Дамон
(Идиллия)
Ich singe, wie der Vogel singt, Der in den Zweigen wohnet: Das Lied, das aus der Kehle dringt Ist Lohn, der reichlich lohnet. Goethe
Вечернее солнце катилось по жаркому небу, И запад, слиянный с краями далёкими моря, Готовый блестящего бога принять, загорался; В долинах, на холмах звучали пастушьи свирели; По холмам, долинам бежали стада и шумели; В прохладе и блеске катилися волны Алфея. Дамон, вдохновенный певец, добродетельный старец, Из хижины вышел и сел у дверей на пороге. Уж семьдесят раз он первыми розами лиру И длинные кудри свои украшал, воспевая На празднике пышном весны и веселье, и младость. А в юности зрелой камены его полюбили. Но старость, лишив его сил, убелив ему кудри, Отнять у него не могла вдохновенного дара И светлой весёлости: их добродетель хранила. И старец улыбкой и взором приветливым встретил Отвсюду бегущих к нему пастухов и пастушек. «Любезный Дамон, наш певец, добродетельный старец! Нам песню ты спой, весёлую песню, - кричали, - Мы любим, после трудов и полдневного жара, В тени близь тебя отдыхать под весёлые песни. Не сам ли ты пел, что внушённые музами песни На сердце больное, усталое веют прохладой, Которая слаще прохлады, из урны Алфея С рассветом лиющейся, слаще прохлады, лилеям Свежесть дающей росы, и вина векового, В амфорах хранимого дедами, внукам на радость? Что, добрый? Не так ли ты пел нам?» Дамон улыбнулся. Он с юности ранней до позднего вечера жизни Ни в чём не отказывал девам и юношам милым. И как отказать? Убедительны, сладки их просьбы: В прекрасных устах и улыбка, и речи прекрасны. Взглянул он на Хлою, перстом погрозил ей и молвил: «Смотри, чтоб не плакать! и ты попадёшь в мою песню». Взял лиру, задумался, к солнцу лицом обратился, Ударил по струнам и начал хвалою бессмертным: «Прекрасен твой дар, Аполлон, - вдохновенные мысли! Кого ты полюбишь, к тому и рано и поздно В смиренную хижину любят слетаться камены. О Эрмий, возвышен твой дар - убедительность речи! Ты двигаешь силою слова и разум и душу. Как ваших даров не хвалить, о Гимен, о Паллада! Что бедную жизнь услаждает? - Подруга и мудрость. Но выше, бесценней всего, Эрот и Киприда, Даяние ваше - красою цветущая младость! Красивы тюльпан, и гвоздика, и мак пурпуро?вый, Ясмин, и лилея красивы - но краше их роза; Приятны крылатых певцов сладкозвучные песни - Приятней полночное пенье твоё, Филомела! Все ваши прекрасны дары, о бессмертные боги! Прекраснее всех красотою цветущая младость, Прекрасней, проходчивей всех. Пастухи и пастушки! Любовь с красотою не жители - гости земные, Блестят, как роса, как роса, и взлетают на небо. А тщетны без них нам и мудрость, и дар убежденья! Крылатых гостей не прикличешь и лирой Орфея! Все, други, вы скажете скоро, как дед говорит ваш: Бывало, любили меня, а нынче не любят! Да вот и вчера… Что краснеешь ты, Хлоя? взгляните, Взгляните на щёки её: как шиповник алеют! Глядите: по ним две росинки, блестя, покатились! Не вправду ль тебе говорил я: смотри, чтоб не плакать! И ты попадёшь в мою песню: сказал - и исполню». И все оглянулись на Хлою прекрасную. Хлоя Щеками горячими робко прижалась к подруге, И шёпот весёлый и шум в пастухах пробудила. Дамон, улыбаясь на шум их и шёпот весёлый, Громчей заиграл и запел веселей и быстрее: «Вчера, о друзья, у прохладной пещеры, где нимфы, Игривые дщери Алфея и ближних потоков, Расчёсывать кудри зелёные любят сходиться И вторить со смехом и песням, и клятвам любовным, Там встретил я Хлою. «Старинушка добрый, спой песню», - Она мне сказала. - «С охотой, пастушка, с охотой! Но даром я песень не пел никогда для пастушек; Сперва подари что-нибудь, я спою».- «Что могу я Тебе подарить? Вот венок я сплела!» - «О, прекрасен, Красиво сплетён твой венок, но венка мне не надо». - «Свирелку возьми!» - «Мне свирелку! красавица? Сам я Искусно клею их воском душистым».- «Так что же Тебе подарю я? Возьмёшь ли корзинку? Мне нынче Её подарил мой отец - а ты знаешь, корзинки Плетёт он прекрасно. Но, дедушка, что же молчишь ты? Зачем головой ты качаешь? Иль этого мало? Возьми же в придачу ты овцу любую!» - «Шалунья, Шалунья, не знать в твои годы, чем платят за песни!» - «Чего же тебе?» - «Поцелуя». - «Чего?» - «Поцелуя». - «Как, этой безделицы?» - «Ах, за неё бы я отдал Не только венок и свирелку, корзинку и овцу: Себя самого! Поцелуй же!» - «Ах, дедушка добрый! Все овцы мои разбежались; чтоб волк их не встретил, Прощай, побегу я за ними». - Сказала, и мигом Как лёгкая серна, как нимфа дубравная, скрылась. Взглянул я на кудри седые, вздохнул и промолвил: Цвет белый пастушкам приятен в нарциссах, в лилеях; А белые кудри пастушкам не милы. Вот, други, Вам песня моя: весела ли, судите вы сами». Умолк. Все хвалили весёлую песню Дамона; А Хлоя дала поцелуй (так хотели пастушки) Седому слагателю песней игривых и сладких - И радость блеснула во взорах певца. Возвращаясь К своим шалашам, пастухи и пастушки: «О боги, - Молились, - пошлите вы нам добродетель и мудрость! Пусть весело встретим мы старость, подобно Дамону! Пусть так же без грусти, но с тихой улыбкою скажем: «Бывало, любили меня, а нынче не любят!»
1821
