Николай Языков

Стихи на объявление памятника
историографу Н. М. Карамзину

Посвящаются А. И. Тургеневу

Он памятник себе воздвиг чудесный, вечный,
     Достойный праведных похвал,
И краше, чем кумир иль столб каменосечный,
     И твёрже, чем литой металл!
Тот славный памятник, отчизну украшая,
     О нём потомству говорит
И будет говорить, покуда Русь святая
     Самой себе не изменит!
Покуда внятны ей родимые преданья
     Давно скончавшихся веков
Про светлые дела, про лютые страданья,
     Про жизнь и веру праотцов;
Покуда наш язык, могучий и прекрасной,
     Их вещий, их заветный глас,
Певучий и живой, звучит нам сладкогласно,
     И есть отечество у нас!

Любя отечество душою просвещенной,
     И славу русскую любя,
Труду высокому обрёк он неизменно
     Все дни свои, всего себя;
И полон им одним и с ним позабывая
     Призыв блистательных честей,
И множество сует, какими жизнь мирская
     Манит к себе, влечёт людей
В свои объятия, и силу, и отвагу,
     И жажду чистого труда,
И пылкую любовь к отечеству и благу
     Мертвит и душит навсегда, -
В тиши работал он, почтенный собеседник
     Простосердечной старины,
И ей сочувствуя, и правды проповедник,
     И не наёмник новизны!
Сказанья праотцов судил он нелукаво,
     Он прямодушно понимал
Родную нашу Русь, - и совершил со славой
     Великий подвиг: написал
Для нас он книгу книг - и ясною картиной
     В ней обновилась старина.

Вот первые князья с варяжскою дружиной,
     И веют наши знамена
У цареградских стен! Вот Русь преображает
     Владимир - солнце древних лет,
И с киевских высот ей царственно сияет
     Креста животворящий свет!
Вот Ярослав, вот век усобицы кровавой,
     Раздор и трата бодрых сил;
Вот благодушные и смелые Мстиславы,
     И Мономах, и Даниил!
Вот страшный божий гнев: по всей земле тревога
     И шумны полчища татар;
Им степь широкая как тесная дорога;
     Везде война, везде пожар,
И русские князья с поникшими главами
     Идут в безбожную Орду!
Вот рыцарство меча с железными полками
     И их побоище на льду;
Великий Новгород с своею бурной волей,
     И Псков, Новугороду брат;
Москва, святитель Пётр, и Куликово поле;
     Вот уничтоженный Ахмат;
Великий Иоанн, всей Руси повелитель, -
     И вот наш Грозный, внук его,
Трёх мусульманских царств счастливый покоритель -
     И кровопийца своего!
Неслыханный тиран, мучитель непреклонный,
     Природы ужас и позор!
В Москве за казнью казнь; у плахи беззаконной
     Весь день мясничает топор.
По земским городам толпа кромешных бродит,
     Нося грабёж, губя людей,
И, бешено-свиреп, сам царь её предводит,
     Глава усердных палачей!
И ты, в страданиях смертельных цепенея,
     Ты все кровавые дела,
Весь дикий произвол державного злодея,
     Спокойно ты перенесла,
Святая Русь! Но суд истории свободно
     Свой приговор ему изрек;
Царя-мучителя oн проклял всенародно
     Из рода в род, из века в век!
Вот сын тирана - царь-смиренник молчаливой.
     Молитва, пост и тишина,
И отдохнул народ под властью незлобивой,
     И царству слава отдана.
Правитель Годунов; вот сам он на престоле;
     Но тень из гроба восстаёт,
И гибнет царь Борис: его не любит боле,
     Его не хочет свой народ!
Бродяга царствует, воспитанник латинства,
     Он презирает наш закон,
В Кремле он поселил соблазны и бесчинства,
     Ночных скаканий шум и звон,
И песни буйные, и струнное гуденье…
     Но чу! Набат и грозен крик!
И бурно в Кремль идёт народное волненье…
     Долой венчанный еретик!
Вот Шуйский, мятежи - и самозванец новый,
     Клеврет строптивых поляков;
Вот Михаил Скопин и братья Ляпуновы!
     Вот сотня доблих чернецов,
Противу тьмы врагов громовая твердыня.
     В Москве знамёна короля…
В плену священный Кремль… поругана святыня.
     Мужайся, Русская земля!

Великий подвиг свой он совершил со славой!
     О! сколько дум рождает в нас,
И задушевных дум, текущий величаво
     Его пленительный рассказ,
И ясный и живой, как волны голубые
     Реки, царицы русских вод,
Между холмов и гор, откуда он впервые
     Увидел солнечный восход!
Он будит в нас огонь прекрасный и высокий,
     Огонь чистейший и святой,
Уме недвижный в нас, заглохший в нас глубоко
     От жизни блудной и пустой, -
Любовь к своей земле. Нас, преданных чужбине,
     Красноречиво учит он
Не рабствовать её презрительной гордыне,
     Хранить в душе родной закон,
Надёжно уважать свои родные силы,
     Спасенья чаять только в них,
В себе,- и не плевать на честные могилы
     Могучих прадедов своих!
Бессмертен Карамзин! Его бытописанья
     Не позабудет русский мир,
И памяти о нём не нужны струн бряцанья.
     Не нужен камень иль кумир:
Она без них крепка в отчизне просвещенной…
     Но слава времени, когда
И мирный гражданин, подвижник незабвенной
     На поле книжного труда,
Венчанный славою, и гордый воевода,
     Герой счастливый на войне,
Стоят торжественно перед лицом народа
     Уже на ровной вышине!

25 октября 1845

23 августа 1845 в Симбирске был открыт памятник Н.М.Карамзину, как уроженцу Симбирской губернии.

Тургенев Александр Иванович (1785-1846) - историк и литератор.

Он памятник себе воздвиг чудесный, вечный - изменённая цитата из стихотворения Державина «Памятник».

написал Для нас он книгу книг - имеется в виду 12-томная «История государства Российского». Далее идёт поэтический пересказ событий русской истории, изложенных в труде Карамзина.

Им степь широкая как тесная дорога - цитата из драмы В.А.Озерова «Димитрий Донской».

А. С. Хомякову

Прими ты мой поклон заздравный!
Тебе, возвышенный поэт
И совопросник достославный,
Желаю много, много лет
Стихом и прозой красоваться,
И цвесть красою чистых дел!
Враги ж твои да сокрушатся
Все, все - и тот, который смел,
В своём неведении глупом,
В разгаре чувств, в кипеньи слов,
Провозгласить бездушным трупом
Русь наших умных праотцов.
Несчастный книжник! Он не слышит,
Что эта Русь не умерла,
Что у неё и сердце дышит,
И в жилах кровь ещё тепла;
Что, может быть, она очнётся
И встанет заново бодра!
О! как любезно встрепенётся
Тогда вся наша немчура:
Вся сволочь званых и незваных,
Дрянных, прилипчивых гостей,
И просветителей поганых,
И просвещённых палачей!
Весь этот гнёт ума чужого
И этот подлый, гнусный цех,
Союзник беглого портного, -
Все прочь и прочь! Долой их всех!
Очнётся, встанет Русь и с бою
Своё заветное возьмёт!
Да уничтожатся тобою
И общий наш недоброхот,
Творец бессмыслиц вопиющих,
Он, тот преследователь блох,
Явлений сущих и со-сущих,
Тот юморист-идеолог,
Всегда водяный и туманный,
Почтенный сеятель клевет,
Начальник шайки бесталанной;
И он, и весь его совет,
И нечестивый и беспутный,
И вся заморская их гиль, -
Всё пропади, как бред минутный,
Как мерзкий сон, как сор и пыль!

А ты надёжно правде следуй,
Востоку пламенно служи,
Своенародность проповедуй
И низлагай успехи лжи!..
И будь всегда ты неизменен
И дорог общине своей,
И беспощадно дерзновенен
На немцев, ……. детей!

1 мая 1845

Хомяков Алексей Степанович (1804-1860) - поэт, публицист, один из крупнейших деятелей славянофильства. 1 мая - день рождения А.С.Хомякова.

тот, который смел - возможно, Грановский или Чаадаев.

Союзник беглого портного - возможно, портной - Вильгельм Вейтлинг (1808-1871), немецкий утопический коммунист, по профессии портной.

общий наш недоброхот - В.Г.Белинский.

К Чаадаеву

Вполне чужда тебе Россия,
Твоя родимая страна!
Её предания святыя
Ты ненавидишь все сполна.

Ты их отрёкся малодушно,
Ты лобызаешь туфлю пап, -
Почтенных предков сын ослушной,
Всего чужого гордый раб!

Своё ты всё презрел и выдал,
Но ты ещё не сокрушён;
Но ты стоишь, плешивый идол
Строптивых душ и слабых жён!

Ты цел ещё: тебе доныне
Венки плетёт большой наш свет,
Твоей презрительной гордыне
У нас находишь ты привет.

Как не смешно, как не обидно,
Не страшно нам тебя ласкать,
Когда изволишь ты бесстыдно
Свои хуленья изрыгать

На нас, на всё, что нам священно,
В чём наша Русь ещё жива.
Тебя мы слушаем смиренно;
Твои преступные слова

Мы осыпаем похвалами,
Друг другу их передаём
Странноприимными устами
И небрезгливым языком!

А ты тем выше, тем ты краше;
Тебе угоден этот срам,
Тебе любезно рабство наше.
О горе нам, о горе нам!

