Алексей Кольцов

Я любила его
Жарче дня и огня,
Как другие любить
Не смогут никогда!

Только с ним лишь одним
Я на свете жила;
Ему душу мою,
Ему жизнь отдала!

Что за ночь, за луна,
Когда друга я жду!
И бледна, холодна,
Замираю, дрожу!

Вот он идет, поёт:
«Где ты, зорька моя?»
Вот он руку берёт,
Вот целует меня!

«Милый друг, погаси
Поцелуи твои!
И без них при тебе
Огнь пылает в крови,

И без них при тебе
Жжёт румянец лицо,
И волнуется грудь,
И кипит горячо!

И блистают глаза
Лучезарной звездой!»
Я жила для него -
Я любила душой!

На заре туманной юности
Всей душой любил я милую:
Был у ней в глазах небесный свет,
На лице горел любви огонь.

Что пред ней ты, утро майское,
Ты, дуброва-мать зелёная,
Степь-трава - парча шелковая,
Заря-вечер, ночь-волшебница!

Хороши вы - когда нет её,
Когда с вами делишь грусть свою,
А при ней вас - хоть бы не было;
С ней зима - весна, ночь - ясный день!

Не забыть мне, как в последний раз
Я сказал ей: «Прости, милая!
Так, знать, бог велел - расстанемся,
Но когда-нибудь увидимся…»

Вмиг огнём лицо всё вспыхнуло,
Белым снегом перекрылося, -
И, рыдая, как безумная,
На груди моей повиснула.

«Не ходи, постой! дай время мне
Задушить грусть, печаль выплакать,
На тебя, на ясна сокола…»
Занялся дух - слово замерло…

За рекой, на горе,
Лес зелёный шумит;
Под горой, за рекой,
Хуторочек стоит.

В том лесу соловей
Громко песни поёт;
Молодая вдова
В хуторочке живёт.

В эту ночь-полуночь
Удалой молодец
Хотел быть, навестить
Молодую вдову…

На реке рыболов
Поздно рыбу ловил;
Погулять, ночевать
В хуторочек приплыл.

«Рыболов мой, душа!
Не ночуй у меня:
Свёкор дома сидит, -
Он не любит тебя…

Не сердися, плыви
В свой рыбачий курень;
Завтра ж, друг мой, с тобой
Гулять рада весь день».

«Сильный ветер подул…
А ночь будет темна!..
Лучше здесь, на реке,
Я просплю до утра».

Опознился купец
На дороге большой;
Он свернул ночевать
Ко вдове молодой.

«Милый купчик-душа!
Чем тебя мне принять…
Не топила избы,
Нету сена, овса.

Лучше к куму в село
Поскорее ступай;
Только завтра, смотри,
Погостить заезжай!»

«До села далеко;
Конь устал мой совсем;
Есть свой корм у меня, -
Не печалься о нём.

Я вчера в городке
Долго был - всё купил;
Вот подарок тебе,
Что давно посулил».

«Не хочу я его!..
Боль головушку всю
Разломила насмерть;
Ступай к куму в село».

«Эта боль - пустяки!..
Средство есть у меня:
Слова два - заживёт
Вся головка твоя».

Засветился огонь,
Закурилась изба;
Для гостей дорогих
Стол готовит вдова.

За столом с рыбаком
Уж гуляет купец…
(А в окошко глядит
Удалой молодец)…

«Ты, рыбак, пей вино!
Мне с сестрой наливай!
Если мастер плясать -
Петь мы песни давай!

Я с людями люблю
По-приятельски жить;
Ваше дело - поймать,
Наше дело - купить…

Так со мною, прошу,
Без чинов - по рукам;
Одну басню твержу
Я всем добрым людям:

Горе есть - не горюй,
Дело есть - работай;
А под случай попал -
На здоровье гуляй!»

И пошёл с рыбаком
Купец песни играть,
Молодую вдову
Обнимать, целовать.

Не стерпел удалой,
Загорелась душа!
И - как глазом моргнуть -
Растворилась изба…

И с тех пор в хуторке
Никого не живёт:
Лишь один соловей
Громко песню поёт…

Соловьём залётным
Юность пролетела,
Волной в непогоду
Радость прошумела.

Пора золотая
Была, да сокрылась;
Сила молодая
С телом износилась.

От кручины-думы
В сердце кровь застыла;
Что любил, как душу, -
И то изменило.

Как былинку, ветер
Молодца шатает;
Зима лицо знобит,
Солнце сожигает.

До поры до время
Всем я весь изжился;
И кафтан мой синий
С плеч долой свалился!

Без любви, без счастья
По миру скитаюсь:
Разойдусь с бедою -
С горем повстречаюсь!

На крутой горе
Рос зелёный дуб,
Под горой теперь
Он лежит гниёт…

Что, дремучий лес,
Призадумался, -
Грустью тёмною
Затуманился?

Что Бова-силач
Заколдованный,
С непокрытою
Головой в бою, -

Ты стоишь - поник,
И не ратуешь
С мимолётною
Тучей-бурею.

Густолиственный
Твой зелёный шлем
Буйный вихрь сорвал -
И развеял в прах.

Плащ упал к ногам
И рассыпался…
Ты стоишь - поник,
И не ратуешь.

Где ж девалася
Речь высокая,
Сила гордая,
Доблесть царская?

У тебя ль, было,
В ночь безмолвную
Заливная песнь
Соловьиная…

У тебя ль, было,
Дни - роскошество, -
Друг и недруг твой
Прохлаждаются…

У тебя ль, было,
Поздно вечером
Грозно с бурею
Разговор пойдёт;

Распахнёт она
Тучу чёрную,
Обоймёт тебя
Ветром-холодом.

И ты молвишь ей
Шумным голосом:
«Вороти назад!
Держи около!»

