Как в злой кипящий муравейник
Заброшен бедный мотылёк,
Меня забросил злой мой рок
В крапиву жизни да в репейник!
И я когда-то было с жаром
И говорил и утверждал;
Горел земных надежд пожаром,
Искал, просил, хотел, желал,
Гнался за тенью… И всё даром;
И наконец умнее стал:
Погас, затух и… отлетал.
Теперь смирней подпольной мыши
Я тихо в уголке сижу
И, вынырнув, порой гляжу,
Как ветер рвёт с чертогов крыши.
1870-е годы
(Куплеты, сложенные от скуки в дороге)
Тоскуя - полосою длинной,
В туманной утренней росе,
Вверяет эху сон пустынный
Осиротелое шоссе…
А там вдали мелькает струнка,
Из-за лесов струится дым:
То горделивая чугунка
С своим пожаром подвижным.
Шоссе поёт про рок свой слезный:
«Что ж это сделал человек?!
Он весь поехал по железной,
А мне грозит железный век!..
Давно ль красавицей дорогой
Считалась общей я молвой? -
И вот теперь сижу убогой
И обездоленной вдовой.
Где-где по мне проходит пеший;
А там и свищет и рычит
Заклёпанный в засаде леший
И без коней - обоз бежит…»
Но рок дойдёт и до чугунки:
Смельчак взовьётся выше гор
И на две брошенные струнки
С презреньем бросит гордый взор.
И станет человек воздушный
(Плывя в воздушной полосе)
Смеяться и чугунке душной
И каменистому шоссе.
Так помиритесь же, дороги, -
Одна судьба обеих ждёт.
А люди? - люди станут боги,
Или их громом пришибёт.
Между 1836-1875
Нет, други! сердце расщепилось
И опустела голова…
Оно так бойко билось, билось
И - стало… чувства и слова
Оцепенели… Я, бескрылый,
Стою, хладею и молчу:
Летать по высям нет уж силы,
А ползать не хочу!!
[1869]
Как странно ныне видеть зрящему
Дела людей:
Дались мы в рабство настоящему
Душою всей!
Глядим, порою, на минувшее,
Но холодно!
Как обещанье обманувшее
Для нас оно!..
Глядим на грозное грядущее,
Прищуря глаз,
И не домыслимся, что сущее
Морочит нас!
Разладив с вещею сердечностью,
Кичась умом,
Ведём с какою-то беспечностью
Свой ветхий дом.
А между тем над нами роются
В изгибах нор,
И за стеной у нас уж строются:
Стучит топор!..
А мы, втеснившись в настоящее,
Всё жмёмся в нём
И говорим: «Иди, грозящее,
Своим путём!..»
Но в сердце есть отломок зеркала:
В нём видим мы,
Что порча страшно исковеркала
У всех умы!
Замкнули речи все столетия
В своих шкафах;
А нам остались междуметия:
«Увы!» да «Ах!»
Но принял не напрасно дикое
Лицо пророк:
Он видит - близится великое
И близок срок!
1849
Город чудный, город древний,
Ты вместил в свои концы
И посады и деревни,
И палаты и дворцы!
Опоясан лентой пашен,
Весь пестреешь ты в садах;
Сколько храмов, сколько башен
На семи твоих холмах!..
Исполинскою рукою
Ты, как хартия, развит,
И над малою рекою
Стал велик и знаменит!
На твоих церквах старинных
Вырастают дерева;
Глаз не схватит улиц длинных…
Это матушка Москва!
Кто, силач, возьмёт в охапку
Холм Кремля-богатыря?
Кто собьет златую шапку
У Ивана-звонаря?..
Кто Царь-колокол подымет?
Кто Царь-пушку повернёт?
Шляпы кто, гордец, не снимет
У святых в Кремле ворот?!
Ты не гнула крепкой выи
В бедовой своей судьбе:
Разве пасынки России
Не поклонятся тебе!..
Ты, как мученик, горела,
Белокаменная!
И река в тебе кипела
Бурнопламенная!
И под пеплом ты лежала
Полоненною,
И из пепла ты восстала
Неизменною!..
Процветай же славой вечной,
Город храмов и палат!
Град срединный, град сердечный,
Коренной России град!
[1840]
Положено на музыку - Брянским, Зайцевым, Ребиковым, Чесноковым и др.
1812-й год
(Отрывок из рассказа)
Посвящено людям XII-го года
Дошла ль в пустыни ваши весть,
Как Русь боролась с исполином?
Старик-отец вёл распри с сыном:
Кому скорей на славну месть
Идти? - И, жребьем недовольны,
Хватая пику и топор,
Бежали оба в полк напольный
Или в борах, в трущобах гор
С пришельцем бешено сражались.
От Запада к нам бури мчались;
Великий вождь Наполеон
К нам двадцать вёл с собой народов.
В минувшем нет таких походов:
Восстал от моря к морю стон
От топа конных, пеших строев;
Их длинная, густая рать
Всю Русь хотела затоптать;
Но снежная страна героев
Высоко подняла чело
В заре огнистой прежних боев:
Кипело каждое село
Толпами воинов брадатых:
«Куда ты, нехристь?.. Нас не тронь!»
Все вопили, спустя огонь
Съедать и грады и палаты
И созиданья древних лет.
Тогда померкнул дневный свет
От курева пожаров рьяных,
И в небесах, в лучах багряных,
Всплыла погибель; мнилось, кровь
С них капала… И, хитрый воин,
Он скликнул вдруг своих орлов
И грянул на Смоленск… Достоин
Похвал и песней этот бой:
Мы заслоняли тут собой
Порог Москвы - в Россию двери,
Тут русские дрались, как звери,
Как ангелы! - Своих голов
Мы не щадили за икону
Владычицы. Внимая звону
Душе родных колоколов,
В пожаре тающих, мы прямо
В огонь метались и упрямо
Стояли под дождём гранат,
Под взвизгом ядер: всё стонало,
Гремело, рушилось, пылало;
Казалось, выхлынул весь ад:
Дома и храмы догорали,
Калились камни… И трещали
Порою волосы у нас
От зноя!.. Но сломил он нас:
Он был сильней!.. Смоленск курился,
Мы дали тыл. Ток слёз из глаз
На пепел родины скатился…
Великих жертв великий час,
России славные годины:
Везде врагу лихой отпор;
Коса, дреколье и топор
Громили чуждые дружины.
Огонь свой праздник пировал:
Рекой шумел по зрелым жатвам,
На селы змием налетал.
Наш бог внимал мольбам и клятвам,
Но враг ещё… одолевал!..
На Бородинские вершины
Седой орёл с детьми засел,
И там схватились исполины,
И воздух рделся и горел.
Кто вам опишет эту сечу,
Тот гром орудий, стон долин? -
Со всей Европой эту встречу
Мог русский выдержать один!
И он не отстоял отчизны,
Но поле битвы отстоял,
И, весь в крови, - без укоризны -
К Москве священной отступал!
Москва пустела, сиротела,
Везли богатства за Оку;
И вспыхнул Кремль, - Москва горела
И нагнала на Русь тоску.
Но стихли вдруг враги и грозы -
Переменилася игра:
К нам мчался Дон, к нам шли морозы
У них упала с глаз кора!
Необозримое пространство
И тысячи пустынных верст
Смирили их порыв и чванство,
И показался божий перст.
О, как душа заговорила!
Народность наша поднялась:
И страшная России сила
Проснулась, взвихрилась, взвилась:
То конь степной, когда, с натуги,
На бурном треснули подпруги,
В зубах хрустели удила,
И всадник выбит из седла!
Живая молния, он, вольный
(Над мордой дым, в глазах огонь),
Летит в свой океан напольный;
Он весь гроза - его не тронь!..
Не трогать было вам народа,
Чужеязычны наглецы!
Кому не дорога свобода?..
И наши хмурые жнецы,
Дав сёлам весть и богу клятву,
На страшную пустились жатву…
Они - как месть страны родной -
У вас, непризнанные гости:
Под броней медной и стальной
Дощупались, где ваши кости!
Беда грабителям! Беда
Их конным вьюкам, тучным ношам:
Кулак, топор и борода
Пошли следить их по порошам…
И чей там меч, чей конь и штык
И шлем покинут волосатый?
Чей там прощальный с жизнью клик?
Над кем наш Геркулес брадатый -
Свиреп, могуч, лукав и дик -
Стоит с увесистой дубиной?..
Скелеты, страшною дружиной,
Шатаяся, бредут с трудом
Без славы, без одежд, без хлеба,
Под оловянной высью неба
В железном воздухе седом!
Питомцы берегов Луары
И дети виноградных стран
Тут осушили чашу кары:
Клевал им очи русский вран
На берегах Москвы и Нары;
И русский волк и русский пёс
Остатки плоти их разнёс.
И вновь раздвинулась Россия!
Пред ней неслись разгром и плен
И Дона полчища лихие…
И галл и двадесять племен
От взорванных кремлёвских стен
Отхлынув бурною рекою,
Помчались по своим следам!..
И, с оснежённой головою,
Кутузов вёл нас по снегам;
И всё опять по Неман, с бою,
Он взял - и сдал Россию нам
Прославленной, неразделенной.
И минул год - год незабвенный!
Наш Александр благословенный
Перед Парижем уж стоял
И за Москву ему прощал!
[1839]
Седеет в воздухе, и липки
Повесили свои листки;
И медленней кружатся рыбки
В текучем зеркале реки.
Янтарный лист дрожит на ветках;
Звончей гудёт в пустой трубе;
Молчат, нахмурясь, птицы в клетках;
Дрова привалены к избе;
В лесах почистились дорожки;
Заглохло на поле пустом;
Но в сельском домике простом
Вставляют на зиму окошки…
Обобран тучный огород;
Замолкли рощи и долины…
Но в деревнях слышней народ,
И закурилися овины…
Растут душистые стога,
И золотеют скирды хлеба…
Как жизнь крестьян недорога!
Как незатейна их потреба!
Кусок насущного, да квас,
Да зелень, и, порой, приварок
Для них уж лакомый подарок!
Но не бедней, богатых, нас
Сии сыны простой природы!
Свежи и в запоздалы годы,
И сановиты и ловки!
В хозяйстве дело разумеют
И толковиты для работ;
И не грустят и не желтеют,
Как мы, от сплетней и забот!..
Проходит скоро их кручина!
А у пригожих их девиц
Лебяжья грудь и свежесть лиц,
В ланитах и в устах малина!
Их не томит огонь страстей
И суеты не кличет голос;
Не знают приторных сластей,
И позже их седеет волос!..
[1830]
За полночь пир, сиял чертог,
Согласно вторились напевы;
В пылу желаний и тревог
Кружились в лёгких плясках девы;
Их прелесть жадный взор следил,
Вино шипело над фиялом,
А мрак густел за светлым залом,
А ветер выл!
И пир затих… последний пир!
