Мы новые? Нет, мы те же,
И, свежую грязь меся,
Нам память несёт депеши
О том, что изъять нельзя -
Ни белочек в перелеске,
Похожих на букву ять,
Ни марлевой занавески,
Которую сшила мать, -
Ни послевоенной спеси,
Ни лжи, источавшей яд,
Ни инея на железе,
Которым бряцал парад…
О, всё это - мы. (А кто же?)
О, всё это - жизнь твоя!
И значит, постыдной кожи
Не сбрасывай: не змея.
Наследница страшной зоны,
В крови стою и пыли.
…У неба - свои резоны,
Невнятные для земли.
[1993]
Глядя на собственные пупы,
Вы обездарели, вы тупы…
Тоже мне вече, мужи, бояре!
Так… Перекупщики на базаре.
Я же - не лучше. Стою зевакою,
То комментирую, то не вякаю.
…О психология смерда-зайца!
Посторониться? Уйти? Ввязаться?
[1993]
И родина, где я росла ветвясь,
Меня не видит и толкает в грязь, -
И мусор доморощенных жемчужин
На откровенном торжище не нужен, -
И город, где я счастлива была,
Закрыл ворота и сгорел дотла, -
И прохудились сапоги, в которых
Я шла на свет, - и драгоценный ворох
Всего, что пело, я кидаю в печь…
Коль сгинул век, - то не себя ж беречь!
[1993]
Это что на плите за варево,
Это что на столе за курево?
Я смутилась от взгляда карего
И забыть уже не могу его.
Там, за окнами - вьюга страшная,
Тут пытают перо с бумагою…
Мне сказали, что я - отважная.
Что мне делать с моей отвагою?
- Коль отважная, так отваживай. -
…Но какая тревога - нежная!
О, любовь моя, - свет оранжевый,
Жар малиновый, буря снежная…
[1993]
Гостиничный ужас описан…
Я чувствую этот ночлег, -
Как будто на нитку нанизан
Мой ставший отчётливым век, -
Где кубики школьного мела
Крошились, где пел соловей,
Где я ни на миг не сумела
Расстаться с гордыней своей,
А вечно искала подвоха,
И на люди шла как на казнь,
И страстью горевшая - плохо
Хранила простую приязнь, -
Любимый! А впрочем, о ком я?
Ушёл и растаял вдали.
Лишь падают слёзы, как комья
Сырой похоронной земли.
Но главное: в пыточном свете,
Когда проступают черты,
Мои нерождённые дети
Зовут меня из темноты:
«Сюда!» - Погодите до срока.
А нынче, в казённом жилье,
Я проклята. Я одинока.
Я лампу гашу на столе.
[1993]
Ходившая с лопатой в сад,
Глядишь печально и устало…
Не строила - искала клад.
Не возводила - клад искала.
Твою надежду на чужой
Непредсказуемый подарок
Жизнь охлестнула, как вожжой:
- Не будет клада, перестарок!
…Под раскалённой добела,
Под лампою без абажура
Земная жизнь твоя прошла, -
Кладоискательница, дура…
[1993]
И шли, и пели, и топили печь,
И кровь пускали, и детей растили,
И засоряли сорняками речь,
И ставили табличку на могиле,
И плакали, и пили, и росли,
И тяжко просыпались спозаранку,
И верили, что лучшее - вдали,
И покупали серую буханку.
И снова шли, и разбивали сад,
И не умели приходить на помощь,
И жили наутёк, и невпопад,
И поперёк, и насмерть, и наотмашь.
И падали, и знали наперёд,
Переполняясь ужасом и светом,
Что если кто устанет и умрёт,
То шествие не кончится на этом.
[1993]
Слагаю стих,
Который тих,
Но внутренне вполне железен, -
В надежде, что для остальных
Он может быть небесполезен.
Иначе как?
Иначе мрак.
И - срам навязываться музам!
…Я думать ухожу в овраг
С неразрешимым этим грузом.
