Смерть, души успокоенье!
Наяву или во сне
С милой жизнью разлученье
Объявить слетишь ко мне?
Днём ли, ночью ли задуешь
Бренный пламенник ты мой
И в обмен его даруешь
Мне твой светоч неземной?
Утром вечного союза
Ты со мной не заключай!
По утрам со мною муза,
С ней пишу я - не мешай!
И к обеду не зову я:
Что пугать друзей моих;
Их люблю, как есть люблю я
Иль как свой счастливый стих.
Вечер тоже отдан мною
Музам, Вакху и друзьям;
Но ночною тишиною
Съединиться можно нам:
На одре один в молчанье
О любви тоскую я,
И в напрасном ожиданье
Протекает ночь моя.
1830 или 1831
Не осенний частый дождичек
Брызжет, брызжет сквозь туман:
Слёзы горькие льёт молодец
На свой бархатный кафтан.
«Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдёт;
Пей, пей, тоска пройдёт!»
«Не тоска, друзья-товарищи,
В грудь запала глубоко,
Дни веселия, дни радости
Отлетели далеко».
«И как русский любит родину,
Так люблю я вспоминать
Дни веселия, дни радости,
Как пришлось мне горевать».
«Полно, брат молодец!
Ты ведь не девица:
Пей, тоска пройдёт;
Пей, пей, тоска пройдёт!»
1829
Поёт Сергей Лемешев. Музыка: М.Глинка
Соловей мой, соловей,
Голосистый соловей!
Ты куда, куда летишь,
Где всю ночку пропоешь?
Кто-то бедная, как я,
Ночь прослушает тебя,
Не смыкаючи очей,
Утопаючи в слезах?
Ты лети, мой соловей,
Хоть за тридевять земель,
Хоть за синие моря,
На чужие берега;
Побывай во всех странах,
В деревнях и в городах:
Не найти тебе нигде
Горемышнее меня.
У меня ли у младой
Дорог жемчуг на груди,
У меня ли у младой
Жар-колечко на руке,
У меня ли у младой
В сердце маленький дружок.
В день осенний на груди
Крупный жемчуг потускнел,
В зимню ночку на руке
Распаялося кольцо,
А как нынешней весной
Разлюбил меня милой.
1825
Поёт Антонина Нежданова. Музыка: А.Алябьев
Друзья, друзья! я Нестор между вами,
По опыту весёлый человек;
Я пью давно; пил с вашими отцами
В златые дни, в Екатеринин век.
И в нас душа кипела в ваши леты,
Как вы, за честь мы проливали кровь,
Вино, войну нам славили поэты,
Нам сладко пел Мелецкий про любовь!
Не кончен пир - а гости разошлися,
Допировать один остался я.
И что ж? ко мне вы, други, собралися,
Весельчаков бывалых сыновья!
Гляжу на вас: их лица с их улыбкой,
И тот же спор про жизнь и про вино;
И мнится мне, я полагал ошибкой,
Что и любовь забыта мной давно.
1824
Не говори: любовь пройдёт,
О том забыть твой друг желает;
В её он вечность уповает,
Ей в жертву счастье отдаёт.
Зачем гасить душе моей
Едва блеснувшие желанья?
Хоть миг позволь мне без роптанья
Предаться нежности твоей.
За что страдать? Что мне в любви
Досталось от небес жестоких
Без горьких слёз, без ран глубоких,
Без утомительной тоски?
Любви дни краткие даны,
Но мне не зреть её остылой;
Я с ней умру, как звук унылый
Внезапно порванной струны.
1823
Поёт Нина Фомина. Музыка: А.Алябьев
Не часто к нам слетает вдохновенье,
И краткий миг в душе оно горит;
Но этот миг любимец муз ценит,
Как мученик с землёю разлученье.
В друзьях обман, в любви разуверенье
И яд во всём, чем сердце дорожит,
Забыты им: восторженный пиит
Уж прочитал своё предназначенье.
И презренный, гонимый от людей,
Блуждающий один под небесами,
Он говорит с грядущими веками;
Он ставит честь превыше всех частей,
Он клевете мстит славою своей
И делится бессмертием с богами.
