Домой Вниз Поиск по сайту

Михаил Зенкевич

ЗЕНКЕВИЧ Михаил Александрович [9 (21) мая 1891, с. Николаевский Городок Саратовского уезда Саратовской губернии (ныне Октябрьский Городок, Саратовская область) - 14 сентября 1973, Москва; похоронен на Хованском кладбище], русский поэт, переводчик.

Михаил Зенкевич. Michael Zenkewich

Сборник «Дикая порфира» (1912) в духе акмеизма. Стихи на современные темы (сборники «Набор высоты», 1937; «Сквозь грозы лет», 1962). Переводы произведений В. Гюго, У. Уитмена, У. Шекспира и др.

Подробнее

Фотогалерея (7)

СТИХИ (27):

Вверх Вниз

Живут стихи

Живут стихи, которые с трибуны
Бросают гулко громовой раскат.
От их порыва, как в грозу буруны,
Рукоплескания толпы гремят.

Живут стихи, которые с эстрады
Не прозвучат, но голос их знаком:
Прослушать их среди беседы рады
Собравшиеся дружеским кружком.

Живут стихи, которые, смущаясь,
Застенчиво смолкают при других,
Но, соловьиной трелью рассыпаясь,
Звенят в уединенье для двоих.

Живут стихи, которые напевно
Звучат лишь одному наедине,
О самом сокровенном задушевно
Беседуя в рассветной тишине.

1954


Найдёныш

Пришёл солдат домой с войны,
Глядит: в печи огонь горит,
Стол чистой скатертью накрыт,
Чрез край квашни текут блины,
Да нет хозяйки, нет жены!

Он скинул вещевой мешок,
Взял для прикурки уголёк
Под печкой, там, где темнота,
Глаза блеснули… Чьи? Кота?
Мышиный шорох, тихий вздох…
Нагнулся девочка лет трёх.

- Ты что сидишь тут? Вылезай. -
Молчит, глядит во все глаза,
Пугливее зверёнышка,
Светлей кудели волоса,
На васильках - роса - слеза.
- Как звать тебя? - «Алёнушка».

- «А дочь ты чья?» - Молчит… - Ничья.
Нашла маманька у ручья
За дальнею полосонькой,
Под белою березонькой.
- «А мамка где?» - «Укрылась в рожь.
Боится, что ты нас убьёшь…»
Солдат воткнул в хлеб острый нож,

Опёрся кулаком о стол,
Кулак свинцом налит, тяжёл
Молчит солдат, в окно глядит,
Туда, где тропка вьётся вдаль.
Найдёныш рядом с ним сидит,
Над сердцем теребит медаль.

Как быть? В тумане голова.
Проходит час, а может, два.
Солдат глядит в окно и ждёт:
Придёт жена иль не придёт?
Как тут поладишь, жди не жди…
А девочка к его груди
Прижалась бледным личиком,
Дешёвым блеклым ситчиком…

Взглянул: у притолоки жена
Стоит, потупившись, бледна…
- Входи, жена! Пеки блины.
Вернулся целым муж с войны.
Былое порастёт быльём,
Как дальняя сторонушка.
По-новому мы заживём,
Вот наша дочь - Алёнушка!

1945 - 1955


Волжская

Ну-ка дружным взмахом взрежем
            гладь раздольной ширины,
Грянем эхом побережий,
            волжской волею пьяны:
«Из-за острова на стрежень,
            на простор речной волны…»

Повелось уж так издавна:
            Волга - русская река,
И от всех земель исправно
            помощь ей издалека
Полноводно, полноправно
            шлёт и Кама и Ока.

Издавна так повелося -
            в море Каспий на привал
Вниз от плёса и до плёса
            катится широкий вал
Мимо хмурого утёса,
            где грозой Степан вставал.

И на Волге и на Каме
            столбовой поставлен знак.
Разгулявшись беляками,
            белогривых волн косяк
Омывает белый камень,
            где причаливал Ермак.

Воля волжская манила
            наш народ во все века,
Налегала на кормило
            в бурю крепкая рука.
Сколько вольных душ вскормила
            ты, великая река!

