Домой Вниз Поиск по сайту

Михаил Луконин

ЛУКОНИН Михаил Кузьмич (29 октября 1918, село Килинчи Астраханской губернии - 4 августа 1976, Москва; похоронен на Новодевичьем кладбище), русский поэт, журналист, военный корреспондент.

Михаил Луконин. Michael Lukonin

В поэмах («Рабочий день», 1948), сборниках «Сердцебиение» (1947), «Необходимость» (1969), «Пять книг» (1974) - темы войны, труда, любви. Сталинская премия второй степени (1949) и Государственная премия СССР (1973).

Подробнее

Фотогалерея (17)

СТИХИ (14):

Вверх Вниз

***

А жизнь сверх меры -
празднество и мука.
Тогда толкнула пуля горячо,
я над землёю выгнулся упруго,
не слыша ничего.
А что ещё?
А то,
	 что с той минуты
				     в сорок первом
живу, живу, случайностью храним.
Веду перерасчёт всем старым мерам,
и верам,
и невериям своим.
Живу, живу, а кажется, что брежу.
Иду, иду, а кажется - стою
и всё неубедительней,
всё реже
снюсь сам себе у смерти на краю.
Я знаю -
		удивляетесь чему-то:
так странно я вздыхаю и смеюсь,
а у меня в глазах всё та минута, -
я ничего на свете не боюсь.
Смеюсь над мельтешением наивным,
вздыхаю о товарищах своих, -
они звучат во мне неслышным гимном,
смотрю на вас,
а думаю о них.
Ничем я не увенчан, не украшен -
винтовка на брезентовом ремне.
Не знаю, как оно -
				  бессмертье ваше, -
мне моего
достаточно вполне.
Как под огнем прицельным,
						 перекрёстным,
стой, обелиск.
Не отвожу лица.
Он вам, живым, остался Неизвестным,
а я-то видел этого бойца.
Живу сверх меры
			   празднично и трудно
и славлю жизнь на вечные года.
И надо бы мне уходить оттуда,
а я иду, иду, иду туда,
туда, где смерть померилась со мною,
где,
как тогда,
прислушаюсь к огню,
последний раз
			 спружиню над землёю
и всех своих, безвестных, догоню.

1968


Читает Михаил Луконин:

Звук

На перевале

На перевале тут не до шуток.
Вы там бывали?
Как жуток
этот промежуток
На перевале!
На самом гребне седой вершины
торчишь нелепо.
И одинаково
		   недостижимы
земля
и небо.
Не знаешь -
смелость тебя вздымает
иль гонит робость.
Взлететь ли,
			или -
				 и так бывает -
пропАсть, как в пропасть?
Не знаешь -
		   смертен ты
					 или вечен,
лжец или правый,
развенчан ты или увенчан
хулой
иль славой.
То всё умею и всё могу,
то нет - не смею.
То сразу снова у всех в долгу,
то всё имею.
Как обозначить своё звучанье -
слезами, смехом?
Чем отзовётся земля -
					 молчаньем
иль горным эхом?
То хочется вселенной
крикнуть: Эгей! -
				 с разбега;
То боязно:
вот оборвутся
завалы снега…
Всё это поднялось помимо
меня,
	 со мною.
Должно быть,
			это вон та равнина
всему виною.
На перевале
		   земля видна
как отдалённость.
На перевале
		   людям нужна
определённость.
- Да? -
		я спрашивал там, внизу, -
тогда,
	  в начале.
- Нет? -
		вопросом на мой вопрос
мне отвечали.
На перевале,
			на гребне лет,
не пряча взгляда, -
да или нет, да или нет? -
Ответить надо…
О, испытание на вершине -
ты просто мука.
Внизу -
	   словами затормошили,
а тут
ни звука.
Там на улыбку любви и боли
глядел -
		не видел.
Отстраняя родные слёзы,
навек обидел.
Там в одиночество так бежалось -
не успевали.
От одиночества
сердце сжалось
на перевале.
Как будто молнией вдруг расколот,
то в жар,
то в холод.
То так велик!
			 То снова мал.
То стар,
то молод.