1822
Когда, душа, просилась ты
Погибнуть иль любить,
Когда желанья и мечты
К тебе теснились жить,
Когда ещё я не пил слёз
Из чаши бытия, -
Зачем тогда, в венке из роз,
К теням не отбыл я!
Зачем вы начертались так
На памяти моей,
Единый молодости знак,
Вы, песни прошлых дней!
Я горько долы и леса
И милый взгляд забыл, -
Зачем же ваши голоса
Мне слух мой сохранил!
Не возвратите счастья мне,
Хоть дышит в вас оно!
С ним в промелькнувшей старине
Простился я давно.
Не нарушайте ж, я молю,
Вы сна души моей
И слова страшного «люблю»
Не повторяйте ей!
1821 или 1822
Поёт Марк Рейзен. Музыка: М.Яковлев
Однажды бог, восстав от сна,
Курил сигару у окна
И, чтоб заняться чем от скуки,
Трубу взял в творческие руки;
Глядит и видит вдалеке:
Земля вертится в уголке.
«Чтоб для неё я двинул ногу,
Чёрт побери меня, ей-богу!»
«О человеки всех цветов! -
Сказал, зевая, Саваоф. -
Мне самому смотреть забавно,
Как вами управляю славно.
Но бесит лишь меня одно:
Я дал вам девок и вино,
А вы, безмозглые пигмеи,
Колотите друг друга в шеи
И славите потом меня
Под гром картечного огня.
Я не люблю войны тревогу,
Чёрт побери меня, ей-богу!
Меж вами карлики-цари
Себе воздвигли алтари,
И думают они, буффоны,
Что я надел на них короны
И право дал душить людей.
Я в том не виноват, ей-ей!
Но я уйму их понемногу,
Чёрт побери меня, ей-богу!
Попы мне честь воздать хотят,
Мне ладан под носом курят,
Страшат вас светопреставленьем
И ада грозного мученьем.
Не слушайте вы их вранья,
Отец всем добрым детям я;
По смерти муки не страшитесь,
Любите, пейте, веселитесь…
Но с вами я заговорюсь…
Прощайте! Гладкого боюсь!
Коль в рай ему я дам дорогу,
Чёрт побери меня, ей-богу!»
1821 (?)
Ах ты, ночь ли,
Ноченька!
Ах ты, ночь ли,
Бурная!
Отчего ты
С вечера
До глубокой
Полночи
Не блистаешь
Звёздами,
Не сияешь
Месяцем?
Всё темнеешь
Тучами?
И с тобой, знать,
Ноченька,
Как со мною,
Молодцем,
Грусть-злодейка
Сведалась!
Как заляжет,
Лютая,
Там глубоко
На сердце -
Позабудешь
Девицам
Усмехаться,
Кланяться;
Позабудешь
С вечера
До глубокой
Полночи,
Припевая,
Тешиться
Хороводной
Пляскою!
Нет, взрыдаешь,
Всплачешься,
И, безродный
Молодец,
На постелю
Жёсткую,
Как в могилу,
Кинешься!
1820 или 1821
Поёт Андрей Иванов. Музыка: М.Глинка
Если мне объявят боги:
«Здесь ты горе будешь пить!»
Я скажу: «Вы очень строги!
Но я всё ж останусь жить».
Горько ль мне - я разделяю
С милой слёзы в тишине!
Что ж на небе, я не знаю,
Да и знать не нужно мне!
Мне великую науку
Дед мой доктор завещал:
«Дружбою, - он пишет, - скуку
И печаль я исцелял;
От любви лечил несчастной
Состаревшимся вином;
Вообще же безопасно
Все лечить несчастья - сном».
[1820]
Что до богов? Пускай они
Судьбами управляют мира!
Но я, когда со мною лира,
За светлы области эфира
Я не отдам златые дни
И с сладострастными ночами.
Пред небом тщетными мольбами
Я не унижуся, нет, нет!
В самом себе блажен поэт.
Всегда, везде его душа
Найдёт прямое сладострастье!
Ему ль расслабнуть в неге, в счастье?
Нет! взгляньте: в бурное ненастье,
Стихий свободою дыша,
Сквозь дождь он город пробегает,
И сельский Аквилон играет
На древних дикостью скалах
В его измокших волосах!