Под стать лучу
Согреть хочу
Слова, которые устали…
Как в старину просили: «Чу…
Прислушайтесь…»
- Я вам нужна ли?
[1987]
Покуда мы слюною брызжем
В сугубо устных разговорах,
И спим, и сочиняем порох, -
Дурак становится бесстыжим,
Поэт - паяцем ярко-рыжим,
А летописцем - жук и олух.
Отцы уходят, дети дремлют.
…О времени бесшумный трепет,
Скорее перейди в озноб,
Грозою разразись, очисти
Труды и дни, слова и кисти,
И просто - перекрёстки троп!
[1987]
Ты неверно живёшь.
Ты не видишь ни грушевых веток,
Ни грошовых сандалий старухи,
сидящей в кино…
Одинокий охальник,
ничей ни потомок, ни предок,
Опечатка, зиянье, забытое цепью звено.
Как безжалостно небо!
Душа оступилась - и крышка:
Потеряла дорогу, своих не находит начал.
А ведь был и очкарик,
и школьник, и чей-то сынишка;
И высокие звёзды
подзорной трубой приручал;
И лимонниц любил, и капустниц;
и карта Европы
Волновала как тайна;
и бабушка пела про степь…
Я живое лицо различаю под ретушью злобы:
Это просто усталость -
ещё восстановится цепь!
[1987]
Открывается даль за воротами
Неуютно, тревожно, светло…
Мы поэтами, мы обормотами
Были, были, - да время сошло.
Ты играл со звездой, как с ровесницей, -
Для того ль, чтобы нынче брести
Этой полупарадною лестницей,
Зажимая синицу в горсти?
Для того ль ты скитался бездомником,
Подставляя ненастью тетрадь, -
Чтобы впредь по чужим однотомникам
Равнодушно цитаты искать?
…А ведь живы и ветер, и заросли
Чистотела, и наши следы -
Как рассказ о несбывшемся замысле
Вдохновения, детства, беды.
[1987]
Если вы меня не перебьёте,
Я вам человека покажу.
Это ваш товарищ по работе
Или же сосед по этажу.
Совершенно неуместный некто.
Пустомеля, спица в колесе,
Пугало Рязанского проспекта
Или Хорошевского шоссе.
Птичьего ли рынка посетитель,
Шахматных ли споров краснобай, -
Он влюблённый, а не просто зритель,
Как его в сердцах ни называй.
Сам он и не думает про это,
Я же вам ручаюсь головой:
Без его линялого берета
Вымрет город, вымрет деловой…
[1987]
Главных дел - неисполненный список.
И сутулится жизнь, как швея.
Хоровод напомаженных кисок,
Не приманивай, я не твоя!
Мне ходить в одиночку по краю,
Разрезая фонариком ночь.
А когда я в работу ныряю
С головою - спасателей прочь.
Да, согласна: тяжёлые глуби
Не для ласково скроенных глаз.
Но, стихию толкущая в ступе,
Я порою счастливее вас.
[1987]
Поразмысли над этим, историк!
…Вижу, как на ветру холостом
Снова рушится карточный домик,
А когда-то - Незыблемый Дом.
Неужели святыню - на свалку?
Неужели не вечен оплот?
…Пенелопа забросила прялку:
С женихами хохочет и пьёт.
А ведь было: воскресные шляпы!
Наведя неказистый уют,
Наши бедные мамы и папы
Облаками попарно бредут…
[1987]
Я надышалась - и за мною выдох.
А до сих пор, беспечна и смела,
Я плакала на ваших панихидах,
Но смерть во мне без просыпу спала.
…Всё изменилось! На простые вещи,
По узкому шагая рубежу,
Не то чтобы угрюмо и зловеще,
Но с ясностью прощальною гляжу.
Я не пойду дорогою окольно,
Не стану прятать знание в стогу…
Я мысль о смерти сделаю настольной,
Как лампа, - без которой не могу.