1964 или 1965


Читает Михаил Луконин:

Звук

Отступление

Власть её
не изучена,
значительно приуменьшена,
пока что уж -
в крайнем случае -
всесильна над нами
женщина.
Водительство пресловутое,
нам данное от рождения,
наше главенство дутое -
чистое заблуждение.
Укоренилось ложное
представленье привычное.
Женщина -
дело сложное,
явление необычное.
Эта простая истина
не каждому открывается.
Застенчиво
и таинственно
женщина улыбается.
Приходим, бедой отмечены,
подвигами небывалыми,
мы всё равно
			для женщины
детьми остаемся малыми.

На взлёты
		 и на крушения,
на все наши игры шумные
смотрят, даря прощение.
Женщины -
люди умные.
Спорится
		или ссорится,
любится
или дружится,
забудется или помнится -
женщину
	   надо слушаться.
Она одарит надеждами,
осмеивает сомнения.
Врачует руками нежными
отметины и ранения.
Учит она. Воспитывает…
Потом -
на разрыв
испытывает.

1964


Читает Михаил Луконин:

Звук

Обелиск

Вы думаете - нет меня,
что я не с вами?
Ты, мама, плачешь обо мне.
А вы грустите.
Вы говорите обо мне,
звеня словами.
А если и забыли вы…
Тогда простите.
Да. Это было всё со мной,
я помню, было.
Тяжёлой пулей разрывной
меня подмыло.
Но на поверхности земной
я здесь упрямо.
Я только не хожу домой.
Прости мне, мама.
Нельзя с бессменного поста
мне отлучиться,
поручена мне высота
всей жизни мира.
А если отошёл бы я -
иль глянул мимо -
представьте,
что бы на земле могло случиться!
Да, если только отойду -
нахлынут, воя,
как в том задымленном году,
громя с разбега,
пройдут мимо меня
вот тут,
топча живое,
кровавым пальцем отведут
все стрелки века.
Назад - во времена до вас,
цветы детсада,
за часом час -
до Волжской ГЭС ещё задолго,
так - год за годом -
в те года у Сталинграда,
в года,
когда до самых звёзд горела Волга.
В год сорок…
В самый первый бой,
в огонь под Минском,
в жар первой раны пулевой,
в год сорок первый…
Нет,
я упал тогда в бою с великой верой,
и ветер времени гудит над обелиском.
Не жертва, не потеря я -
ложь, что ни слово.
Не оскорбляйте вы меня
шумихой тризны.
Да если бы вернулась вспять
угроза жизни -
живой,
я бы пошёл опять навстречу снова!
Нас много у тебя, страна,
да, нас немало.
Мы - это весь простор земной
в разливе света.
Я с вами.
Надо мной шумит моя победа.
А то, что не иду домой,
прости мне, мама.

1963


Волжская ГЭС имени XXII съезда КПСС, сооружённая в нижнем течении Волги, севернее Волгограда.

Читает Михаил Луконин:

