Домой Вниз Поиск по сайту

Денис Давыдов

ДАВЫДОВ Денис Васильевич [16 (27) июля 1784, Москва - 22 апреля (4 мая) 1839, деревня Верхняя Маза Симбирской губернии], партизан Отечественной войны 1812, военный писатель, поэт, генерал-лейтенант (1831).

Денис Давыдов. Denis Dawydov

Командуя партизанским отрядом из гусар и казаков, успешно действовал в тылу французской армии. Был близок к декабристам и А. С. Пушкину. Военно-исторические работы, теоретические труды о партизанских действиях. В лирике («гусарские» песни, любовные элегии, сатирические стихи) - новый тип героя - воина-патриота, человека деятельного, свободолюбивого, открытого.

Подробнее

Фотогалерея (9)

СТИХИ (37):

Вверх Вниз

Современная песня

Был век бурный, дивный век,
Громкий, величавый;
Был огромный человек,
Расточитель славы:

То был век богатырей!
Но смешались шашки,
И полезли из щелей
Мошки да букашки.

Всякий маменькин сынок,
Всякий обирала,
Модных бредней дурачок,
Корчит либерала.

Деспотизма супостат,
Равенства оратор, -
Вздулся, слеп и бородат,
Гордый регистратор.

Томы Тьера и Рабо
Он на память знает
И, как ярый Мирабо,
Вольность прославляет.

А глядишь: наш Мирабо
Старого Гаврило
За измятое жабо
Хлещет в ус да в рыло.

А глядишь: наш Лафайет,
Брут или Фабриций
Мужиков под пресс кладет
Вместе с свекловицей.

Фраз журнальных лексикон,
Прапорщик в отставке,
Для него Наполеон -
Вроде бородавки.

Для него славнее бой
Карбонаров бледных,
Чем когда наш шар земной
От громов победных

Колыхался и дрожал,
И народ, в смятенье,
Ниц упавши, ожидал
Мира разрушенье.

Что ж? - Быть может, наш герой
Утомил свой гений
И заботой боевой,
И огнём сражений?..

Нет, он в битвах не бывал -
Шаркал по гостиным
И по плацу выступал
Шагом журавлиным.

Что ж? - Быть может, он богат
Счастьем семьянина,
Заменя блистанье лат
Тогой гражданина?..

Нет; нахально подбочась,
Он по дачам рыщет
И в театрах, развалясь,
Всё шипит да свищет.

Что ж? - Быть может, старины
Он бежал приманок;
Звёзды, ленты и чины
Презрел спозаранок?

Нет, мудрец не разрывал
С честолюбьем дружбы
И теперь бы крестик взял…
Только чтоб без службы.

Вот гостиная в лучах:
Свечи да кенкеты,
На столе и на софах
Кипами газеты;

И превыспренний конгресс
Двух графинь оглохших
И двух жалких баронесс,
Чопорных и тощих;

Всё исчадие греха,
Страстное новинкой;
Заговорщица-блоха
С мухой-якобинкой;

И козявка-егоза -
Девка пожилая,
И рябая стрекоза -
Сплетня записная;

И в очках сухой паук -
Длинный лазарони,
И в очках плюгавый жук,
Разноситель вони;

И комар, студент хромой,
В кучерской причёске,
И сверчок, крикун ночной,
Друг Крылова Моськи;

И мурашка-филантроп,
И червяк голодный,
И Филипп Филиппыч - клоп,
Муж… женоподобный, -

Все вокруг стола - и скок
В кипеть совещанья
Утопист, идеолог,
Президент собранья,

Старых барынь духовник,
Маленький аббатик,
Что в гостиных бить привык
В маленький набатик.

Все кричат ему привет
С аханьем и писком,
А он важно им в ответ:
Dominus vobiscum!

И раздолье языкам!
И уж тут не шутка!
И народам и царям -
Всем приходит жутко!

Всё, что есть, - всё пыль и прах!
Всё, что процветает, -
С корнем вон! - ареопаг
Так определяет.

И жужжит он, полн грозой,
Царства низвергая…
А России - боже мой! -
Таска… да какая!

И весь размежёван свет
Без войны и драки!
И России уже нет,
И в Москве поляки!

Но назло врагам она
Всё живёт и дышит,
И могуча, и грозна,
И здоровьем пышет.

Насекомых болтовни
Внятием не тешит,
Да и место, где они,
Даже не почешет.

А когда во время сна
Моль иль таракашка
Заползёт ей в нос, - она
Чхнёт - и вон букашка!

1836


Адольф Тьер (1797-1877) - французский историк, политический деятель, один из главных палачей Парижской коммуны 1871 года.

Сент-Этьен де Рабо (1743-1793) - историк и политический деятель времени Великой французской революции конца XVIII века.

Габриель-Оноре Рикетти граф де Мирабо (1749-1791) - французский политик и блестящий оратор.

Мари-Жан-Поль-Рок-Ив-Жильбер Матье маркиз де Лафайет (1757-1834) - французский политический и военный деятель.

Марк Юний Брут (85-42 гг. до н. э.) - глава заговорщиков-республиканцев, убивших Юлия Цезаря.

Фабриций - древнеримский республиканец, образец гражданской честности.

Филипп Филиппыч - Вигель (1786-1856), известный русский мемуарист первой половины XIX века.

Маленький аббатик - Пётр Яковлевич Чаадаев (1793-1856), автор «Философических писем», в которых он выступил со своей философской концепцией истории России; за это сочинение он был объявлен властями сумасшедшим и заперт под домашним арестом.

Dominus vobiscum - Господь с вами! (лат.)

Челобитная

Башилову
В дни былые сорванец,
Весельчак и веселитель,
А теперь Москвы строитель,
И сенатор, и делец,
О мой давний покровитель,
Сохрани меня, отец,
От соседства шумной тучи
Полицейской саранчи,
И торчащей каланчи,
И пожарных труб и крючий.
То есть, попросту сказать:
Помоги в казну продать
За сто тысяч дом богатый,
Величавые палаты,
Мой пречистенский дворец.
Тесен он для партизана:
Сотоварищ урагана,
Я люблю, казак-боец,
Дом без окон, без крылец,
Без дверей и стен кирпичных,
Дом разгулов безграничных
И налётов удалых,
Где могу гостей моих
Принимать картечью в ухо,
Пулей в лоб иль пикой в брюхо.
Друг, вот истинный мой дом!
Он везде, - но скучно в нём;
Нет гостей для угощенья.
Подожду… а ты пока
Вникни в просьбу казака
И уважь его моленье.

1836


А. Башилов (1777-1847) был с 1831 года директором московской комиссии строений и ведал закупкой зданий для казны.

Пречистенский дворец - дом Давыдова, купленный им в 1835 году, который и сейчас стоит в Москве на Кропоткинской улице (дом 17); это - прекрасная городская усадьба, построенная в конце XVIII века в классическом стиле неизвестным архитектором.

