Домой Вниз Поиск по сайту

Аполлон Майков, статьи о нём

Аполлон Майков. Apollon Maikov

Биография и стихотворения А. Майкова

СТАТЬИ (1):

Ап. Майков:

1 2 3 4 5

Вверх Вниз

Ап. Майков

1

В русской поэзии второй половины XIX века Аполлон Майков занимает видное место среди представителей того поэтического направления, которое выступало под знаменем «чистого искусства», стремясь противопоставить нараставшим социальным бурям тихую пристань безмятежных радостей, рождаемых созерцанием природы и любованием искусством.

Аполлон Николаевич Майков родился 23 мая 1821 года в Москве, в родовитой дворянской семье. Детство его прошло в подмосковном имении отца - художника Н. А. Майкова, академика живописи. С детских лет будущий поэт рос и воспитывался в атмосфере увлечения искусством. В доме Майковых, в особенности после переезда в 1834 году всей семьи в Петербург, постоянно собирались художники, литераторы, музыканты, велись оживлённые беседы и споры по вопросам искусства и литературы.

Эта артистическая атмосфера сказалась и на раннем периоде поэтической деятельности Майкова. Он начал писать стихи с пятнадцатилетнего возраста, помещая их в рукописных журнале «Подснежник» и альманахе «Лунные ночи» (1836-1839), составлявшихся членами семьи Майковых и их друзьями - поэтом В. Бенедиктовым, молодым И. Гончаровым, В. Солоницыным и др. Многие из этих юношеских стихов Майкова впоследствии были напечатаны в его сборниках («Сон», «Сомнение» и др.). Наряду с литературой Майков в эти годы увлекался также живописью, проявив себя одарённым художником.

В 1837 году Майков поступил на юридический факультет Петербургского университета. Во время пребывания в университете он работал по истории славянского права и в то же время усиленно изучал латинских поэтов. В 1841 году Майков окончил университет и поступил на службу в департамент государственного казначейства.

В 1842 году вышел первый сборник стихотворений Майкова, с большим сочувствием встреченный критикой. Белинский в своей рецензии на книгу стихов Майкова отметил «неподдельное» и «замечательное» дарование поэта. Успех этой книги решил выбор Майковым его дальнейшего пути. До этого времени колебавшийся между живописью и литературой, Майков окончательно избрал путь поэта. В конце 1842 года он отправился в свою первую поездку по Италии. Эта страна привлекала его и как поэта, влюблённого в античность, и как художника, мечтавшего о великолепных пейзажах Италии. Впечатления от этой поездки он передал в своих «Очерках Рима» (вышедших в 1847 году). На обратном пути из Италии Майков посетил Прагу, где познакомился с видными деятелями славянского движения В. Ганкой и П. Шафариком.

По возвращении из-за границы в 1844 году Майков занял должность помощника главного библиотекаря при Румянцевском музее (находившемся тогда в Петербурге), а в 1852 году он перешёл на службу в комитет иностранной цензуры, в котором пробыл около сорока пяти лет, сначала в должности цензора, а впоследствии и председателя комитета.

К середине 40-х годов относится сближение Майкова с передовыми людьми этого времени, с писателями реалистического направления, группировавшимися вокруг Белинского. Увлечённый общественным подъёмом, Майков становится посетителем кружка Петрашевского, сочувственно относится к тем демократическим идеям, которые объединяли его участников.

Воздействие передовых идей шло также со стороны брата поэта Валерьяна Майкова, заведовавшего в эти годы критическим отделом «Отечественных записок», в которых принимает участие и сам поэт А. Н. Майков. Однако демократические настроения поэта были поверхностны, кратковременны, далеки от какой бы то ни было революционности. Напуганный разгромом кружка Петрашевского и жестокими правительственными репрессиями, Майков отрешается от своих либеральных увлечений. Уже в самом начале 50-х годов он сближается с М. П. Погодиным и «молодой редакцией» «Москвитянина», а в дальнейшем всё более тесно смыкается с правительственными кругами.

За долгие годы службы в комитете иностранной цензуры однообразно-размеренная жизнь Майкова прерывается лишь однажды - его вторым заграничным путешествием в 1858 году на корвете «Баян» в Грецию и южную Италию. Это путешествие отразилось в творчестве Майкова созданием «Новогреческих песен» и дало материал для «Неаполитанского альбома» (1858-1862). Давний интерес писателя к русской истории сблизил его с историками - К. Н. Бестужевым-Рюминым, Н. И. Костомаровым и др. В 60-х годах А. Н. Майков перевёл «Слово о полку Игореве», работа над переводом продолжалась в течение четырёх лет (напечатан в 1870 году).

В 1858 году вышло в свет двухтомное собрание стихотворений Майкова, переизданное с новыми дополнениями в трёх книгах в 1872 году. В 1882 году Майкову за драматическую поэму «Два мира» присуждена Пушкинская премия, а в 1888 году был торжественно отпразднован пятидесятилетний юбилей его литературной деятельности. Умер Майков в возрасте 76 лет - в 1897 году.

2

Ап. Майков своими первыми стихами вошёл в литературу как продолжатель традиций антологической поэзии, представленной в недавнем прошлом именами Пушкина, Дельвига, Батюшкова, Гнедича. Увлечение античностью у поэтов начала XIX века было значительным и характерным этапом в развитии русской поэзии. Воскрешая содержание античной культуры, русские поэты утверждали гуманизм наперекор реакционно-охранительной политике царизма.

Гуманизм античного искусства, его обращение к гармоническому и прекрасному человеку, «человечественность» подчеркнул и Белинский в своей программной статье о «Римских элегиях» Гёте. Гуманизм творчества Майкова 40-х годов также проявился в утверждении прекрасного в человеке, в стремлении поэта найти те положительные ценности, которые он видел в античности, стремившейся утвердить и раскрыть личность в её гармоническом развитии.

Знакомство с Белинским и петрашевцами привело Майкова к защите простого, «маленького человека», от несправедливости и жестокости социального строя. Однако уже тогда эти гуманистические стремления Майкова имели слишком расплывчатый и пассивный характер, сказываясь в противопоставлении им современности идеального человека античного мира. Поэтому гуманизм Майкова имел во многом двойственный, непоследовательный характер, лишён был социальной заострённости, ограничен лишь отвлечённой идеализацией античности.