И недаром на причале
            в те горячие деньки
К волжским пристаням сзывали
            пароходные гудки,
Чтоб Царицын выручали
            краснозвёздные полки.

Береги наш край советский,
            волю вольную крепи!
От Котельникова, Клетской
            лезут танки по степи.
Всех их силой молодецкой
            в Волге-матушки топи!

Волны плещутся тугие,
            словно шепчет старина:
«Были были не такие,
            были хуже времена.
Разве может быть Россия
            кем-нибудь покорена!»

1942


Расставание

Стал прощаться,
                и в выцветших скорбных глазах,
     В напряжённости всех морщин
Затаился у матери старческий страх,
     Что умрёт она позже, чем сын.

И губами прильнула жена, светла
     Необычным сиянием глаз,
Словно тело и душу свою отдала
     В поцелуе в последний раз.

Тяжело - обнимая, поддерживать мать,
     Обречённость её пожалей.
Тяжело пред разлукой жену целовать,
     Но ребёнка всего тяжелей!

Смотрит взглядом большим, ничего не поняв,
     Но тревожно прижался к груди
И, ручонками цепко за шею обняв,
     Просит: «Папа, не уходи!»

В этом детском призыве и в детской слезе
     Больше правды и доброты,
Чем в рычании сотен речей и газет,
     Но его не послушаешь ты.

И пойдёшь, умирать по приказу готов,
     Распрощавшись с семьёю своей,
Как ушли миллионы таких же отцов
     И таких же мужей, сыновей.

Если б цепкая петелька детских рук
     Удержала отцовский шаг, -
Все фронты перестали б работать вдруг
     Мясорубками, нас не кроша.

Прозвенело б заклятьем над пулей шальной:
     «Папа, папа, не уходи!»
Разом пушки замолкли б, - все до одной,
     Больше б не было войн впереди!

16 июня 1942


***

Землю делите на части,
Кровью из свежих ран,
Въедчивой краской красьте
Карты различных стран.

Ненависть ложью взаимной
В сердце народов раздув,
Пойте свирепые гимны
В пляске военной в бреду.

Кровью пишите пакты,
Казнью скрепляйте указ…
Снимет бельмо катаракты
Мысль с ослеплённых глаз.

Все сотрутся границы,
Общий найдётся язык.
В друга враг превратится,
В землю воткнётся штык.

Все раздоры забудет,
Свергнет войны кумир,
Вечно единым будет
Наш человеческий мир!

Не дипломатов интриги,
Не самовластье вождей,
Будет народами двигать
Правда великих идей.

И, никаким приказам
Не подчиняясь впредь,
Будет свободный разум
Солнцем над всеми гореть!

10 июня 1942


У двух проталин

Пасхальной ночью
                 у двух проталин
Два трупа очнулись
                   и тихо привстали.

Двое убитых
            зимою в боях,
Двое отрытых
             весною в снегах.

И долго молчали
                и слушали оба
В тревожной печали
                   остывшей злобы.

«Christ ist erstanden!» -
                          сказал один,
Поняв неустанный
                 шорох льдин.

«Христос воскресе!» -
                      другой ответил,
Почуяв над лесом
                 апрельский ветер.

И как под обстрелом
                    за огоньком,
Друг к другу несмело
                     пробрались ползком,

И троекратно
             облобызались,
И невозвратно
              с весною расстались,

И вновь онемело,
                 как трупы, легли
На талое тело
              воскресшей земли…

Металлом визжало,
                  взметалось пламя:
Живые сражались,
                 чтоб стать мертвецами.

5 апреля 1942


«Christ ist erstanden!» - «Христос воскрес!» (нем.).

***

Просторны, как небо,
Поля хлебородные.
Всего на потребу!
А рыщут голодные
С нуждою, с бедою,
Просят все - где бы
Подали хлеба,
Хотя б с лебедою.

Равнина без края,
Такая свободная,
А всюду такая
Боль
     подколодная,
Голь
     безысходная,
Дань
     непонятная,
Рвань
      перекатная!

С добра ли, от худа ли
Гуляя, с ног валишься.
Хмелея от удали,
Силушкой хвалишься.
С вина на карачках,
Над спесью немецкою
Встаёшь на кулачках
Стеной молодецкою!

