Осип Мандельштам

Париж

Язык булыжника мне голубя понятней,
Здесь камни - голуби, дома - как голубятни.
И светлым ручейком течёт рассказ подков
По звучным мостовым прабабки городов.

Здесь толпы детские - событий попрошайки,
Парижских воробьёв испуганные стайки,
Клевали наскоро крупу свинцовых крох -
Фригийской бабушкой рассыпанный горох.
И в памяти живёт плетёная корзинка,
И в воздухе плывёт забытая картинка,
И тесные дома - зубов молочных ряд
На дёснах старческих, как близнецы, стоят.

Здесь клички месяцам давали, как котятам,
И молоко и кровь давали нежным львятам;
А подрастут они - то разве года два
Держалась на плечах большая голова!
Большеголовые там руки подымали
И клятвой на песке, как яблоком, играли…

Мне трудно говорить - не видел ничего,
Но всё-таки скажу: я помню одного, -
Он лапу поднимал, как огненную розу,
И, как ребёнок, всем показывал занозу,
Его не слушали: смеялись кучера,
И грызла яблоки, с шарманкой, детвора.
Афиши клеили, и ставили капканы,
И пели песенки, и жарили каштаны,
И светлой улицей, как просекой прямой,
Летели лошади из зелени густой!

1923

Читает Осип Мандельштам (запись обрывается после строки "Его не слушали: смеялись кучера")