В своих антологических стихах Майков обращался к античности, к её пантеистическому восприятию природы, к «языческому», эпикурейскому миросозерцанию. Из противоречий окружающей жизни он стремится уйти в мир гармонической красоты античного искусства, обрести его ясную трезвость, идеальное равновесие между жизнью человека и природой, совершенную пластичность формы. Он мечтает о «днях минувших, днях радости блаженной», когда «Лились млеко и мёд с божественных холмов» («Гезиод» ).

В основе «антологических стихотворений» поэта лежит эпикурейская философия восприятия жизни, как наслаждения прекрасным, чуждая запросам и волнениям современности. Наслаждение искусством, природой, любовью, красотой вакханки, вином - вот «мудрость жизни», как она представляется поэту.

Это представление о жизни Майков переносит и на окружающую действительность. Даже русский пейзаж, северная природа представляется ему сквозь идиллическую призму античности: жёлтые нивы, покрытые скирдами, редкий тростник на озере, застланном белеющими столпами паров, - приобретает прозрачность, умиротворённость и пластическую выразительность, подобные пейзажу древней Эллады.

Даже тогда, когда Майков в своих антологических стихах говорит о страсти, о любви, он пользуется скульптурными, пластическими символами, стремится передать внешние проявления чувств, красоту поз, красок, движений. Обнажённая вакханка (в стихотворении «Вакханка» ) изображена в эффектной позе на фоне тёмного грота, и внимание поэта привлекают игра теней от листвы и солнечный луч, скользящие по её «мраморной» груди. Даже самая природа предстаёт в его стихах как эффектная античная декорация, чуждая жизни, живого душевного движения.

В самом внимании поэта к миру прошлого, к миру античных образов и их пластического воспроизведения уже намечалась тенденция к уходу от современности в сферу «чистого искусства». В своём программном стихотворении «Искусство» Майков формулирует эти идейно-эстетические принципы. Задача искусства для него - в раскрытии извечной и неизменной красоты природы, чуждой людским страстям и житейским волнениям. Художник, по мнению Майкова, улавливает отдельные проявления жизни, превращая их в вечные создания искусства, заключая в совершенную пластическую форму, в «гармонию стиха». В стихотворении «Октава» он писал:

Гармонии стиха божественные тайны
Не думай разгадать по книгам мудрецов:
У брега сонных вод, один бродя, случайно,
Прислушайся душой к шептанью тростников,
Дубравы говору; их звук необычайный
Прочувствуй и пойми… В созвучии стихов
Невольно с уст твоих размерные октавы
Польются, звучные, как музыка дубравы.

Для Майкова античный мир полон гармонии и красоты, это мир, в котором искусство и природа соединены в едином радостном и ясном чувстве гармонии, это то «гармоническое единство с природою, проникнутое разумностию и изяществом», которое, по словам Белинского, являлось одним из элементов «древнего миросозерцания». В той же статье Белинский указал, что «эллинское созерцание составляет основной элемент таланта г. Майкова: он смотрит на жизнь глазами грека». Подобно древнеэллинской музе, писал Белинский, муза Майкова «из природы почерпает свои кроткие, тихие, девственные и глубокие вдохновения; подобно ей, в движениях и чувствах ещё младенчески ясной души, ещё в лоне природы непосредственно ощущающего себя сердца, находит она неисчерпаемое содержание для своих благоуханно-гармонических и безыскусственно-изящных песен».

Положительная оценка антологической поэзии и, в частности, стихов Майкова Белинским объяснялась и положением в русской поэзии начала 40-х годов. Майков выступал в годы, когда реалистические принципы пушкинского стиха и поэтов его поры сменились метафизической отвлечённостью реакционных романтиков (Хомяков, Шевырев, Кукольник и др.).

Обращение Майкова к античной культуре и искусству расширяло художественные средства русской поэзии, обогащало возможности русской метрики.

Тем не менее Белинский ещё тогда, в 1842 году, осудил уход поэта от жизни, отсутствие в его стихах чувства современности. «В этих стихотворениях, - писал Белинский, - мы желали бы найти поэта современного и по идеям, и по формам, и по чувствам, по симпатии и антипатии, по скорбям и радостям, надеждам и желаниям…». Однако весь последующий путь Майкова показал ограниченность его творческих возможностей, а идейная эволюция поэта привела его к отходу от заветов Белинского.

3

Подобным гуманистическим настроением, той же влюблённостью в природу и искусство отличалась и следующая книжка стихов Майкова, вышедшая в 1847 году, - «Очерки Рима», написанная под впечатлением от пребывания его в Италии. В «Очерках Рима» Майков пытается выйти за пределы эстетической созерцательности своих антологических стихов. Но и в этом произведении он пошёл неверным путём, отрицая современную действительность, противопоставляя ей античную культуру. Майков отдаёт предпочтение древнему, республиканскому и языческому Риму, память о котором хранят красноречивые обломки его былого великолепия, - перед мертвящей, проникнутой духом наживы современностью. Созерцание обломков некогда великолепного Рима напоминает поэту о том, что античный мир отошёл в прошлое, что в свои права вступает современная жизнь.

В стихотворении «На пути» , открывающем «Очерки Рима», подчёркнута простота жизни альпийских крестьян, «гордых своей свободой». Обращаясь к «долин альпийских сыну», Майков завидует его «счастию»:

Ты любишь ближнего и, горд своей свободой,
Ты всё нашёл, чего веками ждут народы…

Но поэт не замечает того, что итальянский крестьянин вовсе не был свободен, а находился под двойным гнётом иноземных завоевателей и своих феодалов.

Современная Италия воспринимается поэтом на фоне древнего Рима, его величественных развалин («Campagna di Roma», «Игры», «Древний Рим» и др.), хранящих следы своего славного прошлого, память о минувшей свободе:

Ты пал, но пал, как жил… В падении своём
Ты тот же, как тогда, когда, храня свободу,
Под знаменем её ты бросил кров и дом, -
И кланялся сенат строптивому народу…
(«Древний Рим»).