Так в чём же
             ты каешься?
За что же
          ты маешься?
Всё с места снимаешься
В просторы безбрежные,
Как прежде, не прежняя
Россия - Рассея…
Три гласных рассея,
Одно «эр» оставив,
Одно «эс» прибавив,
Ты стала родною
Другою страною:
СССР.

Март 1942


Прощание

Не забыть нам, как когда-то
Против здания тюрьмы
У ворот военкомата
Целый день прощались мы.

В Чистополе в поле чистом
Целый день белым-бела
Злым порсканьем, гиком, свистом
В путь метелица звала.

От озноба грела водка,
Спиртом кровь воспламеня.
Как солдатская молодка,
Провожала ты меня.

К ночи день крепчал морозом
И закат над Камой гас,
И на розвальнях обозом
Повезли по тракту нас.

На соломенной подстилке
Сидя рядышком со мной,
Ты из горлышка бутылки
Выпила глоток хмельной.

Обнялись на повороте:
Ну, пора… Прости… Слезай…
В тёмно-карей позолоте
Зажемчужилась слеза.

Вот и дом знакомый, старый,
Забежать бы мне туда…
Наши возчики-татары
Дико гикнули: «Айда!»

Покатился вниз с пригорка
Утлых розвальней размах.
Поцелуй последний горько
Индевеет на губах.

Знаю: ты со мной пошла бы,
Если б не было детей,
Чрез сугробы и ухабы
В ухающий гул смертей.

И не знаю, как случилось
Или кто устроил так,
Что звезда любви лучилась
Впереди сквозь снежный мрак.

В сердце бил сияньем колким,
Серебром лучистых струй, -
Звёздным голубым осколком
Твой замёрзший поцелуй!

1942


***

Вот она, Татарская Россия,
Сверху - коммунизм, чуть поскобли…
Скулы-желваки, глаза косые,
Ширь исколесованной земли.

Лучше бы ордой передвигаться,
Лучше бы кибитки и гурты,
Чем такая грязь эвакуации,
Мерзость голода и нищеты.

Плач детей, придавленных мешками.
Груди матерей без молока.
Лучше б в воду и на шею камень,
Места хватит - Волга глубока.

Над водой нависший смрадный нужник
Весь загажен, некуда ступить,
И под ним ещё кому-то нужно
Горстью из реки так жадно пить.

Над такой рекой в воде нехватка,
И глотка напиться не найдёшь…
Ринулись мешки, узлы… Посадка!
Давка, ругань, вопли, вой, галдёж.

Грудь в тисках… Вздохнуть бы посвободней…
Лишь верблюд снесёт такую кладь.
Что-то в воду шлёпнулось со сходней,
Груз иль человек? Не разобрать.

Горевать, что ль, над чужой бедою!
Сам спасай, спасайся. Всё одно
Волжскою разбойною водою
Унесёт и засосёт на дно.

Как поладить песне тут с кручиной?
Как тягло тягот перебороть?
Резать правду-матку с матерщиной?
Всем претит её крутой ломоть.

Как тут Правду отличить от Кривды,
Как нащупать в бездорожье путь,
Если и клочка газетной «Правды»
Для цигарки горькой не свернуть?

9 ноября 1941, Чистополь


Южная красавица

Ночь такая, как будто на лодке
Золотистым сияньем весла
Одесситка, южанка в пилотке,
К Ланжерону меня довезла.

И встаёт ураганной завесой,
Чтоб насильник его не прорвал,
Над красавицей южной - Одессой
Заградительный огненный вал.

Далеко в чернозёмные пашни
Громобойною вспашкой весны
С черноморских судов бронебашни
Ударяют огнём навесным.

Рассыпают ракеты зенитки,
И початки сечёт пулемёт…
Не стрельба - тёмный взгляд одесситки
В эту ночь мне уснуть не даёт.

Что-то мучит в его укоризне:
Через ложу назад в полутьму
Так смотрела на Пушкина Ризнич
И упрёк посылала ему.

Иль под свист каватины фугасной,
Вдруг затменьем зрачков потемнев,
Тот упрёк непонятный безгласный
Обращается также ко мне?