***

В былые времена она меня любила
И тайно обо мне подругам говорила,
   Смущённая и очи спустя,
Как перед матерью виновное дитя.
Ей нравился мой стих, порывистый, несвязный,
Стих безыскусственный, но жгучий и живой,
И чувств расстроенных язык разнообразный,
И упоённый взгляд любовью и тоской.
Она внимала мне, она ко мне ласкалась,
   Унылая и думою полна,
Иль, ободрённая, как ангел улыбалась
Надеждам и мечтам обманчивого сна…
И долгий взор её из-под ресниц стыдливых
Бежал струёй любви и мягко упадал
Мне на душу - и на устах пылал
Готовый поцелуй для уст нетерпеливых…
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

1834 - 1835


25 октября

Я не ропщу. Я вознесён судьбою
Превыше всех! - Я счастлив! Я любим!
Приветливость даруется тобою
        Соперникам моим…
Но теплота души, но всё, что так люблю я
        С тобой наедине…
Но девственность живого поцелуя…
        Не им, а мне!

1834


Романс

Не пробуждай, не пробуждай
Моих безумств и исступлений,
И мимолётных сновидений
Не возвращай, не возвращай!

Не повторяй мне имя той,
Которой память - мука жизни,
Как на чужбине песнь отчизны
Изгнаннику земли родной.

Не воскрешай, не воскрешай
Меня забывшие напасти,
Дай отдохнуть тревогам страсти
И ран живых не раздражай.

Иль нет! Сорви покров долой!..
Мне легче горя своеволье,
Чем ложное холоднокровье,
Чем мой обманчивый покой.

1834


Посвящено Евгении Дмитриевне Золотарёвой.

Музыка Шпарварта (1851), Животова, Мосолова.

После разлуки

Когда я повстречал красавицу мою,
Которую любил, которую люблю,
Чьей власти избежать я льстил себя обманом, -
   Я обомлел! - Так, случаем нежданным,
   Гуляющий на воле удалец -
      Встречается солдат-беглец
      С своим безбожным капитаном.

1834


***

  Я вас люблю так, как любить вас должно:
Наперекор судьбы и сплетней городских,
  Наперекор, быть может, вас самих,
Томящих жизнь мою жестоко и безбожно.
  Я вас люблю, - не оттого, что вы
Прекрасней всех, что стан ваш негой дышит,
Уста роскошствуют и взор Востоком пышет,
Что вы - поэзия от ног до головы!
  Я вас люблю без страха, опасенья
Ни неба, ни земли, ни Пензы, ни Москвы, -
Я мог бы вас любить глухим, лишённым зренья…
  Я вас люблю затем, что это - вы!
На право вас любить не прибегу к пашпорту
Иссохших завистью жеманниц отставных:
Давно с почтением я умоляю их
Не заниматься мной и убираться к чёрту!

1834


***

О, кто, скажи ты мне, кто ты,
Виновница моей мучительной мечты?
Скажи мне, кто же ты? - Мой ангел ли хранитель
   Иль злобный гений-разрушитель
Всех радостей моих? - Не знаю, но я твой!
Ты смяла на главе венок мой боевой,
Ты из души моей изгнала жажду славы,
И грёзы гордые, и думы величавы.
Я не хочу войны, я разлюбил войну, -
Я в мыслях, я в душе храню тебя одну.
Ты сердцу моему нужна для трепетанья,
Как свет очам моим, как воздух для дыханья.
Ах! чтоб без трепета, без ропота терпеть
Разгневанной судьбы и грозы и волненья,
Мне надо на тебя глядеть, всегда глядеть,
Глядеть без устали, как на звезду спасенья!
   Уходишь ты - и за тобою вслед
      Стремится мысль, душа несётся,
      И стынет кровь, и жизни нет!..
Но только что во мне твой шорох отзовётся,
Я жизни чувствую прилив, я вижу свет,
И возвращается душа, и сердце бьётся!..

1834


Посвящено Евгении Дмитриевне Золотарёвой.

NN

Вошла - как Психея, томна и стыдлива,
Как юная пери, стройна и красива…
И шёпот восторга бежит по устам,
И крестятся ведьмы, и тошно чертям!

1833


Гусарская исповедь

Я каюсь! я гусар давно, всегда гусар,
И с проседью усов - всё раб младой привычки:
Люблю разгульный шум, умов, речей пожар
И громогласные шампанского оттычки.
От юности моей враг чопорных утех, -
Мне душно на пирах без воли и распашки.
Давай мне хор цыган! Давай мне спор и смех,
     И дым столбом от трубочной затяжки!

Бегу век сборища, где жизнь в одних ногах,
Где благосклонности передаются весом,
     Где откровенность в кандалах,
     Где тело и душа под прессом;
Где спесь да подлости, вельможа да холоп,
Где заслоняют нам вихрь танца эполеты,
Где под подушками потеет столько ---,
     Где столько пуз затянуто в корсеты!

Но не скажу, чтобы в безумный день
Не погрешил и я, не посетил круг модный;
Чтоб не искал присесть под благодатну тень
     Рассказчицы и сплетницы дородной;
Чтоб схватки с остряком бонтонным убегал,
Или сквозь локоны ланиты воспалённой
     Я б шёпотом любовь не напевал
     Красавице, мазуркой утомлённой.

Но то - набег, наскок; я миг ему даю,
И торжествуют вновь любимые привычки!
И я спешу в мою гусарскую семью,
Где хлопают ещё шампанского оттычки.
Долой, долой крючки, от глотки до пупа!
Где трубки?.. Вейся, дым, на удалом раздолье!
     Роскошествуй, весёлая толпа,
     В живом и братском своеволье!

1832


Голодный пёс

Ох, как храбрится
Немецкий фон,
Как горячится
Наш херр-барон.
Ну, вот и драка,
Вот лавров воз!
Хватай, собака,
Голодный пёс.

Кипят и рдеют
На бой полки;
Знамёна веют,
Горят штыки,
И забияка
Палаш вознёс!
Хватай, собака,
Голодный пёс.

Адрианополь
Без битв у ног,
Константинополь
В чаду тревог.
Что ж ты, зевака,
Повесил нос?
Хватай, собака,
Голодный пёс.

Лях из Варшавы
Нам кажет шиш,
Что ж ты, шаршавый,
Под лавкой спишь?
Задай, лаяка,
Варшаве чёс!
Хватай, собака,
Голодный пёс.

«Всё это жжётся…
Я брать привык,
Что так даётся…
Царьград велик.
Боюсь я ляха!»
А ты не бойсь!
Хватай, собака,
Российский пёс.

Так вот кресченды
Звёзд, лент, крестов,
Две-три аренды,
Пять-шесть чинов;
На шнапс, гуляка,
Вот денег воз!
Схватил собака,
Голодный пёс.

1832


Сатира на фельдмаршала Дибича-Забалканского, неудачно командовавшего русскими войсками во время подавления польского восстания 1831 года.

Бородинское поле
Элегия

Умолкшие холмы, дол некогда кровавый!
Отдайте мне ваш день, день вековечной славы,
И шум оружия, и сечи, и борьбу!
Мой меч из рук моих упал. Мою судьбу
Попрали сильные. Счастливцы горделивы
Невольным пахарем влекут меня на нивы…
О, ринь меня на бой, ты, опытный в боях,
Ты, голосом своим рождающий в полках
Погибели врагов предчувственные клики,
Вождь Гомерический, Багратион великий!
Простри мне длань свою, Раевский, мой герой!
Ермолов! я лечу - веди меня, я твой:
О, обречённый быть побед любимым сыном,
Покрой меня, покрой твоих перунов дымом!