И слава стихнула вельможи:
В дому день сО днем глубже мир;
Ложится пыль на пышны ложи,
В глуши тускнеют зеркала,
В шкафах забыты знаки чести;
На барских крыльцах нет уж лести,
И мимо крадется хвала…
И всё в дому пустынно было,
Лишь сторож изредка бродил,
Стучал в металл и пел уныло,
А ветер выл!
Уж нет садов и нет чертога,
И за господ и за рабов
Молили в ближней церкви бога,
Читали надписи гробов,
Дела усопших разбирали.
Но мёртвых мир живой забыл:
К ним сыч да нетопырь слетали,
А ветер выл!
1826 или 1827
Дугой нахмуренная бровь;
Как смоль вихристый, крупный волос;
Понурый взгляд, неясный голос…
Он не шутлив, и не суров,
И не задумчив; но игривость
Ему совсем незнакомА:
В душе он носит горделивость,
И на челе печать ума…
И в мире он дикарь пустыни,
Не любит наших мелких нужд,
Всего утешного он чужд;
Дрожит при имени святыни;
Он в обществах учтивый гость,
Но твёрд и холоден, как камень;
Под языком таится злость;
В очах порою вспыхнет пламень;
Но этот пламень - не любовь!
Он холодно глядит на кровь,
И на кладбище, и на трупы…
Перед его умом все глупы…
Вошёл, взглянул - и всё насквозь,
Глядит - глаза, порою, врознь…
Глядит - и видит все изгибы
Души, и мыслей, и сердец!
Рыбак не сторожит так рыбы,
Как он, недремлющий ловец,
Подстерегает взгляд и слово…
Он души смертных прочитал,
Постиг земные заблужденья,
И, чуждый к слабым сожаленья,
Он, гордый, сам себе сказал:
«Они мои!.. Слепые дети!
Я ваши жребии держу:
Нужна ли хитрость? - кину сети;
Потребна сила? - я свяжу…
Я всё, обдумав, начинаю,
И терпеливо я люблю;
Кто б ни был он - остановлю
Единым словом: я всё знаю».
И знают, мнится, все его,
И нехотя при нём таятся,
И гостя скромного боятся,
Не зная сами отчего…
Он тих и никого не тронет,
Он словом не обидит вас,
Но мать дитя своё хоронит
От зорких нечестивца глаз…
1826 или 1827
Не слышно шуму городского,
В заневских башнях тишина!
И на штыке у часового
Горит полночная луна!
А бедный юноша! ровесник
Младым цветущим деревам,
В глухой тюрьме заводит песни
И отдаёт тоску волнам!
«Прости отчизна, край любезный!
Прости мой дом, моя семья!
Здесь за решёткою железной -
Уже не свой вам больше я!
Не жди меня отец с невестой,
Снимай венчальное кольцо;
Застынь моё навеки место;
Не быть мне мужем и отцом!
Сосватал я себе неволю,
Мой жребий - слёзы и тоска!
Но я молчу, - такую долю
Взяла сама моя рука.
Откуда ж придет избавленье,
Откуда ждать бедам конец?
Но есть на свете утешенье
И на святой Руси отец!
О русской царь! в твоей короне
Есть без цены драгой алмаз.
Он значит - милость! Будь на троне
И, наш отец, помилуй нас!
А мы с молитвой крепкой к богу
Падём все ниц к твоим стопам;
Велишь - и мы пробьём дорогу
Твоим победным знаменам».
Уж ночь прошла, с рассветом в злате
Давно день новый засиял!
А бедный узник в каземате -
Всё ту же песню запевал!..
1826
В образе узника Глинка изобразил декабриста.
Заневские башни - Петропавловская крепость.
Поёт Владимир Нечаев. Музыка: народная.
Откуда к нам взялись расчёт, заботы, счёты?
Зачем на мир пришли они?
Чтоб, завлекая всех в убытки и отчёты,
Мостить работы на работы
И делать медными златые жизни дни!..
Между 9 марта - 31 мая 1826
Ещё любви закрыты двери:
И мы, одебелЕв как звери,
В угаре душной суеты,
Бредём по стёжкам тесноты.
В устах полынь и руки - бритвы!
Идём на жизнь, как для ловитвы:
Везде добру короткий срок;
На всё печать кладёт порок,
И в бедной жизни скорбь и краткость;
И на путях житейских шаткость;
Душа полна неясных мук,
И головы - пустых наук;
Несём, как груз, приличий бремя!
Но бог пошлёт иное время:
И дастся жизни долгота;
И будут сладостны уста
И ласковы у смертных руки,
И мы, как сон, забудем муки.
Между 9 марта - 31 мая 1826
Алина, хочешь быть царицей?
Изволь, - я буду твой народ:
Тебе в душе моей давно отстроен вход,
И ты, пожалуй, в ней устрой себе столицу…
Ты станешь, милая! прекрасно управлять,
Я за тебя - горой стоять!..
Ты можешь учредить и дани и налоги;
Но правосудие и ласку наблюдай!
И прежде, чем писать указ народу строгий,
Ты поцелуй народу дай!..
[1826]
Я был рабом земных сует:
Ругались надо мной ползущие заботы;
Как узник, отданный к смиренью в дом работы,
Я с жизнью ссорился и не глядел на свет,
С водой и с воздухом глотая горе!..
Я был как ветвь, поверженная в море,
Кружился я в грозе изгибистых валов;
Но бог послал отрадные мне чувства
И мерность звонкую стихов.
С тех пор я стал земных смятений выше -
И слаще я дышу… и в сердце стало тише!..
[1826]
Что нам для жизни? - Уголок!
Для хлеба - нивы лоскуток!
Для садика земли частичка…
И я как маленькая птичка,
Беспечен, как она, и рад,
Коль из окна каких палат,
Или с чьего-нибудь балкона
Смотрю на синево наклона
Далёких, сводистых небес,
На расцвечённый летом лес.
Иль с башни Екатерингофа,
Где незамеченный сижу,
Я с сердцем радостным гляжу
На дальний абрис Петергофа,
На перламутровый залив.
Как он стеклянист и красив!
Как хороши под парусами
И с лентой флага - корабли!
На них дары чужой земли!
И под чужими небесами
Рождён их кормчий и пловец!..
Различен пОзыв для сердец:
Иных манит прибытком ловля
К горам нерастопимых льдов;
Других с Индейских островов
Ведёт в кронштадтский рейд торговля…
А я, без сёл и кораблей,
Картиной мира веселюся:
Где лягу - сплю; и не боюся
Неурожаев, ни мелей…
И я, бесконный, беспалатный,
С одной сердечной полнотой
Любуюсь неба круглотой;
Глотаю запах ароматный
И сам не знаю чьих садов.
Смотрю на сгибы берегов
Порой, на опененны волны -
И, сытостью душевной полный,
Иду в мой маленький приют,
В мой уголок, известный редким,
Где ласточки - мои соседки
И где мечты со мной живут.
[1826]
Как я люблю тебя, хозяйка!
Как тонок сон твой, чуток слух!
Едва заголосит петух,
Ты говоришь своим: «Вставай-ка!»
И будишь малых и больших.
Ночник в избе, к иконе свечка;
Пылает радугами печка;
И в золотых руках твоих
Всё ладится, всё так клеится!
Всё прибрано в дому давно;
И уж вертлявое вертится
В твоих перстах веретено!
Рассвет! Опять иные сборы.
Вот, сквозь морозные узоры,
Глядится солнышко в стекло, -
«Гляди к нам, красное, светло!
Мы, люди добрые, простые,
Не обижаем никого,
Не нам хоромы золотые;
Что есть - довольно нам того!»
Но вот протяжно зазвенело:
Обедня! - Колокол зовёт!
И всякий, покидая дело,
Ко храму божию идёт…
Как вы свежи, как вы румяны,
Жильцы залесных деревень!
Для вас неведомы романы,
И дряхлость чувств, и сердца лень,
И пресыщенье ледяное.
Увы! У нас совсем иное
В угарных наших городах!
Мы, страстным загораясь зноем,
Грустим, томимся, сохнем, ноем:
Мы старцы в молодых годах!..
[1826]
Мне непонятен ваш бостон!
Я не люблю ни экарте, ни виста;
Я лучше предпочту под липой сладкий сон
Иль слушать речь Ариовиста: *
Он, гордый, не сошёл пред Кесарем с коня!
И Кесаря он в грош не ставил;
А Кесарь, право, был великий человек!
Хвалю я ум его военных правил.
Увы! как сон: за веком век!..
Где эти римляне? где греки?
Нет больше тех времён, прошли те человеки!..
Какой для нас урок, какой живой пример!
Оставя Кесаря, иду на Бельведер;
Что за картина: лес, и озеро, и речки,
И подо мной внизу все люди - человечки…
Как весело тут быть вечернею порой!
Прекрасные места! прекрасная природа!
На круглом куполе лазоревого свода
Направо, далеко, за Токсовой горой,
Садится солнышко… насупротив луною
Сребрятся облака, летящие грядой.
Как я любуюсь сей высокой стороною!
Сады, и фабрики, и куча деревень,
И в разные края бегущие дороги…
Так на Олимпе жили боги!
Но здесь не высмотришь всего за целый день!
Тут нет без красоты порожнего местечка.
Я вижу ясно Петербург:
Адмиралтейский шпиц горит, как свечка;
И, в сорока верстах, мелькает Шлиссельбург.
Ещё… но дунул ветр… стихи мои упали,
Летят с карниза на карниз,
И голову сломя, я опрометью вниз, -
Чтоб девушки не прочитали
Карандашом написанных стихов
И, прочитав их, не сказали:
«Тут мало толку - много слов».
[1825]
* Лицо, известное в записках Кесаря. (примечание Глинки)
Кесарь - римский полководец, политический деятель и писатель Юлий Цезарь (102-44 до н.э.).
Как рыбарь в море запоздалый
Среди бушующих зыбей,
Как путник, в час ночной, усталый
В беспутной широте степей, -
Так я в наземной сей пустыне
Свершаю мой неверный ход.
Ах, лучше ль будет мне, чем ныне?
Что ты сулишь мне, новый год?
Но ты стоишь так молчаливо,
Как тень в кладбищной тишине,
И на вопрос нетерпеливый
Ни слова, ни улыбки мне…
[1825]
Пароход. Плаванье днём. Черты освещения и праздника.
Ночь в каюте и утро на пароходе.
1
Плавание днём
Всё вэморье - серебро литое!
Погодный день! - и солнце золотое
Глубоко в зеркале воды горит!
Уж Петербург от нас, как пышный сон, бежит:
Чуть видны острова с зелёными елями,
И домы с флагами, и башни со шпилями…
На левом береге мелькает монастырь,
И мыза Стрельная с дворцом своим белеет;
Кругом по берегам то дачи, то пустырь;
Вдали Кронштадт и Сестрорецк синеет…
Спокойствие… погода… тишина,
И стекловидная поверхность вод яснеет,
Как ясный слог Карамзина,
Как верная земных событий повесть,
Как, в чувстве правоты, светлеющая совесть…
Наш пароход - особый мир!