Сколько срублено белых акаций,
И по Пушкинской нет мне пути.
Неужели всю ночь спотыкаться
И к театру никак не пройти.

Даже камни откликнуться рады,
И брусчатка, взлетев с мостовых,
Улеглась в штабеля баррикады
Для защиты бойцов постовых.

И я чувствую с Чёрного моря
Через тысячевёрстный размах
Долетевшую терпкую горечь
Поцелуя её на устах.

И ревную её, и зову я,
И упрёк понимаю ясней:
Почему в эту ночь грозовую
Не с красавицей южной, не с ней?

1941


***

Поэт, зачем ты старое вино
Переливаешь в новые меха?
Всё это сказано уже давно
И рифмою не обновишь стиха.

Стары все излияния твои,
И славы плагиат тебе не даст:
«Песнь песней» всё сказала о любви,
О смерти всё сказал Экклезиаст.

27 января 1941


Теорема

Жизнь часто кажется мне ученицей,
Школьницей, вызванной грозно к доске.
В правой руке её мел крошится,
Тряпка зажата в левой руке.

В усердье растерянном и неумелом
Пытается что-то она доказать,
Стремительно пишет крошащимся мелом,
И тряпкой стирает, и пишет опять.

Напишет, сотрёт, исправит… И все мы -
Как мелом написанные значки -
Встаём в вычислениях теоремы
На плоскости чёрной огромной доски.

И столько жестокостей и издевательств
Бессмысленно-плоских кому и зачем
Нужны для наглядности доказательств
Самой простейшей из теорем?

Ведь после мучительных вычислений
В итоге всегда остаётся одно:
Всегда неизменно число рождений
Числу смертей равно.

21 января 1941


***

Поэт, бедняга, пыжится,
Но ничего не пишется.
Пускай ещё напыжится, -
Быть может, и напишется!

Январь 1941


***

Всё прошлое нам кажется лишь сном,
Всё будущее - лишь мечтою дальней,
И только в настоящем мы живём
Мгновенной жизнью, полной и реальной.

И непрерывной молнией мгновенья
В явь настоящего воплощены,
Как неразрывно спаянные звенья, -
Мечты о будущем, о прошлом сны.

20 декабря 1940


Дорожное

Взмывают без усталости
Стальные тросы жил, -
Так покидай без жалости
Места, в которых жил.

Земля кружится в ярости
И ты не тот, что был, -
Так покидай без жалости
Всех тех, кого любил.

И детски шалы шалости
И славы, и похвал, -
Так завещай без жалости
Огню всё, что создал!

22 сентября 1935, по дороге из Коктебеля


Купанье

Над взморьем пламенем весёлым
Исходит медленно закат,
И женские тела за молом
Из вод сиреневых сквозят.

То плещутся со смехом в пене,
Лазурью скрытые по грудь,
То всходят томно на ступени
Росистой белизной сверкнуть.

И пламенник земным красотам -
Сияет вечной красотой
Венерин холмик золотой
Над розовым потайным гротом.

И мглится блеск. Блажен, кто их
Пред ночью поцелуем встретит,
Кто в светлых их зрачках заметит,
Как вечер был огнист и тих,
Кому с их влажных уст ответит
Солоноватость волн морских.

Июль 1917


***

Подсолнух поздний догорал в полях,
И, вкрапленный в сапфировых глубинах,
На лёгком зное нежился размах
Поблёскивавших крыльев ястребиных.

Кладя пределы смертному хотенью,
Казалось, то сама судьба плыла
За нами по жнивью незримой тенью
От высоко скользящего крыла.

Как этот полдень, пышности и лени
Исполнена, ты шла, смиряя зной.
Лишь платье билось пеной кружевной
О гордые и статные колени.

Да там, в глазах, под светлой оболочкой,
На обречённого готовясь пасть,
Средь синевы темнела знойной точкой,
Поблёскивая, словно ястреб, страсть.

1916


В дрожках

Дрожа от взнузданного пыла,
В лицо швыряя мне землёй,
Вся в мыльном серебре кобыла
Блистает шерстью вороной.

А я весь брызгами покрыт,
Зажмурясь, слушаю - как чёток
Под бабками косматых щёток
В два такта бьющий стук копыт.

