Саша Чёрный, поэма «Кому в эмиграции жить хорошо»

Кому в эмиграции жить хорошо

I

Однажды в мглу осеннюю,
Когда в Париже вывески
Грохочут на ветру,
Когда жаровни круглые
На перекрёстках сумрачных
Чадят-дымят каштанами,
Алея сквозь глазки, -
В кавказском ресторанчике,
«Царь-пушка» по прозванию,
Сошлись за круглым столиком
Чернильные закройщики,
Три журналиста старые -
Козлов, Попов и Львов…
И после пятой рюмочки
Рассейско-рижской водочки
Вдруг выплыл из угла, -
Из-за карниза хмурого,
Из-за корявой вешалки,
Из сумеречной мглы -
На новый лад построенный,
Взъерошенный, непрошеный
Некрасовский вопрос:
Кому-де в эмиграции,
В цыганской пёстрой нации
Живётся хорошо?
Козлов сказал: «Наборщику»,
Попов решил: «Конторщику»,
А Львов, икнувши в бороду,
Отрезал: «Никому».
Опять прошлись по рюмочке
И осадили килькою,
Эстонской острой рыбкою,
Пшеничный полугар.
Козлов, катая шарики
Из мякиша парижского,
Вздохнул и проронил:
«А всё-таки, друзья мои,
Ужели в эмиграции
Не сможем мы найти
Не то чтобы счастливого,
Но бодрого и цепкого
Живого земляка?
На то мы и газетчики, -
Давайте-ка прощупаем
Все пульсы, так сказать…
Пойдём в часы свободные
По шпалам по некрасовским,
По внепартийной линии,
По рельсам бытовым…»
Попов, без темперамента,
Как вобла хладнокровная,
Взглянул на потолок:
«Ну что ж, давай прощупаем.
С анкетами-расспросами
Мы ходим к знаменитостям
Всех цехов и сортов -
К махровым кинобарышням,
К учёным и растратчикам,
К писателям, издателям,
К боксёрам и раджам.
Пожалуй, дело ладное
По кругу эмигрантскому
Пройтись с карандашом…»
А Львов пессимистически
Потыкал в кильку спичкою,
Очки почистил замшею
И, наконец, изрёк:
«Искать Жар-Птицу в погребе
Занятие бесплодное, -
Но что же, за компанию
Пойду и я на лов…»
Козлов мигнул хозяину -
Сейчас, мол, кончим, батенька.
Уж полоса железная
До половины с грохотом
Спустилася на дверь…
«С чего начнём, приятели?» -
Спросил Козлов задумчиво.
«С наборщика, с конторщика,
Пожалуй, на модель?»
«Давайте, други милые,
Начнём хоть с маляров.
Профессия свободная,
Весёлая, доходная…» -
Промолвил Львов с усмешкою
И зонтик свой встряхнул.
Пошли ночною улицей,
Сутулые и хмурые,
И мигом распрощалися
У бара на углу…

II

В ро-де-шоссе замызганном,
В пустой квартире старенькой
Стоял на шаткой лестнице
Маляр Фаддей Созонтович,
Посвистывал, покрякивал
И потолок белил…
Вдруг стук в окошко с улицы.
С панели, встав на цыпочки,
Любезно машет ручкою
Знакомый журналист:
«На пять минут, позволите,
Зайдём к вам поболтать?»
Вошли втроём приятели,
Уселися с опаскою
На ящик перевёрнутый…
Маляр слезает с лестницы:
«В чём дело, господа?»
Перемигнулись, хмыкнули, -
И с благородной грацией
Козлов заводит речь:
«Да вот, Фаддей Созонтович,
Решили мы с коллегами
Обследовать по малости
Наш эмигрантский быт…
Решили мы, душа моя,
Начать с малярной братии, -
Труд лёгкий, дело нужное,
Ремонты да построечки, -
В жилище человеческом
Без вас не обойтись.
Знай крась, бели, посвистывай,
Покуривай, поглядывай, -
Так вот, мой дорогой?..»
Маляр, надвинул на ухо
Бумажный свой колпак,
Передником закапанным
Стёр пот с лица усталого
И сел, скрестивши туфельки,
Как турок, на паркет.
«Да, ремесло занятное…
Хотя я по профессии
Приват-доцент ботаники, -
Белилами-обоями
Души не накормлю,
Но чрево, не пожалуюсь,
Малярной кистью мягкою
Лет пять питал-поил.
Да вот теперь заминочка,
Работа с перебоями, -
Три дня свистишь-работаешь,
А два-три дня - ау!
Мы люди контрабандные,
На новых на построечках
Не очень разгуляешься, -
Нецеховому мастеру
Заказаны пути…
Вся наша горе-практика
У эмигрантской братии:
Обмолодишь переднюю
В рассрочку иль в кредит,
Обойными остатками
Оклеишь спальню тесную
И в виде приложения
Диванчик перебьёшь…
Иной клиент ругается, -
Свои дерут-де дорого,
Да по фасону русскому
Начнут и вдруг… запьют…
Не без того, голубчики, -
Одна стена оклеена,
Другая вся ободрана,
Как лошадиный труп…
Да вот душа малярная
Ремонта тоже требует, -
Посердятся, полаются,
Но в общем - ничего-с.
К чужим со злости сунутся, -
Чужие хлеще нас.
Покрутятся, повертятся
И вновь зовут своих…
А нынче то ли с кризиса,
Иль там по вдохновению
Все эмигранты, дьяволы,
Манеру завели:
Сын красит дверь столовую,
Мать мажет кухню охрою,
А сам папаша в фартуке
Крахмалит кистью пухлою
Обои на полу…
Вот тут и заработаешь!»
Приват-доцент ботаники
Швырнул в камин окурочек
И, вздёрнув брюки мятые,
На лестницу полез.
«А я вот незадачливый, -
Сказал Попов сконфуженно, -
Хотел оклеить спаленку,
И вышло блеманже…
Зайдите в понедельничек, -
Столкуемся-сторгуемся».
«Угу!» - ответил с лестницы
Нахмуренный доцент.

III

К почтенной русской пифии
Варваре Теософенко,
Как ситцем на прилавочке,
Торгующей судьбой, -
Ввалились ранним утречком
Три пациента странные:
Какой они профессии,
Какого рода-звания -
Сам бес не разберёт…
Как тыква перезрелая,
К ним подкатила радостно
Орловской корпуленции
Сырая госпожа.
«Прошу. Озябли, голуби?
Кто первый - в ту каморочку,
А вы вот здесь покудова
Приткнитесь на диванчике, -
Газетки на столе…»
Но Львов сказал решительно:
«Мы все втроём, сударыня, -
А за сеанс мы вскладчину
По таксе вам внесём».
«Втроём? Да как же, батюшка,
Судьба у всех, чай, разная?
Как сразу трём гадать?»
Но даму успокоили:
«Мы, милая, писатели,
Мы сами предсказатели,
Поди, не хуже вас…
А вы уж нам по совести
Свою судьбу счастливую
Раскройте поскорей…
Ведь вы как доктор, матушка,
Ведь к вам все ущемлённые
Приходят за рецептами,
А сам-то доктор, думаем,
Ведь должен быть здоров?..»

* * *

Насупилась красавица,
С досадой прочь отбросила
Колоду карт набухшую
И тихо говорит:
«Глумитесь, что ли, соколы?
Да нет, глаза-то добрые,
Участливые, русские
У всех у трёх глаза…
Не с радости гадаю я,
А, сами понимаете,
И заяц станет знахарем,
Коль нечего жевать…
Не жалуюсь, голубчики,
Клевала я по зёрнышку
И утешала каждого
Широкою рукой.
Кабы судьба треклятая
Хоть хвостик бы оставила
От всей моей от щедрости, -
Ни одного несчастного
Средь нас бы не нашлось…
Эх, сколько горя горького,
Бескрайнего, бездонного
В каморку эту тесную
Текло, лилось рекой!
Ведь я же тоже, милые,
Не истукан бесчувственный,
Не янычар с кинжалищем,
А русский человек.
Да вот теперь и тюкнуло:
Клиенты все посхлынули…
Поди, не верят более
Ни картам, ни судьбе.
Да и с деньгами, яхонты,
Все нынче подтянулися:
Уж лучше съесть две порции
Монмартрского борща,
Чем зря с судьбой заигрывать, -
Доить ежа в мешке…
Вот и сижу счастливая, -
Вяжу жилеты тёплые,
Да по домам окраинным
Знакомым разношу…
Кому-нибудь понадоблюсь, -
Свяжу в кредит, родимые,
Хоть тридцать лет носи!..»

