Сергей Орлов

***

Когда это будет, не знаю:
В краю белоногих берёз
Победу девятого мая
Отпразднуют люди без слёз.

Поднимут старинные марши
Армейские трубы страны,
И выедет к армии маршал,
Не видевший этой войны.

И мне не додуматься даже,
Какой там ударит салют,
Какие там сказки расскажут
И песни какие споют.

Но мы-то доподлинно знаем,
Нам знать довелось на роду, -
Что было девятого мая
С утра в сорок пятом году.

1975

Читает Сергей Орлов

***

Я её вспоминаю снова
В полушубке солдатском, в каске,
В сапогах пудовых кирзовых,
В давней были, как будто в сказке.

Мины падали, снег сметая,
Обнажая до дна болото.
Кровью на снегу залитая,
Залегла - не встаёт - пехота.

Ткнувшись в снег головой неловко,
Ни назад, ни вперёд ни шагу,
За убитыми, как за бровкой.
Поле ровное, как бумага.

И горит там после атаки,
За деревней Гора у леса
Наша рота, все наши танки,
На газойле горит железо.

А она мне встала навстречу,
Головою ткнулась под мышку
И свои подставила плечи.
- Ты держись, - говорит, - братишка!

- Ты держись! - И скинула каску,
И пошли мы по полю с нею,
С нею, тоненькой и глазастой,
Нос веснушками весь усеян.

Про таких говорят заглазно,
Что ни кожи, ни рожи нету.
Шла она в снегу непролазном
От кювета и до кювета,

Там, где пели пули и мины,
До деревни Гора к танкистам,
Да ещё подставляя спину,
Да ещё твердила: - Держись ты!

А потом она парабеллум
У меня взяла осторожно.
К рукоятке его прикипела,
Как перчатка, с ладони кожа.

Постояла возле носилок
И ушла к пехоте без слова.
Это в сорок четвёртом было
У деревни Гора под Псковом.

[1973]

Читает Сергей Орлов

***

Юлии Друниной

Где вязы кронами сплелись,
В ущельи нелюдимом,
Поставлен камень-обелиск
В лесу под Старым Крымом.

Был партизанский лазарет
Здесь две зимы, два лета,
И никого на свете нет
В живых из лазарета…

Разведка шла через леса
Уверенно и споро,
По затесям, как по часам,
Пересекая гору.

Молчала спящая гора,
По ней вода журчала.
Там медицинская сестра
В ручье бинты стирала.

В землянках маялись в бреду
От голода и муки…
Могли ли отвести беду
Девические руки?

Фельдфебель был из здешних мест,
Выслуживал, старался…
Он к ней один наперерез
Без «шмайсера» поднялся.

…Был партизанский лазарет
Весь вырезан к рассвету.
И двадцать лет, и тридцать лет
Молчат леса про это.

И ни могилы, ни креста,
Ни имени, ни даты…
На всех державная плита,
Одна на век двадцатый.

Одна прощальная слеза
Из камня, из гранита.
Да только неба бирюза,
Да мир, ветрам открытый.

?

***

В книгу судеб не внесена,
Летописцами не отмечена
Мать, невеста или жена,
А в сказаньях и песнях - женщина.
Бьют её за то, что мягка,
Что добра, что глаза, как блюдца,
Но одна она на века,
Государства и революции.
Но звезда горит, не свеча -
Очи вздрагивают, опущены,
И младенец спит у плеча…
Мать Ульянова, няня Пушкина.
Как рука с ним сопряжена,
Нет на свете дороже бремени,
Вот несёт его в мир она
В бури века и грозы времени.
Страху нет и безверья нет,
Проливается сквозь метели
Милосердия горний свет
Над землёй, как над колыбелью.

1971

***

Уходит женщина. Уходит,
Как солнце с неба, как река
За горизонт по шатким сходням
Травы, кувшинок, тростника.
Уходит женщина так просто,
Без слов, без слёз, без жалоб прочь,
Как в океане синий остров,
Как день уходит и как ночь, -
Естественно, обычно, вечно
Уходит женщина. Не тронь.
Так, уходя, идёт навстречу
Кому-то ветер и огонь.
Как ливень с тысячей мелодий
Из поля в новые поля,
Уходит женщина. Уходят
И гаснут следом тополя.
Уходит женщина. Ни злоба,
Ни просьбы не понятны ей,
И задержать её не пробуй,
Остановить её не смей.
Молить напрасно, звать напрасно.
Бежать за ней - напрасный труд…
Уходит - и её, как праздник,
Уже, наверно, где-то ждут.