25 декабря 1844

Чаадаев Пётр Яковлевич (1794-1856) - философ, писатель, друг Пушкина.

Ты лобызаешь туфлю пап - Чаадаев отдавал в своём «Философическом письме» предпочтение католической религии перед православием.

К ненашим

О вы, которые хотите
Преобразить, испортить нас
И онемечить Русь! Внемлите
Простосердечный мой возглас!
Кто б ни был ты, одноплеменник
И брат мой: жалкий ли старик,
Её торжественный изменник,
Её надменный клеветник;
Иль ты, сладкоречивый книжник,
Оракул юношей-невежд,
Ты, легкомысленный сподвижник
Беспутных мыслей и надежд;
И ты, невинный и любезный,
Поклонник тёмных книг и слов,
Восприниматель достослезный
Чужих суждений и грехов;
Вы, люд заносчивый и дерзкой,
Вы, опрометчивый оплот
Ученья школы богомерзкой,
Вы все - не русской вы народ!

Не любо вам святое дело
И слава нашей старины;
В вас не живёт, в вас помертвело
Родное чувство. Вы полны
Не той высокой и прекрасной
Любовью, к родине, не тот
Огонь чистейший, пламень ясный
Вас поднимает; в вас живёт
Любовь не к истине, не к благу!
Народный глас - он божий глас, -
Не он рождает в вас отвагу:
Он чужд, он странен, дик для вас.
Вам наши лучшие преданья
Смешно, бесмысленно звучат;
Могучих прадедов деянья
Вам ничего не говорят;
Их презирает гордость ваша.
Святыня древнего Кремля,
Надежда, сила, крепость наша -
Ничто вам! Русская земля
От вас не примет просвещенья,
Вы страшны ей: вы влюблены
В свои предательские мненья
И святотатственные сны!
Хулой и лестию своею
Не вам её преобразить,
Вы, не умеющие с нею
Ни жить, ни петь, ни говорить!
Умолкнет ваша злость пустая,
Замрёт неверный ваш язык:
Крепка, надёжна Русь святая,
И русский бог ещё велик!

6 декабря 1844

жалкий ли старик - вероятно, П.Я.Чаадаев.

сладкоречивый книжник - по-видимому, Т.Н.Грановский (1813-1855), историк либерального направления, один из видных представителей западничества.

Поклонник тёмных книг и слов - вероятно, Герцен.

Каролине Карловне Павловой

Хвалю я вас за то, что вы
Поёте нам, не как иныя,
Что вам отечество - Россия,
Вам - славной дочери Москвы!
Что вам дался язык наш чудный,
Метальный, звонкой, самогудный.
Разгульный, меткий наш язык!
Ведь он не всякому по силам!
А почитательницам милым
Чужесловесных дум и книг
Он не доступен - и не знают
Они его - они болтают
Другим, не русским языком
Свои мечты и впечатленья, -
И нет на них благословенья.
Они у бога нипочём!
Я вас хвалю и уважаю
За то, что вы родному краю
Принадлежите всей душой,
Что вы по-нашему поёте,
Хоть языки Шенье и Гёте
Послушны вам, как ваш родной.
Я вас хвалю - и рад я буду,
Когда пойдёт ходить повсюду
Моя правдивая хвала
За подвиг ваш, во имя ваше:
Она действительней и краше
И в свете более смела,
Скорей отыщет грешны души:
Да слышит, кто имеет уши!

21 апреля 1844

Шенье Андре (1762-1794) - французский поэт.

Землетрясенье

Всевышний граду Константина
Землетрясенье посылал,
И геллеспонтская пучина,
И берег с грудой гор и скал
Дрожали, - и царей палаты,
И храм, и цирк, и гипподром,
И стен градских верхи зубчаты,
И всё поморие кругом.

По всей пространной Византии,
В отверстых храмах, богу сил
Обильно пелися литии,
И дым молитвенных кадил
Клубился; люди, страхом полны,
Текли перед Христов алтарь:
Сенат, синклит, народа волны
И сам благочестивый царь.

Вотще. Их вопли и моленья
Господь во гневе отвергал.
И гул и гром землетрясенья
Не умолкал, не умолкал!
Тогда невидимая сила
С небес на землю низошла
И быстро отрока схватила
И выше облак унесла.

И внял он горнему глаголу
Небесных ликов: свят, свят, свят!
И песню ту принёс он долу,
Священным трепетом объят.
И церковь те слова святыя
В свою молитву приняла,
И той молитвой Византия
Себя от гибели спасла.

Так ты, поэт, в годину страха
И колебания земли
Носись душой превыше праха,
И ликам ангельским внемли,
И приноси дрожащим людям
Молитвы с горней вышины,
Да в сердце примем их и будем
Мы нашей верой спасены.

18 апреля 1844

Элегия

Бог весть, не втуне ли скитался
В чужих странах я много лет!
Мой чёрный день не разгулялся,
Мне утешенья нет как нет.
Печальный, трепетный и томный
Назад, в отеческий мой дом,
Спешу, как птица в куст укромный
Спешит, забитая дождём.

1841, Швальбах

Швальбах - курорт в Германии с железистыми источниками.

Корабль

     Люблю смотреть на сине море
В тот час, как с края в край на волновом просторе
     Гроза рокочет и ревёт,
А победитель волн, громов и непогод,
     И смел и горд своею славой,
Корабль в даль бурных вод уходит величаво!

18 декабря 1839, Ницца, предместье Мраморного креста

Сказка о пастухе и диком вепре

Дм. Ник. Свербееву

Дай напишу я сказку! Нынче мода
На этот род поэзии у нас.
И грех ли взять у своего народа
Полузабытый небольшой рассказ?
Нельзя ль его немного поисправить
И сделать ловким, милым; как-нибудь
Обстричь, переодеть, переобуть
И на Парнас торжественно поставить?
Грех не велик, да не велик и труд!
Но ведь поэт быть должен человеком
Несвоенравным, чтоб не рознить с веком:
Он так же пой, как прочие поют!
Не то его накажут справедливо:
Подобно сфинксу, век пожрёт его;
Зачем, дескать, беспутник горделивый,
Не разгадал он духа моего! -
И вечное, тяжёлое забвенье…
Уф! не хочу! Скорее соглашусь
Не пить вина, в котором вдохновенье,
И не влюбляться. - Я хочу, чтоб Русь,
Святая Русь, мои стихи читала
И сберегла на много, много лет;
Чтобы сама история сказала,
Что я презнаменитейший поэт.

Какую ж сказку? Выберу смиренно
Не из таких, где грозная вражда
Царей и царств, и гром, и крик военный,
И рушатся престолы, города;
Возьму попроще, где б я беззаботно
Предаться мог фантазии моей,
И было б нам спокойно и вольготно,
Как соловью в тени густых ветвей.
Ну, милая! гуляй же, будь как дома,
Свободна будь, не бойся никого;
От критики не будет нам погрома:
Народность ей приятнее всего!
Когда-то мы недурно воспевали
Прелестниц, дружбу, молодость; давно
Те дни прошли; но в этом нет печали,
И это нас тревожить не должно!
Где жизнь, там и поэзия! Не так ли?
Таков закон природы. Мы найдём
Что петь нам: силы наши не иссякли,
И, право, мы едва ли упадём,
Какую бы ни выбрали дорогу;
Робеть не надо - главное же в том,
Чтоб знать себя - и бодро понемногу
Вперёд, вперёд! - Теперь же и начнём.

Жил-был король; предание забыло
Об имени и прозвище его;
Имел он дочь. Владение же было
Лесистое у короля того.
Король был человек миролюбивый,
И долго жил в своей глуши лесной
И весело, и тихо, и счастливо,
И был доволен этакой судьбой;
Но вот беда: неведомо откуда
Вдруг проявился дикий вепрь, и стал
Шалить в лесах, и много делал худа;
Проезжих и прохожих пожирал,
Безлюдели торговые дороги,
Всё вздорожало; противу него
Король тогда же принял меры строги,
Но не было в них пользы ничего:
Вотще в лесах зык рога раздавался,
И лаял пёс, и бухало ружьё;
Свирепый зверь, казалось, посмевался
Придворным ловчим, продолжал своё,
И наконец встревожил он ужасно
Всё королевство; даже в городах,
На площадях, на улицах опасно;
Повсюду плач, уныние и страх.
Вот, чтоб окончить вепревы проказы
И чтоб людей осмелить на него,
Король послал окружные указы
Во все места владенья своего
И объявил: что, кто вепря погубит,
Тому счастливцу даст он дочь свою
В замужество - королевну Илию,
Кто б ни был он, а зятя сам полюбит,
Как сына. Королевна же была,
Как говорят поэты, диво мира:
Кровь с молоком, румяна и бела,
У ней глаза - два светлые сапфира,
Улыбка слаще мёда и вина,
Чело как радость, груди молодые
И полные, и кудри золотые,
И сверх того красавица умна.
В неё влюблялись юноши душевно;
Её прозвали кто своей звездой,
Кто идеалом, девой неземной,
Все вообще - прекрасной королевной.
Отец её лелеял и хранил
И жениха ей выжидал такого
Царевича, красавца молодого,
Чтоб он её вполне достоин был.
Но королевству гибелью грозил
Ужасный вепрь, и мы уже читали
Указ, каким в своей большой печали
Король судьбу дочернину решил.