* * *

Приятели почтительно
Гадалке поклонилися,
Сверх таксы расплатилися,
Вздохнули и ушли.

IV

Час от Парижа - много ли?
Но тишь в полях безмерная,
Вокруг усадьбы крохотной
Крутым кольцом стена.
Каштаны оголённые
Мотаются-качаются,
Луна, бельмо печальное,
Над кровлей ворожит…
А из окна вдоль дворика
Желтеет свет полоскою.
Тепло в столовой низенькой,
Храпят-стучат часы.
Приятели-анкетчики
Пьют чай с вареньем яблочным
У круглого стола
И слушают задумчиво,
Как голосит комариком
Пузатый самовар.
Их добрая знакомая,
Дородная хозяюшка
Агафья Тимофеевна,
Шестое выдув блюдечко,
Ладонью губки вытерла
И начала доклад:
«Что вам сказать, затейщики?
Живу-дышу, не жалуюсь,
Мои испанки-курочки,
Могу сказать, не хвастаясь,
Известны всем вокруг.
Пером, как уголь, чёрные,
Дородны, как боярыни,
Штаны на ножках - с муфтою, -
Не куры, а орлы…
И яйца, что гусиные, -
Чуть наберу лукошечко,
Не донесёшь до станции:
С руками оторвут.
Но, как раба последняя,
Весь день-деньской я в хлопотах.
С зарёй помёт выскрёбывай,
Курятник подметай,
Да тачку при из лавочки
С пшеном иль кукурузою, -
Едят мои испаночки,
Как батальон солдат…
Всё, почитай, что выручу,
Они же сами слопают,
А я с моей племянницей
Остаточки жую.
Ни именин, ни праздников,
Среда ли, воскресение,
Одним лишь руки заняты,
Одним башка затуркана:
Корми, лечи и чисть.
А летом… сверх пропорции
Другие удовольствия, -
То вдруг подроют сеточку,
Здоровые ведь, бестии! -
И шасть к соседу в сад…
Летишь, скликаешь, мечешься,
За всё, что смято-склёвано
Свои яички кровные
Неси соседу в дань…
А ястреба? А коршуны?
А крысы с ближней мельницы?
Повадились, проклятые,
Прорыли ход под сеткою
И задушили, аспиды,
Четырнадцать цыплят…»

* * *

Агафья Тимофеевна
Седьмое блюдце налила,
Подула и отставила,
И кротко говорит:
«В усадьбе этой, милые,
Конечно, есть счастливые,
Да только уж не я…»
«А кто?» - привстав над креслицем,
Спросил Козлов стремительно.
«Да куры, куры, батюшка!
Живут в тепле и сытости,
Без горя и забот…
Не я ль при них подёнщица?
Не я ль при них уборщица?
А им, вальяжным барыням,
Всего лишь и хлопот -
Знай с петухом амурничай
Да яйца от безделия
По всем углам неси…»

* * *

Три друга рассмеялися,
И в старом самоварчике
Три рожи добродушные
Широко расплылись.

V

Козлов сидел с коллегами
У милой Веры Павловны -
У тётушки своей,
И слушал, как расписывал
Приехавший из Африки
Российский эскулап
Житьё своё гвинейское,
Похожее на взмыленный,
Бенгальско-экзотический
Благополучный фильм.
«Да-с… Земство наше чёрное,
Дремучее, просторное,
Не то что здешний быт.
Я тачку эмигрантскую
В Европе бросил к лешему, -
В просторах вольной Африки
Врач - первый человек…
Как шаха, на носилочках
Внесут в село гвинейское,
Навстречу население
Гремит в жестянки ржавые,
Трясёт задами в ракушках,
Приветствует врача…
Вождь лучшую мне хижину
Отводит средь селения,
Подносит в дар мне идола
С огромнейшим пупком,
„Бой“ тащит фрукты, курочку
И столик раскладной…
Поешь, покуришь вволюшку -
Страж в очередь покорную
Для оспопрививания
Сгоняет весь народ.
Мой фельдшер - вакса чёрная,
Как колдуну заправскому,
Подносит мне почтительно
Всю огненную снасть…
Объедешь всю епархию,
В посёлок свой воротишься, -
Ложись в гамак под пальмою
И виски дуй со льдом.
То в шахматы с учителем
Под баобабом срежешься,
То в теннис перекинешься
От скуки сам с собой…
Иль на охоту с неграми
В ночную пору тронешься, -
Осветят глушь прожектором, -
Пали в любые встречные
Горящие глаза.
Домой придёшь с трофеями:
Пантера, рысь ушастая…
И камушком завалишься
Под полог на кровать.
А утром после душика
Закажешь завтрак повару,
Для аппетита сделаешь
Турне велосипедное, -
Удав-подлец с тропиночки
Прочь в заросли ползёт,
В ветвях мартышки щёлкают,
Да бабочки гигантские
Трепещут над рулём…
Вернёшься свежий, встрёпанный,
Пойдёшь в амбулаторию:
Волчанка, грыжа, зобики,
Слоновая болезнь…»

* * *

«Не служба, а варение,
Так, стало быть, вы счастливы?» -
Спросила Вера Павловна,
Козлову подмигнув.
Врач ухнул рюмку в чашечку
И стрелку перевёл:
«Как вам сказать, сударыня…
В подводном царстве сказочном
Был счастлив ли Садко?
Без русского без берега
Какое, к чёрту, счастие!
Всё дальше он, всё мглистее, -
О чём тут говорить…
Как сыч в лесу таинственном
Один я там торчу, -
За два-три года в Африке
Лишь раз от попугая я
Добился русских слов…»
Врач посмотрел на чашечку
И, морщась, выдул ром.

VI

От массажистки Галкиной
Пришло к друзьям послание:
На именины в пятницу
Зовёт к себе в отель…
Под небо в лифте въехали
И в номер постучалися,
«Войдите!» - хрипло пискнула
За дверью именинница.
Встряхнулись и вошли…
Но что за наваждение!
На столике бутылочки
Совсем не именинные, -
Аптечный арсенал.
А на кровати Галкина, -
Спиною кверху, бедная, -
Под пледом жмётся-корчится,
Как рыба на песке…
«Ах, Господи! Ах, Боже мой!
Всем пневматички тиснула,
Лишь вас забыла, светики,
Вчера предупредить…»
«Что с вами, драгоценная?» -
Спросил Попов с участием,
А сам дышать старается
В перчатку через нос.
«Обычная история…
Как мяч футбольный - бешеный,
Гоняю я по городу
С трамвая на трамвай.
Клиенты все капризные,
Чуть опоздаешь - куксятся,
Летишь по расписанию,
В манто с собачьим котиком
На липовом пуху…
Говядину клиентскую
Взбиваешь, давишь, тискаешь, -
Мясник, не то что девушка,
Вспотел бы десять раз.
Ну, вот я и упарилась,
Да у трамвая, потную,
Продуло до печёночки,
До самого нутра…
Вот я теперь и праздную».
Не солоно хлебавшие,
Приятели откланялись,
Но Галкина хрипит:
«Куда, куда ж, голубчики?
Постойте-ка минуточку!
Моя соседка Аннушка
Поставила мне баночки
И позабыла снять, -
По телефону вызвали
На экстренную практику
Её вместо меня.
Снимите банки, милые,
Нет сил моих терпеть!»

* * *

Что делать? Не откажешься…
Козлов шагнул решительно,
Приподнимая плед:
Вдоль всей спины гирляндою
Под банками глазастыми
Надулись фиги сизые,
Опарою торчат…
Чуть дернул, - так и взвизгнула,
Брыкнув ногою, Галкина:
«С ума сошли вы?! Чёрт!
Вы с мясом банки вырвете,
Противный человек…»
Попов к дверям попятился
И дезертиром выкатил
Скорее в коридор.
Львов отстранил приятеля,
Внимательно-старательно,
Чуть вбок склоняя баночки, -
Края так и зачмокали, -
Все до одной их снял.
И вазелином вымазал
Всю спину именинницы -
Багровую, лиловую,
Как зебра, полосатую,
Горячую, как печь…

* * *

Друзья спускались с лестницы.
«Ещё одна счастливая…» -
Шепнул в кашне мохнатое
Нахохлившийся Львов.