[1987]
Увы, давно… Точней - давным-давно
За станцией, за озером, за радугой
Ходили в офицерское кино,
Обедали на скатерти залатанной.
Во времена каникулярных дач,
Теперь - невероятных дешевизною,
Писали письма, надували мяч,
Бродили земляничною отчизною…
Давным-давно. А кажется - вчера
Любили жизнь, любимые друг дружкою.
…Иные дни. Иные вечера.
Распался круг. Стемнело над опушкою.
Виновна ль я, что существую вкось?
Или не я, а - ветер и поветрие?
Спасибо, что хоть в памяти не врозь,
Мои родные, давние, пресветлые!..
[1987]
Начинается повесть: «Итак,
Эта девочка в каменном городе
Проживала меж книг и бумаг,
А любила овраги да жёлуди…»
Впрочем, стоит ли в третьем лице
Ворошить сокровенные горести,
Тосковать о любимом отце,
Толковать об изломанной гордости?
Как хотите, а я не могу!
Это я, а не образ из ребуса,
На московском нечистом снегу
Ожидаю 2-го троллейбуса.
Это я. Это слёзы - мои,
И моя виноватость недетская.
…А была: «из хорошей семьи»,
Голубица университетская.
- Не ропщи, сумасбродная суть,
И не ври, что не знала заранее:
Бескорыстного поиска путь -
Это хлябь, а не чистописание.
[1987]
Мою судьбу из несуровых ниток,
Где серых и коричневых избыток
И лишь один узор до боли ал, -
Наполовину ткач уже соткал.
Разглаживать её рукою стану
И засмеюсь: ну, наработал спьяну!
Пускай, пускай он дурень и кустарь -
Изделие единственно, как встарь.
Я - слышите? - не сетую нимало
На то, что мне такое перепало.
Не половик, не скатерть, не платок,
А этот - мой, и только - лоскуток…
[1980]
Что бы ни было, но поутру -
Эта шалая детская вера:
- С понедельника - новая эра!
Душу вылечу, книги протру.
Суета, маета, несвобода,
Но - упрямо бормочущий рот:
- С понедельника… С Нового года…
Всё иначе, иначе пойдёт!
[1980]
С невысокого холма,
Голос мой высокий, взвейся!
Я сама, сама, сама
Всё запутала донельзя.
По-над полем ячменя
Крик несётся, полыхая:
- Отвернитесь от меня,
Потому что я плохая!
…Отвернулись. - Вы куда?
Не оставлю вас в покое.
Ну, скажите: «Ерунда»,
Или - «Горе не беда»,
Или что-нибудь такое…
[1980]
…Я тебя люблю всего лишь,
Но не знаю ни на грош.
Что же ты меня неволишь
И за воротник ведёшь?
Мой невероятный кореш!
Даже крепко полоня,
Не согнёшь, не переборешь:
Мне не выжить без меня.
[1980]
Боже! Самодовольные рожи,
Как вы цедите жизнь из ковша,
Знать не зная, что боль - это дрожжи,
На которых восходит душа.
Даже ливень, хлеставший без краю,
Вы собрали в хозяйственный таз.
…Понимаете: я умираю
От стыда, что похожа на вас!
[1980]
Настоящей жизни свет
Очень прост и даже скуден.
Вечно я рвалась из буден
В праздники, которых - нет,
И презрительно звала
Лишь черновиком, разбегом
Эту жизнь под серым снегом,
Эти серые дела.
А теперь смотрю назад
И от зависти бледнею:
Боже! Неприметный сад,
Где бельё среди ветвей,
Молодостью был моей,
Лучшею порой моею…
Проморгала - о печаль! -
Проглядела, глядя вдаль.
[1980]
А я вам расскажу про то,
Как я по Сретенке бродила,
Как у табачного ларька
Я увидала старика.
Он смахивал снежок с пальто
И смахивал на Буратино.
Такой носатый и такой
Лукавый, тощий, деревянный,
Он усмехнулся и кивнул,
И носом в небо заглянул,
И стукнул об асфальт клюкой!