Закружит она,
Разыграется…
Дрогнет грудь твоя,
Зашатаешься;

Встрепенувшися,
Разбушуешься:
Только свист кругом,
Голоса и гул…

Буря всплачется
Лешим, ведьмою, -
И несёт свои
Тучи за море.

Где ж теперь твоя
Мочь зелёная?
Почернел ты весь,
Затуманился…

Одичал, замолк…
Только в непогодь
Воешь жалобу
На безвременье.

Так-то, тёмный лес,
Богатырь-Бова!
Ты всю жизнь свою
Маял битвами.

Не осилили
Тебя сильные,
Так дорезала
Осень чёрная.

Знать, во время сна
К безоружному
Силы вражие
Понахлынули.

С богатырских плеч
Сняли голову -
Не большой горой,
А соломинкой…

Не возьму я в толк…
Не придумаю…
Отчего же так -
Не возьму я в толк?
Ох, в несчастный день,
В бесталанный час,
Без сорочки я
Родился на свет.
У меня ль плечо -
Шире дедова,
Грудь высокая -
Моей матушки.
На лице моём
Кровь отцовская
В молоке зажгла
Зорю красную.
Кудри чёрные
Лежат скобкою;
Что работаю -
Всё мне спорится!
Да в несчастный день,
В бесталанный час,
Без сорочки я
Родился на свет!
Прошлой осенью
Я за Грунюшку,
Дочку старосты,
Долго сватался;
А он, старый хрен,
Заупрямился!
За кого же он
Выдаст Грунюшку?
Не возьму я в толк,
Не придумаю…
Я ль за тем гонюсь,
Что отец её
Богачом слывёт?
Пускай дом его -
Чаша полная!
Я её хочу,
Я по ней крушусь:
Лицо белое -
Заря алая,
Щёки полные,
Глаза тёмные
Свели молодца
С ума-разума…
Ах, вчера по мне
Ты так плакала;
Наотрез старик
Отказал вчера…
Ох, не свыкнуться
С этой горестью…

Я куплю себе
Косу новую;
Отобью её,
Наточу её, -
И прости-прощай,
Село родное!
Не плачь, Грунюшка,
Косой вострою
Не подрежусь я…
Ты прости, село,
Прости, староста:
В края дальние
Пойдёт молодец:
Что вниз по Дону
По набережью,
Хороши стоят
Там слободушки!
Степь раздольная
Далеко вокруг,
Широко лежит,
Ковылой-травой
Расстилается!..
Ax ты, степь моя,
Степь привольная,
Широко ты, степь,
Пораскинулась,
К морю Чёрному
Понадвинулась!
В гости я к тебе
Не один пришёл:
Я пришёл сам-друг
С косой вострою;
Мне давно гулять
По траве степной,
Вдоль и поперек
С ней хотелося…

Раззудись, плечо!
Размахнись, рука!
Ты пахни в лицо,
Ветер с полудня!
Освежи, взволнуй
Степь просторную!
Зажужжи, коса,
Как пчелиный рой!
Молоньёй, коса,
Засверкай кругом!
Зашуми, трава,
Подкошонная;
Поклонись, цветы,
Головой земле!
Наряду с травой
Вы засохните,
Как по Груне я
Сохну, молодец!
Нагребу копён,
Намечу стогов;
Даст казачка мне
Денег пригоршни.
Я зашью казну,
Сберегу казну;
Ворочусь в село -
Прямо к старосте;
Не разжалобил
Его бедностью, -
Так разжалоблю
Золотой казной!..

Красным полымем
Заря вспыхнула;
По лицу земли
Туман стелется;

Разгорелся день
Огнем солнечным,
Подобрал туман
Выше темя гор;

Нагустил его
В тучу чёрную;
Туча чёрная
Понахмурилась,

Понахмурилась,
Что задумалась,
Словно вспомнила
Свою родину…

Понесут её
Ветры буйные
Во все стороны
Света белого.

Ополчается
Громом-бурею,
Огнём-молнией,
Дугой-радугой;

Ополчилася
И расширилась,
И ударила,
И пролилася

Слезой крупною -
Проливным дождём
На земную грудь,
На широкую.

И с горы небес
Глядит солнышко,
Напилась воды
Земля досыта;

На поля, сады,
На зелёные
Люди сельские
Не насмотрятся.

Люди сельские
Божьей милости
Ждали с трепетом
И молитвою;

Заодно с весной
Пробуждаются
Их заветные
Думы мирные.

Дума первая:
Хлеб из закрома
Насыпать в мешки,
Убирать воза;

А вторая их
Была думушка:
Из села гужом
В пору выехать.

Третью думушку
Как задумали, -
Богу-господу
Помолилися.

Чем свет по полю
Все разъехались -
И пошли гулять
Друг за дружкою,

Горстью полною
Хлеб раскидывать;
И давай пахать
Землю плугами,

Да кривой сохой
Перепахивать,
Бороны зубьём
Порасчёсывать.

Посмотрю пойду,
Полюбуюся,
Что послал господь
За труды людям:

Выше пояса
Рожь зернистая
Дремит колосом
Почти до земи,

Словно божий гость,
На все стороны
Дню весёлому
Улыбается.

Ветерок по ней
Плывёт, лоснится,
Золотой волной
Разбегается.

Люди семьями
Принялися жать,
Косить под корень
Рожь высокую.

В копны частые
Снопы сложены;
От возов всю ночь
Скрыпит музыка.

На гумнах везде,
Как князья, скирды
Широко сидят,
Подняв головы.

Видит солнышко -
Жатва кончена:
Холодней оно
Пошло к осени;

Но жарка свеча
Поселянина
Пред иконою
Божьей матери.