VII

В воскресный день сиреневый
По уговору общему
Вонзились три приятеля
В шофёрский кабачок…
Француз - хозяин розовый
Над стойкою свинцовою
Пашою восседал.
Весёлою палитрою
Бурда аперитивная
Пестрела со стены.
И в уголке за столиком
За низенькою ширмою
В пальтишках буро-фирменных
Гудела по-шмелиному
Шофёрская компания -
Лихие землячки.
Взлетали руки крепкие
И светлым пивом чокались,
Переливались хриплые,
Обветренные улицей,
Бензином прокопчённые,
Бронхитами подбитые,
Глухие голоса:
«Дай, Васька, лапу… Умница!
Тебе, шуту усатому,
Бандиту конопатому,
Сегодня повезло!
За Ваську! Ишь, как жмурится…
Счастливец… Эк, ведь клюнуло!
И пенсии не надобно, -
Как у Христа за пазухой
Теперь ты будешь жить».

* * *

Ушли гурьбой, понурые.
Один за дальним столиком
Склонился над тарелкою
Виновник торжества.
Друзья к нему пробралися,
Подсели, познакомились,
За ручку потряслись.
«Вот, - говорят, - голубушка,
Себя по доброй воле мы
Загнали в лабиринт:
По линии некрасовской
Мы ищем в эмиграции
Счастливых земляков, -
А тут судьба попутная
Вдруг нанесла на вас…
Случайно мы подслушали
По вашему по адресу
Волшебные слова…
Так в чём же ваше счастие,
Василий… как по батюшке,
Извольте подсказать?»

* * *

Чуть жареной картошкою
Не подавился со смеху
Опешивший шофер:
«Я - Павел Спиридонович,
А Васька, вот он, бестия,
Счастливый ваш сюжет…»
Он вынул из-за пазухи
Мохнатого, усатого
Котёнка-шалуна.
«Сегодня перед завтраком
В лесу Булонском пасмурном,
Порожняком слоняючись,
Его я подобрал.
Кричал, чудак, под деревом, -
Пришлось усыновить…
Свезу к жене в подарочек!
Пока я езжу-рыскаю
И счастье трёхфранковое
По городу ловлю, -
Весь день-деньской в отельчике
Сидит жена у столика
Казанской сиротой.
И пришивает дратвою
Котам-бульдогам бархатным
Стеклянные глаза…
С котёнком будет легче ей,
Ведь он, подлец, живой.
Хозяин наш не каторжный, -
Уж попрошу, покланяюсь,
Пожалуй, разрешит…
Как ваше мненье, Васенька?»

* * *

Чихнул в ответ котёночек
И тронул лапкой жёсткое,
Парижской мглой дублённое
Шофёрское лицо.

VIII

Портной Арон Давыдович
Сидел за голой стойкою
И мял в руках задумчиво
Потёртые штаны…
То вскинет их скептически,
На свет посмотрит, сморщится,
То с миной безнадёжности
Двумя худыми пальцами
Откинет вверх очки…
Вдруг колокольчик бронзовый
Визгливо-истерически
Над дверью зазвенел.
Со сверточком под мышкою
В салончик тускло-кремовый
Приплёлся из редакции
Клиент знакомый Львов.
Принёс пальто в починочку, -
Подкладка сбоку лопнула:
Она ведь не двужильная,
Не век ей шов держать…
«Ну, как вы поживаете?» -
Спросил упавшим голосом,
Усевшись, журналист.

* * *

«Такое проживание, -
Сказал Арон Давыдович,
Встряхнув пальтишко старое, -
Что лучше и не жить…
Где эти сумасшедшие,
Что из моей материи
По мерке платье новое
Заказывали мне?
За месяц хоть бы кто-нибудь
Хоть самые паршивые,
Дешёвые-триковые
Мне брюки б заказал!
Шью двадцать лет, как каторжный,
Имею вкус и линию,
И вдруг теперь починщиком
Из первых скрипок стал…
Как до войны в Житомире,
В Париже, - понимаете!
Одними переделками
Оправдываю хлеб…
Двух мастеров, - подумайте,
Не мастера, а золото, -
Пришлось с сердечным скрежетом
Во вторник рассчитать…
Что это за история?
Где франты? Где все модники?
Куда девать материю?
Портной я или нет?
Вы там в газетах пишете
Про кризисы, про мизисы, -
Читал и перечитывал, -
Аж вспухла голова!
Америка в истерике,
Германия и Англия
Донашивают старое
И штопают бюджет…
Где главные закройщики?
И в чём подкладки кризиса?
Как по фасону новому
Перекроить всё старое?
Весь мир трещит по швам!»

* * *

«Вот вам для иллюстрации:
Студент мне брюки старые
Принёс перевернуть, -
Какой-то добрый родственник
С попутчиком из Латвии
Прислал ему в презент.
Материя английская, -
Пускай доносит юноша,
Студент ведь не маркиз…
Ушёл. Я брюки вывернул,
Взглянул на них внимательно:
Уже перелицовано!
Хорошенькая жизнь…»

* * *

Скрестил Арон Давыдович
Худые пальцы медленно
И вкось на Львова хмурого
Взглянул из-под очков.

IX

«Что, батенька, вы сумрачны?» -
Спросил Козлов с участием,
Столкнувшись в русской лавочке
С сугубо озабоченным
Дантистом-земляком.
«Ведь ваше дело прочное, -
Пускай хоть сорок кризисов,
Но, если зуб замучает
И вздует щёку дынею, -
Продашь штаны последние
И в клинику ближайшую
Галопом побежишь…»

* * *

«Не в этом дело, душечка, -
Дантист ответил горестно.-
Заела окончательно
Меня зубрёжка подлая, -
Ни памяти, ни сил.
Извольте-ка, почтеннейший,
Все города французские
С названьем департаментов
Запомнить наизусть…
А реки, а колонии?
А физика паршивая?
А алгебра проклятая?
А чёртовый диктант?..
Легко ли?.. Вы подумайте, -
Ведь мне за пятьдесят».

* * *

Как на ворота новые
Глядит в недоумении
Баран остановившийся,
Так на дантиста кислого
Уставился Козлов.
Не впал ли врач в младенчество?
Как будто преждевременно…
Иль клёпки расшаталися
От переутомления, -
Одна с другою спутались
И прыгают козлом…

* * *

«Ужель не понимаете? -
Сказал дантист с досадою.-
Не всю же жизнь подёнщиком
Я во французской клинике
Обязан зубы драть…
Для прав, уж третий месяц я
С племянницей-студенткою
Готовлюсь на бошо.
Ух, строгая племянница!
Инспектор гимназический,
Мучитель мой стариннейший,
Младенец перед ней…
- Ведь вы ж не мальчик, дяденька, -
Уроки задаёт.
Диктовка ли французская,
Уж ни одной ошибочки
Она мне не простит, -
А у меня их, знаете,
Как на собаке блох…
Зубрю, потею, мучаюсь,
Сижу над хронологией, -
Перед уроком выдолблю,
Отвечу ей „на ять“, -
А через день всё вылетит,
Как дым, из головы…
Видали вы, любезнейший,
Как жук ползёт вдоль прутика?
До верхней точки тянется,
В траву свернётся кубарем -
И снова начинай!»

* * *

Козлов халву рассматривал,
Чесал перстом под шляпою
И думал, морща нос:
- Ох, быт наш фантастический,
Цыганский, жюлеверновский,
Ногами кверху вздыбленный
Наш эмигрантский быт…
Ведь если б мне, газетчику,
Не приведи Ты, Господи,
Для ради прав писательских
Пришлось сдавать бошо, -
Простое уравнение
С двумя лишь неизвестными
Ей-богу б не решил!

X

В редакцию за справками
Пришла душа потёртая:
Субъект с глазами горлинки,
С бородкой русым штопором,
С продрогшим красным носиком, -
Смесь институтки с Гаршиным,
На каблуках расплюснутых,
В брезентовом пальто…
Стал в очередь в простеночке
И на пустую вешалку
Лирически-стоически
Уставился, как карп.

