Хмуро тянется день непогожий. Безутешно струятся ручьи По крыльцу перед дверью прихожей И в открытые окна мои. За оградою вдоль по дороге Затопляет общественный сад. Развалившись, как звери в берлоге, Облака в беспорядке лежат. Мне в ненастье мерещится книга О земле и её красоте. Я рисую лесную шишигу Для тебя на заглавном листе. Ах, Марина, давно уже время, Да и труд не такой уж ахти, Твой заброшенный прах в реквиеме Из Елабуги перенести. Торжество твоего переноса Я задумывал в прошлом году Над снегами пустынного плёса, Где зимуют баркасы во льду. *** Мне так же трудно до сих пор Вообразить тебя умершей, Как скопидомкой мильонершей Средь голодающих сестёр. Что делать мне тебе в угоду? Дай как-нибудь об этом весть. В молчаньи твоего ухода Упрёк невысказанный есть. Bсегда загадочны утраты. В бесплодных розысках в ответ Я мучаюсь без результата: У смерти очертаний нет. Тут всё - полуслова и тени, Обмолвки и самообман, И только верой в воскресенье Какой-то указатель дан. Зима - как пышные поминки: Наружу выйти из жилья, Прибавить к сумеркам коринки, Облить вином - вот и кутья. Пред домом яблоня в сугробе, И город в снежной пелене - Твоё огромное надгробье, Как целый год казалось мне. Лицом повёрнутая к богу, Ты тянешься к нему с земли, Как в дни, когда тебе итога Ещё на ней не подвели.
1943
Читает Михаил Козаков