Звук

Спите, люди

Спите, люди,
Отдохните.
           Вы устали.
Отдохните от любви и маеты.
Млечный Путь усеян звёздными кустами,
Ваши окна
          отцветают, как цветы.
Наработались, устали ваши руки,
Нагляделись
И наискрились глаза,
И сердца, устав от радости и муки,
Тихо вздрагивают,
                  встав на тормоза.
Спите, люди,
             это просто ночь покуда,
Вы не бойтесь -
                день проснётся, снова жив.
Спите, люди,
Ночь такая - просто чудо,
Отдыхайте,
Пятки-яблоки сложив.
Я на цыпочках хожу,
                    и мне счастливо.
Вспоминаю,
Как цветасто спит Париж,
Спит Марсель у знаменитого залива.
И тебя я помню, Прага, -
                         сладко спишь.
Вспоминаю ночи Дели и Рангуна.
К пальмам голову -
                   некрепко спит Ханой.
И Пном-Пень, устав от солнечного гуда,
Спит на ложе красоты своей земной.
В Таиланде
           тихо спит вода Сиама.
Спят плавучие базары. Ночь в порту.
«Тише, тише! -
Я шептал над ухом прямо. -
Берегите, люди, эту красоту!..»
Спали в Хельсинки.
                   Ногами снег сминаю
И хожу так осторожно, словно лось…
Тишина.
Я всё хожу и вспоминаю,
Как в Пекине
             что-то очень не спалось.
Вот и ты теперь уснула под Москвою,
Спи, родная,
Спи с ладонью под щекой.
Я взволнован
Красотой
И добротою.
Ты прости мне этот сложный неспокой.
Снова Волгу звёзды крупно оросили,
Здесь, у хутора Глухого, спать пора.
Снюсь я дочери своей Анастасии,
Тише, тише -
             не будите до утра.
Спите, люди, сном предутренним одеты,
Отдыхайте
Для работы,
Для игры,
Привязав на нитке дальние ракеты,
Словно детские зелёные шары.
Чтобы дети и колосья вырастали,
Чтоб проснуться
               в свете дня,
					       а не во мгле, -
Спите, люди,
Отдохните,
Вы устали.
Не мешайте жить друг другу на земле.

1962


Хутор Глухой - в Ленинском районе Волгоградской области.

Читает Михаил Луконин:

Звук

Напоминание

Самый светлый,
Самый летний день в году,
самый больший день Земли -
двадцать второго.
Спали дети,
зрели яблоки в саду.
Вспоминаем,
		   вспоминаем это снова.
В Сталинграде Волга тихая плыла
и баюкала прохладой переплеска.
С увольнительной в кармашке
						   дня ждала
пограничная пехота возле Бреста.
Спал Матросов.
			  Спал Гастелло в тишине.
На рыбалку Павлов шёл тропой недолгой.
В Сталинграде мать письмо писала мне
и звала меня домой,
манила Волгой.
Талалихин по Тверскому шёл в ту ночь,
у Никитских попрощался -
						ночи мало -
с той, которой я ничем не мог помочь
в день,
когда она на улице рыдала.
Вспоминаем эту ночь и в этот час
взрыв,
	  что солнце погасил в кромешном гуле,
сквозь повязки неумелые сочась,
кровь народа заалела
					в том июне.
					
Шаг за шагом вспоминаем,
						день за днём,
взрыв за взрывом,
			 смерть за смертью,
							боль за болью,
год за годом,
			 опалённые огнём,
год за годом,
			 истекающие кровью.
Вспоминаем торжество,
как шли и шли
и Берлин огнём открыли
					  с поворота,
и увидели просторы всей земли,
проходя
	   сквозь Бранденбургские ворота.
Сами звери поджигали свой рейхстаг,
дым последний очертанья улиц путал,
но Егоров и Кантария
					наш стяг
водрузили на шатающийся купол.
Вспоминаем всех героев имена,
все победы называем поимённо.
Помнит вечная кремлёвская стена,
как валились к ней
				  фашистские знамёнa.
				  
Нам бы только этот май и вспоминать,
но июнь ещё стоит перед глазами,
если жало начинают поднимать
и охрипшими пророчить голосами.
Мы не просто вспоминаем
					   день войны,
не для слёз и мемуаров вспоминаем.
Люди мира вспоминать о нём должны.
Мы об этом
		  всей Земле напоминаем.

1961


Стихотворение написано в связи с 20-летием начала Великой Отечественной войны.

Матросов Александр Матвеевич (1924-1943) - Герой Советского Союза (посмертно). В бою за деревню Чернушки Псковской облачти закрыл своим телом амбразуру вражеского дзота, чтобы обеспечить успех своему подразделению.

Гастелло Николай Францевич (1907-1941) - лётчик; во время боёв в Белоруссии его самолёт был подбит, но экипаж не покинул горящую машину и направил её в гущу фашистских танков и автомашин. Посмертно удостоен звания Героя Советского Союза.

