Кондратий Рылеев, поэма «Гайдамак»

Гайдамак

Осенней ночью, близ кургана,
В степи глухой у огонька,
Сидят одни во мгле тумана
Два запорожских козака.
Напрасно зоркие их очи
Сквозь чёрный мрак угрюмой ночи
Чего-то ищут в дальной мгле;
Вотще они к сырой земле
Своё прикладывают ухо, -
Кругом всё сумрачно и глухо;
Молчит река, безмолвен лес,
Ни звёздочки среди небес.
Объята чёрной пеленою,
Как будто вся природа спит,
Лишь, налетая, ветр порою
Сухой ковылью шевелит,
Да кони борзые, на воле
Гуляя, травку щиплют в поле…

«Где запоздал он?.. Уж пора
Ему примчаться. От Днепра
Тут недалёко… Конь надёжной:
С ним и в такую ночь никак
С дороги сбиться невозможно;
Удал отважный гайдамак!
Пусть ночь, удвоя чёрный мрак,
На степь унылую наляжет, -
Козак всегда козак: ему
На Запорожие сквозь тьму
Пустынный ветер путь укажет…

Не подстерёг ли удальца
В глуши татарин кровожадный?
Ну что ж? Пусть так, - у молодца
Булат с пищалью семипядной.
И в ясный день и в час ночной
Он сам нередко с самопалом
Стрежёт врагов в траве густой
Иль рыщет по степи шакалом…

Я хорошо тот помню день,
Когда пришёл он в наш курень
И клятву дал быть гайдамаком,
За Сечь свободную стоять
И вечно ненависть питать
И к хищным крымцам и к полякам.
Непринуждённый разговор,
Движенья, поступь, гордый взор,
Черты, жупан - всё род высокий
Изобличало в пришлеце;
Прекрасен гость был черноокий,
Всё нас пленяло в молодце;
Но зрелся след тоски глубокой
На молодом его лице…

Все, полюбя его, ласкали,
Шутили с ним средь шумных игр;
Но разогнать его печали
Не мог никто… Как юный тигр
На всех глядел, нахмуря брови,
Был дружбы чужд, был чужд любови.
Летал в пустынях на коне,
И, увядая в тишине,
Он рвался в бой, он жаждал крови…

Сбылось желанье: саранчой
Мы понеслися под Очаков;
И удальством пришлец младой
В грязь затоптал всех гайдамаков.
Суров, и дик, и одинок,
Чуждаясь всех, всегда угрюмый,
И ныне бродит, как пророк,
В местах глухих он с тайной думой.
Печаль, как чёрной ночи мгла,
Ему на сердце налегла.
Она, жестокая, тревожит
Его повсюду и всегда;
Ничем, нигде и никогда
Её рассеять он не может.

Ему несносна тишина;
Без крови вражеской, без боя,
Он будто чахнет средь покоя;
Его душе нужна война:
Опасность, кровь и шум военный
Одни его животворят
И в буре битв покой мгновенный
Душе встревоженной дарят.
Толпой и крымцы и поляки
Не раз гонимы были им;
Как божий гнев, ужасны с ним
В набегах бурных гайдамаки…

В нём не волнуют уже кровь -
Младых украинок любовь
И верной дружбы глас приветный;
Давно он ко всему приметно
Остыл бесчувственной душой,
В ней веет холод гробовой:
Она, как хладная могила,
Его все блага поглотила…

Всегда опущены к земле
Его сверкающие очи;
Темнеет на его челе
Какой-то грех, как сумрак ночи.
Ещё никто не зрел того,
Чтобы хотя на миг единый
Улыбкой сгладились морщины
На бронзовом лице его.
Однажды только, уверяли,
В нём очи радостью сверкали:
То было в замке богача,
Убитого им на Волыни,
Где превратил он всё в пустыни,
Как, гнев небесный, саранча;
Где кровь ручьями лил он хладно,
Где всё погибло беспощадно
Иль от огня, иль от меча.
Вотще молила дочь младая,
Вотще у ног лежал магнат:
В грудь старца, воплям не внимая,
Вонзил он с хохотом булат…»

Так говорили меж собою
Про гайдамака-молодца
Два заднепровских удальца…
Меж тем уж начал за рекою
Мерцать на дальнем небе свет,
А запорожца нет как нет.
Несётся ночь… и вот зарёю
Занялся сумрачный восток,
Сильней зашевелил травою
Передрассветный ветерок;
Уж погасает огонёк,
И вьётся тонкою струёю
Во мгле редеющей дымок…

Вдруг конский топот раздаётся,
Как шум глухой, издалека;
Вот громче, ближе… вот несётся
Конь вороной без седока.
Вот за могилою степною
Своих товарищей узнал,
Помчался к ним, летит стрелою
И, подбежавши, вдруг заржал,
Запрял ушами и упал
Почти недвижный, бездыханный…
По шее кровь бежит из раны.
Расколот рыцарский сайдак,
И безобразными клоками,
Обрызган кровью, меж ногами
Висит разорванный чепрак…

Но где же грозный гайдамак,
Краса и слава вольной Сечи?
Погиб… но где, когда, и как,
И при какой враждебной встрече?
Быть может, дерзкою толпой
В глуши захваченный в неволю,
В темнице душной и сырой
Клянёт в цепях свою он долю;
Иль, крымским хищником убит,
В степи пустынной он лежит,
И уже волк во мраке ночи
Терзает труп среди травы,
И из козацкой головы
Орёл выклёвывает очи…

Конец 1824 - начало 1825