Но где вы?.. Слушаю… Нет отзыва! С полей
Умчался брани дым, не слышен стук мечей,
И я, питомец ваш, склонясь главой у плуга,
Завидую костям соратника иль друга.

1829


Вождь Гомерический - то есть подобный героям поэм Гомера.

На смерть N.N.

Гонители, он - ваш! вам плески и хвала!
Терзайте клеветой его дела земные,
Но не сорвать венка вам с славного чела,
Но не стереть с груди вам раны боевые!

1827


Название придумано из цензурных соображений. Стихи написаны в связи с отрешением А.Ермолова от должностей главнокомандующего в Грузии и командира Отдельного Кавказского корпуса.

Полусолдат

«Нет, братцы, нет: полусолдат
Тот, у кого есть печь с лежанкой,
Жена, полдюжины ребят,
Да щи, да чарка с запеканкой!

Вы видели: я не боюсь
Ни пуль, ни дротика куртинца;
Лечу стремглав, не дуя в ус,
На нож и шашку кабардинца.

Всё так! Но прекратился бой,
Холмы усыпались огнями,
И хохот обуял толпой,
И клики вторятся горами,

И всё кипит, и всё гремит;
А я, меж вами одинокой,
Немою грустию убит,
Душой и мыслию далёко.

Я не внимаю стуку чаш
И спорам вкруг солдатской каши;
Улыбки нет на хохот ваш;
Нет взгляда на проказы ваши!

Таков ли был я в век златой
На буйной Висле, на Балкане,
На Эльбе, на войне родной,
На льдах Торнео, на Секване?

Бывало, слово: друг, явись!
И уж Денис с коня слезает;
Лишь чашей стукнут - и Денис
Как тут - и чашу осушает.

На скачку, на борьбу готов,
И, чтимый выродком глупцами,
Он, расточитель острых слов,
Им хлещет прозой и стихами.

Иль в карты бьётся до утра,
Раскинувшись на горской бурке;
Или вкруг светлого костра
Танцует с девками мазурки.

Нет, братцы, нет: полусолдат
Тот, у кого есть печь с лежанкой,
Жена, полдюжины ребят,
Да щи, да чарка с запеканкой!»

Так говорил наездник наш,
Оторванный судьбы веленьем
От крова мирного - в шалаш,
На сечи, к пламенным сраженьям.

Аракс шумит, Аракс шумит,
Араксу вторит ключ нагорный,
И Алагёз, нахмурясь, спит,
И тонет в влаге дол узорный;

И веет с пурпурных садов
Зефир восточным ароматом,
И сквозь сребристых облаков
Луна плывёт над Араратом.

Но воин наш не упоён
Ночною роскошью полуденного края…
С Кавказа глаз не сводит он,
Где подпирает небосклон
Казбека груда снеговая…

На нём знакомый вихрь, на нём громады льда,
И над челом его, в тумане мутном,
Как Русь святая, недоступном,
        Горит родимая звезда.

1826


Написано во время войны с Персией в Закавказье (1826).

На войне родной - то есть на Отечественной войне 1812 года.

Висла, Балкан (Балканы), Эльба, Торнео, Секвана (Сена) - некоторые места, где воевал Давыдов.

Алагёз - Заоблачная гора на границе Эриванской области. (Примечание Давыдова)

Казбек - Одна из высочайших гор Кавказского хребта. (Примечание Давыдова)

Генералам, танцующим на бале при
отъезде моём на войну 1826 года

Мы несём едино бремя;
Только жребий наш иной:
Вы оставлены на племя,
Я назначен на убой.

1826


Ответ

    Я не поэт, я - партизан, казак.
Я иногда бывал на Пинде, но наскоком,
    И беззаботно, кое-как,
Раскидывал перед Кастальским током
    Мой независимый бивак.
    Нет, не наезднику пристало
Петь, в креслах развалясь, лень, негу и покой…
Пусть грянет Русь военною грозой, -
    Я в этой песни запевало!

1826


Богомолка

Кто знает нашу богомолку,
Тот с ней узнал наедине,
Что взор плутовки втихомолку
Поёт акафист сатане.

Как сладко с ней играть глазами,
Ниц падая перед крестом,
И окаянными словами
Перерывать её псалом!

О, как люблю её ворчанье;
На языке её всегда
Отказ идёт как обещанье:
Нет на словах - на деле да.

И - грешница - всегда сначала
Она завопит горячо:
«О, варвар! изверг! я пропала!»
А после: «Милый друг, ещё…»

Конец 1810-х - начало 1820-х годов


Решительный вечер

Сегодня вечером увижусь я с тобою,
Сегодня вечером решится жребий мой,
Сегодня получу желаемое мною -
    Иль абшид на покой!

А завтра - чёрт возьми!- как зюзя натянуся,
На тройке ухарской стрелою полечу;
Проспавшись до Твери, в Твери опять напьюся,
И пьяный в Петербург на пьянство прискачу!

Но если счастие назначено судьбою
Тому, кто целый век со счастьем незнаком,
Тогда… о, и тогда напьюсь свинья свиньёю
И с радости пропью прогоны с кошельком!

1818 (?)


Обращено к невесте поэта - Софье Николаевне Чирковой (1795-1880), на которой он женился в 1819 году.

Листок

Листок иссохший, одинокой,
Пролётный гость степи широкой,
Куда твой путь, голубчик мой? -
«Как знать мне! Налетели тучи,
И дуб родимый, дуб могучий
Сломили вихрем и грозой.
С тех пор, игралище Борея,
Не сетуя и не робея,
Ношусь я, странник кочевой,
Из края в край земли чужой;
Несусь, куда несёт суровый,
Всему неизбежимый рок,
Куда летит и лист лавровый
И лёгкий розовый листок!»

Конец 1810-х или начало 1820-х годов


Перевод стихотворения французского драматурга и поэта Антуана-Венсана Арно (1766-1834).

Песня старого гусара

Где друзья минувших лет,
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?

Деды! помню вас и я,
Испивающих ковшами
И сидящих вкруг огня
С красно-сизыми носами!

На затылке кивера,
Доломаны до колена,
Сабли, шашки у бедра,
И диваном - кипа сена.

Трубки чёрные в зубах;
Все безмолвны - дым гуляет
На закрученных висках
И усы перебегает.

Ни полслова… Дым столбом..
Ни полслова… Все мертвецки
Пьют и, преклонясь челом,
Засыпают молодецки.

Но едва проглянет день,
Каждый по полю порхает;
Кивер зверски набекрень,
Ментик с вихрями играет.

Конь кипит под седоком,
Сабля свищет, враг валится…
Бой умолк, и вечерком
Снова ковшик шевелится.

А теперь что вижу? - Страх!
И гусары в модном свете,
В вицмундирах, в башмаках,
Вальсируют на паркете!

Говорят умней они…
Но что слышим от любова?
Жомини да Жомини!
А об водке - ни полслова!

Где друзья минувших лет?
Где гусары коренные,
Председатели бесед,
Собутыльники седые?