Павлов Яков Федотович (род. в 1917) - Герой Советского Союза; в период оборонительных боёв в Сталинграде разведгруппа, возглавляемая Павловым, захватила дом в центре города и удерживала его в течение трёх суток (ныне «Дом Павлова»), а подоспевшее затем подкрепление удерживало этот дом вплоть до разгрома фашистов под Сталинградом.

Талалихин Виктор Васильевич (1918-1941) - лётчик, Герой Советского Союза. Совершил первый в истории войны ночной таран и сбил фашистский бомбардировщик.

Тверской - бульвар в Москве, часть Бульварного кольца между площадью Никитских ворот и Пушкинской площадью.

Бранденбургские ворота - монументальный архитектурный памятник в стиле классицизма, сооружённый в Берлине в 1788-1791 гг. Украшены двенадцатью дорическими колоннами и квадригой богини Мира. Задуманные первоначально как «ворота мира», позднее использовались в качестве триумфальных ворот для демонстрации мощи фашистской империи. 1 мая 1945 г. советские солдаты водрузили на Бранденбургских воротах Красное Знамя Победы.

Сами звери поджигали свой рейхстаг. В феврале 1933 г. фашисты подожгли здание рейхстага с целью обвинить в этом коммунистов. На инсценированном судебном процессе, состоявшемся в том же году в Лейпциге, обвиняемых вынуждены были оправдать.

Егоров Михаил Алексеевич и Кантария Мелитон Варламович - советские сержанты, водрузившие 30 апреля 1945 г. Красное Знамя Победы над рейхстагом.

Про это

Вот это и есть то,
что называют любовью?
Так это зовётся?
Так пишется?
Это и есть?..
Вы руки тяжёлые закинете к изголовью,
ночь не ответит.
Дождь забарабанит об жесть.
Будут зимы, и вьюги, и росы на травах,
и звёзды, и радости будут.
Разрывы придут,
И только не будет ни виноватых,
ни правых,
ни знающих,
ни умудрённых,
ни лечащих тут.
Никогда, никого не расспрашивайте об этом -
ни друга,
		 ни ветер,
				  ни самую умную ночь.
Ликуйте или страдайте одни
и не верьте поэтам,
поэты
	 и сами себе-то не могут помочь.
Берите всю радость себе,
                         не отдавайте и муку,
это только вдвоём открывают,
уж если любовь.
Воспоминания о любви не годятся в нaуку,
всё не так.
Всё по-новому, снова,
не снова, а вновь.
Нельзя объяснить -
что это, со мной или с вами.
Один среди поля,
				под ливнем,
						   и ходит гроза.
Об этом никак невозможно чужими словами,
слова не приходят -
молчите глазами в глаза.
Молчите,
чтобы ресницы задели ресницы,
чтоб сердце услышало
                     сердце другое в громах.
Любите друг друга.
Не думайте - явь это всё
						или снится,
любите друг друга,
				  не бойтесь,
не ройтесь в томах.
Ни адреса нет, ни параграфа нету, ни Госта,
будет она неотступна, мучительна,
								 как и со мной.
Не пишется это,
не слышится.
Дышится просто.

Так и поэзия -
дышится жизнью самой.

1960


В теме и заглавии стихотворения - перекличка с поэмой Маяковского «Про это».

Мои друзья

Госпиталь.
Всё в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Запеленaв нас туго в одеяла
и подтрунив над тем, как мы малы,
нагнувшись, воду по полу гоняла
сестра.