* * *

«Вот кандидат в счастливые, -
Шепнул Попов приятелям. -
Давайте побеседуем
С ним где-нибудь в чуланчике, -
Ведь всё-таки - улов…»
«А чем он занимается?» -
Спросил Козлов скептически.
«Изобретатель, душечка, -
А проще - птица Божия,
Попавшая в силки…»

* * *

Под кипами газетными,
Торчащими вдоль полочек
От пят до потолка,
Присела личность кроткая,
Потёрла руки потные
И начала доклад:
«Второй уж год слоняюсь я
По разным учреждениям,
А толку ни на грош…
Идея очень ясная:
Все люди злятся, бесятся,
Волнуются, кипят…
Мужья и жёны ссорятся,
Юристы и политики,
Поэты и любовники
Бурлят чрезмерным пафосом, -
И так до бесконечности
Везде - в любой стране…
Пять лет вертел мозгами я,
Как для людей использовать
Избыток сей энергии?
И наконец нашёл!
Прибор мой магнетический
В любой квартире, комнате
Любой избыток страстности, -
Любви ли, споров, ревности, -
Вмиг переводит полностью
В полезную энергию,
В комплекс рабочих сил…
Мой аппарат поставивши,
Теперь семейство каждое
Себя своими силами
Сумеет вентилировать,
Согреть и отопить…»

* * *

«Идея гениальная! -
Сказал Козлов, опасливо
Свой табурет расшатанный
Отодвигая вбок. -
А сколько ж средств вам надобно,
Чтоб ваше изобретенье
Пустить скорее в ход?»
Изобретатель встрёпанный
Взглянул глазами горлинки
На мутное окно:
«С рекламой и конторою
Три миллиона с четвертью.
Уж все пути намечены, -
Ведь пустяки же, в сущности, -
Да кризис помешал…»
И, гордо носик вскинувши,
Он вышел в коридор.

* * *

К Попову наклонившися,
Львов проронил медлительно:
«Ваш кандидат в счастливые,
Пожалуй, не того-с…
Его бы в санаторию
На девять-десять месяцев,
А после подучить.
Тогда б, пожалуй, выдумал
Сей Эдисон стремительный
Какой-нибудь практический
Полезный аппарат, -
Машинку для доения
Мышей иль комаров».

XI

Во сне какая ж логика:
В ночной рубашке вздувшейся
Стоит Козлов и ёжится
На крыше за трубой
И слушает звенящие
Ночные голоса…

* * *

«Я, никому не ведомый
Иван Петрович Кругликов
В глуши Прованса Верхнего
На шахтах алюминевых
Пять лет тружусь как вол…
Пиши меня в счастливые:
Весь день гружу в вагончики
Руду я тёмно-рыжую.
Как чёрт, я весь коричневый
От пят до головы…
А вечерами хмурыми
Я борщ в бараке стряпаю
И на леса угрюмые,
Закатом окаймлённые,
Смотрю в окно, как сыч.
Пиши-пиши, записывай,
Газетная душа…»

* * *

«Алло! А я под Ниццею
Ночным слоняюсь сторожем…
Днем сплю в своей каморочке,
Как каменный, - без снов.
Ночами охраняю я
Пустые виллы мёртвые…
Присяду под террасою, -
Мимозы вьются, треплются,
Грохочут волны дальние…
Ботинками пудовыми
От холода стучу.
Ох, думы, думы тёмные,
Как море, неуёмные,
С заката до зари…
Пиши-пиши, записывай,
Чернильный человек!»

* * *

«А я в Гренобле мыкаюсь, -
Я на цементной фабрике
Заборчики цементные
Прессую третий год…
Я в прошлом был учителем
Орловской прогимназии, -
Кто я теперь, не ведаю, -
Не стоит ворошить…
Душа моя цементная
Оцепенела, съёжилась,
Посплю, поем, - на фабрику
И больше ничего».

* * *

«Эй, господин над крышею! -
Чуть слышный
Альт надтреснутый
По ветру долетел. -
У берегов Австралии
Уж третьи сутки треплется
Наш старый пароход…
Компания голландская,
Матросы африканские,
А я, псаломщик пензенский,
Здесь поваром служу…
Ох, надоело, миленький!
Хоть сыт, хоть койка мягкая, -
Но стражду, как Иона, я
Во чреве у кита…
Нет ли в Париже, батюшка,
Какой-нибудь работишки?
Я в русской типографии
Готов хоть пол мести,
Лишь бы из брюха тесного,
Железно-иноземного,
К своим опять попасть…»

* * *

Со всех сторон доносятся
Звенящие, скрипящие,
Ночные голоса…
Козлов, как лось затравленный,
Метнулся вбок, попятился…
Взлез на трубу стремительно,
Вниз головой просунулся,
Скользнул в нутро мохнатое
И вот, как полагается
В подобных сонных случаях,
Проснулся весь в испарине,
В своей знакомой комнате
На пятом этаже.

XII

За утренним за завтраком,
Нежданно и негаданно,
Жена Попова кроткого
С усмешкой снисходительной
Взяла на абордаж:
«А почему, мой миленький,
В своей анкете липовой
Меня ты обошёл?
Как следопыты рьяные,
Втроём вы столько времени
Жар-Птицу в поле ищете, -
А птица эта райская
С тобой, быть может, рядышком
Сидит и кофе пьёт…
Быть может, я счастливая?..
Что выпучил глаза?»

* * *

Попов на счёте газовом
Царапал иероглифы, -
Пометочки-заметочки
Для завтрашней статьи…
С рассеянной улыбкою
Он положил в варение
Окурок свой обсосанный
И с тихим удивлением
Сказал своей попутчице:
«Ну что ж, мой друг, вали…»

* * *

«Встаёшь ты, Гений Павлович,
В двенадцать с половиною, -
Всё убрано, всё прибрано,
Конечно, не тобой.
А ты, как крот взволнованный,
Свои холмы бумажные
Взрываешь на столе…
Не просто бросишь рукопись,
Сметёшь газетой галстуки,
Словарь косою птицею
Взлетает на камин, -
Ворчишь, вздыхаешь, охаешь,
Пока я, терпеливая,
Не разыщу, как водится,
Твою заметку срочную
В подкладках пиджака…
Пьём кофе. Я ведь женщина -
Порой полюбопытствую:
„Что нового в редакции?“
„Да, да, - бурчишь ты вежливо, -
Конечно, ты права“.
Уйдёшь - кашне на вешалке,
А зонтик мой - увы!
Когда придёшь, - не ведаю,
Куда звонить, - не знаю я…
А суп кипит, волнуется, -
Порой сама вскипишь…
И вот, тут начинается:
Ты там в пространстве носишься,
А я громоотвод.
Приходит некто в шарфике, -
В два с четвертью назначено
Свидание ему…
Краснеешь, отдуваешься:
„У мужа рвут зуб мудрости,
Вернётся только к полночи“, -
Но гость-то не дурак…
Статью по нумизматике
Прочтёт мне с декламацией,
Потом про тётку в Персии
Рассказывать начнёт…
А я с улыбкой светскою
Газеты прибалтийские, -
За целый год не вскрытые! -
Укладываю в стопочки
С проклятием в углу.
А мичман с мемуарами?
А дама с „юморесками“?
А старичок с сонетами?
Всем, милый друг, назначено…
Во вторник рвут зуб мудрости, -
А в среду что же рвать?
В прослойку надрывается
Бессонный телефон:
- Ах, передайте, милая…
- Ах, запишите, золото…
А то попарно сцепятся
И лают вперебой…»

* * *

Передовицу целую
Ещё наговорила бы
Решительная женщина, -
Но на супруга кроткого
Взглянула проницательно
И заперла фонтан:
Глазами голубиными,
За триста миль уплывшими,
Попов смотрел на зеркало
И грыз свой карандаш…
С таким и не поссоришься.
Ну что ж… Уже давно она,
Без всякой, впрочем, горечи,
«Досадной опечаткою»
Супруга назвала.