1817


Жомини - генерал Анри Жомини (1779-1869), военный теоретик, по происхождению швейцарец. Служил во французской армии, с 1813-го - военный советник Александра I. Основатель русской Академии генерального штаба.

Неверной

Неужто думаете вы,
Что я слезами обливаюсь,
Как бешеный кричу: увы!
И от измены изменяюсь?
Я - тот же атеист в любви,
Как был и буду, уверяю;
И чем рвать волосы свои,
Я ваши - к вам же отсылаю.
А чтоб впоследствии не быть
Перед наследником в ответе,
Все ваши клятвы век любить -
Ему послал по эстафете.
Простите! Право, виноват!
Но если б знали, как я рад
Моей отставке благодатной!
Теперь спокойно ночи сплю,
Спокойно ем, спокойно пью
И посреди собратьи ратной
Вновь славу и вино пою.
Чем чахнуть от любви унылой,
Ах, что здоровей может быть,
Как подписать отставку милой
Или отставку получить!

1817


Обращено к Елизавете Антоновне Злотницкой (1800-1864).

Элегия VIII

О пощади! - Зачем волшебство ласк и слов,
   Зачем сей взгляд, зачем сей вздох глубокий,
   Зачем скользит небережно покров
     С плеч белых и груди высокой?
   О пощади! Я гибну без того,
     Я замираю, я немею
При лёгком шорохе прихода твоего;
Я, звуку слов твоих внимая, цепенею;
     Но ты вошла… и дрожь любви,
И смерть, и жизнь, и бешенство желанья
     Бегут по вспыхнувшей крови,
     И разрывается дыханье!
     С тобой летят, летят часы,
Язык безмолвствует… одни мечты и грёзы,
И мука сладкая, и восхищенья слёзы…
     И взор впился в твои красы,
Как жадная пчела в листок весенней розы!

1817


Элегия VII

Нет! полно пробегать с улыбкою любви
Перстами лёгкими цевницу золотую;
Пускай другой поёт и радости свои,
И жизни счастливой подругу дорогую…
        Я одинок - как цвет степей,
Когда, колеблемый грозой освирепелой,
Он клонится к земле главой осиротелой
        И блекнет средь цветущих дней!
О боги, мне ль сносить измену надлежало!
    Как я любил! - В те красные лета,
Когда к рассеянью всё сердце увлекало,
        Везде одна мечта,
    Одно желание меня одушевляло,
Всё чувство бытия лишь ей принадлежало!
О Лиза! сколько раз на Марсовых полях,
Среди грозы боёв я, презирая страх,
        С воспламенённою душою
        Тебя, как бога, призывал
        И в пыл сраженья мчал
    Крылатые полки железною стеною!..
        Кто понуждал меня, скажи,
От жизни радостной
                   на жадну смерть стремиться?
    Одно, одно мечтание души,
Что славы луч моей на милой отразится,
Что, может быть, венок, приобретённый мной
    В боях мечом нетерпеливым,
    Покроет лавром горделивым
Чело стыдливое подруги молодой!
Не я ли, вдохновен, касался струн согласных
И пел прекрасную!.. Ещё Москва полна
    Моих, в стихах, восторгов страстных;
И если ты ещё толпой окружена
    Соперниц, завистью смущённых,
И милых юношей, любовью упоённых, -
Неблагодарная! не мне ль одолжена
Ты торжеством своим?..
                       Пусть пламень пожирает,
Пусть шумная волна навеки поглощает
Стихи, которыми я Лизу прославлял!..
Но нет! Изменницу весь мир давно узнал, -
Бессмертие её уделом остаётся:
Забудут, что покой я ею потерял,
И до конца веков, средь плесков и похвал,
    Неверной имя пронесётся!

    А я? - Мой жребий пасть в боях
    Мечом победы поражённым;
И, может быть, врагом влечённым на полях,
Чертить кремнистый путь
                        челом окровавлённым…
    Так! Я паду в стране чужой,
Далёко родины, изгнанником невинным:
Никто не окропит холодный труп слезой…
И разбросает ветр
                  мой прах с песком пустынным!

1817


Обращено к Елизавете Антоновне Злотницкой (1800-1864).

Элегия IV

В ужасах войны кровавой
Я опасности искал,
Я горел бессмертной славой,
Разрушением дышал;
И в безумстве упоенный
Чадом славы бранных дел,
Посреди грозы военной
Счастие найти хотел!..
Но, судьбой гонимый вечно,
Счастья нет! подумал я…
Друг мой милый, друг сердечный,
Я тогда не знал тебя!
Ах, пускай герой стремится
За блистательной мечтой
И через кровавый бой
Свежим лавром осенится…
О мой милый друг! с тобой
Не хочу высоких званий,
И мечты завоеваний
Не тревожат мой покой!
Но коль враг ожесточенный
Нам дерзнёт противустать,
Первый долг мой, долг священный
Вновь за родину восстать;
Друг твой в поле появится,
Ещё саблею блеснёт,
Или в лаврах возвратится,
Иль на лаврах мёртв падёт!..
Полумёртвый, не престану
Биться с храбрыми в ряду,
В память Лизу приведу…
Встрепенусь, забуду рану,
За тебя ещё восстану
И другую смерть найду!

1816


Обращено к Елизавете Антоновне Злотницкой (1800-1864), на которой поэт собирался жениться.

Поэтическая женщина

Что она? - Порыв, смятенье,
И холодность, и восторг,
И отпор, и увлеченье,
Смех и слёзы, чёрт и бог,
Пыл полуденного лета,
Урагана красота,
Исступлённого поэта
Беспокойная мечта!
С нею дружба - упоенье…
Но спаси, создатель, с ней
От любовного сношенья
И таинственных связей!
Огненна, славолюбива;
Я ручаюсь, что она
Неотвязчива, ревнива,
Как законная жена!

1816


Песня

Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!
     Я люблю кровавый бой,
     Я рождён для службы царской!

За тебя на чёрта рад,
Наша матушка Россия!
Пусть французишки гнилые
К нам пожалуют назад!
     За тебя на чёрта рад,
     Наша матушка Россия!

Станем, братцы, вечно жить
Вкруг огней, под шалашами,
Днём - рубиться молодцами,
Вечерком - горелку пить!
     Станем, братцы, вечно жить
     Вкруг огней, под шалашами!

О, как страшно смерть встречать
На постели господином,
Ждать конца под балхадином
И всечасно умирать!
     О, как страшно смерть встречать
     На постели господином!

То ли дело средь мечей:
Там о славе лишь мечтаешь,
Смерти в когти попадаешь,
И не думая о ней!
     То ли дело средь мечей:
     Там о славе лишь мечтаешь!

Я люблю кровавый бой,
Я рождён для службы царской!
Сабля, водка, конь гусарской,
С вами век мне золотой!
     Я люблю кровавый бой,
     Я рождён для службы царской!

1815


Эпиграмма

Остра твоя, конечно, шутка,
Но мне прискорбно видеть в ней
Не счастье твоего рассудка,
А счастье памяти твоей.