А мы глядели на полы.
И нам в глаза влетала синева,
вода, полы…
Кружилась голова.
Слова кружились:
			    «Друг, какое нынче?
Суббота?
		Вот, не вижу двадцать дней…»
Пол голубой в воде, а воздух дымчат.
«Послушай, друг…» -
				   И всё о ней, о ней…
				   
Несли обед.
Их с ложек всех кормили.
А я уже сидел спиной к стене,
и капли щей на одеяле стыли.
Завидует танкист ослепший мне
и говорит
		 про то, как двадцать дней
не видит. И -
			 о ней, о ней, о ней…
			 
- А вот сестра,
			   ты письма пpодиктуй ей!
- Она не сможет, друг, тут сложность есть.
- Какая сложность? Ты о ней не думай…
- Вот ты бы взялся!
				   - Я?
					   - Ведь руки есть?!
- Я не смoгу!
			 - Ты сможeшь!
						  - Слов не знаю!
- Я дам слова!
			  - Я не любил…
						   - Люби!
Я научу тебя, припоминая… -
Я взял перо.
			А он сказал: - «Родная!» -
Я записал.
		  Он: - «Думай, что убит…»
- «Живу», - я написал.
					  Он: - «Ждать не надо…» -
А я, у правды всей на поводу,
водил пером: «Дождись, моя награда…»
Он: «Не вернусь…»
				 А я: «Приду! Приду!»
				 
Шли письма от неё. Он пел и плакал,
письмо держал у просветлённых глаз.
Теперь меня просила вся палата:
- Пиши!
	   Их мог обидеть мой отказ.
- Пиши!
	   - Но ты же сам сумеешь, левой!
- Пиши!
	   - Но ты же видишь сам?!
							  - Пиши!..
							  
Всё в белом.
Стены пахнут сыроватым мелом.
Где это всё? Ни звука. Ни души.
Друзья, где вы?..
Светает у причала.
Вот мой сосед дежурит у руля.
Вcё в памяти переберу сначала.
Друзей моих ведёт ко мне земля.
Один мотор заводит на заставе,
другой с утра пускает жернова.

А я?
А я молчать уже не вправе.
Порученные мне горят слова.
- Пиши! - диктуют мне они.
						  Сквозная
летит строка.
			 - Пиши о нас! Труби!..
- Я не смогу!
			 - Ты сможешь!
						  - Слов не знаю…
- Я дам слова!
			  Ты только жизнь люби!

1947


Стихотворение, по словам автора, «начало закипать» ещё осенью 1942 г., когда раненый Луконин находился в госпитале в Ельце.

Сталинградский театр

Здесь львы
           стояли
                  у крыльца
Лет сто
Без перемен,
Как вдруг
          кирпичная пыльца,
Отбитая дождём свинца,
Завьюжила у стен.

В фойе театра
              шёл бой.
Упал
     левый
           лев,
А правый
         заслонил собой
Дверей высокий зев.
По ложам
         лёжа
              немец бил
И слушал долгий звон;
Вмерзая в ледяной настил,
Лежать остался он.
На сцену -
           за колосники,
Со сцены -
           в первый ряд,
Прицеливаясь с руки,
Двинулся наш
			отряд.
К суфлерской будке
                   старшина
Припал
И бил во тьму.
И
  история сама
Суфлировала ему.
Огнём поддерживая нас,
В боку зажимая боль,
Он без позы и без прикрас
Сыграл
       великую
               роль.
			   
Я вспомнил об этом,
                    взглянув вчера
На театр в коробке лесов.
Фанерную дверь его по вечерам
Сторож берёт на засов.
Строители утром идут сюда,
Чтоб весной
Театр засиял,
              как никогда,
Красками и новизной.

Я шёл
      и шёл,
             и думал о тех,
Кому на сцене жить.
Какую правду
             и в слёзы
                       и в смех
Должны они вложить!..
Какие волнения им нужны,
Какие нужны слова,
Чтоб после подвига старшины
Искусству
          вернуть
                  права!..

1946


Пришедшим с войны

Нам не речи хвалебные,
нам не лавры нужны,
не цветы под ногами,
нам, пришедшим с войны.
Нет, не это.
Нам надо,
чтоб ступила нога
на хлебные степи,
на цветные луга.