Познайте! Хоть под звук цепей
Он усыплялся б в колыбели,
А вкруг преступники гремели
Развратной радостию в хмели, -
И тут бы он мечте своей
Дал возвышЕнное стремленье,
И тут бы грозное презренье
Пророку грянуло в ответ,
И выше б Рока был Поэт.
[1820]
Я благотворности труда
Ещё, мой друг, не постигаю!
Лениться, говорят, беда, -
А я в беде сей утопаю
И, пробудившись, забываю,
О чём заботился вчера.
Мне иногда твердят: «Пора
Сдавить стихи твои станками,
Они раскупятся друзьями,
Друзья им прокричат: ура!
Весёлые за полной чашей.
Тогда, сударь, от славы вашей,
Или от вашего вина
Заговорит вся сторона
От Бельта до Сибири скучной,
Куда с запиской своеручной
Пошлёте другу толстый том».
Всё хорошо, но я не в том
Своё блаженство полагаю:
За стих не ссорюся с умом,
А рифму к рифме приплетаю,
Лениво глядя за пером.
Напишет мне - я прочитаю!
Я прочитаю их друзьям:
Люблю внимать я похвалам,
Когда их похвалы достоин.
И я слыхал, худой тот воин,
Кто быть не думает вождём!
Так мыслю я, меж тем пером
Мешая истину с мечтами,
Почти забыл, что мы с тобой
Привыкли говорить сердцами, -
Забыл, что друг далёкий мой,
Прочтя мою систему лени,
Но неизвестный о друзьях,
По почте мне отправит пени
Намест неясных уверений,
Что он и в дальних тех странах
Своих друзей не забывает,
Где мир, дряхлеющий во льдах,
Красою дикой поражает;
Что, как мелькнувшая весна
Там оживляет всё творенье,
Так о друзьях мечта одна
Его приводит в восхищенье,
Его уносит в светлый край
Златых надежд, воспоминаний,
Где нет забот, где нет страданий
И слова грозного: прощай!
Будь счастлив, друг! не забывай
Весёлых дней очарованья
И резвых спутников твоих!
Вот непритворные желанья
Далёкому от круга их,
От круга радости веселой,
Где дружба нас и сын Семелы
Привыкли часто собирать,
Где можно все заботы света
С мундиром, с фраком скидавать,
Без лести похвалить поэта
И обо всём потолковать.
1818
Когда я в хижине моей
Согрет под стёганым халатом
Не только графов и князей -
Султана не признаю братом!
Гляжу с улыбкою в окно:
Вот мой ручей, мои посевы,
Из гроздий брызжет тут вино,
Там птиц домашних полны хлевы,
В воде глядится тучный вол,
Подруг протяжно призывая, -
Всё это в праздничный мой стол
Жена украсит молодая.
А вы, моих беспечных лет,
Товарищи в весельи, в горе,
Когда я просто был поэт
И света не пускался в море -
Хоть на груди теперь иной
Считает ордена от скуки,
Усядьтесь без чинов со мной,
К бокалам протяните руки,
Старинны песни запоём,
Украдем крылья у веселья,
Поговорим о том, о сём,
Красноречивые с похмелья!
Признайтесь, что блажен поэт
В своём родительском владенье!
Хоть на ландкарте не найдёт
Под градусами в протяженье
Там свой овин, здесь огород,
В ряду с Афинами иль Спартой,
Зато никто их не возьмёт
Счастливо выдернутой картой.
1818
Блажен, о юноша! кто, подражая мне,
Не любит рассылать себя по всем журналам,
Кто час любовников пропустит в сладком сне
И круг простых друзей предпочитает балам.
Когда неистовый влетит к нему Свистов,
Он часто по делам из комнаты выходит.
Ему ж нет времени писать дурных стихов,
Когда за книгой день, с супругой ночь проводит.
Зато, взгляните, он как дуб высок и прям.
Что вялый перед ним угодник дам и моды?
Цвет полных яблоков разлился по щекам,
Благоразумен, свеж он и в преклонны годы.
А ты, слепой глупец, иль новый философ!
О, верь мне, и в очках повеса всё ж повеса.