Мне в этот вольный миг дороже,
Чем красные пиявки губ,
В оглоблях прыгающих дрожек
Размашистый рысистый круп.

И мягче брызжущие комья
Весенней бархатной земли
Прикосновений той, о ком я
Грустил и грезил там вдали.

1913


***

Видел я, как от напрягшейся крови
Яростно вскинув трясущийся пах,
Звякнув железом, заросшим в ноздрях,
Ринулся бык к приведённой корове.
Видел, как потная, с пенистым крапом,
Словно хребтом переломленным вдруг
Разом осела кобыла, и с храпом
Лёг на неё изнемогший битюг…
Жутко, услышав кошачьи сцепленья,
Тигров представить средь лунных лучей..
Нет омерзительней совокупленья
Винтообразного хлябких свиней.
Кажется, будто горячее сало,
Сладко топясь на огне и визжа,
Просит, чтоб, чмокая сочно и ало,
В сердце запело дрожанье ножа.
Если средь ласки любовной мы сами -
Стадо свиных несвежёванных туш, -
Дай разрешенье, Господь, и с бесами
В воду лавину мясную обрушь!

1913


Человек

К светилам в безрассудной вере
Всё мнишь ты богом возойти,
Забыв, что тёмным нюхом звери
Провидят светлые пути.

И мудр слизняк, в спираль согнутый,
Остры без век глаза гадюк,
И, в круг серебряный замкнутый,
Как много тайн плетёт паук!

И разлагают свет растенья,
И чует сумрак червь в норе…
А ты - лишь силой тяготенья
Привязан к стынущей коре.

Но бойся дня слепого гнева:
Природа первенца сметёт,
Как недоношенный из чрева
Кровавый безобразный плод.

И повелитель Вавилона,
По воле Бога одичав,
На кряжах выжженного склона
Питался соком горьких трав.

Стихии куй в калильном жаре,
Но духом, гордый царь, смирись
И у последней слизкой твари
Прозренью тёмному учись!

?


Земля

О мать Земля! Ты в сонме солнц блестела,
Пред алтарём смыкаясь с ними в круг,
Но струпьями, как Иову, недуг
Тебе изрыл божественное тело.

И красные карбункулы вспухали,
И лопались, и в чёрное жерло
Копили гной, как жидкое стекло,
И, щелями зияя, присыхали.

И на пластах застывших изверженья
Лёг, сгустками запёкшись, кремнозём,
Где твари - мы плодимся и ползём,
Как в падали бациллы разложенья.

И в глубях шахт, где тихо спит руда,
Мы грузим кровь железную на тачки,
И бередим потухшие болячки,
И близим час последнего суда…

И он пробьёт! Болезнь омывши лавой,
Нетленная, восстанешь ты в огне,
И в хоре солнц в эфирной тишине,
Вновь загремит твой голос величавый!

1911


***

Ты, смеясь, средь суеты блистала
Воронёным золотом волос,
Затмевая лоск камней, металла,
Яркость мертвенных, тепличных роз.
Прислонясь к камину, с грустью острой
Я смотрел, забытый и смешной,
Как весёлый вальс в тревоге пёстрой
Увлекал тебя своей волной.
Подойди, дитя, к окну резному,
Прислонись головкой и взгляни.
Видишь - вдоль по бархату ночному
Расцвели жемчужины-огни.
Как, друг другу родственны и близки,
Все слились в алмазном блеске мглы,
В вечном танце пламенные диски -
Радостны, торжественны, светлы.
То обман. Они ведь, так далёки,
Мёртвой тьмой всегда разделены,
И в толпе блестящей одиноки,
И друг другу чужды, холодны.
В одиночестве своём они пылают.
Их миры громадны, горячи.
Но бегут чрез бездну - остывают,
Леденеют жгучие лучи.
Нет, дитя, в моей душе упрёков.
Мы расстались, как враги, чужды,
Скрывши боль язвительных намёков,
Горечь неразгаданной вражды.
Звёздам что? С бесстрастием металла
Освещают вечность и хаос.
Я ж всё помню - ласку рта коралла,
Сумрак глаз и золото волос.

