Вмешательство поэта
Весенний ветер лезет вон из кожи,
Калиткой щёлкает, кусты корёжит,
Сырой забор подталкивает в бок,
Сосна, как деревянное проклятье,
Железный флюгер, вырезанный ятью
(Смотри мой «Папиросный коробок»).
А критик эа библейским самоваром,
Винтообразным окружён угаром,
Глядит на чайник, бровью шевеля.
Он тянет с блюдца - в сторону мизинец,
Кальсоны хлопают на мезонине,
Как вымпел пожилого корабля,
И самовар на скатерти бумажной
Протодиаконом трубит протяжно.
Сосед откушал, обругал жену
И благодушествует:
- Ах! Погода!
Какая подмосковная природа!
Сюда бы Фофанова да луну! -
Через дорогу, в хвойном окруженье,
Я двигаюсь взлохмаченною тенью,
Ловлю пером случайные слова,
Благословляю кляксами бумагу.
Сырые сосны отряхают влагу.
И в хвое просыпается сова.
Сопит река.
Земля раздражена
(Смотри стихотворение «Весна»).
Слова как ящерицы, - не наступишь;
Размеры - выгоднее воду в ступе
Толочь; а композиция встаёт
Шестиугольником или квадратом;
И каждый образ кажется проклятым,
И каждый звук топырится вперёд.
И с этой бандой символов и знаков
Я, как биндюжник, выхожу на драку
(Я к зуботычинам привык давно).
А критик мой недавно чай откушал.
Статью закончил, радио прослушал
И на террасу распахнул окно.
Меня он видит - он доволен миром -
И тенорком, политым лёгким жиром,
Пугает галок на кусте сыром.
Он возглашает:
- Прорычите басом,
Чем кончилась волынка с Опанасом,
С бандитом, украинским босяком.
Ваш взгляд от несварения неистов.
Прошу, скажите за контрабандистов,
Чтоб были страсти, чтоб огонь, чтоб гром,
Чтоб жеребец, чтоб кровь,
чтоб клубы дыма, -
Ах, для здоровья мне необходимы
Романтика, слабительное, бром!
Не в этом ли удача из удач?
Я говорю как критик и как врач.
Но время движется. И на дороге
Гниют доисторические дроги,
Булыжником разъедена трава,
Электротехник на столбы вылазит, -
И вот ползёт по укрощённой грязи,
Покачивая бёдрами, трамвай.
(Сосед мой недоволен:
- Эт-то проза!)
Но плимутрок из ближнего совхоза
Орёт на солнце, выкатив кадык.
- Как мне работать!
Голова в тумане. -
И бытием прижатое сознанье
Упорствует и выжимает крик.
Я вижу, как взволнованные воды
Зажаты в тесные водопроводы,
Как захлестнула молнию струна.
Механики, чекисты, рыбоводы,
Я ваш товарищ, мы одной породы, -
Побоями нас нянчила страна!
Приходит время зрелости суровой,
Я пух теряю, как петух здоровый.
Разносит ветер пёстрые клочки.
Неумолимо, с болью напряженья,
Вылазят кровянистые стручки,
Колючие ошмётки и крючки, -
Начало будущего оперенья.
- Ау, сосед!
Он стонет и ворчит:
- Невыносимо плимутрок кричит,
Невыносимо дребезжат трамваи!
Да, вы линяете, милейший мой!
Вы погибаете, милейший мой!
Да, вы в тупик упёрлись головой,
И как вам выбраться, не понимаю! -
Молчи, папаша! Пёстрое перо
Топорщится, как новая рубаха.
Петуший гребень дыбится остро;
Я, словно исполинский плимутрок,
Закидываю шею. Кличет рог -
Крылами раз! - и на забор с размаха.
О, злобное петушье бытиё!
Я вылинял! Да здравствует победа!
И лишь перо погибшее моё
Кружится над становищем соседа.
1929
Написано в ответ на статью А.Лежнева «Разговор в сердцах» («Новый мир», 1929, № 11).
Фофанов Константин Михайлович (1862-1911) - поэт, один из предшественников русского символизма; в мире искусства и поэтической фантастики искал забвения от реальной действительности
Читает Василий Бочкарёв