Не шуми ты, рожь,
Спелым колосом!
Ты не пой, косарь,
Про широку степь!

Мне не для чего
Собирать добро,
Мне не для чего
Богатеть теперь!

Прочил молодец,
Прочил доброе,
Не своей душе -
Душе-девице.

Сладко было мне
Глядеть в очи ей,
В очи, полные
Полюбовных дум!

И те ясные
Очи стухнули,
Спит могильным сном
Красна девица!

Тяжелей горы,
Темней полночи
Легла на сердце
Дума чёрная!

Ну! тащися, сивка,
Пашней, десятиной,
Выбелим железо
О сырую землю.

Красавица зорька
В небе загорелась,
Из большого леса
Солнышко выходит.

Весело на пашне.
Ну, тащися, сивка!
Я сам-друг с тобою,
Слуга и хозяин.

Весело я лажу
Борону и соху,
Телегу готовлю,
Зерна насыпаю.

Весело гляжу я
На гумно из скирды,
Молочу и вею…
Ну! тащися, сивка!

Пашенку мы рано
С сивкою распашем,
Зёрнышку сготовим
Колыбель святую.

Его вспоит, вскормит
Мать-земля сырая;
Выйдет в поле травка -
Ну! тащися, сивка!

Выйдет в поле травка -
Вырастет и колос,
Станет спеть, рядиться
В золотые ткани.

Заблестит наш серп здесь,
Зазвенят здесь косы;
Сладок будет отдых
На снопах тяжёлых!

Ну! тащися, сивка!
Накормлю досыта,
Напою водою,
Водой ключевою.

С тихою молитвой
Я вспашу, посею.
Уроди мне, боже,
Хлеб - моё богатство!

Ворота тесовы
Растворилися,
На конях, на санях
Гости въехали;
Им хозяин с женой
Низко кланялись,
Со двора повели
В светлу горенку.
Перед Спасом святым
Гости молятся;
За дубовы столы,
За набраные,
На сосновых скамьях
Сели званые.
На столах кур, гусей
Много жареных,
Пирогов, ветчины
Блюда полные.

Бахромой, кисеёй
Принаряжена,
Молодая жена,
Чернобровая,
Обходила подруг
С поцелуями,
Разносила гостям
Чашу горькова;
Сам хозяин за ней
Брагой хмельною
Из ковшей вырезных
Родных потчует;
А хозяйская дочь
Мёдом сыченым
Обносила кругом
С лаской девичьей.

Гости пьют и едят,
Речи гуторят:
Про хлеба, про покос,
Про старинушку;
Как-то бог и господь
Хлеб уродит нам?
Как-то сено в степи
Будет зелено?

Гости пьют и едят,
Забавляются
От вечерней зари
До полуночи.
По селу петухи
Перекликнулись;
Призатих говор, шум
В тёмной горенке;
От ворот поворот
Виден по снегу.

Я затеплю свечу
Воску ярова,
Распаяю кольцо
Друга милова.

Загорись, разгорись,
Роковой огонь,
Распаяй, растопи
Чисто золото.

Без него - для меня
Ты ненадобно;
Без него - на руке,
Камень на сердце.

Что взгляну - то вздохну,
Затоскуюся,
И зальются глаза
Горьким горем слёз.

Возвратится ли он?
И весточкой
Оживит ли меня
Безутешную?

Нет надежды в дуще…
Ты рассыпься же
Золотой слезой,
Память милова!

Невредимо, черно
На огне кольцо,
И звенит по столу
Память вечную.

Греет солнышко -
Да осенью;
Цветут цветики -
Да не в пору;

А весной была
Степь жёлтая,
Тучки плавали
Без дождика.

По ночам роса
Где падала,
Поутру трава
Там сохнула.

И все пташечки,
Касаточки,
Пели грустно так
И жалобно,

Что, их слушая,
Кровь стынула,
По душе лилась
Боль смертная.

Так прошла моя
Вся молодость -
Без любви-души,
Без радости.

Внимай, мой друг, как здесь прелестно
Журчит серебряный ручей,
Как свищет соловей чудесно.
А ты - один в тоске своей.
Смотри: какой красой в пустыне
Цветы пестреются, цветут,
Льют ароматы по долине
И влагу рос прохладных пьют.
Вдали там тихо и приятно
Раскинулась берёзы тень,
И светит небосклон отрадно,
И тихо всходит божий день.
Там вешний резвый ветерок
Играет, плещется с водами,
Приветно шепчется с листами
И дарит ласками цветок.
Смотри: на разноцветном поле
Гостит у жизни рой детей
В беспечной радости на воле;
Лишь ты, мой друг, с тоской своей…
Развеселись!.. Проснись душою
С проснувшейся для нас весною;
Хоть юность счастью посвятим!
Ах! Долго ль в жизни мы гостим!..

Как жаль, что счастия звезда
На небе вашем закатилась!
Но разве горесть навсегда
С судьбою вашей породнилась?
Пройдёт зима - настанет май.
Беда - глупа, взведёт на счастье.
Всяк провиденью доверяй:
Оно нас ценит без пристрастья.
Пусть кто доволен здесь неправо
Или неправо кто гоним…
Земные радости - с отравой,
Отрава - с счастием земным.
Всё постоянно - лишь за морем,
И потому, что нас там нет;
А между тем кто минут горем?
Никто… таков уж белый свет!..

Там, где терем тот стоит,
Я люблю всегда ходить
Ночью тихой, ночью ясной
В благовонный май прекрасный!

Чем же терем этот мил?
Чем меня он так пленил?
Он не пышный, он не новый,
Он бревенчатый - дубовый!

Ах, в том тереме простом
Есть с раскрашенным окном
Разубранная светлица!
В ней живёт душа-девица.