[1909]


Бывают минуты

Бывают минуты… Как красные птицы
Над степью раздольной в лиловом кругу,
Махают крылами глухие зарницы
В разгульно-кроваво шумящем мозгу.
Тогда гаснет глаз твоих сумрак червонный,
Отлив твоих галочьи-чёрных волос,
И нервы, и вены волной воспалённой
Зальёт сладкий морфий, кошмарный гипноз.
И чужд тогда станет мне путь звездомлечный,
Вопль грозный пророков про Месть и про Суд…
Гремит в свете факелов хохот беспечный,
Кентавры грудь пьяных весталок сосут.
И я вместе с ними полночью пирую,
И жертвенник винною влагой мочу,
И белые груди бесстыдно целую,
И хрипло пою, хохочу и кричу.
Умолкнет пусть клекот сомнений, печалей,
Могучая музыка солнечных сфер!
Пусть только звенит гимн ночных вакханалий
И блещут открытые груди гетер…
А с бледным рассветом холодное дуло
Бесстрастно прижать на горячий висок,
Чтоб весело кровь алой струйкой блеснула
На мраморный пол, на жемчужный песок.

[1909]


***

Мы носим всё в душе -
                      сталь и алтарь нарядный,
И двух миров мы воины, жрецы.
То пир богам готовим кровожадный,
То их на бой зовём, как смелые бойцы.
Мы носим всё в душе: смрад душный каземата,
И дикий крик орлов с кремнистой высоты,
И похоронный звон, и перебой набата,
И гной зелёный язв столетнего разврата,
И яркие зарницы и мечты.
Смеяться, как дитя, с беспечной, острой шуткой
И тайно изнывать в кошмарах и тоске,
Любить стыдливо, - с пьяной проституткой
Развратничать в угарном кабаке;
Подняться высоко, как мощный, яркий гений,
Блеснуть кометою в тумане вековом;
И воспалённо грезить средь видений,
Как выродок в бреду безумном и больном.
Мы можем всё… И быть вождём-предтечей…
Просить на паперти, как нищие слепцы…
Мы сотканы из двух противоречий.
И двух миров мы воины, жрецы.

[1908]


Крик сычей

Тих под осенними звездами
Простор песчаный, голубой.
Я полон музыкой, огнями
И чёрной думой, и тобой.
Я вижу в бледности сияний
Трубы фабричной обелиск;
В хаосе дымных мирозданий,
Как хищный коготь, - лунный диск.
Чу… Крик отрывистый и странный.
То там, где дробятся лучи,
На белой отмели песчаной
Перекликаются сычи.
Зачем-то нужно тьме зелёной
Зародыш кровяной зачать -
И будет вопль их воспалённый
До солнца судоржно звучать, -
Чтоб тот, как и они, незрячий,
В холодной мгле один кружил,
Потухший метеор бродячий,
Осколок огненных светил.
Я вдруг тебя увидел рядом -
На черни кос отлив зарниц,
И светится над тёмным взглядом
Сеть чёрных месяцев - ресниц…
И всё - лишь крови шум оргийный
Да звон безумств седых веков?
Сычей крик хищный и стихийный
Над мёртвым серебром песков?

[1908]


***

Нам, привыкшим на оргиях диких, ночных
Пачкать розы и лилии красным вином,
Никогда не забыться в мечтах голубых
Сном любви, этим вечным, чарующим сном.
Могут только на миг, беглый трепетный миг
Свои души спаять два земных существа
В один мощный аккорд, в один радостный крик,
Чтоб парить в звёздной бездне,
                               как дух божества.
Этот миг на востоке был гимном небес -
В тёмном капище, осеребрённом луной,
Он свершался под сенью пурпурных завес
У подножья Астарты, холодной ночной.
На камнях вместо ложа пестрели цветы,
Медный жертвенник тускло углями горел,
И на тайны влюблённых, среди темноты
Лик богини железной угрюмо смотрел.
И когда мрачный храм обагряла заря,
Опустившись с молитвой на алый песок,
Клали тихо влюблённые у алтаря
Золотые монеты и белый венок.
Но то было когда-то… И, древность забыв,
Мы ту тайну свершаем без пышных прикрас…
Кровь звенит. Нервы стонут. Кошмарный порыв
Опьяняет туманом оранжевым нас.
Мы залили вином бледность нежных цветов
Слишком рано при хохоте буйных речей -
И любовь для нас будет не праздник богов,
А разнузданность стонущих, тёмных ночей.
Со студёной волною сольётся волна
И спаяется с яркой звездою звезда,
Но то звёзды и волны… Душа же одна,
Ей не слиться с другой никогда, никогда.

