Константин Фофанов, «Весенняя поэма»

Весенняя поэма

1

Когда они сошлись, ей было двадцать три.
Ему - семнадцать лет… Расшпилив тёмный локон
И тканями гардин завесив стёкла окон,
Она делила с ним восторги до зари.

Ей нравилося в нём неловкое смущенье,
Невинность важная, и первые томленья,
И слёзы ревности в потупленных очах,
Когда она друзей, смеясь, именовала
И медленной рукой альбом перебирала,
Где лица строгие во фраках, в орденах
Таились: всё дельцы, артисты и вельможи,
Иные лысые, в задумчивых очках,
Непогрешимостью на схимников похожи.

А он в ней всё любил, всё нравилось в ней, нежной,
Порой мечтательной, капризной иль небрежной:
Её язвительный и скромный разговор,
Душистый будуар, ковры и занавески,
И ваз затейливых расписанный фарфор
Восточной прихотью в цветные арабески.
И нравилось ему, что, скрытая от всех,
Их страсть была полней в таинственном романе,
Что негою звучал её картавый смех,
Что имя у неё ласкательное - Фанни.
Как часто проводил, бывало, с ней вдвоём
Он, юный, влюбчивый, зимою вечер длинный.
И было всё полно в мерцающей гостиной
Её присутствием, как тихим божеством.

Порой её черты мгновенная тоска
Темнила: прошлое ль вставало из тумана?
Она, смотря в камин, молчала и слегка,
Как спугнутым крылом, смущённая рука
Играла веером с решёткою экрана.
И вдруг, согнав с чела, как облако, печаль,
Садилась весело за томную рояль.
Он подымал пюпитр, спешил раскрыть ей ноты,
Накинуть на плечи оброненную шаль.
И вот мелодия, исполнена дремоты,
Сперва едва слышна, как тайная печаль.
Потом она журчит, рыдает и трепещет,
Как в наслаждении изнывшая любовь,
И снова чуть звенит и, разгораясь, плещет
И тихой жалобой вдали смолкает вновь.

2

А утром снова был он в корпусе, счастливый,
С улыбкой тихою на розовых устах,
С горячей бледностью в взволнованных щеках,
В движеньях медленный, как лень - неторопливый;
И как он был хорош, влюблённое дитя,
Когда, склонив чело, угрюмо сдвинув брови,
Забывши свой урок, смолкал на полуслове,
Ресницы тёмные, как дева, опустя.
Наставник хохотал, тряслися аксельбанты:
«Должно быть, с барышней вчера играли в фанты», -
Он говорил, смеясь, и, потрепав шутя
За робкое плечо, он прибавлял: «Довольно!»
Но, добродушием смущённый старика,
Виновный юноша краснел до слёз невольно,
И горечь слёз глотал, стыдясь духов платка.

3

Расцвёл зелёный май. Он ехал вместе с ней
В плетёном тильбюри. Душистый сумрак парка
Пронизан был вокруг, томительно и ярко,
Прозрачным золотом полуденных лучей.
Впервые жизнь весны ему казалась полной.
Любовью светлою, надеждами богат,
Он мир благословлял, и зелени был рад.
Но ей в лицо глядел, счастливый и безмолвный;
Как удочка, поник склонённый хлыст
В её руке, обтянутой перчаткой, -
Порой с ветвей, как бы склонясь украдкой,
Её щеки касался свежий лист.
Вдруг на одном из поворотов сада
Раздался топот, мчалась кавалькада,
Вздымая пыль, и стройный бег коней
Перебивал звучащий говор звонко
И резвый смех: то мчались в глубь аллей
Три всадника, и с ними амазонка.
Один из них, учтиво приподняв
Лоснящийся цилиндр, смеялся Фанни взглядом
И, удержав коня, поехал с нею рядом.

«Ах, боже мой, вы здесь, опять в России, граф», -
Смущённо просияв, она ему сказала.
А граф на юношу прищурился сначала,
Потом, в своей руке держа её ладонь,
Он медленно прижёг на ней два поцелуя.
Меж тем, под седоком волнуясь и танцуя,
Расчёсанным хвостом махал горячий конь.