Что будет из тебя под сединой власов,
Когда устанешь ты скакать средь экосеса?
Скажи, куда уйдёшь от скуки и жены,
Жены, которая за всякую морщину
Её румяных щёк бранится на тебя? -
Пример достойнейший и дочери, и сыну!
Что усладит, скажи, без веры старика?
Что память доброго в прошедшем сохранила?
Что совесть… ты молчишь! беднее червяка,
Тебе постыла жизнь, тебя страшит могила!
Между 1814 и 1817
Кто, как лебедь цветущей Авзонии,
Осенённый и миртом и лаврами,
Майской ночью при хоре порхающих,
В сладких грёзах отвился от матери, -
Тот в советах не мудрствует; на стены
Побеждённых знамёна не вешает;
Столб кормами судов неприятельских
Он не красит пред храмом Ареевым;
Флот, с несчётным богатством Америки,
С тяжким золотом, купленным кровию,
Не взмущает двукраты экватора
Для него кораблями бегущими.
Но с младенчества он обучается
Воспевать красоты поднебесные,
И ланиты его от приветствия
Удивлённой толпы горят пламенем.
И Паллада туманное облако
Рассевает от взоров, - и в юности
Он уж видит священную истину
И порок, исподлобья взирающий!
Пушкин! Он и в лесах не укроется;
Лира выдаст его громким пением,
И от смертных восхитит бессмертного
Аполлон на Олимп торжествующий.
1815(?)
Блажен, кто за рубеж наследственных полей
Ногою не шагнёт, мечтой не унесётся;
Кто с доброй совестью и с милою своей
Как весело заснёт, так весело проснётся;
Кто молоко от стад, хлеб с нивы золотой
И мягкую волну с своих овец сбирает,
И для кого свой дуб в огне горит зимой,
И сон прохладою в день летний навевает.
Спокойно целый век проводит он в трудах,
Полёта быстрого часов не примечая,
И смерть к нему придёт с улыбкой на устах,
Как лучших, новых дней пророчица благая.
Так жизнь и Дельвигу тихонько провести.
Умру - и скоро все забудут о поэте!
Что нужды? Я блажен, я мог себе найти
В безвестности покой и счастие в Лилете!
Между 1814 и 1817
(И. А. Б....ому)
Мы ещё молоды, Лидий!
вкруг шеи кудри виются;
Рдеют, как яблоко, щёки,
и свежие губы алеют
В быстрые дни молодых поцелуев.
Но скоро ль, но скоро ль,
Всё ж мы, пастух, состареемся;
всё ж подурнеем, а Дафна,
Эта шалунья, насмешница,
вдруг подрастёт и, как роза,
Вешним утром расцветшая,
нас ослепит красотою.
Поздно тогда к ней ласкаться,
поздно и тщетно. Вертушка
Вряд поцелует седых -
и, локтем подругу толкая,
Скажет с насмешкою: «Взглянь,
вот бабушкин милый любовник!
Как же щёки румяны,
как густы волнистые кудри!
Голос его соловьиный,
а взор его прямо орлиный!»
- Смейся, - мы скажем ей, - смейся!
И мы насмехались, бывало!
Здесь проходчиво всё -
одна непроходчива дружба!
«Здравствуй, здравствуй, Филинт!
Давно мы с тобой не видались!
Век не забуду я дня,
который тебя возвратил мне,
Мой добродетельный старец!
Милый друг, твои кудри
Старость не скупо осыпала снегом!
Приди же к Цефизу;
Здесь отдохни под прохладою теней:
тебя ожидают
Сочный в саду виноград
и плодами румяная груша!»
Так Цефиз говорил
с младенчества милому другу,
Старца обнял, затвор отшатнул
и ввёл его в садик.
C груши одной Филинт плОды вкушал
и хвалил их,
И Цефиз ему весело молвил:
«Приятель, отныне
Дерево это твоё;
а я от холодной метели
Буду прилежно его укутывать
тёплой соломой:
Пусть оно для тебя
и цветёт и плодом богатеет!»
Но - не Филинту оно
и цвело, и плодом богатело:
В ту же осень он умер.
Цефиз молил жизнедавца
Так же мирно уснуть,
хоть и бедным, но добрым.