Указ его усердно принят был:
Со всех сторон стрелки и собачеи
Пустилися на дикого вепря:
Яснеет ли, темнеет ли заря,
И днём и ночью хлопают фузеи,
Собаки лают и рога ревут;
Ловцы кричат, и свищут, и храбрятся,
Крутят усы, атукают, бранятся,
И хвастают, и ерофеич пьют;
А нет им счастья. - Месяц гарцевали
В отъезжем поле, здесь и тут и там,
Лугов и нив довольно потоптали
И разошлись угрюмо по домам -
Опохмеляться. Вепрь не унимался.
Но вот судьба: шёл по лесу пастух,
И невзначай с тем зверем повстречался;
Сначала он весьма перепугался
И побежал от зверя во весь дух;
«Но ведь мой бег не то, что бег звериный!» -
Подумал он и поскорее взлез
На дерево, которое вершиной
Кудрявою касалося небес
И виноград пурпурными кистями
Зелёны ветви пышно обвивал.
Озлился вепрь - и дерево клыками
Ну подрывать, и крепкий ствол дрожал.
Пастух смутился: «Ежели подроет
Он дерево, что делать мне тогда?»
И пастуха мысль эта беспокоит:
С ним лишь топор, а с топором куда
Против вепря! Постой же. Ухитрился
Пастух, и начал спелы ветви рвать,
И с дерева на зверя их бросать,
И ждал, что будет? Что же? Соблазнился
Свирепый зверь - стал кушать виноград,
И столько он покушал винограду,
Что с ног свалился, пьяный до упаду,
Да и заснул. - Пастух сердечно рад,
И мигом он оправился от страха
И с дерева на землю соскочил,
Занёс топор и с одного размаха
Он шеищу вепрю перерубил.
И в тот же день он во дворец явился
И притащил убитого вепря
С собой. Король победе удивился
И пастуха ласкал, благодаря
За подвиг. С ним разделался правдиво,
Не отперся от слова своего,
И дочь свою он выдал за него,
И молодые зажили счастливо.
Старик был нежен к зятю своему
И королевство отказал ему.

Готова сказка! Весел я, спокоен.
Иди же в свет, любезная моя!
Я чувствую, что я теперь достоин
Его похвал и что бессмертен я.
Я совершил нешуточное дело,
Покуда и довольно. Я могу
Поотдохнуть и полениться смело,
И на Парнасе долго ни гу-гу!

1835

Свербеев Дмитрий Николаевич (1799-1874) - родственник и друг Языковых.

Нынче мода На этот род поэзии у нас - в 1831-1835 были написаны и появились в печати сказки Пушкина и Жуковского.

К…

Милы очи ваши ясны
И огнём души полны,
Вы божественно прекрасны,
Вы умно просвещены;
Всеобъемлющего Гёте
Понимаете вполне,
А не в пору вы цветёте
В этой бедной стороне.
Ни ко вздохам вещей груди,
Ни к словам разумных уст
Нечувствительны здесь люди -
Человек здесь груб и пуст:
Много вам тоски и скуки.
Дай же бог вам долго жить -
Мир умнеет: наши внуки
Будут вас боготворить.

Между 1829 и 1833

Возможно, относится к К. Павловой.

Поэту

Когда с тобой сроднилось вдохновенье,
И сильно им твоя трепещет грудь,
И видишь ты своё предназначенье,
И знаешь свой благословенный путь;
Когда тебе на подвиг всё готово,
В чём на земле небесный явен дар,
     Могучей мысли свет и жар
     И огнедышащее слово, -

Иди ты в мир - да слышит он пророка,
Но в мире будь величествен и свят:
Не лобызай сахарных уст порока
И не проси и не бери наград.
Приветно ли сияет багряница?
Ужасен ли венчанный произвол?
     Невинен будь, как голубица,
     Смел и отважен, как орёл!

И стройные, и сладостные звуки
Поднимутся с гремящих струн твоих;
В тех звуках раб свои забудет муки,
И царь Саул заслушается их;
И жизнию торжественно-высокой
Ты процветёшь - и будет век светло
     Твоё открытое чело
     И зорко пламенное око!

Но если ты похвал и наслаждений
Исполнился желанием земным, -
Не собирай богатых приношений
На жертвенник пред господом твоим:
Он на тебя немилосердно взглянет,
Не примет жертв лукавых; дым и гром
     Размечут их - и жрец отпрянет,
     Дрожащий страхом и стыдом!

1831

Камби

Там, где внизу горы, извивистый ручей
Бежит и пенится меж грудами корней;
Где горных берегов с песчаного уступа
Склонилася к нему берёз и елей купа,
И зыбким пологом, широким и густым,
Многоветвистая раскинулась над ним; -
Там, в те часы, когда притихнут лес и воды,
Когда на ясные, лазоревые своды
Серебряным шаром покатится луна,
И ночь весенняя, прохладна и нежна,
Оденет берега в свой сумрак сладострастной
И юноша пойдёт к любовнице прекрасной
По чуткому пути на тайный счастья миг,
Неся ей бурный жар объятий молодых,
Горячие уста и огненные очи -
Там, в безмятежное, святое царство ночи,
Похитивший себя у множества сует,
У братий и вина, у праздничных бесед,
У шума вольницы и лени просвещённой, -
Я, полон сладких дум, бродил, уединённый;
Там часто я вверял безмолвию лесов
Гармонию тобой настроенных стихов,
Тобой, красавица, хранительный мой гений,
Светило ясных дней, приволье вдохновений!
Ты первая меня поэтом назвала:
Как сильно грудь моя сей голос поняла,
Твой голос творческий: младые силы встали.
Преобразился я, и очи засверкали!..
Но юные лета - прелестный, дивный сон,
Мой быстрый сон - прошли. Пред новый небосклон
Я перенёс права студентского досуга;
Могу, сжимая длань товарища и друга,
Восторгом оживить беспечное чело -
И разом светлую надежду наголо!
Могу возобновлять пиры мои ночные…
Придут, усядутся гуляки удалые,
Вино заискрится в стакане круговом,
Беседа запоёт, весёлая вином…
Но та минувших лет божественная доля,
Та радость и печаль, та вольность и неволя,
Чем сердце и кипит и стынет вновь и вновь,
Ликует, нежится, беснуется - любовь
Не даст мне прежних дум и чистых наслаждений.
Благословляю ж вас, развесистые тени,
Вас, мирны берега подгорного ручья,
Где, под звездой любви, поэзия моя
В уединении счастливом развивалась,
Дышала свежестью, цвела и красовалась;
Тебя, кем полон сей признательный мой глас:
Вы, добрые, мои, - благословляю вас!

1831

Бессонница

Что мечты мои волнует
На привычном ложе сна?
На лицо и грудь мне дует
Свежим воздухом весна,
Тихо очи мне целует
Полуночная луна.

Ты ль, приют восторгам нежным,
Радость юности моей,
Ангел взором безмятежным,
Ангел прелестью очей,
Персей блеском белоснежным,
Мягких золотом кудрей!

Ты ли мне любви мечтами
Прогоняешь мирны сны?
Ты ли свежими устами
Навеваешь свет луны,
Скрыта лёгкими тенями
Соблазнительной весны?

Благодатное виденье,
Тихий ангел! успокой,
Усыпи души волненье,
Чувства жаркие напой
И даруй мне утомленье,
Освящённое тобой!

1831

Ау!

Голубоокая, младая,
Мой чернобровый ангел рая!
Ты, мной воспетая давно,
Ещё в те дни, как пел я радость
И жизни праздничную сладость,
Искрокипучее вино, -
Тебе привет мой издалеча,
От москворецких берегов
Туда, где звонких звоном веча
Моих пугалась ты стихов;
Где странно юность мной играла,
Где в одинокий мой приют
То заходил бессонный труд,
То ночь с гремушкой забегала!

Пестро, неправильно я жил!
Там всё, чем бог добра и света
Благословляет многи лета
Тот край, всё: бодрость чувств и сил,
Ученье, дружбу, вольность нашу,
Гульбу, шум, праздность, лень - я слил
В одну торжественную чашу,
И пил да пел… я долго пил!

Голубоокая, младая,
Мой чернобровый ангел рая!
Тебя, звезду мою, найдёт
Поэта вестник расторопный,
Мой бойкий ямб четверостопный,
Мой говорливый скороход:
Тебе он скажет весть благую.

Да, я покинул наконец
Пиры, беспечность кочевую,
Я, голосистый их певец!
Святых восторгов просит лира -
Она чужда тех буйных лет,
И вновь из прелести сует
Не сотворит себе кумира!

Я здесь! - Да здравствует Москва!
Вот небеса мои родные!
Здесь наша матушка-Россия
Семисотлетняя жива!
Здесь всё бывало: плен, свобода,
Орда, и Польша, и Литва,
Французы, лавр и хмель народа,
Всё, всё!.. Да здравствует Москва!

Какими думами украшен
Сей холм давнишних стен и башен,
Бойниц, соборов и палат!
Здесь наших бед и нашей славы
Хранится повесть! Эти главы
Святым сиянием горят!

О! проклят будь, кто потревожит
Великолепье старины,
Кто на неё печать наложит
Мимоходящей новизны!
Сюда! на дело песнопений,
Поэты наши! Для стихов
В Москве ищите русских слов,
Своенародных вдохновений!

Как много мне судьба дала!
Денницей ярко-пурпуровой
Как ясно, тихо жизни новой
Она восток мне убрала!
Не пьян полёт моих желаний;
Свобода сердца весела;
И стихотворческие длани
К струнам - и лира ожила!

Мой чернобровый ангел рая!
Моли судьбу, да всеблагая
Не отнимает у меня:
Ни одиночества дневного,
Ни одиночества ночного,
Ни дум деятельного дня,
Ни тихих снов ленивой ночи!