XIII

Для полноты коллекции,
На имя трёх приятелей
Пришло в конверте сереньком
Из Рима письмецо…
Чернила водянистые,
Расплывчатые, сизые,
Корявый почерк старческий
Сползал зигзагом вкось, -
Зато по содержанию
Настой полыни беженской
Стоградусною горечью
Дымился над письмом…

* * *

«Привет вам, люди добрые,
Из города счастливого,
Из Рима горделивого -
Со всех семи холмов!
Лишь в эту зиму тёмную
Беда-нужда всесветная
Волною отражённою
Пришла-плеснулась-грохнула
В парижское окно…
Нам это не в диковинку:
Мы в Риме, горсть осевшая,
Ломоть от всех отрезанный,
Хронические пасынки
Средь эмигрантской братии, -
Давно привыкли к кризису,
Как к старому бельму.
Средь райской декорации,
Средь величавых форумов,
Среди фонтанов плещущих,
Средь пиний мирно-дремлющих,
Под солнцем золотым, -
Как домовые тихие,
Мы жмёмся, незаметные,
В углах-подвалах пасмурных,
В продрогших чердаках.
На плошадях сияющих -
Теплее, чем у нас…
Порою сам не ведаешь,
Как год за годом держишься?
Бюджет - фантасмагория,
Работы - ни на грош.
Ни в гиды, ни в извозчики,
Ни в маляры, ни в плотники, -
Лишь воробьёв на форуме
Бесплатно разрешается
Под аркою считать…
Считаешь и завидуешь:
Счастливцы, воробьи!
А ведь недавно, милые,
Чуть-чуть в тарелку капало, -
Для аргентинок пламенных
Я, харьковский нотариус,
Платки великолепные
Билибинскими павами
Цветисто расшивал…
Швейцары при гостиницах, -
Министры по обличию, -
Процент взимали божеский,
Впускали в вестибюль…
Увы, всё нынче схлынуло, -
Туристов нет и звания…
В библиотеке Гоголя
Сидишь часами долгими
И смотришь в потолок…
Газетою прикроешься,
Уснёшь, как новорожденный,
Теплынь и тишина.
Во сне ведь я не пасынок:
С друзьями стародавними,
Давно глаза закрывшими,
Беседуешь во сне,
По старому по Харькову
С клиентами знакомыми
Пройдёшься при луне…
Не осудите, милые,
Больного старика…»

* * *

Постскриптум: «Драгоценные!
Не нужен ли кому-нибудь
В Париже из писателей
Комплект - тиснённый золотом, -
Романов Боборыкина?
Я дешево продам».

XIV

В углу метро трясучего
Две дамы примостилися, -
Под гул, волною льющийся,
Шла густо-эмигрантская
Беседа на ходу…
Козлов сел рядом, съёжился,
Газетою французскою
Себя задекорировал,
Чтоб откровенность русскую
Своим тамбовским профилем
Случайно не вспугнуть…

* * *

«Ну что, Катиш, устроилась?» -
«Устроилась, голубушка…
С полгода я промаялась, -
Фам-де-менажек опытных
Хоть требуют везде,
Да я с интеллигентностью
Для этой специальности
Не очень-то годилася…
Послужишь - и ау!»
«Не понимаю, душечка, -
Сказала хмуро первая. -
Принцессы на горошине
Не в моде ведь теперь.
Заставят обстоятельства
Не то что мыть тарелочки,
Пойдёшь с интеллигентностью
Гиен в зверинце стричь…»
«Да я ведь и не фыркала, -
Смеясь подруга молвила, -
А просто по обличию
Была не ко двору…
При мне не поругаются,
Подашь пальто, - стесняются,
А гости наши, русские,
Меня все в ручку чмокали
Заместо чаевых…
Спасибо, надоумила
Знакомая корсетница:
Сказала слово мудрое:
„Переверни лицо!“
Была недаром, милая,
Когда-то я артисткою.
Вот я и приспособила
Актёрский свой талант.
Заделалась казачкою,
Простой, рабочей бабою, -
Пусть тыкают, пусть выкают,
Мне трижды наплевать!
Французы или русские, -
У всех стираю, стряпаю,
Сумела на два лагеря
Простецкий тон держать…
Беру проценты с булочной,
Мясник, сверх положения,
Вчера мне чашку синюю
Поднёс, подлец, в презент…
Хозяйка - шляпку с пёрышком,
Хозяин - Мёд Изюмович,
Суёт тайком духи…
Устала только вдребезги, -
И думаю для отдыха
Махнуть на ферму русскую
Стряпухою на юг…
А ты, дружок, как вертишься?» -

* * *

«А я с голландкой старою, -
Столетней маримондою, -
По всем курортам чёртовым
Ношусь, как метеор…
Она, голландка, добрая, -
У ней на попечении,
На полном иждивении
Четырнадцать породистых
Раскормленных котов.
А я при них на должности:
И днём и ночью, душечка,
Бессонной экономкою
При них я состою.
Вся до костей кошатиной
Пропахла я насквозь…»

* * *

Подруга только плюнула, -
Да так неосмотрительно,
Что журналисту русскому
Попала на башмак…
Но, впрочем, не заметила, -
А он, привстав растерянно,
Приподнял шляпу мятую
И ляпнул: «Виноват!»

XV

Под Новый год в час утренний
Вонзился в дверь стремительно
Весёлый почтальон.
Порылся в сумке кожаной
И Львову полусонному
Поднёс с парижской грацией
Письмо «рекомандэ»…

* * *

Перед окном сереющим
Львов сел на кресло дряблое,
Халат свой подобрал
И с полным безразличием, -
С иллюзиями детскими
Давно уже покончено! -
Вскрыл мундштуком конверт.
И вдруг оттуда - милые! -
Крутясь, как птичка Божия,
Слетел на коврик стоптанный
Жемчужно-белый чек…
Львов поднял, охнул - батюшки!
Берлинское издательство,
Давно уж захиревшее,
Как ландыш без дождя, -
Должно быть, в знак раскаянья
В счёт долга застарелого
Прислало чек, подумайте, -
На тысячу франчков…
С душевным изумлением,
Как пепел, с сердца хмурого
Стряхнувши скептицизм,
Подумал Львов оттаявший:
«О Дон-Кихот пленительный,
Издатель дорогой!
Пред новогодним праздником
Анахронизмом благостным
Тургеневскую девушку
В себе ты возродил…
Не слыхано! Не видано!»
Подай сюда историю
Хоть под гарниром святочным,
Читатель, разумеется,
Подумает: брехня…
Но чек - не привидение, -
И вера в человечество
Проснулась в Львове вновь,
И над камином вспыхнуло
В бенгальском озарении
Волшебное видение:
Коричневое, новое,
Чудесное пальто…

* * *

Но в виде дополнения
Львов из конверта выудил
Такое письмецо:
«Сердечноуважаемый!
Проездом из Швейцарии
Через Париж в Голландию
Жена, как с ней списался я,
На днях вас посетит…
Она в Париже, думаю,
Два дня лишь проболтается, -
Для родственников надобно
Подарки ей купить, -
У вас ведь цены снизились…
Так вот, мой драгоценнейший,
Прошу ей передать…»
Какое продолжение -
Всем ясно и без слов…
Львов, чек свернувши в трубочку,
Промолвил тихо: «Тэк-с».

* * *

Видали вы когда-нибудь,
Любезные читатели,
Как рыболов под ивою
Сидит с постылой удочкой
И час, и два, и три?
Вдруг поплавок коралловый
Качнётся, вздрогнет, скроется,
Удилище натянется,
Струной дрожит бечёвочка,
Душа звенит, поёт…
Видали вы, друзья мои,
Как он добычу к берегу
Рукой подтянет трепетной
И сильным взмахом вытянет
Из лона светло-синего
Заместо карпа жирного
Размокнувший… башмак!

XVI

Куда от скуки спрячешься?
Одни идут с отчаянья
На диспут с словопрением:
«Взгляд русских младодевочек
На будущих отцов»,
Другие в виде отдыха
Предпочитают цирк.

* * *

Антракт. Гурьбою публика
Плывёт в конюшни тёплые, -
По сторонам вздымаются
Породистые головы
Безмолвных лошадей…
Губами деликатными
Берут с ладоней ласковых
Искристый сахарок,
Косят глазами умными,
Потряхивают чёлками,
Стучат о доски ножками
И просят: «Дай ещё…»
А сбоку, рядом с клетками,
Три журналиста русские
У стойлища слоновьего
Приткнулись в тесноте.
Слон, меланхолик дымчатый,
Качал кишкою-хоботом
И с полным равнодушием,
Как в сумку акушерскую,
В пасть булочки совал.
Индус в тюрбане огненном,
Скрестивши руки тонкие,
Стоял у головы.