Как-то встретился я с ней -
Не свожу с тех пор очей;
Красна ж девица не знает,
По ком грудь моя вздыхает.

Разрывайся, грудь моя!
Буду суженым не я -
Тот богатый, я без хаты -
Целый мир мои палаты!

Вещун-сердце говорит:
«Жить тебе, детинке, жить
Не с женою молодою -
С чужой-дальней стороною…»

Очи, очи голубые,
Мне вас боле не встречать!
Девы, девы молодые,
Вам меня уж не ласкать!

Побывали, унеслися
Дни моей златой весны;
В сердце опытном слилися
Лишь отзывы старины.

Ах, на что же оживили
Предо мной мои мечты
Сердцу сладостные были,
Ласки юной красоты?

Мне ль приветливым казаться,
С хладным сердцем вновь любить?
Мне ль надеждой обольщаться?
Беспробудно друг мой спит…

Вся жизнь моя - как сине море,
С ветрами буйными в раздоре -
Бушует, пенится, кипит,
Волнами плещет и шумит.
Уступят ветры - и оно
Сровняется, как полотно.
Иной порою, в дни ненастья,
Всё в мире душу тяготит;
Порою улыбнётся счастье,
Ответно жизнь заговорит;
Со всех сторон печаль порою
Нависнет тучей надо мною,
И, словно чёрная волна,
Душа в то время холодна;
То мигом ясная година
Опять настанет - и душа
Пьёт радость, радостью дыша!
Ей снова всё тогда прекрасно,
Тепло, спокойно, живо, ясно,
Как вод волшебное стекло, -
И горя будто не было…

Я был у ней; она сказала:
«Люблю тебя, мой милый друг!»
Но эту тайну от подруг
Хранить мне строго завещала.

Я был у ней; на прелесть злата
Клялась меня не променять;
Ко мне лишь страстию пылать,
Меня любить, любить, как брата.

Я был у ней; я с уст прелестной
Счастливое забвенье пил
И всё земное позабыл
У девичьей груди прелестной.

Я был у ней; я вечно буду
С её душой душою жить;
Пускай она мне изменит -
Но я изменником не буду.

Вблизи дороги столбовой
Ночует табор кочевой
Сынов Украины привольной.
В степи и пасмурно и тёмно:
Ни звёзд блестящих, ни луны
На небе нет; и тишины
Ночной ничто не нарушает;
Порой проезжий лишь играет,
И колокольчик почтовой,
Звеня над тройкой удалой,
На миг молчанье прерывает.
Между возов огонь горит;
На тагане котёл висит;
Чумак раздетый, бородатый,
Поджавшись на ногах, сидит
И кашу с салом кипятит.
За табором невдалеке
Волы усталые пасутся;
Они никем не стерегутся.
Беспечно пред огнём в кружке
Хохлы чумазые, седые,
С усами хлопцы молодые,
Простершись на траве, лежат
И вдаль невесело глядят.
Чем чумаков прогнать дремоту?
Давно ль утратили охоту
Они петь песни старины?
Чем ныне так развлечены?
Бывало, часто, ночью тёмной,
Я с ними время разделял
И, помню, песням их внимал
С какой-то радостью невольной…
Но вот во тьме игра свирели,
Вот тихо под свирель запели
Они про жизнь своих дедов,
Украйны вольныя сынов…
И как те песни сердцу милы,
Как выразительны, унылы,
Протяжны, звучны и полны
Преданьями родной страны!..

Настала осень; непогоды
Несутся в тучах от морей;
Угрюмеет лицо природы,
Не весел вид нагих полей;
Леса оделись синей тьмою,
Туман гуляет над землёю
И омрачает свет очей.
Всё умирает, охладело;
Пространство дали почернело;
Нахмурил брови белый день;
Дожди бессменные полились;
К людям в соседки поселились
Тоска и сон, хандра и лень.
Так точно немочь старца скучна;
Так точно тоже для меня
Всегда водяна и докучна
Глупца пустая болтовня.

Если встречусь с тобой
Иль увижу тебя, -
Что за трепет, за огнь
Разольётся в груди.

Если взглянешь, душа, -
Я горю и дрожу,
И бесчувствен и нем
Пред тобою стою!

Если молвишь мне что,
Я на речи твои,
На приветы твои
Что сказать, не сыщу.

А лобзаньям твоим,
А восторгам живым,
На земле у людей,
Выражения нет!

Дева-радость души,
Это жизнь - мы живём!
Не хочу я другой
Жизни в жизни моей!

Биография

Алексей Кольцов родился в Воронеже в семье мещанина, торговца скотом. Не имел возможности получить сколько-нибудь серьёзного образования. Девяти лет был отдан в воронежское уездное училище, но вскоре отец взял его домой, чтобы тот помогал ему в торговых делах.

С тех пор и до конца жизни поэт находился в цепких руках отца-«алтынника». Отец сурово подавлял стремление сына к знанию, поэтому читать ему приходилось тайком.

Разъезжая в степи с гуртами скота, ночуя под открытым небом, сталкиваясь с разнообразными людьми, Кольцов смолоду входит в мир русской природы, русской народной жизни.

В 16 лет, скрывая от всех, начал писать стихи, подражая поэтам, известным по книгам. В Воронеже нашёл поддержку своим творческим исканиям в дружбе с семинаристом А. Серебрянским, человеком образованным и разносторонне одарённым, вокруг которого образовался кружок молодёжи, увлекавшейся литературой. Беседы с ним оказали плодотворное воздействие на эстетическое развитие Кольцова.

В 1830 произошло знакомство со Станкевичем, а через него - с Белинским, которые оказали решающее влияние на дальнейшую судьбу Кольцова. При их содействии было напечатано несколько стихов Кольцова в журнале «Листок», затем в «Литературной газете». В 1835 на средства Станкевича была издана книга стихов.

