Надолго увлечён неверною судьбой, Быть может навсегда расстался ты со мной; Но где бы ни был ты, доколе жив я буду, Поверь, бесценный друг, тебя я не забуду. Мне часто вспоминать о наших вечерах, Когда глубокий ум ты в пламенных речах Обильно изливал душою непритворной, И как мои мечты и бред мой стихотворный С улыбкой слушал ты, и дружно руку жал, Когда, встревоженный, о том я тосковал, Чего давно уж нет, навек что миновало И только у меня лишь в сердце не увяло. Итак, увидишь ты те дальние края, Где светлою стезёй летела жизнь твоя, - Блестящий тот Париж, где вскоре над тобой Завьётся, зашумит воспоминаний рой, Со всею полнотой бессмертных впечатлений, Со всею лёгкостью минутных наслаждений. В раздумье, может быть, опять ты бросишь взгляд На тот дворец треног, на тот весёлый сад, Где часто сравнивал в прогулках одиноких Столицу чувств живых с столицей дум глубоких. Но зданий и садов, мой друг, знакомый вид Внезапной мрачностью невольно дух стеснит; Ты будешь окружён заветными местами, - Но встретишься ли в них ты с прежними друзьями? Увы! о скольких ты сердечно воздохнёшь И станешь их искать, хотя уж не найдёшь! Где та волшебница, чьей пламенной душою Был обнят тайный мир, чьей милой остротою Пленялись, чьё перо, чей вдохновенный дар Прекрасного в сердца вливал священный жар? О! где Монморанси? Умел он, благородный, Престол, законы чтить - и дух хранить свободный; Он витязь прежних дней был нашею порой, И жизнь свою венчал кончиною святой. Но ту, с кем их сердца все думы разделяли, Кто дружбы ангелом являлась в дни печали, Ее увидишь ты, - в убежище своём Прелестная цветёт и сердцем, и умом. Но полно горевать; и я от дум тяжёлых Отраду нахожу в рассказах тех весёлых, Как прежде ты живал. И взгляд стремлю я вдруг На твой блистательный, разнообразный круг: Там речь ведёт Saint-Pierre, а здесь поёт Грассини, Мечтает Benjamin, танцует Биготини; Я вижу, как идут на лакомый обед Мерсье, l’abbe Boulogne. Но бешеный Гамлет, Мятежник Манлий где? - Простяся с здешним миром, Быть может, он теперь беседует с Шекспирам Иль спорит с Гарриком. Но знай, ни Альбион, Который мудрою свободой просвещён, Ни даже та страна, где огненные горы Под небом голубым твои встречали взоры - Священных древностей чудесная земля, Край песен и любви, - не так манят меня, Как дарданелльские пленительные волны. О друг, какая ночь! блестят, мелькают чёлны, И веет музыка с стамбульских берегов, Роскошной Азии ты слышишь соловьёв; С кинжалами, в чалмах вот турки удалые, Вот пляшут сладостно гречанки молодые, Нежнее роз своих, - и яркая луна Ночною прелестью сама удивлена. Ещё люблю мечтать, как, путь оконча трудный, Пленялся ты красой Бразильи изумрудной, Где вечной радугой играет свод небес И блеском дивных птиц пестреет тёмный лес, Огнистый ананас в открытом поле рдеет И пальма над волной, как радость, зеленеет; Из дерева её корабль сооружён, Из листьев паруса, и в путь он нагружён Её же сладкими, душистыми плодами. Так дружба твёрдостью, советами, делами От бед спасает нас, в опасности хранит И нежной ласкою нам душу веселит. Из детства обречён и вьюгам и туману; По бесконечному, как вечность, океану, Мой друг, я не плывал. - Но что ж? В Руси святой Мне сладостен и мил дым хижины родной: Я взрос, я цвёл душой, любил, страдал в отчизне, И в ней хочу я ждать конца мятежной жизни. Но если уж с тобой здесь не видаться мне, - Тогда, как будешь ты в родимой стороне, Тень друга навести вечернею зарёю: У храма сельского, под ивою густою, В кустах шиповника, дубовый крест простой Надеждой озарит подземный ужас мой, И там я буду спать до вечного свиданья В безоблачном краю любви и упованья.
[1838]
Балк-Полев Пётр Фёдорович (ум. 1849) - дипломат, был близок к литературным кругам Петербурга.