Между 1805 и 1814 годами


В альбом

На вьюке, в тороках, цевницу я таскаю.
Она и под локтём, она под головой;
    Меж конских ног позабываю,
    В пыли, на влаге дождевой…
Так мне ли ударять в разлаженные струны
И петь любовь, луну, кусты душистых роз?
    Пусть загремят войны перуны,
    Я в этой песне виртуоз!

1811


Моя песня

Я на чердак переселился:
Жить выше, кажется, нельзя!
С швейцаром, с кучером простился,
И повара лишился я.
Толпе заимодавцев знаю
И без швейцара дать ответ;
Я сам дверь важно отворяю
И говорю им: дома нет!

В дни праздничные для катанья
Готов извозчик площадной,
И будуар мой, зала, спальня
Вместились в комнате одной.
Гостей искусно принимаю:
Глупцам - показываю дверь,
На стул один друзей сажаю,
А миленькую… на постель.

Мои владенья необъятны:
В окрестностях столицы сей
Все мызы, где собранья знатны,
Где пир горой, толпа людей.
Мои все радости - в стакане,
Мой гардероб лежит в ряду,
Богатство - в часовом кармане,
А сад - в Таврическом саду.

Обжоры, пьяницы! хотите
Житьё-бытьё моё узнать?
Вы слух на песнь мою склоните
И мне старайтесь подражать.
Я завтрак сытный получаю
От друга, только что проснусь;
Обедать - в гости уезжаю,
А спать - без ужина ложусь.

О богачи! не говорите,
Что жизнь несчастлива моя.
Нахальству моему простите,
Что с вами равен счастьем я.
Я кой-как день переживаю -
Богач роскошно год живёт…
Чем кончится? - И я встречаю,
Как миллионщик, новый год.

1811


Вольный перевод песни французского поэта Жозефа Пена (1773-1830) «Житьё холостяка».

Ряд - здесь: ломбард или лавка ростовщика в торговых рядах.

Графу П. А. Строганову
за чекмень, подаренный им мне
во время войны 1810 года в Турции

Блаженной памяти мой предок Чингисхан,
Грабитель, озорник с аршинными усами,
На ухарском коне, как вихрь перед громами,
В блестящем панцире влетал во вражий стан
И мощно рассекал татарскою рукою
Всё, что противилось могущему герою.
Почтенный пращур мой, такой же грубиян,
Как дедушка его, нахальный Чингисхан,
В чекмене лёгоньком, среди мечей разящих,
Ордами управлял в полях, войной гремящих.
Я тем же пламенем, как Чингисхан, горю;
Как пращур мой Батый, готов на бранну прю,
Но мне ль, любезный граф,
                          в французском одеянье
Явиться в авангард, как франту на гулянье,
Завязывать жабо, причёску поправлять
И усачам себя Линдором показать!
Потомка бедного ты пожалей Батыя
И за чекмень прими его стихи дурные!

1810


П. А. Строганов (1774-1817) - в 1789 году был в Париже свидетелем революционных событий, вступил в якобинский клуб и даже принимал участие в уличных боях. Был отозван русским правительством в Россию. При Александре I был крупным чиновником, в 1807 году перешёл в военную службу и участвовал в войнах 1807-1814 годов.

Блаженной памяти мой предок Чингисхан - Давыдовы считали, что их род начался от выходца из Золотой Орды.

Гусарский пир

Ради бога, трубку дай!
Ставь бутылки перед нами,
Всех наездников сзывай
С закручёнными усами!
Чтобы хором здесь гремел
Эскадрон гусар летучих,
Чтоб до неба возлетел
Я на их руках могучих;
Чтобы стены от ура
И тряслись и трепетали!..
Лучше б в поле закричали…
Но другие горло драли:
«И до нас придёт пора!»
Бурцов, брат, что за раздолье!
Пунш жестокий!.. Хор гремит!
Бурцов! пью твоё здоровье:
Будь, гусар, век пьян и сыт!
Понтируй, как понтируешь,
Фланкируй, как фланкируешь,
В мирных днях не унывай
И в боях качай-валяй!
Жизнь летит: не осрамися,
Не проспи её полет.
Пей, люби да веселися! -
Вот мой дружеский совет.

1804


Бурцову

В дымном поле, на биваке
У пылающих огней,
В благодетельном араке
Зрю спасителя людей.
Собирайся вкруговую,
Православный весь причёт!
Подавай лохань златую,
Где веселие живёт!
Наливай обширны чаши
В шуме радостных речей,
Как пивали предки наши
Среди копий и мечей.
Бурцов, ты - гусар гусаров!
Ты на ухарском коне
Жесточайший из угаров
И наездник на войне!
Стукнем чашу с чашей дружно!
Нынче пить ещё досужно;
Завтра трубы затрубят,
Завтра громы загремят.
Выпьем же и поклянёмся,
Что проклятью предаёмся,
Если мы когда-нибудь
Шаг уступим, побледнеем,
Пожалеем нашу грудь
И в несчастьи оробеем;
Если мы когда дадим
Левый бок на фланкировке,
Или лошадь осадим,
Или миленькой плутовке
Даром сердце подарим!
Пусть не сабельным ударом
Пресечётся жизнь моя!
Пусть я буду генералом,
Каких много видел я!
Пусть среди кровавых боев
Буду бледен, боязлив,
А в собрании героев
Остр, отважен, говорлив!
Пусть мой ус, краса природы,
Чёрно-бурый, в завитках,
Иссечётся в юны годы
И исчезнет, яко прах!
Пусть фортуна для досады,
К умножению всех бед,
Даст мне чин за вахтпарады
И георгья за совет!
Пусть… Но чу! гулять не время!
К коням, брат, и ногу в стремя,
Саблю вон - и в сечу! Вот
Пир иной нам бог даёт,
Пир задорней, удалее,
И шумней, и веселее…
Ну-тка, кивер набекрень,
И - ура! Счастливый день!

1804


Георгья за совет - награда за участие в военном совете (в то время как статус ордена святого Георгия допускал награждение им только за храбрость в бою).

Бурцову
Призывание на пунш

Бурцов, ёра, забияка,
Собутыльник дорогой!
Ради бога и… арака
Посети домишко мой!
В нём нет нищих у порогу,
В нём нет зеркал, ваз, картин,
И хозяин, слава богу,
Не великий господин.
Он - гусар, и не пускает
Мишурою пыль в глаза;
У него, брат, заменяет
Все диваны куль овса.
Нет курильниц, может статься,
Зато трубка с табаком;
Нет картин, да заменятся
Ташкой с царским вензелём!
Вместо зеркала сияет
Ясной сабли полоса:
Он по ней лишь поправляет
Два любезные уса.
А на место ваз прекрасных,
Беломраморных, больших
На столе стоят ужасных
Пять стаканов пуншевых!
Они полны, уверяю,
В них сокрыт небесный жар.
Приезжай - я ожидаю, -
Докажи, что ты гусар.

1804


Первое из «гусарских» стихотворений Давыдова, сразу получившее широкую известность.

Бурцов Александр Петрович (погиб в 1813) - сослуживец Давыдова по гусарскому полку.

Ташка - кожаная сумка.