В 1836 поэт на длительное время по делам отца отлучался в Москву и Петербург. Подружившись с Белинским, он обычно останавливался у него, в общении с ним учился понимать современную жизнь, литературу, поэзию и искать свой путь в творчестве.

В эти годы познакомился с Пушкиным, который очень тепло отнёсся к молодому самородку, напечатал в своём журнале «Современник» одно из лучших его стихотворений - «Урожай». В Петербурге Кольцов познакомился с Жуковским, Вяземским, В. Одоевским и другими поэтами.

В эту пору он переживал большой творческий подъём. В «Отечественных записках», «Современнике», «Литературной газете» публиковались его думы «Божий мир», «Человек», «Великое слово», «Молитва» и др., лирические стихотворения «Косарь», «Цветок», «Песня» и др. Поэт усиленно собирал и изучал устное народное творчество. Он составил сборник «Русские пословицы, поговорки, приречья и присловия», записывал народные песни.

Последние годы жизни Кольцова были очень тяжёлыми. Он жил безвыездно в Воронеже, ухудшались семейные отношения. Поэт так и не смог вырваться из омута мещанской жизни. Силы его были подорваны чахоткой, которая длилась около года и свела Кольцова в могилу 33 лет от роду. Похоронен в Воронеже.

Стихи Кольцова поразили современников своей самобытностью, поэтической новизной, песенным народным складом. В песнях Кольцова, как выразился Герцен, подавала о себе голос забитая, бедная, мужицкая Россия. Впервые в истории русской литературы Кольцов с удивительной задушевностью воспел жизнь простого земледельца, воспел его труд, его жажду воли и счастья.

---

КОЛЬЦОВ, Алексей Васильевич [3(15).X.1809, Воронеж, - 29.X(10.XI).1842, там же] - русский поэт. Родился в семье воронежского мещанина, торговца скотом. С детских лет принимал участие в делах отца, верхом на лошади перегонял в степи стада, ездил по деревенским базарам, покупал и продавал скот, ходил по судам. Менее полутора лет обучался Кольцов в уездном приходском училище. Его отец, невежественный самодур, считал, что для ведения торговых дел достаточно знания грамоты, и потому сурово подавлял стремление сына к знанию. Украдкой ему приходилось читать, украдкой в 16 лет начал писать стихи, подражая А. Ф. Мерзлякову, И. И. Дмитриеву, А. А. Дельвигу, А. С. Пушкину и другим поэтам, стихи которых ему удавалось прочесть. Первым наставником Кольцова был воронежский семинарист А. П. Серебрянский, стоявший во главе небольшого кружка молодежи. Бывая здесь, Кольцов слушал и читал стихи, получил первые представления об искусстве (взгляды Серебрянского на искусство выражены в его статье «Мысли о музыке», 1838). Ещё большее значение имело для Кольцова знакомство с Н. В. Станкевичем, который, побывав в 1830 в Воронеже, заинтересовался стихами безвестного юноши, а затем познакомил его с видными московскими литераторами. Многие из них оказывали своё внимание воронежскому мещанину, когда тот по делам отца приезжал в Москву, привозя с собой новые тетрадки стихов. Но сам Кольцов, по словам В. Г. Белинского, «…очень хорошо понимал и видел, что одни принимали его как диковинку…, что другие, снисходя до равенства в обращении с ним, были в восторге от своей просвещённой готовности уважать талант даже и в мещанине и что только слишком немногие протягивали ему руку с участием и искренностию». К числу этих немногих принадлежали А. С. Пушкин и В. Г. Белинский, знакомство с которым, вскоре перешедшее в близкую дружбу, оказало решающее влияние на судьбу Кольцова как поэта. Белинский явился для него не только ценителем стихов, но и учителем жизни. Он благотворно повлиял на формирование его мировоззрения, содействовал освобождению Кольцова от элементов религиозности, заметной во многих его стихах, внушал ему критическое отношение к пошлой действительности. В поздней лирике Кольцова критик находил «…решительный выход из туманов мистицизма…»; в это же время «просвещённые» земляки поэта с тревогой отмечали усвоение им «крайних идей Белинского».

Стихи Кольцова начиная с 1831 появлялись в московской печати. В 1835 Станкевич и Белинский на средства, собранные по подписке, издали первую книжку Кольцова, состоявшую из 18 стихотворений. В 1836 он отправился в Петербург, где его радушно встретили Пушкин, И. А. Крылов, П. А. Вяземский, В. Ф. Одоевский, поощрившие талант поэта-самоучки. Новые взгляды на жизнь, общение с крупнейшими писателями своего времени, дружба с Белинским - всё это трагически обострило враждебное отношение Кольцова к купеческо-мещанскому миру, сделало невыносимой его жизнь в Воронеже. «Тесен мой круг, грязен мой мир; горько мне жить в нём», - писал Кольцов, не имевший сил порвать с этим кругом и задыхавшийся в нём.

Передовых современников Кольцова привлекала глубокая народность его песен, резко отличавшая их от многочисленных подражаний и подделок под народную поэзию. Кольцов ввёл в русскую литературу новые для неё темы - крестьянский труд и быт, образ человека из народа, чувства и мысли деревенского труженика, косаря и пахаря. Вместе с напевной, безыскусственной, близкой к народно-песенной стихии лирикой Кольцова в литературу, по словам Белинского, «…смело вошли и лапти, и рваные кафтаны, и всклокоченные бороды, и старые онучи, - и вся эта грязь превратилась у него в чистое золото поэзии». Кольцов пел о тяжкой доле крестьянина, о его делах и заботах, об удалом молодце, о девушке-крестьянке, разлучённой с любимым, о «вольной волюшке», о природе степного края («Удалец», 1833; «Не шуми, ты, рожь», 1834; «Молодая жница», 1836; «Раздумье селянина», 1837). Но самая значительная тема его песен - радостный труд человека на земле, упоение трудом и природой, с которой слита вся жизнь земледельца («Песня пахаря», 1831; «Урожай», 1835; «Косарь», 1836). Герои кольцовских песен выходят в поле, как сказочные богатыри:

… Раззудись,  плечо!
Размахнись,  рука!
Ты  пахни  в  лицо
Ветер  с  полудня!

