Николай Асеев, поэма «Лирическое отступление»

ЛИРИЧЕСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
Дневник в стихах

Алёше Левину.

«Denk nicht dass ich mich erschiesse
Wie schlimm auch die Sachen Stehn:
Das alles meine Susse
Ist mir schon einmal geschehn».
Heine.

1.

Читатель, стой!
                Здесь часового будка…
Здесь штык и крик.
                   И лозунг. И пароль.
А прежде -
           здесь синела незабудка
Весёлою мальчишеской порой!
Не двигайся!
             Ты может быть -
                             лазутчик,
Из тех, кто руку жмёт,
                       кто маслит глаз,
Кто лагерь наш
               разделит и разучит,
А после
        бьёт свинцом враждебных фраз.
Кто,
     лаковым предательством играя,
По виду - покровительствует нам,
Чья наглая уступчивость - без края,
Чьё злобное презрение - без дна.
Вот он идёт -
              уверенно шагая,
С подглазьями опухшими во сне,
И думает,
          что песнь моя нагая
Его должна стесняться и краснеть!..
Скопцы, скопцы!
                Куда вам песни слушать!
Вы думаете -
             это так легко,
Когда -
        до плеч пузыристые уши
Разбухли золотухою веков!
Вот он идёт…
             Кружи его без счёта!
Гони его по лабиринту рифм!
Глуши его,
           громи огнём чечоток,
Трави его,
           чтоб стал он глух и крив!..
А если друг -
              возьми его за локоть
И медленной походкой проведи,
Без выкупа, без всякого залога
Туда, где мы томимся, победив!
Отсюда вот -
             с лирических позиций
Не изменив,
            но изменясь в лице -
Мне выгодней тревожить и грозиться
И обходить раскинутую цепь.
Мы здесь стоим -
                 против шестидюймовых,
Отпрыгивающих визжа назад,
Мы здесь стоим
               против шеститомовых,
Петитом
        ослепляющих глаза.
Читатель стой!
               Здесь окрик и граница:
Здесь вход и форт,
                   не конченный ещё;
Со следующей он открыт страницы
И только - грудью защищён!

2.

Ни сердцем,
            ни силой -
                       не хвастай…
Об этом лишь в книгах умно!
А встреться с такой вот бровастой,
И станешь ходить, как чумной.
От этой улыбки суровой,
От павшей
          до полу
                  косы,
Порывами ветра сырого
Задышет апрельская синь.
От этой беды
             тонколицей,
Где -
      жизни глухая игра,
Дождям и громам перелиться
Через горизонтный край.
И вскинет
          от слова простого
Примявшего вкось ковыли,
Курьерская ночь до Ростова
Колёсами звёзд шевелить.
Ничем -
        ни стихом,
                   ни рассказом,
Ни самой судьбой ветровой,
Не будешь так скомкан
                      и разом
Распластан вровень с травой.
Тебе бы не повесть,
                    а - поезд,
Тебе-б -
         не рассказ,
                     а - раскат,
Чтоб
     мчать,
            навивая
                    на пояс
И стран
        и событий каскад.
Вот так
        на крутом виадуке,
Завидевши дальний дымок,
Бровей загудевшие дуги
Понять
       и запомнить я-б смог.
Без горечи, зависти, злобы
Следил бы
          издалека,
Как в чёрную ночь унесло бы
Порывы паровика!
А что мне вокзальный порядок,
На миг вас
           сковавший со мной
Припадками всех лихорадок,
Когда я
        и сам
              как чумной!

3.

Скажешь:
         вона! Завыл опять!
Ты глумишься -
               а мне не совестно.
Можно с каждой женщиной спать,
Не для каждой - встаёшь в бессоннице.
Хочешь вновь я тебе расскажу
По порядку,
            как это водится,
Ведь - каким я теперь брожу
И тебе как-нибудь забродится.
Всё вокруг
           зацветёт, грустя,
Словно в дальние страны едучи,
Станет явен
            всякий пустяк -
Каждой поры в лице и клеточки.
Руку тронешь -
               она одна
Отзовётся
          за всех и каждого,
Выжмет с самого сердца дна
Дрожь удара
            самого важного.
Станешь таять,
               как снег в воде -
Не качай головой пожалуйста,
Даже - если-б ты был злодей,
Всё равно - затрясёт от жалости.
Тьма ресниц и предгрозье губ,
Запылавших цветами в Фаусте…
Дальше -
         даже и я не смогу
Разобраться в летящем хаосе,
Низко-низко к земле присев,
Видишь - вновь завываю кликушей -
Я-б с размера не сбился при всех,
Да язык
        до синя прикушен!