Противопоставляя гражданскую доблесть Рима, дух античной культуры «мёртвому сердцем» поколению, Майков приходит не только к эстетической, но и к общей идеализации античного мира в целом, как эпохи, которая в его представлении содействовала гармоническому и гуманному развитию человека.

В своих стихах об Италии Майков изображает жанровые картинки уличной жизни Рима, даёт лёгкие акварельные зарисовки. Палящее солнце юга, белоснежные колонны зданий, живописные руины, жизнерадостный народ - таково впечатление Майкова от Италии. И лениво раскинувшийся на площади нищий, и «смуглянка» Фиорина, и беспутный Лоренцо показаны в их бездумной беспечности, они привлекают внимание художника лишь живописностью своей внешности, одежды, позы:

На пышной лестнице старинного собора,
Красиво развалясь на мраморных плитах,
Картинно голову прикрыв лохмотьем старым,
Казалось, он заснул…
(«Нищий»).

Эти импрессионистические зарисовки итальянского быта и природы далеки, однако, от сколько-нибудь глубокого понимания подлинной жизни народа, ограничены передачей лишь внешнего, мимолётного впечатления поэта, артистической эффектностью поразивших его взгляд впечатлений. По возвращении из-за границы Майков с середины 40-х годов попадает в круг Белинского и проникается его прогрессивно-демократическими настроениями. В эти годы Майков принимает участие в «Петербургском сборнике» Некрасова, в «Отечественных записках» и в «Современнике». Эти прогрессивные настроения полнее всего отразились в поэмах Майкова «Две судьбы» и «Машенька», написанных в 1846 году. В поэме «Две судьбы» Майков изобразил разочарованного «пустотой душевною» «героя» своего времени - Владимира, бегущего от крепостнической действительности в страну античной красоты - Италию. Майков в этой поэме развенчивает и обличает своего героя, показывая в нём «ничтожность, пустоту, тщеславие наследственного барства», сочетание в нём «Европы лоска» и «варварства татарства». Он выступает здесь и против «отчаянных в речах радикалистов», дрожащих у дверей вельмож, и против квасного патриотизма славянофилов, показывает пустоту и ничтожество дворянских космополитов, рисуя портрет русского барина, неудавшегося последыша отечественных Чайльд Гарольдов. Белинский писал об этой поэме, как о «богатой поэзиею, прекрасной по мысли, многосторонней по мотивам и краскам».

Ещё острее социально-обличительная тема звучит в поэме «Машенька», помещённой в «Петербургском сборнике» Некрасова. В основу поэмы положен сюжет, восходящий к «Станционному смотрителю» Пушкина, о судьбе дочери скромного чиновника, обольщённой великосветским кутилой-гусаром, а затем бессердечно брошенной им. Майков выступал в своей поэме с защитой скромных тружеников, как выразитель демократических взглядов на жизнь, горячо восставая против несправедливости общественных отношений, обрекающих простого человека на бедственную и горькую судьбу. Он показывал, что глубокое, человеческое чувство присуще старому чиновнику, прощающему свою дочь и помогающему ей залечить тяжёлую душевную рану. Стихотворная повесть Майкова примыкает к тем произведениям писателей реалистической школы 40-х годов, которые, следуя за Пушкиным и Гоголем, подымали голос в защиту «маленького человека», правдиво изображали жизнь городских тружеников. Этим объясняется и сочувственное отношение к этой поэме передовых людей того времени. «Машенька», писал Белинский, «отличается красотами необыкновенными».

Подчёркнуто бытовой колорит, точность реалистических деталей, близость стихотворного языка к разговорной речи сочетаются в этой поэме с сентиментально-филантропическими мотивами, столь характерными для многочисленных очерков и повестей о «бедных людях» писателей гоголевской школы. Белинский в своём отзыве на «Петербургский сборник» выделил поэму Майкова, назвав её «прекрасной поэмой» и отметив присущую ей верность в изображении характеров, в особенности отца Маши.

Эти поэмы важны не только для характеристики настроений Майкова в 40-х годах, но и для понимания художественных принципов таких, более поздних его произведений, как стихотворения «После бала», «Мать и дочь», «Приданое» и др. (из цикла «Житейские думы»). Однако в этих позднейших его произведениях реалистическая манера писателей гоголевской школы приобретает у Майкова узкий бытоописательный характер, ослабляется моралистической благонамеренной тенденцией.

4

Под влиянием всё обостряющихся социальных противоречий, приводивших к размежеванию демократического лагеря и умеренно-либеральных элементов, Майков порывает с идеями Белинского и петрашевцев, воспринятыми им поверхностно. Впоследствии, вспоминая о своих былых увлечениях, Майков рассказывал об этом в письме к П. А. Висковатому, как об увлечении юности: «Вдруг налетела буря Белинского: новые идеи о браке…, о социальных условиях; старый мир с его религией, устройством общества отживает, нужен новый… словом, западничество дохнуло всею своею силой и охватило, конечно, и меня…». Однако, как признаётся сам Майков, семейные, «рыцарские», дворянско-патриархальные традиции направили его вскоре в другую сторону. Уже в это время «пленило» его «другое веяние» - веяние погодинского «Москвитянина». В 50-х годах Майков сближается с «молодой редакцией» «Москвитянина». В письме к сыну Аполлону от 3 ноября 1889 года Майков так рассказывал об этом «приходе» к Погодину и «молодой редакции» «Москвитянина»: «…в молодой редакции… принят был как свой, и был счастлив, что нашёл себе свою среду, не могши тоже вполне принять славянофилов первой формации, с отрицанием Петра. В таких воззрениях укрепил меня Погодин». Этот приход Майкова к «молодой редакции» «Москвитянина» сказался в его творчестве в обращении к русской жизни и русской истории. Сблизившись с «молодой редакцией» «Москвитянина», которая оказалась ему близка своей реакционной проповедью социального примирения и идеализацией патриархально-отживших, якобы «общенациональных» начал, Майков отошёл от своих былых демократических увлечений, вступив на путь славянофильской идеологии, приведший его к открытой защите николаевского самодержавия.