(«Косарь»)

В песнях Кольцова крестьянский труд воспет как путь к довольству, к спокойной и сытой жизни, идеал которой обрисован в «Крестьянской пирушке» (1830). Размышления о рабском характере труда в условиях крепостничества не омрачали светлый мир песен Кольцова. Реалистические картины сочетаются в них с известной идеализацией народной жизни. Однако русская критика ценила прежде всего глубоко демократическое содержание кольцовского творчества; ему посвятили статьи Н. А. Добролюбов, Н. Г. Чернышевский, М. Е. Салтыков-Щедрин. Вслед за Белинским они ставили Кольцова рядом с Пушкиным и Лермонтовым, называли его «великим народным поэтом» и рассматривали его талант как свидетельство неиссякаемых творческих сил народа. Выдающееся стихотворение «Лес» (1837), в котором Кольцов с эпической силой воспел только что погибшего Пушкина, а также суждения, высказанные Кольцовым в письмах к друзьям, показывают, что поэт развивался в направлении, предуказанном Белинским, стремясь соединить глубокую народность образов, свежесть и силу языка, обогащённого широким использованием народно-песенного творчества, с большой социальной мыслью.

Многие стихи Кольцова положены на музыку. Белинский не ошибся, когда в 1846 предсказал, что «русские звуки поэзии Кольцова должны породить много новых мотивов национальной русской музыки»; А. С. Даргомыжский, Н. А. Римский-Корсаков, М. П. Мусоргский, М. А. Балакирев и другие крупнейшие музыканты черпали в лирике Кольцова новые мотивы и образы своего творчества.

Соч.: Стихотворения, с портретом автора, его факсимиле и статьей о его жизни и сочинениях, писанной В. Белинским, [СПБ], 1846; Полн. собр. соч., под ред. и с прим. А. И. Лященко, 3 изд., П., 1911; Собр. стихотворений и писем, ред. и коммент. А. Г. Фомина, вступ. ст. А. З. Лежнёва. М. - Л., 1933; Полн. собр. стихотворений, вступ. ст., ред. и прим. Л. Плоткина, Л., 1958; Соч., подгот. текста, вступ. ст. и прим. В. Тонкова, т. 1-2, М., 1958.

Лит.: Майков В., Стихотворения Кольцова, в его кн.: Критич. опыты, П., 1889; Белинский В. Г., О жизни и соч. Кольцова, Полн. собр. соч., т. 9, М., 1955; Чернышевский Н. Г., Стихотворения Кольцова, Полн. собр. соч., т. 3, М., 1947; Добролюбов Н. А., А. В. Кольцов, Собр. соч., т. 1, М. - Л., 1961; Салтыков-Щедрин М. Е., А. В. Кольцов. Стихотворения Кольцова, Полн. собр. соч., т. 5, М., 1937; Успенский Г. И., Крестьянин и крест. труд. Поэзия земледельч. труда, Полн. собр. соч., т. 7, М., 1950; Воровский В. В., А. В. Кольцов, в его кн.: Лит.-критич. статьи, М., 1956; Сергеенко М., Друг Кольцова (А. П. Серебрянский), «Лит. Воронеж», 1941, № 1; Тонков В. А., А. В. Кольцов. Жизнь и творчество, 2 изд., Воронеж, 1958; Ухов П., А. Кольцов - собиратель нар. песен, «Подъём», 1958, № 6; Оксман Ю. Г., А. В. Кольцов и тайное «Общество независимых», в его кн.: От «Капитанской дочки» к «Запискам охотника», Саратов, 1959; Современники о Кольцове, [предисл. В. Тонкова], Воронеж, 1959; Чичеров В., Рус. песня и песни-стихи А. В. Кольцова, в его кн.: Вопросы теории и истории нар. творчества, М., 1959.

В. В. Жданов

Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 3. - М.: Советская энциклопедия, 1966

---

КОЛЬЦОВ Алексей Васильевич [1809-1842] - поэт. Сын зажиточного воронежского прасола, занимавшийся и сам делом своего отца. Образование Кольцова ограничилось домашним обучением грамоте и недолгим пребыванием в уездном училище, из второго класса которого поэт был взят отцом в половине учебного года. Первыми руководителями Кольцова в поэтическом творчестве были воронежский книгопродавец Д. А. Кашкин, давший юноше возможность бесплатно пользоваться книгами из своей библиотеки, и семинарист, впоследствии студент Медицинской академии, А. П. Сребрянский, исправлявшие его первые поэтические опыты. В 1831 Кольцов по делам отца был в Москве, где благодаря Н. В. Станкевичу познакомился с некоторыми литераторами, между прочим с Белинским. В 1836, 1838 и 1840 Кольцов опять посещает Москву и Петербург, и эти поездки дают ему возможность укрепить и расширить свои литературные связи. В Петербурге в поэте-прасоле приняли живое участие В. Одоевский, Пушкин, Жуковский, Вяземский и др. Это общение с самыми выдающимися представителями дворянской интеллигенции оказало несомненное влияние на тягу Кольцова к занятиям литературой, историей и философией, но крайне скудное образование поэта представляло для него непреодолимую преграду на этом пути, что болезненно ощущалось и самим Кольцовым. «Субъект и объект я немножко понимаю, а абсолюта ни крошечки…», наивно сетует например поэт в письме к Белинскому от 28/X 1836. Вся жизнь Кольцова прошла между двумя полюсами, один из которых определялся его литературыми занятиями и страстной жаждой «быть с веком наравне», а другой - постоянными заботами о торговых делах и участием в мелочных сплетнях окружавшей поэта мещанской среды.