И скромной песнию любви
Я воспою лазурны очи,
Ланиты свежие твои,
Уста сахарны, груди полны,
И белизну твоих грудей,
И чёрных девственных кудрей
На ней блистающие волны!

Твоя мольба всегда верна;
И мой обет - он совершится!
Мечта любовью раскипится,
И в звуки выльется она!
И будут звуки те прекрасны,
И будет сладость их нежна,
Как сон пленительный и ясный,
Тебя поднявший с ложа сна.

1831

Пловец

Нелюдимо наше море,
День и ночь шумит оно;
В роковом его просторе
Много бед погребено.

Смело, братья! Ветром полный
Парус мой направил я:
Полетит на скользки волны
Быстрокрылая ладья!

Облака бегут над морем,
Крепнет ветер, зыбь черней,
Будет буря: мы поспорим
И помужествуем с ней.

Смело, братья! Туча грянет,
Закипит громада вод,
Выше вал сердитый встанет,
Глубже бездна упадёт!

Там, за далью непогоды,
Есть блаженная страна:
Не темнеют неба своды,
Не проходит тишина.

Но туда выносят волны
Только сильного душой!..
Смело, братья, бурей полный
Прям и крепок парус мой.

1829

Барону Дельвигу

Иные дни - иное дело!
Бывало, помнишь ты, барон,
Самонадеянно и смело
Я посещал наш Геликон:
Молва стихи мои хвалила,
Я непритворно верил ей,
И поэтическая сила
Огнём могущественным била
Из глубины души моей!

А ныне? - Миру вдохновений
Далёко недоступен я:
На лоне скуки, сна и лени
Томится молодость моя!
Моей Камены сын ослушной,
Я чужд возвышенных трудов,
Пугаюсь их - и равнодушно
Гляжу на поприще стихов.
Блажен, кто им не соблазнялся!
Блажен, кто от его сует,
Его опасностей и бед
Ушёл в себя - и там остался!..
Завидна славы благодать,
Привет завиден многолюдной!
Но часто ль сей наградой чудной
Ласкают нас? И то сказать -
Непроходимо-беспокойно
Служенье Фебу в наши дни:
В раздолье буйной толкотни,
Кричат, бранятся непристойно
Жрецы поэзии святой…
Так точно праздничной порой
Кипит торговля площадная;
Так говорливо вторит ей
Разноголосица живая
Старух, индеек и гусей!
Туда ль душе честолюбивой
Нести плоды священных дум?
Да увлекут они счастливо
Простонародный крик и шум!
А ты, прихвостница талантов
И повивальница стихов,
Толпа словесных дур и франтов,
Нецензурованных глупцов, -
Не ты ль на подвиг православной
Поэта-юношу зовёшь
И вдруг рукой самоуправной
Его же ставишь на правёж?
Не ты ль в судью и господина
Даёшь Парнасу кой-кого,
И долго, долго твой детина,
Прищурясь, смотрит на него?

Вот так-то ныне область Феба
Мне представляется, барон.
Ты мирно скажешь: «Это сон,
Дар испытующего неба;
Он лёгким лётом пролетит!
Так иногда в жару недуга,
Страдалец сердится на друга
И задушевного бранит!»

Ну так, барон! Поэтов богу
Поставь усердную свечу,
Да вновь на прежнюю дорогу
Мои труды поворочу,
Да снова песнью сладкогласной
Я возвещу, что я поэт, -
И оправдается прекрасно
Мне вдохновенный твой привет!

Сентябрь или октябрь 1828

Дельвиг первый приветствовал Языкова в печати в 1822 сонетом «Младой певец, дорогою прекрасной…». Языков постоянно печатался в альманахах Дельвига - «Северные Цветы» и «Подснежник».

Непроходимо-беспокойно Служенье Фебу в наши дни - Выпад против буйной толкотни в литературной жизни продиктован, вероятно, отрицательным отзывом Н.А.Полевого о стихах Языкова, резкими нападками в журналах на Дельвига и Пушкина.

Песня

Из страны, страны далёкой,
С Волги-матушки широкой,
Ради сладкого труда,
Ради вольности высокой
Собралися мы сюда.
Помним холмы, помним долы,
Наши храмы, наши сёла,
И в краю, краю чужом
Мы пируем пир весёлый
И за родину мы пьём.
Благодетельною силой
С нами немцев подружило
Откровенное вино;
Шумно, пламенно и мило
Мы гуляем заодно.
И с надеждою чудесной
Мы стакан, и полновесный,
Нашей Руси - будь она
Первым царством в поднебесной,
И счастлива и сильна!

1827

К няне А. С. Пушкина

Свет Родионовна, забуду ли тебя?
В те дни, как, сельскую свободу возлюбя,
Я покидал для ней и славу, и науки,
И немцев, и сей град профессоров и скуки, -
Ты, благодатная хозяйка сени той,
Где Пушкин, не сражён суровою судьбой,
Презрев людей, молву, их ласки, их измены,
Священнодействовал при алтаре Камены, -
Всегда приветами сердечной доброты
Встречала ты меня, мне здравствовала ты,
Когда чрез длинный ряд полей, под зноем лета,
Ходил я навещать изгнанника-поэта,
И мне сопутствовал приятель давний твой,
Ареевых наук питомец молодой.
Как сладостно твоё святое хлебосольство
Нам баловало вкус и жажды своевольство!
С каким радушием - красою древних лет -
Ты набирала нам затейливый обед!
Сама и водку нам и брашна подавала,
И соты, и плоды, и вина уставляла
На милой тесноте старинного стола!
Ты занимала нас - добра и весела -
Про стародавних бар пленительным рассказом:
Мы удивлялися почтенным их проказам,
Мы верили тебе - и смех не прерывал
Твоих бесхитростных суждений и похвал;
Свободно говорил язык словоохотный,
И лёгкие часы летали беззаботно!

17 мая 1827

П. А. Осиповой

Благодарю вас за цветы:
Они священны мне; порою
На них задумчиво покою
Мои любимые мечты;
Они пленительно и живо
Те дни напоминают мне,
Когда на воле, в тишине,
С моей Каменою ленивой,
Я своенравно отдыхал
Вдали удушливого света
И вдохновенного поэта
К груди кипучей прижимал!
И ныне с грустию утешной
Мои желания летят
В тот край возвышенных отрад
Свободы милой и безгрешной.
И часто вижу я во сне:
И три горы, и дом красивый,
И светлой Сороти извивы
Златого месяца в огне,
И там, у берега, тень ивы -
Приют прохлады в летний зной,
Наяды полог продувной;
И те отлогости, те нивы,
Из-за которых вдалеке,
На вороном аргамаке,
Заморской шляпою покрытый,
Спеша в Тригорское, один -
Вольтер, и Гёте, и Расин -
Являлся Пушкин знаменитый;
И ту площадку, где в тиши
Нас нежила, нас веселила
Вина чарующая сила -
Оселок сердца и души;
И всё божественное лето,
Которое из рода в род,
Как драгоценность, перейдёт,
Зане Языковым воспето!
Златые дни! златые дни!
Взываю к вам, и где ж они?
Теперь не то: с утра до ночи
Мир политических сует
Мне утомляет ум и очи,
А пользы нет, и славы нет!
Скучаю горько, и едва ли
К поре, ко времени пройдут
Мои учебные печали
И прозаический мой труд.
Но что бы ни было - оставлю
Незанимательную травлю
За дичью суетных наук, -
И, друг природы, лени друг,
Беспечной жизнью позабавлю
Давно ожиданный досуг.
Итак, вперёд! Молюся богу,
Да он меня благословит,
Во имя Феба и харит,
На православную дорогу;
Да мой обрадованный взор
Увидит вновь, восторга полный,
Верхи и скаты ваших гор,
И тёмный сад, и дом, и волны!

1827

Тригорское

Посвящается П. А. Осиповой

В стране, где вольные живали
Сыны воинственных славян,
Где сладким именем граждан
Они друг друга называли;
Куда великая Ганза
Добро возила издалеча,
Пока московская гроза
Не пересиливала веча;
В стране, которую война
Кровопролитно пустошила,
Когда ливонски знамена
Душа геройская водила;
Где побеждающий Стефан
В один могущественный стан
Уже сдвигал толпы густыя,
Да уничтожит псковитян,
Да ниспровергнется Россия!
Но ты, к отечеству любовь,
Ты, чем гордились наши деды,
Ты ополчилась… Кровь за кровь…
И он не праздновал победы!
В стране, где славной старины
Не все следы истреблены,
Где сердцу русскому доныне
Красноречиво говорят:
То стен полуразбитых ряд
И вал на каменной вершине,
То одинокий древний храм
Среди беспажитной поляны,
То благородные курганы
По зеленеющим брегам.
В стране, где Сороть голубая,
Подруга зеркальных озер,
Разнообразно между гор
Свои изгибы расстилая,
Водами ясными поит
Поля, украшенные нивой, -
Там, у раздолья, горделиво
Гора трихолмная стоит;
На той горе, среди лощины,
Перед лазоревым прудом,
Белеется весёлый дом
И сада тёмные картины,
Село и пажити кругом.

Приют свободного поэта,
Не побеждённого судьбой!
Благоговею пред тобой, -
И дар божественного света,
Краса и радость лучших лет,
Моя надежда и забава,
Моя любовь и честь и слава -
Мои стихи - тебе привет!