Орлица, Турухтан и Тетерев

          Орлица
          Царица
     Над стадом птиц была,
Любила истину, щедроты изливала,
Неправду, клевету с престола презирала.
За то премудрою из птиц она слыла.
     За то её любили,
     Покой её хранили.
Но наконец она Всемощною Рукой.
     По правилам природы,
     Прожив назначенные годы,
          Взята была судьбой,
А попросту сказать - Орлица жизнь скончала;
Тоску и горести на птичий род нагнала;
И все в отчаяньи горчайши слёзы льют,
          Унылым тоном
          И со стоном
     Хвалы покойнице поют.
Что сердцу горестно, легко ли то забыть?
     Слеза - души отрада
     И доброй памяти награда.
Но - как ни горестно - её не возвратить…
     Пернаты рассуждают
     И так друг друга уверяют,
Что без царя нельзя никак на свете жить
И что царю у них, конечно, должно быть!
И тотчас меж собой совет они собрали
          И стали толковать,
          Кого в цари избрать?
          И наконец избрали…
          Великий боже!
               Кого же?
               Турухтана!
Хоть знали многие, что нрав его крутой,
     Что будет царь лихой,
     Что сущего тирана
     Не надо избирать,
Но должно было потакать, -
И тысячу похвал везде ему трубили:
Иной разумным звал, другие находили,
Что будет он отец отечества всего,
Иные клали всю надежду на него,
Иные до небес ту птицу возносили, -
И злого петуха в корону нарядили.
          А он -
     Лишь шаг на трон,
То хищной тварью всей себя и окружил:
Сычей, сорок, ворон - в павлины нарядил,
И с сею сволочью он тем лишь забавлялся,
Что доброй дичью всей без милости ругался:
     Кого велит до смерти заклевать,
     Кого в леса дальнейшие сослать,
     Кого велит терзать сорокопуту -
          И всякую минуту
          Несчастья каждый ждал.
   Томился птичий род, стонал…
В ужасном страхе все, а делать что - не знают!
«Виновны сами мы,- пернаты рассуждают, -
И, знать, карает нас вселенныя творец
За наши каверзы, тираном сим вконец,
Или за то, что мы в цари избрали птицу -
          Кровопийцу!..»
И в горести они летят толпой к леску
Размыкать там свою смертельную тоску.
Не гимны, Турухтан, тебе дичина свищет,
Возмездия делам твоим тиранским ищет.
Когда народ стенёт, всяк час беда, напасть,
Пернаты, знать, злодейств терпеть не станут боле!
Им нужен добрый царь,- ты ж гнусен на престоле!
Коль необуздан ты - твоя несносна власть!
     И птичий весь совет решился,
Чтоб жизни Турухтан и царствия лишился.
К такому приступить гораздо делу трудно!
          Однако как же быть?
     Казалось многим то безумно,
     Но чем иным переменить?..
Ужасно действие и пропасть в нём греха!
          Да, как ни есть,
          Свершили месть -
     Убили петуха!
     Не стало Турухтана, -
     Избавились тирана!
В восторге, в радости, все птицы вне себя,
          Злодея истребя,
          Друг друга лобызают
          И так болтают:
«Теперь в спокойствии и неге заживём,
Как птицу смирную на царство изберём!»
И в той сумятице на трон всяк предлагает:
Кто гуся, кто сову, кто курицу желает,
И в выборе царя у птиц различный толк.
               О рок!
Проникнуть можно ли судеб твоих причину?
Караешь явно ты пернатую дичину!
И вдруг сомкнулись все, во всех местах запели,
     И все согласно захотели,
          Чтоб Тетерев был царь.
          Хоть он глухая тварь,
     Хоть он разиня бестолковый,
Хоть всякому стрелку подарок он готовый, -
          Но все в надежде той,
          Что Тетерев глухой
          Пойдёт стезёй Орлицы…
          Ошиблись бедны птицы!
          Глухарь безумный их -
          Скупяга из скупых,
Не царствует - корпит над скопленной добычью
И управлять другим несчастной отдал дичью.
          Не бьёт он, не клюёт,
          Лишь крохи бережёт.
     Любимцы ж царство разоряют,
Невинность гнут в дугу, срамцов обогащают…
Их гнусной прихотью кто по миру пошёл,
Иной лишён гнезда - у них коль не нашёл.
     Нет честности ни в чём, идёт всё на коварстве,
     И сущий стал разврат во всём дичином царстве.

     Ведь выбор без ума урок вам дал таков:
Не выбирать в цари ни злых, ни добрых петухов.
Но должно - тс! - молчать: дурак - кто всё болтает.

1804


Орлица - Екатерина II.

Турухтан - Павел I.

Тетерев - Александр I.

Басня намекает на убийство Павла I в Михайловском замке в марте 1801 года при молчаливом попустительстве Александра I, сына Павла.

Сон

- Кто столько мог тебя, мой друг, развеселить?
От смеха ты почти не можешь говорить.
Какие радости твой разум восхищают,
Иль деньгами тебя без векселя ссужают?
Иль талия тебе счастливая пришла
И двойка трантель-ва на выдержку взяла?
Что сделалось с тобой, что ты не отвечаешь?
- Ай! дай мне отдохнуть, ты ничего не знаешь!
Я, право, вне себя, я чуть с ума не сшёл:
Я нонче Петербург совсем другим нашёл!
Я думал, что весь свет совсем переменился:
Вообрази - с долгом Н[арышки]н расплатился;
Не видно болев педантов, дураков,
И даже поумнел З[агряжск]ой, С[вистун]ов!
В несчастных рифмачах старинной нет отваги,
И милый наш Марин не пачкает бумаги,
А, в службу углубясь, трудится головой:
Как, заводивши взвод, во время крикнуть: стой!
Но больше я чему с восторгом удивлялся:
Ко[пь]ёв, который так Ликургом притворялся,
Для счастья нашего законы нам писал,
Вдруг, к счастью нашему, писать их перестал.
Во всём счастливая явилась перемена,
Исчезло воровство, грабительство, измена,
Не видно более ни жалоб, ни обид,
Ну, словом, город взял совсем противный вид.
Природа красоту дала в удел уроду,
И сам Л[ава]ль престал коситься на природу,
Б[агратио]на нос вершком короче стал,
И Д[иб]ич красотой людей перепугал,
Да я, который сам, с начала свово века,
Носил с натяжкою названье человека,
Гляжуся, радуюсь, себя не узнаю:
Откуда красота, откуда рост - смотрю;
Что слово - то bon mot,
                        что взор - то страсть вселяю,
Дивлюся - как менять интриги успеваю!
Как вдруг, о гнев небес! вдруг рок меня сразил:
Среди блаженных дней Андрюшка разбудил
И всё, что видел я, чем столько веселился -
Всё видел я во сне, всего со сном лишился.

1803


Сатира на некоторых высших гвардейских офицеров и придворных вельмож.

Н[арышки]н, 3[агряжск]ой, С[вистуно]в - придворные.

Марин - С. Н. Марин (1775-1813), офицер, поэт.

Ко[пь]ёв - офицер, один из остроумцев того времени.

Ликург - законодатель древнегреческого государства Спарта.

И. С. Лаваль - французский эмигрант, ставший русским придворным, отец жены декабриста С.П.Трубецкого.

