Тиль Уленшпигель
Весенним утром кухонные двери Раскрыты настежь, и тяжёлый чад Плывёт из них. А в кухне толкотня: Разгорячённый повар отирает Дырявым фартуком своё лицо, Заглядывает в чашки и кастрюли, Приподымая медные покрышки, Зевает и подбрасывает уголь В горячую и без того плиту. А поварёнок в колпаке бумажном, Ещё неловкий в трудном ремесле, По лестнице карабкается к полкам, Толчёт в ступе корицу и мускат, Неопытными путает руками Коренья в банках, кашляет от чада, Вползающего в ноздри и глаза Слезящего… А день весенний ясен, Свист ласточек сливается с ворчаньем Кастрюль и чашек на плите; мурлычет, Облизываясь, кошка, осторожно Под стульями подкрадываясь к месту, Где незамеченным лежит кусок Говядины, покрытый лёгким жиром. О царство кухни! Кто не восхвалял Твой синий чад над жарящимся мясом, Твой лёгкий пар над супом золотым? Петух, которого, быть может, завтра Зарежет повар, распевает хрипло Весёлый гимн прекрасному искусству, Труднейшему и благодатному… Я в этот день по улице иду, На крыши глядя и стихи читая, - В глазах рябит от солнца, и кружится Беспутная, хмельная голова. И, синий чад вдыхая, вспоминаю О том бродяге, что, как я, быть может, По улицам Антверпена бродил… Умевший всё и ничего не знавший, Без шпаги - рыцарь, пахарь - без сохи, Быть может, он, как я, вдыхал умильно Весёлый чад, плывущий из корчмы; Быть может, и его, как и меня, Дразнил копчёный окорок, - и жадно Густую он проглатывал слюну. А день весенний сладок был и ясен, И ветер материнскою ладонью Растрепанные кудри развевал. И, прислонясь к дверному косяку, Весёлый странник, он, как я, быть может, Невнятно напевая, сочинял Слова ещё не выдуманной песни… Что из того? Пускай моим уделом Бродяжничество будет и беспутство. Пускай голодным я стою у кухонь, Вдыхая запах пиршества чужого, Пускай истреплется моя одежда, И сапоги о камни разобьются, И песни разучусь я сочинять… Что из того? Мне хочется иного… Пусть, как и тот бродяга, я пройду По всей стране, и пусть у двери каждой Я жаворонком засвищу и тотчас В ответ услышу песню петуха!.. Певец без лютни, воин без оружья, Я встречу дни, как чаши, до краёв Наполненные молоком и мёдом. Когда ж усталость овладеет мной И я засну крепчайшим смертным сном, - Пусть на могильном камне нарисуют Мой герб: тяжёлый, ясеневый посох - Над птицей и широкополой шляпой. И пусть напишут: «Здесь лежит спокойно Весёлый странник, плакать не умевший. Прохожий! Если дороги тебе Природа, ветер, песни и свобода, Скажи ему: «Спокойно спи, товарищ, Довольно пел ты, выспаться пора!»
1918, 1926