Как сна отрадные виденья,
Как утро пышное весны,
Волшебны, свежи наслажденья
На верном лоне тишины,
Когда душе, не утомленной
Житейских бременем трудов,
Доступен жертвенник священный
Богинь кастальских берегов;
Когда родимая природа
Её лелеет и хранит
И ей, роскошная, дарит
Всё, чем возвышена свобода.

Душе пленительна моей
Такая райская година:
Камены пламенного сына
Она утешила; об ней
Воспоминание живое
И ныне радует меня.
Бывало, в царственном покое,
Великое светило дня,
Вослед за раннею денницей,
Шаром восходит огневым
И небеса, как багряницей,
Окинет заревом своим;
Его лучами заиграют
Озёр живые зеркала;
Поля, холмы благоухают;
С них белой скатертью слетают
И сон и утренняя мгла;
Росой перловой и зернистой
Дерев одежда убрана;
Пернатых песнью голосистой
Звучит лесная глубина.

Тогда, один, восторга полный,
Горы прибережной с высот,
Я озирал сей неба свод,
Великолепный и безмолвный,
Сии круги и ленты вод,
Сии ликующие нивы,
Где серп мелькал трудолюбивый
По золотистым полосам;
Скирды желтелись, там и там
Жнецы к товарищам взывали,
И на дороге, вдалеке,
С холмов бегущие к реке
Стада пылили и блеяли.

Бывало, солнце без лучей
Стоит и рдеет в бездне пара,
Тяжёлый воздух полон жара;
Вода чуть движется; над ней
Склонилась томными ветвями
Дерев безжизненная тень;
На поле жатвы, меж скирдами,
Невольная почиет лень,
И кони спутанные бродят,
И псы валяются; молчат
Село и холмы; душен сад,
И птицы песен не заводят…

Туда, туда, друзья мои!
На скат горы, на брег зелёный,
Где дремлют Сороти студёной
Гостеприимные струи;
Где под кустарником тенистым
Дугою выдалась она
По глади вогнутого дна,
Песком усыпанной сребристым.
Одежду прочь! Перед челом
Протянем руки удалые
И бух! - блистательным дождём
Взлетают брызги водяные.
Какая сильная волна!
Какая свежесть и прохлада!
Как сладострастна, как нежна
Меня обнявшая наяда!
Дышу вольнее, светел взор,
В холодной неге оживаю,
И бодр и весел выбегаю
Травы на бархатный ковёр.

Что восхитительнее, краше
Свободных, дружеских бесед,
Когда за пенистою чашей
С поэтом говорит поэт?
Жрецы высокого искусства,
Пророки воли божества!
Как независимы их чувства,
Как полновесны их слова!
Как быстро, мыслью вдохновенной,
Мечты на радужных крылах,
Они летают по вселенной
В былых и будущих веках!
Прекрасно радуясь, играя,
Надежды смелые кипят,
И грудь трепещет молодая,
И гордый вспыхивает взгляд!

Певец Руслана и Людмилы!
Была счастливая пора,
Когда так веселы, так милы
Неслися наши вечера
Там на горе, под мирным кровом
Старейшин сада вековых,
На дёрне свежем и шелковом,
В виду окрестностей живых;
Или в тиши благословенной
Жилища граций, где цветут
Каменами хранимый труд
И ум, изящно просвещенный;
В часы, как сладостные там
Дары Эвтерпы нас пленяли,
Как персты лёгкие мелькали
По очарованным ладам, -
С них звуки стройно подымались,
И в трелях чистых и густых
Они свивались, развивались -
И сердце чувствовало их!

Вот за далёкими горами
Скрывается прекрасный день;
От сеней леса над водами
Волнообразными рядами
Длиннеет трепетная тень;
В реке сверкает блеск зарницы,
Пустеют холмы, дол и брег;
В село въезжают вереницы
Поля покинувших телег;
Где-где залает пёс домовый,
Иль ветерок зашелестит
В листах темнеющей дубровы,
Иль птица робко пролетит,
Иль воз тяжёлый и скрыпучий,
Усталым движимый конём,
Считая брёвна колесом,
Переступает мост плавучий;
И вдруг отрывный и глухой
Промчится грохот над рекой,
Уже спокойной и дремучей, -
И вдруг замолкнет… Но вдали,
На крае неба, месяц полный
Со всех сторон заволокли
Большие облачные волны;
Вон расступились, вон сошлись,
Вон, грозно-тихие, слились
В одну громаду непогоды -
И на лазоревые своды,
Молниеносна и черна,
С востока крадется она.

Уже безмолвие лесное
Налётом ветра смущено;
Уже не мирно и темно
Реки течение ночное;
Широко зыблются на нём
Теней раскидистые чащи,
Как парус, в воздухе дрожащий,
Почти упущенный пловцом,
Когда внезапно буря встанет,
Покатит шумные струи,
Рванёт крыло его ладьи
И над пучиною растянет.

Тьма потопила небеса;
Пустился дождь; гроза волнует,
Взрывает воды и леса,
Гремит, и блещет, и бушует.
Мгновенья дивные! Когда
С конца в конец по тучам бурным
Зубчатой молнии бразда
Огнём рассыплется пурпурным, -
Всё видно: цепь далёких гор
И разноцветные картины
Извивов Сороти, озёр,
Села, и брега, и долины!
Вдруг тьма угрюмей и черней,
Удары громче громовые,
Шумнее, гуще и быстрей
Дождя потоки проливные.

Но завтра, в пышной тишине,
На небо ярко-голубое
Светило явится дневное
Восставить утро золотое
Грозой омытой стороне.

Придут ли дни? Увижу ль снова
Твои холмы, твои поля,
О православная земля
Священных памятников Пскова?
Твои родные красоты
Во имя муз благословляю
И верным счастьем называю
Всё, чем меня ласкала ты.

Как сладко узнику младому,
Покинув тьму и груз цепей,
Взглянуть на день, на блеск зыбей,
Пройти по брегу луговому,
Упиться воздухом полей!
Как утешительно поэту
От мира хладной суеты,
Где многочисленные в Лету
Бегут надежды и мечты,
Где в сердце, музою любимом,
Порой, как пламени струя,
Густым задавленная дымом,
Страстей при шуме нестерпимом,
Слабеют силы бытия, -
В прекрасный мир, в сады природы
Себя, свободного, укрыть
И вдруг и гордо позабыть
Свои потерянные годы!

Осень 1826

Осипова Прасковья Александровна (1781-1859) - мать А.Н.Вульфа, владелица Тригорского, соседка Пушкина (по Михайловскому) и его приятельница.

В стране, где вольные живали - имеются в виду феодальные республики, древние Новгород и Псков.

Великая Ганза - торговый и политический союз северонемецких городов (XIV-XVII вв.)

Пока московская гроза Не пересиливала веча - в конце XV - начале XVI в., при московских князьях Иване III и Василии III, вече в Новгороде и Пскове было упразднено, а вечевой колокол снят.

Душа геройская водила - предположительно имеется в виду последний магистр ливонского ордена Кетлер, сражавшийся против России в Ливонской войне.

Стефан - Стефан Баторий (1533-1586), польский король, воевавший с Иваном Грозным из-за Ливонии. Ставка Батория при осаде Пскова была в городище Ворониче, на месте которого расположено Тригорское.

Сороть - река в Тригорском.

Свободный поэт - Пушкин.

Богини кастальских берегов - музы.

Наяда - здесь: вода, волна.

Там на горе - в тригорском парке.

Жилище граций - дом в Тригорском, где жили сёстры Вульфа (Александра, Анна, Евпраксия).

Дары Эвтерпы - музыка.

***

Не вы ль убранство наших дней
Свободы искры огневые, -
Рылеев умер, как злодей! -
О, вспомяни о нём, Россия,
Когда восстанешь от цепей
И силы двинешь громовые
На самовластие царей!

7 августа 1826

Написано после казни Рылеева (13 июля 1826).

Аделаиде

Ланит и персей жар и нега,
Живые груди, блеск очей,
И волны ветреных кудрей…
О друг! ты Альфа и Омега
Любви возвышенной моей!
С минуты нашего свиданья
Мои пророческие сны,
Мои кипучие желанья
Все на тебя устремлены.
Предайся мне: любви забавы
И песнью громкой воспою
И окружу лучами славы
Младую голову твою.

1826

***

Увы! я убеждён решительно и верно,
Что ты не для меня прекрасна и мила:
Для тела моего ты велика чрезмерно,
А для души моей ты несколько мала.

1825

Возможно, обращено к Воейковой.

Извиненье

Я не исполнил обещанья:
Не всё и плохо написал;
Но я прекрасного желал,
Но я имею оправданья
Во глубине моей души,
Они довольно хороши.
Я жажду славы и свободы,
А что пророчат мне мечты?
Предвижу царство пустоты
И прозаические годы…
Во имя бога и природы,
Не веря сердцу и уму,
Уже сбегаются народы
К позолочённому ярму;
Награда вам - и корм и ласки,
А служба скромная легка:
Не беспокоить седока
И верно слушаться указки!
Жестоки наши времена,
На троне глупость боевая!
Прощай, поэзия святая,
И здравствуй, рабства тишина!

20 декабря 1825

Написано по поводу вступления на престол Николая I.