1966

***

Ты в жизни жёг хоть раз мосты
В своей,
Как жгут мосты сапёры,
Настилы руша с высоты
И за рекой оставив город?
Он бел. Над ним плывут сады,
Сверкают шпили колоколен,
Но сожжены к нему мосты,
И надо уходить по полю.
И лучше не глядеть назад.
Там над безгрешною рекою
Мосты горят, мосты горят -
Твоею зажжены рукою.
Ты в жизни жёг хоть раз мосты?
Вот так, а может быть, иначе?
На пламя глядя с высоты,
Сто раз оборотившись, плача.
Сапёрам что! Они пройдут
Огонь и дым, но час настанет -
Мосты сапёры возведут,
И город вновь в их лица глянет.
А в жизни жгут мосты навек,
И в прошлое возврата нету,
В тот город за разливом рек,
Где мост горит в разгаре лета.

1966

***

Смеялась женщина, смеялась,
Как будто яблоки роняла,
Как будто тень и свет сменялись,
И людям всё казалось мало.

Ей ветер обнажал колени,
Она подол рукою била
И хохотала в упоенье
Так, как она всегда любила.

И всё вокруг переменилось,
Всё стало праздничней и ярче,
Всё сдвинулось, переместилось
И стало вдруг свежей и жарче.

А было лишь - такая малость:
Катилось, звоном озаряло, -
Смеялась женщина, смеялась,
Как будто яблоки роняла.

1964

***

Это было всё-таки со мной
В день девятый мая, в сорок пятом:
Мир желанный на оси земной
Утвердил я, будучи солдатом.

Пели птицы, радуга цвела,
Мокрой солью заливало щёки…
А земля сожжённая ждала,
И с неё я начал, как с опоки.

Начал вновь мечты и все дела,
Села, пашни, города, плотины,
Выбелив на солнце добела
Гимнастёрки жёсткую холстину.

Это было всё-таки со мной.
Для труда, прогулки и парада
Не имел я лучшего наряда
И в рабочий день и в выходной.

Кто-то за железною стеной
Рабским посчитал моё терпенье.
Что ему сказать? Его с коленей
В сорок пятом поднял я весной,
Начиная мира сотворенье.

Шёл бетон, вставали корпуса,
Реки переламывали спины,
Домны озаряли небеса,
Плуг переворачивал равнины.

Это было всё-таки со мной.
С неба на земные континенты
Я ступил, затмив собой легенды,
В форме космонавта голубой…
Это было всё-таки со мной!

1964

Мой лейтенант

Как давно я не ходил в атаку!
Жизнь моя идёт в тепле, в тиши.
Где-то без меня встают по знаку
В бой с позиций сердца и души.
Нет, они не стёрлись, как окопы
На опушке леса зоревой,
Но давно уж к ним пути и тропы
Заросли житейской муравой,
Жизнь прошла с тех пор -
Не просто годы.
А за ней, там, где огни встают,
В сполохах январской непогоды
Возле самой смерти на краю,
Скинув молча полушубок в стужу,
Лейтенант в неполных двадцать лет,
Я ремень затягиваю туже
И сую под ватник пистолет.
Больше ничего со мною нету,
Только вся Россия за спиной
В свете догорающей ракеты
Над железной башней ледяной.
Вот сейчас я брошу сигарету,
Люк задраю, в перископ взгляну
Через окуляры на полсвета
И пойду заканчивать войну.
Я её прикончу вместе с дотом,
Ближним и другим, в конце пути,
На краю земли.
Бело болото.
Только бы его сейчас пройти.
Страшно ли? А как же, очень просто
С рёвом треснет чёрная броня,
И в глаза поток упрётся жёсткий
Белого кипящего огня.
Только чтo в сравнении с Россией
Жизнь моя, -
Она бы лишь была
С ливнями, с мальчишками босыми,
С башнями из стали и стекла.
Далеко-далёко, спотыкаясь,
Чёрный танк ползёт, как жук в снегу.
Далеко-далёко, чертыхаясь,
Лейтенант стреляет по врагу.
А земля огромна, фронт безмерен,
Лейтенант - песчинка средь огня.
Как он там, в огне ревущем, верит
В мирного, далёкого меня!
Я живу в тиши, одетый, сытый,
В тёплом учреждении служу.
Лейтенант рискует быть убитым.
Я - из риска слова не скажу.
Бой идёт. Кончаются снаряды.
Лейтенант выходит на таран.
Я - не лезу в спор, где драться надо.
Не простит меня мой лейтенант!
Он не хочет верить в поговорку:
Жизнь прожить - не поле перейти.
Там друзья, там поровну махорка -
Я ему завидую почти.
Надо встать и скинуть полушубок,
И нащупать дырки на ремне.
Встать, пока ещё не смолкли трубы
В сердце, как в далёкой стороне.
Далеко не все добиты доты.
Время хлещет тяжко, люто, зло.
Только бы сейчас пройти болото,
Вот оно лежит белым-бело.
Ох, как трудно сигарету бросить,
Глянуть в окуляры лет - и в путь!
Я один. Уже подходит осень.
Может, он поможет как-нибудь?
Добрый, как Иванушка из сказки,
Беспощадный, словно сам Марат,
Мой судья, прямой и беспристрастный,
Гвардии товарищ лейтенант.