Мне кажется - он не был пьяный.
А просто дело шло к весне.
Снега от злости почернели.
И - сверху старый - он внутри
Вдруг стал моложе раза в три.
И боты, палочка, пенсне
Ему до слёз осточертели.
…А я подумала: когда
Я постарею и осунусь,
И буду медленно седеть,
И в садике весной сидеть,
И выводить гулять кота, -
Тогда меня пронижет юность!
[1980]
…Было, было: и «любовь до гроба»,
И косноязычие, и злоба
Праведная, и весна вокруг…
А теперь: сильней души - утроба,
И невыносимо пахнет сдоба,
Жизнью оказавшаяся вдруг.
Прикипели к своему корыту,
Нарукавникам и общепиту
И мертвы, не подавая виду.
Встретимся, - заголошу в тоске:
- Господи, ведь нас по алфавиту
Вызывали первыми к доске!
[1980]
На дачном, на невзрачном полустанке,
Где вянут одуванчики во рву,
Я запишу на телеграфном бланке
Разгневанные ямбы. Но - порву.
…Уборщица прошла, старинный китель
Одёрнула неженственной рукой.
«Ты никому на свете не учитель», -
Я о себе подумала с тоской.
Покуда жизнь как плотная скорлупка
Тому, что в сердце якобы кипит,
Покуда ты чураешься поступка, -
Не предъявляй, пожалуйста, обид.
[1980]
На маленькой кухне
четыре грядущих поэта
Вокруг сковородки
и тёмно-зелёной бутыли
Стихи о печали
кричали, тянули, бубнили…
А было за окнами
светло-зелёное лето!
Четыре поэта -
четыре полёта гордыни,
Которая верит:
«Я лучшее соло сыграю!
На старославянском.
На полублатном. На латыни».
(О, я без иронии!
Я же - четвёртая с краю.)
…Далёкая эта примета:
тайком сигарета.
Мои баскетбольные плечи -
в ахматовской шали.
Я звонко читаю
стихи о «вселенской печали»…
Но в форточку с улицы
льётся - счастливое лето!
[1980]
Пожелтел и насупился мир.
У деревьев осенняя стать.
Юность я износила до дыр,
Но привыкла - и жалко снимать.
Я потуже платок завяжу,
Оглянусь и подумаю, что
Хоть немного ещё похожу
В этом стареньком тесном пальто.
[1980]
Я - река. Не большая, не бурная,
А каких под Москвою полно:
На поверхности - рощица бурая
И песчаное, мелкое дно.
Я - река. Но совсем захудалая.
Да и как мне назваться иной,
Коль вовек никого не пугала я
Наводненьями и глубиной.
Пароходов с гудками протяжными
Я не видела даже в глаза.
Птицы, плот с малышами-бродяжками,
Комары - вот и все голоса.
Я сама подпеваю комарику,
Еле-еле, тихонько звеня…
А за лесом впаду я в Москва-реку!
Только жалко - не станет меня.
[1974]
Опять говорю с ежевикой,
Опять не могу без осин.
Дрожишь и над малой травинкой,
Когда остаёшься один.
Гляжу, чтоб забыть укоризну
Твою, где любви ни на грош,
Как скачет весь день по карнизу
Какой-нибудь птичий гаврош.
До боли ладонями стисну
Колени. Но вдруг разогнусь
И так по-мальчишески свистну,
Что даже сама улыбнусь.
[1974]
От косынки до маминых бот
Я какая-то злая старуха!
Сердце бьётся, как рыба об лёд,
Безутешно, неровно и глухо.
Ничего… проживу… не впервой.
Даже улица пахнет вокзалом!
Чемоданами, пеной пивной,
Паровозным гудком запоздалым.
Я опять не о том говорю.
Я твой город замажу на карте!
Ничего… заживёт к январю…
Только снова измучает в марте.
[1974]
Ты дура-замухрышка,
Поэзия моя!
Куда тебе до риска,
Куда до соловья?