4.

За эту вот
           площадь жилую,
За этот унылый уют
И мучат тебя и целуют
И шагу ступить не дают!?
Проклятая, тихая клетка
С пейзажем,
            примёрзшим к окну,
Где полною грудью
                  так редко
Так медленно
             можно вздохнуть.
Проклятая чёрная яма
И двор с пожелтевшей стеной,
Ответь же как другу мне,
                         прямо -
Какой тебя взяли ценой?
Молчи! Всё равно не ответишь,
Не сложишь заученных слов,
Не мало
        за это - на свете
Потеряно буйных голов.
Молчи!
       Ты не сломишь обычай,
Пока не сойдёшься с одним -
Не ляжешь покорной добычей
Хрустеть,
          выгибаясь под ним!
Да разве тебе растолкуешь,
Что это -
          в стотысячный раз
Придумали муку такую,
Чтоб цвёл полосатый матрас.
Чтоб ныло усталое тело,
Распластанное поперёк,
Чтоб тусклая маска хрипела
Того, кто тебя изберёт!
И некого тут виноватить:
Как горы -
           встают этажи,
Как громы -
            пружины кроватей,
И -
    надобно как-нибудь жить!
Так, значит -
              вся молодость басней
Была?
      И помочь не придут,
И день революции сгаснет
В неясном рассветном бреду.
Но кто-нибудь сразу,
                     вчистую
Расплатится-ж
              блеском ножа,
За эту вот
           косу густую
За губ остывающий жар.

5.

От двенадцати - до часу
Мне всю жизнь к тебе стучаться!
Не по жиле телефона,
Не по кодексу закона,
Не по силе,
            не по праву
Сквозь железную оправу.
Даль весенняя, сквозная! -
Я тебя другою знаю:
Я тебя видал такою,
Что - не двинуться рукою.
В солнце, в праздник,
                      в ветер, в будень,
Всюду влажный синий студень.
От двенадцати до часу
Мне сквозь мир к тебе стучаться,
Обо всё себя ломая
Сквозь кронштейны,
                   сквозь трамваи,
Сквозь насмешливые лица,
Сквозь свистки и рысь милиций,
Сквозь забытые авансы,
Сквозь лохмотья хитрованцев,
Сквозь дома
            и сквозь фиалки,
На трясущем катафалке.
От двенадцати до часу
Навкось мир начнёт качаться
Мир суровый, мир лиловый
Страшный, мёртвый мир былого,
Мир, где от белья и мяса
Тучи тушами дымятся,
Где стреляют, режут, рубят,
Где губами
           жгут и губят,
Теми-ж
       ими же болтая
Об эпитетах в «Полтаве»!
Я доволен буду малым,
Если грохнет он обвалом,
Я и то почту за счастье -
Если брызнет он на части,
Если мне сломавши шею
Станет чуть он хорошее.
Это всё должно качаться
От двенадцати до часу.

6.