Элегия

Меня любовь преобразила:
Я стал задумчив и уныл;
Я ночи бледные светила,
Я сумрак ночи полюбил.
Когда весёлая зарница
Горит за дальнею горой,
И пар густеет над водой,
И смолкла вечера певица,
По скату сонных берегов
Брожу, тоскуя и мечтая,
И жду, когда между кустов
Мелькнёт условленный покров
Или тропинка потайная
Зашепчет шорохом шагов.
Гори, прелестное светило,
Помедли, мрак, на лоне вод:
Она придёт, мой ангел милый,
Любовь моя, - она придёт!

Ноябрь или начало декабря 1825

Музыка А. Даргомыжского.

Н. Д. Киселёву
Отчёт о…

Я знаю, друг, и в шуме света
Ты помнишь первые дела
И песни русского поэта
При звоне дерптского стекла.
Пора бесценная, святая!
Тогда свобода удалая,
Восторги музы и вина
Меня живили, услаждали;
Дни безмятежные мелькали;
Душа не слушалась печали
И не бывала холодна!
Пускай известности прекрасной
И дум высоких я не знал;
Зато учился безопасно
Зато себя не забывал.
Бывало, кожаной монетой
Куплю таинственных отрад -
И романтически с Лилетой
Часы ночные пролетят.

Теперь, как прежде, своенравно
Я жизнь студентскую веду;
Но было время - и недавно! -
Любви неметкой и неславной
Я был в удушливом чаду;
Я рабствовал; я всё оставил
Для безответной красоты;
Простосердечно к ней направил
Мои надежды и мечты;
Я ждал прилежного участья;
Я пел ланиты и уста,
И стан, и тайные места
Моей богини сладострастья;
Мне соблазнительна была
Её супружеская скромность,
Очей загадочная томность
И ясность белого чела, -
Всё нежило, всё волновало
Мою неопытную кровь,
Всё в юном сердце зажигало
Живую первую любовь.
Ах! сколько влажных сновидений,
Тяжёлых вздохов, даже слёз,
Алкая полных наслаждений,
В часы полуночных явлений,
Я для надменной перенёс!
Я думал страстными стихами
Её принудить угадать,
Куда горячими мечтами
Приятно мне перелетать.
И что ж? Она не разумела,
Кого любил, кому я пел.
Я мучился, а знаком тела
Ей объяснить не захотел,
Чего душа моя хотела.
Так пронеслися дни поста,
И, вольнодумна и свята,
Она усердно причастилась.
Меж тем узнал я, кто она;
Меж тем сердечная война
Во мне помалу усмирилась,
И муза юная моя
Непринуждённо отучилась
Мечтать о счастье бытия.
Опять с надеждой горделивой
Гляжу на Шиллеров полёт,
Опять и радостно и живо
В моей груди славолюбивой
Огонь поэзии растёт.

И признаюся откровенно,
Я сам постигнуть не могу,
Как жар любви не награжденной
Не превратил меня в брюзгу!
Мои телесные затеи
Отвергла гордая краса, -
А не сержусь на небеса,
А мне все люди - не злодеи;
А романтической тоской
Я не стеснил живую душу,
И в честь зазорному Картушу
Не начал песни удалой!

Сия особенность поэта
Некстати нынешним годам,
Когда питомцы бога света
Так мило воспевают нам
Своё невинное мученье,
Так помыкают вдохновенье,
И так презрительны к тому,
Что не доступно их уму!
Но как мне быть? На поле славы
Смешаю ль звук моих стихов
С лихими песнями оравы
Всегда отчаянных певцов?
Мне нестерпимы их жеманства,
Их голос буйный и чужой…
Нет, муза вольная со мной!
Прочь жажда славы мелочной
И лёгкий демон обезьянства!
Спокоен я: мои стихи
Живит не ложная свобода,
Им не закон - чужая мода,
В них нет заёмной чепухи
И перевода с перевода;
В них неподдельная природа,
Своё добро, свои грехи!

Теперь довольно, до свиданья!
Тогда, подробней и ясней
Сего нестройного посланья,
Я расскажу тебе деянья
Любви неконченной моей!

29 ноября 1825

Вариант подзаголовка - «Отчёт о любви».

Картуш (1693-1721) - парижский разбойник.

Поэт

«Искать ли славного венца
На поле рабских состязаний,
Тревожа слабые сердца,
Сбирая нищенские дани?
Сия народная хвала,
Сей говор близкого забвенья,
Вознаградит ли музе пенья
Её священные дела?
Кто их постигнет? Гений вспыхнет -
Толпа любуется на свет,
Шумит, шумит, шумит - затихнет;
И это слава наших лет!»

Так мыслит юноша-поэт,
Пока в душе его желанья
Мелькают, тёмные, как сон,
И твёрдый глас самосознанья
Не возвестил ему, кто он.
И вдруг, надеждой величавой
Свои предвидя торжества,
Беспечный - право иль не право
Его приветствует молва -
За независимою славой
Пойдёт любимец божества;
В нём гордость смелая проснётся:
Свободен, весел, полон сил,
Орёл великий встрепенётся,
Расширит крылья и взовьётся
К бессмертной области светил!

6 ноября 1825

Две картины

Прекрасно озеро Чудское,
Когда над ним светило дня
Из синих вод, как шар огня,
Встаёт в торжественном покое:
Его красой озарена,
Цветами радуги играя,
Лежит равнина водяная,
Необозрима и пышна;
Прохлада утренняя веет,
Едва колышутся леса;
Как блёстки золота, светлеет
Их переливная роса;
У пробудившегося брега
Стоят, готовые для бега,
И тихо плещут паруса;
На лодку мрежи собирая,
Рыбак взывает и поёт,
И песня русская, живая
Разносится по глади вод.

Прекрасно озеро Чудское,
Когда блистательным столбом
Светило искрится ночное
В его кристалле голубом:
Как тень, отброшенная тучей,
Вдоль искривлённых берегов
Чернеют образы лесов,
И кое-где огонь плавучий
Горит на чёлнах рыбаков;
Безмолвна синяя пучина,
В дубровах мрак и тишина,
Небес далёкая равнина
Сиянья мирного полна;
Лишь изредка, с богатым ловом
Подъемля сети из воды,
Рыбак живит весёлым словом
Своих товарищей труды;
Или путём дугообразным
С небесных падая высот,
Звезда над озером блеснёт,
Огнём рассыплется алмазным
И в отдаленьи пропадёт.

Между 2 и 16 августа 1825

Гений

Когда, гремя и пламенея,
Пророк на небо улетал -
Огонь могучий проникал
Живую душу Елисея:
Святыми чувствами полна,
Мужала, крепла, возвышалась,
И вдохновеньем озарялась,
И бога слышала она!

Так гений радостно трепещет,
Своё величье познаёт,
Когда пред ним гремит и блещет
Иного гения полёт;
Его воскреснувшая сила
Мгновенно зреет для чудес…
И миру новые светила -
Дела избранника небес!

Между 10 и 19 мая 1825

Элегия

Счастлив, кто с юношеских дней,
Живыми чувствами убогой,
Идёт просёлочной дорогой
К мете таинственной своей!
Кто рассудительной душою
Без горьких опытов узнал
Всю бедность жизни под луною,
И ничему не доверял!
Зачем не мне такую долю
Определили небеса?
Идя по жизненному полю,
Твержу: мой рай, моя краса,
А вижу лишь мою неволю!

8 апреля 1825

Родина

Краса полуночной природы,
Любовь очей, моя страна!
Твоя живая тишина,
Твои лихие непогоды,
Твои леса, твои луга,
И Волги пышные брега,
И Волги радостные воды -
Всё мило мне, как жар стихов,
Как жажда пламенная славы,
Как шум прибережной дубравы
И разыгравшихся валов.

Всегда люблю я, вечно живы
На крепкой памяти моей
Предметы юношеских дней
И сердца первые порывы;
Когда волшебница-мечта
Красноречивые места
Мне оживляет и рисует,
Она свежа, она чиста,
Она блестит, она ликует.

Но там, где русская природа,
Как наших дедов времена,
И величава, и грозна,
И благодатна, как свобода, -
Там вяло дни мои лились,
Там не внимают вдохновенью,
И люди мирно обреклись
Непринуждённому забвенью.

Целуй меня, моя Лилета,
Целуй, целуй! Опять с тобой
Восторги вольного поэта,
И сила страсти молодой,
И голос лиры вдохновенной!
Покинув край непросвещенный,
Душой высокое любя,
Опять тобой воспламененный,
Я стану петь и шум военный,
И меченосцев, и тебя!

Январь 1825

Элегия

Ещё молчит гроза народа,
Ещё окован русский ум,
И угнетённая свобода
Таит порывы смелых дум.
О! долго цепи вековые
С рамен отчизны не спадут,
Столетья грозно протекут, -
И не пробудится Россия!

1824

Евпатий

«Ты знаешь ли, витязь, ужасную весть? -
В рязанские стены вломились татары!
Там сильные долго сшибались удары,
Там долго сражалась с насилием честь,
Но всё победили Батыевы рати:
Наш град - пепелище, и князь наш убит!» -
Евпатию бледный гонец говорит,
И, страшно бледнея, внимает Евпатий.

«О витязь! я видел сей день роковой:
Багровое пламя весь град обхватило,
Как башня, спрямилось, как буря, завыло;
На стогнах смертельный свирепствовал бой,
И крики последних молитв и проклятий
В дыму заглушали звенящий булат -
Всё пало… и небо стерпело сей ад!»
Ужасно бледнея, внимает Евпатий.

Где-где по широкой долине огонь
Сверкает во мраке ночного тумана, -
То грозная рать победителя хана
Покоится; тихи воитель и конь;
Лишь изредка, чёрной тревожимый грезой,
Татарин впросонках с собой говорит,
То, вздрогнув, безмолвный, поднимет свой щит,
То схватит своё боевое железо.