Тут люди разных стран, чинов и разной веры:
Калмык и жид, красавицы и офицеры;
Играет музыка - как званый пир!
Близ нас и мимо нас беспечно реют чёлны;
За нами синие верёвкой вьются волны…
Неясных дум и ясной веры полный,
Я думал: будь земля - огромный пароход,
Будь пассажир - весь смертнык род, -
Друзья! спокойно плыть и в беспокойстве вод!
Откинем страх: тут правит пароходом
Уж лучше Берда кто-нибудь!
(Но Берду всё и честь и слава!)
Итак - спокоен, смертный, будь!
Будь жизнь - доверенность, и будет путь - забава!
Не унывай! по-детски веселись!
И, доброе дитя, отцу добра молись!
Не рабствуй суете - крепись!
Без воли кормчего твой не погибнет волос, -
С такой надеждою - вся жизнь игра!..
Покуда с палубы раздастся звонкий голос:
«Вот пристань, господа, гулять в саду пора!»
2
Черты освещения и праздника
…Оно прошло, как сновиденье,
Сие блестящее круженье!..
Картины дивные узористых огней…
Толпы живых… движение теней…
Сии огромные кипящие фонтаны,
Как в дивных сказках великаны,
И статуй золочёных строй,
И светлый дом над пышною горой,
И сад с зелёными лугами,
И водопад с кристальною игрой,
И длинный ряд дерев под светлыми дугами…
Исчезло всё, как думы… как мечты…
Остались в памяти разрывные черты…
Я слышу музыку… я вижу освещенье -
И двор царей… и чернь… несвязное движенье…
Всё повторяется и в слухе и в очах:
И храм с короною и буква М в лучах…
Я помню пруд, кругом его заборы -
И всё огонь!.. Огонь здесь вынизан в узоры!
И всё волшебно тут!
И с разноцветными огнями стклянки
И из огней богатые вязанки -
Всё потонуло в синий пруд…
И тонкою, кристальной пеленою
Плывёт вода по золотой горе!
И даль горит в лучах и в розовой заре!..
Как пышно на земле! Что ж в небе? Что с луною?..
Как тень бледна,
Едва видна,
Что думала тогда забытая луна?..
Мне показалося - она
Как будто ласково шепталася с огнями
И говорила им, с улыбкой и над нами
«Красуйтесь, милые! а я своё найду:
Вы все погаснете… а я опять взойду!»
3
Ночь в каюте парохода
И пассажиров шумный рой
За полночь, позднею порою,
В каюты скромные теснится.
Иным, от тихой качки, спится…
Другим мешал уснуть колёс гремучих шум;
Все, как свои, друг с другом говорили,
Сигары жгли, табак курили
И, для рассеяния дум,
Вино и грог и пиво пили…
Я видел, сквозь раствор окна,
Как в небе утреннем растаяла луна,
В воде удвоилась игривость…
Рассвет!.. светло… у всех видна
В одежде нЕбрежность и на глазах сонливость…
4
Утро на палубе
Свежо!.. и тихо!.. и красиво!..
У нас, на палубе, всё дремлет молчаливо;
Но позже полчаса - и вот
Пошёл ходчее пароход,
И просыпаются… и стало говорливо…
Повеял утренник, и облаков седых
Летят последние частички…
И пассажирок молодых
Видней хорошенькие лички.
[1825]
* Главные черты сих картин, для верности записанные на месте.
Я помню так, как давний сон,
Моё златое время детства,
Когда ещё мне чужд был стон,
Когда не знал я слова: бедства…
В тех незапамятных годах
Терялся часто я в мечтах,
Глядя на голубые своды
Как будто ведомых небес,
На виды сельские природы
И на спокойный тёмный лес
Под золотою полосою,
Когда день летний догорал
И свежей вечера росою
Благоуханный луг сиял…
Я помню, с каждою весною,
Откудова, не знаю сам,
Являлась дева песней к нам,
И часто занималась мною
Она, прекрасная как день;
Я помню стан, под флёром, гибкой
И алые уста с улыбкой.
Как пролетающая тень,
Она без шуму приходила,
С любовью в голубых очах,
И на серебряных струнах
Златые песни выводила.
Я помню, часто я любил
Сидеть у ног певицы сладкой,
И, дух переводя украдкой,
Я жадно песнь её ловил
И целовал у девы руки…
И были, в детской простоте,
Мне непонятны песни те;
Но - усладительные звуки,
Как дар высокий и святой,
Берёг в душе дитя счастливый, -
Так дождь пшеницы золотой
Ложится в лоно мягкой нивы.
И я с тех пор в душе носил
Залог священного посева…
От нас сокрылась скоро дева.
Уж я нигде не находил
Моей пленительной подруги!
Промчались детские досуги.
Я рано с грустью стал знаком:
Сказав в слезах «прости» отчизне,
Я рано брошен в бурю жизни,
И стал мне чужд отцовский дом.
Но что-то в памяти сверкало,
Мечтой неясною маня,
И мнилось, в сердце у меня
Как будто что-то созревало.
Я рос на поле боевом,
Труды и дальние походы
Снедали дни мои и годы:
Кругом грозы военной гром,
И со врагом дневные драки,
И, ночью, светлые биваки,
И грады пышные в огне -
Вот всё, что было близко мне!
Но браней смолкнула тревога,
Отпразднован победы пир;
И мне тиха была дорога:
Я шёл украдкой в новый мир
Искать душе усталой мира…
Мне невзначай попалась лира!
Я в первых песнях пел любовь
И прелесть пышную природы,
И, чудеса сердечных снов,
Мечты блаженства и свободы
Ласкали юного певца…
И позже - в горестные лета,
Узнав вблизи коварство света,
Людей холодные сердца,
Лишённый счастья и покою,
Высокой вдохновен тоскою,
Я пылкой жаждою горел
Взноситься мыслью окрыленной
В пределы тайные вселенной;
И с гладом сердца я летел
К нему - строителю природы;
И, выше созданных миров,
Где нет телесности оков,
Я в беспредельности свободы
Мой дух усталый освежал,
И горним солнцем позлащал
За мной влачащиеся узы.
Но никогда от ранних лет
Ко мне не приходили музы,
И мне неведом их привет;
Безвестны тайны песнопенья,
Пою по сердцу, без уменья…
Но что ж полна душа моя
О ком-то памяти священной!
Что б ни запел, то слышу я,
Всё песни девы незабвенной.
[1825]
Кто ты, прекрасный посетитель,
Какого мира тайный житель?
Ты весел, призрак молодой,
Как светлый месяц над водой:
Я вижу образ девы чистой;
Она легка, как ветерок,
И на челе её душистый
Белеет розовый венок!
Ты, миловидная, украдкой
Ко мне нежданная сошла,
И тонет сердце в неге сладкой,
И вся душа моя светла.
Ужель забвенной лиры звуки
Иль нестерпимы сердца муки
Тебя, мой гость, свели с небес
К моей ладье в пучине зыбкой?
Но грусть снята твоей улыбкой,
И мрак с души моей исчез.
Ты чистою своей рукою,
Зачерпнув жизни в небесах,
Ко мне, убитому тоскою,
Ко мне, утопшему в слезах,
Как луч от ясных звёзд, слетела
И улыбалась мне и пела…
И как те песни сладки мне
О неизвестной стороне!
Какие свежие долины
Я видел в синей, дальней мгле
Иль в очарованном стекле?
Твои волшебные картины
Как светлой юности мечты:
В них, полны жизнью, дышат розы,
Как перси юной красоты!
И, как любви счастливой слёзы,
Горит жемчужная роса.
И голубые небеса
Верхи лесов и гор лобзают…
Бывало, часто налетают
К моей доверчивой душе
Мечты о счастии прекрасном,
Когда я в сумраке ненастном
Дремал в походном шалаше.
Ты, дева, золотить любила
Те перелётные мечты,
И ласково с чела сводила
Следы забот и суеты,
И проясняла вид угрюмый
Какой-то сладкой, тайной думой.
С любовью пылкой и святой
Лобзал я пояс золотой
И белую, как день, одежду.
Кто ж ты, приветная краса?
Твой дом какие небеса?
Но я узнал в тебе - надежду…
Ах, погости теперь со мной,
Как прежде с юношей гостила,
Когда мне вести приносила
О сладкой жизни неземной!
Но тени ночи пролетели,
Светила неба догорели,
Настал земной тревоги час -
И дева скрылася от глаз.
[1825]
Глицерия! твой друг тебя не узнаёт:
Что шепчешь, с лаской, мне приветными устами?
Зачем кругом тебя ласкателей народ!
Нет! ни твоя глава, увитая цветами,
Ни в соке роз потопленны власы
Меня в твои не завлекут оковы.
Где недоступные твои красы?
Где скромный, светлый взор,
для дерзкого суровый?
Где делася души святая тишина,
Невинность милая, как счастье неземное?
Ты вся страстей и суеты полна!
Ах! где твоё прекрасное былое?..
Какой преступный огнь горит теперь в очах
И свежая твоя куда девалась младость,
Когда в твоей душе, как друг, гостила радость,
И тихая молитва на устах,
Как первое благоуханье розы?..
Мила улыбка нам, блеснувшая сквозь слёзы:
Так прежде ты была, Глицерия, мила,
Когда младенческой невинностью цвела!
[1825]
Приди, о ночь! приди ко мне,
Как на условное свиданье!
Пусть гаснет пылкое страданье
В твоей прохладной тишине!
Ты, сизою своей одеждой
Окутав бедную постель,
Уложишь спать меня с надеждой…
Я сплю… И тайная свирель
Играет где-то дивны звуки:
И не она ль манит мечты?
И не она ль отводит муки?
Кто вас, воздушны красоты,
В приют тоски моей сзывает?
Кто так природу украшает
В моих заплаканных глазах?
Каких небес я вижу своды?
Картины счастья и свободы,
Лимон и лавры на холмах…
Но шум вломился с суетою,
И прочь с очей мечты и лень…
Опять идёт мой грустный день
С своей несносной долготою…
[1825]
Вот мчится тройка удалая
Вдоль по дороге столбовой,
И колокольчик, дар Валдая,
Гудит уныло под дугой.
Ямщик лихой - он встал с полночи,
Ему взгрустнулося в тиши -
И он запел про ясны очи,
Про очи девицы-души:
«Ах, очи, очи голубые!
Вы сокрушили молодца;
Зачем, о люди, люди злые,
Вы их разрознили сердца?
Теперь я бедный сиротина!..»
И вдруг махнул по всем по трём -
И тройкой тешился детина,
И заливался соловьём.
1824
Поёт Владимир Нечаев. Музыка: А.Верстовский.
Отечества и дым нам сладок и приятен!
Державин
Свеча, чуть теплясь, догорала,
Камин, дымяся, погасал;
Мечта мне что-то напевала,
И сон меня околдовал…
Уснул - и вижу я долины
В наряде праздничном весны
И деревенские картины
Заветной русской стороны!..
Играет рог, звенят цевницы,
И гонят парни и девицы
Свои стада на влажный луг.