Поэзия Кольцова является наиболее развитым выражением литературного стиля городского мещанства (мелкой и средней городской буржуазии) первой трети XIX в. Ранние поэтические опыты Кольцова представляют подражания стихотворениям Дмитриева, Жуковского, Пушкина, Козлова и других поэтов; в этих произведениях поэт только ещё нащупывает собственную художественную манеру, свой стиль. Но и среди них уже налицо такие стихотворения, в которых нельзя не видеть будущего творца песен. Таковы например «Если встречусь с тобой» [1827], «Повесть моей любви» [1829] и «Совет старца» [1830]. С другой стороны, попытки писать в духе книжной поэзии наблюдаются у Кольцова до самой смерти, вперемежку с песнями, да и среди последних некоторые ближе к книжным формам, чем к той специфической манере, в которой можно видеть особенности кольцовского стиля. Что касается другого жанра Кольцова - его дум, то они по своему оформлению в большинстве случаев однородны с песнями, а по содержанию представляют своеобразную поэтическую философию. Познакомившись мельком с философскими спорами столичных друзей, главным образом в кружке Белинского, поэт-прасол пытается уяснить себе в думах мировые проблемы.

Высшей точкой художественных достижений Кольцова являются его песни. Порывы к воле, изображение удальцов, неудавшаяся жизнь, тоска по молодости, любовь в различных её переживаниях, крестьянский труд и довольство как результат этого труда - вот основные темы кольцовских песен. Все эти произведения проникнуты бодростью, несокрушимой энергией, готовностью до конца биться с жизненными затруднениями и опасностями. Мажорность настроения кольцовской лирики - результат того подъёма, который переживается в первую треть XIX в. буржуазией. Этот общественный класс чувствует себя на подъёме, переживает известный взлёт. Но в то же время буржуазия ещё несёт на себе весь гнёт патриархальности: порывы молодого класса к культуре постоянно сталкиваются со средой, с её практицизмом и консервативностью. Противоречивость была особенно заметна в развитии мелкой и средней городской буржуазии, не порвавшей ещё связей с крестьянством. Поэтическим выражением затруднённых, но настойчивых взлётов городского мещанства в борьбе за своё благополучие, прежде всего экономическое, в творчестве Кольцова является образ сокола, пытающегося разорвать связывающие его путы («Думы сокола», «Тоска по воле», «Песня старика», «Песня разбойника», «В непогоду ветер», «Лес», Исступление»). Психоидеологическое содержание этого образа - сокола, удальца («Как здоров да молод», «В поле ветер веет», «Первая песня Лихача Кудрявича», «Бегство», «Удалец») или влюблённого («Говорил мне друг прощаючись», «Не шуми ты, рожь», «Всякому свой талан», «Косарь», «Последний поцелуй», «Женитьба Павла» и др.) - заключается в отталкивании от печальной действительности и в порывах к иной жизни, к «вольной волюшке», причём смысл этой антитезы вполне ясен: основным её стержнем является достижение материальных благ.

Тот же идеал сытости и материального благополучия проникает и в песни Кольцова о крестьянском труде и отдыхе («Песня пахаря», «Урожай», «Размышление поселянина», «Крестьянская пирушка» и др.). Как представитель зажиточного городского мещанства, поэт ещё не вполне порвал с крестьянской почвой, из которой вырастала мелкая и средняя городская буржуазия. Но над ним не тяготеет более «власть земли»: Кольцов уже не пахарь, а посторонний наблюдатель зажиточной деревни, откупившейся от крепостной зависимости.

Все крестьянские работы у Кольцова представлены как один сплошной праздник. Даже скорбное «Размышление поселянина», глубокого старика, которому «на восьмой десяток пять лет перегнулось», а всё «перемены нету», возвращается в конце концов всё к тому же сельскому труду и находит в нём радостное успокоение. Когда по сборе урожая у крестьянина затевается пирушка, для многочисленных гостей широко раскрываются «ворота тесовы». Есть чем угостить «званых»:

«На стопах кур, гусей
Много жареных,
Пирогов, ветчины
Блюда полные…»

Найдётся и «чаша горькова», и «брага хмельная», которой хозяин потчует родных «из ковшей вырезных», и «сыченый мед». И не в домотканной паневе и лаптях «молодая жена чернобровая» принимает гостей, а появляется перед ними «бахромой, кисеёй принаряжена» («Крестьянская пирушка»). Для объяснения крестьянской нищеты поэт не находит другой причины, кроме лени («Что ты спишь, мужичок?»). Немудрено поэтому, что Кольцов ни одним словом не обмолвился о крепостном праве: для городского мещанства последнее являлось уже пройденной ступенью социального бытия.

И со стороны содержания и со стороны оформления творчество Кольцова представляет синтез элементов книжной поэзии и крестьянского фольклора.