Вдруг… что там за топот в ночной тишине?
«На битву, на битву!» - взывают татары.
Откуда ж свершитель отчаянной кары?
Не всё ли погибло в крови и в огне?
Отчизна, отчизна! под латами чести
Есть сильное чувство, живое, одно…
Полмёртвую руку подъемлет оно
С последним ударом решительной мести.

Не синее море кипит и шумит,
Почуя незапный набег урагана, -
Шумят и волнуются ратники хана;
Оружие блещет, труба дребезжит,
Толпы за толпами, как тучи густые,
Дружину отважных стесняют кругом;
Сто копий сражаются с русским копьём…
И пало геройство под силой Батыя.

Редеет ночного тумана покров,
Утихла долина убийства и славы.
Кто сей на долине убийства и славы
Лежит, окружённый телами врагов?
Уста уж не кличут бестрепетных братий,
Уж кровь запеклася в отверстиях лат,
А длань ещё держит кровавый булат:
Сей падший воитель свободы - Евпатий!

11 апреля 1824

[А. С. Дириной]

Les vers sont en effet la musique de l'ame!
Voltaire *

Когда в моём уединенье
Не существует ни гроша,
Грустит моё воображенье
И то же делает душа;
Когда у господа - финансов
Я умилительно прошу
И ни студенческих романсов,
Ни важных песен не пишу;
Сии минуты роковые,
В их безотрадной тишине,
Напоминают часто мне
Кармана радости былые,
И вдохновение, и вас;
Я не забыл, как мой Пегас,
Слуга живой и неизменной,
Необходимости служил -
И мне отраду приносил
От доброты незаслуженной!
0! сильно чувствует поэт!
В душе, лишь гению послушной,
Притворства нет, и лести нет,
И нет надежды малодушной.
Неблагодарность все века
Открыто славилася в мире
И в одеянье бедняка,
И в императорской порфире, -
И свет таков, каков он был.
Но в длинных летописях света
Скажите: кто же находил
Неблагодарного поэта?

Один, с поникшей головой,
В моём приюте одиноком,
Сижу в молчании глубоком
И в светлый час, и в час ночной -
Мечты чуть живы, не играют,
И часто с утра до утра
По Дерпту целому летают
Искать бумажного добра -
И ничего не обретают!
Без денег с немцами - беда:
Они приятны для досугов,
Но их приятность никогда
Не лечит денежных недугов!
Но вы, которые ко мне -
За что, не знаю - благосклонны…
У вас мой дух неугомонный,
Как на родимой стороне,
Отраду чистую находит;
Не к вам ли, скучная порой,
С непринуждённою тоской
Моя поэзия приходит?
О, будьте духу моему
Благотворителем, как были -
И то, и то, и то ему
Простите - если не простили!

3 апреля 1824

* Действительно, стихи - музыка души.
Вольтер. (фр.)

Дирина Анна Сергеевна, жившая в 1820-х в Дерпте, чей дом охотно посещался русскими студентами.

H. Д. Киселёву

Скажи, как жить мне без тебя?
Чем врачеваться мне от скуки?
Любя немецкие науки
И немцев вовсе не любя,
Кому, собою недовольный,
Поверю я мои стихи,
Мечты души небогомольной
И запрещённые грехи?
В стране, где юность странным жаром
Невольной вольности кипит,
Где жизнь идёт, а не летит,
Где любят в долг, дарят не даром,
Где редки русские умы,
Где редки искры вдохновенья, -
Где царь и глупость - две чумы -
Ешё не портят просвещенья, -
Любили вместе мы делить
Весёлой младости досуги
И страсть правительство бранить
За всероссийские недуги.
Мелькали быстро дни мои:
Я знал не купленное счастье
В раю мечтательной любви
И в идеальном сладострастье;
Но я предвижу, милый мой,
Что скоро сбудется со мной.
Живя одним воспоминаньем,
Я лучших дней не призову, -
И отягчит мою главу
Тоска с несбыточным желаньем.
Мои свободные мечты
И песни музы горделивой
Заменит мне покой сонливый,
И жизни глупой суеты
Меня прельстят утехой лживой, -
И прочь прекрасное! Но ты -
Свидетель милой наготы
Моей поэзии шутливой…
Пускай тебе сии мечты
В весёлый час представят живо
Лихие шалости любви…
О! вспомни вольного собрата
И важной дланью дипломата
Моих стихов не изорви!

18 февраля 1824

Муза

Богиня струн пережила
Богов и грома и булата;
Она прекрасных рук в оковы не дала
Векам тиранства и разврата.
Они пришли; повсюду смерть и брань,
В венце раскованная сила,
Её бессовестная длань
Алтарь изящного разбила;
Но с праха рушенных громад,
Из тишины опустошенья,
Восстал - величествен и млад -
Бессмертный ангел вдохновенья.

Февраль 1824

Слава богу

О, слава богу, слава богу!
Я не влюблён, свободен я;
Я выбрал лучшую дорогу
На скучной степи бытия:
Не занят светом и молвою,
Я знаю тихие мечты,
И не поклонник красоты,
И не обманут красотою!

Февраль 1824

Элегия

Свободы гордой вдохновенье!
Тебя не слушает народ:
Оно молчит, святое мщенье,
И на царя не восстаёт.

Пред адской силой самовластья,
Покорны вечному ярму,
Сердца не чувствуют несчастья
И ум не верует уму.

Я видел рабскую Россию:
Перед святыней алтаря,
Гремя цепьми, склонивши выю,
Она молилась за царя.

24 января 1824

Стихотворение долгое время приписывалось Рылееву.
Очевидно, навеяно картиной богослужения в канун рождества и моления за царя (24 января - сочельник).

H. Д. Киселёву

В стране, где я забыл мирские наслажденья,
Где улыбается мне дева песнопенья,
Где немец поселил свой просвещённый вкус,
Где поп и государь не оковали муз;
Где вовсе не видать позора чести русской.
Где доктор и студент обедают закуской,
Желудок приучив за книгами говеть;
Где часто, не любя всегда благоговеть
Перед законами железа и державы,
Младый воспитанник науки и забавы,
Бродя в ночной тиши, торжественно поёт
И вольность и покой, которыми живёт, -
Ты первый подал мне приятельскую руку,
Внимал моих стихов студенческому звуку,
Делил со мной мечты надежды золотой
И в просвещении мне был пример живой.
Ты удивил меня: ты и богат и знатен,
А вовсе не дурак, не подл и не развратен!
Порода - первый чин в отечестве твоём -
Тебе позволила б остаться и глупцом:
Она дала тебе вельможеское право
По-царски век прожить, не занимаясь славой,
На лоне роскоши для одного себя;
Или, занятия державных полюбя,
Стеснивши юный стан ливреею тирана,
Ходить и действовать по звуку барабана,
И мыслить, как велит, рассудка не спросясь,
Иль невеликий царь или великий князь,
Которым у людей отеческого края
По сердцу лишь ружьё да голова пустая.
Ты мог бы, с двадцать лет помучивши солдат,
Блистать и мишурой воинственных наград,
И, даже азбуки не зная просвещенья,
Потом принять бразды верховного правленья,
Которых на Руси, как почтовых коней,
Скорее тем дают, кто чаще бьёт людей.
Но ты, не веруя неправедному праву,
Очами не раба взираешь на державу,
Ты мыслишь, что одни б достоинства должны
Давать не только скиптр, но самые чины,
Что некогда наук животворящий гений -
Отец народных благ и царских огорчений -
Поставит, разумом обезоружив трон,
Под наши небеса свой истинный закон…

Мы вместе, милый мой, о родине судили,
Царя и русское правительство бранили, -
И дни весёлые мелькали предо мной.
Но вот - тебя судьба зовёт на путь иной,
И скоро будут мне, в тиши уединенья,
Отрадою одни былые наслажденья.
Дай руку! Да тебе на поприще сует
Не встретится удар обыкновенных бед!

А я - останусь здесь, и в тишине свободной
Научится летать мой гений благородный,
Научится богов высоким языком
Презрительно шутить над знатью и царём:
Не уважающий дурачеств и в короне,
Он, верно, их найдёт близ трона и на троне!

Пускай пугливого тиранства приговор
Готовит мне в удел изгнания позор
За смелые стихи, внушённые поэту
Делами низкими и вредными полсвету, -
Я не унижуся нерабскою душой
Перед могущею - но глупою рукой.
Служитель алтарей богини вдохновенья
Умеет презирать неправые гоненья, -
И все усилия ценсуры и попов
Не сильны истребить возвышенных стихов.
Прошли те времена, как верила Россия,
Что головы царей не могут быть пустые
И будто создала благая дань творца
Народа тысячи - для одного глупца;
У нас свободный ум, у нас другие нравы:
Поэзия не льстит правительству без славы;
Для нас закон царя - не есть закон судьбы,
Прошли те времена - и мы уж не рабы!

20 октября 1823

Киселёв Николай Дмитриевич (1800-1869) - товарищ Языкова по университету, дипломат. Языков сблизился с Киселёвым в 1823 и после его отъезда из Дерпта поддерживал с ним переписку.

Баян к русскому воину
при Димитрии Донском, прежде знаменитого
сражения при Непрядве

Посвящено А. А. В[оейков]ой

Стоит - за олтари святые,
За богом венчанных царей,
За гробы праотцев родные,
За жён, отцов и за детей.
Лобанов

О бранный витязь! ты печален,
Один, с поникшею главой,
Ты бродишь, мрачный и немой,
Среди могил, среди развалин;
Ты видишь в родине своей
Следы пожаров и мечей.