* * *

Индусскою осанкою
Невольно залюбуешься, -
Попов вздохнул сочувственно
И вдумчиво изрек:
«Вот, братцы, раса чистая!
Хоть в глупый смокинг выряди
Подобный экземпляр, -
Узнаешь и без паспорта
По тонким пальцам вогнутым,
По перехвату талии,
По бронзовому профилю,
По горделивой выправке
И по разрезу глаз…»
Но Львов с улыбкой хитрою
По-русски вдруг спросил:
«Как звать тебя, почтеннейший?»
«Игнатий Шаповаленко, -
Ответил экземпляр. -
Я в первом отделении
Ковбоя представлял,
Чичас для живописности,
Для привлеченья публики
В индейцах состою,
А в третьем отделении,
В своём природном звании,
В малиновой черкесочке
С медведем я борюсь…»

* * *

«Довольны вашей службою?» -
Спросил его Козлов.
Заскрёб в затылке стриженом:
«Пока служу, - не жалуюсь,
Хватает на харчи…
Да дело, вишь ты, шаткое, -
Не в моде нынче цирк.
На праздниках, как видите,
Сползается народишко,
А дальше… понимаете,
По всем рядам-скамеечкам
Завёлся ветерок…
Ну что ж… Судьба походная, -
Вертись, катись, выискивай.
Давно в артель колбасную
Меня седьмым в компанию
Зовёт земляк в Тулон -
Ведь колбаса из моды-то
Ещё не вышла, чай?
Вот только жалко до смерти
Мне расставаться с Гришкою, -
Привык я к лопоухому,
Как к собственной душе…»

* * *

Слон Гришка вскинул голову,
Мотнул ушами-тряпками,
Насос свой серый вытянул
И в брови Шаповаленко
Сочувственно дохнул.

XVII

В разгаре бал земляческий…
Внизу под джаз гундосящий
Танцуют пары вялые,
Стирая добросовестно -
Уже лет десять с хвостиком -
Подмётки о паркет.
Внизу народ слоняется,
Как вобла беспризорная,
От лотереи к столикам,
От столиков - на лестницу
И молча циркулирует
То вниз, то снова вверх.
А на эстраде, - слышите? -
Рояль разлился жемчугом,
И женский голос ласковый
Зашелестел над стульями,
Как ветер зоревой.
Плывёт романс усадебный,
Звенит во всех углах…
Задумались-заслушались
Все старые-усталые,
В простенке замер с чашкою
Француз-официант.

* * *

Козлов давно уж пристально
Следил за странной личностью -
Весёлым, жизнерадостным,
Чудесно припомаженным,
Сияющим улыбкою,
Ботинками и смокингом,
Румяным старичком…
То он с улыбкой светскою
Вверху буфет «поддерживал»,
Хлебнёт глоток шампанского,
Прищурит глазки детские,
Раскроет свой бумажничек, -
Изысканным движением
Красавице над стойкою
Протянет ассигнацию -
И сдачи не возьмёт…
То в лотерее беженской
Толчётся с увлечением, -
Как гимназистик розовый
Билетик за билетиком
Вскрывает, торопясь.
Под мышками - том Чехова,
Будильник, капор вязаный,
Кустарный ковш с павлинами
И ватная боярышня
В кокошнике корабликом,
С лимонною косой…
То вниз к оркестру спустится,
Шепнёт два слова на ухо
Лихому барабанщику, -
И музыканты, дьяволы,
Извилистые ухари,
Вдруг грянут «Стеньку Разина»
Под соусом танго.
Чуть ручкой дирижируя,
Пристукивая ножкою,
Ликует-умиляется
Милейший старичок.

* * *

Козлов в толпу протиснулся
И Львова равнодушного
Похлопал по плечу.
«Нашёл! Нашёл счастливого!..
Уж этот не отвертится…
Скажи-ка мне, голубушка,
Кто этот старичок?»
Львов повернул к приятелю
Свой профиль твердокаменный
И отчеканил медленно:
«Бельгийский инженер.
У нас до революции
Лет двадцать жил он в Питере, -
Делами колоссальными
Вертел сей джентльмен…
Увы, мой друг доверчивый!
Как мы счастливца этого,
Бельгийца русопетого,
По эмигрантской линии
Запишем на приход?..»

XVIII

В лесу Булонском сереньком
Под голою акацией
Расселась няня русская
С вязаньем на скамье…
Голодные, продрогшие
Парижские воробушки
Гурьбою подбиралися
И слушали внимательно,
Склонивши набок головы,
Как нянька иностранная
На языке неведомом
Их ласково журит:
«Ах, дурачки вы Божии!
Что в будний день найдёте вы
Здесь в городском лесу?
Одни бумажки сальные
На кустиках сырых…
Наведались бы, глупые,
В харчевню нашу русскую -
У Мотт-Пикейной станции:
Там повар, Тит Панкратьевич,
На дворике под лестницей
Вчерашней кулебякою
Вас, сирых, угостит…»

* * *

Шагая в одиночестве
По листьям за скамейкою,
Попов подслушал нянькины
Забавные слова.
Подсел и поздоровался, -
На липу серым дождиком
Метнулись воробьи…
«Что ж, нянюшка… Не поняли
Вас воробьи французские?» -
«От скуки, сударь-батюшка,
Не то что с воробьишками, -
В квартирке нашей махонькой
Я с молью бессловесною
Порою говорю…
Питомец мой Алёшенька
Уйдёт в лицей ранёшенько,
Брожу одна по комнате,
В окошке мгла бесснежная, -
Парижский сизый суп…
А барыня-красавица
Четвёртый месяц, миленький,
С сестрой в рулетном княжестве
Танцует трепака…
Вот и живу с Алёшенькой.
Придёт из школы сумрачный.
„Что нового?“ - „Ах, нянюшка!“
Потом вдвоём обедаем.
Обложится журналами
С мордатыми боксёрами,
А я сижу-молчу.
Расковыряет вилкою
Стряпню мою несчастную
И к телефону чёртову
Приклеится на час:
Трещит, как чиж на веточке,
Смеётся-улыбается, -
„Пасе-перепасе…“
Ведь вот для няньки старенькой
Улыбок, сударь, нет.
Потом придут приятели, -
Хоть бы словечко русское!..
Поишь их чаем с кренделем
И думаешь: ох, милые…
Виски-то белобрысые,
Орловские-московские,
А под висками этими
Сплошное фрикасэ…
Пойдут в кино проветриться.
Конечно, няню старую
Не позовёт Алёшенька, -
Стыдится няньки… Господи!
А кто тебя, губастого,
В Берлине пеленал?
И вот в харчевню русскую
Припрёшься к другу-повару, -
Да тоже нынче, батюшка,
И он глядит сычом…
Когда же это кончится?
Вы ж, сударь, образованный, -
По облику видать…»

* * *

Попов ей, как Алёшенька,
Сказал, вздохнув:
«Ах, нянюшка!..»
И сплюнул на траву.

XIX

Львов в «Соловье-разбойнике»
Жевал шашлык резиновый,
А за спиной, - прислушался, -
Журчал тихонько беженский,
Весь перцем прошпигованный,
Весёлый монолог…

* * *

«Бель-серка надоумила:
- Нет, милочка, во Франции
Вернее предприятия, -
Открой-ка ты под Каннами
Персон на двадцать скромненький,
Дешёвый пансион.
Потрудишься, повертишься,
Зато в Париж ты вывезешь, -
Зима ведь будет адская! -
Тысчонок пять иль шесть…-
Моя бель-серка умница, -
Проделать репетицию
Всегда благоразумнее
На родственном горбе…
Ну вот я и послушалась,
Сняла заочно стойлище, -
Холеру с кипарисами,
Цыганский мавзолей.
Знакомых всех обегала:
Валите, черти, на лето
Ко мне в „Нуво-Торжок“…
Сосновый лес, магнолии,
Крокет, залив, черёмуха, -
Ведь это ж Кот Лазоревый, -
Первейший в мире Кот!
Всем тычу фотографию, -
Конечно, на открыточке
В заочном освещении
Собачья будка старая
Имеет вид шато…»