Песни Кольцова, имея нередко много общего с произведениями крестьянской устной поэзии, иногда отличаются от последних сложностью своей композиции. Приведём здесь в пример только «Пору любви». Это стихотворение состоит из трёх картин, объединяемых в одно целое тем «дыханьем чар» весны, которое производит такое волшебное действие в смысле зарождения, дальнейшего развития и укрепления чувства любви. Первая картина представляет действие весны на сердце девушки, вторая - любовные переживания молодца, а третья - синтез переживаний обоих во взаимном чувстве любви. В этой сложности композиции сказалась несомненно книжно-литературная выучка Кольцова, как это можно отметить и в широком пользовании поэта картинами природы. Композиционная роль пейзажа у Кольцова значительно важнее, чем в крестьянском фольклоре. Крестьянская песня обращается к природе как к средству для своей символики, для построения психологического параллелизма, или для создания фона, на котором развёртываются те или другие переживания. Однако нигде в устной поэзии деревни мы не найдём таких выдержанных и широких картин природы, как например в кольцовском «Урожае», или такого природного символа, на котором было бы построено целое произведение, подобно посвящённому памяти Пушкина стихотворению Кольцова «Лес». Психологического параллелизма у Кольцова совсем не встречается, а природная символика обычно имеет иное психоидеологическое наполнение, нежели то, какое мы находим в крестьянской устной лирике.

Тот же синтез элементов книжной поэзии и крестьянского песенного фольклора наблюдается и в поэтическом языке Кольцова. Поэт очень часто пользуется эпитетами, но наряду с такими эпитетами, как красная девушка, удалый молодец, ярый воск, милый друг, столы дубовые, сыра земля, добрый конь, Волга-матушка, солнце красное, ясный сокол, кудри русые, встречаются нередко томный взор, даль волшебная, полночь мёртвая, чувства жаркие, дева, радость души, роковой огонь, полночь глухая, счастье слепое, золотой век девичий, степь-трава - парча шелковая, ночь - волшебница, ночи благодатные, пылкая юность, сладострастные сны, сны волшебные, песни чудные, юность туманная и др., которые совершенно чужды крестьянской устной поэзии и свидетельствуют о струе сентиментальной дворянской литературы в песнях Кольцова. Излюбленным стилистическим приёмом в крестьянском песенном фольклоре является сравнение в разных его видах. У Кольцова сравнение - также один из распространённых приёмов, но отрицательная его форма, наиболее характерная для крестьянского устного творчества, у поэта встречается чрезвычайно редко. Песни Кольцова особенно богаты сравнениями, выраженными посредством творительного падежа («хмелем кудри вьются», «сиротой хлеб стоит» и пр.). Часто прибегает Кольцов и к приёму повторения, но повторение стиха или части его, представляющее наиболее специфическое свойство крестьянского фольклора, у Кольцова совсем отсутствует, а повторение через употребление эпитета встречается очень редко. Ряд стилистических приёмов уже прямо роднит песни Кольцова с поэтикой современной ему книжной литературы, преимущественно дворянской сентиментальной лирики. Сюда нужно отнести употребление всякого рода восклицательных частиц (увы, ох, ах), риторический вопрос:

«ЧтО ему дорога,
Тучи громовые,
Как придут по сердцу
Очи голубые!..»

(«В поле ветер веет»),

умолчание или резкий переход от одной мысли к другой как стилистические средства для придания драматического характера тому или иному переживанию:

«Не ходи, постой! дай время мне
Задушить грусть, печаль выплакать;
На тебя, на ясна сокола…»
«Занялся дух - слово замерло»…

(«Разлука»).

«Нет надежды в душе…
Ты рассыпься же
Золотою слезой,
Память милова!..»

(«Кольцо»).

Лексика кольцовских песен представляет постоянное совмещение слов крестьянского языка, из которых многие - местного характера (клеть, казна, закрома, бражка, непогодь, опозниться, играть песни, гуторить, сам-друг, тихомолком, без просыпу, пущай и др.), и слов литературных (лобзанья, восторги, выраженье, роскошный, мгновенье, ополчаться, лоск, чары, роковой, лелеять и т. д.). Что касается синтаксиса Кольцова, то здесь следует отметить как элементы, близкие к синтаксису крестьянской устно-поэтической речи, почти полное отсутствие связи предложений по способу подчинения, преобладание речи отрывистой и употребление в краткой форме прилагательных, стоящих в роли определений (молодецка удаль, зла беда, ясны очи). Но указанные выше приёмы риторического вопроса или умолчания приближают стихотворения Кольцова к книжной поэзии.

Версификация стихотворений Кольцова - книжная, с правильно выраженной метрикой. Впечатление же близости кольцовского стиха к стиху крестьянских песен объясняется тем, что в произведениях Кольцова отсутствует правильное чередование ритмически-сильных и слабых слогов, и счёт ударений идёт по «прозодическим периодам», т. е. по группам слов, объединённых общим ударением на одном из них.

Библиография: I. Полное собр. сочин. А. В. Кольцова, под ред. и с примеч. А. И. Лященки, изд. «Разряда изящной словесности Акад. наук», изд. 3-е, СПБ., 1911 (лучшее изд.). Там же см. обзор других изданий.

II. Неверов Я. М., Стихотворения Алексея Кольцова, «ЖМНП», ч. 9, 1836, стр. 653-658; Его же, Поэт-прасол А. В. Кольцов, «Сын отечества», часть 176, стр. 259-272 и 309-324 (о крестьянской природе творчества Кольцова); Данилов В. В., Очерки поэзии Кольцова, «Русск. филолог. вестник», 1910, № 1, стр. 19-45 (не доведённая до конца попытка связать поэта со средой городского мещанства). Об отношении творчества Кольцова к фольклору см.: Некрасов А. И. Кольцов и народная лирика, «Изв. Отд. русск. яз. и слов. Акад. наук», т. XVI, кн. 2, 1911; Ольминский М. С., По вопросам литературы, Л., 1925.

III. Подробная библиография, см. академ. изд. Кольцова, СПБ., 1911; Владиславлев И. В., Русские писатели, изд. 4-е, Гиз, Л., 1924; Его же, Литература великого десятилетия, т. I, Гиз, М., 1928.

П. Соболев

Литературная энциклопедия: В 11 т. - [М.], 1929-1939

МЕНЮ САЙТА