Уж веял, веял теплый дух
Весенней жизни и свободы
От долгой и крутой зимы.
И рвутся из своей тюрьмы,
И хлещут с гор кипучи воды.
Пловцов брадатых на стругах
Несется с гулом отклик долгий;
И широко гуляет Волга
В заповедных своих лугах…
Поляны муравы одели,
И, вместо пальм и пышных роз,
Густеют молодые ели,
И льется запах от берез!..
И мчится тройка удалая
В Казань дорогой столбовой,
И колокольчик - дар Валдая -
Гудит, качаясь под дугой…
Младой ямщик бежит с полночи:
Ему сгрустнулося в тиши,
И он запел про ясны очи,
Про очи девицы-души:
«Ах, очи, очи голубые!
Вы иссушили молодца!
Зачем, о люди, люди злые,
Зачем разрознили сердца?
Теперь я горький сиротина!»
И вдруг махнул по всем по трем…
……………………………
……………………………
Но я расстался с милым сном,
И чужеземная картина
Сияла пышно предо мной.
Немецкий город… все красиво,
Но я в раздумье молчаливо
Вздохнул по стороне родной…
1824
Отрывок из этого стихотворения, под названием «Тройка», приобрел большую популярность в качестве народной песни.
Эпиграф - из стихотворения Державина «Арфа».
Вcкую шаташася языцы, и
людие поучишася тщетным.
Псалом 2
Зачем к земным корыстям руки
И ум на тщетные науки
Простёрли с жадностию вы?
На всё готовы для молвы,
На всё для блеска ложной славы:
Забыли вышнего уставы!
Цари и князи собрались
Идти на господа войною;
Сердца их дерзостью зажглись,
Покрылись очи пеленою.
Но он, живый на небесах,
Над вашей злобой посмеётся:
Ваш сонм, как прах, с путей смятётся,
Мечи замрут у вас в руках.
О! страшны вышнего глаголы!
Когда кипит его гроза:
Трещат скалы, вздыхают долы,
И кедры гнутся, как лоза…
А мне, за долгое смиренье,
За скорбь мою, за простоту,
Склонив небесну высоту,
Мой бог послал благоволенье.
Он ополчил меня жезлом
И рек: «Паси сии языки;
Смири в их гордости великой
Слепцов с безумным их умом;
И, как скуделые фиалы,
Разбей сердца их одичалы;
Заблудших вырви из сетей:
Будь страж и вождь моих людей!»
О сильные земли - смиренье!
В суде - защита нищете!
Вся жизнь - будь жертва правоте!
Законам правды - поклоненье!
Я зрю: он близок, божий день,
И вы побегли, исполины,
Как из глубокия долины
Бежит пред ясным утром тень!
[1824]
Услыши, господи, правду мою,
вонми молению моему, внуши
молитву мою не во устах льстивых.
Псалом 16
Услыши, господи! я стражду!
Темнеют тучи надо мной,
И я отрады сладкой жажду,
Как нива в полуденный зной!
Везде судьбы, людей угрозы;
Я истощил и стон и слёзы…
О милосердый бог! внуши
И сердца плач и вопль души!
Как пастырь средь чужой долины,
Забыл я песни счастья петь.
Кто даст мне крылья голубины,
Чтоб в лучший край мне улететь?
Когда б меня враги лукавы
Влекли, как жертву, в смертный ров!
Нет! в чашу радостей отравы
Кладут мне дружба и любовь!
Я отдал всё неблагодарным;
Доколь же пировать коварным,
Лелея страсти и порок?
Увы, слепцы! меж вами рок
Незримый с гибелию ходит:
Не он ли тайно грусть наводит
На вас, ликующих в пирах?
Почто не знаете покоя
На ваших золотых парчах,
Среди забав душою ноя,
Как осуждённые на казнь?
Зачем вам часто гибель снится,
И к сердцу робкому теснится,
Как змей, холодная боязнь?
Нет правды; осмеяли совесть;
Корысть ваш бог, и мрак ваш свет!
Увы! об вас какая повесть
Дойдёт к потомкам поздних лет!
А я, не жизни я веселой,
Творец! твоей любви прошу:
В груди от скорби омертвелой,
Живое сердце я ношу;
Оно, пронзённое, тоскует,
Как горлик в гибельной сети!
Пусть нечестивых сонм ликует,
Но ты забытых посети!
Что мне до них? Я не желаю
Их благ нечистых для себя;
В своей тоске, как воск, я таю,
Но всё надеюсь на тебя!
[1824]
Блажен муж, иже не иде
на совет нечестивых, и
на пути грешных не ста.
Псалом 1
О, сколь блажен правдивый муж,
Который грешным вслед не ходит
И лишь в союзе чистых душ
Отраду для души находит!
Его и страсти кличут в свет,
И нечестивцы в свой совет, -
Но он вперил на правду очи,
И глух к зазывам лести он:
При свете дня и в тайне ночи
Хранит он вышнего закон,
И ходит в нём неколебимым;
Везде он чист, душою прям
И в очи смерти и бедам
Глядит с покоем нерушимым,
Хотя в ладье бичом судьбы
Гоним в шум бурных океанов…
Когда лукавые рабы
Блажат бездушных истуканов,
Он видит бога над собой -
И смело борется с судьбой!
Зажглась гроза, синеют тучи,
Летит, как исполин могучий,
Как грозный князь воздушных стран,
Неудержимый ураган
И стелет жатвы и дубравы…
Но он в полях стоит один,
Сей дуб корнистый, величавый:
Таков небесный гражданин!
И процветёт он в долгой жизни,
Как древо при истоках вод;
Он будет памятен отчизне,
Благословит его народ…
Не так, не так для нечестивых:
Ветшая в кратких, смутных днях,
Они развеются, как прах.
Господь не стерпит горделивых:
Он двигнет неба высоты
И землю раскалит до ада.
Но вам, страдальцы правоты,
Он вам и пастырь и ограда!
[1824]
(Пророка Исайи, глава 43 и 45)
Ты мой! и что твои враги?
Пускай острят мечи и стрелы.
Я сам считаю их шаги
И размеряю их пределы.
Не унижайся пред судьбой:
Ты мой! и стражей легионы
Сорвут с путей твоих препоны;
Иди, не бойся: я с тобой!
Коснись водам - и бурны воды,
Как агнцы смирные, заснут;
И вкруг тебя, столпясь, народы
Тебя грозой не ужаснут.
Иди без страха в страшный пламень,
Огонь тебя не опалит;
Будь духом бодр, будь верой камень,
И над тобой везде мой щит!
Зачем броня тебе железна -
Защита слабая людей?
Коль мне глава твоя любезна,
То кто дерзнёт коснуться ей?
Но знай, не пышными дарами
Ты милость вышнего купил;
Ты мне не жертвовал овнами,
Ни фимиамом от кадил.
И что мне их кровавы жертвы
И небеса коптящий тук?
Я не люблю молитвы мертвых;
Не мне дары нечистых рук.
Ты стал в грехах передо мною,
И я грехи твои омыл,
И, как младенца пеленою,
Тебя я милостью повил!
И будешь ты чрез долги лета,
Как пальма свежая, цвести
И, как высокая примета,
Ко мне людей моих вести.
Да ведают теперь народы,
Судя, мой отрок, по тебе,
Что я, водя небесны своды,
Рачу и о земной судьбе.
Вотще земные исполины,
Кичась, подъемлют гордый рог:
Я есмь господь и бог единый!
Пускай другой приидет бог,
И зиждет новую вселенну,
И им, страстями ослепленным,
Сияет в новых чудесах;
Пускай в бездонных высотах
Повесит ни на чём громады
И небо сводом наведёт,
И тайным пламенем зажжёт
Неугасимые лампады;
И, сеющий, засеет он
Своё лазоревое поле
И, по своей единой воле,
Звездам и солнцам даст закон;
И волны шумных океанов
Прольёт и сдержит без брегов;
Кто сей из мёртвых истуканов
И бессловесных их богов?
Пусть обещает им ограды;
Но кто им столько даст пощады?
Кто большую, чем я, любовь?
[1824]
Усач. Умом, пером остёр он, как француз,
Но саблею французам страшен:
Он не даёт топтать врагам нежатых пашен
И, закрутив гусарский ус,
Вот потонул в густых лесах с отрядом -
И след простыл!.. То невидимкой он, то рядом,
То, вынырнув опять, следОм
Идёт за шумными французскими полками
И ловит их, как рыб, без невода, руками.
Его постель - земля, а лес дремучий - дом!
И часто он, с толпой башкир и с козаками,
И с кучей мужиков, и конных русских баб,
В мужицком армяке, хотя душой не раб,
Как вихорь, как пожар, на пушки, на обозы,
И в ночь, как домовой, тревожит вражий стан.
Но милым он дарит, в своих куплетах, розы.
Давыдов! Это ты, поэт и партизан!..
Между 1812-1825
Давыдов Д. В. - знаменитый партизан Отечественной войны 1812 г. и поэт.
Заря, алея, угасала
Вдали, мелькая сквозь леса;
И тихая вечерняя роса,
Как благодать, сошла и засияла!
И день протёк с кипящей суетой.
Всё ароматами и негою дышало;
Но мне чего-то всё недоставало:
И я страдал - сердечной пустотой.
Вдруг вся душа моя мятётся и пылает…
Её зовут с эфирной вышины!
И вот прекрасный круг безоблачной луны!
Она из-за лесов, как лебедь, выплывает,
И в ней горят черты знакомой мне красы:
Эльмира! это ты, в своём жилище новом!
Твои волнистые власы
Смешались с голубым твоим покровом…
Задумчивая! что мне скажешь ты без слов?
Что скажут мне твои уныло-хладны очи?..
Но ты скрываешься, как лёгкий призрак ночи,
В серебряном дыму летящих облаков!
[1824]
В груди, страстями раскалённой,
Я сердце грустное носил
И, битвой жизни утомлённый,
Конца страданиям просил.
Но вдруг повеяло прохладой,
Как сердцу ведомой мечтой;
Мне кто-то дал сосуд златой
И напоил меня отрадой.
И мрак с очей моих исчез;
И я, уж больше не несчастный,
Увидел новый день прекрасный
И свод таинственных небес.
Там было всё любовь и радость;
Земля светилась, как кристалл,
И не старелась жизни младость,
И ясный день не догорал.
О, как их области прекрасны!
И как приветливы они!
И утешительны и ясны,
Как юности счастливой дни.
И все так дружны, будто звуки
В струнах под опытной рукой;
И взор их, исцеляя муки,
Ложится в душу, как покой.
И ясно мысли их светлели:
Я в каждой гимн творцу читал;
Они мне песни неба пели,
И я с восторгом исчезал;
И, как младенец в колыбели,
Мой дух переводя едва,
Я таял в радости сердечной,
И пил млеко я жизни вечной.
