометан: на турецком гербе изображены полумесяц и звезда.

Янычар твой свирепо злился… - Янычары - отборное войско турецких султанов, их телохранители - предприняли яростную контратаку против русских войск, но, потеряв множество убитых, обратились в бегство.

Агаряне - турки.

Калчак - имеется в виду Калчак-паша, военачальник турок, руководивший защитой крепости Хотин; был взят русскими в плен.

Ключи вручить в подданства знак… - Русским войскам были отданы ключи от крепости.

Оливы - символ мира у древних греков.

Где Вислы ток, где славный Рен… - На Висле русскими войсками был взят город Данциг (1734); приближение русских к Рейну (Рену) ускорило мирные переговоры между Францией и Австрией.

Порта - Турция.

Дамаск, Каир, Алепп - восточные города, находившиеся под властью Турции.

Витийство, Пиндар, уст твоих тяжчае б Фивы обвинили. - Жители греческого города Фивы были недовольны его уроженцем, знаменитым поэтом Пиндаром (ок. 518 - 442 или 438 гг. до н. э.), автором торжественных гимнов и од, который воспевал военное искусство Афин, враждовавших с Фивами.

В Китайских чтут её стенах… - Поводом для этого утверждения послужило, вероятно, прибытие китайского посольства в Москву 28 апреля 1732 года. Оно было принято Анной Иоанновной. Послы уверяли императрицу в нерушимой дружбе Китая к России.

Заднестрской тать - здесь: татары, разорявшие своими набегами украинские земли.

Седми пространных морь брегов… - Имеются в виду семь морей, омывающих Россию - Баренцево (тогда - Мурманское), Белое, Балтийское, Охотское (тогда - Камчатское), Каспийское, Азовское и Чёрное.

***

Хвалить хочу Атрид,
Хочу о Кадме петь,
А Гуслей тон моих
Звенит одну любовь.
Стянул на новый лад
Недавно струны все,
Запел Алцидов труд,
Но лиры звон моей
Поёт одну любовь.
Прощайте ж нынь, вожди,
Понеже лиры тон
Звенит одну любовь.

1738

Перевод оды, приписывавшейся во времена Ломоносова Анакреонту, а на самом деле принадлежащей одному из многочисленных подражателей великого древнегреческого лирика. Спустя двадцать лет Ломоносов переработает этот перевод и включит его в «Разговор с Анакреоном».

***

Услышали мухи
Медовые духи,
Прилетевши, сели,
В радости запели.
Егда стали ясти,
Попали в напасти,
Увязли бо ноги.
Ах! - плачут убоги, -
Меду полизали,
А сами пропали.

1734

Самое раннее из дошедших до нас стихотворений Ломоносова. Написано в Славяно-греко-латинской академии. В первой публикации к этому стихотворению имеется примечание: «Сочинение г. Ломоносова в Московской академии за учинённый им школьный проступок». Что это был за проступок, неизвестно. Но, судя по содержанию стихов, можно предположить, что здесь имело место какое-то уклонение молодого Ломоносова в сторону «сладкого» времяпрепровождения.