В 1853 году под непосредственным воздействием нависшей угрозы нападения на Россию англо-французского военного блока Майков пишет историческую поэму «Клермонтский собор», в которой, обращаясь к прошлому, говорит о великой исторической роли русского народа в защите Европы от нашествия кочевников:

Восток чреват был Чингисханом!
И Русь одна тогда была
Сторожевым Европы станом…

В эти же годы поэт высказывал убеждение, что из «России ледяной» выйдет «гигантов племя» с «ненасытной жаждой» «славы и добра», которых мир однажды «зрел» в «грозном образе Петра». Однако это описание будущей исторической роли России тенденциозно истолковывалось Майковым в духе славянофильских воззрений «Москвитянина», как религиозно-мессианистское «предназначение».

Майков широко откликается на события Крымской войны. Небольшой сборник стихов под названием «1854 год» являлся выражением патриотических чувств поэта в годину суровых испытаний. Ряд стихотворений из этого сборника был сочувственно отмечен в «Современнике», в рецензии, принадлежавшей перу Чернышевского и Некрасова: «Новое направление, одушевляющее лиру г. Майкова, - писалось в рецензии, - отголосок того чувства, которым ныне проникнуто сердце всякого русского патриота…». В рецензии выделялись стихотворения «Пастух» и «Отставной солдат Перфильев», как «опыты» поэта в «народном духе». Однако, наряду с искренними патриотическими настроениями, в ряде произведений этого сборника Майкова встречаются и реакционно-официальные прославления николаевской монархии и псевдопатриотизм правительственных кругов.

Майков включил в свой сборник сатиру на революционную Францию - «Арлекин» и такое подобострастно-монархическое стихотворение, как «Коляска», которое вызвало возмущение передовой общественности и доставило самому поэту нелестное прозвание «Аполлона Коляскина».

Испуганный обострением социальных противоречий, ростом революционного движения в России, Майков всё более и более уходил вправо, на позиции реакционного славянофильства и консервативно-охранительных кругов. Реформы начала 60-х годов и пресловутое «освобождение» крестьян были им встречены восторженно. Он расценивал значение реформ с либерально-дворянской, помещичьей точки зрения, призывая народ к смирению и вере в лучшее будущее. В таких стихотворениях, как «Картинка», «Поля», «Нива», Майков умиляется «счастью» крестьян и мечтает об их «просвещении», которое он считает верхом крестьянского благополучия. Он рисует слащаво-идиллическую «картинку»: вокруг «девочки-малютки» собрались в кружок пожилые «мужички», а она читает им, «пальчиком водя», царский манифест об «освобождении». Майков кончает это фальшиво-умилительное стихотворение словами о «просвещении» народа:

Воля, братья, - это только
Первая ступень
В царство мысли, где сияет
Вековечный день.

Подобные либерально-дворянские «умиления» откровенно противостояли революционной программе крестьянских демократов, их отрицательному отношению к правительственным реформам. В отзыве на стихотворения Майкова М. Е. Салтыков-Щедрин резко высмеял его «Картинку» за фальшь, за «балетный обман»: «Здесь, что ни слово, то фальшь. Г. Майков сумел соорудить водевильно-грациозную картину даже из такого дела, которое всего менее терпит водевильную грациозность».

Мировоззрение Майкова имело во многом противоречивый характер. Идеалы отвлечённого гуманизма, оптимистическое, жизнеутверждающее начало сочетались в его творчестве с реакционной тенденцией, с отстаиванием феодально-дворянских традиций, с враждебностью к демократии. Майков идеализирует историческое прошлое в духе патриархально-консервативных представлений, видит в дворянстве основной оплот государственности, отрицает как меркантильные устремления буржуазии, так и революционные идеалы демократического лагеря.

С годами Майков окончательно укрепляется в своих консервативных позициях, представлявших своеобразное сочетание взглядов Погодина и «почвенников», пытавшихся противопоставить развитию русской прогрессивной демократической общественной мысли - идеи «самостоятельного» развития России на основе монархической власти, проповедь классового примирения.

На протяжении своей долгой литературной деятельности Майков написал много разнообразных произведений - лирических стихотворений, поэм, переводов, рассказов. Его внимание привлекали различные эпохи и народы, исторические и географические темы, представленные в ряде поэтических циклов под такими характерными названиями, как «Века и народы», «Отзывы истории», «Страны и народы» и т. п. Гуманизм, утверждение жизни с её радостями и наслаждениями проходит через всё творчество Майкова, особенно ярко сказываясь в таких поэмах, как «Савонарола» (1851) и «Приговор» (1860). В них Майков противопоставляет мрачному религиозному фанатизму, мертвящей догматике средневековья - гуманистическое оправдание жизни, красоты, искусства. В поэме «Приговор» Майков выразил горячее сочувствие гуситскому движению, деятельности Яна Гуса - одного из ярких представителей чешского народа. Сцена суда на Констанцском соборе, изображение католических мракобесов полны едкого сарказма по отношению к папским кардиналам и прелатам, осуждающим на сожжение Гуса во имя христианской «любви» и в «назиданье христианам».

В то же время гуманная тенденция в творчестве Майкова носила пассивный, примиряющий характер. Даже изображая полоумного фанатика Савонаролу, он готов и для него найти слова сожаления. Эта примиряющая тенденция связана со всей идейной позицией поэта, вносившей в творчество его религиозно-сентиментальную фальшь, моралистическое начало.

Поэзия Майкова, однако, выходит за пределы его узко классовых политических взглядов. Как художник, глубоко любивший свою родину, чутко прислушивавшийся к русской природе, к народному творчеству, он создал ряд прекрасных произведений, проникнутых подлинным патриотическим чувством, тонким ощущением русской природы, отличающихся художественным мастерством.