Дибич - офицер, впоследствии фельдмаршал Дибич-Забалканский.

Bon mot - острота (франц.).

Андрюшка - слуга Давыдова.

Река и Зеркало

За правду колкую, за истину святую,
За сих врагов царей, - деспот
Вельможу осудил: главу его седую
      Велел снести на эшафот.
      Но сей успел добиться
Пред грозного царя предстать -
Не с тем, чтоб плакать иль крушиться,
Но, если правды он боится,
То чтобы басню рассказать.
Царь жаждет слов его; философ не страшится
И твёрдым гласом говорит:
      «Ребёнок некогда сердился,
Увидев в зеркале свой безобразный вид;
Ну в зеркало стучать, и в сердце веселился,
      Что может зеркало разбить.
      Наутро же, гуляя в поле,
Свой гнусный вид в реке увидел он опять.
Как реку истребить? Нельзя -  и поневоле
Он должен был и стыд и срам питать.
Монарх, стыдись! Ужели это сходство
      Прилично для тебя?..
      Я - зеркало: разбей меня,
      Река - твоё потомство;
      Ты в ней найдёшь ещё себя!»

Монарха речь сия так сильно убедила,
Что он велел ему и жизнь и волю дать…
Постойте, виноват! - велел в Сибирь сослать,
А то бы эта быль на басню походила.

1803


Вольный перевод басни французского поэта Луи-Филиппа де Сегюра (1753-1830) «Дитя, Зеркало и Река». Давыдов добавил от себя заключительное двустишие. Третьим отделением собственного кабинета Николая I ошибочно приписывалась А.С.Пушкину и в списках ходила под заглавием «Деспот». Публиковалась также под заглавием «Быль или Басня, как кто хочет назови». Впервые опубликована в 1869 году.

Голова и Ноги

      Уставши бегать ежедневно
По грязи, по песку, по жёсткой мостовой,
      Однажды Ноги очень гневно
      Разговорились с Головой:
«За что мы у тебя под властию такой,
Что целый век должны тебе одной повиноваться;
      Днём, ночью, осенью, весной,
Лишь вздумалось тебе, изволь бежать, таскаться
      Туда, сюда, куда велишь;
А к этому ещё, окутавши чулками,
      Ботфортами и башмаками,
Ты нас, как ссылочных невольников, моришь, -
И, сидя наверху, лишь хлопаешь глазами,
      Покойно судишь обо всём,
      Об свете, об людях, об моде,
      Об тихой и дурной погоде;
Частенько на наш счёт себя ты веселишь
      Насмешкой, колкими словами, -
      И, словом, бедными Ногами
              Как шашками вертишь».
«Молчите, дерзкие, - им Голова сказала, -
Иль силою я вас заставлю замолчать!..
      Как смеете вы бунтовать,
Когда природой нам дано повелевать?»
«Всё это хорошо, пусть ты б повелевала,
По крайней мере нас повсюду б не швыряла,
А прихоти твои нельзя нам исполнять;
      Да между нами, ведь признаться,
      Коль ты имеешь право управлять,
      То мы имеем право спотыкаться,
И можем иногда, споткнувшись, - как же быть, -
Твоё величество об камень расшибить».

   Смысл этой басни всякий знает…
Но должно - тс! - молчать: дурак - кто всё болтает.

1803


Эта басня относится к ранним «вольным» произведениям Давыдова, о которых говорили, что это - «дерзкое и ядом и злостью дышащее и сожжения достойное стихосплетение». Впервые напечатана только в 1872 году (по списку, найденному в бумагах Г.Державина).

Вверх Вниз

Биография

ДАВЫДОВ, Денис Васильевич [16(27).VII.1784, Москва, - 22.IV(4.V).1839, деревня Верхняя Маза, ныне Ульяновской области] - русский поэт и военный писатель. Родился в военной дворянской семье.

БОльшую часть жизни Давыдов провёл на службе в армии, выйдя в отставку в 1832 в чине генерал-лейтенанта. В период Отечественной войны 1812 явился одним из организаторов и руководителей партизанского движения. Первые литературные опыты Давыдова относятся к 1803-05, когда в рукописном виде широко распространились его политические стихи (басни «Голова и Ноги», «Река и Зеркало», «Орлица, Турухтан и Тетерев», сатира «Сон»), содержавшие резкие выпады против царя и придворной знати. Давыдов был дружески связан со многими декабристами - М. Ф. Орловым, И. Г. Бурцовым, А. А. Бестужевым, Ф. Н. Глинкой, А. И. Якубовичем и другими, высоко ценившими вольнолюбивые стихи поэта. Однако от предложения своего двоюродного брата декабриста В. Л. Давыдова примкнуть к тайному обществуву Давыдов отказался.

В историю русской литературы Давыдов вошёл как создатель жанра «гусарской лирики», отличной по своей тематике и поэтике от традиционной батальной поэзии. Его стихи - своего рода лирический дневник русского офицера, показывающий его в обстановке военных будней. Герой стихов Давыдова - поэт-воин, гусар, удалой рубака, любитель разгульной жизни, но вместе с тем человек свободомыслящий, презирающий лицемерие светских моралистов, противник насилия над личностью. Стихи его проникнуты патриотическим пафосом, отражающим подъём русского народного самосознания в Отечественной войне 1812. В образе лирического героя Давыдова переплелись поэтический идеал с некоторыми сторонами личности самого Давыдова. Различные черты психологической жизни героя, показанного в состоянии веселья («Бурцову. Призывание на пунш», «Бурцову», «Гусарский пир», 1804, «Песня», 1815), или грусти («Песня старого гусара», 1817, «Полу-солдат», 1826, «Бородинское поле», 1829), или любви («Поэтическая женщина», 1816, элегия «О, пощади!», 1817, «В былые времена она меня любила», 1834-35), составляют вместе яркий и цельный характер. В «гусарской» поэзии Давыдова, по словам В. Г. Белинского, - «…истинно русская душа - широкая, свежая, могучая, раскидистая», в ней «удалое разгулье, любовь к шумным пирам и весёлой жизни» соединяются «с высокостию чувств, благородством в помыслах и жизни». Давыдов решал задачу построения характера в поэзии субъективным романтическим методом. Однако в превращении индивидуального сознания в объект изображения намечался переход от романтического типа творчества к реалистическому. Своеобразию лирического героя отвечает и стиль Давыдова, в котором пластичность и гармоничность стиха сочетаются с напряжённой экспрессивностью и живописностью. «Нельзя довольно надивиться, как хорош стих у Давыдова…», - писал Белинский.

Значительным явлением в литературе 30-х гг. была военная проза Давыдова. Его воспоминания об А. В. Суворове, Н. Н. Раевском, Я. П. Кульневе, М. Ф. Каменском, написанные в живой, остроумной форме, Белинский назвал «перлами нашей бедной литературы» и поставил Давыдова в ряд с лучшими прозаиками того времени. Партизанскому движению 1812 посвящены работы Давыдова: «Опыт теории партизанского действия» (1821), «Дневник партизанских действий 1812 г.» (опубликованы посмертно в 1860), явившиеся важным вкладом в историю военного искусства и мемуарную литературу. В 1832 Давыдов выпустил сборник стихов, как бы подводивший итог его поэтической деятельности. Последнее стихотворение Давыдова, получившее широкую известность, - «Современная песня» (1836); в ней Давыдов, хотя и с консервативных позиций, выступает против псевдолибералов своего времени. Это стихотворение использовалось революционной публицистикой для разоблачения дворянского либерализма.