Их благовонные слова
Из уст рубиновых струились,
И чувства в сердце их светились,
Как из-за тонких облаков
Сияют звёзды золотые;
И все их помыслы святые
В одну сливалися любовь,
Где ж ты, моя минута счастья?
Гонюсь за сладкой тишиной:
Но я уж в области ненастья,
И буря воет надо мной.
[1824]
Исповемся тебе, господи, всем
сердцем моим, повем все чудеса
твоя.
Псалом 9
Твои глашу я чудеса!
Их исповедую, мой вышний!
Тебе молитвы сирых слышны;
Несчастным близки небеса!
Ты взял весы свои правдивы!
Дивлюсь, пою твоим делам!
Безумный грешник злочестнвый
В своих сетях увязнет сам.
Ты Идешь к нам, бог дивной славы,
И небо радостью кипит;
Но очи грешных и лукавых
Твой взор, как молния, палит!
Ликуйте ж вы, друзья убоги!
Ваш праздник, нищие, настал:
Вам жизни скучные дороги
Господь весельем осиял!
Идёт… и нечестивых радость
Бежит, как гибнущая младость.
Воскресни, господи, на суд!
Се ангелы твои текут,
Да злые буйствовать не смеют;
Пускай безумцы разумеют,
Что человеки лишь они!
Пускай смирятся и трепещут!
Гремит!.. Твои перуны блещут!
Уж близки, близки грозны дни
И времена духовной жатвы…
Тебе послышались их клятвы,
Сгустилась туча жарких слез;
Как пар, восходят тяжки стоны
Искать у бога обороны,
И высота святых небес
Уж не вмещает стонов боле.
Но грешник всё живёт по воле:
Как трость, ломает твой закон.
И, заглушая сердца стон,
Как волк из чащи вызирает,
Когда добычу стережёт;
А бедных агнцев бог пасёт!
Ловцов на ловле он хватает!
Он здесь; а грешник говорит:
«Господь, как утружденный, спит!
Его для нас замкнулось око;
Земля от звёзд его далеко».
Воскресни ж, господи, на суд!
Пускай, кипящие, текут
Твои коснеющие рати…
Но грешных не залей в крови!
Лишь обновленьем благодати,
Творец, ты землю обнови!
Идёт… трепещет чин природы,
И зыблются небесны своды!
Идёт средь ангельской хвалы!..
Кто там, на острие скалы,
Стоит, как дуб в степях высокий?
У ног его кипит беда:
Он молча исчисляет сроки…
Се ангел крепкого суда!
Он мразом на преступных веет;
Под ним, над ямою грехов,
Туман погибели синеет…
Зачем быстрее бег часов?
За днями дни… но грусть, как бремя,
В сердцах почила и лежит!
Бежит испуганное время,
И тайный голос говорит:
«Не уповайте на земное;
Оно обманет вас, как тень!
Настанет скоро всё иное!
Уж близок, близок божий день!»
Ты их услышал, стоны бедных,
И метишь громом на порок!
И я у вас на лицах бледных
Читаю, грешники, ваш рок!
Но вам ещё одна дорога:
Она к раскаянью ведёт,
Неистощима благость бога:
Он покарает и спасёт!
25 марта 1823
Господи боже спасения моего,
во дни воззвах и в нощи пред тобою:
яко исполнися зол душа моя,
и живот мой аду приближися.
Псалом 87
Я умираю от тоски!
Ко мне, мой боже, притеки!
Души усталой гибнут силы;
гонь очей потух в слезах,
И жажду я, в моих бедах,
Как ложа брачного - могилы!
Я, в море брошенный пловец,
Тону в волнах моей печали, -
Услышь последний глас, творец!
Уста, иссохнув, замолчали;
Тоска в душе, как зной, кипит,
Но сердце в грусти не молчит:
Страдая, как дитя больное,
Оно, без мыслей, вопиёт
И плачем детским всё родное,
Без слов, тоской к себе зовёт!
Но нет мне на земле родного!
От неба твоего святого
Одной себе отрады жду!
В груди пожар; кругом тревоги;
Колючий тёрн изъел мне ноги!
Едва, болезненный, иду
В безвестный путь, чрез знойны степи,
И смутны дни за мной, как цепи!..
Как грустен, грустен божий свет!
Но для души моей несчастной
На всей земле твоей прекрасной,
Творец! ужель отрады нет?
Подай знакомую мне руку,
Любви дыханьем подкрепи:
Тогда снесу я жизни муку,
Скажу душе моей: «Терпи!»
17 февраля 1823
Суди, господи, обидящие мя,
побори борющие мя. Приими
оружие и щит.
Псалом 34
Суди и рассуди мой суд,
Великий боже, боже правый!
Враги на бой ко мне идут.
И с ними замыслы лукавы
Ползут, как чёрные змии…
За что? В чём я пред ними винен?
Им кажется и век мой длинен,
И красны слёзы им мои.
Я с тихой детскою любовью
Так пристально ласкался к ним, -
Теперь моей омыться кровью
Бегут с неистовством своим,
В своей неутолимой злости.
Уже сочли мои все кости,
Назначив дням моим предел;
И, на свою надеясь силу,
И нож и тёмную могилу
Мне в горький обрекли удел.
Восстань же, двигнись, бог великий!
Возьми оружие и щит,
Смути их в радости их дикой!
Пускай грозой твоей вскипит
И океан и свод небесный!
О дивный бог! о бог чудесный!
У ног твоих лежит судьба,
И ждут твоих велений веки:
Что ж пред тобою человеки?
Но кроткая души мольба,
Души, любовью вдохновенной,
Летит свободно по вселенной
В зазвёздны, в дальни небеса.
Творец, творенью непонятный!
Тебе везде так ясно внятны
Людей покорных словеса!
Пускай свирепостью пылают;
Но только твой раздастся гром -
Они, надменные, растают,
Как мягкий воск перед огнём!
Как прах, как мёртвый лист осенний
Пред бурей воющей летит,
Исчезнут силы дерзновенных!
Идут - и зыбкий дол дрожит,
Поля конями их покрыты…
Но, Сильный, ты на них блеснёшь
И звонкие коней копыты
Одним ударом отсечёшь,
И охромеют грозны рати…
Сколь дивны тайны благодати!
Ты дал мне видеть высоты!
Он снял повязку слепоты
С моих очей, твой ангел милый:
Я зрю… о ужас! зрю могилы.
Как будто гладные уста
Снедают трупы нечестивых…
Кругом глухая пустота!
Лишь тучи воронов крикливых
И стаи воющих волков
Летят, идут на пир, как гости,
Чтоб грешников расхитить кости
И жадно полизать их кровь!
Горят высокие пожары,
И слышен бунт страстей в сердцах;
Везде незримые удары,
И всюду зримо ходит страх.
О, грозен гнев твой всегромящий!
И страхом всё поражено:
От птицы, в облаках парящей,
До рыбы, канувшей на дно
Морей пенящихся глубоких.
Но в день судеб твоих высоких
Твой раб, снедаемый тоской,
Не убоится бурь ревущих:
Тебя по имени зовущих
Спасаешь мощной ты рукой.
[1823]
Воими гласу моления моего,
царю мой и боже мой: яко к тебе
помолюся, господи.
Псалом 5
К Тебе, мой Бог, спешу с молитвой:
Я жизнью утомлён, как битвой!
Куда своё мне сердце деть?
Везде зазыв страстей лукавых;
И в чашах золотых - отравы,
И под травой душистой - сеть.
Там люди строят мне напасти;
А тут в груди бунтуют страсти!
Разбит мой щит, копьё в куски,
И нет охранной мне руки!
Я бедный нищий, без защиты;
Кругом меня кипят беды,
И бледные мои ланиты
Изрыли слёзные бразды.
Один, без вОждя и без света,
Бродил я в тёмной жизни сей,
И быстро пролетали лета
Кипящей юности моей.
Везде, холодные, смеялись
Над сердцем пламенным моим,
И нечестивые ругались
Не мной, но именем Твоим.
Но Ты меня, мой Бог великий,
Покою в бурях научил!
Ты вертоград в пустыне дикой
Небесной влагой упоил!
Ты стал кругом меня оградой,
И, грустный, я дышу отрадой.
Увы! мой путь - был путь сетей;
Но Ты хранил меня, незримый!
И буря пламенных страстей,
Как страшный сон, промчалась мимо;
Затих тревожный жизни бой…
Отец! как сладко быть с Тобой!
Веди ж меня из сей темницы
Во свой незаходимый свет!
Всё дар святой твоей десницы:
И долгота и счастье лет!
[1823]
Господи! да не яростию
твоею обличиши мене.
Псалом 6
Не поражай меня, о Гневный!
Не обличай моих грехов!
Уж вяну я, как в зной полдневный
Забытый злак в морях песков;
Смятен мой дух, мой ум скудеет,
Мне жизнь на утре вечереет…
Огнём болезненным горят
Мои желтеющие очи,
И смутные виденья ночи
Мой дух усталый тяготят.
Я обложен, как цепью, страхом!
Везде, как тень, за мной тоска:
Как тяжела Твоя рука!
Но я главу посыпал прахом -
И в прах челом перед Тобой!
Услышь стенящий голос мой!
Меня помилуй Ты, о Боже!
Я духом всё ищу небес,
И по ночам бессонным ложе
Кроплю дождём кипящих слез!
Я брошен, как тимпан разбитый,
Как арфа звонкая без струн;
Везде мне сеть - враги сердиты!
Везде блистает Твой перун!
Предчувствия облит я хладом:
Ты смертью мне грозишь иль адом?
Но в гробе песней не поют!
И в аде, о мой Бог всевластный,
В сей бездне гибели ужасной,
Тебе похвал не воздают!
А я сгораю жаждой славить
Тебя с любовью всякий час
И в память позднюю оставить
Души, Тобой спасённой, глас.
О, радость! радость! плач сердечный
Услышан Господом моим!
Ты осветил меня, мой Вечный!
Лицом таинственным своим!
Прочь, беззаконники с дарами,
С отравой беглой жизни сей!
Я не хочу быть больше с вами!
Творец! в святой любви твоей
Омытый, стану я как новый;
И, всей душой блажа тебя,
Порока ржавые оковы
Далёко брошу от себя!
[1823]
Весна моих воскресла лет;
Играют чувства, веет радость,
И новой жизнию цветет
Моя тоскующая младость!
Затихнул шум моих тревог,
И вся душа моя - восторг!
Она - сей гость, давно бывалый, -
Как прежде, в грудь ко мне идёт;
Но, ах! там прежнего не стало:
Того уж сердца не найдёт!
Все бури жизни в нём кипели
И дымный огнь страстей пылал,
И там пороки свирепели,
Где светлый трон её стоял!
Приди ж, мой гость, издавна милый
Мой добрый ангел прежних дней,
И оживи мой дух унылый
Небесной ласкою своей!
Увы! С тех пор, как был с тобою,
Уж стал и сам я не собою…
Всё в жертву людям и судьбе!
Одна светла осталась совесть.
Пусть сердце грустное тебе
Само свою расскажет повесть. -
Мечты рассеялись, как дым;
От слёз отяжелели вежды,
И не сбылись мои надежды!