1963

***

Кто же первый сказал мне на свете о ней?
Я никак не припомню сейчас.
Может, первый назвал её имя ручей,
Прозвенел по весне и погас.

Мог сказать бы отец, но я рос без отца.
В школе мать говорила, обучая детей.
Я не слышал, я ждал лишь уроков конца, -
Дома не с кем меня оставлять было ей.

А вокруг только небо, леса и поля,
Пела птица-синица, гуляли дожди,
Колокольчик катился, дышала земля,
И звенел ручеёк у неё на груди.

Может, птица-синица, берёза в лесах,
Колокольчик с дороги, калитка в саду,
В небе радуга, дождь, заплутавший в овсах,
Пароход, прицепивший на мачту звезду,

Рассказали, как это бывает, о ней.
Но тогда я, пожалуй, был робок и мал
И не знал языка ни синиц, ни дождей…
Я не помню, кто мне о России сказал.

1962

В автобусе

Косматый, рыжий, словно солнце, я
Оптимистичен до конца.
Душа моя огнепоклонница,
Язычница из-под венца.
Чем дело кончилось с татарами?
Как мартом сарафан белён!
Вдрызг реактивными фанфарами
Исполосован небосклон.
Летят дюралевые капли
По небу синему, свистя.
Не так ли хлынет вниз, не так ли
Ливнь реактивного дождя?
Но вальсы, вальсы, только вальсы,
Кружа в динамике, дрожат.
Белеют на баранке пальцы,
Темнеет у шофёра взгляд.
Весь голубой, как будто глобус,
В никелированной росе
Летит размашистый автобус
По пригородному шоссе.
Он в солнце, в первых лужах, в глине…
Творится на земле весна,
Как при Микуле и Добрыне,
Как при Владимире, красна.
И Лель сидит на косогоре
С кленовой дудочкой в зубах,
И витязи торчат в дозоре,
Щитами заслепясь в лучах.
Мосты над реками толпятся,
В бензинном дыме провода…
И ничего не может статься
С весной и Русью никогда.

1962

Хлеб коммуны

Я с детства начал жить в коммуне
За Бийском у Алтайских гор.
Под небом дальнего июня
Лежал её земель простор.

Там, как в зелёном океане,
Всё было общее до дна:
Дворы, дома и даже баня -
Для женщин и мужчин одна.

Загибы были - коль вглядеться.
Но я то время не сужу,
Я на него глазами детства
Без снисхождения гляжу.

Голубоваты, серебристы,
Плеща прохладою в жару,
Фонтаны тополей лучистых
В коммуне гнулись на ветру -

На фоне синих, величавых
Гор, поднимающих хребты.
И в дудках, лопухах и травах
Порхали птицы, как цветы.

Звенела кузница за речкой,
И кто-то врал из нас, что там
Садится солнышко под вечер
И всходит в небо по утрам.

А на плацу, ветрам открытом,
Весь день над крышей дым столбом,
Неладно сшитый, крепко сбитый
Стоял столовой длинный дом.

Там пахло щами на пороге,
Там от дресвы белы полы,
Столы, расставив крепко ноги,
Хлеба к дверям несли из мглы.

Дрожал, врезаясь в корку с хрустом,
Весь в крошках, будто в рже, металл,
Румяный круглый хлеб - капустных
След листьев снизу сохранял.

На двух больших ладонях словно
Пекли его в огне печи,
И он хранил их след неровный,
Все жилки, линии, лучи…

Всем одинаковый, бесплатный,
Коммуны хлеб, как тень и свет,
На длинных, струганых, щербатых
Столах некрашеных в обед

И в завтрак был и был на ужин,
А нам, ребятам, словно луг, -
Беги к нему, когда он нужен,
С ним рядом соль, зелёный лук,

И в жестяных бидонах потных
Обрат - снятое молоко.
Пируй, когда тебе охота!..
Смешное детство далеко.

