Этот воздух пусть будет свидетелем, Дальнобойное сердце его, И в землянках всеядный и деятельный Океан без окна - вещество… До чего эти звёзды изветливы! Всё им нужно глядеть - для чего? В осужденье судьи и свидетеля, В океан без окна, вещество. Помнит дождь, неприветливый сеятель, - Безымянная манна его, - Как лесистые крестики метили Океан или клин боевой. Будут люди холодные, хилые Убивать, холодать, голодать И в своей знаменитой могиле Неизвестный положен солдат. Научи меня, ласточка хилая, Разучившаяся летать, Как мне с этой воздушной могилой Без руля и крыла совладать. И за Лермонтова Михаила Я отдам тебе строгий отчёт, Как сутулого учит могила И воздушная яма влечёт. Шевелящимися виноградинами Угрожают нам эти миры И висят городами украденными, Золотыми обмолвками, ябедами, Ядовитого холода ягодами - Растяжимых созвездий шатры, Золотые созвездий жиры… Сквозь эфир десятично-означенный Свет размолотых в луч скоростей Начинает число, опрозрачненный Светлой болью и молью нулей. И за полем полей поле новое Треугольным летит журавлём, Весть летит светопыльной обновою, И от битвы вчерашней светло. Весть летит светопыльной обновою: - Я не Лейпциг, я не Ватерлоо, Я не Битва Народов, я новое, От меня будет свету светло. Аравийское месиво, крошево, Свет размолотых в луч скоростей, И своими косыми подошвами Луч стоит на сетчатке моей. Миллионы убитых задёшево Протоптали тропу в пустоте, - Доброй ночи! всего им хорошего От лица земляных крепостей! Неподкупное небо окопное - Небо крупных оптовых смертей, - За тобой, от тебя, целокупное, Я губами несусь в темноте - За воронки, за насыпи, осыпи, По которым он медлил и мглил: Развороченных - пасмурный, оспенный И приниженный - гений могил. Хорошо умирает пехота, И поёт хорошо хор ночной Над улыбкой приплюснутой Швейка, И над птичьим копьём Дон-Кихота, И над рыцарской птичьей плюсной. И дружИт с человеком калека - Им обоим найдётся работа, И стучит по околицам века Костылей деревянных семейка, - Эй, товарищество, шар земной! Для того ль должен череп развиться Во весь лоб - от виска до виска, - Чтоб в его дорогие глазницы Не могли не вливаться войска? Развивается череп от жизни Во весь лоб - от виска до виска, - Чистотой своих швов он дразнит себя, Понимающим куполом яснится, Мыслью пенится, сам себе снится, - Чаша чаш и отчизна отчизне, Звёздным рубчиком шитый чепец, Чепчик счастья - Шекспира отец… Ясность ясеневая, зоркость яворовая Чуть-чуть красная мчится в свой дом, Словно обмороками затоваривая Оба неба с их тусклым огнём. Нам союзно лишь то, что избыточно, Впереди не провал, а промер, И бороться за воздух прожиточный - Эта слава другим не в пример. И сознанье своё затоваривая Полуобморочным бытиём, Я ль без выбора пью это варево, Свою голову ем под огнём? Для того ль заготовлена тара Обаянья в пространстве пустом, Чтобы белые звёзды обратно Чуть-чуть красные мчались в свой дом? Слышишь, мачеха звёздного табора, Ночь, что будет сейчас и потом? Наливаются кровью аорты, И звучит по рядам шепотком: - Я рождён в девяносто четвёртом, Я рождён в девяносто втором… - И в кулак зажимая истёртый Год рожденья - с гурьбой и гуртом Я шепчу обескровленным ртом: - Я рождён в ночь с второго на третье Января в девяносто одном Ненадёжном году - и столетья Окружают меня огнём.
1 - 15 марта 1937