К лучшим произведениям Майкова относятся стихотворения, посвящённые прошлому России, ярким страницам её истории. Такие стихотворения, как «В Городце в 1263 году» (1875), посвящённое Александру Невскому, «У гроба Грозного» (1887), «Стрелецкое сказание о царевне Софье Алексеевне» (1867), «Кто он?» о Петре I (1868), «Ломоносов» (1865, 1882) и другие, содержат поэтические характеристики выдающихся исторических деятелей прошлого. Среди исторических портретов, нарисованных Майковым, выделяется стихотворение «У гроба Грозного», в котором поэт показал исторически правдивый образ Ивана IV. Но в этих стихотворениях Майков проявляет свою идеализирующую тенденцию, подчёркивая прежде всего роль отдельной исторической личности. Он с равным сочувствием говорит и о царевне Софье, пытавшейся сохранить старые феодальные порядки, и о Петре, смелом и прогрессивном деятеле истории.

Много внимания Майков уделяет в своём творчестве славянским народам. Интерес к славянству, возникший у Майкова ещё в 40-е годы во время посещения им славянских стран, проходит в дальнейшем через всю его писательскую деятельность. Помимо ряда стихотворений, посвящённых историческому прошлому славянских народов («Приговор», «Никогда!», цикл стихов «Из славянского мира»), Майков неоднократно выступал и как переводчик славянских поэтов и славянского фольклора. Таковы его белорусские песни с их демократическим содержанием, чешские предания и песни («Любуша и Премысл»), сербские исторические песни («Сабля царя Вукашина», «Сербская церковь», «Радойца» и др.); в ряде случаев Майков выступает не только как переводчик, он и самостоятельно обрабатывает мотивы славянского фольклора. С интересом к далёкой славянской старине связано и художественное переложение Майковым в стихах «Слова о полку Игореве», одно из наиболее удачных в русской литературе XIX века и близкое к оригиналу. «…Перевод талантливый, поэтичный, так что поэма сделается популярной книгой, а не археологической загадкой», - отзывался об этом переводе Гончаров в письме к И. С. Тургеневу в 1868 году.

Однако нередко отношение Майкова к фольклору сводилось к стилизации народных мотивов и фольклорной поэтики, без глубокого проникновения в дух народного творчества. Именно поэтому его подражания фольклору имеют слащавый характер, слишком эстетизованы и стилистически приглажены. Таковы, например, его «Новогреческие песни», возникшие в результате поездки в Грецию и обработки мотивов народного творчества. Н. А. Добролюбов ещё в 1860 году иронизировал над попыткой обращения Майкова к народности в стихотворении «Дурочка», говоря, что за изображение народной жизни принялись даже «такие писатели, которые до того были насквозь пропитаны духом классической древности или полусветских салонов» и «которым до народа и дела-то никогда не было».

Влюблённость в античный мир проходит через всё творчество Майкова: начав свой творческий путь с антологических стихов, он и впоследствии неоднократно возвращается к античности.

Но теперь особенное внимание поэта привлекает древний императорский Рим накануне распада Римской империи. Тема и образы императорского Рима эпохи упадка интересуют Майкова потому, что, остро переживая кризис дворянской культуры под напором буржуазно-капиталистических отношений, он видит в них известную аналогию с современностью.

Обращение Майкова к темам и образам древнего Рима в условиях обострения классовой борьбы в России в эти годы имело уже откровенно реакционный характер. Майков в античном мире видел то примиряющее начало, которое он, как некое «вечное» выражение сущности человека, противопоставлял социальным противоречиям современности. Социальные конфликты он стремился подменить проблемой изображения столкновения языческого мира с миром христианским, усматривая в христианстве то духовно-примиряющее начало, которое в условиях современной поэту действительности выражало попытку консервативно-дворянского лагеря противопоставить религиозно-моральное начало подъёму революционного движения.

В лирических драмах «Три смерти», «Смерть Люция» и трагедии «Два мира» , составляющих своего рода трилогию, Майков, обращаясь к эпохе древнеримской империи, пытается дать ответ на вопросы, выдвинутые его современностью. В предисловии к трагедии «Два мира» Майков писал, что его ещё в юности поразила «картина столкновения древнего греко-римского мира, в полном расцвете начал, лежавших в его основании, с миром христианским, принесшим с собою новое, совсем иное начало в отношениях между людьми».

Первой попыткой изобразить это столкновение явилась поэма «Олинф и Эсфирь» (1840); более зрелой и вообще одной из лучших вещей Майкова явилась поэма «Три смерти» (1852), вторая часть которой, именно встреча с христианами, так и осталась им недописанной. Лишь через десятилетие, в 1863 году, Майков написал эту «вторую часть» - «Смерть Люция». В 1872 году он вновь вернулся к этой теме и написал на основе своих двух первых драматических поэм трагедию «Два мира» .

В «Трёх смертях» Майков показал античную культуру и её представителей, как носителей эпикурейско-материалистического отношения к жизни, с их влюблённостью в красоту, с их равнодушием к смерти.

Попытка противопоставить христианское начало «языческому» в «Смерти Люция» вызвана была дальнейшей эволюцией взглядов Майкова, утверждением им христианства в противовес мировосприятию античного мира, в котором стихийно сказались материалистические тенденции.

В «Двух мирах» Майков стремился создать образ героя, который должен был, по его словам, «вмещать в себе всё, что древний мир произвёл великого и прекрасного». Этому «могучему духом» «римскому патриоту» Майков противопоставил христианский мир. Деций (в «Двух мирах» ) защищает всё великое и прекрасное в античном мировоззрении, является представителем той высшей формы государственности и культуры, которая была создана Римом. В Риме он видит:

…Завет
Всего, что прожито веками!
В нём мысль, вознёсшая меня
И над людьми, и над богами!