Не жалейте,
		   не жалуйте отдыхом нас,
мы совсем не устали.
Нам - в дорогу как раз!
Не глядите на нас с умилением,
                               не
удивляйтесь
            живым.
Жили мы на войне.
Нам не отдыха надо
и не тишины.
Не ласкайте нас званьем:
«Участник войны!»
Нам -
      трудом обновить
                      ордена и почёт!
Жажда трудной работы
                     нам ладони сечёт.
Мы окопами землю изрыли,
                         пора
нам точить лемехи
и водить трактора.
Нам пора -
           звон оружья
                       на звон топора,
посвист пуль -
               на шипенье пилы
                               и пера.
Ты прости меня, милая.
Ты мне жить помоги.
Сам шинель я повешу,
сам сниму сапоги.
Сам тебя поведу,
где дома и гроза.
Пальцы в пальцы вплету,
и глазами - в глаза.

Я вернулся к тебе,
но кольцо твоих рук -
не замок,
         не венок,
                  не спасательный круг.

1945


Приду к тебе

Ты думаешь:
Принесу с собой
Усталое тело своё.
Сумею ли быть тогда с тобой
Целый день вдвоём?
Захочу рассказать о смертном дожде,
Как горела трава,
А ты -
       и ты жила в беде,
Тебе не нужны слова.
Про то, как чудом выжил, начну,
Как смерть меня обожгла.
А ты -
       ты в ночь роковую одну
Волгу переплыла.
Спеть попрошу,
               а ты сама
Забыла, как поют…
Потом
      меня
           сведёт с ума
Непривычный уют.
Будешь к завтраку накрывать,
И я усядусь в углу,
Начнёшь,
         как прежде,
                     стелить кровать,
А я
    усну
         на полу.
Потом покоя тебя лишу,
Вырою щель у ворот,
Ночью,
       вздрогнув,
                  тебя спрошу:
- Стой! Кто идёт?!

Нет, не думай, что так приду.
В этой большой войне
Мы научились ломать беду,
Работать и жить вдвойне.
Не так вернёмся мы!
                    Если так,
То лучше не приходить.
Придём работать, курить табак,
В комнате начадить.
Не за благодарностью я бегу -
Благодарить лечу.
Всё, что хотел, я сказал врагу,
Теперь работать хочу.
Не за утешением -
                  утешать
Переступлю порог.
То, что я сделал, к тебе спеша,
Не одолженье, а долг.
Друзей увидеть,
                в гостях побывать
И трудно
         и жадно жить.
Работать - в кузницу,
                      спать - в кровать,
Стихи про любовь сложить.
В этом зареве ветровом
Выбор был небольшой, -
Но лучше прийти
                с пустым рукавом,
Чем с пустой душой.

1944


Читает Михаил Луконин:

Звук

В вагоне

Как странно всё-таки: вагон.
Билет. Звонок. Вокзал. Домой.
И свет и гром со всех сторoн.
Kолёcа бьются подо мной.
Шестнадцать месяцев копил
я недоверие к тому,
что кто-то жил, работал, был,
болел и спал в своём дому.
Шестнадцать месяцев подряд
окопом всё казалось мне.
В вагоне громко говорят
о керосине и вине.
А у меня всего три дня.
Я вслушиваюсь в их слова.
Вздыxaют, горестно кляня
дорoговизну на дрова.
А мне ведь дорог каждый час.
Жилет раскинув меховой,
я по вагону, напоказ,
пошёл походкой фронтовой.
Я был во всей своей красе
(Блестит на левой стороне!).
- Оттуда? - спрашивают все.
- Да, тяжело вам на войне…
Шёл, улыбался и кивал,
молодцеватый и прямой.
- В боях бывали?
- Да, бывал.
- Куда же едете?
- Домой!
- Из госпиталя? На, сынок… -
Беру, жую мякинный кус.
- Kури. - Глотаю я дымок,
соломой отдаёт на вкус.
- Ложись, устал… Мы ничего,
мы тут пристроимся в углу.
У вас там трудно с ночевой,
мы перебьёмся. Мы в тылу.
- Ложись и спи…
- Слаба кирза,
как они там зимой, в бою! -
Прикрыла женщина глаза,
упрятав ноги под скамью.
- Спи… -
А колёса всё галдят.
- Спи…
Все живём одной бедой…
- Спи. Исхудал-то как солдат…
А был я просто молодой.