Под грушей
Старца он схоронил
и холм увенчал кипарисом.
Часто слыхал он,
когда простирала луна от деревьев
Влажные, долгие тени,
священное листьев шептанье;
Часто из гроба
таинственный глас исходил - казалось,
Был благодарности глас он.
И небо давало Цефиз
Много с тех пор
и груш благовонных,
и гроздий прозрачных.
Между 1814 и 1817
Люблю я задумываться,
Внимая свирели,
Но слаще мне вслушиваться
В воздушные трели
Весеннего жаворонка!
С какою он сладостию
Зарю величает!
Томлением, радостию
Мне душу стесняет
Больную, измученную!
Весною раскованная
Земля оживает.
И, им очарованная,
Сильнее пылает
Любовью живительною.
Как ловит растерзанная
Душа его звуки!
И, сладко утешенная,
На миг забыв муки,
На небо не жалуется!
Между 1814 и 1817
Что есть любовь? Несвязный сон.
Сцепление очарований!
И ты в объятиях мечтаний
То издаёшь унылый стон,
То дремлешь в сладком упоенье,
Кидаешь руки за мечтой
И оставляешь сновиденье
С больной, тяжёлой головой.
Между 1814 и 1817
Хлоя старика седого
Захотела осмеять
И шепнула: «Я драгого
Под окошком буду ждать».
Вот уж ночь; через долину,
То за холмом, то в кустах,
Хлоя видит старичину
С длинной лестницей в руках.
Тихо крадется к окошку,
Ставит лестницу - и вмиг,
Протянув сухую ножку,
К милой полетел старик.
Близок к месту дорогому,
На щеке дрожит слеза.
Хлоя зеркало седому
Прямо сунула в глаза.
И любовник спотыкнулся,
Вниз со страха соскочил,
Побежал, не оглянулся
И забыл, зачем ходил.
Хлоя поутру спросила:
«Что же, милый, не бывал?
Уж не я ль тебя просила
И не ты ли обещал?»
Зубы в зубы ударяя,
Он со страхом отвечал:
«Домовой меня, родная,
У окна перепугал…»
Хоть не рад, но должно, деды,
Вас тихонько побранить!
Взгляньте в зеркало - вы седы,
Вам ли к девушкам ходить?
[1814]
Поэт надутый Клит
Навеки заклялся со мною говорить.
О Клит возлюбленный! смягчися, умоляю:
Я без твоих стихов бессонницей страдаю!
[1814]
Биография
В истории русской литературы Дельвиг известен прежде всего как лицейский товарищ, задушевный друг и литературный спутник Пушкина, якобы всецело находившийся под его влиянием.
Между тем такое представление о Дельвиге приходится признать недостаточным: он был хотя и не очень крупным, но талантливым и самобытным поэтом и старался идти самостоятельным творческим путём.
Родился Антон Антонович Дельвиг 6 августа 1798 года в Москве. Он происходил по отцу из старинного, но сильно обедневшего рода прибалтийских баронов. К концу XVIII века семья Дельвигов настолько обрусела, что сам поэт даже не знал немецкого языка.
Учился Дельвиг сперва в частном пансионе, а с 1811 года - в Царскосельском лицее, где ближайшими его товарищами были Пушкин и Кюхельбекер. Учился он очень плохо, и его несколько нарочитая лень служила в кругу лицеистов вечным предметом добродушных шуток и дружеских эпиграмм.
При всём том юный Дельвиг был очень начитан в русской литературе, рано проявил свои поэтические способности, уже в 1814 году (одновременно с Пушкиным) выступил в печати и сразу же твёрдо выбрал для себя путь литературной деятельности. Он, правда, служил после окончания Лицея в различных министерствах и в Публичной библиотеке, но служба всегда оставалась для него не главным и, по существу, посторонним делом. Пушкин в 1825 году посвятил Дельвигу вдохновенные строфы (в стихотворении «19 октября»), в которых вспоминал об их первых шагах в литературе:
С младенчества дух песен в нас горел,
И дивное волненье мы познали;
С младенчества две музы к нам летали,
И сладок был их лаской наш удел:
Но я любил уже рукоплесканья,
Ты, гордый, пел для муз и для души;
Свой дар, как жизнь, я тратил без вниманья,
Ты гений свой воспитывал в тиши…
Дельвиг действительно предпочитал жить «в тиши» в стороне от житейских, идейных и политических бурь века.