* * *

«Приехала и ахнула:
Каморки кособокие,
Как ящики яичные,
Взамен комодов - полочки,
Взамен кроватей, милая,
Гнилые топчаны!
На них блины ночлежные, -
Соломка да брезент…
А умывальник, на-ко-ся,
Рушник повесив на ухо,
Плещись-ка у сарайчика
У старого ведра…
Ну вот. Стеклись знакомые, -
Ворчат, бубнят, ругаются…
Одна старушка Божия
Со злости так и скорчилась:
„На то ли из Совдепии
Я кости мои старые
От бесов унесла,
Чтоб их ещё во Франции
Томить на сеннике?..“
За двадцать франков, видите ль,
Ты под неё подкладывай
Кушетку Рекамье…
А аппетиты, Господи!
Должно быть, от бессонницы,
Иль от морского воздуха, -
Глаза так и горят.
Уж я двойные порции
Сую без сожаления,
Чтоб обстановку чахлую
Едой перешибить…
Свела через полмесяца
Баланс в расчётной книжечке
И ахнула: горю!
Кабы комар не выручил, -
Пропала бы совсем…»

* * *

«А как комар вас выручил?» -
«Да очень просто, золотко, -
Слетелся туча-тучею
И всех моих нахлебников
В неделю выгнал прочь…
Не балдахины ж с рюшами
Для них мне заводить…
Да, - предприятье верное:
В Париж вернулась гладкая,
Как утка опалённая, -
Ни пуха, ни пера…
С бель-сер на рынке встретилась,
Прочла ей декларацию, -
Аж карп у ней под мышкою
Хвостом затрепетал!»

XX

Есть правило отменное:
Когда ты в карты выиграл -
Не расплывайся, душенька,
Блаженною улыбкою
И рук не потирай…
G английским равнодушием
Пройди к столу с закусками,
Заешь зубровку рыжиком
И чинно отойди.

* * *

А дальше… Ноги хитрые
Домой, конечно, тянутся, -
Но не успел в переднюю
Шмыгнуть игрок удачливый,
Как Львов его за пуговку
Под вешалкой поймал…
«С уловом, честь имею, вас». -
«Две сотни франков выиграл», -
С небрежною усмешкою
Знакомый процедил.
Львов, не теряя времени,
Сейчас же длань за пазуху,
И вынул вдвое сложенный
Билетик с корешком.

* * *

«Савелий Бенедиктович, -
Московского издания
Стариннейший студент!
Не морщитесь, голубушка…
Ужель двадцать четвёртого
„Татьянин“ вечер радостный
Вы, друг мой, не украсите
Присутствием своим?
Студента эмигрантского,
Коллегу худосочного,
Подвижника двужильного
Ведь надо поддержать…
Мы с вами в дни далёкие
Порой в Москве питалися
Одной сухою воблою, -
А нынче вобла - лакомство,
Такие времена-с…
Где милые оболтусы,
Которых по-латыни мы
Натаскивали ревностно
За пять, за шесть рублей?
Где переписка, батюшка?
Где от родных подспорие -
Кредитки материнские,
Посылки с ветчиной?..
Студента эмигрантского
По временам по нынешним,
Ей-Богу, друг мой, надобно
В святые записать…
Днём он за грош с полушкою
У скорняка работает, -
Раскрашивает кроликов
Под голубых лисиц,
По вечерам, по случаю,
Оклеивает комнаты,
Иль в „Дар-Валдае“ беженском
Играет на трубе…
По праздникам, для отдыха,
Проводит электричество
И обновляет яростно, -
В рассрочку безнадёжную, -
Паркетные полы…
А ночью, словно каторжный,
В борении с наукою,
Сидит на койке узенькой, -
В глазах темно - слипаются,
Все формулы качаются,
Все строки расплываются,
И лишь душа бодра…
Сам Ломоносов, батюшка,
В подобных обстоятельствах
Под стол швырнул бы лекции,
А эти… Что рассказывать, -
Вы ж сами эмигрант».

* * *

Савелий Бенедиктович
Вдруг Львова взял за пуговку:
«Давайте два билетика…
Сосед мой, Павел Карпович,
Вчера ведь тоже выиграл, -
Уж я ему, ракалии,
Второй билет продам».

XXI

Попов стоит на кухоньке,
Закинув руки за спину,
А перед ним копается
В невзрачном чемоданчике
Невзрачный старичок.
«Вот рижского изделия
Занятнейшие книжечки:
„Альков графини Галкиной“,
„Таинственная курица“,
„Монашеские шалости“,
„Вампир и две молочницы“,
„Кровавая пята“…
А это, не угодно ли,
Рассказы Достоевского, -
Писатель завлекательный…
Том несколько подмоченный, -
Недорого возьму.
Вот „Русский сонник“ новенький,
Нью-Йоркского издательства,
Одной вдовой кламарскою
Заказан был по случаю,
Да, вишь, она уехала
С мамашею в Тулон…
Открыток не возьмёте ли?
Боярыни в кокошничках
С серебряными блёстками,
Полтавские красавицы
Стокгольмского тиснения,
Вот-с троечки московские
Со снегом бертолетовым…
Возьмите, сударь, серию, -
Пять франков не расход».

* * *

«А как у вас торговлишка?» -
Спросил Попов сочувственно,
И томик Помяловского,
Случайно затесавшийся
Меж рижскими вампирами,
На полку отложил.
«Коммерция - дырявая.
За две недели, верите ль,
Три книжки поварённые,
Да два „Алькова Галкиной“,
Да дюжину открыточек
Сбыл с рук я, господин…
Клиенты всё ругаются,
Что к книжкам не подступишься, -
Да я же, сударь, видите,
За грош их продаю…
Весьма средь эмиграции
Упало просвещение, -
На старого, на малого
Ни „Сонником“, ни Гоголем
Теперь не угодишь.
Кино да водка-матушка…
Вот и хожу по лестницам
Неведомо зачем.
Придётся, видно, батюшка,
Переменить коммерцию:
Творог да кильки рижские,
Да колбасу копчёную
В разнос решил попробовать
Клиентам доставлять…
От чтенья отшатнулися,
А ведь едят, чай, все…»

* * *

Попов плечами вежливо
Пожал в недоумении…
Вчера ещё на кухоньке
В затылке скрёб с прискорбием
Колбасный поставщик:
«Дела колбасно-сырные, -
Не приведи Ты, Господи!
Придётся, - что поделаешь? -
Переменить коммерцию…
У книжника знакомого
В кредит взять сотню книжечек
И по домам попробовать
Клиентам разносить».

XXII

На стареньком диванчике
Лежала, лапы свесивши,
Курчаво-вислоухая,
Поджаро-колченогая, -
Смесь водолаза с таксою, -
Собачка Бардадым.
И слушала внимательно,
Блестя зрачками умными,
Болтая, словно веничком,
Взволнованным хвостом,
Как гость - Козлов с хозяином
Беседовал о ней.

* * *

«А что ж… Сказать по совести,
Пожалуй, этой бестии,
Воспитаннику вашему
В злосчастной эмиграции
Живётся лучше всех…
Сыта, в тепле, под крышею,
В углу уютный ящичек
С подстилкой шерстяной,
Хозяин добродушнейший, -
Хоть влезь ему на голову -
Слегка потреплет за ухо
И, вместо назидания,
Достанет из-за пазухи
Кусочек сахарку…
Мы с вами бьёмся-мечемся,
А Бардадым Обломовым
Зевает на диванчике, -
Пускай хоть двадцать кризисов:
У шкафа в миске глиняной
Суп с вкусными обрезками,
По щучьему велению,
По вашему радению,
Появится в свой час…»

* * *

«Ох нет, - ответил сумрачно
Хозяин бардадымовский.-
Какое, к бесу, счастие…
Теперь, когда по городу
Пришлось в тройной пропорции
Весь день с утра гонять, -
В такую мерихлюндию
Впал пёс от одиночества,
Что воет, словно каторжный,
У двери по часам…
Консьержка - баба добрая,
И глуховата, к счастию,
Но вот жильцы ругаются,
Грозятся, чертыхаются, -
Ведь стены-то картонные, -
Собачью эту музыку
Велят искоренить…
Я граммофоны-радио
С душевным содроганием
Ведь слушаю, не жалуюсь, -
Но что ж, в чужом отечестве
Не будешь рассуждать…
На полчаса воротишься
В жильё своё пустынное, -
Мой Бардадым, как бешеный,
Танцует вкруг меня…
Визжит, скулит и тявкает,
Оближет руки, бороду,
В глазах немая жалоба, -
Почти что говорит:
„Хозяин! Ангел! Золото!
Зачем, как пёс, ты носишься
Теперь по целым дням?!
Я к чашке не притронулся,
Выл три часа с отчаянья,
Уйдёшь, - опять до вечера
У двери буду выть…“»
Хозяин крякнул горестно
И посмотрел в окно:
«Придётся, - что поделаешь? -
В Нормандское именьице
К консьержкиному дядюшке
На этих днях свезти…»

* * *

Со старого диванчика
Внимательно-внимательно
На хмурого хозяина
Косился Бардадым.
Ах, если бы ужасное
Хозяйское решение
Несчастный мог понять…
У двери в одиночестве
Сидел бы он, как каменный,
Беззвучно б только всхлипывал, -
Покорно б ждал хозяина
И никогда б не выл!