1942


Хорошо

Хорошо перед боем,
когда верится просто
в то,
что встретимся двое,
в то,
что выживем до ста,
в то,
что не оборвётся
всё свистящим снарядом,
что не тут разорвётся,
дальше где-нибудь, рядом.
В то,
что с тоненьким воем
пуля кинется мимо.
В то,
чему перед боем
Верить необходимо.

1942


Коле Отраде

Я жалею девушку Полю.
                      Жалею
За любовь осторожную:
                      «Чтоб не в плену б!»
За:
«Мы мало знакомы»,
                  «не надо»,
                            «не смею…»
За ладонь,
           отделившую губы от губ.
Вам казался он:
			   летом -
					  слишком двадцатилетним,
Осенью -
         рыжим, как листва на опушке,
Зимой, на морозе,
                  является в летнем,
А весною - были веснушки.
А когда он взял автомат, -
                           вы слышите? -
Когда он вышел,
                дерзкий,
                         такой, как в школе.
Вы на фронт
            прислали ему платок вышитый,
Вышив:
       «Моему Коле!»
У нас у всех
             были платки поимённые,
Но ведь мы не могли узнать
                           двадцатью зимами,
Что когда на войну уходят
                          безнадежно влюблённые,
Назад
      приходят
               любимыми.
Это всё пустяки, Николай,
                          если б не плакали.
Но живые
         никак представить не могут:
Как это, когда пулемёты такали,
Не жить?
         Не слышать тревогу?
Белым пятном
             на снегу
                      выделяться,
Руки не перележать и встать не силиться,
Не видеть,
           как чернильные пятна
                                повыступили на пальцах,
Не обрадоваться,
                 что веснушки сошли с лица?!

Я бы всем запретил охать.
Губы сжав - живи!
                  Плакать нельзя!
Не позволю в своём присутствии
                               плохо
Отзываться о жизни,
                    за которую гибли друзья.
					
Николай!
С каждым годом
               он будет моложе меня,
                                     заметней,
Постараются годы
                 мою беспечность стереть.
Он
  останется
		   слишком двадцатилетним,
Слишком юным
             для того, чтобы дальше стареть.
И хотя я сам видел,
                    как вьюжный ветер, воя,
Волосы рыжие
             на кулаки наматывал,
Невозможно отвыкнуть
                     выискивать виноватого,
Как нельзя отказаться
                      от движения вместе с Землёю.

Мы суровеем,
Друзьям улыбаемся сжатыми ртами,
Мы не пишем записок девочкам,
                              не поджидаем ответа…
А если бы в марте,
                   тогда,
                          мы поменялись местами,
Он
  сейчас
		обо мне написал бы
						  вот это.

1940


Коля Отрада (настоящее имя Турочкин Николай Карпович) (1918-1940) - поэт, близкий друг Луконина по школе и Литературному институту; вместе с Лукониным ушёл добровольцем на финский фронт. Погиб 4 марта 1940 г.

Я жалею девушку Полю. Под этим именем воспета героиня многих стихов Н.Отрады.

Читает Михаил Луконин:

Звук

Вверх Вниз

Биография

Луконин Михаил Кузьмич - русский советский поэт. Член КПСС с 1942. Родился в семье почтового служащего. Отец умер от тифа в 1920 году. Детство провел на Волге, в с. Быковы Хутора. Работал на Сталинградском тракторном заводе.