Самообожествлению личности, всему античному мировоззрению противостоят образы христиан, несущих начала христианского всепрощения и жертвенности. Основой темы трагедии, по словам самого поэта, являлось «столкновение» древнего языческого мира с христианством. Герой поэмы Деций решает в знак протеста против тирании Нерона совершить самоубийство, сзывая к себе на пир избранное римское общество. Рисуя широкий круг представителей этого общества, Майков показывает то разложение и моральное ничтожество, которое его отличают. В противовес развращённому и эгоистическому миру римской аристократии показан мир рабов-христиан, готовых на самопожертвование, проникнутых идеалами любви к ближнему. Эта реакционная религиозно-нравственная тенденция Майкова не позволила ему увидеть подлинный характер причин кризиса Римской империи, привела к схематическому изображению и идеализации христианства, что сказалось и в бледности и риторичности образов христиан в поэме. Противоречив и образ самого Деция. Деций выступает против тирании и эгоистической развращённости, царящей в древнем Риме, но в то же время он не может присоединиться к христианам, видя в них гибель, грозящую языческому миру, дорогому его сердцу. Насколько художественно убедительны получились у Майкова образы римлян, эпикурейцев и рационалистов, носителей высокой культуры, настолько риторическими и схематическими являются у него образы христиан. Симпатия Майкова как художника, его собственная влюблённость в античность оказались более сильными, чем его реакционно-христианская концепция и та идейно-политическая тенденция, которую он хотел передать в своей поэме. Недаром реакционная критика упрекала Майкова за то, что ему не удалось проникнуть в дух «христианской идеи», что сам поэт в глубине души остался «язычником».

Но противопоставлением античного «язычества» христианству не исчерпывается идейное содержание этих поэм. Майков переносит в историческую обстановку своё понимание современности, подчёркивая ряд аналогий между римским обществом времён Нерона и современной поэту действительностью. В авторской записке по поводу «Двух миров» Майков так говорит об этом: «События минувших веков я старался вообразить себе по их аналогии с тем, что прожил и наблюдал сам на своем веку, а переживаемая нами историческая полоса так богата подъёмами и падениями человеческого духа, что внимательному взору представляет богатый материал для сравнения даже с далёкими минувшими эпохами». Исходя из идеалистического представления о том, что история «одна и та же в духе» и разница между эпохами «почти только в костюмах, т. е. чисто внешняя», Майков проводит аналогию между развращённым, погибающим от неверия, праздности и эгоизма римским обществом времён Нерона и современностью: «И нынешнего старого развратного сановника, балетного завсегдатая, и весьма неразборчивого в способах приобретения узнаёшь в Публии, беззубом проконсуле…, у которого от предков остались только фамильные пороки и имя». Таким образом, его римские персонажи представляются Майкову лишь одетыми в античные костюмы современниками. Каков же смысл этого сопоставления эпохи Нерона с современностью? Майков хотел этим сопоставлением показать глубокую развращённость, цинизм, безверие современного ему буржуазно-дворянского общества, в первую очередь, его привилегированных верхов. Поэтому столь злободневно звучали монологи его героев, клеймивших разврат и разложение, господство выскочившего в чины «сброда», когда потомки старых родов, «которых предки Риму были отцами», оказались оттёртыми на задний план.

От этой сволочи презренной
Мы устранились и смиренно
Живём в провинциях, в полях;
На Рим, пока он в их руках,
Глядим извне, как чужестранцы -

говорит Деций в «Двух мирах» . Для Майкова, так же как и для его героя, дороги «старый дух отцов», прежняя доблесть Рима, утраченные в эпоху упадка и разложения. Эти настроения Майкова, обличение развращённости и распада, связаны со всей его идеологической позицией, с его обращением к прошлому, к патриархально-дворянским традициям, с его враждебностью к господствующим верхам и наступлению капитализма.

В своём обращении к истории Майков отрицал закономерность и обусловленность исторических событий, социальный и духовный прогресс в жизни народов, представляя все эпохи замкнутыми в неизменном кругу «вечных» идей и тем, которые получали лишь различное внешнее выражение у разных народов. Поэтому в его исторических произведениях на первое место выступают не социальные, а отвлечённо-философские и моральные проблемы, а самая историчность его исторических драм и стихотворений остаётся чисто внешней, декоративной. Не история народов, а отдельные личности стоят в основе произведений писателя, проникнутого реакционно-славянофильскими взглядами на историческое прошлое. Сближаясь в основном со славянофилами, Майков отличался от них лишь признанием прогрессивной роли петровских преобразований.

Характерна в этом отношении поэма Майкова «Княжна» , написанная им в 1877 году. В ней Майков выступает с защитой дворянской патриархальности, с осуждением того разложения аристократии, которое он усматривает в её отказе от национальных традиций, в её космополитизме. Однако, осуждая «княжну», представительницу европеизировавшейся аристократии, за отрыв от почвы, от патриархальных традиций, он ещё резче обрушивается на дочь её - «нигилистку», мечтавшую о жизни «без государств и без различья рода». Майков противопоставил им обоим образ няни, олицетворяющей в его представлении народ, как кроткого и многотерпящего «хранителя истины христовой». Однако в своей идеализации няни, как выразительницы народного начала, Майков стоит на реакционных позициях, желая видеть в народе не свойственные ему черты религиозного смирения, примирённости.

Для Майкова Запад являлся выражением буржуазно-капиталистической культуры и в то же время угрозой социальной революции, которой он противопоставлял «особые» начала России, видя их в своеобразии исторического прошлого. Он резко критически относится к перспективам буржуазно-капиталистического порядка. Выступая как защитник традиций «рыцарских веков», Майков отрицательно относится к буржуазно-капиталистической культуре, к веку «Астарты и Ваала». Это отрицательное отношение к капитализму являлось, однако, критикой справа, критикой, которую можно найти и у славянофилов и у Достоевского, во многом близких Майкову по своим политическим взглядам и по своему идейному пути. Эта феодально-дворянская оппозиция поступательному движению капитализма была реакционно-утопической и бессильной. Майков и сам сознавал свой политический «дон-кихотизм»:

Мы выросли в суровой школе,
В преданьях рыцарских веков…
Поэт той школы и закала,
Во всеоружии всегда,
В сей век Астарты и Ваала
Порой смешон, быть может… Да!..
Один он - с поднятым забралом
На площади, пред всей толпой,
Швырнёт Астартам и Ваалам
Перчатку с вызовом на бой.

Майков хотел этим сопоставлением «двух миров» показать глубокую развращённость, цинизм современного ему буржуазно-дворянского общества. Господству выскочившего в чины «сброда» он противопоставляет потомков старых родов, «которых предки Риму были отцами». Таким образом, обличение развращённости и распада современного общества связано со всей идеологической позицией Майкова, с идеализацией им патриархально-дворянских традиций.