XXIII

«По всем наукам вёдрами
Вливают знанья в юношей…
Годами, черти, учатся, -
Корпят в лабораториях,
Торчат в аудиториях:
Образованье высшее, -
Не кот начхал в стакан!..
Ан, на житейском поприще
В дурацкой современности
Всё шиворот-навыворот:
То доктора без практики,
То без работы химики,
Юристы, инженеры ли, -
Все нынче не у дел…
А брандахлыст какой-нибудь,
Свистун необразованный,
Вдруг на земном ристалище
Опередит, каналия,
Всех кровных скакунов.
Хотя бы мой племянничек…
А ведь окончил в Сербии
Всего лишь классов пять…»

* * *

За колченогим столиком
В парижской ресторации
Приятно побеседовать,
Макая в чай ватрушечку…
Львов старичка уютного,
Растёкшегося мыслию
Насчёт образования
Сочувственно спросил:
«А что же, ваш племянничек
Нашёл случайно в опере
Брильянт воды лазоревой
В сто двадцать пять карат?
Иль спас раджу от гибели
Во время наводнения?
Или нью-йоркской барыне,
Скелету желтозубому,
Понравился в Биаррице
Своим телосложением?
Во всех подобных случаях
Багаж в пять классов, батенька,
Достаточен вполне…»

* * *

«Нет, сударь… Дело, видите ль,
В особом обстоятельстве, -
Племянник унаследовал
По алкогольной линии
По части мочемордия
Особенный талант:
В роду у нас отменные,
Лихие, виртуозные
Водились питухи…
Ну вот и пригодилося, -
В Марселе мой племянничек
Стал первоклассным „барменом“, -
Словцо по-русски дикое,
Но платят хорошо…
В полгода, не поверите,
Стал местной знаменитостью.
Уж капитаны шведские -
Народец понимающий -
И те, собаки, ахали,
Пригубливая дикие,
Племянниковой выделки,
Экспромты спиртуозные -
Коктейльные „ерши“…
Хотя и алкогольная, -
Профессия солидная:
Стал одеваться гоголем,
На книжку стал откладывать…
На ручке - цепь браслетиком,
На пальце - солитёр».

* * *

Старик сложил салфеточку
И вдруг, притопнув ножкою,
Тремя словами краткими
Счастливца упразднил:
«Был сокол, да скапутился».-
«А что?» - «Да спился, батюшка!
Такое уж занятие…
Теперь в Гренобле чёртовом
Бокалы моет грязные
В паршивеньком бистро».

XXIV

За окнами вдоль улицы
Снег меркнет тусклой грядкою,
Фонарь бельмом бессмысленным
Пронзает мглу вечернюю,
Платаны к небу тянутся
Отрубленными лапами…
Среди домов, как взмыленный,
Бездомный ветер носится, -
Эх ты, зима асфальтная,
Бронхитная, гриппозная,
Парижская зима!..
А за окошком низеньким, -
Взгляни сквозь стёкла потные, -
В «Царь-Пушке» ресторации
Сидит за круглым столиком
Знакомая компания:
Чернильные закройщики,
Три журналиста старые -
Козлов, Попов и Львов.

* * *

Грог - пойло превосходное:
Пар над бокалом плавает,
Грей нос и душу хмурую,
Да медленно прихлёбывай
Душистое, горячее,
Заморское питьё, -
Да в сердце перелистывай,
Страницу за страницею,
Расстрелянную летопись -
Глухие наши дни…
Львов первый стукнул трубкою,
Молчанье оборвал:
«Ну что, Козлов, дитя моё,
С твоей анкетой дикою
Который день без отдыха,
Как псы репейник ловим мы
На собственном хвосте…
Уж где они - счастливые,
Довольные и бодрые, -
В нахмурившемся тучею
Тридцать втором году?..
Свинья широкозадая -
И та сейчас в истерике,
А эмигрантов лучше бы
Теперь не ворошить…
Я ставлю точку чёрную,
Я пью за нервы крепкие, -
А счастье, слово русское,
Спит много лет без просыпу
У Даля в словаре…»

* * *

Попов лимон обсасывал.
Бывают положения,
Когда ни философия,
Ни юмор и ни лирика
На дне бокала липкого
Ответа не найдут.
Какой тут выход, к лешему?
И только палец медленно
Масонским знаком сдержанным
Хозяину над стойкою
Закажет новый грог…

* * *

Козлов курил сконфуженно…
Но, вспомнив средство старое,
Конфуз свой раздражением
Вдруг круто осадил:
«Любезные попутчики!
Я счастья эмигрантского
Отнюдь не поставщик…
Порой и в копях брошенных
Находят камень редкостный
Чудеснейшей воды.
Но если копи залиты, -
Ходить вокруг нелепица,
О чём тут толковать…
Ставь точку, - вещь нехитрая, -
Я ставлю многоточие…
Ведь даже кот ошпаренный
Надеждою живёт.
А впрочем - баста. В пятницу,
По порученью Наденьки,
Племянницы моей,
Прошу вас к ней, приятели,
На именинный пунш.
Не выть же нам на паперти,
Оскалив к тучам челюсти,
В тридцать втором году…»

XXV

У эмигрантской комнаты
Утроба растяжимая:
Меж шкафом и диванчиком
В табачном сизом облаке
Гостей, как в улье пчёл…
Одни, приткнувшись к столику,
Помахивают вилками,
Под мышками соседскими
Протаскивая снедь.
Другие сбились табором
Под лампою висячею
И скопом спорят яростно
В двенадцать голосов…
Прорехи мироздания
Всё штопают да штопают, -
Сто сорок восемь методов,
Сто сорок восемь способов,
А толку ни на грош.
В углу, как полагается
По русскому обычаю,
Скрежещет «Стеньку Разина»
Вспотевший граммофон…
Ох ты, напев разбойничий!
Ты к быту эмигрантскому
Прилип без всякой логики, -
Ни кильки съесть без «Разина»,
Ни выпить без него…
В чаду юлою носится
Кубышка ясноглазая,
Хозяйка-именинница,
Уютнейшая Наденька, -
Одних халвой попотчует,
Другим нальёт винца…
Но вдруг она прислушалась,
Нырнула быстро в спаленку, -
И вот, через минуточку
Из-за портьеры пёстренькой
С лукавою улыбкою
Зовёт Козлова-дядюшку
И двух его коллег.
В плетёной люльке с рюшами,
Прочь одеяло сбросивши,
Лежал, гребя ручонками,
Румяный отпрыск Наденькин,
Беззубый колобок…
В улыбке морща рожицу,
На лампочку поглядывал, -
На вспыхнувший в тюльпанчике
Лучистый пузырёк…
То вдруг с серьёзной миною,
Глазами удивлёнными
Осматривал внимательно
Карниз вдоль потолка, -
Как будто с напряжением
За белой чистой линией
Он будущее смутное
Пытался разгадать…
То снова вскинув плечики,
С блаженною улыбкою
Пуская пузыри,
Малыш под «Стеньку Разина»
Коленки задирал…
«Вот, дядя, - тихо молвила,
Склонясь над люлькой, Наденька, -
Немало дней вы мыкались,
Искали все втроём:
Кому средь эмиграции
Живётся хорошо…
Взгляните в люльку, дядюшка, -
Не Мишка ли мой тёпленький,
Курносое сокровище,
Единственный, без примеси,
Счастливый эмигрант?»

* * *

«А ведь права племянница», -
Сказал Козлов взволнованный.
«Права», - шепнул, насупившись,
Задумчивый Попов.
«Права», - как эхо тихое,
Удостоверил Львов.

1931-1932

---