Печататься начал с 1935. Окончил Сталинградский учительский институт (1937), учился в Литературном институте имени М. Горького (1937-41). Участник советско-финской войны 1939-40 (стрелок лыжного батальона) и Великой Отечественной войны 1941-45 (военный корреспондент). Значительная часть фронтовых стихов Луконина собрана в его первой книге «Сердцебиение» (1947). Мирный труд недавних бойцов - одна из главных тем поэмы «Рабочий день» (1948; Государственная премия СССР, 1949). Антивоенным пафосом пронизана поэма «Дорога к миру» (1950). Повесть в стихах «Признание в любви» (1959) воссоздаёт картину революционного преобразования страны. Автор «Поэмы возвращения» (1962), поэмы «Обугленная граница» (1968), нескольких сборников лирических стихов, книга статей «Товарищ поэзия» (1963). Выступает также с очерками, рецензиями, переводами. Луконину, поэзия которого была вначале отмечена прямым влиянием В. В. Маяковского, свойственно стремление к эпичности, к широкому охвату разнообразных жизненных явлений. Свободный интонационный стих чередуется у него с традиционными размерами. Его произведения, начиная с 60-х годов, характеризуются большей простотой построения, усилением лирического начала. За книгу стихов и поэм «Необходимость» (1969) удостоен Государственной премии СССР (1973). Член СП СССР с 1946 года. Секретарь правления СП СССР с 1971 года. Награжден орденом Ленина, орденом Трудового Красного Знамении, медалями.

Соч.: Лирика, Сталинград, 1950; Стихи дальнего следования, М., 1956; Клятва. Стихи и поэмы. [Предисловие К. Симонова], М., 1962; Преодоление, М., 1964; Лирика, М., 1969: Избранные произведения, т. 1-2, М., 1973.

Лит.: Денисова И., Чистый ветер тревог. (О творчестве М. Луконина), Волгоград, 1968; Киреева А., Так ли живу? [О творчестве М. Луконина], М., 1970; Симонов К., О двух поэтах, «Правда», 1973, 9 марта.

Л. М. Вольпе

БСЭ


ЛУКОНИН, Михаил Кузьмич (р. 29.X.1918, Астрахань) - русский советский поэт. Член Коммунистической партии с 1942. Детство провел на Волге, в с. Быковы Хутора. Работал на Сталинградском тракторном заводе. Печататься начал в 1935. Окончил Сталинградский учительский институт (1937), учился в Литературном институте им. М. Горького. Уже ранние стихи Луконина отмечены влиянием поэзии В. В. Маяковского. Луконин - участник войны с белофиннами и Великой Отечественной войны. Значительная часть фронтовых стихов Луконина собрана в его первой книге «Сердцебиение» (1947). Мирный труд недавних бойцов - одна из главных тем поэмы «Рабочий день» (1948). Антивоенным пафосом пронизана поэма «Дорога к миру» (1950). В повести в стихах «Признание в любви» (1959) создана картина революционных преобразований страны; история жизни русского крестьянства, стойкость первых революционеров, любовь, современность - всё это органически сплавлено в сложной композиции повести. Свободный интонационный стих чередуется у Луконина с правильными размерами, полная рифма соседствует с ассонансом. Выступает с очерками, рецензиями, переводами. В 1963 опубликовал книгу статей «Товарищ поэзия».

Соч.: Лирика, Сталинград, 1950; Дорога к миру, М., 1951; Стихи дальнего следования, М., 1956; Стихотворения и поэмы, М., 1958; Признание в любви. Поэма, М., 1960; Клятва. Стихи и поэмы. [Предисл. К. Симонова], М., 1962; Преодоление. Стихи, М., 1964.

Лит.: Данин Д., Жизнь - действие - страсть, «Лит. газета», 1946, 28 дек.; Евтушенко Евг., О двух поэтических поколениях, «Лит. газета», 1955, 25 янв.; Киреева А., Начало тревоги, «Москва», 1957, № 9; Львов М., Михаил Луконин, «Октябрь», 1958, № 11.

Л. М. Вольпе

Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 4. - М.: Советская энциклопедия, 1967

Админ Вверх
МЕНЮ САЙТА