Ты всё поёшь, как чижик,
От имени гурьбы
Прокуренных мальчишек,
Удравших по грибы,
Корзинок и лисичек
С комочками земли
И дачных электричек
Голицино - Фили.
Но вот уже и точка,
Чтоб не было вранья.
Ты маменькина дочка,
Поэзия моя.
…А где-то, где-то, где-то
Грохочут поезда,
И громом их нагрета
Огромная звезда!
[1974]
Я знаю, что те слова, которые я ищу,
Давно до меня разысканы
и охают надо мной,
Когда я стихи пишу, как мостовую мощу,
Где каждый из тысяч булыжников
надо поднять самой.
Я слышу в чужих стихах,
я вижу в любой строке:
Всё выстрадано, всё высказано,
всё найдено до меня.
Зачем же тогда, зачем -
опять карандаш в руке
И снова тетрадь открылась,
как захлопнулась западня!
[1974]
Разыскали мы одну
Ледяную рощу.
Можно даже тишину
Пробовать на ощупь!
Возле старого моста
Ветер озорует.
Это вот, наверно, там
Раки и зимуют!
Ну куда меня, куда,
Ну куда завёз ты?!
Небо - крыша, да худа:
Вон какие звёзды.
Только крыши нет другой,
А без друга плохо.
Снег смету с тебя рукой,
Не сдержавши вздоха…
Подружились, мерзляки,
В декабре - не в мае.
И дрожим, как медяки,
У зимы в кармане.
[1974]
А мне не пишется, не пишется,
Как ни стараться, как ни пыжиться,
Как пот со лба ни утирать…
Орехов нет в моём орешнике,
Весь день молчат мои скворешники,
Белым-бела моя тетрадь.
И я боюсь, и мне не верится,
Что больше слово не засветится,
Не разгорится на губах.
…Вот я очищу стол от мусора,
И наконец-то грянет музыкой
Мой долгий страх - молчанья страх,
И станет скользко, как в распутицу,
И немота моя расступится,
И - всё напропалую трать!..
Зачем орехов нет в орешнике,
Зачем молчат мои скворешники,
Зачем белым-бела тетрадь?
[1974]
Биография
Бек Татьяна Александровна - русская поэтесса, литературовед, дочь писателя Александра Бека.
С детства писала стихи, первая публикация которых состоялась в журнале «Юность». Наиболее важной для Бек стала публикация стихотворной подборки в журнале «Новый мир» (1966).
Окончила редакционно-издательское отделение факультета журналистики МГУ (1972). В 1971-73 была библиотекарем во Всесоюзной Государственной библиотеке иностранной литературы, в 1976-1981, 1993-2005 - сотрудником журнала «Вопросы литературы». С 1990 вела творческий семинар поэзии в Литературном институте им. А. М. Горького (вместе с С. Чуприниным); доцент.
Автор поэтических сборников «Скворешники» (1974), «Снегирь» (1980), «Замысел» (1987), «Смешанный лес» (1993), «Облака сквозь деревья» (1997), «Узор из трещин» (2002), «До свиданья, алфавит!» (2004), «Сага с помарками» (2004), множества поэтических и критических публикаций в периодических изданиях и альманахах. Стихи переводились на болгарский, грузинский, итальянский, немецкий, польский, шведский и датский языки.
Составила сборник «Акмэ. Антология акмеизма» (М., «Московский рабочий», 1997) и учебную антологию «Серебряный век» (М., 1997; неоднократно переиздавалась).
Член Союза писателей с 1978; член секретариата Союза писателей Москвы; член Русского ПЕН-центра с 1991. Член редколлегии журнала «Вопросы литературы». С 2000 - сопредседатель (вместе с Олегом Чухонцевым) программы «Новые имена в поэзии» при фонде Культуры.
Премии журналов «Литературное обозрение» (1979), «Звезда» (1995), «Знамя» (1997).
Умерла от обширного инфаркта 7 февраля 2005.