«Я здесь всего три дня, и вновь уеду скоро».
И полился родник живого разговора,
Парижского «козри» изысканный язык.
И Фанни, оживясь, как птица щебетала,
Её влюблённый паж алел, как мак, сначала,
Потом он побледнел, нахмурился, поник,
И трепет и борьба в душе его тревожной, -
Сменилася любовь тоской ревнивых дум.
Какой он стал смешной, какой он стал ничтожный!
Уж он не друг её, он только жалкий грум.
Граф обещал бывать у Фанни на обедах
И вечер проводить по-прежнему в беседах,
Припомнить старину, забытую в пять лет.
А юный паж её молчал, чело нахмуря.
От ревности бледней, чем лилий вешний цвет,
Темнее, чем волна, когда кипит в ней буря,
Он молча хоронил в душе своей упрёк,
Он ревности своей робел, как первой ласки,
А Фанни делала приветливые глазки
И юношу влекла в свой летний уголок,
Где за плетнём живым подстриженных акаций
Палаццо высится, сверкает чистый пруд,
Где розы ранние пестреют и цветут
Перед подножием окаменелых граций.

4

И вот они втроём. Весенний мрак - прозрачен.
В румяных небесах сошлась заря с зарёй.
Граф ласков и шутлив, но паж влюблённый мрачен,
А Фанни - весела… Небрежною рукой
Ей граф открыл рояль. Склоняясь к Фанни нежно,
Он просит, чтоб она сыграла что-нибудь
Из прежнего, когда так дружно, безмятежно
Они вступали в жизнь, как на победный путь.
И Фанни, бледная, очей не поднимая,
Садится за рояль в прозрачном блеске мая.
В окне открытом упоённый сад
Задумчиво дремал в ночном покое;
К ним в комнату струили аромат
Росистые сирени и левкои.

И вот, из мрака выпорхнув стремглав,
Покинув ложе благовонных трав,
В окно влетел весёлый мотылёк,
И биться стал о белый потолок,
И, очертив волнообразный круг,
На пламень свечки налетел он вдруг.
Он налетел, - раздался звук глухой -
Так чикают ружейные осечки, -
И мёртвым пал, обманутый мечтой,
На стеарин обтаявшейся свечки.

А музыки торжественный прилив
Всё выше рос… кипел и волновался…
Над смертью звук ликующий смеялся
И жизнь будил, надежды схоронив.
В своём углу, угрюм и одинок,
Как бурею расшатанный челнок,
Весь ревностью мучительной окован,
Весь звуками разбит и очарован,
Влюблённый паж томился и молчал.
И блеск свечей, всё дальше уплывая,
Его очам денницу зажигал
Прекрасного, но гибельного рая…

И вот аккорд… Ещё один аккорд,
И смолкло всё! Как изваянье бледный,
Он всё молчал, угрюм мечтой победной
И ревностью мучительною горд…
Всё кончено! Яснеет небосклон.
Шатаяся, от Фанни вышел он, -
И ночь не спал: всё плакал, всё томился,
И утром, на заре, он с жизнию простился,
И с громом выстрела исчезла жизнь, как сон.

Рассеялся дымок, и вместе с синим дымом
Исчезла страсть пажа в дыму неуловимом,
Как грёза бледная, как звук из-под курка, -
Развеялась любовь, развеялась тоска!
Он умер! Почему? У всех один ответ,
Мучительный, как ложь: причина - неизвестна!
Ужели юности в просторном мире тесно?
Ужели тесным дням простора в жизни нет?

5

И вот пришла весна… За той весной сияет
Весна, ещё весна. Промчалося пять лет.
Надгробный крест подгнил, и насыпь оползает,
Где юноша зарыт, едва увидев свет.

О нём забыли все; любовь родитель нежный,
Вздыхая, перенёс на младших сыновей.
Товарищ молодой кончиною мятежной
Недолго волновал изменчивых друзей,
Как утренний туман он в памяти их таял…
Косясь на ветхий крест, могильщик говорил
Другому: «Мне отец Порфирий ноне баял -
Могилку эфту срыть, вишь дождик всю размыл!

Весна живила всё чарующим приходом,
Но каждая весна, под ясным небосводом
Даря свои мечты, даря свою любовь,
С уходом всё брала, всё скупо уносила.
И каждая весна, как новая могила,
Надежды хороня, цветы рождала вновь…

Апрель 1892

---

Тильбюри - коляска.

Козри (фр.) - беседа, болтовня.