В условиях идейного размежевания, наступившего в конце 50-х и в 60-х годах, либерального и демократического лагерей, Майков окончательно порывает со своими прежними прогрессивными стремлениями, переходит в дворянско-охранительный лагерь. Это сказалось не только на идейной ограниченности и консервативном характере его политических и общественных взглядов, но и на сужении круга тем его творчества, поэтическом оскудении и ослаблении его таланта. Лишь там, где поэт попрежнему обращается к изображению природы, жанровым зарисовкам, античности, его стих сохраняет свои поэтические достоинства. Там же, где Майков обращается к официально-программным темам, в стихах, а также в поэмах он утрачивает верность и живописность своих поэтических красок, становится многословен и риторичен. Начиная с 60-х годов, Майков настолько укрепился на позициях официально-монархического лагеря, что в последующие десятилетия (70-90-е годы) его мировоззрение и творчество уже идут в одном основном русле, не претерпевая существенных изменений. Отрицательно относясь к современному демократическому движению, Майков продолжает проявлять глубокий интерес к прошлому, видя в нём опору против новых, чуждых ему буржуазно-капиталистических тенденций исторического развития, выступая как защитник незыблемых «основ».

Последний период творчества Майкова (с 70-х по 90-е годы) ознаменован усилением верноподданнических чувств и религиозных настроений, пришедших на смену гуманистическому началу его творчества. В то же время и самый стих поэта постепенно теряет свою пластичность, становясь всё более отвлечённым. На первое место выступает религиозно-философская тематика, «нетленные и вечные образы», противопоставленные им современности, с ненавистным ему наступлением капиталистической эры (циклы «Вечные вопросы», «Из Аполлодора Гностика» и др.).

5

В русскую поэзию Майков вошёл не официальными стихами «на случай», не холодно-риторическими рассуждениями, которыми в значительной мере являются его «проблемные» поэмы, а теми произведениями, где звучал подлинный голос поэта, где сказалось настоящее чувство и мастерство.

Жизнеутверждающей ясностью проникнуты стихи Майкова о русской природе, занимающие такое большое место в его творчестве. Такие стихотворения, как «Весна! выставляется первая рама…», «Сенокос» («Пахнет сеном над лугами…»), «Под дождём», «Осень», «Ласточки», «Облачко» и многие другие, принадлежат к лучшим образцам его поэзии. Здесь он находит верные краски, те тонкие лирические штрихи, которые придают задушевную мягкость и лиричность картинам природы, словно написанным рукой живописца-художника. Сверкающая на изумрудном лугу, извивающаяся серебряной полосой речка, тенистый зелёный лес, весенний пейзаж, последний, тающий снежок, сквозь который пробивается чистый голубой цветок подснежника, сирень в саду, ранним утром обрызганная холодной росой, усеянное цветами поле - таков пейзаж Майкова, ясный и прозрачный пейзаж русского севера, хотя иногда несколько по-дачному уютный и безмятежный.

Пейзаж Майкова не похож на тютчевский или фетовский. Он не столь лирически интимен и не импрессионистичен, как у Фета, ни философски значителен, как у Тютчева. Это скорее нежные и тонкие зарисовки акварелью. Точная, зрительная передача пейзажа в его многокрасочной гамме сочетается с подлинным ощущением русской природы. Здесь сказывается художник-живописец, с его острым восприятием красок, света и тени. Потому-то для Майкова так важна чисто зрительная сторона стихотворения - линии, краски, так привлекает его каждая чисто живописная деталь:

     …вокруг гнилого пня,
Над муравейником, алеет земляника,
И ветки спелые манят к себе меня…
Но вижу - разобрав тростник сухой и тонкий,
К пурпурным ягодам две бледные ручонки
Тихонько тянутся…
(«И город вот опять!..»).

В этих картинах природы полнее всего сказались реалистические тенденции творчества Майкова, его стремление к смысловой ясности, к точному и конкретному образу, давшие ему возможность создать ряд замечательных по своей законченности и художественной цельности стихотворений.

Стихи Майкова отличаются логически ясным развитием сюжета, зрительной конкретностью и скульптурностью образа. Майков стремится объективизировать свои переживания, передать их в сюжете или в пластически «живописном» образе. В письме к С. С. Дудышкину (1858) он писал по этому поводу: «Страшное ещё это чувство объективности. Верь мне, что каждая пьеса, хотя бы она взята была из чуждого мира, возникла вследствие личного впечатления, положения и чувства, но во мне есть способность личному впечатлению дать эпическую важность и восторг, волнение и слёзы, сопровождающие рождение всякой почти пьесы, скрыть под спокойным и живописным стихом».

Поэзия Майкова нередко слишком рассудочна, поверхностна, в особенности там, где он стремится передать свои реакционные взгляды, выйти на путь выражения жизни, общественных проблем. Здесь его стихи утрачивают всякую художественную выразительность.

Даже циклы своих стихов Майков называет, как художник: «Акварели», «Камеи». Большое место занимают в творчестве Майкова и сюжетные произведения. Он выходит в них за пределы лирики, создавая исторические баллады («Емшан», «Кто он?» ), бытовые, жанровые картинки и сценки, небольшие лирические поэмы («Клермонтский собор», «Исповедь королевы» , «Приговор», «Савонарола» и др.). О тяготении к большим, монументальным произведениям, о стремлении выйти за пределы лирики нагляднее всего говорят и поэмы и стихотворения-драмы Майкова («Странник», «Пульчинель», «Княжна», «Смерть Люция», «Два мира», «Брингильда» и др.). Однако поэмы и драмы Майкова значительно уступают его антологическим и лирическим стихам и балладам.

Поэтические принципы и эстетические воззрения Майкова сложились ещё в конце 30-х годов. Они сводились к культу античности и признанию совершенства античной поэтики и поэзии, в которой он видел идеальное воплощение красоты, единство формы и содержания, гармоническое сочетание всех элементов стиха. Уже в стихотворении 1839 года «Мысль поэта» Майков провозглашает это формалистическое требование автономности законов искусства:

О, мысль поэта! Ты вольна,
Как песня вольной гальционы!
В тебе самой твои законы,
Сама собою ты стройна!
(«Мысль поэта»).