[1908]


Казнь

Их вывели тихо под стук барабана,
За час до рассвета, пред радужным днём -
И звёзды среди голубого тумана
Горели холодным огнём.
Мелькнули над тёмной водой альбатросы,
Светился на мачте зелёный фонарь…
И мрачно, и тихо стояли матросы -
Расстрелом за алое знамя мстит царь.
. . . . . . . . . . . . . . . . . .

Стоял он такой же спокойный и властный,
Как там средь неравной борьбы,
Когда задымился горящий и красный
«Очаков» под грохот пальбы.
Все взглядом округленным странно, упрямо
Зачем-то смотрели вперёд:
Им чудилась страшная, тёмная яма…
Команда… Построенный взвод…
А вот Березань, точно карлик горбатый;
Сухая трава и пески…
Шеренгою серой застыли солдаты…
Гроба из досок у могилы, мешки…
На море свободном, на море студёном,
Здесь казнь приготовил им старый холоп,
И в траурной рясе с крестом золочёным
Подходит услужливый поп…
Поставили… Саван надели холщовый… -
Он гордо отбросил мешок…
Взгляд грустный, спокойно-суровый
Задумчив и странно глубок.
. . . . . . . . . . . . .

Всё кончено было, когда позолота
Блеснула на небе парчой огневой,
И с пеньем и гиканьем рота
Прошлась по могиле сырой.
. . . . . . . . . . . .

Напрасно!.. Не скроете глиной
И серым, сыпучим песком
Борьбы их свободной, орлиной
И бледные трупы с кровавым пятном.

1906


Вверх Вниз

Биография

Зенкевич Михаил Александрович [9 (21) мая 1891, с. Николаевский Городок, ныне Саратовская область - 14 сентября 1973, Москва], русский советский поэт, переводчик.

Окончил юридический факультет Петербургского университета.

Был одним из «шести первых акмеистов», участником «Цеха поэтов».

Член КПСС с 1947. Автор сборника стихов «Дикая порфира» (1912), поэмы «Машинная страда» (1931), сборника «Набор высоты» (1937) и др.

Один из основателей советской школы поэтического перевода (переводил из Ф. Фрейлиграта, В. Гюго, У. Уитмена, У. Шекспира, современных поэтов Европы и США).


ЗЕНКЕВИЧ, Михаил Александрович [p. 9(21).V.1891, с. Николаевский городок Саратовской губернии] - русский советский поэт, переводчик. Член Коммунистической партии с 1947. В 1915 окончил юридический факультет Петроградского университета. В годы гражданской войны ушёл добровольцем в Красную Армию. Первые стихи Зенкевича появились в нелегальных изданиях, конфискованных охранкой (1906). Позднее увлёкся акмеизмом, став участником «Цеха поэтов», который издал его первый сборник «Дикая порфира» (1912). Изобразительная сила этих стихов, их необычная тематика (Зенкевич обратился к доисторическим эпохам Земли) сочетались с пессимистической окраской описываемого, ощущением суетности жизни, бессилия человека. Революцию Зенкевич воспринял как очистительную, стихийную силу. В 1921 вышли антимилитаристские стихи Зенкевича «Пашня танков», в 1925 - цикл стихов «Пять декабристов», откликом на современность явились поэма «Машинная страда» (1931), сборник «Набор высоты» (1937) и др. Одно из лучших произведений послевоенного времени - стихотворение «Найдёныш» (1955), сочувственно отмеченное критикой. Зенкевич - один из основателей советской школы поэтического перевода, популяризатор лучших образцов зарубежной поэзии (переводы из Ф. Фрейлиграта, В. Гюго, У. Уитмена, У. Шекспира, П. Негоша, Ф. Прешерна, современных поэтов Европы и США).