Как много летам молодым
Они хорошего сулили!
Как сладко с сердцем говорили!
Но сладость та была - обман!
С тобою всё моё сокрылось,
Как солнце в горы, закатилось,
И на душе лежит туман…
Но ты идёшь… Душа светлеет,
И всё весною жизни веет!
С тобою твой волшебный мир
Ко мне так сладостно теснится,
Как будто небо в грудь ложится!
Я пью заоблачный эфир…
Людской измученную злостью
Ты душу зазовёшь, как гостью,
На свой великолепный пир,
На миг обласканный тобою,
Уж примирился я с судьбою!
Весна моих воскресла лет;
Играют чувства, веет радость,
И новой жизнию цветет
Моя тоскующая младость!
[1823]
Заглохший осокОй и весь, как паутиной,
Подёрнутый зелёной тиной,
Дремал ленивый пруд. В звездах лазурный свод;
Но жалкий он слепец, не видит звёзд мерцанья,
Ни ласковой луны приветного сиянья.
И долго было так, но вот
Наскучил он сносить светил пренебреженье;
И, потеряв последнее терпенье,
Языком вод заговорил,
И близкую свою соседку он спросил -
Соседку капельку, что на листок упала
И ясной звёздочкой, качаяся, сверкала:
«Что за счастливица ты, капелька, у нас?
Так светишь, так блестишь, ну словно как алмаз!
Тебе и солнце угождает:
Вот, сжавшись всё, в тебе, как в зеркале, сияет!
По солнцу ль зеркало! - Я сажен пять в длину,
Да три, а может быть и больше, в ширину;
Однако ж всё во мне не видны горни своды;
И хоть бы раз луна в мои взглянула воды!
Скажи, пожалуйста, любимица светил,
За что же я им так немил?»
А капелька в ответ: «Давно я это вижу,
Сказала б, да боюсь: я, может быть, обижу!» -
«О нет!» - «Так слушай же: причина тут проста:
Ты засорён - а я чиста!»
[1822]
Он шёл - и царства трепетали,
Сливался с стоном звук оков,
И сёла в пепл, града пылали,
И в громе битв кипела кровь;
Земля пред сильным умолкала…
Он, дерзкий, скиптрами играл;
Он, грозный, троны расшибал;
Чего ж душа его алкала?
Народы стали за права;
Цари соединяли силы;
Всхолмились свежие могилы,
И, вихрем, шумная молва:
«Он пленник!» Осветились храмы!
Везде восторг и фимиамы,
Народы - длани к небесам,
И мир дивится чудесам!
Гремящих полчищ повелитель,
Перун и гибель на боях, -
Один, утёсов дикий житель,
Как дух пустынный на холмах…
Летят в пределы отдаленны
Надеждой флоты окриленны,
Все мимо - и никто за ним;
Как страшно самому с самим!
В душе, как в море, мрак и волны…
Как кораблей бегущих тень,
Исчезли дни, величья полны,
И вечереет жизни день…
«Чья новая взнеслась могила?»
Ответ: «Тут спит Наполеон!
И буря подвигов - как сон…
И с ним мечты, и гром, и сила
В затворе тесном улеглись!»
- «Быстрей, корабль, в Европу мчись!
Пловец друзьям. - Смелей чрез волны
Летим с великой вестью мы!»
Но там, в Европе, все умы
Иных забот и видов полны…
И все узнали: умер он,
И более о нём ни слова;
И стал он всем - как страшный сон,
Который не приснится снова;
О нём не воздохнёт любовь,
Его забыли лесть и злоба…
Но Греция встаёт из гроба
И рвётся с силой из оков!
Чья кровь мутит Эгейски воды?
Туда внимание, народы:
Там, в бурях, новый зиждут мир!
Там корабли ахейцев смелых,
Как строи лебедей веселых,
Летят на гибель, как на пир!
Там к небу клятвы и молитвы!
И свирепеет, слыша битвы,
В Стамбуле гордый оттоман.
Растут, с бедой, бесстрашных силы,
И крест венчает Термопилы!
И на Олимпе - ратный стан!..
Молва и слава зазвучала,
Но - не о нём… в могиле он,
И позабыт Наполеон!..
Чего ж душа его алкала?
1821
Написано по поводу смерти Наполеона, скончавшегося в 1821 г. на острове св.Елены. В стихотворении речь идёт также о греческом восстании 1821 г., которое воспринималось передовыми общественными кругами как удар по реакции.
Ахейцы - жители Ахайи, у Гомера вообще греки.
Оттоман - прежнее официально-торжественное название турок, по имени турецкого султана конца XIII - начала XIV вв. Османа.
Термопилы (Фермопилы) - узкий проход в горах Греции.
Верна была Усладу лира
В его тиши;
Он променял все блески мира
На мир души!
Он не позорил чистой лиры
И, лести враг,
Пред вами, грозные кумиры,
Не падал в прах!
Но, растерзав земные узы,
К звездам летел,
И, пылкий друг свободной музы,
Он сладко пел:
Великолепную природу
И дивный свет,
Души высокую свободу -
И был Поэт!
И добродетель в песнях громких
Прославил он.
«Узнают ли о них потомки?
Всё в мире сон! -
Так говорил не раз унылый, -
Здесь всё на час!»
И, не допевши песни милой,
Поэт угас!
Но весь не умер он, и лира
Ещё стройна;
И только в области эфира
Взойдёт луна
И струн дотронется лучами,
Дрожат они -
И вспыхнет жизнь на них, и сами
Поют одни!
Как прежде - всё поют природу,
Добро поют
И удивлённому народу
Урок дают!
И лиру розами венчали,
Дивяся ей,
И благовонней розы стали,
Цветя на ней!
И вот, кругом градов обломки,
Их блеск погас!
Но слышат всё ещё потомки
Той лиры глас!
[1821]
Красногрудый друг мой милый!
Отчего ты всё грустишь,
Ноешь в песенке унылой,
Иль насупившись сидишь?
В бедной хижине смиренной
Ты не пленник заключенный,
Ты хозяин, как и я!
Тесной клетки ты не знаешь,
Где задумал, там порхаешь,
Всем мила здесь песнь твоя.
Не тебе ль плачу я дани
Всем, что любишь есть и пить?
И зато у нас нет брани,
Если вздумаешь шалить
И, вспорхнув от сна с зарёю,
Раннею кружась порою,
Сядешь прямо на меня:
В волосах моих играешь,
Резво носиком щелкаешь,
Сладкий сон от глаз гоня.
Чуть осердиться сбираюсь,
Ты вспорхнул - и был таков!
Вдруг запел - я улыбаюсь,
Ты прощён! здесь нет силков:
Здесь жероль цветёт душиста,
И вода в фарфоре чиста,
Здесь на солнце, пред окном
Ты купаешься привольно
И, натешившись довольно,
Брызжешь светлым вкруг дождём.
Отчего ж так часто, милый,
Грудью бьёшься ты в стекло?
Вместо песен - крик унылой?
Отчего? - Здесь так тепло!..
В гости просишься к свободе!
Полно! взглянь: во всей природе
Скука - жизни искры нет!
Стужа, вьюги, бури снежны…
Здесь с тобой все дружны, нежны.
Здесь покой, тепло и свет!
Ах! а тамо ястреб лютый
Бедных птичек так и ждёт;
Из засад, злодей, минутой
Налетит и заклюёт!
Ты погиб! «Мне всё известно, -
Говоришь ты, - но где тесно,
Там свободы нет святой!
Птичкам страж - их мать природа:
Все кричат мне, что свобода
Лучше клетки золотой!»
Прав ты, прав, о сын природы!
Вольным всюду жизнь сладка:
Где не светит луч свободы,
Хлеб постыл там, соль горька!
Что сказал ты, сам я то же
Гордому скажу вельможе:
Не пленяюсь я мечтой,
Быть свободным в бедной хате
Лучше, чем в большой палате
Жить, как в клетке золотой!
[1818]
В весенний вечерок приятный,
Как сизый сумрак мир одел,
На розе пышной, ароматной
Усталый мотылек присел;
В отрадах, в море наслажденья,
Счастливец нектар пьёт забвенья.
Но вдруг соседственный чертог
Огней рядами осветился,
Безумец блеском ослепился
И одолеть себя не мог.
Летит, сияньем увлеченный,
Кружит, порхает близ свечи.
Куда? - безумец заблужденный!
Остановись!.. Сии лучи…
Но он уж в них, уж он пылает,
Дрожит, горит - и умирает!
Напрасно с утренней зарёй,
На розе пробудясь душистой,
Подруга раннею порой,
Ища дружка в траве росистой,
Порхает в грусти по цветкам
И день проводит весь в тревоге.
Его уж нет!.. погиб в чертоге
В урок и страх всем мотылькам.
Так жаждой почестей влекомы,
Оставя тень родных лесов
И мирны отческие домы,
Где ждут нас дружба и любовь,
Прельщенны ложными лучами,
Бежим, слепые, за мечтами,
Бежим у славы взять венец;
О, как мы с мотыльком тут сходны!
Мы также к заблужденьям сродны:
От них ему и нам конец.
[1817]
Покажись, луна златая,
И пролей свой свет:
Здесь невеста молодая
Друга сердца ждет!
«Милый, - молвит, - обещался
Побывать ко мне, -
Чу! в долине шум раздался:
Скачет на коне.
Знать, то он, моя то радость!
Близок счастья час!
В сердце льётся, льётся сладость.
Слышу дружний глас!
Он ли то, мой обрученной,
Кем душа живёт?
Нет, не он, - в броне военной
Кто-то строй ведёт.
Что ж ты, сердце, так застыло
В пламенной груди?
Ах! то он, то друг мой милый!
Милый, погоди!
Погоди! Ужель за славой
Под грозу мечей
Ты летишь на бой кровавый,
Свет моих очей?»
- Нет! не славы тщетной виды
Нас влекут в поля:
Терпит смертные обиды
Русская земля!
Время грозное военно:
Всюду звук громов;
Всё, что в мире нам священно,
Гибнет от врагов.
Нет, теперь зажечь не можно
Брачныя свечи:
Мне туда стремиться должно,
Где звенят мечи!
Там с врагом мы крови чашу
Будем братски пить,
И вражду там станет нашу
Бог и меч судить!
Может, бледный труп прикроет
Чёрный вран крылом,
Иль могилу мне изроет
Верный друг мечом.
Всё равно - мне наслажденьем
Больше жизнь не льстит,
Коль отчизне покореньем
Дерзкий враг грозит.
Если ж спор счастливой битвой
Скоро мы решим, -
Жди меня, мой друг, с молитвой:
Буду век твоим!
Между 1812-1816
Темнеет бурна ночь, темнеет,
И ветр шумит, и гром ревёт;
Москва в пожарах пламенеет,
И русский воин песнь поёт:
«Горит, горит царей столица;
Над ней в кровавых тучах гром
И гнева Божьего десница…
И бури огненны кругом.