Искусство для Майкова - прежде всего совершенная форма, в которую художник отливает, как в бронзу, впечатления жизни, превращая их в вечные создания искусства, благодаря найденной им «божественной тайне» «гармонии стиха». Из этого понимания формы родилась у Майкова аналогия поэзии со скульптурой и живописью, та «пластичность» его поэзии, о которой неоднократно говорила критика. В своих стихах Майков стремится достичь пластической, зрительной гармонии красок и форм, им выдвигается как основной художественный принцип скульптурная статика образа, живописная декоративность.

Майков был одним из представителей поэзии «пластической формы», как называл его стихи Белинский. Он не выдвигает в своих стихах «лирическое я» поэта на первое место, как это делали Фет или Полонский, а даёт внешнее, зрительно-наглядное описание. Он всё время стремится выйти за пределы лирических жанров, за пределы субъективно-эмоционального мира.

Майков относится к поэтическому слову, как к материалу, как к технике, уподобляя его краске в живописи: «Самое важное, - говорил он, - это найти надлежащий тон, размер… Иной раз начинаешь писать и сам чувствуешь, как всё это не то: не тот размер, какой нужно. В живописи - то же: не тот колорит, не та краска и всё ни к чему!».

Пластичность стихов Майкова, зрительная рельефность и объективность его образов, ясность и точность слова, идущие от античной поэзии, создавали впечатление законченности, гармонического «спокойствия», «объективности» его поэзии. Критика, говоря об антологических стихах Майкова, обычно отмечала, что его «художническое перо» «вступало в области, доступные лишь кисти живописца или резцу скульптора». Здесь сказался Майков-художник, для которого особенно важно зрительное восприятие, фиксирующее линии, формы и краски предметов.

Претендуя на продолжение классических традиций русской поэзии, Майков неизмеримо далёк, однако, как от гениального художественного совершенства поэзии Пушкина, так и от пушкинского реализма, не говоря уже о всём идейном с ним различии. Словесная ткань поэзии Майкова лишена смысловой глубины и вместе с тем прозрачности и неповторимой точности пушкинского слова. Майков слишком поверхностен, увлечён внешней красивостью предмета, лишён той глубины и правдивости мысли и чувства, которые отличают творчество Пушкина.

Обращение Майкова к истории, разнообразие и богатство культурно-исторического материала сочеталось с декоративной пышностью в изображении исторических эпох. Это стремление к пышности исторических декораций тонко отметил Фет, писавший Я. П. Полонскому о стихах Майкова: «Это скорее оптовый магазин, чем переносная лавочка; но в этом магазине не найдёшь той бархатной наливки, какою подчас угостит русская хозяйка, не претендующая ни на какие отличия. Если муз следует титуловать, то к нашим следует писать: ваше благородие, а майковскую надо титуловать: ваше высокостепенство».

В своей оппозиции лагерю демократии, в своём отрицании Майков целиком примыкал к лагерю сторонников «чистого искусства». Защита теории «искусства для искусства», как и вся его идейная позиция, сближала Майкова с Щербиной, Фетом, А. К. Толстым и другими поэтами, нередко отгораживавшимися от современности в своём обращении к кругу эстетических тем, отрицательно настроенными по отношению к передовому общественному движению.

Поза артиста, художника, свободного от других требований к себе, кроме требования служения искусству, в условиях 60-х годов означала отказ от общественной роли искусства. Эстетизм Майкова, культ «чистого искусства» (хотя и не мешавший ему неоднократно выступать с политическими стихами и откликаться на «злобы дня») противостоял демократическому лагерю 60-70-х годов, требовавшему от поэзии передовой идейной направленности. Выдвигая на первое место политически действенную и реалистическую поэзию, служащую интересам народа, Некрасов, Добролюбов, Чернышевский боролись со сторонниками «чистого искусства», с отрывом искусства от жизни, характеризовавшим в значительной мере поэзию Майкова, Фета, Щербины и других представителей из лагеря «чистой художественности».

Выступая против сторонников реакционно-идеалистической теории «чистого искусства» и поэтов, находившихся под её воздействием, Н. А. Добролюбов писал в 1860 году, что «художественный индифферентизм к общественной жизни и нравственным вопросам, в котором так счастливо прежде покоились гг. Фет, Майков (до своих патриотических творений) и другие, теперь уже совсем не удаётся… Кто и хотел бы сохранить прежнее бесстрастие к жизни, и тот не решается, видя, что „чистая художественность“ теперь привлекает общее внимание единственно только в творениях Кузьмы Пруткова. Таким образом, все эти amoroso, farniente, вечера и девы - с облаками, луной, соловьями и ручьями - пропадают сами собою». Иронизируя над пристрастием сторонников «чистой художественности» к «красивому» «поэтическому» реквизиту, Добролюбов подчёркивает идейную бедность этой поэзии, в первую очередь поэзии Майкова.

Эти «артистические» тенденции Майкова зло и решительно были высмеяны и М. Е. Салтыковым-Щедриным в его рецензии на «Новые стихотворения» Майкова, помещённой в 1864 году в «Современнике». Он причисляет стихи Майкова к тому «плоду досужества», который предназначен услаждать «досуги досужих людей», «это сообщало ему тот чистенький аристократический характер, который составляет необходимую принадлежность всякого рода успокоительных веяний и усладительных слов».

Этим объясняется, что из обширного поэтического наследия поэта своё значение и поэтическую жизненность сохранили далеко не все его произведения. К ним прежде всего должны быть отнесены исторические баллады Майкова и его стихи о русской природе, в которых с наибольшей полнотой отразились лучшие черты его поэтического таланта. Такие стихотворения Майкова, как «Весна», «Летний дождь», «Сенокос» и другие, стали достоянием школы, положены на музыку выдающимися русскими композиторами и по праву вошли в основной фонд русской классической литературы.

Степанов Н. Л. Ап. Майков // История русской литературы: В 10 т. / АН СССР. Ин-т рус. лит. (Пушкин. Дом). - М.; Л.: Изд-во АН СССР, 1941-1956.
Т. VIII. Литература шестидесятых годов. Ч. 2. - 1956. - С. 284-301.

Админ Вверх
МЕНЮ САЙТА