Соч.: Поэты Америки. XX век. Антология (Совм. с И. Кашкиным), М., 1939; Из амер. поэтов, М., 1946; Антология болг. поэзии, М., 1956; Поэты Югославии, М., 1957; Сквозь грозы лет. [Предисл. А. Волкова], М., 1962.

Лит.: Гумилёв Н. С., Письма о рус. поэзии, П., 1923, с. 143-44, 151; Березин Л., О стихах М. Зенкевича, «Новый мир», 1929, № 5; Старцев А., «Поэты Америки», «Лит. обозрение», 1939, № 23; Перцов В., Одно стихотворение, «Лит. газета», 1956, 3 апр., № 40; Михайлов И., Дорога исканий, «Нева», 1964, № 3.

Б. Л. Комановский

Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 2. - М.: Советская энциклопедия, 1964


ЗЕНКЕВИЧ Михаил Александрович [1888-] - современный поэт. Продолжая традиции акмеистов, Зенкевич является вместе с тем одним из немногих представителей русской «научной поэзии». В творчестве его легко различаются два периода. В первый из них природа, взятая космически (геологические и палеонтологические картины), противопоставлена человеку, ничтожному и бессильному. Нарочитое выпячивание «плоти», тяжёлой и прожорливой, придаёт его поэзии пессимистический оттенок, приводит Зенкевича к характерному для буржуазной интеллигенции сознанию бренности и непрочности всего живого: «…Застывшая земля замкнёт круг ежедневного вращенья», «…твари - мы плодимся и ползём, как в падали бациллы разложенья». Картина этого разложения дана в тонах крайнего натурализма: «Помои красные меж челюстей разжатых спустивши, вывалят из живота мешок, и бабы бережно в корытах и ушатах стирают, как бельё, пахучий ком кишёк».

Война и революция резко изменили отношение Зенкевича к действительности. Рисуя картину гибели людей в конвульсиях кровавой схватки войны, Зенкевич надеется на то, что эта катастрофа - только пашня «для лучезарной жатвы будущего». После разрушительного вихря он призывает творить, выковывать новое, потому что «мы должны быть не рабы времён и пространств, а повелители». Зенкевич принял революцию как стихийную силу, которая сделала «прививку бессмертия в солнечном теле». «Нет, всё готов снести я молча и только об одном молил, чтоб вечно к жизни голод волчий во мне неутолённый выл».

Акмеизм делал упор на фактуру вещей, пытаясь через них преломить мир. «Вещником» являлся и Зенкевич в своей научной поэзии. Так же воспринята им и Октябрьская революция, на службу которой он искренно хочет поставить свою поэзию, отягощённую и по сей день творческим методом акмеизма.

Библиография: I. Дикая порфира, Стихи, изд. «Цех поэтов», СПБ., 1912; Четырнадцать стихотворений, изд. «Гиперборей», П., 1918; Лирика, 1921; Пашня танков, Поэма, Саратов, 1921; В. Гюго, «Май 1871 года», Стихи (перевод), изд. «Красная новь», М., 1923; Ф. Фрейлиграт, «Вопреки всему», Избр. стихотв. (перевод), изд., вступит. статья и примеч., Гиз, М., 1924; Под пароходным носом, Стихи, изд. «Узел», М., 1926; Поздний пролёт, «ЗИФ», М., 1928. Стихи Зенкевича печатались в журналах: «Образование», «Современный мир», «Аполлон», «Новый журнал для всех», «Гиперборей», «Молодая гвардия», «Новый мир» и др.

II. Иванов Вяч., Marginalia, Труды и дни, ч. 4-5, М., 1912; Гумилёв Н., Письма о русской поэзии, П., 1923; Усов Д., М. Зенкевич, «Саррабис», Саратов, 1921.

III. Дынник В., Трансокеанская тоска (в ст. «Право на песню»), «Красная новь», 1926, XII; Березин Л., Стихи М. Зенкевича, «Новый мир», 1929, V; Писатели современной эпохи, т. I, под ред. Б. П. Козьмина, изд. ГАХН, М., 1928.

Г. Васютинский

Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939

Админ Вверх
МЕНЮ САЙТА