Поэзию Давыдова высоко ценил А. С. Пушкин, отмечавший, что именно Давыдову он был обязан тем, что не поддался исключительному влиянию В. А. Жуковского и К. Н. Батюшкова и что поэтический слог Давыдова служил для него образцом оригинальности.

Соч.: Соч., прим. А. О. Круглого, т. 1-3, СПБ, 1893; Соч., М., 1962; Полн. собр. стихотворений, под ред. В. Н. Орлова, Л., 1933; Стихотворения. Вступ. ст., ред. и прим. В. Орлова, Л., 1936 (переизд. 1950 и 1959); Военные записки, М., 1940; О партиз. войне, М., 1942.

Лит.: Белинский В. Г., Соч. в стихах и прозе Дениса Давыдова, Полн. собр. соч., т. 4, М., 1954; Розанов И. Н., Поэты двадцатых годов XIX в., М., 1925; Орлов В. Н., Денис Давыдов, М., 1940; Гуковский Г. А., Пушкин и рус. романтики, Саратов, 1946; Пугачёв В. В., Денис Давыдов и декабристы, в сб.: Декабристы в Москве, М., 1963; История рус. лит-ры XIX в. Библиографич. указатель, под ред. К. Д. Муратовой, М. - Л., 1962.

Л. А. Ершов

Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 2. - М.: Советская энциклопедия, 1964


ДАВЫДОВ Денис Васильевич [1784-1830] - поэт «Пушкинской плеяды». Содержание его поэзии не выходит за рамки переживаний дворянского и военного кругов, к которым Давыдов принадлежал. Успешные партизанские действия в войну 1812 прославили его, и с тех пор он создаёт себе репутацию «певца-воина», действующего в поэзии «наскоком», как на войне. Эта репутация поддерживалась и друзьями Давыдова, в том числе и Пушкиным. Однако «военная» поэзия Давыдова ни в какой мере не отражает войны: обычно это гусарские песни, восхваляющие разгул и вино. Значительно интереснее стихотворения, посвящённые интимным переживаниям. По форме стихотворения Давыдов типичны для аристократической поэзии 20-х гг.; в них любопытно некоторое смешение песенного и элегического жанров. Большой известностью пользовалась «Современная песня», где Давыдов язвительно охарактеризовал дворянский «либерализм»: «А глядишь, наш Лафаэт, Брут или Фабриций мужиков под пресс кладёт вместе с свекловицей».

Библиография: I. Сочин. Д. были изданы шесть раз. Лучшими изд. следует считать: 4-е, в 3 чч., М., 1860 и, наиболее полное, в 3 тт., прилож. к журналу «Север», СПБ., 1893, под ред. А. О. Круглого, с автобиографией Давыдова.

II. Русский биографический словарь, изд. Русского исторического о-ва, СПБ., 1905 (ст. А. Петрова); Садовский Б., «Русская Камена», М., 1910; Жерве В. В., Партизан-поэт Давыдов, СПБ., 1913; Розанов И. Н., Русская лирика. От поэзии безличной к исповеди сердца, М., 1914.

III. Мезьер А. В., Русская словесность с XI по XIX ст. включительно, ч. II, СПБ., 1902; Венгеров С. А., Источники словаря русских писателей, т. II, СПБ., 1910.

Е. П.

Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939


ДАВЫДОВ Д. В. (статья из «Словаря Брокгауза и Ефрона»)

Давыдов, Денис Васильевич - знаменитый партизан, поэт, военный историк и теоретик.

Родился в старой дворянской семье, в Москве, 16 июля 1784; получив домашнее воспитание, поступил в кавалергардский полк, но скоро был за сатирические стихи переведён в армию, в Белорусский гусарский полк (1804), оттуда перешёл в лейб-гвардии гусарский (1806) и участвовал в кампаниях против Наполеона (1807), шведской (1808), турецкой (1809). Широкой популярности он достиг в 1812 как начальник партизанского отряда, организованного по его собственной инициативе. К мысли Давыдова высшее начальство отнеслось сперва не без скептицизма, но партизанские действия оказались очень полезными и принесли много вреда французам. У Давыдова явились подражатели - Фигнер, Сеславин и другие. На большой Смоленской дороге Давыдову не раз удавалось отбивать у врага военные припасы и продовольствие, перехватывать переписку, наводя тем самым страх на французов и поднимая дух русских войск и общества. Своим опытом Давыдов воспользовался для замечательной книги «Опыт теории партизанского действия».

В 1814 Давыдов был произведён в генералы; был начальником штаба 7 и 8 армейских корпусов (1818 - 1819); в 1823 вышел в отставку, в 1826 вернулся на службу, участвовал в персидской кампании (1826 - 1827) и в подавлении польского восстания (1831).

В 1832 окончательно оставил службу в чине генерал-лейтенанта и поселился в своём симбирском имении, где умер 22 апреля 1839.

Самый прочный след, оставленный Давыдовым в литературе, - его лирика. Пушкин высоко ценил его оригинальность, его своеобразную манеру в «кручении стиха». А. В. Дружинин видел в нём писателя «истинно-самобытного, драгоценного для уразумения породившей его эпохи». Сам Давыдов говорит о себе в автобиографии: «Он никогда не принадлежал ни к какому литературному цеху; он был поэтом не по рифмам и стопам, а по чувству; что касается до упражнения его в стихотворениях, то это упражнение или, лучше сказать, порывы оного утешали его, как бутылка шампанского»…

Я не поэт, а партизан, казак,
я иногда бывал на Пинде, но наскоком,
и беззаботно, кое-как,
раскидывал перед Кастальским током
мой независимый бивак.

С этой самооценкой сходится оценка, данная Давыдову Белинским: «Он был поэт в душе, для него жизнь была поэзией, а поэзия - жизнью, и он поэтизировал всё, к чему ни прикасался… Буйный разгул превращается у него в удалую, но благородную шалость; грубость - в откровенность воина; отчаянная смелость иного выражения, которое не меньше читателя и само удивлено, увидев себя в печати, хоть иногда и скрытое под точками, становится энергическим порывом могучего чувства… Страстный по натуре, он иногда возвышался до чистейшей идеальности в своих поэтических видениях… Особенную ценность должны иметь те стихотворения Давыдова, которых предмет любовь, и в которых личность его является такою рыцарскою… Как поэт, Давыдов решительно принадлежит к самым ярким светилам второй величины на небосклоне русской поэзии… Как прозаик, Давыдов имеет полное право стоять наряду с лучшими прозаиками русской литературы»…

Пушкин ценил его прозаический стиль ещё выше стихотворного. Не чуждался Давыдов оппозиционных мотивов; ими проникнуты его сатирические басни, эпиграммы и знаменитая «Современная песня», с вошедшими в поговорку едкими замечаниями о русских Мирабо и Лафайетах.

Н. Л.

Админ Вверх
МЕНЮ САЙТА