Молодой Дельвиг находился в тесном и постоянном общении с людьми передовых убеждений, посещал кружки, из которых вышли будущие декабристы, и сам в известной мере разделял их свободолюбивые настроения. Но от активного участия в общественно-политической борьбе он уклонялся и остался в стороне от освободительного движения декабристской эпохи. Он дружил и с Рылеевым и с Александром Бестужевым, но гораздо ближе был ему, например, далёкий от политики Баратынский, с которым его тесно связывали общие литературные интересы.
После 14 декабря Дельвиг целиком и безраздельно предался творчеству. В 1829 году вышел сборник его стихотворений, в котором уже полностью определилась его поэтическая манера. Наибольшего творческого успеха он достиг в элегиях, в идиллиях, написанных в духе античной классики и воссоздающих формы древнегреческого стиха, а также в романсах и «русских песнях», многие из которых, положенные на музыку, завоевали большую популярность и удержались в народном песенном обиходе. До сих пор широко известны песни Дельвига «Не осенний мелкий дождичек…» и «Соловей мой, соловей…» (положенная на музыку композитором Алябьевым).
Пушкин с одобрением отмечал свойственную Дельвигу, в лучших его стихах, «вечную новизну и нечаянность простоты». Дельвиг и в самом деле внёс нечто новое в русскую поэзию. О его идиллиях, в которых тонко воссоздана атмосфера жизни и искусства древнего мира, Пушкин писал: «Какую должно иметь силу воображения, дабы из России так переселиться в Грецию, из XIX столетия в золотой век, - и необыкновенное чувство изящного, дабы так угадать греческую поэзию сквозь латинские подражания и немецкие переводы». Новаторские устремления Дельвига сказались и в том, что он смело вводил в поэзию народно-песенные размеры и настойчиво внедрял в неё такую строгую стихотворную форму, как сонет. Пушкин, говоря о развитии сонета в мировой поэзии, сказал:
У нас его ещё не знали девы,
Как для него уж Дельвиг забывал
Гекзаметра священные напевы.
Дельвиг всегда выступал рука об руку с Пушкиным и в 20-е годы был его верным соратником в борьбе с кликой продажных, реакционных литераторов (Булгарин, Греч и др.). Человек приветливый и остроумный, внимательный и тонкий критик, он пользовался искренним уважением в писательской среде и был зачинателем многих важных литературных предприятий.
С 1824 года Дельвиг ежегодно издавал альманахи «Северные цветы», к участию в которых он привлёк всех лучших поэтов. Альманахи имели шумный успех у читателей. В 1830 году Дельвиг стал редактором «Литературной газеты», служившей боевым органом писателей пушкинской группы. Газета боролась с представителями реакционной литературы за высокое назначение литературы и чистоту литературных нравов.
При всём своём отчуждении от политических интересов Дельвигу всё же не удалось избежать столкновений с правительством. Враги «Литературной газеты» без устали подавали на её редактора доносы в цензуру и полицию. Когда в газете был напечатан перевод стихотворения, посвящённого революции 1830 года во Франции, Дельвигу пришлось выдержать оскорбительное для него объяснение с начальником полиции графом Бенкендорфом, который угрожал ему (а также Пушкину и Вяземскому) ссылкой в Сибирь.
«Литературную газету» запретили (вскоре выпуск её возобновился, но уже под другой редакцией). Эти события сильно подействовали на Дельвига и даже, как полагали некоторые современники, сыграли роковую роль в его безвременной и скоропостижной смерти, наступившей 14 января 1831 года.
Смерть Дельвига была воспринята его многочисленными друзьями как очень тяжёлая утрата. Особенно глубоко переживал её Пушкин. «Никто на свете не был мне ближе Дельвига, - писал он под свежим впечатлением понесённой потери. - Изо всех связей детства он один оставался на виду - около него собиралась наша бедная кучка. Без него мы точно осиротели».
В. Н. Орлов
[Статьи (2) об А. Дельвиге]