О Кремль! Твои святые стены
И башни горды на стенах,
Дворцы и храмы позлащенны
Падут, уничиженны, в прах!..
И всё, что древность освятила,
По ветрам с дымом улетит!
И град обширный, как могила
Иль дебрь пустынна, замолчит!..
А гордый враг, оставя степи
И груды пепла вкруг Москвы,
Возвысит грозно меч и цепи
И двигнет рать к брегам Невы…
Нет, нет! Не будет пить он воды
Из славных невских берегов:
Восстали рати и народы,
И трон царя стрежет любовь!
Друзья, бодрей! Уж близко мщенье:
Уж вождь, любимец наш седой,
Устроил мудро войск движенье
И в тыл врагам грозит бедой!
А мы, друзья, к творцу молитвы:
О, дай, всесильный, нам, творец,
Чтоб дивной сей народов битвы
Венчали славою конец!»
Вещал - и очи всех подъяты,
С оружьем длани к небесам:
Блеск молний пробежал трикраты
По ясным саблям и штыкам!
Между 1812-1816
Друзья! Мы на брегах Колочи,
Врагов к нам близок стан;
Мы сну не покоряем очи,
Не слышим боли ран!..
Друзья, бодрей! Друзья, смелей!
Не до покоя нам!
Идёт злодей, грозит злодей
Москвы златым верхам!
Там в пепле край, вот в божий храм
С конём вломился враг!
Тут лечь костьми, тут биться нам:
До града предков - шаг!
Славян сыны! Войны сыны!
Не выдадим Москвы!
Спасём мы честь родной страны,
Иль сложим здесь главы!..
Уж гул в полях, уж шум слышней!
День близок роковой…
Заря светлей, огни бледней…
Нас кличет враг на бой!
Идёт на нас, к нему пойдём
В широкие поля;
Прими ты нас, когда падём,
Родимая земля!
Тебе, наш край, тебе, наш царь,
Готовы жизнь принесть;
Спасём твой трон, спасём алтарь,
Отечество и честь!
Так воин на брегах Колочи
Друзьям пред боем пел;
И сон не покорял их очи,
И дух в них пламенел!
Между 1812-1816
Солдатская песнь,
сочинённая и петая во время соединения войск
у города Смоленска в июле 1812 года
На голос: Веселяся в чистом поле.
Вспомним, братцы, россов славу
И пойдём врагов разить!
Защитим свою державу:
Лучше смерть - чем в рабстве жить.
Мы вперёд, вперёд, ребята,
С богом, верой и штыком!
Вера нам и верность свята:
Победим или умрём!
Под смоленскими стенами,
Здесь, России у дверей,
Стать и биться нам с врагами!..
Не пропустим злых зверей!
Вот рыдают наши жёны,
Девы, старцы вопиют,
Что злодеи разъярённы
Меч и пламень к ним несут.
Враг строптивый мещет громы,
Храмов божьих не щадит;
Топчет нивы, палит домы,
Змеем лютым в Русь летит!
Русь святую разоряет!..
Нет уж сил владеть собой:
Бранный жар в крови пылает,
Сердце просится на бой!
Мы вперёд, вперёд, ребята,
С богом, верой и штыком!
Вера нам и верность свята:
Победим или умрём!
Июль 1812
Военная песнь,
написанная во время приближения неприятеля
к Смоленской губернии
Раздался звук трубы военной,
Гремит сквозь бури бранный гром:
Народ, развратом воспоенный,
Грозит нам рабством и ярмом!
Текут толпы, корыстью гладны,
Ревут, как звери плотоядны,
Алкая пить в России кровь.
Идут, сердца их - жёсткий камень,
В руках вращают меч и пламень
На гибель весей и градов!
В крови омоченны знамена
Багреют в трепетных полях,
Враги нам вьют вериги плена,
Насилье грозно в их полках.
Идут, влекомы жаждой дани, -
О страх! срывают дерзки длани
Со храмов божьих лепоту!
Идут - и след их пепл и степи!
На старцев возлагают цепи,
Влекут на муки красоту!
Теперь ли нам дремать в покое,
России верные сыны?!
Пойдём, сомкнёмся в ратном строе,
Пойдём - и в ужасах войны
Друзьям, отечеству, народу
Отыщем славу и свободу,
Иль все падём в родных полях!
Что лучше: жизнь - где узы плена,
Иль смерть - где росские знамена?
В героях быть или в рабах?
Исчезли мира дни счастливы,
Пылает зарево войны:
Простите, веси, паствы, нивы!
К оружью, дети тишины!
Теперь, сей час же мы, о други!
Скуём в мечи серпы и плуги:
На бой теперь - иль никогда!
Замедлим час - и будет поздно!
Уж близко, близко время грозно:
Для всех равно близка беда!
И всех, мне мнится, клятву внемлю:
Забав и радостей не знать,
Доколе враг святую землю
Престанет кровью обагрять!
Там друг зовёт на битву друга,
Жена, рыдая, шлёт супруга,
И матерь в бой - своих сынов!
Жених не мыслит о невесте,
И громче труб на поле чести
Зовёт к отечеству любовь!
Июль 1812
Воспоминанием живёт душа моя!
Я. Княжнин
И я, в мой краткий век,
Я видел много славных рек
В отчизне и в странах далёких;
Но Волгу светлую, в брегах её высоких,
Всегда с весельем новым зрю.
Как часто, вспомянув протекших лет зарю,
Я вижу, как теперь, Дуная бурны волны,
Его брега - убийств и крови полны:
На них пылала грозна брань
И рати бурные кипели,
Над ними небеса горели,
И было всё - войне и смерти дань!..
Там призрак гибели над юношей носился,
И гаснул мой безоблачный рассвет,
И с жизнью молодой, на утре ранних лет,
Едва я в бурях не простился!..
Но память мне мила о жизни боевой,
Когда я пел, для храбрых лиру строя,
Не сладость вялого покоя,
Но прелесть битвы роковой…
Как вы любезны мне, о братские беседы
У светлых полевых огней!..
Забуду ль я и праздники победы
И славу грозных дней…
Я видел Ваг надменный и свирепый,
Я зрел, как он, чрез дебри и вертепы,
Пробив широкий путь меж гор,
Как грозный дух времён, кипит и рвёт преграды,
Шатая древних скал громады,
И, с шумом поглотив и брег и дикий бор,
Дивит и восхищает взор.
Дела времён, протекши годы,
О Ваг! твои кипящи воды
Напоминают мне… и вижу я народ,
С оружьем ищущий и славы и свободы…
Так здесь, на сих полях и на брегах сих вод,
Дружины конные скакали
На пир кровавыя войны,
И сабли с свистом рассекали
Врагов свободной стороны…
Здесь храбрых вождь, герой сраженья
И враг оков и униженья,
Текелли молнией летал;
И, в бедствах чуждый укоризны,
Огонь и мужество вливал
В боях за святость прав отчизны…
Я видел древний Буг в глуши степей унылых:
Из стран Авзонии, из мест отчизны милых,
Овидий-Изгнанник стенал на сих брегах
И горесть и любовь в прелестных пел стихах,
Отторжен сильною от счастия рукою…
Вверяя грусть свою пустыням и лесам,
И эху чуждому, и чуждым небесам,
Душа его, стеня, не ведала покою…
И днесь на берегах твоих, священный Буг,
Пиита славного ещё витает дух;
Бессмертного не зрят нечисты смертных очи,
Но, в молчаливый час безоблачной полночи,
Невинных пастырей беспечный ясный взор
Его на высоте встречает диких гор…
Я видел древнюю границу двух держав,
Красивый, быстрый Днестр
в брегах его песчаных,
Обильный и в плодах и в гроздиях румяных.
Там тысячи овец и сладкомлечных крав
Пестреют на степях, в серебряных бурьянах,
И пастырям несут бессребряную дань;
Издревле там леса дремучие темнели,
Недремлющая в них мечи острила брань,
И зорко хищники из дебрей к нам глядели
И порубежную перебегали грань
С арканом и огнём… И всё их жертвой было;
Но мести зарево ужасно осветило
Издавна гневные на хищных небеса:
Пришли от Севера полки, отваги полны;
Пред ними гром - и пламенные волны,
И в пепл - дремучие леса!..
Нередко я видал и Днепр голубоводый
На лоне матери-природы,
Ещё младенцем-ручейком;
Но зрел, я зрел его в величьи рек царём!
Как, грозный, он пробил меж гор себе дороги
И, пеной оснежа пороги,
С протяжным грохотом, кипящий, в дол летит!
Высокобашенный Смоленск над ним стоит!
И холмы киевски веками освященны,
И храмы божии богато позлащенны -
Исполненна чудес глядится в нём страна!
И, нетерпением полна,
Бежит к могучему прекрасная Десна…
Я в Польше реки зрел: и воды светлой Вислы,
И с шумом к ней бегущий Буг;
И замки с башнями из бездны с скал навислы:
Седых времён парит над ними дух…
Страны прелестные, не раз облиты кровью,
Земля, засеянна костьми,
Ты с давних лет присвоена любовью
С её волшебными сетьми!
Гроза сердец - твои младые феи:
Как милы их любовные затеи!
И гибкий лёгкий стан, и сладость их речей,
И прелесть тайная очей!..
Но мне милей их жаркое участье
В судьбе родной их стороны:
Они святой любовью к ней полны,
И счастье их - отчизны милой счастье!
Как часто, позабыв и негу и покой,
Их вдохновением дружина храбрых дышит,
И воин в битве роковой
Заветные слова незримых спутниц слышит:
«Свобода и любовь!»
И, храбрый, - вихрем на врагов!
Там пылкая моя промчалась младость,
И мнится, я во сне увидел жизни рай;
Но в сердце и теперь живая вспыхнет радость,
Как, вспомнив, назову тебя, приветный край!..
Так мило и теперь, в стране златых мечтаний,
Искать мне, как друзей, о прошлом вспоминаний,
Их сердце грустное манит, к себе зовет:
Где ты, о время прежних лет!
Где первой страсти грусть и первые волненья?
Где вы, любви надежды и мученья?
О дети неба! разве вас
Один лишь только в жизни раз
Встречает смертный и лелеет
В груди пылающей, младой?..
Но что так сладко в душу веет?
Так вьётся к сердцу… сердце млеет,
Когда в очах моих светлеет
Туман протекшего седой?..
То вы, мои мечты! мои воспоминанья!
Небесные! при вас я все забыл страданья:
При вас в душе моей так тихо и светло!
И всё прошедшее как будто не прошло!
Как странник, многие ещё я видел реки:
Мне указала их молва;
Они красуются в странах, от нас далеких…
Тебя ж, о пышная дочь Ладоги, Нева!
