Мишка
Жил пёс в посёлке. Рыжий. Беспородный. Всегда голодный, но зато свободный. А за свободу часто жизнью платят. А жизнь и у собак - всего одна. Но этот… Мне казалось, будь хоть пять их - Всё за свободу отдал бы сполна! Фырчащий, как машина грузовая, С цветочною пыльцою на зубах, Он вдоль забора бегал, вызывая Отчаянную злость цепных собак. О, этот гнев пристроенных и сытых! Мне от него дворнягу не спасти. Но почему, скажите мне, так злит их Весёлый пёс с репейником в шерсти? Они к нему принюхивались чутко И обдавали лаем, как помоями. Посмотришь, прямо - классовое чувство! В собаках много от людей, по-моему… Всё было бы, однако, не беда. Забор - запор. Ничем свернуть нельзя его. Цепным из-за заборов никуда. Но добрались до Мишки их хозяева. Был разговор и короток и сух. Мол, Мишка портит лучших местных сук И вообще, любому видно сразу, Разносит всевозможную заразу. - Наверняка ворует он, подонок! - Да мало ли за ним грехов подобных?.. Установили, что им нет числа. - А как же! Кровь-то, братцы, не чиста… - Довольно! - Будет! - Приструнить его! - На цепь? - На цепь! - Ну, по рукам ударим! А пёс глядел наивным взглядом карим, Недоброго не чуя ничего. …И вот уже иду я в гости к Мишке. Теперь живёт он в собственном домишке. Он ест и пьёт - как будто на убой. И - с лязгом цепь таскает за собой. Хозяину он ловко лижет руку. Рычит на прочих. Но, былому другу, Мне, позволяет всё же рядом сесть, Особую оказывая честь. Я говорю ему: «Послушай, Мишка! Чего хитришь ты за тарелку щей? Из рыжего стал сереньким, как мышка… Ведь грустно положение вещей. Спектакль даёшь. Служаку, глупый, корчишь - Мол, отчего в достатке не пожить? - Дошутишься! Потом и не захочешь, И не заметишь, а начнёшь служить. От жирной пищи мысли станут жирными… А помнишь, как гонял ты за машинами, Как в полевые сладкие цветы Кудлатой мордой зарывался ты? Ну что не смотришь? Что хвостом виляешь? Ах, рыжий, рыжий! Дурака валяешь! Во все лопатки дуй отсюда прочь! Я помогу. Как другу не помочь!..» Но Мишка вдруг вскочил и рявкнул злобно, И начал лаять, и возникли, словно Из воздуха, возле моей руки Огромные угрюмые клыки. И я ушла. Я больше в этот дом Не захожу. Но как-то всё же в щёлку, Смущаясь, приложив к забору щёку, Я увидала пса, узнав с трудом. В глазах у Мишки скука и ленца. И даже, как у важного лица, Чего уж никогда за ним не значилось, - Какая-то торжественность и значимость. Она - в хвосте, и в лапах, и на морде… Он и ошейник носит, будто орден. Он раздобрел на даровых харчах. Ах, чёрт! Какой в нём человек зачах.
?
Читает Римма Казакова
