Каролина Павлова, поэма «Разговор в Трианоне»
Стихотворения и биография К. Павловой
Другая поэма:
Стихотворения и биография К. Павловой
Другая поэма:
Ночь летнюю сменяло утро; Отливом бледным перламутра Восток во мраке просиял; Погас рой звёзд на небосклоне, Не унимался в Трианоне Весёлый шум, и длился бал. И в свежем сумраке боскетов Везде вопросов и ответов Живые шёпоты неслись; И в толках о своих затеях Гуляли в стриженых аллеях Толпы напудренных маркиз. Но где, в глуби, сквозь зелень парка Огни не так сверкали ярко, - Шли, избегая шумных встреч, В тот час, под липами густыми, Два гостя тихо, и меж ними Иная продолжалась речь. Не походили друг на друга Они: один был сыном юга, По виду странный человек: Высокий стан, как шпага гибкой, Уста с холодною улыбкой, Взор меткий из-под быстрых век. Другой, рябой и безобразный, Казался чужд толпе той праздной, Хоть с ней мешался не впервой; И шедши, полон думой злою, С повадкой львиной он порою Качал огромной головой. Он говорил: «Приходит время! Пусть тешится слепое племя; Внезапно средь его утех Прогрянет черни рёв голодный, И пред анафемой народной Умолкнет наглый этот смех». - «Да, - молвил тот, - всегда так было; Влечёт их роковая сила, Свой старый долг они спешат Довесть до страшного итога; Он взыщется сполна и строго, И близок тяжкий день уплат. Свергая древние законы, Народа встанут миллионы, Кровавый наступает срок; Но мне известны бури эти, И четырёх тысячелетий Я помню горестный урок. И нынешнего поколенья Утихнут грозные броженья, Людской толпе, поверьте, граф, Опять понадобятся узы, И бросят эти же французы Наследство вырученных прав». - «Нет! не сойдусь я в этом с вами, - Воскликнул граф, сверкнув глазами, - Нет! лжи не вечно торжество! Я, сын скептического века, Я твёрдо верю в человека И не боюся за него. Народ окрепнет для свободы, Созреют медленные всходы, Дождётся новых он начал; Века считая скорбным счётом, Своею кровью он и потом Недаром почву утучнял…» Умолк он, взрыв смиряя тщетный; А тот улыбкой чуть заметной На страстную ответил речь; Потом, взглянув на графа остро: «Нельзя, - сказал он, - Калиостро Словами громкими увлечь. Своей не терпишь ты неволи, Свои ты вспоминаешь боли, И против жизненного зла Идёшь с неотразимым жаром; В себя ты веришь, и недаром, Граф Мирабо, в свои дела. Ты знаешь, что в тебе есть сила, Как путеводное светило Встать средь гражданских непогод; Что, в увлеченьи вечно юном, Своим любимцем и трибуном Провозгласит тебя народ. Да, и пойдёт он за тобою, И кости он твои с мольбою Внесёт, быть может, в Пантеон; И, новым опьянев успехом, С проклятьем, может быть, и смехом По ветру их размечет он. Всегда, в его тревоге страстной, Являлся, вслед за мыслью ясной, Слепой и дикий произвол; Всегда любовь его бесплодна, Всегда он был, поочерёдно, Иль лютый тигр, иль смирный вол. Толпу я знаю не отныне: Шёл с Моисеем я в пустыне; Покуда он, моля Творца, Народу нёс скрижаль закона, - Народ кричал вкруг Аарона И лил в безумии тельца. Я видел грозного пророка, Как он, разбив кумир порока, Стал средь трепещущих людей И повелел им, полон гнева, Направо резать и налево Отцов, и братий, и детей. Я в цирке зрел забавы Рима; Навстречу гибели шёл мимо Рабов покорных длинный строй, Всемирной кланяясь державе, И громкое звучало Ave! Перед несметною толпой. Стоял жрецом я Аполлона Вблизи у Кесарева трона; Сливались клики в буйный хор; Я тщетно ждал пощады знака, - И умирающего Дака Я взором встретил грустный взор. Я был в далёкой Галилеи; Я видел, как сошлись евреи Судить мессию своего; В награду за слова спасенья Я слышал вопли исступленья: «Распни его! Распни его!» Стоял величествен и нем он, Когда бледнеющий игемон Спросил у черни, оробев: «Кого ж пущу вам по уставу?» - «Пусти разбойника Варавву!» - Взгремел толпы безумный рев. Я видел праздники Нерона; Одет в броню центуриона, День памятный провёл я с ним. Ему вино лила Поппея, Он пел стихи в хвалу Энея, - И выл кругом зажжённый Рим. Смотрел я на беду народа: Без сил искать себе исхода, С тупым желанием конца, - Ложась средь огненного града, Людское умирало стадо В глазах беспечного певца. Прошли века над этим Римом; Опять я прибыл пилигримом К вратам, знакомым с давних пор; На площади был шум великой: Всходил, к веселью черни дикой, Её заступник на костёр… И горьких встреч я помню много! Была и здесь моя дорога; Я помню, как сбылось при мне Убийство злое войнов храма, - Весь этот суд греха и срама; Я помню гимны их в огне. Сто лет потом, стоял я снова В Руане, у костра другого: Позорно умереть на нём Шла избавительница края; И, бешено её ругая, Народ опять ревел кругом. Она шла тихо, без боязни, Не содрогаясь, к месту казни, Среди проклятий без числа; И раз, при взрыве злого гула, На свой народ она взглянула, - Главой поникла и прошла. Я прожил ночь Варфоломея; Чрез груды трупов, свирепея, Неслась толпа передо мной И, новому предлогу рада, С рыканьем зверским, до упада Безумной тешилась резнёй. Узнал я вопли черни жадной; В её победе беспощадной Я вновь увидел большинство; При мне ватага угощала Друг друга мясом адмирала И сердце жарила его. И в Англии провёл я годы. Во имя веры и свободы, Я видел, как играл Кромвель Всевластно массою слепою И смелой ухватил рукою Свою достигнутую цель. Я видел этот спор кровавый, И суд народа над державой; Я видел плаху короля; И где отец погиб напрасно, Сидел я с сыном безопасно, Развратный пир его деля. И этот век стоит готовый К перевороту бури новой, И грозный плод его созрел, И много здесь опор разбитых, И тщетных жертв, и сил сердитых, И тёмных пронесётся дел. И деву, может быть, иную, Карая доблесть в ней святую, Присудит к смерти грешный суд; И, за свои сразившись веры, Иные, может, темплиеры Свой гимн на плахе запоют. И вашим внукам расскажу я, Что, восставая и враждуя, Вы обрели в своей борьбе, К чему вас привела свобода, И как от этого народа Пришлось отречься и тебе». Он замолчал. - И вдоль востока Лучи зари, блеснув широко, Светлей всходили и светлей. Взглянул, в опроверженье речи, На солнца ясные предтечи Надменно будущий плебей. Объятый мыслью роковою, Махнул он дерзко головою, - И оба молча разошлись. А в толках о своих затеях, Гуляли в стриженых аллеях Толпы напудренных маркиз.
1848
Ave! - Славься! (лат.)