Я зрел в младенческие лета;
И, новый гость безвестного мне света,
Не знал я и имён: сует, забот и бурь;
В моей душе веселия лазурь,
Как свод небес, в тебе изображался…
Ах! в тот златой мой век с страстями я не знался:
Не плакал от тоски, не думал крепких дум…
И града пышный вид, смятенье, звук и шум,
Богатство, слава, честь, блестя, обворожая,
Мелькали для души, души не поражая,
И мимо протекли, как сон, как ряд теней…
Мне жизнь была нова! не знал я в ней путей,
Не знал, что полон мир обманов и сетей.
Безбурны детства дни, о времена златые,
Забуду ль вас? - О радости святые!
Вы по цветам беспечного вели,
И сами, как цветы, вокруг него пестрелись,
Ужели для меня навек вы отцвели? -
Забавы детских лет, как птички, разлетелись,
И мой челнок оставил тихий брег!..
Придёте ль вы опять, о дни очарований? -
Я счастлив, счастлив был в пылу моих мечтаний,
В семье живых надежд, веселий и утех! -
Но строг угрюмый мой учитель,
Воздушных замков разрушитель,
Был опыт. Он мою младую грудь стеснил,
Смолистым факелом на мир сей посветил,
И мир подёрнул чёрной тканью…
«Гроб мрачный, - рек он мне, -
один конец страданью.
Обеты счастья - ложь! дни жизни - дни сует!
Волшебны зеркала - прелестные мечтанья,
Без них уныл и мрачен свет,
И слёз полна юдоль земного испытанья:
Надежды и мечты
Нас тешат, как детей, и вянут - как цветы.
Под бурями страстей мертвеет добродетель!..»
Не так ли он гласит, суровый благодетель? -
Но к прежним радостям искать ли мне путей?..
И где укроюсь я от мятежа страстей? -
Не при тебе ль, о рек российских мать и слава!
О пышна Волга величава!
Мне суждено мои утраты возвратить
И сердца грустного все раны залечить?
О волжские струи! о холмы возвышенны!
Воскреснут ли при вас
дни, счастьем обновленны?
Прольётся ль в томну грудь веселия струя,
И буду ль, буду ль счастлив я?..
Не здесь ли, о брега, пленяющи собою,
Я заключу желанный мир с судьбою?
И будете ли вы, нагорны высоты,
Притоном странника, приютом сироты?
В укромной хижине, к утёсу прислонённой,
Душистой липою и клёном осенённой,
Найду ли наконец душе моей покой?
Как восхищался б я прелестною рекой!..
Но сбудется ль, что я, певец уединенный,
Святой свободой вдохновенный,
О Волга! воспою твой бег, твои брега,
Златые пажити, роскошные луга, -
Как белокрылые струга
Ты к морю синему в седую даль уводишь…
Мечта! зачем опять к мечтам меня заводишь?
Мне ль счастья ожидать? -
Судьбы гремящий глас,
Брега прекрасные! велит оставить вас:
Я странник! не ищу чертогов пышных строить, -
Ищу лишь уголка, где б сердце успокоить.
[1810]
Ваг - большая сердитая река в Карпатских горах (прим. Глинки).
Текелли Эмерик (Имре Тёкёй) - венгерский политический деятель, один из руководителей борьбы за независимость Венгрии.
Авзония - Италия.
Биография
Фёдор Николаевич Глинка принадлежит к старшему поколению поэтов-декабристов. Завершив обучение в 1-м кадетском корпусе, он принимал участие в войнах с Наполеоном, сражался под Аустерлицем, участвовал в Бородинской битве 1812 года, в заграничных походах русской армии; окончил войну в чине полковника и был награждён золотым оружием за храбрость.
Глинка боролся за освобождение родины и как воин, и как поэт. Им были написаны «Военная песнь», «Солдатская песнь», «Песнь сторожевого воина пред Бородинскою битвою», стихи о партизанах Давыдове, Сеславине, Фигнере. Впитавшие в себя традиции солдатского фольклора, эти безыскусные, искренне-взволнованные произведения сложились в своеобразную поэтическую летопись героической эпохи русской истории. Они воспевают решимость погибнуть, но не склонить голову перед захватчиком и тираном. В известном смысле эти стихи стали источником позднейшей гражданской лирики Глинки - участника тайных обществ, поэта-декабриста. В том же ряду стоят и «Письма русского офицера», благодаря которым Глинка стал знаменитым писателем.
Истинные сыны отечества, отстоявшие его свободу в грозные годы войн с Наполеоном, не могли равнодушно относиться к крепостной неволе, ужасам аракчеевских порядков в армии, подавлению всякой свободной мысли. В 1816 году Глинка вступил в одну из первых декабристских организаций - «Союз спасения», программа которого предусматривала введение конституционной монархии и уничтожение крепостного права мирным путём, исключающим насильственное свержение правящей династии. Чувства, которыми был охвачен в те годы поэт, выразились в его «Опытах двух трагических явлений» и «Отрывках из Фарсалии». При этом свободолюбивый пафос нередко перекрывал умеренную программу. Так, истинное намерение одного из этих стихотворений было недвусмысленно раскрыто самим автором: «Один из верных сынов покоренного тираном отечества увещевал сограждан своих в тиши ночи к поднятию оружия против насильственной власти».
Глинка был одним из вождей «Союза благоденствия». Вольное общество любителей российской словесности, которое он возглавлял с 1819 по 1825 год, стало под его руководством важнейшим центром декабристской литературы. Когда в 1820 году Пушкин был выслан из Петербурга, одним из первых, кто выразил солидарность с опальным поэтом, был Глинка. Произведения, созданные им в первой половине 1820-х годов, были объединены в сборнике «Опыты священной поэзии» (1826). Многие из них строились на аллегории, их подлинный смысл выражался иносказательно. Излюбленным жанром Глинки был, пользуясь пушкинским выражением, «элегический псалом» - стихотворение, в котором библейские образы и темы переосмысливались и насыщались революционным содержанием, призывали к божьему суду над земными властителями. В декабристском ключе трактует Глинка тему поэта-избранника, призванного нести людям священные идеалы вольнолюбия и гражданственности.
После восстания на Сенатской площади Глинка был арестован и посажен в Петропавловскую крепость, а позднее выслан в Петрозаводск под надзор полиции. Здесь он создаёт одно из самых значительных своих произведений - поэму «Карелия», высоко оценённую Пушкиным. Необычайной популярностью пользовалось у современников стихотворение «Песнь узника». Она распространялась в списках, печаталась в заграничных изданиях. Успех объяснялся не только поэтическим мастерством Глинки, естественностью и верностью найденного им тона, но и тем, что чувства, которые изливал герой песни, напоминали о судьбе томившихся в неволе декабристов. С раздумьями о недавних исторических потрясениях связан у Глинки и образ челна, попавшего в бурю, гибели пловцов и др.
С годами Глинка всё реже выступал в печати, его творчество ограничивалось дружескими посланиями и религиозно-нравственными монологами. Но есть среди них и вещи, достойные нашей памяти и внимания. Так, стихотворение «Москва» было задумано как манифест славянофильства. Однако, независимо от субъективных устремлений автора, в нём так непосредственно и ярко проявился патриотизм поэта, его гордость древней русской столицей, что «Москва» заслуженно причисляется к самым высоким творческим достижениям Глинки.
Когда в 1856 году оставшиеся в живых декабристы получили возможность вернуться из ссылки, Глинка отозвался на это событие «Стихами о бывшем Семёновском полку», в которых прозвучали верность былым идеалам и гордость своим декабристским прошлым.
Глинка умер в 1880 году глубоким стариком. С благоговением хоронила Россия человека, жизнь которого была неразрывно связана с двумя важнейшими событиями XIX столетия - победой над Наполеоном и первым революционным выступлением против царизма.
(Л. Фризман)
[Русские поэты. Антология русской поэзии в 6-ти т. Москва: Детская литература, 1996]
ГЛИНКА, Фёдор Николаевич [8(19).VI.1786, имение Сутоки Смоленской губернии, - 11(23).II.1880, Тверь] - русский поэт, публицист. Брат С. Н. Глинки. Окончил кадетский корпус в 1803. В 1805-06 служил в армии, участвовал в сражении при Аустерлице. Первое стихотворение «Глас патриота» опубликовано в 1807. Участник Отечественной войны 1812, Бородинского сражения и заграничных походов 1813-14, описанных Глинкой в «Письмах русского офицера» (1815-16), которые принесли ему первую литературную известность. Глинка одним из первых вошёл в Союз Спасения, затем в Союз Благоденствия, примкнув к умеренному крылу декабристов. В 1819-25 - председатель Вольного общества любителей российской словесности. В «Полярной звезде на 1823 г.» Г. опубликовал одну из самых известных своих политических элегий - «Плач пленённых иудеев». После поражения восстания декабристов уволен в 1826 со службы и сослан в Петрозаводск (до 1830), затем жил в Твери, Москве, Петербурге. В ссылке Глинка изучал этнографию и фольклор Карелии, что отразилось в его «карельских» поэмах (1828-30): «Дева карельских лесов» и «Карелия». Во второй из них А. С. Пушкин отметил «свежесть живописи» при описании северной природы и народного быта. Наиболее значительна гражданская лирика Глинки декабристского периода, его «духовные» стихи, окрашенные сентиментальными и библейскими мотивами. К этому времени относятся также стихотворения «Тройка» («Вот мчится тройка удалая», 1824), «Узник» («Не слышно шуму городского», 1831), ставшие популярными народными песнями. Известно стихотворение Глинки «Москва» («Город чудный, город древний…», 1841). Пушкин указывал на оригинальность элегических псалмов Глинки и в то же время однообразие мыслей в них. Книга Глинки «Очерки Бородинского сражения» (1839) была положительно оценена В. Г. Белинским.
С конца 30-х гг. Глинка сближается с будущими славянофилами, сотрудничает с М. П. Погодиным и С. П. Шевырёвым в журнале «Москвитянин». Его «Духовные стихотворения» (1839), поэмы «Иов» (1859) и «Таинственная капля» (1861) проникнуты религиозным мистицизмом.
Соч.: Сочинения, т. 1-3, М., 1869-72; Избранное. Прим. и послесл. В. Г. Базанова, Петрозаводск, 1949; Стихотворения. Вступ. ст., подготовка текста и прим. В. Г. Базанова, Л., 1961.
Лит.: Пушкин А. С., «Карелия, или Заточение Марфы Иоанновны Романовой», Полн. собр. соч. в 10 тт., т. 7, М., 1958; Белинский В. Г., Очерки Бородинского сражения…, Полн. собр. соч., т. 3, М., 1953, с. 325-56; Замков Н. К., Пушкин и Ф. Н. Глинка, в сб.: Пушкин и его современники, в. 29-30, П., 1918; Базанов В. Г., Карельские поэмы Ф. Глинки, Петрозаводск, 1945; его же, Поэтич. наследие Ф. Глинки (10-30-е гг. XIX в.), Петрозаводск, 1950; История рус. лит-ры 19 в. Библиографич. указатель под ред. К. Д. Муратовой, М. - Л., 1962.
А. Е. Полозова
Краткая литературная энциклопедия: В 9 т. - Т. 2. - М.: Советская энциклопедия, 1964