И неужель трава забвенья
Успеет вырость на гробах,
Пока не вспыхнет в сих полях
Война решительного мщенья?
Или замолкла навсегда
Твоя за родину вражда?

Твои отцы славяне были,
Железом страшные врагам;
Чужие руки их рукам
Не цепи - злато приносили.
И не свобода ль им дала
Их знаменитые дела?

Когда с толпой отважных братий
Ты грозно кинешься на бой, -
Кто сильный сдержит пред тобой
Врагов тьмочисленные рати?
Кто сгонит бледность с их лица
При виде гневного бойца?

Рука свободного сильнее
Руки, измученной ярмом, -
Так с неба падающий гром
Подземных грохотов звучнее,
Так песнь победная громчей
Глухого скрежета цепей!

Не гордый дух завоеваний
Зовёт булат твой из ножон:
За честь, за веру грянет он
В твоей опомнившейся длани -
И перед челами татар
Не промахнётся твой удар!

На бой, на бой! - И жар баянов
С народной славой оживёт,
И арфа смелых пропоёт:
«Конец владычеству тиранов:
Ужасен хан татарский был,
Но русский меч его убил!»

20 августа 1823

Воейкова Александра Андреевна, урождённая Протасова (1797-1829) - племянница и крестница В.А.Жуковского (героиня его баллады «Светлана»), жена писателя и журналиста А.Ф.Воейкова; часто приезжала в Дерпт. Была воспета многими поэтами. Увлечение Воейковой оставило заметный след в творчестве Языкова.

Лобанов Михаил Евграфович (1787-1846) - третьестепенный поэт и переводчик. Эпиграф из «Оды российскому воинству» (1813).

Песнь барда во время
владычества татар в России

О, стонати Рускои земли,
помянувше пръвую годину -
и пръвых князей!
    Слово о полку Игореве.

    Где вы, краса минувших лет,
    Баянов струны золотые,
Певицы вольности, и славы, и побед,
    Народу русскому родные?

Бывало: ратники лежат вокруг огней
    По брегу светлого Дуная,
    Когда тревога боевая
    Молчит до утренних лучей.
    Вдали - туманом покровенный
    Стан греков, и над ним, грозна
    Как щит, в бою окровавленный,
    Восходит полная луна!

    И тихий сон во вражьем стане;
    Но там, где вы, сыны снегов,
    Там вдохновенный на кургане
    Поёт деянья праотцов -
    И персты вещие летают
    По звонким пламенным струнам,
    И взоры воинов сверкают,
    И рвутся длани их к мечам!

    Наутро солнце лишь восстало -
    Проснулся дерзостный булат:
    Валятся греки - ряд на ряд,
    И их полков - как не бывало!
И вы сокрылися, века полночной славы,
    Побед и вольности века!
Так сокрывается лик солнца величавый
    За громовые облака.
    Но завтра солнце вновь восстанет…
    А мы… нам долго цепи влечь;
Столетья протекут - и русский меч не грянет
    Тиранства гордого о меч.
    Неутомимые страданья
    Погубят память об отцах,
    И гений рабского молчанья
    Воссядет, вечный, на гробах.
    Теперь вотще младый баян
    На голос предков запевает:
    Жестоких бедствий ураган
    Рабов полмертвых оглушает;
    И он, дрожащею рукой
    Подняв холодные железы,
    Молчит, смотря на них сквозь слезы,
    С неисцелимою тоской!

Конец июля - начало августа 1823

Песня

Счастлив, кому судьбою дан
Неиссякаемый стакан:
Он бога ни о чём не просит,
Не поклоняется молве
И думы тягостной не носит
В своей нетрезвой голове.

С утра до вечера ему
Не скучно - даже одному:
Не занятый газетной скукой,
Сидя с вином, не знает он,
Как царь, политик близорукий,
Или осмеян, иль смешон.

Пускай святой триумвират
Европу судит невпопад,
Пускай в Испании воюют
За гордой вольности права -
Виновных дел не критикуют
Его невинные слова.

Вином и весел и счастлив,
Он - для одних восторгов жив.
И меж его и царской долей
Не много разницы найдём:
Царь почивает на престоле,
А он - забывшись - под столом.

Август - начало сентября 1823

Святой триумвират - Священный союз, т.е. реакционный союз Австрии, Пруссии и России, заключённый в 1815 для подавления революционных и национально-освободительных движений в Европе.

Пускай в Испании воюют - имеется в виду испанская революция 1820-1823 гг.

Песня

Мы любим шумные пиры,
Вино и радости мы любим
И пылкой вольности дары
Заботой светскою не губим.
Мы любим шумные пиры,
Вино и радости мы любим.

Наш Август смотрит сентябрём -
Нам до него какое дело!
Мы пьём, пируем и поём
Беспечно, радостно и смело.
Наш Август смотрит сентябрём -
Нам до него какое дело?

Здесь нет ни скипртра, ни оков,
Мы все равны, мы все свободны,
Наш ум - не раб чужих умов,
И чувства наши благородны.
Здесь нет ни скиптра, ни оков,
Мы все равны, мы все свободны.

Приди сюда хоть русский царь,
Мы от бокалов не привстанем.
Хоть громом бог в наш стол ударь,
Мы пировать не перестанем.
Приди сюда хоть русский царь,
Мы от бокалов не привстанем.

Друзья, бокалы к небесам!
Обет правителю природы:
«Печаль и радость - пополам,
Сердца - на жертвенник свободы!»
Друзья, бокалы к небесам!
Обет правителю природы:

«Да будут наши божества
Вино, свобода и веселье!
Им наши мысли и слова!
Им и занятье и безделье!»
Да будут наши божества
Вино, свобода и веселье!

Август - начало сентября 1823

Моё уединение

От света вдалеке,
Я моему Пенату
Нашёл простую хату
В пустынном чердаке;
Здесь лестница крутая,
Со всхода по стене
Улиткой завитая,
В потьмах ведёт ко мне;
Годов угрюмый гений
С неё перилы снял
И тяжкие ступени
Избил и раскачал;
Но, зная путь парнасской
От колыбельных лет,
С её вершины тряской
Не падает поэт;
Под ним дрожат ступени,
И тьма со всех сторон,
Но верно ходит он
К своей любимой сени.

Благодарю богов!
В моём уединенье
Свобода - paй певцов,
Живое размышленье
И тишина трудов.
Умеренность благая
Приют мой убрала,
Здесь роскошь выписная
Приёма не нашла;
Завесою богатой
Не занавешен свет;
Пол шаткой и покатой
Коврами не одет;
Ни бронзы драгоценной,
Ни зеркал, ни картин:
Всё бедно и смиренно,
Как сирый Фебов сын.
У стенки некрасивой
Стоит мой стол простой,
Хранитель молчаливой
Всего, что гений мой,
Мечтатель говорливой,
Досужною порой
Певцу-анахорету
Наедине внушил
И строго запретил
Казать слепому свету.
Пред ним моя рука,
Широкими рядами,
Из полок, меж стенами
И вверх до потолка,
Приют уединенный
Соорудила вам,
О русские Камены,
Священные векам!

Ты здесь, во славе зримый,
Снегов полярных сын,
Певец непобедимый
И гений - исполин,
Отважный, как свобода,
И быстрый, как перун,
Ты строен, как природа,
Как небо, вечно юн!

И ты, кумир поэта,
С высокою душой,
Как яркая комета,
Горящей полосой
На русском небосклоне
Возникший в дни побед
И мудрую на троне
Прославивший поэт!
Твой голос величавый
Гремит из рода в род,
И вечно не замрёт
В устах полночной славы.

И ты, любимый сын
Фантазии чудесной,
Певец любви небесной
И северных дружин,
То нежный и прекрасный,
Как сердца первый жар,
То смелый и ужасный,
Как мщения удар!
Твой глас душе унылой,
Как ангела привет,
Внушает тайной силой
Надежду в море бед;
В страдальце оживляет
Покорность небесам, -
И грустный забывает,
Что он ещё не там!

Питомцы вдохновенья!
Вы здесь, - и гений мой
Мирские наслажденья
С мирскою суетой
Презрительно бросает
Пред музою во прах,
И, зря, как вас венчает
Бессмертие в веках,
Приподнимает крылы,
И чувствует в крылах
Торжественные силы.

Счастлив, кто жребий свой
Из урны роковой
Сам избирал и вынул,
И шумный свет покинул
Для неизменных благ!
Умеренным богатый,
В тиши укромной хаты,
В спасительных трудах
Он дни свои проводит
С волшебницей-мечтой;
За славою не ходит
И не знаком с молвой.
Безвестность золотая
Хранит его от бед,
И ласковая стая
Докучливых сует
Ненужного для света
Не вызовет на свет.
О боги! кров поэта
Да будет вечно тих!
Я не ищу фортуны,
Ни почестей мирских:
Труды, безвестность, струны -
Блаженство дней моих!

А ты, моя свобода,
Храни души покой!
Мне музы и природа
Прекраснее с тобой;
С тобой мечты живее,
Отважней дум полет,
И песнь моя звучнее;
С тобою - я поэт!

Между 28 января и 29 мая 1823

Фебов сын - поэт.

Снегов полярных сын - Ломоносов.

кумир поэта - Державин.

сын Фантазии чудесной - Жуковский.