А покамест -
             сбивают биржи
С гранитных катушек -
Знаю:
      эти вирши
                задушат
Пухом подушек.
И пока,
        чадя Шейдеманом,
Разлагается
            в склепе
                     Стинес,
Поворачивают вновь
                   дома нам
Спины гостинниц.
Что мне скажет
               о Макдональде
Прямой провод,
Если снова тоска моя
                     на-лето
Осталась без крова!?
Пусть в Германии лица строги
И Болгария в прах разбита;
Чем
    у нас
          отделяются сроки
Переплавки быта?
Мне,
     не только одни наркомы
Из-за мрака ложи,
Мне - все лица в Москве знакомы
И как трупы -
              схожи.
Пусть дневник мой для вас
                          анекдотом
Несерьёзным будет,
Но из вас переделался кто там,
Серьёзные люди?!
Почему бы из-под подушек
Вам не вынуть ухо -
Неужели оно задушено
Веков золотухой?
Если так,
          то довольно шуток
Перед пузырями -
Гной течёт - заражён и жуток -
Мы не козыряем!
Нет довольно хлопать в ладоши,
Обминая пузо…
Что мне спеть теперь молодёжи
Из притихших вузов?
Мелких дел -
             не поймать на перья,
В их расщеп -
              проползло столетье,
Долго выживет морда зверья,
Если сразу не одолеть её.
Мой дневник!
             Не стань анекдотом
Лорелейной грусти -
Если женщину выкрал кто-то,
Он её не пустит.
Он забьёт,
           измучит,
                    изранит
И сживёт со света -
В жизни или на экране -
Всё равно мне это!
И она загрустит,
                 закрутит,
Переменит званье,
Разбазарит глаза и груди
И в старуху свянет!

7.

Где же жизнь?
              Где же ветер века,
Обжигавший глаз мой?
Он утих.
         Он увяз - калека
В болотах под Вязьмой!
Знаю я:
        мы долгов не платим
И платить не будем,
Но под этим истлевшим платьем
Как пройти мне к людям?
Как мне вырастить жизнь иную
Сквозь зазывы лавок,
Если рядышком -
                вход в пивную
От меня направо?
Как я стану твоим поэтом
Коммунизма племя,
Если крашено
             рыжим цветом,
А не красным -
               время!?

8.

Нет,
     ты мне совсем не дорогая;
Милые -
        такими не бывают…
Сердце от тоски оберегая,
Зубы сжав,
           их молча забывают.
Ты глядишь -
             меня не понимая,
Слушаешь -
           не видя и не веря,
Даже в этой дикой сини мая
Видя жизнь -
             как смену кино-серий.
Целый день лукавя и фальшивя,
Грустные выдумывая штуки,
Вдруг -
        взметнёшь ресницами большими,
Вдруг -
        сведёшь в стыде и страхе руки.
Если я такой тебя забуду,
Если зубом прокушу я память -
Никогда
        к сиреневому гуду
Не итти сырыми мне тропами.
«Я люблю, когда темнеет рано!»
Скажешь ты
           и станешь как сквозная
И на мёртвой зёлени экрана
Только я тебя и распознаю.
И, веселье призраком пугая,
Про тебя скажу, смеясь с другими:
- Эта -
        мне совсем не дорогая!
- Милые бывают не такими.

9.

Убегая от слова прямого
И рассчитывая -
                каждый шаг -
Сколько мы продержались зимовок,
Так называемая -
                 душа?
Ты училась юлить
                 и лизаться,
Норовила прожить без вреда,
Ты во время мобилизаций
Притворялась
             идущей в рядах…
И, когда колыхавшимся газом
Плыли беды,
            ты также ловча,
Опрокинув и волю и разум,
Залезала в дорожный ровчак.
В ряд с тобою был так благороден
Так прозрачен и виден на свет
Даже серый, тупой оборотень,
Изменяющий в непогодь цвет.
Где же взять тебе плавного хода,
Вид уверенный,
               явственный шаг,
Ты, измятый изломанный кодак,
Так называемая -
                 душа?
Вот смешались поля и пейзажи,
Всё, что блеск твоих дней добывал,
И теперь -
           ты засыпана заживо.
В чёрной страсти упавший обвал.
Что-ж -
        попробуй, пойди прояви-ка -
В этой плёнке нельзя различить,
Чьи глаза, чьи слова там навыкат,
Чьих планет пересеклись лучи.
Как узнать там, твой верный, любимый
Облик жизни -
              большой и цветной? -
Горя хлористым золотом вымой
Расплывающееся пятно.
Если песням не верят -
                       то прочь их,
Слепорожденных жалких котят -
Видишь:
        спрыгнуть с нависнувших строчек
Как с карниза лепного хотят.
Если делаешь всё в половину -
Разрывайся-ж
             и сам пополам!
О кровавая лет пуповина,
О, треклятая
             губ кабала!

1924