Ты быстро улетело, детство,
Уже твоих не слышно крыл.
Но в жизни есть одно наследство, -
И я нигде не позабыл

Коммуны хлеб. Под синим небом
Не раз я ел его потом -
На пятерых буханку хлеба
Рубя трофейным тесаком, -

В ладонь с брони сгребая крошки,
Промёрзшие, как серебро,
Под артналётом и бомбёжкой,
Как смерть и жизнь, зло и добро.

Он чёрствым был, с огнём и горем,
Как слёзы был, но в жизни мне
Он не бывал ни разу горек -
Ни в детстве и ни на войне.

И я считаю счастьем личным
Всё, что мне жизнь несла, даря:
Коммуны круглый хлеб пшеничный
И ветер близкий Октября.

1957

***

Старый снимок
Нашёл я случайно в столе
Среди справок
В бумажной трухе, в барахле.

Старый снимок далёких,
Но памятных лет.
Ах, каким я красивым
Был тогда на земле!

Шлем ребристый кирзовый
Да чуб в три кольца,
Зубы белой подковой,
Веснушки, что солнца пыльца.

Не целован ещё
И ни разу не брит,
Крепко через плечо
Портупеей обвит.

Вдаль гляжу я весёлый,
Прислонившись к броне,
Среди сосен и ёлок,
На великой войне.

Светит солнце на траках,
Дымится броня.
Можно просто заплакать,
Как мне жалко меня.

Время крепости рушит,
А годы летят…
Ах, как жаль мне веснушек
Ржаной звездопад!

1957

***

Голос первой любви моей -
                          поздний, напрасный -
Вдруг окликнул, заставил на миг замереть,
И звучит до сих пор обещанием счастья.
Голос первой любви, как ты мог уцелеть?..

Над горящей землёй от Москвы до Берлина
Пыль дорог, где отстать - хуже, чем умереть,
И в бинтах все берёзы, в крови все рябины…
Голос первой любви, как ты мог уцелеть?

На тесовой калитке снежок тополиный,
Холодок первый губ, как ожог, не стереть…
А года пролетели, их, как горы, не сдвинуть.
Голос первой любви, как ты мог уцелеть?!

1956

***

В огне холодном, плещущем до крыш,
Как накануне преставленья света,
Гремел Париж, плясал и пел Париж,
Париж туристов всей Земли-планеты.
Катились волны стали и стекла,
Мела метель слепящего нейлона,
Бензинного и женского тепла,
За двадцать франков переоценённых.
Но я стоял не перед ней застыв, -
Я увидал, как в огненном прибое
На улице, в толпе, глаза закрыв,
Забыв про город, целовались двое.
Как будто бы в лесу, к плечу плечо,
Они вдвоём - и холодок по коже,
Стыдливо, неумело, горячо…
Влюблённые на всей земле похожи.
Здесь, среди камня, стали и стекла,
В твой час, Париж, поэтами воспетый,
Меня на Монпарнасе обожгла
Травинка человеческого света,
Ничем не истребимая дотла,
Как в тьме кромешной маленькая веха,
Она, колеблясь, тонкая цвела
Под грозным небом атомного века.

1956

Второй

Дорогу делает не первый,
А тот, кто вслед пуститься смог.
Второй.
Не будь его, наверно,
На свете не было б дорог.
Ему трудней безмерно было -
Он был не гений, не пророк -
Решиться вдруг, собрать все силы
И встать и выйти за порог.
Какие в нём взрывались мысли!
И рушились в короткий миг
Устои все привычной жизни.
Он был прекрасен и велик.
Никто не стал, никто не станет
Второго славить никогда.
А он велик, как безымянен,
Он - хаты, сёла, города!
И первый лишь второго ради
Мог всё снести, мог пасть в пути,
Чтоб только тот поднялся сзади,
Второй, чтобы за ним идти.
Я сам видал, как над снегами,
Когда глаза поднять невмочь,
Солдат вставал перед полками
И делал шаг тяжёлый в ночь.
В настильной вьюге пулемёта
Он взгляд кидал назад: «За мной!»
Второй поднялся.
Значит, рота
И вся Россия за спиной.
Я во второго больше верю.
Я первых чту. Но лишь второй
Решает в мире - а не первый,
Ни бог, ни царь и не герой.

1956

***

На Большом Гнездиковском,
В доме десять ли, восемь ли,
Что напротив аптеки,
Красным камнем одет,
Проживает красивая,
Рыжеволосая,
Одинокая женщина
Двадцати восьми лет.

У неё есть друзья.
И звонки телефонные
Вопрошают квартиру
О ней допоздна.
У неё есть поклонники,
Честно влюблённые,
Но всерьёз не считается
С ними она.

Утро раннее
Сыплет стальные горошины
Из будильника на пол,
И, словно в ответ,
Закрывая глаза
На мгновенье ладошками,
Словно девочка,
Женщина смотрит на свет.

Тесных туфелек стук,
У кровати поставленных,
Открывает дорогу
Знакомых забот.
Папироска измятая
Ртом окровавлена,
Выпит чай,
Сунут в сумку с собой бутерброд.

Ах, как много их -
В туфельках дробных, начищенных
С банным ветром
Выносит метро поутру
На Тверском, на Арбате,
На Пресне!.. И сыщешь ли
Ту, что тоже спешит
На студёном ветру?..

1955

Стихи о первой любви

Л. П.

Я встретил женщину одну
И вспомнил о девчонке русой.
Весь город был у ней в плену -
Глаз, песенок, проказ и вкусов.
Весь деревянный рай земной,
Черёмуховый, двухэтажный,
Со средней школой, с тишиной,
Со змеем в облаках бумажным.
Мы не встречались десять лет.
Лет шесть не знали друг о друге…
Из-под ресниц прохладных свет
Метнулся в радостном испуге.
Она - и не она, собой,
Как светом, день преображая,
Красивая передо мной
Стояла женщина чужая.
Я девочку любил тогда.
Есть память - с этого вокзала
И в юность ходят поезда.
«Ты помнишь?..» - девочка сказала.
Я оглянулся -
Сердце сжалось:
Разлукой сожжена дотла,
Любовь передо мной предстала,
Как степь, от солонца бела.
Два-три куста воспоминаний
На ней пока ещё росли,
Не зелень, а одно названье,
Всё пожелтевшее, в пыли…
А дальше пепел трав горелых
И отпечатки в нём цветов,
Когда-то синих, алых, белых, -
И я заплакать был готов.
Но предо мной, открыта свету,
Стройна, лукава, смущена,
Стояла и ждала ответа,
Как даль весенняя, она.
Звала она щемящей грустью,
В которой солнце, тишь, гроза…
И я забыл девчонки русой
Проказы, песенки, глаза.

1954

Письмо

Я здесь живу на сквозняке,
Меж гор, поднявшихся до неба,
Не на курорте, а в тоске,
В какой ещё ни разу не был.
Уж месяц март, а здесь зима -
Такой не помнят старожилы.
Дрожат озябшие дома,
Скрипят деревья что есть силы.
Отсюда надо бы бежать,
Но, на весну тая надежды,
Я продолжаю что-то ждать
На юге, средь сугробов снежных.
Над отопленьем паровым
Окно у нас пургой забито.
Я сплю и ем, и мой режим
Ещё на двадцать дней рассчитан.
Но это всё - не вся тоска:
Есть здесь на телефон тропинка,
Там голос твой издалека
Звенит холодный, словно льдинка.
И трубка, брошенная зло,
Летит на рычажок с размаху.
И все надежды на тепло
Опять летят куда-то прахом.
Клубится на горах мороз.
В лицо с размаху хлещут вьюги…
Не дай бог, чтобы вам пришлось
Вот так зазимовать на юге.

1953

***

Приснилось мне жаркое лето,
Хлеба в человеческий рост
И я - восемнадцатилетний -
В кубанке овсяных волос.

Такой, как на карточке старой:
Без шрамов военной поры,
Ещё не видавший пожаров,
Ещё не ходивший в прорыв

На танке гвардейской бригады
По дымному тракту боёв,
Ещё не писавший в тетради
Ни строчки военных стихов.

Во сне в ту далёкую пору
Я глянул с улыбкой, а там
Парнишка с доверчивым взором
Шагал напрямик по полям.

Весёлый, счастливый, довольный,
Ничуть не тревожась о том,
Что девушка в садике школьном
Впервые тоскует о нём.

Шагал, не жалея пшеницы,
Шагал, тишины не ценя,
Не слушая песенку птицы,
Что встала у солнца, звеня.

На русого мальчика глядя,
Мне так захотелось сказать:
«Вернись к этой девушке в садик,
Ей лёгкие руки погладь.

На тропку сверни из пшеницы,
Почувствуй, как тихо вокруг,
Послушай залётную птицу, -
Не поздно пока ещё, друг».

Но тут же я вспомнил о том, как
Ревел над землёю металл,
Как в чёрных окопных потёмках
Я письма твои ожидал;

Как небо казалось оттуда
Синей, чем любимой глаза,
И тишь приходила как чудо,
Когда умолкала гроза;

Как падал я в травы устало,
Не помня уже ничего…

Его впереди это ждало -
И я не окликнул его.

1953

***

Муку надо же такую,
Всё о чём-то вспоминаю,
Всё ищу и всё тоскую,
А о чём сказать - не знаю.

Всё не те слова и строки,
Не о том печаль и радость,
Близких дней и дней далёких
Память мучу - нету ладу.

Вроде было очень много
Встреч, прощаний, расставаний,
А молю, за-ради бога,
Об одном хотя свиданье.

С той невыдуманной, ясной,
Душу захватившей круто,
С жаркой, истинно прекрасной,
Озарившей ночь минутой.

Чтоб потом кому-то, где-то
Люди в трудный час сказали:
«Повтори-ка снова это», -
И минуту помолчали.

1951

Сквозняк

Я - словно опустевшая квартира,
Откуда за полночь ушли друзья.
В ней происходит перестройка мира,
Которую откладывать нельзя.
Передвигаю вещи и предметы,
Сор выметаю. Убираю дом.
Переключаю свет. Поменьше света.
И больше трезвой ясности притом!
Слова, слова… Они ещё клубятся,
Как дым несвежий старых сигарет,
Даёшь сквозняк!
Пусть ветер с Петроградской
Обдаст прохладой стены и паркет.
Но главное не в этом. Тихо стало.
С Невы влетел и зазвучал во мне
Крик чайки. Отдалённый гром вокзала,
Стук каблучков, как строчка в тишине..

1950

***

Скрипучие сосны залива,
Тяжёлый, намокший песок
И ветер, упавший с обрыва
На пену морскую у ног.
А ты, на Суворовском, знаю,
Не думаешь вовсе о том,
Как я одинокий шагаю
На береге этом пустом.
На пирсе пустынно и голо,
Какая-то птица кричит,
И месяца тонкий осколок
Занозою в туче торчит.
А ты не придёшь в этот вечер,
Тебе никогда не понять,
Как мне одному только встречу
С тоской неприкаянной ждать.
И думать настойчиво - снова
Молчание будет и ложь,
Где больно от каждого слова…
Но ты никогда не поймёшь.
Скрипучие сосны залива,
Тяжёлый, намокший песок
И ветер, упавший с обрыва
На пену морскую у ног.

1948

***

Земля потрескалась от зноя,
В стручки свернулася листва,
Деревья умирали стоя,
Поникнув, падала трава.

Но вот в узде гремящих молний
Пришла гроза издалека,
И, воздух пением наполнив,
На землю ринулась река.

И стало мне под ливнем ясно
Сквозь шум воспрявших трав тогда,
На свете есть не только в сказках -
Живая вправду есть вода.

Вот так и ты пришла однажды,
Как ливень из живой воды,
Когда я погибал от жажды,
Как те зелёные сады.

1948

***

Не забыл я тебя,
Но грустить не грущу, не тоскую..
Просто ветры трубят,
Просто где-то кукушка кукует.
Дождь прошёл стороной,
В небе радуга разом повисла
Над берёзкой лесной,
Надо мной золотым коромыслом.
Показалось мне просто,
Что всё это было, всё было,
Дождь, кукушка, берёзка,
Что ты обо мне не забыла…
Просто девушка встречная
Мне озорно улыбнулась
С золотого крылечка,
И вдруг без причины взгрустнулось…

1948

***

Ты любовь не зови,
Коль ушла она прочь от порога.
От несчастной любви
Есть отличное средство - дорога.

Километрами меряй
Летящее время разлуки.
Позабудешь потерю,
Коль занято сердце и руки.

Поброди по тайге, задубей
От наждачных ветров на заимках,
От железных дождей,
От мороза и льда, от зазимка.

Топором поработай
И горы порви аммоналом,
Всё забудь, и, припомнив кого-то,
Вернись, и влюбляйся сначала -

В синеглазую девушку,
Вовсе не схожую с тою,
Не подумавши (где уж там!),
Стоит любить иль не стоит.

И нагрянет любовь,
От которой некуда деться,
А коль влюбишься вновь -
Помогло, значит, верное средство!

1947

У сгоревшего танка

Бронебойным снарядом
Разбитый в упор лобовик,
Длинноствольная пушка
Глядит немигающим взглядом
В синеву беспредельного неба…

Почувствуй на миг,
Как огонь полыхал,
Как патроны рвались и снаряды,
Как руками без кожи
Защёлку искал командир,
Как механик упал, рычаги обнимая
И радист из «ДТ»
По угрюмому лесу пунктир
Прочертил,
Даже мёртвый
Крючок пулемета сжимая.

На кострах умирали когда-то
Ян Гус и Джордано Бруно,
Богохульную истину
Смертью своей утверждали…

Люк открой и взгляни в эту башню
Где пусто, черно…
Здесь погодки мои
За великую правду
В огне умирали!

1947

***

И если я тебя не встречу,
Я выдумаю наугад
И жаркие, крутые плечи,
И косы длинные до пят.

Из света лёгкого, из зыбкой
Мечты, неведомой иным,
Я сам создам твою улыбку
И не отдам тебя другим.

И ты войдёшь (по всем приметам
Я верю в рождество твоё),
Как дождь в засушливое лето,
В моё навеки бытиё.

Несостоявшиеся вёсны,
Сожжённые в огне войны,
Вдруг засверкают в травах росных,
Для нас с тобою созданы.

Нам будет вновь по девятнадцать
Не тронутых войною лет.
Я всё забуду, может статься,
Забуду тьмою бивший свет.

1946

Старый буксир

Буксиру не приснится океан.
В затоне тихом, на приколе вечном,
Стоит видавший виды ветеран,
И ржавчина легла ему на плечи.

Он, пресноводный житель длинных рек,
Весь почернел от копоти и сажи.
В каком году он начинал свой век -
Ему, пожалуй, и не вспомнить даже!

А сколько он провёл больших плотов
Да барок с камнем, с кирпичом к причалам!
Из них не малых десять городов
Построить можно было бы, пожалуй.

Мальчишки удят с борта пескарей,
В пустынном трюме бродят по железу.
Он молча спит, ни широтой морей,
Ни далью океанскою не грезя.

Лишь тонким стоном отвечает сталь,
Когда гудят суда на повороте…
Стоит буксир, как бы сама печаль,
Сама тоска железа по работе.

1946

***

Вот человек - он искалечен,
В рубцах лицо. Но ты гляди
И взгляд испуганно при встрече
С его лица не отводи.

Он шёл к победе, задыхаясь,
Не думал о себе в пути,
Чтобы она была такая:
Взглянуть - и глаз не отвести!

Август 1945

***

Пусть оборот вокруг оси
Земля спокойно совершила
И прошлого не воскресить
Уже нам никакою силой,
Я всё ищу вчерашний день,
Любые принимая меры…
Клубит по-прежнему сирень
По палисадникам и скверам.
Твой след, впечатанный в песок,
Давно исчез с дорожек сада.
Его сегодня пересёк
Рассветный ветер без пощады…
А я хочу, чтоб миг любви
Весь мир вращающая сила,
Вспять шар земной оборотив,
Из прошлого мне возвратила.

1945

***

Любимая, ко мне приходит снова
Старинная изведанная грусть,
И я её сегодня за основу
Беру и наговоров не боюсь.

Я шёл к тебе по опалённым вёрстам,
Ещё ты дальше от меня сейчас.
Пусть стих мой на бессоннице завёрстан,
А ты спокойно дремлешь в этот час.

Но я припомню старые рассветы
И те полузабытые слова,
Своей короткой юности приметы,
За далью различимые едва.

Что ж, в юности мы все клялись когда-то
Любить до смерти, глядя на луну,
Но смерть и жизнь познавшие солдаты,
Над этим не смеялись и в войну.

Мы пронесли воспоминанья эти
В тяжёлых танках, в дымной духоте,
Сквозь грязь и кровь, по яростной планете
В своей первоначальной чистоте.

И я пришёл, и я спросил в тот вечер,
Ты усмехнулась, ведь любовь прошла,
Но даже дерзко дрогнувшие плечи
Сказали больше, чем ты мне могла.

Серебряным кольцом пророкотала
Над миром журавлиная труба.
Да, злую шутку всё-таки сыграла
Над нами пресловутая судьба…

1945

На привале

Как из камня высечены сталью,
От сапог до самых плеч в пыли,
Разметавшись молча на привале,
Спят солдаты посреди земли.

А от них налево и направо
Зарева полощутся во мгле,
Догорает грозная держава
В свежей ржави, в пепле и золе.

Батареи издали рокочут,
Утопают города в дыму,
Падают разорванные в клочья
Небеса нерусские во тьму.

Но спокойно за пять лет впервые
Спят солдаты посреди огней,
Потому что далеко Россия -
Даже дым не долетает к ней!

1945

***

Руками, огрубевшими от стали,
Писать стихи, сжимая карандаш.
Солдаты спят - они за день устали,
Храпит прокуренный насквозь блиндаж.
Под потолком коптилка замирает,
Трещат в печурке мокрые дрова…
Когда-нибудь потомок прочитает
Корявые, но жаркие слова
И задохнётся от густого дыма,
От воздуха, которым я дышал,
От ярости ветров неповторимых,
Которые сбивают наповал.
И, не видавший горя и печали,
Огнём не прокалённый, как кузнец,
Он предкам позавидует едва ли,
Услышав, как в стихах поёт свинец,
Как дымом пахнет всё стихотворенье,
Как хочется перед атакой жить!..
И он простит мне в рифме прегрешенье.
Он этого не сможет не простить.
Пускай в сторонку удалится критик:
Поэтика здесь вовсе ни при чём.
Я, может быть, какой-нибудь эпитет -
И тот нашёл в воронке под огнём.
Здесь молодости рубежи и сроки,
По жизни окаянная тоска…
Я порохом пропахнувшие строки
Из-под обстрела вынес на руках.

Май 1945

***

Облако за месяц зацепилось,
За рекой кричали поезда.
Ничего такого не случилось,
Только грусть пропала без следа.

Просто захотелось оглянуться,
Постоять у моста, у воды,
До неба тростинкой дотянуться,
Прикурить цигарку от звезды,

Услыхать травы произрастанье,
Трепет заполуночных планет
И ещё того, чему названья
В нашем языке, пожалуй, нет…

Май 1945

***

Учила жизнь сама меня.
Она сказала мне, -
Когда в огне была броня
И я горел в огне, -
Держись, сказала мне она,
И верь в свою звезду,
Я на земле всего одна,
И я не подведу.
Держись, сказала, за меня.
И, люк откинув, сам
Я вырвался из тьмы огня -
И вновь приполз к друзьям.

1945

***

Пусть о нас вспоминать будут редко,
Пусть потомки забудут о том,
Как за них несчастливые предки
Умирали под Мгой и Орлом.

Всё равно в этой жизни далёкой
Будем вечно мы жить среди них
Чернозёмом на пашнях широких,
Кирпичами в дворцах голубых.

В лёгкой песне берёз по дорогам,
На рассвете в прохладной росе,
В ясных реках и травах, во многом,
Без чего нету жизни совсем…

Без чего не сбывается счастье…
Мы придём непременно в него,
В этот век, через дым и ненастье,
Став свободным дыханьем его.

1944

***

Поутру, по огненному знаку,
Пять машин КВ ушло в атаку.

Стало чёрным небо голубое.
В полдень приползли из боя двое.

Клочьями с лица свисала кожа,
Руки их на головни похожи.

Влили водки им во рты ребята,
На руках снесли до медсанбата,

Молча у носилок постояли
И ушли туда, где танки ждали.

Июль 1944

Читает Сергей Орлов

После марша

Броня от солнца горяча,
И пыль похода на одежде.
Стянуть комбинезон с плеча -
И в тень, в траву, но только прежде
Проверь мотор и люк открой:
Пускай машина остывает.
Мы всё перенесём с тобой -
Мы люди, а она стальная…

Июль 1944

***

Его зарыли в шар земной,
А был он лишь солдат,
Всего, друзья, солдат простой,
Без званий и наград.
Ему как мавзолей земля -
На миллион веков,
И Млечные Пути пылят
Вокруг него с боков.
На рыжих скатах тучи спят,
Метелицы метут,
Грома тяжёлые гремят,
Ветра разбег берут.
Давным-давно окончен бой…
Руками всех друзей
Положен парень в шар земной,
Как будто в мавзолей…

Июнь 1944

Читает Сергей Орлов

Это было 19 марта 1943 года

Над Ладогою шла весна.
Был март. И снег ложился мокрый
На сосны ветреные, на
Весь приозёрный дикий округ.

С пяти до десяти была
Артподготовка. Сосны срезав,
Передний край врага мела
Гроза огнём, свинцом, железом…

Сигнал атаки прозвучал
Открытым текстом в шлемофонах,
И лес развёрзся, зарычал
И двинул вдаль слонов по склонам.

Белы, приземисты и злы,
Они полезли на высоты,
Ломая тяжкие стволы,
И вслед за ними шла пехота.

Так высота взята была.
И вылез командир из башни,
Взглянул - сожжённая дотла,
Земля лежала правдой страшной…

На ней святая кровь друзей.
И командир, смежив ресницы,
Подумал горько, что на ней
И колос, может, не родится.

Апрель 1943

Смотровая щель

В машине мрак и теснота.
Водитель в рычаги вцепился…
День, словно узкая черта,
Сквозь щель едва-едва пробился.

От щели, может, пятый час
Водитель не отводит глаз.
А щель узка, края черны,
Летят в неё песок и глина,
Но в эту щель от Мги видны
Предместья Вены и Берлина.

1941

Тыква

В жару растенья никнут,
Бегут от солнца в тень.
Одна лишь чушка-тыква
На солнце целый день.

Лежит рядочком с брюквой,
И кажется, вот-вот
От счастья громко хрюкнет
И хвостиком махнёт.

1938