Домой!
Уходите, мысли, восвояси. Обнимись, души и моря глубь. Тот, кто постоянно ясен, - тот, по-моему, просто глуп. Я в худшей каюте из всех кают - всю ночь надо мною ногами куют. Всю ночь, покой потолка возмутив, несётся танец, стонет мотив: «Маркита, Маркита, Маркита моя, зачем ты, Маркита, не любишь меня…» А зачем любить меня Марките?! У меня и франков даже нет. А Маркиту (толечко моргните!) за сто франков препроводят в кабинет. Небольшие деньги - поживи для шику - нет, интеллигент, взбивая грязь вихров, будешь всучивать ей швейную машинку, по стежкам строчащую шелкА стихов. Пролетарии приходят к коммунизму низом - низом шахт, серпов и вил, - я ж с небес поэзии бросаюсь в коммунизм, потому что нет мне без него любви. Всё равно - сослался сам я или послан к маме - слов ржавеет сталь, чернеет баса медь. Почему под иностранными дождями вымокать мне, гнить мне и ржаветь? Вот лежу, уехавший за вОды, ленью еле двигаю моей машины части. Я себя советским чувствую заводом, вырабатывающим счастье. Не хочу, чтоб меня, как цветочек с полян, рвали после служебных тягот. Я хочу, чтоб в дебатах потел Госплан, мне давая задания нА год. Я хочу, чтоб над мыслью времён комиссар с приказанием нависал. Я хочу, чтоб сверхставками спЕца получало любовищу сердце. Я хочу, чтоб в конце работы завком запирал мои губы замком. Я хочу, чтоб к штыку приравняли перо. С чугуном чтоб и с выделкой стали о работе стихов, от Политбюро, чтобы делал доклады Сталин. «Так, мол, и так… И до самых верхов прошли из рабочих нор мы: в Союзе Республик пониманье стихов выше довоенной нормы…»
Конец 1925
Начато по пути из Нью-Йорка в Гавр на пароходе «Рошомбо» между 28 октября и 5 ноября 1925 г. и закончено после возвращения в Москву.
