Ольга Берггольц. Поэма «Памяти защитников»

Памяти защитников

Вечная слава героям, павшим в боях
за свободу и независимость нашей Родины!

1

В дни наступленья армий ленинградских,
в январские свирепые морозы,
ко мне явилась девушка чужая
и попросила написать стихи…

Она пришла ко мне в тот самый вечер,
когда как раз два года исполнялось
со дня жестокой гибели твоей.

Она не знала этого, конечно.
Стараясь быть спокойной,
                         строгой, взрослой,
она просила написать о брате,
три дня назад убитом в Дудергофе.

Он пал, Воронью гору атакуя,
ту высоту проклятую, откуда
два года вёл фашист корректировку
всего артиллерийского огня.

Стараясь быть суровой, как большие,
она портрет из сумочки достала:
«Вот мальчик наш,
мой младший брат Володя…»
И я безмолвно ахнула: с портрета
глядели на меня твои глаза.

Не те, уже обугленные смертью,
не те, безумья полные и муки,
но те, которыми глядел мне в сердце
в дни юности, тринадцать лет назад.

Она не знала этого, конечно.
Она просила только: «Напишите
не для того, чтобы его прославить,
но чтоб над ним могли чужие плакать
со мной и мамой - точно о родном…»

Она, чужая девочка, не знала,
какое сердцу предложила бремя, -
ведь до сих пор ещё за это время
я реквием тебе - тебе! - не написала…

2

Ты в двери мои постучала,
доверчивая и прямая.
Во имя народной печали
твой тяжкий заказ принимаю.

Позволь же правдиво и прямо,
своим неукрашенным словом
поведать сегодня
                 о самом
обычном,
         простом и суровом…

3

Когда прижимались солдаты, как тени,
к земле и уже не могли оторваться, -
всегда находился в такое мгновенье
один безымянный, Сумевший Подняться.

Правдива грядущая гордая повесть:
она подтвердит, не прикрасив нимало, -
один поднимался, но был он - как совесть.
И всех за такими с земли поднимало.

Не все имена поколенье запомнит.
Но в тот исступлённый, клокочущий полдень
безусый мальчишка, гвардеец и школьник,
поднялся - и цепи штурмующих поднял.

Он знал, что такое Воронья гора.
Он встал и шепнул, а не крикнул: «Пора!»

Он полз и бежал, распрямлялся и гнулся,
он звал, и хрипел, и карабкался в гору,
он первым взлетел на неё, обернулся
и ахнул, увидев открывшийся город!

И, может быть, самый счастливый на свете,
всей жизнью в тот миг торжествуя победу, -
он смерти мгновенной своей не заметил,
ни страха, ни боли её не изведав.

Он падал лицом к Ленинграду.
                             Он падал,
а город стремительно мчался навстречу…
…Впервые за долгие годы снаряды
на улицы к нам не ложились в тот вечер.

И звёзды мерцали, как в детстве, отрадно
над городом тёмным, уставшим от бедствий…
«Как тихо сегодня у нас в Ленинграде», -
сказала сестра и уснула, как в детстве.

«Как тихо», - подумала мать и вздохнула.
Так вольно давно никому не вздыхалось.
Но сердце, привыкшее к смертному гулу,
забытой земной тишины испугалось.

4

…Как одинок убитый человек
на поле боя, стихшем и морозном.
Кто б ни пришёл к нему,
                        кто ни придёт -
ему теперь всё будет поздно, поздно.

Ещё мгновенье, может быть, назад
он ждал родных, в такое чудо веря…
Теперь лежит - всеобщий сын и брат,
пока что не опознанный солдат,
пока одной лишь Родины потеря.

Ещё не плачут близкие в дому,
ещё, приказу вечером внимая,
никто не слышит и не понимает,
что ведь уже о нём,
                    уже к нему
обращены от имени Державы
прощальные слова любви и вечной славы.

Судьба щадит перед ударом нас,
мудрей, наверно, не смогли бы люди…
А он -
       он  о т д а н  Родине сейчас,
она одна сегодня с ним пробудет.

Единственная мать, сестра, вдова,
единственные заявив права, -
всю ночь пробудет у сыновних ног
земля распластанная,
                     тьма ночная,
одна за всех горюя, плача, зная,
что сын -
          непоправимо одинок.

5

Мёртвый, мёртвый…
                    Он лежит и слышит
всё, что недоступно нам, живым:
слышит - ветер облако колышет,
высоко идущее над ним.

Слышит всё, что движется без шума,
что молчит и дремлет на земле;
и глубокая застыла дума
на его разглаженном челе.

Этой думы больше не нарушить…
О, не плачь над ним - не беспокой
тихо торжествующую душу,
услыхавшую земной покой.

6

Знаю: утешеньем и отрадой
этим строчкам быть не суждено.
Павшим с честью - ничего не надо,
утешать утративших - грешно.

По своей, такой же, скорби - знаю,
что, неукротимую, её
сильные сердца не обменяют
на забвенье и небытиё.

Пусть она, чистейшая, святая,
душу нечерствеющей хранит.
Пусть, любовь и мужество питая,
навсегда с народом породнит.

Незабвенной спаянное кровью,
лишь оно - народное родство -
обещает в будущем любому
обновление и торжество.

…Девочка, в январские морозы
прибегавшая ко мне домой, -
вот - прими печаль мою и слёзы,
реквием несовершенный мой.

Всё горчайшее в своей утрате,
всё, душе светившее во мгле,
я вложила в плач о нашем брате,
брате всех живущих на земле…

…Неоплаканный и невоспетый,
самый дорогой из дорогих,
знаю, ты простишь меня за это,
ты, отдавший душу за других.

Апрель - май 1944

Читает Ольга Берггольц: