Домой Вниз Поиск по сайту

Некрасов Николай, поэма «Мороз, Красный Нос»

Николай Некрасов. Nekrasov Nikolai

Биография и стихотворения Н. Некрасова

Другие поэмы:

«Кому на Руси жить хорошо»

«Русские женщины»

«Дедушка»

«Коробейники»

«В. Г. Белинский»

«Саша»

«Мороз, Красный Нос»

Вверх Вниз

Мороз, Красный Нос

Посвящаю моей сестре
Анне Алексеевне
Ты опять упрекнула меня,
Что я с Музой моей раздружился,
Что заботам текущего дня
И забавам его подчинился.
Для житейских расчётов и чар
Не расстался б я с Музой моею,
Но бог весть, не погас ли тот дар,
Что, бывало, дружил меня с нею?
Но не брат ещё людям поэт,
И тернист его путь, и непрочен,
Я умел не бояться клевет,
Не был ими я сам озабочен;
Но я знал, чьё во мраке ночном
Надрывалося сердце с печали
И на чью они грудь упадали свинцом,
И кому они жизнь отравляли.
И пускай они мимо прошли,
Надо мною ходившие грозы,
Знаю я, чьи молитвы и слёзы
Роковую стрелу отвели…
Да и время ушло, - я устал…
Пусть я не был бойцом без упрёка,
Но я силы в себе сознавал,
Я во многое верил глубоко,
А теперь - мне пора умирать…
Не затем же пускаться в дорогу,
Чтобы в любящем сердце опять
Пробудить роковую тревогу…

  Присмиревшую Музу мою
Я и сам неохотно ласкаю…
Я последнюю песню пою
Для тебя - и тебе посвящаю.
Но не будет она веселей,
Будет много печальнее прежней,
Потому что на сердце темней
И в грядущем ещё безнадежней…

  Буря воет в саду, буря ломится в дом,
Я боюсь, чтоб она не сломила
Старый дуб, что посажен отцом,
И ту иву, что мать посадила,
Эту иву, которую ты
С нашей участью странно связала,
На которой поблекли листы
В ночь, как бедная мать умирала…

  И дрожит и пестреет окно…
Чу! как крупные градины скачут!
Милый друг, поняла ты давно -
Здесь одни только камни не плачут…
.................................

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

СМЕРТЬ КРЕСТЬЯНИНА

I

Савраска увяз в половине сугроба -
Две пары промёрзлых лаптей
Да угол рогожей покрытого гроба
Торчат из убогих дровней.

Старуха в больших рукавицах
Савраску сошла понукать.
Сосульки у ней на ресницах,
С морозу - должно полагать.

II

Привычная дума поэта
Вперёд забежать ей спешит:
Как саваном, снегом одета,
Избушка в деревне стоит,

В избушке - телёнок в подклети,
Мертвец на скамье у окна;
Шумят его глупые дети,
Тихонько рыдает жена.

Сшивая проворной иголкой
На саван куски полотна,
Как дождь, зарядивший надолго,
Негромко рыдает она.

III

Три тяжкие доли имела судьба,
И первая доля: с рабом повенчаться,
Вторая - быть матерью сына раба,
А третья - до гроба рабу покоряться,
   И все эти грозные доли легли
   На женщину русской земли.

Века протекали -
                 всё к счастью стремилось,
Всё в мире по нескольку раз изменилось,
Одну только бог изменить забывал
   Суровую долю крестьянки.
И все мы согласны, что тип измельчал
   Красивой и мощной славянки.

   Случайная жертва судьбы!
   Ты глухо, незримо страдала,
   Ты свету кровавой борьбы
   И жалоб своих не вверяла, -

Но мне ты их скажешь, мой друг!
Ты с детства со мною знакома.
Ты вся - воплощённый испуг,
Ты вся - вековая истома!
   Тот сердца в груди не носил,
   Кто слёз над тобою не лил!

IV

Однако же речь о крестьянке
Затеяли мы, чтоб сказать,
Что тип величавой славянки
Возможно и ныне сыскать.

Есть женщины в русских селеньях
С спокойною важностью лиц,
С красивою силой в движеньях,
С походкой, со взглядом цариц, -

Их разве слепой не заметит,
А зрячий о них говорит:
«Пройдёт - словно солнце осветит!
Посмотрит - рублём подарит!»

Идут они той же дорогой,
Какой весь народ наш идёт,
Но грязь обстановки убогой
К ним словно не липнет. Цветёт

Красавица, миру на диво,
Румяна, стройна, высока,
Во всякой одежде красива,
Ко всякой работе ловка.

И голод, и холод выносит,
Всегда терпелива, ровна…
Я видывал, как она косит:
Что взмах - то готова копна!

Платок у ней на ухо сбился,
Того гляди косы падут.
Какой-то парнёк изловчился
И кверху подбросил их, шут!

Тяжёлые русые косы
Упали на смуглую грудь,
Покрыли ей ноженьки босы,
Мешают крестьянке взглянуть.

Она отвела их руками,
На парня сердито глядит.
Лицо величаво, как в раме,
Смущеньем и гневом горит…

По будням не любит безделья.
Зато вам её не узнать,
Как сгонит улыбка веселья
С лица трудовую печать.

Такого сердечного смеха,
И песни, и пляски такой
За деньги не купишь. «Утеха!» -
Твердят мужики меж собой.

В игре её конный не словит,
В беде не сробеет - спасёт:
Коня на скаку остановит,
В горящую избу войдёт!

Красивые, ровные зубы,
Что крупные перлы у ней,
Но строго румяные губы
Хранят их красу от людей -

Она улыбается редко…
Ей некогда лясы точить,
У ней не решится соседка
Ухвата, горшка попросить;

Не жалок ей нищий убогой -
Вольно ж без работы гулять!
Лежит на ней дельности строгой
И внутренней силы печать.

В ней ясно и крепко сознанье,
Что всё их спасенье в труде,
И труд ей несёт воздаянье:
Семейство не бьётся в нужде,

Всегда у них тёплая хата,
Хлеб выпечен, вкусен квасок,
Здоровы и сыты ребята,
На праздник есть лишний кусок.

Идёт эта баба к обедни
Пред всею семьёй впереди:
Сидит, как на стуле, двухлетний
Ребёнок у ней на груди,

Рядком шестилетнего сына
Нарядная матка ведёт…
И по сердцу эта картина
Всем любящим русский народ!

V

И ты красотою дивила,
Была и ловка, и сильна,
Но горе тебя иссушило,
Уснувшего Прокла жена!

Горда ты - ты плакать не хочешь,
Крепишься, но холст гробовой
Слезами невольно ты мочишь,
Сшивая проворной иглой.

Слеза за слезой упадает
На быстрые руки твои.
Так колос беззвучно роняет
Созревшие зёрна свои…

VI

В селе, за четыре версты,
У церкви, где ветер шатает
Побитые бурей кресты,
Местечко старик выбирает;

Устал он, работа трудна,
Тут тоже сноровка нужна -

Чтоб крест было видно с дороги,
Чтоб солнце играло кругом.
В снегу до колен его ноги,
В руках его заступ и лом,

Вся в инее шапка большая,
Усы, борода в серебре.
Недвижно стоит, размышляя,
Старик на высоком бугре.

Решился. Крестом обозначил,
Где будет могилу копать,
Крестом осенился и начал
Лопатою снег разгребать.

Иные приёмы тут были,
Кладбище не то, что поля:
Из снегу кресты выходили,
Крестами ложилась земля.

Согнув свою старую спину,
Он долго, прилежно копал,
И жёлтую мёрзлую глину
Тотчас же снежок застилал.

Ворона к нему подлетела,
Потыкала носом, прошлась:
Земля как железо звенела -
Ворона ни с чем убралась…

Могила на славу готова, -
«Не мне б эту яму копать!
(У старого вырвалось слово.)
Не Проклу бы в ней почивать,

Не Проклу!..» Старик оступился,
Из рук его выскользнул лом
И в белую яму скатился,
Старик его вынул с трудом.

Пошёл… по дороге шагает…
Нет солнца, луна не взошла…
Как будто весь мир умирает:
Затишье, снежок, полумгла…

VII

В овраге, у речки Желтухи,
Старик свою бабу нагнал
И тихо спросил у старухи:
«Хорош ли гробок-то попал?»

Уста её чуть прошептали
В ответ старику: «Ничего».
Потом они оба молчали,
И дровни так тихо бежали,
Как будто боялись чего…

Деревня ещё не открылась,
А близко - мелькает огонь.
Старуха крестом осенилась,
Шарахнулся в сторону конь -

Без шапки, с ногами босыми,
С большим заострённым колом,
Внезапно предстал перед ними
Старинный знакомец Пахом.

Прикрыты рубахою женской,
Звенели вериги на нём;
Постукал дурак деревенской
В морозную землю колом,

Потом помычал сердобольно,
Вздохнул и сказал: «Не беда!
На вас он работал довольно!
И ваша пришла череда!

Мать сыну-то гроб покупала,
Отец ему яму копал,
Жена ему саван сшивала -
Всем разом работу вам дал!..»

Опять помычал - и без цели
В пространство дурак побежал.
Вериги уныло звенели,
И голые икры блестели,
И посох по снегу черкал.

VIII

У дома оставили крышу,
К соседке свели ночевать
Зазябнувших Машу и Гришу
И стали сынка обряжать.

Медлительно, важно, сурово
Печальное дело велось:
Не сказано лишнего слова,
Наружу не выдано слёз.

Уснул, потрудившийся в поте!
Уснул, поработав земле!
Лежит, непричастный заботе,
На белом сосновом столе,

Лежит неподвижный, суровый,
С горящей свечой в головах,
В широкой рубахе холщовой
И в липовых новых лаптях.

Большие, с мозолями, руки,
Подъявшие много труда,
Красивое, чуждое муки
Лицо - и до рук борода…

IX

Пока мертвеца обряжали,
Не выдали словом тоски,
И только глядеть избегали
Друг другу в глаза бедняки,

Но вот уже кончено дело,
Нет нужды бороться с тоской,
И что на душе накипело,
Из уст полилося рекой.

Не ветер гудит по ковыли,
Не свадебный поезд гремит -
Родные по Прокле завыли,
По Прокле семья голосит:

«Голубчик ты наш сизокрылый!
Куда ты от нас улетел?
Пригожеством, ростом и силой
Ты ровни в селе не имел.

Родителям был ты советник,
Работничек в поле ты был,
Гостям хлебосол и приветник,
Жену и детей ты любил…

Что ж мало гулял ты по свету?
За что нас покинул, родной?
Одумал ты думушку эту,
Одумал с сырою землей -

Одумал - а нам оставаться
Велел во миру, сиротам,
Не свежей водой умываться,
Слезами горючими нам!

Старуха помрёт со кручины,
Не жить и отцу твоему,
Берёза в лесу без вершины -
Хозяйка без мужа в дому.

Её не жалеешь ты, бедной,
Детей не жалеешь… Вставай!
С полоски своей заповедной
По лету сберёшь урожай!

Сплесни, ненаглядный, руками,
Сокольим глазком посмотри,
Тряхни шелковыми кудрями,
Сахарны уста раствори!

На радостях мы бы сварили
И мёду и браги хмельной,
За стол бы тебя посадили -
Покушай, желанный, родной!

А сами напротив бы стали,
Кормилец, надёжа семьи!
Очей бы с тебя не спускали,
Ловили бы речи твои…»

X

На эти рыданья и стоны
Соседи валили гурьбой:
Свечу положив у иконы,
Творили земные поклоны
И шли молчаливо домой.

На смену входили другие,
Но вот уж толпа разбрелась,
Поужинать сели родные -
Капуста да с хлебушком квас.

Старик бесполезной кручине
Собой овладеть не давал:
Подладившись ближе к лучине,
Он лапоть худой ковырял.

Протяжно и громко вздыхая,
Старуха на печку легла,
А Дарья, вдова молодая
Проведать ребяток пошла.

Всю ноченьку, стоя у свечки,
Читал над усопшим дьячок,
И вторил ему из-за печки
Пронзительным свистом сверчок.

XI

Сурово метелица выла
И снегом кидала в окно,
Невесело солнце всходило:
В то утро свидетелем было
Печальной картины оно.

Савраска, запряженный в сани,
Понуро стоял у ворот;
Без лишних речей, без рыданий
Покойника вынес народ.

- Ну, трогай, саврасушка! трогай!
Натягивай крепче гужи!
Служил ты хозяину много,
В последний разок послужи!…

В торговом селе Чистополье
Купил он тебя сосунком,
Взрастил он тебя на приволье,
И вышел ты добрым конём.

С хозяином дружно старался,
На зимушку хлеб запасал,
Во стаде ребёнку давался,
Травой да мякиной питался,
А тело изрядно держал.

Когда же работы кончались
И сковывал землю мороз,
С хозяином вы отправлялись
С домашнего корма в извоз.

Немало и тут доставалось -
Возил ты тяжёлую кладь,
В жестокую бурю случалось,
Измучась, дорогу терять.

Видна на боках твоих впалых
Кнута не одна полоса,
Зато на дворах постоялых
Покушал ты вволю овса.

Слыхал ты в январские ночи
Метели пронзительный вой
И волчьи горящие очи
Видал на опушке лесной;

Продрогнешь, натерпишься страху,
А там - и опять ничего!
Да, видно, хозяин дал маху -
Зима доконала его!..

XII

Случилось в глубоком сугробе
Полсуток ему простоять,
Потом то в жару, то в ознобе
Три дня за подводой шагать:

Покойник на срок торопился
До места доставить товар.
Доставил, домой возвратился -
Нет голосу, в теле пожар!

Старуха его окотила
Водой с девяти веретён
И в жаркую баню сводила,
Да нет - не поправился он!

Тогда ворожеек созвали -
И поят, и шепчут, и трут -
Всё худо! Его продевали
Три раза сквозь потный хомут,

Спускали родимого в пролубь,
Под куричий клали насест…
Всему покорялся, как голубь, -
А плохо - не пьет и не ест!

Ещё положить под медведя,
Чтоб тот ему кости размял,
Ходебщик сергачевский Федя -
Случившийся тут - предлагал.

Но Дарья, хозяйка больного,
Прогнала советчика прочь:
Испробовать средства иного
Задумала баба: и в ночь

Пошла в монастырь отдалённый
(Верстах в тридцати от села),
Где в некой иконе явлённой
Целебная сила была.

Пошла, воротилась с иконой -
Больной уж безгласен лежал,
Одетый как в гроб, причащённый,
Увидел жену, простонал
И умер…

XIII

          …Саврасушка, трогай,
Натягивай крепче гужи!
Служил ты хозяину много,
В последний разок послужи!

Чу! два похоронных удара!
Попы ожидают - иди!..
Убитая, скорбная пара,
Шли мать и отец впереди.

Ребята с покойником оба
Сидели, не смея рыдать,
И, правя савраской, у гроба
С вожжами их бедная мать

Шагала… Глаза её впали,
И был не белей её щёк
Надетый на ней в знак печали
Из белой холстины платок.

За Дарьей - соседей, соседок
Плелась негустая толпа,
Толкуя, что Прокловых деток
Теперь незавидна судьба,

Что Дарье работы прибудет,
Что ждут её чёрные дни.
«Жалеть её некому будет», -
Согласно решили они…

XIV

Как водится, в яму спустили,
Засыпали Прокла землёй;
Поплакали, громко повыли,
Семью пожалели, почтили
Покойника щедрой хвалой.

Сам староста, Сидор Иваныч,
Вполголоса бабам подвыл,
И «Мир тебе, Прокл Севастьяныч! -
Сказал, - благодушен ты был,

Жил честно, а главное: в сроки -
Уж как тебя бог выручал -
Платил господину оброки
И подать царю представлял!»

Истратив запас красноречья,
Почтенный мужик покряхтел:
«Да, вон она, жизнь человечья!» -
Прибавил - и шапку надел.

«Свалился… а то-то был в силе!..
Свалился… не минуть и нам!..»
Ещё покрестились могиле
И с богом пошли по домам.

Высокий, седой, сухопарый,
Без шапки, недвижно-немой,
Как памятник, дедушка старый
Стоял на могиле родной!

Потом старина бородатый
Задвигался тихо по ней,
Ровняя землицу лопатой
Под вопли старухи своей.

Когда же, оставивши сына,
Он с бабой в деревню входил:
«Как пьяных, шатает кручина!
Гляди-тко!..» - народ говорил.

XV

А Дарья домой воротилась -
Прибраться, детей накормить.
Ай-ай! как изба настудилась!
Торопится печь затопить,

Ан глядь - ни полена дровишек!
Задумалась бедная мать:
Покинуть ей жаль ребятишек
Хотелось бы их приласкать,

Да времени нету на ласки.
К соседке свела их вдова.
И тотчас, на том же савраске,
Поехала в лес, по дрова…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

МОРОЗ, КРАСНЫЙ НОС

XVI

Морозно. Равнины белеют под снегом,
   Чернеется лес впереди,
Савраска плетётся ни шагом, ни бегом,
   Не встретишь души на пути.

Как тихо! В деревне раздавшийся голос
   Как будто у самого уха гудёт,
О корень древесный запнувшийся полоз
   Стучит и визжит, и за сердце скребёт.

Кругом - поглядеть нету мочи,
   Равнина в алмазах блестит…
У Дарьи слезами наполнились очи -
   Должно быть, их солнце слепит…

XVII

В полях было тихо, но тише
В лесу и как будто светлей.
Чем дале - деревья всё выше,
А тени длинней и длинней.

Деревья, и солнце, и тени,
И мёртвый, могильный покой…
Но - чу! заунывные пени,
Глухой, сокрушительный вой!

Осилило Дарьюшку горе,
И лес безучастно внимал,
Как стоны лились на просторе
И голос рвался и дрожал,

И солнце, кругло и бездушно,
Как жёлтое око совы,
Глядело с небес равнодушно
На тяжкие муки вдовы.

И много ли струн оборвалось
У бедной крестьянской души,
Навеки сокрыто осталось
В лесной нелюдимой глуши.

Великое горе вдовицы
И матери малых сирот
Подслушали вольные птицы,
Но выдать не смели в народ…

XVIII

Не псарь по дубровушке трубит,
Гогочет, сорви-голова, -
Наплакавшись, колет и рубит
Дрова молодая вдова.

Срубивши, на дровни бросает -
Наполнить бы ей поскорей,
И вряд ли сама замечает,
Что слёзы всё льют из очей:

Иная с ресницы сорвётся
И на снег с размаху падёт -
До самой земли доберётся,
Глубокую ямку прожжёт;

Другую на дерево кинет,
На плашку, - и смотришь, она
Жемчужиной крупной застынет -
Бела и кругла и плотна.

А та на глазу поблистает,
Стрелой по щеке побежит,
И солнышко в ней поиграет…
Управиться Дарья спешит,

Знай рубит, - не чувствуя стужи,
Не слышит, что ноги знобит,
И, полная мыслью о муже,
Зовёт его, с ним говорит…

XIX

…………………….
…………………….

«Голубчик! красавицу нашу
Весной в хороводе опять
Подхватят подруженьки Машу
И станут на ручках качать!

     Станут качать,
     Кверху бросать,
     Маковкой звать,
     Мак отряхать!

Вся раскраснеется наша
Маковым цветиком Маша
С синими глазками, с русой косой!

Ножками бить и смеяться
Будет… а мы то с тобой,
Мы на неё любоваться
Будем, желанный ты мой!..

XX

   Умер, не дожил ты веку,
   Умер и в землю зарыт!

   Любо весной человеку!
   Солнышко ярко горит.
   Солнышко всё оживило,
   Божьи открылись красы,
   Поле сохи запросило,
   Травушки просят косы,

   Рано я, горькая, встала,
Дома не ела, с собой не брала,
   До ночи пашню пахала,
   Ночью я косу клепала,
   Утром косить я пошла…

Крепче вы, ноженьки, стойте!
Белые руки, не нойте!
   Надо одной поспевать!

В поле одной-то надсадно,
В поле одной неповадно
   Стану я милого звать!

   Ладно ли пашню вспахала?
   Выди, родимый, взгляни!
   Сухо ли сено убрала?
   Прямо ли стоги сметала?..
   Я на граблях отдыхала
   Все сенокосные дни!

Некому бабью работу поправить!
Некому бабу на разум поставить…

XXI

Стала скотинушка в лес убираться,
Стала рожь-матушка в колос метаться,
   Бог нам послал урожай!
   Нынче солома по грудь человеку,
   Бог нам послал урожай!
   Да не продлил тебе веку, -
Хочешь не хочешь, одна поспевай!..

   Овод жужжит и кусает,
   Смертная жажда томит,
   Солнышко серп нагревает,
   Солнышко очи слепит,
   Жжёт оно голову, плечи,
   Ноженьки, рученьки жжёт,
   Изо ржи, словно из печи,
   Тоже теплом обдаёт,
   Спинушка ноет с натуги,
   Руки и ноги болят,
   Красные, жёлтые круги
   Перед очами стоят…
   Жни-дожинай поскорее,
   Видишь - зерно потекло…

   Вместе бы дело спорее,
   Вместе повадней бы шло…

XXII

Сон мой был в руку, родная!
Сон перед Спасовым днём.
В поле заснула одна я
После полудня, с серпом,
Вижу - меня оступает
Сила - несметная рать, -
Грозно руками махает,
Грозно очами сверкает.
Думала я убежать,
Да не послушались ноги.
Стала просить я помоги,
Стала я громко кричать.
Слышу, земля задрожала -
Первая мать прибежала,
Травушки рвутся, шумят -
Детки к родимой спешат.
Шибко без ветру не машет
Мельница в поле крылом:
Братец идёт да приляжет,
Свёкор плетётся шажком.
Все прибрели, прибежали,
Только дружка одного
Очи мои не видали…
Стала я кликать его:
«Видишь - меня оступает
Сила - несметная рать, -
Грозно руками махает,
Грозно очами сверкает:
Что не идёшь выручать?..»
Тут я кругом огляделась -
Господи! Что куда делось?
Что это было со мной?..
Рати тут нет никакой!
Это не люди лихие,
Не бусурманская рать -
Это колосья ржаные,
Спелым зерном налитые,
Вышли со мной воевать!
Машут, шумят, наступают,
Руки, лицо щекотят,
Сами солому под серп нагибают -
Больше стоять не хотят!

Жать принялась я проворно,
Жну, а на шею мою
Сыплются крупные зерна -
Словно под градом стою!

Вытечет, вытечет за ночь
Вся наша матушка-рожь…
Где же ты, Прокл Севастьяныч?
Что пособлять не идёшь?..

Сон мой был в руку, родная!
Жать теперь буду одна я.

Стану без милого жать,
Снопики крепко вязать,
В снопики слёзы ронять!
Слёзы мои не жемчужны,
Слёзы горюшки-вдовы,
Что же вы господу нужны,
Чем ему дороги вы?..

XXIII

Долги вы, зимние ноченьки,
Скучно без милого спать,
Лишь бы не плакали оченьки,
Стану полотна я ткать.

Много натку я полотен,
Тонких добротных новин,
Вырастет крепок и плотен,
Вырастет ласковый сын.

Будет по нашему месту
Он хоть куда женихом,
Высватать парню невесту
Сватов надёжных пошлём…

Кудри сама расчесала я Грише,
Кровь с молоком наш сынок-первенец,
Кровь с молоком и невеста… Иди же!
Благослови молодых под венец!..

Этого дня мы как праздника ждали,
Помнишь, как начал Гришуха ходить,
Целую ноченьку мы толковали,
   Как его будем женить,
Стала на свадьбу копить понемногу…
   Вот - дождались, слава богу!

   Чу, бубенцы говорят!
   Поезд вернулся назад,
   Выди навстречу проворно -
Пава-невеста, соколик-жених! -
   Сыпь на них хлебные зёрна,
   Хмелем осыпь молодых!..»

XXIV

Стадо у лесу у тёмного бродит,
Лыки в лесу пастушонко дерёт,
Из лесу серый волчище выходит.
     Чью он овцу унесёт?

Чёрная туча, густая-густая,
Прямо над нашей деревней висит,
Прыснет из тучи стрела громовая,
     В чей она дом сноровит?

Вести недобрые ходят в народе,
Парням недолго гулять на свободе,
     Скоро - рекрутский набор!

Наш-то молодчик в семье одиночка,
Всех у нас деток Гришуха да дочка.
     Да голова у нас вор -
     Скажет: мирской приговор!

Сгибнет ни за что ни про что детина,
Встань, заступись за родимого сына!
     Нет, не заступишься ты!…
Белые руки твои опустились,
Ясные очи навеки закрылись…
     Горькие мы сироты!…

XXV

Я ль не молила царицу небесную?
     Я ли ленива была?
Ночью одна по икону чудесную
     Я не сробела - пошла,

Ветер шумит, наметает сугробы.
     Месяца нет - хоть бы луч!
На небо глянешь - какие-то гробы,
     Цепи да гири выходят из туч…

Я ли о нём не старалась?
Я ли жалела чего?
Я ему молвить боялась,
Как я любила его!

Звёздочки будут у ночи,
Будет ли нам-то светлей?…

Заяц спрыгнул из-под кочи,
Заянька, стой! не посмей
Перебежать мне дорогу!

В лес укатил, слава богу…
К полночи стало страшней, -

Слышу, нечистая сила
Залотошила, завыла,
    Заголосила в лесу.

Что мне до силы нечистой?
Чур меня! Деве пречистой
    Я приношенье несу!

Слышу я конское ржанье,
Слышу волков завыванье,
    Слышу погоню за мной, -

Зверь на меня не кидайся!
Лих человек не касайся,
    Дорог наш грош трудовой!

        -------

Лето он жил работаючи,
Зиму не видел детей,
Ночи о нём помышляючи,
   Я не смыкала очей.

Едет он, зябнет… а я-то, печальная,
   Из волокнистого льну,
Словно дорога его чужедальная,
   Долгую нитку тяну.

Веретено моё прыгает, вертится,
   В пол ударяется.
Проклушка пеш идёт,
                    в рытвине крестится,
К возу на горочке сам припрягается.

Лето за летом, зима за зимой,
Этак-то мы раздобылись казной!

Милостив буди к крестьянину бедному,
   Господи! всё отдаём,
Что по копейке, по грошику медному
   Мы сколотили трудом!..

XXVI

Вся ты, тропинка лесная!
Кончился лес.
К утру звезда золотая
С божьих небес
Вдруг сорвалась - и упала,
Дунул господь на неё,
Дрогнуло сердце моё:
Думала я, вспоминала -
Что было в мыслях тогда,
Как покатилась звезда?
Вспомнила! ноженьки стали,
Силюсь идти, а нейду!
Думала я, что едва ли
Прокла в живых я найду…

Нет! не попустит царица небесная!
Даст исцеленье икона чудесная!

   Я осенилась крестом
   И побежала бегом…

Сила-то в нём богатырская,
   Милостив бог, не умрёт…
Вот и стена монастырская!
  Тень уж моя головой достаёт
  До монастырских ворот.

Я поклонилася земным поклоном,
   Стала на ноженьки, глядь -
Ворон сидит на кресте золочёном,
   Дрогнуло сердце опять!

XXVII

   Долго меня продержали -
Схимницу сёстры в тот день погребали.

   Утреня шла,
Тихо по церкви ходили монашины,
   В чёрные рясы наряжены,
   Только покойница в белом была:
   Спит - молодая, спокойная,
   Знает, что будет в раю.
Поцеловала и я, недостойная,
   Белую ручку твою!
В личико долго глядела я:
Всех ты моложе, нарядней, милей,
Ты меж сестёр словно горлинка белая
Промежду сизых, простых голубей.

   В ручках чернеются чётки,
Писаный венчик на лбу.
Чёрный покров на гробу -
Этак-то ангелы кротки!

Молви, касатка моя,
Богу святыми устами,
Чтоб не осталася я
Горькой вдовой с сиротами!

Гроб на руках до могилы снесли,
С пеньем и плачем её погребли.

XXVIII

Двинулась с миром икона святая,
Сёстры запели, её провожая,
   Все приложилися к ней.

Много владычице было почёту:
Старый и малый бросали работу,
   Из деревень шли за ней.

К ней выносили больных и убогих…
Знаю, владычица! знаю: у многих
   Ты осушила слезу…

Только ты милости к нам не явила!
……………………………
……………………………

Господи! сколько я дров нарубила!
   Не увезёшь на возу…»

XXIX

Окончив привычное дело,
На дровни поклала дрова,
За вожжи взялась и хотела
Пуститься в дорогу вдова.

Да вновь пораздумалась, стоя,
Топор машинально взяла
И, тихо, прерывисто воя,
К высокой сосне подошла.

Едва её ноги держали,
Душа истомилась тоской,
Настало затишье печали -
Невольный и страшный покой!

Стоит под сосной чуть живая,
Без думы, без стона, без слёз.
В лесу тишина гробовая -
День светел, крепчает мороз.

XXX

Не ветер бушует над бором,
Не с гор побежали ручьи -
Мороз-воевода дозором
Обходит владенья свои.

Глядит - хорошо ли метели
Лесные тропы занесли,
И нет ли где трещины, щели,
И нет ли где голой земли?

Пушисты ли сосен вершины,
Красив ли узор на дубах?
И крепко ли скованы льдины
В великих и малых водах?

Идёт - по деревьям шагает,
Трещит по замёрзлой воде,
И яркое солнце играет
В косматой его бороде.

Дорога везде чародею,
Чу! ближе подходит, седой.
И вдруг очутился над нею,
Над самой её головой!

Забравшись на сосну большую,
По веточкам палицей бьёт
И сам про себя удалую,
Хвастливую песню поёт:

XXXI

«Вглядись, молодица, смелее,
Каков воевода Мороз!
Навряд тебе парня сильнее
И краше видать привелось?

Метели, снега и туманы
Покорны морозу всегда,
Пойду на моря-окияны -
Построю дворцы изо льда.

Задумаю - реки большие
Надолго упрячу под гнёт,
Построю мосты ледяные,
Каких не построит народ.

Где быстрые, шумные воды
Недавно свободно текли, -
Сегодня прошли пешеходы,
Обозы с товаром прошли.

Люблю я в глубоких могилах
Покойников в иней рядить,
И кровь вымораживать в жилах,
И мозг в голове леденить.

На горе недоброму вору,
На страх седоку и коню,
Люблю я в вечернюю пору
Затеять в лесу трескотню.

Бабёнки, пеняя на леших,
Домой удирают скорей.
А пьяных, и конных, и пеших
Дурачить ещё веселей.

Без мелу всю выбелю рожу,
А нос запылает огнём,
И бороду так приморожу
К вожжам - хоть руби топором!

Богат я, казны не считаю,
А всё не скудеет добро;
Я царство моё убираю
В алмазы, жемчуг, серебро.

Войди в моё царство со мною
И будь ты царицею в нём!
Поцарствуем славно зимою,
А летом глубоко уснём.

Войди! приголублю, согрею,
Дворец отведу голубой…»
И стал воевода над нею
Махать ледяной булавой.

XXXII

«Тепло ли тебе, молодица?» -
С высокой сосны ей кричит.
«Тепло!» - отвечает вдовица,
Сама холодеет, дрожит.

Морозко спустился пониже,
Опять помахал булавой
И шепчет ей ласковей, тише:
«Тепло ли?…» - «Тепло, золотой!»

Тепло - а сама коченеет.
Морозко коснулся её:
В лицо ей дыханием веет
И иглы колючие сеет
С седой бороды на неё.

И вот перед ней опустился!
«Тепло ли?» - промолвил опять
И в Проклушку вдруг обратился,
И стал он её целовать.

В уста её, в очи и плечи
Седой чародей целовал
И те же ей сладкие речи,
Что милый о свадьбе, шептал.

И так-то ли любо ей было
Внимать его сладким речам,
Что Дарьюшка очи закрыла,
Топор уронила к ногам,

Улыбка у горькой вдовицы
Играет на бледных губах,
Пушисты и белы ресницы,
Морозные иглы в бровях…

XXXIII

В сверкающий иней одета,
Стоит, холодеет она,
И снится ей жаркое лето -
Не вся ещё рожь свезена.

Но сжата, - полегче им стало!
Возили снопы мужики,
А Дарья картофель копала
С соседних полос у реки.

Свекровь её тут же, старушка,
Трудилась; на полном мешке
Красивая Маша, резвушка,
Сидела с морковкой в руке.

Телега, скрыпя, подъезжает -
Савраска глядит на своих,
И Проклушка крупно шагает
За возом снопов золотых.

«Бог помочь! А где же Гришуха?» -
Отец мимоходом сказал.
«В горохах», - сказала старуха.
«Гришуха!» - отец закричал,

На небо взглянул. «Чай, не рано?
Испить бы…» - Хозяйка встаёт
И Проклу из белого жбана
Напиться кваску подаёт.

Гришуха меж тем отозвался:
Горохом опутан кругом,
Проворный мальчуга казался
Бегущим зелёным кустом.

«Бежит!.. у!.. бежит, пострелёнок,
Горит под ногами трава!» -
Гришуха черён, как галчонок,
Бела лишь одна голова.

Крича, подбегает вприсядку
(На шее горох хомутом).
Попотчевал бабушку, матку,
Сестрёнку - вертится вьюном!

От матери молодцу ласка,
Отец мальчугана щипнул;
Меж тем не дремал и савраска:
Он шею тянул да тянул,

Добрался, - оскаливши зубы,
Горох аппетитно жуёт
И в мягкие добрые губы
Гришухино ухо берёт…

XXXIV

Машутка отцу закричала:
«Возьми меня, тятька, с собой!» -
Спрыгнула с мешка - и упала,
Отец её поднял. «Не вой!

Убилась - неважное дело!..
Девчонок не надобно мне,
Ещё вот такого пострела
Рожай мне, хозяйка, к весне!

Смотри же!..» Жена застыдилась:
«Довольно с тебя одного!»
(А знала, под сердцем уж билось
Дитя…) «Ну! Машук, ничего!»

И Проклушка, став на телегу,
Машутку с собой посадил.
Вскочил и Гришуха с разбегу,
И с грохотом воз покатил.

Воробушков стая слетела
С снопов, над телегой взвилась.
И Дарьюшка долго смотрела,
От солнца рукой заслонясь,

Как дети с отцом приближались
К дымящейся риге своей,
И ей из снопов улыбались
Румяные лица детей…

Чу, песня! знакомые звуки!
Хорош голосок у певца…
Последние признаки муки
У Дарьи исчезли с лица,

Душой улетая за песней,
Она отдалась ей вполне…
Нет в мире той песни прелестней,
Которую слышим во сне!

О чём она - бог её знает!
Я слов уловить не умел,
Но сердце она утоляет,
В ней дольнего счастья предел.

В ней кроткая ласка участья,
Обеты любви без конца…
Улыбка довольства и счастья
У Дарьи не сходит с лица.

XXXV

Какой бы ценой ни досталось
Забвенье крестьянке моей,
Что нужды? Она улыбалась.
Жалеть мы не будем о ней.

Нет глубже, нет слаще покоя,
Какой посылает нам лес,
Недвижно бестрепетно стоя
Под холодом зимних небес.

Нигде так глубоко и вольно
Не дышит усталая грудь,
И ежели жить нам довольно,
Нам слаще нигде не уснуть!

XXXVI

Ни звука! Душа умирает
Для скорби, для страсти. Стоишь
И чувствуешь, как покоряет
Её эта мёртвая тишь.

Ни звука! И видишь ты синий
Свод неба, да солнце, да лес,
В серебряно-матовый иней
Наряженный, полный чудес,

Влекущий неведомой тайной,
Глубоко-бесстрастный… Но вот
Послышался шорох случайный -
Вершинами белка идёт.

Ком снегу она уронила
На Дарью, прыгнув по сосне.
А Дарья стояла и стыла
В своём заколдованном сне…

1862 - 1863


Админ Вверх
МЕНЮ САЙТА